Текст книги "Подменная дочь клана Огневых (СИ)"

Автор книги: Айлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Надо признаться, я немного насторожилась и посмотрела на тетушку исподлобья, а та неожиданно рассмеялась:

– Мира, ты же не думала, что та шумиха с отравлением исключительно твоя заслуга?

– Думала,– призналась я.

– Ну так очень зря, на Сербскую очень многие точат зуб, и они просто попробовали воспользоваться удобным случаем и половить рыбку в мутной воде. Кто-то из рыбаков остался с пустыми сетями, а кто-то все же поймал рыбку.

– Это вы про меня?

– Разумеется. Как я уже говорила, у меня своя корысть.

Глава 19

– Спину прямо!

Я стиснула зубы и мысленно постаралась досчитать до десяти. Хотя очень хотелось задать невысокой изящной даме, которую язык не поворачивался назвать старушкой, очень простой, но очень громкий вопрос:

– Куда уж прямее?!! Но старость надо уважать, и я молчала.

– Правильная осанка,– тем временем распиналась моя учительница этикета,– Это ключ ко всему. Вот тебе кажется, что ты стоишь прямо, но это не так. Посмотри на себя в зеркало.

Я постаралась скосить глаза, очень мешала стопка книг, положенная на макушку. Крайне неустойчивая конструкция так и норовила свалиться, плохо у меня пока с равновесием, плохо. В огромном, во всю стену, зеркале бального зала я видела себя, ожидаемо с книгами на голове, и пока в упор не понимала, что так раздражает Вилессу Всеволодовну Мижину. Когда мне представили её в первый раз, я, грешным делом, решила, что тётя решила сэкономить на образовании, точнее, на моих манерах. Как оказалось, зря я так подумала. Госпожа Миржина оказалась бывшей наставницей вдовствующей принцессы польской Екатерины, известной своими утонченными манерами, и патронесса школы благородных девиц в Кракове. Только одного этого имени хватало, чтобы понять, каким запредельным был гонорар Вилессы Всеволодовны за моё обучение, впрочем, тётушка заметила, что определяющим были не деньги, а интерес: сможет ли госпожа Мижина сделать из гадкого утёнка лебедя в самые сжатые сроки. А ещё Вилесса Владиславовна была наставницей тётушки, и когда-то пообещала ответную услугу за помощь с решением небольшой проблемы.

– Плечи вперёд, подбородок опустила. Почему опять спина круглая? Животик подбери, его втянуть надо.– длинная деревянная указка не больно, но обидно уткнулась в солнечное сплетение.– Лопатки свести желательно так, чтобы между ними лист бумаги можно было зажать, и он бы не падал. Подбородок параллельно полу. Не опуская и не слишком задирая. Ноздри в потолок – пример плохого воспитания. Колени прямо. Да, вот так.

Велесса Всеволодовна обошла вокруг меня и одобрительно кивнула чему-то. А я загоняла норов и раздражение глубоко внутрь. Мышцы, непривычные к подобному издевательству, ныли. Ощущение, словно на дыбе растягивают. Болело всё, даже те мышцы и косточки, о которых я раньше не подозревала. Я догадывалась, что всё будет не так просто, как хотелось, но даже не представляла насколько. А ведь это меня только ходить учат. На шпильках. Как мимоходом заметила Анастасия Фёдоровна:

– Шпильки – это искусство, и им придётся овладеть. Через не могу, не хочу, они неудобные и они вредны для здоровья. Увы, под вечернее платье кроссовки не наденешь. А превратиться в кузнечика с поджатыми растопыренными коленками легко и просто.

Смирилась я только тогда, когда тётушка записала мой проход в шпильках и показала мне его на большом экране. В общем, только мне казалось, что я на них нормально хожу. Ан, нет. Действительно, кузнечик с вывернутыми коленками. Ещё и пошатывающийся.

Последнюю неделю я напоминала себе безумного волчка. Подъём в шесть утра, тренировка в спортзале, завтрак, на котором уже начинался урок столового этикета. Сначала меня просто знакомили со всеми этими ложечками, вилочками разных форм и размеров, затем ими приходилось учиться есть. Вилессу Всеволодовну, ставшую моей тенью, не устраивало буквально всё: неправильно держу приборы, неправильно сижу, слишком быстро ем, ем не в том порядке. Не раз и не два мне хотелось плюнуть на всё, и громко хлопнув дверью, вернуться в приют. Держалась на одних морально-волевых.

