Текст книги "Душевный архитектор (СИ)"

Автор книги: Beleidigte_Engel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Ты хорошо помнишь свою мать? – спросила бывшая шиноби рядом стоящую Темари, и куноичи, смерив ее вопросительным взглядом, положительно кивнула.

– Да, конечно. Она была доброй женщиной и очень сильно любила нас, – извлекла она из себя предсказуемый ответ и чуть нахмурилась, осознав истинную причину такого вопроса. – Ты придаешь слишком большое значение проблемам этой семьи. Хироми упустила свой шанс повлиять на Кайро, и вряд ли мы сможем ему как-то помочь.

– Я и не собиралась ему помогать, – произнесла Вару тихо, устало вздохнув, и, морщась, потерла ушибленное плечо ладонью. – Просто подумала, что если узнаю больше, то смогу хоть немного предугадать его действия. К тому же… Неважно.

Делиться еще неупакованными в мозгу мыслями не имело смысла. Кейджи чувствовала себя несобранной и, вероятно, на самом деле такой и была сейчас. Слишком часто приходилось останавливать уже начавшийся словесный поток, хотя раньше она всегда думала перед тем, как что-то говорить. Еще в детстве Вару задавалась вопросом о том, что делает связь между матерью и сыном такой особенной: она перестала верить в поровну разделенную между детьми любовь родителей, так как уже с малых лет наблюдала за своей семьей и отчетливо видела, что к ее старшему брату относятся совсем иначе, чем к ней. Мама любила свою маленькую дочь, но не так, как сына, не так трепетно, без пылкого замирания сердца и совершенно обычно. Это открытие вынудило ее испытывать тягостную ревность вплоть до того периода, пока она не умерла.

Итару был первым и желанным ребенком, унаследовавшим довольно много симпатичных черт из их родословной: желтовато-зеленые глаза в обрамлении темных ресниц, угольные волосы и ровный тонкий нос. Мама часто касалась его, улыбалась, всегда довольная им. За их общим столом, накрытым только на троих, Вару чувствовала себя зверушкой, маленькой и милой, от которой больше ничего не требуется, кроме как оставаться таковой и не бедокурить. Внимание к себе всегда приходилось выпрашивать, но со временем она перестала пытаться что-то изменить. Между этими двумя людьми происходило нечто важное, каждый разделенный вместе день, и Вару не имела к этому никакого отношения. Однако разворачивающегося на ее глазах было достаточно, чтобы в точности понимать, что именно чувствует Хироми к своему единственному сыну – всепоглощающую любовь, слепую и верную, как старый пес.

– Ты ведь жила с отцом? – спросила Темари.

– После восьми лет. До этого с матерью.

– Что-то произошло?

– Она погибла под завалом, – произнесла Вару без паузы, лишь на секунду ощутив укол сожаления. Слишком старого и изрядно затупленного, чтобы ранить, как прежде. – А вообще родители перестали жить вместе сразу после моего рождения, так что для меня семья никогда не была целой.

И лишь только со временем ей далась возможность понять, что никто в этом не виноват. Кейджи просто не повезло родиться в самый кризис их отношений: вообще странно использовать такое отрицательное, как «не повезло», в мире, где существуют причинно-следственные связи. Если бы Хару Кейджи женился на куноичи, то все было бы не так; если бы его жена не давала поводов для ревности, то он бы никогда не считал, что Вару не его дочь, и соответственно, все было бы совсем не так. Очевидно, что такого человека, как Вару Кейджи, просто бы никогда не существовало. Банально они бы с Темари не стояли вот так в коридоре с явным намерением поделиться тем, что истинные шиноби должны хранить до последнего, чтобы хоть как-то поддержать свою израненную действительностью человечность.

– Я никогда не считала рождение Гаары трагедией, но очевидно, что именно этот день разрушил нашу семью, – сказала куноичи полушепотом, скрестив руки на груди и едва заметно поморщившись. – Отец разрушил нашу семью и пресекал все мои попытки хоть как-то это исправить.

– Казекаге беспокоился о безопасности деревни, – заметила Вару, и Темари кивнула, хоть и без видимого согласия в глазах.

