Текст книги "Испытания Трепетной струны (СИ)"

Автор книги: Айон 91

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Тан-эр, если ты кому-нибудь, хоть единой душе… – начал угрожать генерал, явно призывая лезвие клина, или лёд в руку, преобразуя ее в клинок или кинжал, – то я напомню о своем прошлом титуле и статусе, – голос падшего стал ниже, грубее и жестче. Сяо Хуа напомнил Тан Мудану, что несмотря на крылья за спиной и род Махаон, он не цветочная бабочка, слагающая стихи и оды небесному Владыке, а воин снежной равнины, заслуживший боями и сражениями, кровью и потерями, свой титул и чин Генерала Севера.

– Сяо-гэ, убери клинок, – испуганно сказал поэт, обещая: – я не скажу Владыке где ты и с кем. Как и то, что ищешь, – холодный ветер стих, сменился на весенний, несущий тепло и свежесть только взошедшей травы. Напряжение между друзьями сошло на нет, отошло на задний план, словно ничего не было. Но ровно до одной фразы: – она тоже о тебе спрашивала, беспокоилась и… – цветочный не договорил, а оборвал фразу на середине, напоминая Тан Мудану цель визита их компании, и причины, по которой они прибыли в город и в сам храм. – Да-да-да, – успокаивал северного генерала поэт, ведя как раз к своей выложенной из мозаики статуе, в которой, по мнению Шень Луна, должен находиться осколок нефрита.

– Четвертый – раненный витраж,

Страны цветов восточной…

Повторял слова легенды Сяо Хуа, внимательно вглядываясь в мозаичную кладь божественного лика. Но ни один кусок мозаики так и не подошел под тон и оттенок нефритовой печати. Рядом, близко, но не то. Как и в витражном окне, описывающим момент восхождения Тан Мудана на небеса и становление божеством литературы и каллиграфии. А из этого следует вывод, что:

– Будем держать путь к следующему храму, – сказал Сяо Хуа, покидая алтарный павильон, направляясь в выделенную ему комнату, но перед этим обратился к Лун Яо, слышащему все, что обсуждалось, и видящему все, что здесь происходило: – надеюсь, Яо-эр воспитанный юноша, тактичный и вежливый, услышанное и увиденное не распространит по чужим ушам и устам, – и это не вопрос, а скорее просьба, граничащая с приказом.

– А-Яо воспитанный и тактичный, ничего не видел и не слышал, – уважительный поклон и сложенные в жесте руки, вот и все, что хотел увидеть Махаон, и увидел, убеждаясь в том, что Шень Лун прекрасно воспитал ученика, даровав ему не только мастерство владения клинком, но и вежливость к чужим тайнам и секретам.

– Яо-эр, скажи Шень-сяньшеню, что утром мы выдвигаемся в путь. Пуст это время отдыхает и набирается сил, с рассветом выходим и к храму Трепетной Струны, – а это последний восточный храм с красочными мозаиками и расписными витражами. Больше подобных храмов, подходящих бы под строки легенды, нет. Так что, дракон, кот и махаон будут надеяться, что в храме музыканта им повезет и не придется вспоминать еще божеств, или высших созданий, чьи алтарные павильоны и витражи расписаны мозаичной кладкой.

– Передам, – с поклоном ответил Яо, возвращаясь в комнату Шень Луна, спящего крепко, но беспокойным сном, снедающего прошлым и отнюдь не радужными воспоминаниями, встающими перед глазами. Единственное, чем Лун Яо мог помочь – быть рядом, держать учителя за руку, сжимать и говорить: – я рядом, учитель. Все хорошо, прошлое в прошлом. А мы в настоящем. Пусть все призраки останутся там, на курганах.

Яо не заметил, как уснул. А проснувшись утром, оказался на месте учителя, укрытый одеялом. Осознав, что произошло, и в каком положении его увидел дракон, Яо зарделся, нервно водя хвостом и ушками, прислушиваясь к дыханию рядом. Учитель, пока ученик спал, накрыл ранний завтрак, разлил по чашкам чай, разложил по тарелкам пирожные из османтуса. И стоило Яо откинуть одеяло в сторону, над ухом прозвучал голос:

– Завтракать? – вопрос, на который ответ один:

– Да, уже иду…

А дальше путь. Снова верхом на лошади, в компании снежного махаона, достаточно дружелюбно простившегося с поэтом, в прошлом капающего ему на нервы тушью и стихами. Дорога к храму Трепетной Струны не такая монотонная и спокойная, как к Цветущей Вишне, а через горы, холмы и заброшенные тропы, чаще всего используемые пешими путниками, не обремененных лишним грузом и копытным транспортом.