В связи с удочерением и последующими процедурами в школу я эту неделю не ходила. Тётя организовала процедуру перевода из Первой городской в гимназию святой Ольги. Честно говоря, я в гимназию не рвалась. В первой свои друзья-приятели, знакомые, и привычный коллектив педагогов. Здесь ко всему придётся привыкать заново и в середине девятого класса, практически прямо перед Всеимперскими переводными экзаменами. Однако на все возражения мне выдвинули казалось бы убийственный, но совершенно не убедивший аргумент ' Все Огневы учатся в гимназии'. Скорее, от этого еще меньше захотелось переводиться. Именно потому, что «Все Огневы учатся в гимназии», а значит, там учится и Милена, и добрый десяток клановых ребят, которые, разумеется, в курсе этой эпопеи с подменными детьми. Не то чтобы вот прямо сейчас меня это волновало… Меня это волновало. Это дополнительный источник стресса, которого мне хотелось бы избежать. Я убеждала, угрожала, даже попробовала ныть и кокетничать ( выглядело это довольно убого), но результат остался тем же: Я буду учиться в гимназии. А чтобы я вконец ни отстала от остальных и немного познакомилась с программой, по которой мне предстоит учиться, ко мне приставили репетиторов. Каюсь, в какой-то момент я, всегда гордившаяся своими академическими успехами, почувствовала себя полной бездарью и неучем. Программа гимназии казалась чем-то из области фантастики. И здесь приходилось стиснуть зубы и зубрить, зубрить и ещё раз зубрить.

Репетиторы, уроки фехтования, второй и третий языки, уроки музыки, и отдельное зло – танцы!

Да, от них я тоже попыталась отбрехаться. Не получилось. Разговор на эту тему состоялся вечером. Буквально с первого дня у нас с Анастасией Федоровной завелась традиция – после ужина собираться в гостиной и разговаривать о разном. Тётушка, как воплощение элегантности, сидела на самом краешке кресла, а я залезала на другое с ногами, устроившись поудобнее. На низеньком столике с витыми стальными ножками стояли напитки, а в камине уютно потрескивал огонь.

– Мира, клан клану рознь. Однако Огневы не просто довольно крупный клан, это клан с богатой историей и титулом, дарованным более трёхсот лет назад.

– И я всё же не понимаю, как это связано с танцами, – недовольно буркнула я.

– Напрямую. Тебе предстоит не только приём, на котором тебя представят всем как Огневу, но и императорский бал дебютанток. На котором, о ужас, тебе придётся танцевать минимум один обязательный танец – полонез. Но отказываться от приглашений на балу признак дурного тона, так что…

– Мне от слов «один обязательный танец» дурно становится, – пожаловалась я.

– Ну, до бала дебютанток у нас время есть. Раньше приглашение на императорский бал дебютанток приходило после того, как девушке исполнилось шестнадцать лет, после этого она официально могла выйти замуж. Сейчас, в связи с изменением возраста заключения брака, девушка получает приглашение после сдачи единого всеимператорского выпускного экзамена.

– Тётя, – я чуть приподнялась в кресле,– вы же не хотите сказать, что этот бал – единственная причина, по которой все девушки из кланов рвутся в десятый класс?

– Умная девочка, – похвалили меня. – нет успешно сданного экзамена, нет приглашения на императорский дебютный бал.

– А на мальчишек это правило не распространяется? – неожиданно заподозрила я, припомнив статистику и численный перевес прекрасной половины человечества в старшем звене.

– В точку. – рассмеялась Анастасия Фёдоровна. – для мужчин результаты экзамена хоть и являются предпочтительными, но совершенно необязательны. Кстати, ты, даже не будучи удочерённой, имела все шансы попасть на бал. Олимпиадники и лучшие по губерниям получают именное приглашение, оплаченное проживание и необходимый комплект одежды вкупе с недельными курсами танцев и этикета. Прежде чем ты задашь свой коронный вопрос: «А на фига?» – уточню – это евгенический проект. Хоть оценки на экзамене это не показатель будущей успешности человека, но тем не менее это показывает на наличие определённого уровня интеллекта и склада характера.

– А я могу не сдавать экзамен? – загорелась я.

– Не можешь,– отрезала тётя, поставив точку в вопросе про танцы и экзамены.