– Да, о ней он беспокоился больше, чем о нас. Он был хорошим правителем, но вот отцом… Я не хочу, чтобы, став Казекаге, Гаара предстал перед подобным выбором.

– Казекаге? – переспросила Кейджи, приподняв брови в легком удивлении.

– Он тебе не сказал?

Если бы Гаара сказал ей нечто подобное в лицо, то ему пришлось бы убить ее, чтобы хоть как-то заглушить смех: он уже достаточно хорошо знал бывшую шиноби. Вару представила его в мантии Каге, и ее передернуло от едкого нежелания видеть нечто подобное в реальности. Если Совет примет такое решение, то это будет вполне разумно: они не могут оставаться без Казекаге слишком долго, учитывая опыт с Третьим, а присутствие джинчурики отобьет у недоброжелателей всякую охоту соваться в Сунагакурэ. Из всех жителей деревни у него больше шансов.

– Теперь понятно, откуда взялся весь этот энтузиазм у Канкуро, – усмехнулась Кейджи, ничем не выказывая свое отвращение к подобной идее.

– Гаара решил податься в регулярные войска. Канкуро отговаривал его, но он, похоже, уже окончательно все решил.

– И что вы будете делать тогда?

– Пойдем за ним. Мы все же семья, – ответила Темари спокойно, и какое-то время они стояли в тишине, думая о своем. – Твоя мама погибла в тот день, когда Шукаку в первый раз вышел из-под контроля. Семь лет назад.

Вару не думала, что она так быстро догадается, но знала, что однажды это все же произойдет. Бывшая шиноби не планировала умалчивать этот факт, но у нее никогда не возникало острого желания закричать об этом всему миру: жажда исповедаться у людей ее профессии встречалась чрезмерно часто, однако ее саму всегда соблазняла мысль о том, что никто никогда не узнает истинных причин ее поступков. «Мама» – стержень всего? Нет, не у нее. И не у Кайро Хофу. «Я его любимая мамочка, которой он так старается угодить», – фраза, сказанная демоном, но разве природа лишает его слова хоть крупицы столь желанной истины? Уроки дедушки держались в памяти, но частенько ускользали в дебри ненужных эмоций, неожиданно навещая в подобные моменты, когда ошибка уже совершена.

– Я не виню в этом твоего брата. И если тебя беспокоит моя ненависть к нему, то помни, что он сам об нее режется. Конечно, во всем этом деле я ищу для себя выгоду, иначе зачем так рисковать? Может, я пытаюсь утвердиться за его счет. Не знаю. Вообще-то твоему брату сложно отказать, так что я плохо подумала над тем, а нужно ли оно мне, – ответила Вару, безоружно расставив руки. Она только что сама призналась, что не знает, – почти вымирающий эндемик. Есть расплывчатые причины, которые невозможно объяснить, а то, что порой сходит за ответ, – маневр для отвода глаз, потому что Кейджи сама в это не верит.

– Я понимаю, что он почти насильно держит тебя. И вряд ли мне стоит объяснять, что он просто не умеет иначе, – произнесла Темари с несвойственной ей осторожностью, и Вару поняла, что та согласна с мнением Канкуро, пусть и выражает это совершенно иначе.

– Спасибо, что пытаешься волноваться за меня. Но не стоит. Если я оступлюсь и упаду в яму, то она будет вырыта моими руками.

***

«Знаешь, прибегнуть к софизму, это как выбросить иглу в реку с илистым дном и пойти искать ее с закрытыми глазами», – фраза написалась без мотива, по привычке, нагромождаясь рядом с вновь и вновь зачеркнутым термином, в котором Вару все еще сомневалась, но не могла отделаться. Навязчивый вопрос крутился в голове, и идея жаждала внимания, ответов, поощрения: все то, что можно облечь в слова, она готова была в себя принять. Как бы сильно ни разнилось это с ее образом, Кейджи скучала по возможности попросить совета у старших, у родной крови. Предположения брата лишь в редких случаях можно было назвать полноценным ответом, но он – все, что осталось от семьи, от ветви шиноби.