– Путь нам указывает Полумесяц, дорогу прокладывает лазурный нефрит, а с волей луны и поддержкой легендарного артефакта, трудности не страшны… – сказал Шень Лун, направляя коня вперед, к горной тропе, ведущей к одному из городов, жители которого поклоняются Трепетно-струнному божеству, благословляющему актеров и музыкантов.

– Надеюсь, – подал голос Яо, – нам не придется петь и играть на музыкальных инструментах, чтобы попасть в храм и навестить алтарный зал? – на его вопрос, кроме божестве музыки, никто ответить не мог, так что он остался без ответа, но с теплящейся надеждой, что все-таки нет, не придется.

10 глава «В гостях Трепетной Струны»

Яо

Я знал, что путешествие нам с учителем, а ему в особенности, так просто и легко не дастся. Все же нагрузки, от долгой верховой ездой, от города к городу, от перевала к перевалу, через горные гряды, заброшенные каменоломни, заросшие леса и заваленные много столетий назад тропы, его ослабленному телу не желательны, как и пешие прогулки, с подъемами по лестницам. Да и сражения на мечах, с иссушенными меридианами и треснутым ядром, улучшения здоровью не принесет. Но, соглашаясь на этот путь, во благо будущего секты, ее мастеров и всего учения, мы с Учителем были готовы к тому, что на нашу долю могут выпасть испытания, как на выносливость и стойкость, так и на верность своим убеждениям.

Мастер, не без моей помощи и присутствия рядом Махаона, преодолевая боль в ногах, раздирающее жжение в каналах магии от беснующихся разрядов молний Кары, проходил горную гряду за грядой, поднимался и спускался по разбитым и богами забытым лестницам, тропам, шагая вперед, к цели, ступень за ступенью, камень за камнем, становясь все ближе и ближе к заветной мечте – стать мастером меча с титулом Поднебесный.

И пусть от соприкосновения стоп с землей, ноги резало так, словно закаленная дыханием дракона сталь пронзала каждую клеточку и нервное окончание, он двигался дальше, закусывая до крови губу, рыча в голос, но не останавливаясь, а преодолевая испытание за испытанием, которые ему подбрасывала дорога к Храму.

– Шень-сяньшень, осталось совсем немного, – говорит Махаон, показывая вперед, – уже виден шпиль храмовой часовни, – уточняя, – она-то как раз и расписана мозаичным орнаментом.

– Угу, – только и сказал Учитель, стирая с вновь прокушенной от боли губы алую каплю крови, пряча ее в рукав светло-сиреневого цвета с вышитыми на верхнем одеянии листьями клёна. – Идем, А-Яо, – сказал Мастер, опираясь рукой на мое плечо.

Пятно крови скрылось в нитях вышивки, но все равно, если приглядеться, можно рассмотреть. Мы с Генералом Сяо Хуа делали вид, что не заметили крови на губах Мастера, продолжали идти к последнему горному массиву. Лестничный подъем, ведущий к территориям Струны, как нельзя кстати, был на нашем пути. И в очередной раз, проклиная всех предков и создателей Кары Небесной, следуя за мной шаг в шаг, Учитель ставил ногу на первую ступень, следом на вторую, третью и так, до небольшой колонны, с крышей и бегущим ручьем горной воды, стучащим звонкими каплями по каменной поверхности.