Бальные танцы мне преподавал сухенький, высокий старичок, похожий на сучкастую веточку, как и Вилесса Владиславовна, в прошлом наставник принцессы польской, а также один из лучших танцмейстеров Империи. Я обоснованно полагала, что тётя решила свести количество моих конфликтов с педагогами к минимуму благодаря их возрасту. Нет, никто из наставников и репетиров не грозил развалиться вот прям сейчас, но когда этот самый наставник или репетитор почти на полстолетия тебя старше и видел, а то и участвовал в том, о чём ты сейчас в учебниках читаешь, поневоле приходится сдерживать душевные порывы.

– Вы, милочка, уж очень напряжены. Прошло то время, когда я для юных девиц мог представлять какую-то угрозу в плане чести и добродетели. А вы от меня отодвинулись? Возникает ощущение, что во мне опять двадцать, и вас маменька заругает за то, что вы на наставника смотрели слишком долго. – скрипуче рассмеялся Христофор Лицинович, в чертах которого просматривалось нечто ханьское. Вот верю, что в его двадцать маменьки его подопечных вполне могли бранить за то, что они на наставника смотрят долго. Тьфу, привязалось же.

– Я боюсь, вы у меня под рукой развалитесь просто. – Призналась я.

– Это, милочка вы зря, – Христофор Лицинович снова скрипуче рассмеялся, он вообще похохотать любил. – Я в танцах многим молодым фору дам. Партнёру своему надо доверять. Вот вы боитесь и вся деревянная-деревянная. А танцы – это про пластику.

– Пластика – это не про меня, – недовольно буркнула в сторону, надеясь, что старичок глуховат и не услышит. – Мне бы просто запомнить все эти па, и что за чем идет.

– Нет-нет, милочка, – Христофор Лицинович демонстративно закатил глаза, – Разумеется, важно запомнить фигуры и шаги, но важнее их чувствовать. Вы рациональны как математик, решающий уравнение. Шаг туда, шаг сюда, поворот, присесть. Вы напряжены и расстроены, вы не смотрите на партнёра. А танцы – это чувство, это кокетство, это «ах, меня маменька заругает». Воплощение чувственного удовольствия. Расслабьтесь. Вилесса Всеволодовна, душенька, не откажите в просьбе старого ловеласа.

Моя наставница в этикете играла и роль дуэньи. Вилесса Всеволодовна закатила глаза, но приглашение приняла.

И вот тогда я в принципе начала понимать, о чём говорил старый ловелас. Это было настолько легко, настолько естественно. Они не думали о шагах или поворотах. Для двух кружащихся в вальсе старичков все фигуры сложного танца были так же естественны, как дыхание. Танец заиграл новыми красками. Каждый жест, каждый взгляд, всё было гармонично, всё дышало чувствами и эмоциями. То, что я не понимала, начинало приоткрывать свою завесу. И про «смотреть на партнёра» я тоже поняла.

– Мира, – обратилась ко мне Вилесса Влсеволодовна,– Обрати внимание. Танцевать порой приходится и с теми партнёрами, которые тебе неприятны. Дать понять им, что ты танцуешь по необходимости – дурной тон. На балах принято быть весёлой и приятной независимо от твоего внутреннего состояния.

– Вилесса Всеволодовна, душенька, вы разбиваете моё нежное сердце, – закатил глаза в ответ на тираду моей наставницы Христофор Лицинович.

– Милый друг, – Вилесса Владиславовна искривила губы в легкой улыбке– Я была уверена, что ваше сердце вы отдали прекрасной Юлии в шестьдесят восьмом году, или Анжелике в семьдесят третьем. Боже, вы так часто его отдавали, что я была уверена, что оно уже давно в чужих нежных и надёжных руках, поэтому не боялась его разбить.

– Ваша память остра так же, как и ваш язычок…

Ну а пока они препираются, можно тихонько улизнуть и заняться чем-нибудь ещё.

– Милочка, куда же вы, мы с вами не закончили.– Раздался мне в спину, когда я уже почти закрыла дверь танцевального зала, голос Христофора Лициновича. Не успела. Я уже говорила, что танцы это немного не мое?

Ещё один предмет, который требовал моего пристального внимания – генеалогия клана Огневых. Неприятным для меня моментом оказалось то, что эту самую генеалогию надо знать. Боковые линии до седьмого колена, прямые до отца основателя. Выделить под знакомство с родственниками отдельный урок с отдельным репетитором не получилось, поэтому, как правило, этим я занималась по вечерам в свободное от учёбы и факультативных занятий время, под бдительным присмотром Анастасии Фёдоровны. Проходили эти уроки в гостиной, да и уроками это было сложно назвать. Просто однажды мне вручили книжный том толщиной примерно в два пальца и сказали: Это надо выучить. На мой несколько недоумённый взгляд тётушка усмехнулась так, как умеет только она одна, и уточнила:

– Желательно наизусть.