Расчехлив свиток и расправив его на столе, Вару прикусила клыками большой палец, оставляя на печати алую полосу: после заученных манипуляций из вырвавшейся дымки щелкнул клювом ястреб. Недружелюбная птица позволила поместить в футляр на груди маленький сверток с коротким посланием. Объяснять ей ничего было не нужно, и, встав из-за стола, Кейджи открыла окно, чтобы она смогла улететь. Какое-то время понаблюдав за тем, как скрывается в небесах птичий силуэт, бывшая шиноби почувствовала на себе дикую усталость. Ясность мысли потерялась, и отдых стал единственным и неизбежным вариантом провести оставшееся время до полуночи. Вару не помнила, как легла, и сколько мгновений пролетело с тех пор: чужое присутствие, казалось бы, уже давно превратившееся в паранойю, вдруг стало до ужаса невыносимым и ощутимым на коже. Приоткрыв глаза и посмотрев на окно, Кейджи не увидела ничего нового.

– Который час?

– Одиннадцать.

Она неторопливо села на кровати, устало потирая переносицу. Вот так отрубаться шиноби было непозволительно, но если подумать лучше, Вару не носит протектор: она проспала всего пару часов, за что, в принципе, трудно сделать выговор. Сонливость разбавила череду отрицаний, и общество человека, которого хотелось бы видеть меньше всего, воспринималось без осложнений. Перед взором вдруг мелькнула бумажка, и, подняв голову, Кейджи встретилась взглядом с Гаарой, каким-то настороженным, если подобное можно разглядеть в столь ненадежном освещении. Приняв послание, бывшая шиноби развернула его, тут же уступая улыбке: Итару, как всегда, все понял, но не знал, чем ей помочь.

– Наши уже пришли? – спросила она первое, что пришло в голову, и короткий ответ позволил ей отвлечься и расслабиться.

– Да.

Она одобрительно кивнула, поднимаясь с постели и вновь садясь за стол, немного критично оглядывая царивший здесь бардак – больше в мыслях, чем на бумаге. Прибытие ирьенинов спасет больных, но подстегнет врагов к действию, и в этом эпизоде Вару была неуверенна больше всего. Ее беспокоило ощущение, что счет уже пошел на часы, и любая вспышка собьет их с орбиты без возможности обернуть время вспять: при любых условиях Гаара – константа, и большая опасность исходила только от него. И понимала это не одна Вару, но, увы, не он сам.

– Чем ты занимаешься? – спросил джинчурики с призрачным интересом, указав на исписанный лист, затем скрестив руки на груди. Какое-то время Кейджи разглядывала несчастные чернила, думая лишь о том, что Гаара чем-то сильно обеспокоен, чем-то определенно не связанным с их миссией.

– Тем же, чем и всегда. Ломаю голову.

– Это связано с Кайро Хофу?

– С ним тоже, – она усмехнулась, догадываясь, что в такие моменты людям хочется, чтобы думали о них. Если бы Вару озвучила подобную мысль, то оказалась бы и провидицей, и лгуньей одновременно, потому что, в сущности, думала обо всем подряд. – Он любопытная находка. Не то чтобы такие люди как-то удивляли меня, но он здесь так к месту. Иногда мне кажется, что фрагменты этой истории подбирал кто-то из моих родственников. Забавно, никогда не была фаталистом.

Здесь снова нужно напомнить себе, что некоторые вещи называются одними и теми же именами, пусть и не имеют ничего общего. И в момент осознания этого неизбежно близится конец: если суждения Вару вдруг окажутся верными, то она погубит все, если выскажется сейчас. Общность в этих двух историях сродни с буквами «а» и «р» в именах – как же бессмысленно.

– Что это значит? – спросил Гаара, и в самом деле интересуясь одним лишь словом, пусть и продублированным несколько десятков раз. Так сильны были сомнения, но почему-то сейчас, смотря в бирюзовые глаза, Кейджи была уверена во всем.