– Вид, в этом нет сомнений, потрясающий, – произнес Учитель, чуть оборачиваясь назад, смотря на все то, что мы с ним уже прошли, как и на то, что еще предстоит пройти. Так он отвлекался от боли, доводящей его тело до судорог. Руку Мастера на моем плече било разрядами, с каждым мгновением все чаще и чаще. Но, пальцы в кулак, губа снова закушена, и вперед…

***

– Сяоцзе, – слуга, преодолев последнюю ступеньку длинной, витой, уходящей чуть ли в глубины Подземного мира лестницы, оказался у главной двери храма с единственной миссией – доложить. С поклоном, не в силах смотреть на божественный лик своей Повелительницы, произнес: – Они преодолели путь. Только Каменная тропа разделяет их от ваших владений, – доложил послушник, еще глубже склоняя голову.

– Я уже в предвкушении, Хуа-дагэ, – смотря вдаль уходящей вниз лестницы произнесла богиня, чей лик описан поэтами и музыкантами, бардами и менестрелями, как самый прекрасный во всей поднебесной. Образ богини, явившийся достойнейшим, часто сравнивали с редчайшим цветком Ду Цзюань, символизирующего женственность и красоту. За стан и грацию, а так же исходивший от кожи, волос и даже одежды легкий аромат цветка азалии, богиню в народе так и называли: Ду Цзюань, позабыв ее истинное имя.

Ду-сяоцзе, отпустив слугу, оставшись в одиночестве, ждала троих путников, но из них важен был только он – белоликий, снежноволосый возлюбленный, подобный безудержному северному вихрю, сметающего все преграды на своем пути, но так и не разделившего ее чувств. Он, получив на сердце рану, а так же сопутствующую боль, стелящаяся дорожками ледяных слез, продолжает с этим жить, из года в год, из столетия в столетие, из тысячелетия в тысячелетие, покрываясь льдом и панцирем ледяного скорпиона, не пуская никого в тот трепетный мирок, томящийся в груди.

***

Шень Лун

Ступени! Как же я их ненавижу!

Но, несмотря на то, что тело меня практически не слушалось, срослось с ощущениями боли, она стала единым целым с моими меридианами, костьми, мышцами и сухожилиями, а почти у самого конца пути отказывало, неся к земле в приступе лихорадочной дрожи, я продолжал идти. Опираясь на плечо Яо, поднимался все выше, по пути глотая кровь, бегущую в желудок из многократно прокушенной губы. С силой, до хруста костей сжимал пальцами ткань его одеяния, явно царапая нечаянно-выпущенными когтями.

– Шень-сяньшень, – обратился ко мне Махаон, подставляя свою спину и предлагая меня понести, – так будет быстрее, – но я отказался от его предложения, прикрыл глаза и сделав вдох глубже, восстанавливал потраченные крохи энергии, поддерживающей меня в этом пути.

Сяо Хуа не стал настаивать. Я – дракон, а значит не приемлю подобного рода помощь, да и о помощи не прошу. Он принял этот факт и пошел вперед нас с Яо, к главной двери храма Трепетной Струны. На тяжелых, высоких, массивных дверях, переливались солнечными бликами лепестки выгравированной Азалии, отражающей красоту цветка мельчайшими деталями, тенями и прожилками. А на стене, на каменной клади, выбиты строки известного поэта Дзёгона-хоси:

啊，旧日的分离

和上一张没法比！

世界上有什么东西

更悲伤的事

这次分手？

Ах, прежние разлуки

Несравнимы с последней!

Разве есть на свете

Что-нибудь печальней

Этого расставания?

– Ду Цзюань, ты как и прежде, тревожишь сердца и души мужчин. Строки в честь твою, во имя твое, это лишь малая капля росы на всем цветочном поле под солнечными лучами небесного светила. Но ни один поэт, бард, менестрель, даже Тан Мудан не отобразит красоты лика твоего, не познает душу твою и сердце… – не закончил Сяо Хуа слова свои, как двери храма открылись, а перед нами предстала она – богиня Ду Цзюань, покровительница поэтов и артистов.

– … как ты? – задала вопрос богиня, ступая, едва касаясь земли.

Босые стопы ее ног, увенчанные серебряными браслетами, словно плывя над землей, вели ее к нам. От каждого шага, серебряные колокольчики на лунном ободке звенели птичьей трелью, шелковые одеяния, нежно-сиреневого цвета, расписанного по верхней части платья лепестками Азалии, а по подолу нитями лоз, струились подобно водопаду, стелясь по каменным плитам цветочным шлейфом. Длинные, темно-шоколадные волосы небожительницы, уложены в простую прическу: ближние пряди сплетены в свободные косы и убраны назад, в переплетенную локонами ракушку, как и верхняя часть ниспадающего потока цвета дерева Эбен. И лишь веточка сирени, сочетавшая цвет с тканью ее небесного облачения, сдерживает своими изгибами водопад волос.