Мои закатившиеся к потолку глаза естественно, были проигнорированы. Тётя, как мне казалось, обладала уникальной способностью заставлять меня делать то, что я не хочу, так, чтобы я не сильно возмущалась. И что можно сказать? Генеалогия – это действительно было зло. Понять кто, кому, кем приходится, было нереально, приходилось зазубривать вместе с регалиями, титулами и почестями. А их, регалий и почестей, было много. Огневы клан, близко связанный с армией, многие либо служили, либо служат, либо планируют служить. Очень немногие главы клана, например, мой биологический отец, занимали гражданские должности. Честно говоря, я была уверена, что должность генерал-адъютант – военная, ан нет, оказалось, она ещё и свитская. И Игнат Игоревич Огнев служил в свите при фельдмаршале, занимался делопроизводством. В любом случае был связан с армией. И в отставку вышел буквально пару лет назад, вернувшись из шумной столицы в родной город, где была условная база клана.

– А как же «все Огневы учатся в гимназии» – не выдержала я, отвлёкшись от попытки выучить, кем приходилась Мария Фёдоровна Огнева, в девичестве Лихатова, моему деду, Игорю Савельевичу – то ли троюродной тёткой по материнской линии, то ли четвероюродной племянницей.

– Что б ты знала, возмутительница спокойствия, – Тётушка оторвалась от чтения каких-то, несомненно, важных документов из благотворительного фонда, которым ведала уже много лет, – Гимназии святой Ольги есть буквально в каждом городе, и уж точно есть в столице. Точнее, сначала гимназия появилась в столице, а уже потом филиалы появились в каждом крупном губернском или уездном городе, ещё лет десять назад тебя ожидал бы пансион.

– И чем бы это отличалось от приюта?

– Наличием у тебя родителей, которые платят бешеные деньги за то, чтобы ты училась в одном из лучших учебных заведений. Давай смиримся с тем, что ты так и не можешь запомнить, кем приходится Мария Фёдоровна твоему дедушке и ты, наконец, задашь вопрос, от которого тебе не сидится спокойно на месте.

– Неправда, возмутилась я. – Я вполне усидчивый ребёнок.

– Буквально за пять минут, – фыркнула тётя, – некий усидчивый ребёнок сначала забрался с ногами в кресло, потом пересел на пол, потом, снова залезла в кресло с ногами, но уже в другом положении – перекинув ноги через подлокотник и вот опять сидит на полу, на этот раз по-турецки. Комментарии?

– Никаких, – я отложила на журнальный столик талмуд с историей клана в лицах, и откинувшись спиной на кресло, не удержалась и принялась задавать вопросы.

– Я ведь правильно понимаю, что отец с семьёй вернулся в город совсем недавно?

– Да, до этого они жили в столице. Здесь оставался только Игорь Савельевич и члены побочных ветвей, не занятых в жизни клана. Как правило, в городе остаются дети и жёны боковых ветвей клана, и то не всё. А к чему такой интерес, Мира?

– Тётя, – довольно вкрадчиво начала я, – Вы, скорее всего, в курсе насчёт моей биографии. Несколько приютов в разных концах страны, бродяжничество, различные приёмники. В приюте святой Анны я осела относительно недавно, около четырёх лет назад. И вот сейчас мне безумно интересно, как вообще стало известно, что я дочь Огневых?

Глава 20

Кортеж из четырех машин неспешно ехал по зимней дороге. Под шапками снега все деревья превращались в белые свечки, проплывающие в окне. Белый лес сливался с бледно-серым, низко нависшим небом. Казалось, еще вот-вот, и оно разразится снежной бурей, напоминая слишком много мнящим о себе людишкам об их месте перед силами природы.