– Конкретно для меня – мою позорную ошибку. Тебе ведь знакомо слово «нарцисс»? Проявление нарциссизма делится на несколько стадий по степени вреда для окружающих. Точнее будет сказать, что его так классифицируют. Самая деструктивная и крайняя форма – жажда уничтожить все, что, по твоему мнению, может угрожать тебе. Разрушая мир, я избавляюсь от угрозы быть уничтоженным, – выданная так кстати фраза понравилась Вару, и она чуть улыбнулась. – При этом собственное «Я» является вершиной всего, первопричиной. Никаких других источников больше нет. Только Я.

Хотелось еще добавить, что в менее деструктивной форме подобное явление прослеживается почти у всех подростков, но это было совершенно не к месту. Чем бы ни руководствовались все эти люди, строя шаблонные теории о том, что происходит конкретно в этот момент в этой комнате, и четверть не могла объяснить все детали: они даже не видели расхождений между тем, к каким выводам приходят, и тем, что их чудовище, внезапно обратившееся в юношу, твердило снова и снова. Разглядывая это бесстрастное лицо с отпечатком ужаса, которое оно все еще вызывало, Вару не могла понять, как можно позволить себе объяснить все такими простыми чувствами. Может, если бы причинно-следственные связи свели их при других обстоятельствах, то все сложилось бы иначе, но это смешно, потому что иначе бы их попросту не существовало. Какие-то совершенно другие люди, но точно не они.

– Почему ты считаешь, что ошиблась? – вопрос, взращенный на почве уже существующего беспокойства, и единственное слово и в самом деле могло все объяснить. Всего лишь одно слово.

– Трансцендировать, значит, возвыситься над самим собой. Когда самоизоляция заставляет тебя страдать, ты начинаешь искать из нее выход. Какой-то внешний объект становится твоим идолом или идеалом, направляющим тебя, питающим энергией. Ты фокусируешься на нем путем избавления от оков эгоцентризма и в конечном счете перестаешь быть одиноким, – ответила Вару, но это слово, похоже, создано для того, чтобы его не понимали. Бывшая шиноби видела, как губы джинчурики дрогнули в попытке опровергнуть все, что она успела наговорить. – Чувствуешь разницу?

«Чувствуешь, что тебе бессмысленно что-либо объяснять?» – хотелось ей выкрикнуть, но она сдержалась, лишь до боли стиснув зубы. Все эти псевдоблагие намерения ее раздражали, и Кейджи не верила ни во что, к чему этот человек пытался стремиться. Не хотела верить, и это только больше ее раздражало. Гаара чувствовал растущее напряжение и, наконец, переставал быть другом, младшим братом и будущим Казекаге, внутренне съеживаясь от впечатанного в мозгу инстинкта самосохранения.

– Почему ты продолжаешь думать о моей проблеме, когда я сказал, что мне это не нужно? – прозвучала первая попытка прекратить это, на деле же только больше распаляя и без того достигшую апогея неприязнь.

– Ну, вообще-то ты говорил не так, – встала из-за стола Вару, оказываясь на одном уровне с джинчурики. У них был одинаковый рост, так что ничего не мешало создать иллюзию равных условий. – Я не думаю, что у нас получится что-то лучше. Так ты сказал. Тебе это в самом деле не нужно?

– Перестань, – Гаара поморщился, сдерживаясь, но Кейджи останавливаться уже не собиралась.

– Зачем лгать самому себе? Так ты с этим никогда не справишься.

– Хватит.

– Ты ведь просто делаешь вид, что стараешься. Попытался подражать кому-то первые дни и, осознав, что это слишком непривычно, решил дать назад, в итоге запутав всех, включая себя.

– Заткнись!

Он схватил бывшую шиноби за нижнюю челюсть, припечатав затылком к стене. Не смертельно, как можно было ожидать, но ощутимо, отчего перед глазами расползлись цветные пятна. Где-то в груди заклубилось возбуждение, словно Вару могла сражаться, вот только минимального насилия вполне достаточно для того, чтобы заткнуться. Дыша прерывисто и тяжело, она смотрела прямо в злые глаза, осознавая, что предпочла бы умереть сейчас, а не вследствие чьего-то хитрого плана. И отравленные эмоциями желания чуть ли не вынуждали ее мысленно умолять об этом.