– Ду-Эр, – с намеком на улыбку, чуть склонив голову, произнес имя богини махаон, – ты, как и в прошлую нашу встречу, прекрасна, – рука его потянулась к лежащей на груди пряди волос, подцепив локон.

Струящийся поток шелковых нитей потек сквозь его пальцы. Видно, что в прошлом, а может и в настоящем, их связывают теплые отношения, но не дружеские, а скорее братские. Махаон видит в ней младшую, которую должен защищать и оберегать. Этот взгляд мне знаком. Так я смотрю на Яо. А во взгляде сиреневых глаз Азалии плескалась нежность иного оттенка, а может и надежда на что-то большее, чем братская забота. Но она, неся в сердце эту трепетную, подобно переливам сямисена струн любовь, пусть и неразделенную, принимала статус сестры. Приветствовала и приглашала пройти, отдохнуть с дальней и изнурительной дороги:

– Шень-сяньшень, вам уже подготовлены покои, – показала она изящной кистью руки на стены храма, придерживая тонкими пальчиками край рукава верхнего одеяния, – как и тебе, Яо-эр, – ученик ей уважительно и благодарно поклонился, помогая мне преодолеть остаток этого пути. Сяо Хуа же остался с девой Цзюань, им есть о чем поговорить и что обсудить. Как и нам с Яо.

Ученику не нужно было ничего говорить. Он и так знает, что храм этот последний, подходящий под описание легенды. Да и витражом из разноцветной мозаики другие храмы похвастаться не могут. И устроив меня, ученик отправился к алтарному лику богини. А я, извлекая иглы из перевязи на запястье, погружая в нужные точки, унимал сводящие от боли ноги, брал под контроль бегущие по меридианам молнии кары, сводя их в глубины страдающего организма, чтобы ощущались лишь отголоски той раздирающей тело боли, такие, к которым я уже привык за эти года, проведенные на вершине Нефритовых гор.

***

Яо

На нашу с Учителем и Махаоном удачу, в храме Трепетной Струны находился тот самый осколок из легенды. Главный витраж храма, выполненный в цветочном орнаменте, отражающий прекрасы цветочного мира, сиял и переливался и сверкал бликами заходящего солнца. Каждый элемент узора, деталь в изгибах и лоз и лепестков, состоящие из крохотных частичек цветной мозаики, создавали не просто витража, а окно в небесное царство.

Цветок, отраженный в орнаменте, казалось, движется, колышется лепестками на неосязаемом ветру. Я засмотрелся на произведение искусства, и чуть не забыл о том, зачем пришел. Вспомнил, что же я тут делаю, когда неосознанно посмотрел вниз, на каменные плиты пола, туда, куда вечернее солнце падает цветным отражением, повторяя роспись витража.

– Деталь незначительная, ее трудно заметить, – сказал самому себе, смотря на узор цветка, на его лозы и листья. Если не вглядываться, не обращать внимания и не знать, что искать, то не заметишь один кусочек мозаики из лиственной части орнамента, который отличается от других тоном зеленого цвета. – А вот и ты, осколок Лазурного Нефрита, – улыбнулся я, собираясь вернуться к учителю и рассказать о находке, как услышал голос богини:

– Яо-эр, постой! – как и требует этикет и воспитание семьи Шень, а так же заповеди секты Полумесяца, я сложил руки в приветственном поклоне, опустил голову и ждал, когда Ду-сяоцзе разрешит мне поднять на нее взгляд и озвучит причину, по которой задержала. Она подошла ближе, совсем близко, коснулась моих рук и произнесла: – поднимись, Яо-эр, и посмотри на узорную роспись еще раз, – показала она витраж с бутоном нежно-алого пиона, складывающего свои лепестки плотнее и ближе друг к другу. – Что ты видишь?