Анастасия Федоровна решила, что я уже достаточно подготовлена к встрече с дедушкой, и было бы неплохо показать меня старику. Заодно выделенную мне комнату приведут в надлежащее состояние и сделают ремонт. Мариночка все же сумела сделать удовлетворяющий меня дизайн-проект, всего-то три раза переделывала. Подозреваю, за спиной дизайнер поминала меня тихим незлым словом, но жить в комнате мне, и я хотела, чтобы комната была максимально комфортной для меня. Хотя, если подумать, жить мне в ней максимум два года, ну, два с половиной. Половину девятого класса, десятый и одиннадцатый, а потом институт. Я всегда хотела получить высшее образование в столице, пока я жила в приюте, Неважно, в каком из тех, через которые мне пришлось пройти. Я знала, что образование – это самый быстрый из доступных мне социальных лифтов. Этих самых быстрых лифтов на самом деле два: вышка, которая котируется на рынке труда, и пробуждение. И если последнее, это как выигрыш в лотерею, то первое результат только твоих собственных усилий. Это то, к чему я стремилась, и чего я хотела – высшее образование. Просто сейчас давление ожиданий, которые я возложила на саму себя, стало меньше, есть кому оплатить мою учебу даже в самом дорогом университете, даже за границей, если я захочу там учиться. Во всех этих грандиозных планах было одно серьезное «но» – я не знала, на кого хочу поступать, и чем хотела бы заниматься по жизни. Я не могла не задаваться вопросом, будет ли мне интересно завтра то, чем я увлекаюсь сегодня? Смогу ли я сделать правильный выбор, и как его сделать? Выбрать более популярную специальность или что-то узкое, необычное, редкое? В конце концов, вариантов слишком много, а времени… Времени на самом деле осталось не так уж и много. Господи, да со всей этой эпопеей с удочерением я не заметила, как пролетело полгода! И заварил всю эту кашу, как ни странно – Иван. Мой биологический брат, старший сын, наследник и большая умница, как отзывалась о нем Анастасия Федоровна. Как заметила тетушка:

– Совершенно не похож на Елену, будто бы и не ее сын.

Судя по всему, это был довольно весомый комплимент. Мою биологическую мать тетушка не любила до самой глубины души. Нет, Анастасия Федоровна про Елену ничего плохого не говорила, но ее интонации, закатывания глаз, выразительные вздохи и длительное молчание говорили как бы сами за себя. В какой-то момент пришлось признаться самой себе, что хочу уметь так же – молчанием и мимикой показывать все, что я думаю о человеке, не говоря при этом ни единого плохого слова. Мне до такого уровня расти и расти. За период нашего близкого знакомства Анастасия Федоровна успешно приблизилась в моих глазах к другому женскому идеалу – Ван Вановне. И знаете, мне повезло встретиться именно с этими двумя женщинами. Как говорится, дурной пример заразителен, но тут важно, что считать дурным примеров. А я успешно ловила себя на том, что то от одной дамы пару жестов подхватила, то от другой пару выражений.

Так вот, об Иване. Хотя брат учился и жил в столице, он довольно часто приезжал в Огневку, поместье, которое когда-то, лет триста назад, было пожаловано молодому лейтенанту Огневу за проявленную отвагу в русско-турецкой войне. Как я заметила, предки большой фантазией не обладали, но это так, лирическое отступление. В общем, Иван довольно часто бывал в столице губернии, и это запустило безумную цепь совпадений. Младший брат близкого друга моего брата учится в нашей школе. Этого самого младшего брата Иван и его друг забирали из школы в конце прошлого учебного года. Именно в это время я выиграла одну из крупных олимпиад, не Всеимперскую, конечно, но тоже крупную. В групповом зачете, но это так, милые частности. И в честь этого знаменательного события моя мордашка была на доске почета. Мордашка Ивану показалась на удивление знакомой. И вот я бы на этом остановилась, ну мордашка знакомая, видел где-то и ладно. И вообще, говорят, все люди немного похожи друг на друга. Но это я, а Иван полез разбираться: кто, откуда, и почему знакомо. На первые два вопроса ответ можно получить безо всякого труда. Достаточно было подойти к доске почета и прочитать. Да, год рождения не указан, зато указан класс, что сильно сужает временные рамки. Особо много времени разбираться у Ивана не было и он, нисколько не сомневаясь, обратился к услугам клана Ветровых, привет неугомонной Яне, и тем самым запустил механизм выявления подменышей. У Ветровых ушло четыре месяца на то, чтобы проверить контакты Ивана и понять: сирота из приюта нигде не могла пересечься с наследником клана, а потом кто-то обратил внимание на наше с ним сходство и копать начали уже в другом направлении. Ну и накопали. Что интересно, почитав отчет Ветровых, Иван не запихал его в дальний угол, а проинформировал семью. Всю семью, включая дедушку, и с этого момента зарыть папочку в самом дальнем и самом темном углу семейного кладбища секретов стало невозможно, даже если кому-то, не будем показывать пальцем, этого очень хотелось. Игорь Савельевич придавал крови большое значение, а его слово в клане до сих пор имеет очень большой вес. Ну а чем все закончилось, и так понятно.