– Ты в ответе за то, что уже успел сделать, и никто этого тебе не простит. Никогда. Но люди в общей куче – это совсем другое. Лидерами становились кровоглоты и пострашнее тебя, – прошипела Кейджи, скалясь в недоброй улыбке, и зубы ее были испачканы в крови: во рту отчетливо ощущался столь противный металлический вкус. Она не переживала за себя, но не могла даже помыслить, что дорогие ей люди, перетерпевшие столько лишений, могут быть в итоге вынуждены служить тому, кто все у них отнял. Она бы и в самом деле посмеялась, но не сейчас, не когда события идут быстрее них, подгоняя совершать поступки, которым попросту еще не пришло время.

Гаара изменился в лице, убрав свою руку так, словно не понял, зачем это сделал: на самом деле он все прекрасно знал. Видя его в таком неопределенном состоянии, Вару подтвердила свои подозрения, что этот разговор случился слишком, слишком рано. Вроде бы и иначе нельзя, но они оба не готовы на корню вырвать свои старые убеждения, даже во благо другим.

– Я решил стать Казекаге не по этой причине, – сказал джинчурики отстраненно, делая шаг назад.

– Для чего это? Ты сам себе новые пытки выдумываешь, будто одиночества было мало. Ничего хорошего для тебя из этого не выйдет. Тануки и чайник, помнишь? Не надо превращаться во что попало, – попыталась выразить свои мысли Кейджи как можно спокойней, но эмоции упрямо просились наружу. Однако еще мгновение, и она успокоилась: в данной ситуации все равно бесполезно трепыхаться.

– Таким образом я смогу доказать, что в праве сам выбирать свою судьбу. Не пытайся отговорить меня.

Вару тяжело выдохнула, отрицательно мотнув головой.

– Ты сломаешь себя.

– Тебя это волнует?

– Когда от твоего состояния зависят жизни других – да, – голос снова сорвался, но Кейджи лишь сжала руки в кулаки. – Меня это волнует. Отчасти я поэтому здесь и нахожусь, разве нет?

Гаара посмотрел на нее изучающе, словно выискивая подвох, но так ничего и не нашел. Взгляд его скользнул вниз, соглашаясь, но после вновь вернулся к пепельным глазам.

– Я не чувствую того же, что и ты. Помогать тем, кого даже не знаешь. Рисковать своей жизнью ради тех, кто, вероятно, никогда бы не сделал того же для тебя, – произнес он задумчиво, будто бился над какой-то логической задачей, однако дрогнувшие губы, обнажившие недовольный оскал, выдали его истинные чувства. – Я не понимаю, в какой момент я должен так поступать. Почему не могу убить кого-то, зная, что он сам пренебрег чужими жизнями? Я не отступаю. Я просто не понимаю!

Вару прикрыла глаза, поджав губы: у них не было на все это времени. Она уже сказала то, что должна была сказать в самом конце, но еще ничего не закончилось, а у нее больше нет аргументов вести эту одержимую дискуссию. Гаара по-прежнему нестабилен, и он абсолютно точно НЕ стал кем-то другим, а значит, доводы тех наемников верны. Он легко пойдет на поводу у таких хитрецов, и тогда все крайне быстро потеряет всякий смысл.

– Скажи, если бы я вдруг умерла… Что бы ты почувствовал? – спросила Кейджи неуверенно, смутившись собственной проявленной слабости. Гаара нахмурился, словно услышав какую-то несусветную глупость.

– Ты не умрешь, – заявил он без толики сомнений, но затем мазнул взглядом по столу и нахмурился еще больше.

– Всякое может случиться. Если это однажды произойдет?

– Я не знаю, но определенно этого не хочу, – ответил джинчурики после недолгого молчания, и Вару иронично улыбнулась.

– Зато не будешь чувствовать себя обязанным. Ты ведь поэтому решил обо мне позаботиться. Имитация чувства вины? Захотел залечить рану, которую сам же и нанес.