– Готовящийся ко сну цветок, – и потянул руку к одному из них, проводя по краю, будто бы касаясь, – еще немного и он погрузится в сон, но утром, с первыми лучами солнца бутон из нежно-алых лепестков вновь раскроется, приветствуя новый день, – говорил то, что видел, то, о чем знал.

Находясь подле учителя, как в секте, так и в клане, на той самой горе, мне не часто мне доводилось наблюдать за распускающимися и увядающими цветами. Редко, лишь тогда, когда тренировки проходили в полях, под лучами жаркого, полуденного солнца. Да в те моменты, когда я собирал лечебные травы для Учителя. Знания о красотах природы, о красках и оттенках цветов и растений, о их образе жизни и предпочтениях, я постигал через книги и научные записи предков Мастера. А практика – это сбор лекарственных трав, да гербарий для зимних заготовок.

– Так расскажи мне, воин Черной молнии, что же будет с моим цветком, отдай я вам то, зачем вы пришли? – в голосе и взгляде Ду-сяоцзе не было и намека на злость и гнев, она разговаривала со мной, как с учеником, которому дает урок.

– Потеряв деталь, даже такую незначительную, мозаика потеряет свой божественный облик, цветок больше не проснется от солнечных лучей, – богиня, сложив руки на груди, чуть поджав пухлые губы, посмотрела на витраж, соглашаясь со мной и сказанными мной словами. – Но если часть нефрита останется в вашем божественном витраже, не присоединиться к другим осколкам, Учитель не вернет былую силу, так и останется с треснутым ядром и с бушующими молниями кары в меридианах. А Генерал Сяо Хуа не вернется на небеса, так и будет бродить по миру смертных, до конца дней своих. – На этих словах губы богини разжались, а взгляд устремился к засыпающему цветку.

– Ты прав, Яо-эр. Брат Сяо, не собери вы осколки воедино, так и останется Падшим, – ее голос на этом слове дрогнул, взгляд потускнел, а улыбка пропала. Она не хотела Генералу участи вечного скитальца, проклятого и забытого, поэтому: – Я отдам вам осколок нефрита, – только было одно «но», – но тогда, когда узор распуститься, а цветок полностью раскроет свои лепестки.

– Этот ученик благодарен Трепетной за оказанную честь, – еще раз склонившись и попрощавшись, поблагодарив богиню, я покинул алтарный зал, возвращаясь к учителю. Он, как и раньше, пребывал в восстанавливающей медитации.

Иглы акупунктурной практики все еще были погружены в точки энергии, сгоняющих молнии в глубь тела и каналов. Учитель от объявшей тело боли снова прокусил губу, алая кровь капала на одеяние, оставаясь багровыми кляксами на светлой ткани. Коснувшись губ тряпицей, пропитанной заживляющим раствором, опустился на кровать Учителя, сев за его спиной.

Вернуть каналам и меридианам прежнее состояние я не могу, но вот напитать те нити драконьей сущности, не сгоревшие в молниях, и дающие Учителю жить, я могу. Делиться энергией не такая уж и безболезненная процедура, как описывается в трактатах. Особенно, когда энергии разных источников. Больно обоим, но принимающему в меньшей степени.

– А-Яо, – только и успел сказать Учитель, когда мои руки, окутанные черным маревом с трещащими разрядами, опустились на его спину, отпуская поток энергии, наполняя жизненные нити силой. – Спасибо, – шепнул Мастер, снова погружаясь в восстановление. А после и вовсе в сон.

Когда полученные в пути повреждения были исцелены, а разошедшиеся по меридианам молнии кары загнаны в тело на самые глубины, я успокоился и отпустил поток своей энергии, убирая руки от спины Учителя. Переодев Мастера в чистую одежду, уложив его на кровать, укрыв одеялом, я покинул комнату, идя к себе. А там, как только скинул походную одежду, укрылся одеялом и коснулся головой подушки – провалился в сон.

***

Утро для Яо Луна, Шень Луна и Сяо Хуа наступило с первыми лучами солнца, как только небесное светило окрасило нежно-розовыми оттенками горизонт, разгоняя тьму ночи. Скромный завтрак, чистые одежды и небольшой провиант в дорогу, вот что преподнесла им богиня Ду Цзюань, а так же то, ради чего они проделали весь этот путь. Но получить заветный осколок оказалось не так просто. Ду-сяоцзе показала на витраж, на распускающийся в лучах солнца цветок, говоря:

– Я отдам вам часть нефритового артефакта, если вы пройдете три моих испытания, – уточняя, – по одному на каждого.