Такая наивная попытка все исправить…

– Я это уже понял. Все оказалось совсем иначе, чем я это себе представлял. Слишком сложно, – Гаара сказал это без излишних эмоций, как что-то само собой разумеющееся, но от Вару не ускользнул тот факт, что он просто передразнил ее. Разумеется, он никогда не думал, что перемены дадутся ему легко, и все эти, казалось бы, наивные поступки – лишь способ компенсировать свою полную некомпетентность в вопросе о людских отношениях. А Кейджи как раз и забавляла его некомпетентность, но они вновь не поняли друг друга. – Сейчас мне стоит извиниться? Или уйти?

– Остаться, – бросила Вару скорее от желания озвучить что-то третье, но джинчурики удивился, окончательно запутавшись во всем том, что якобы знал. – Извиняться ты не умеешь, а уйти – все равно что отложить решение проблемы на потом. К тому же, это пустяк. Ты всего лишь чуть не сломал мне челюсть, – Кейджи тихо посмеялась, затем оборвав себя на резком молчании. Думать было не о чем – времени все равно нет. Оставалось совсем немного вариантов, и с каждым сказанным словом их становилось все меньше. Здесь она ошиблась, промахнулась, и исправлять больше нечего.

Комментарий к Глава X – Маджонг

Я, конечно, стараюсь вложить в работу смысл, но толкового сюжета тут все равно нет.

========== Глава XI – Угасание ==========

«Не стоит верить ощущениям: в конечном итоге тебя обманут собственные глаза. Слепое пятно – особенность человеческого организма, один из его не самых приятных изъянов. Подумать только, ты постоянно чего-то не видишь даже без воздействия гендзюцу просто потому, что в ходе эволюции тебе достался такой несовершенный орган зрения».

– Господин Казекаге…

«И это далеко не все: человеческое восприятие склонно ошибаться, и даже воспоминания с течением времени искажаются и сливаются друг с другом, награждая тебя прошлым, которого никогда не было. Мелочи, но мы движемся сквозь время с разным упорством и в конце концов теряем друг друга навсегда».

– От тебя не было никаких известий целых два года, – заключил Гаара, извлекая из памяти последний разговор с этим шиноби. Что бы ни происходило, он постоянно думал о нем, и это успело стать привычкой: фронт, обещание защищать Сунагакурэ, Итару Кейджи с особо секретным заданием, лично заверенным Казекаге. Все остальное казалось слишком размытым и неясным, что Сабаку-но попросту не хотелось напрягаться и искать в своей жизни какие-то другие смыслы. Хотя чаще всего одно вытекает из другого.

– Не хотел беспокоить вас во время войны.

Гаара нахмурился, подняв раздраженный взгляд на старшего Кейджи. Тот не показывал никаких других эмоций, кроме сосредоточенной серьезности, как и всегда. Выдержка, которой младший сын Расы успел научиться за столько лет, заскрипела под натиском вопросов, которые не отпускали, сколько бы он ни старался забивать свою голову чем-то другим.

– Где она? – спросил Казекаге, ожидая самый краткий и немедленный ответ без излишних подробностей, но Итару словно выжидал момент, молча вглядываясь в лицо бывшего джинчурики.

– Может, вы уже начнете спрашивать, почему она вас бросила?

Медленный выдох, и растущее внутри напряжение приняло на себя еще одну порцию ноши.

– Где твоя сестра?

Четыре года назад.

– Где Гаара? – спросила Темари своего брата вместо того, чтобы поинтересоваться, чем же он так раздражен. Канкуро недовольно хмыкнул и очень долго не отвечал, наблюдая за тем, как ирьенины суетились в больничном коридоре, пытаясь спасти жизнь тем, кто умудрился сохранить её до этого дня. Что же его раздражало? Бездействие лишь отчасти, конечно, но сестру интересовала другая причина, та, которая совершенно незаслуженно привлекала к себе внимание.

– Он сказал, что не будет в этом участвовать. Отказался от миссии, – Канкуро произнес это с такой серьезностью, что Темари на мгновение поверила ему. Однако слова брата зачастую приходится обесценивать хотя бы наполовину, чтобы не промахнуться и попасть в суть.