– Чего-то подобного и ожидал, – сказал нефритовый дракон, соглашаясь с условиями божественной Ду Цзюань. С предстоящими испытаниями был согласен и Яо Лун, ведь чтобы получить что-то, особенно из рук небесного жителя, нужно сделать что-то взамен. Сяо Хуа же не удивился предстоящему испытанию, ведь он такой же небожитель, пусть и падший, но все же чтящий традиции и правила. Без молитв – нет веры, вез веры – нет жизни.

– Надеюсь, – произнес Махаон, – Ду-эр не заставит нас петь и танцевать? – с легкой улыбкой спросил Генерал Хуа, смотря на деву Азалию, перебирающую между пальцев тонкую, почти неуловимую прядь шоколадных волос.

– Брат Хуа, мой храм не выдержит песни и танцев в вашем исполнении, – улыбнулась еще шире богиня, а после звонко, как трель струн рассмеялась. – Для вас есть другого рода испытания, не нарушающие гармонии моих владений. – Услышав эти слова, троица мастеров выдохнула и с предвкушением, что же им приготовила Ду-сяоцзе, ожидала ее веления. И она молвила: – заветы предков ваших, оставленные потомкам, слова истины, вот что вы произнесете перед распустившим свои лепестки пионом. Времени вам до пика светила, – сказала она, покидая троицу, оставляя их наедине с мыслями. Свое условие она выполнит, если свое выполнят они. Все просто, как небесами прописанный день.

– Ду-эр в своем репертуаре, – сказал Махаон, погружаясь в мысли, вспоминая, какие же истины и заветы, оставили ему предки.

– Ничего не поделаешь, – вторил ему Дракон, так же перебирая в памяти слова первых драконов, оставленных на страницах учений и исторических трактатов. И только Лун Яо, сирота без рода и племени, воспитывавшийся в секте Полумесяца, прибывал в смятении. Мысли его не находили внутреннего покоя, бушуя водами, окутывая с головой соленой волной.

11 глава «Испытания Трепетной Струны»

***

Троице путников предстояло испытание. Никто и не думал, что заполучить кусок артефакта будет легкою. Обменять осколок нефрита на заветы предков, оставленных первым потомкам – это еще не самое страшное, что могло случиться с путниками, вступившими на земли богини Ду-сяоцзе.

Петь и танцевать бывшего генерала и мастеров не заставили – уже радость. А слова, высеченные и записанные в исторических летописях, произнести и оставить Ду-сяоцзе, в знак уважения и признательности, не сложно, как и нанести их на витраж храма, вплетя в узор созидания своими нитями внутренней энергии. Ее потребуется немного, так что Шень Лун и Сяо Хуа не пострадают, лишь слегка устанут. А Лун Яо и вовсе ничего не почувствует.

– Кто первый вплетет волю и завет предков в узор витражного окна, заполнив пустоту осколка? – поинтересовалась богиня, показав на цветочный орнамент еще распускающегося пиона, едва-едва раскрывающего свои бутоны. – Сяо-эр? Яо-эр? Шень-сяньшен? – дракон, ноги которого все еще покалывало от не так давно беснующих разрядов, опираясь о плечо ученика, подошел к пока еще целому, не раненому витражу храма. – Шень-сяньшень, прошу, – показала богиня на цветок, нуждающийся в заботе, – у вас одна попытка и возможность оставить узор завета.

– Благодарю, Ду-сяоцзе, – чуть склонив голову, ответил нефритовый дракон, делая еще один шаг вперед, обращаясь к внутренней энергии, к тем самым крупицам и всполохам, текущим по капиллярам внутреннего резерва, позволяющим Шень Луну жить свою драконью, долгую жизнь, пользоваться физическими техниками и акупунктурой.