– Ты поддался эмоциям и даже не дослушал его, верно? – угадала куноичи, видя, как Марионеточник повел плечами, не желая отвечать. – Нам не нужно ничего предпринимать, если ты опять пытался подбить его на это. Сейчас в приоритете безопасность деревни, отсрочка, чтобы пострадавшие успели хотя бы встать на ноги. Нет нужды ворошить осиное гнездо. Они сами вскоре явятся, а мы будем готовы. Ясно?

– Да в том-то и дело, что мы не будем готовы. Ты хоть знаешь, сколько их? Чего вообще от них ждать? Все, что мы услышали из уст Вару, ни о чем толком нам не говорит, а я уверен, что она что-то недоговаривает, потому что Гаара от нее ни на шаг не отходит. С чего бы вдруг?

«Это их дело», – хотелось возразить Темари, но она нашла силы оставить это мнение при себе. Куноичи не верила Кейджи, но не могла не верить Гааре. Он принял это решение сам, и какая из них в итоге семья, если они не могут поддержать младшего брата в таком важном выборе?

– Думаешь, я сама не задаюсь вопросом, почему именно она? Да, еще во время учебы мы открыто презирали друг друга, но это в прошлом. Я понимаю, что тебе хочется верить, что Гаара в состоянии разобраться со всем сам. Но это не так.

– Это она тебе сказала? – скептически фыркнув, спросил Канкуро, и Темари не осталось ничего другого, кроме как безоружно поднять руки. Она была не в настроении спорить сейчас. От очередной порции негодования Марионеточника предостерег грохот больничных дверей, и в коридор вбежал запыхавшийся мужчина, как-то испуганно озираясь по сторонам.

– Шиноби! Где шиноби Сунагакурэ?!

***

В двенадцать лет Вару не понимала, почему отец снова и снова снимал с её шеи петлю. Ответ до безобразия прост – так делал бы каждый, и глубинной истины здесь не разглядеть, сколько ни пытайся. Все люди лгут, просто с разной степенью серьёзности: никто не признается тебе в том, чего сам бы очень сильно хотел позабыть. Кейджи любила своего отца и не хотела жить в мире, где он не любил её – об этом никто не знал и никогда не узнает. Однако время действительно лечит: спустя годы ты попросту забываешь, по какой причине мысли о смерти стали успокаивать тебя.

Вару улыбалась, потому что без слез было в десятки раз больнее. Концентрированный девяностопятипроцентный раствор уже выдохшихся страданий. Почему? Ответ затерялся где-то глубоко внутри нее, но, если честно, ей слишком страшно заглядывать туда. Желание сдаться, опускаются руки, но воспоминания впиваются острыми зубами, не давая возможности забыться и уснуть, – типичная реакция на слишком трудную задачу, результат которой мог бы с лихвой окупить все усилия. Да, только под скептическим взглядом знатока подобные чувства кажутся типичными, но это знание не несло облегчения. Вару попала в клетку, о которой знала абсолютно все, и здесь не было ни одной двери. Мир сквозь прутья казался серым и до абсурда бессмысленным, и жажда просто закрыть глаза и ничего не видеть становилась слишком невыносимой.

Тупая боль в голове напоминала ей о том, что время продолжает идти вопреки ее слабостям. Она умудрилась привлечь к себе сон в такой момент? Опять? Разрешая себе, наконец, проснуться, Вару чуть приподнялась, тут же медленно и тяжело выдыхая от понимания, что не сможет встать с постели сразу. Она оглянулась, зацепляясь взглядом за уже осточертевшую фигуру, но не почувствовала ничего, кроме усталости. В первый раз ей было по-настоящему безразлично, что он снова здесь, рядом с ней, как чудовище под детской кроватью.

– Разве Темари не сказала нам встретиться всем вместе в больнице? – зачем-то спросила Кейджи, и без того зная ответ на этот вопрос. – Ты не собираешься туда идти.

Гаара отвернулся от окна, с неким любопытством посмотрев на бывшую шиноби.

– Ты очень много спишь в последнее время.

– И в самом деле, – Вару улыбнулась, зная, что у нее попросту не хватит сил. Их уже почти не осталось, и весь ее энтузиазм стремительно вытекал и испарялся, как из сломанного сосуда. Посторонние люди лишь додумают причины, но какая ей разница? – Что тебе нужно от меня?