На пальцах дракона затрепетали едва заметные зеленые молнии, покрывающие лишь кончики, вытягивая и окрашивая когти в изумрудный цвет, и проявляя чешую, переливающуюся всеми оттенками зеленого. По приказу и воле внутреннего источника, пусть и едва горящего, от когтей Шень Луна к витражному окну храма потянулись тонкие, почти неуловимые взгляду нити, сплетающиеся пока что в неопределенный поток и всполохи нефритовых линий. Правой рукой, словно кистью художника, дракон выводил древние заветы сошедшего с небес народа, выстраивающиеся письменами писаний.

– Дыханье – вихри бури.

Шаги – на небе тучи.

Удары – вспышки молний.

Слова – раскаты грома.

Драконье тело – крепость.

Рога тройные – гордость.

А чешуя и грива – стойкость.

И с последним произнесенным словом, оставленным иероглифом на витражной мозаике храма, Лун начал падать. Слишком много сил, духовных и физических ушло на клятву рода небесам. Дракон навредил и так перебитому Карой источнику. В эти письмена, оставшиеся на мозаичной клади узорами пушистых облаков, он вложил все что, у него было. Восстановление вновь займет сутки. Но это того стоило. Еще две клятвы и осколок нефритового артефакта у них.

Следующим вышел вперед Яо. И пусть у Черного кота нет клана и рода, который оставил бы ему письмена завета, как и предков, которым он бы молился и поминал в дни памяти, у кота есть секта Черного Полумесяца и клятва, которую он принес главам и мастеру, когда становился частью семьи. Ее он и собирался произнести, запечатлев на витраже цветочной мозаики.

Для нанесения письмен нитями своей силы, Лун Яо извлек из рукава одеяния простую бамбуковую флейту. Поднеся ее к губам, закрыв глаза и настроившись на свое сердце и бьющееся в унисон с ним ядро мастера, выдохнул и затянул мелодию, наполненную нежными, трепетными, но при этом печальными переливами. Эмоции, томящиеся в сердце и душе кота, нашли выход, оставшись во владениях храма крохотными кусочками витражной мозаики, а именно капельками собравшейся росы на лепестках распускающегося пиона.

– Трепетное сердце поет россыпью росы на бархатных лепестках пиона, – произнесла богиня Ду-сяоцзе, стирая бегущую по щеке слезинку.

Но это лишь эмоции, которые требовали выйти и остаться здесь, в стенах храма, рядом с той, кто поймет и примет. Дело еще не сделано, клятва не вписана, испытание не пройдено. По руке кота, от кончика пальцев до локтевого сгиба, побежали резвые разряды черных молний, треща голосами звонких птиц. И все той же флейтой, зажатой в руке наподобие меча, делая взмах за взмахом, выпад за выпадом, Лун Яо оставлял живущее в его сердце, душе, разуме и ядре писание секты Полумесяца.

– Дорога – ночи синева

Клинок – песнь конца.

Взмах – труп врага,

На плечах – бездны тьма,

А во лбу – солнца сестра.

Переливаясь лунными отблесками на бархате темно-синего неба, иероглифы писания, преобразовавшись в юный серп опалового цвета, нашли свое место на полотне мозаичной росписи рядом с облаками Шень Луна, прячась за ними до наступления ночи. Когда сядет за горизонт солнце, а цветок, сложив свои лепестки – уснет, на синее небо, из-за облаков, выйдет лунное дитя, только-только набирающее силу и власть в ночи.

– Настала моя очередь, – сказал Сяо Хуа, подходя ближе к витражному окну.

Его клятва – это вьюга снежная и мороз трескучий. Северный народ, рожденный во льдах и холоде – суров. Сяо Хуа не исключение. Характер махаона не сахарный, нрав его ни разу не приветливый. Закрытый, отрешенный от пышных празднований, не любящий шумные и яркие компании. Махаону намного спокойнее в копании таких людей, как Шень и Яо. Рядом с ними ему не приходится перебарывать себя и общаться из-за вежливости. Но что будет, узнай они о нем правду, ту самую, за которую Генерала Хуа и скинули с небес? Этого никто пока не знает.

Оглянувшись на дракона и кота еще раз, Махаон обратился к внутреннему источнику, который так же не отличается здоровьем и резервом энергии, как и у Шень Луна. Меридианы и ядро, до этого находившиеся в спокойствии, просыпались, при этом принося боль хозяину. Стиснув зубы и уняв в теле дрожь накатывающей на тело усталости и боли, генерал Хуа направил крохи той самой, не дающей ему умереть энергии, в кончики пальцев, которые тут же покрылись корочкой льда. Порванные и израненные за спиной крылья затрепетали и хотели было раскрыться, призвав и подняв вверх снежный вихрь, но увы, по-прежнему висели плетью, тускло и серо подергиваясь.

Осматривая витражный узор цветочного окна, перебирая пальцами нити ледяной энергии, словно струны гуцина, махаон искал место, где оставит след. Снежное, полное льда и мороза писание, может повредить нежному цветку пиона. Махаон так и не нашел безопасного для писания места, выбрав для снежной вьюги самый дальний кусочек расписного стекла. Продолжая перебирать белоснежные, как снег в горах нити энергии, дрожащие и звенящие льдинками снежной стихии, генерал Хуа шептал оставленные в его сердце и душе послание предков, вплетая его в цветочный узор.

– Крылья – трепет серебра

Сердце – снежная пурга

Душа – морозная пора

Мысли – ночи тишина

А тело – пустошь льда.

С последним словом и вплетенной в витраж нитью, силы Сяо Хуа подходили к концу. Он чувствовал, как земля начинает уходить из-под его ног, а картинка, до этого статичная, расплывается, так и норовит растаять, как снег весной. Но все вернулось как и прежде, стоило руке Ду-сяоцзе коснуться его плеча. Ее теплая, с ароматом цветка энергия, медленно, плавно и неспешно наполняла истерзанные меридианы махаона, возвращая ему прежнее состояние.

– Шень-сяньшень, прошу меня простить, но моя энергия небожителя вам только навредит, – дракон понял цветочную леди и не настаивал. Сам восстановиться. Не в первый раз.

Генерал Хуа, получаемый энергию Сяоцзе, не уходил в глубокую медитацию, подозревая, что дева Ду делилась с ним энергией не просто так. Или она дала знать о его местонахождении небесным чиновникам, или же это что-то личное. В любом случае Сяо Хуа должен быть осторожен и внимателен. И как только его тело поглотило достаточно чужой энергии, преобразовав в свою личную, махаон спросил:

– Что тебе от меня еще надо, Ду-эр? – открыл глаза Сяо Хуа, смотря на деву через плечо из-под приоткрытых век, – сдать небесам меня решила, или… – но Ду-сяоцзе, опешив и оскорбившись от таких подозрений и обвинений, прекратила передачу энергии, резко убрав руку от его плеча. Вернувшись к алтарному лику, опустившись на вышитую пионами подушку, скрестив руки на груди и фыркнув, вздернув носик, напомнила:

– Ты давал две клятвы, Сяо-эр. Как Снежный Махаон, и как Звездный Мастер. Так что будь любезен, вплети вторую клятву в витраж моего храма, – каждое ее слово, тон и мимика демонстрировали обиду. Махаон видел, слышал, понимал, но извиняться не спешил. Не в его характере, да и не в том он положении, чтобы принимать слова каждого бывшего собрата на веру. А что касается второго писания предков и старших наставников:

– Ты же знаешь, Ду-эр, чем мне грозит произнесение второй клятвы! – и это не вопрос, а факт. Ведь мастера Звездного стиля связаны россыпью золотых звезд. Их завет и клятва – едины, как созвездия на темно-синем полотне.

Ду-сяоцзе знала, что произойдет после того, как слова сотрясут воздух, а письмена останутся на ее мозаичном узоре. Но таковы условия, без второй клятвы осколок нефритового артефакта не получить. Сяо Хуа смирился с тем, что после сказанных слов его спокойная и беспечная жизнь закончится, что та, от кого он скрывался, начнет за ним охоту.

Оглядываться и быть постоянно в напряжении, генералу Хуа не хотелось, но выбора у него и правда нет. Так что, собравшись с духом, обратившись к внутреннему источнику, вновь окрашивая кончики пальцев ледяными узорами и инеем на удлинившихся когтях, махаон читал строки клятвы, вплетая их нитями золотистого свечения, с блеском звездной россыпи по бликам лунного светила.