– Ты снова все забыла? – спросил Гаара с едва заметной настороженностью, но Кейджи отрицательно мотнула головой.

– Нет, я просто хочу услышать более свежий ответ. Ты ведь уже принял какие-то решения, а значит, что-то да изменилось.

На самом деле ей просто хотелось проверить, насколько ненормально ее собственное непостоянство. Цель – слишком размытый ориентир, и если ты ослеп, то куда тебе в итоге идти? На какие чувства полагаться? На то мистическое шестое? Как и с плацебо, это не работает, если ты не поглощен идеей, а Вару не верила. Больше нет. Она вновь просыпалась с, казалось бы, свежей мыслью, но видела одно и то же – разинутую всепоглощающую темную пасть ее и его прошлого.

– Я хочу избавиться от его голоса. Он мешает мне делать все правильно, и я снова и снова ошибаюсь. Некоторые вещи слишком хрупкие, чтобы я мог с ними обращаться, но оказывается, что без них я никогда не стану обычным шиноби, – ответил ей Гаара так просто, словно фанатичный верующий в храме. Он верно заметил – паутина человеческого общества на самом деле очень хрупкая, и чтобы жить в ней, нужно соответствовать определенным стандартам. Если ты колоссален для нее, то, увы, места себе ты тут не найдешь.

– Хах, забудь. Уж что, а «обычным» ты точно никогда не станешь. В этом твоя судьба уже предрешена. Как и я никогда не стану куноичи, которая была бы в состоянии принести пользу родной деревне, – слабо улыбнулась Вару, посмотрев на свои покрытые шрамами руки. Они казались ей такими чужими.

– Война – это не единственное возможное для человека ремесло.

– Я знаю, но больше ничего не хочу. Мои техники хоть и могут помочь, но они слишком извращены. Их побочные эффекты не исправить.

Вот сейчас. Противоречие шлепнулось на идеальный текст жирным чернильным пятном, и джинчурики нахмурился, немного раздраженный тем, что его снова вводят в заблуждение.

– Разве ты не говорила, что хочешь попытаться? – спросил он ее с уже знакомыми злыми нотами, на что Кейджи ответила почти шепотом.

– Я много чего говорю, Гаара. И далеко не все из этого является правдой. Это нормально. Люди частенько болтают попусту.

Он еще долго смотрел на нее, очень внимательно, будто боялся что-то упустить. В конечном итоге его достало ее молчание, и Гаара вновь отвернулся к окну. Он знал, что она сломалась. Вару Кейджи слишком быстро изнашивала себя, и рано или поздно настанет момент, когда она больше не сможет его ничему научить. По неясной причине понимание этого причиняло ей жуткую боль, а не забавляло, как раньше. Шутки закончились. Смеяться больше не над чем, каким бы черным ни был ее юмор.

– Вару, – вдруг позвал ее Собаку-но, и, услышав свое имя из его уст, Кейджи посмотрела на него с искренним удивлением. – Найди Темари и Канкуро.

Это не было продуктом его размышлений. Джинчурики что-то видел там, в окне, и его настороженный взгляд ясно говорил о том, что кто-то решил подвести итоги прямо сейчас.

– Будь с ними.

Комментарий к Глава XI – Угасание

Знаю, что после такой задержки хотелось бы продолжение побольше, но я решила хорошенько помусолить последние главы, дабы родить достойный конец, а этот фрагмент пусть будет опубликован сейчас.

========== Эпилог ==========

Осталось ли от него хоть что-то, что еще можно спасти? Уцелевшие детали человечности, дарованной всем с рождения и не пережившей натиск череды обстоятельств. А для чувства ненависти все первопричины сливаются в одну, и ты уже не хочешь знать, в какой момент твоя же собственная жизнь начала стремительно разрушать тебя. Клубы черного дыма пронизывали небо и нависали над деревней плотным куполом: встревоженные крики людей ласкали слух, как и прежде, но на этот раз Гаара просто ничего не чувствовал. Стоит ли продолжать ему этот карнавал? Притворяться, что в глубокой могиле его тела есть хоть что-то помимо трупов?