Честно говоря, я сейчас, перед неизбежной встречей с дедом, безумно волновалась, настолько, что хотелось развернуть машины и поехать обратно. Правда, тетушка мне этого не позволит, поэтому приходилось проводить мысленные репетиции встречи с дедом, проигрывая в голове все возможные ситуации, большинство из которых почему-то неизменно оказывались негативными. А еще у меня потели ладошки, от чего хотелось незаметно вытереть их об обивку сиденья. И нет, я не настолько невоспитанная свинка, чтобы делать так постоянно, просто это навязчивое желание крутилось где-то в районе затылка. То премерзейшее чувство, когда ты знаешь, что так делать неприлично, когда ты в принципе так не делаешь, но кто-то за ухом соблазнительно шепчет: а что если?.. Никто же не увидит…

Вытерла ладошки носовым платком, запиханным на всякий случай в карман джинсов. Вот и пригодился.

Огневка оказалась далека от классической деревеньки мелкопоместного графа. Опустим тот момент, что Игнат Игоревич Огнев далеко не мелкопоместный аристократ. Вместо классических деревенских срубов, в окружении забытых под снегами озимых, меня ожидал небольшой коттеджный поселок с вполне современными домиками в стиле неоклассицизма. Они терялись в деревьях и кустах и органично обрамляли старое поместье, построенное в середине восемнадцатого века Николаем Александровичем Львовым, известным архитектором с пробуждением «Иллюзия». Он все свои творения не только показывал заказчикам в рисунках и чертежах, но и представлял в виде объемных иллюзий, что значительно расширяло количество его клиентов. И да, я про Огневку специально прочитала перед приездом.

Тяжелые кованые ворота медленно отворились, пропуская наш кортеж на территорию поместья. Сердце бешено забилось где-то в районе горла, но я мужественно взяла себя в руки и вышла из машины. Хотелось бы думать, что это получилось у меня элегантно и непринужденно, с грацией Анастасии Федоровны, но на деле это было близко к тому, как вываливают мешок с картошкой, который слишком тяжелый и большой, чтобы его передать как-то более аккуратно. Одернув куртку и как-то приведя себя в относительный порядок, решила, что я наконец готова к судьбоносной встрече. В любом случае хуже уже не будет. От ворот к крыльцу вела мощеная дорожка, и на протяжении всего пути меня не оставляла мысль, что живущий в данном доме скрытый садист или маньяк. Мне и в кроссовках было скользко и неудобно, а уж насколько неудобно должно быть тетушке в туфлях на тонкой шпильке, я не представляла. Но Анастасия Федоровна по этому коврику начинающего костоправа шла как по ковровой дорожке, намертво приклеенной к идеально ровной поверхности. Да, я завидую, я даже этого не скрываю, ибо знаю, как сама хожу на этих самых шпильках.

Ну что тут можно сказать. Ожидание: дверь нам открывает настоящий дворецкий во фраке и лайковых перчатках, на носу пенсне и выражение лица, будто он прямо сейчас съел килограмм лимонов. Реальность: дверь нам открывает невысокая пухленькая бабушка в платочке, румяная, улыбающаяся, и вся такая уютная-уютная, и с ходу так:

– Ой, Настюшка, а мы уж вас так заждались, так заждались!

Выражение лица у тетушки было таким, словно она прямо сейчас съела килограмм лимонов. Очень хотелось рассмеяться в голос, но я сдержалась. Подозреваю, в этой ситуации любой мой смешок был бы равнозначен подписанию себе смертного приговора.

– А это кто у тебя там так робко за спиной прячется? – Снова запричитала дама, – Выйди, покажись. Меня буквально вытащили из за тети. Невысокая бабушка с добрыми-добрыми глазами, укутанная в павлопосадский платок, по моему скромному впечатлению, вполне могла остановить на скаку не только коня, но и слона. Боевого. Меня крутили, вертели, а потом снова запричитали.

– Нет, ну ты посмотри на нее, бедную. Настюшка, совсем ребенка голосом заморила! Сама на своих диетах сидишь, и ребенка голодом моришь!

– Ильинична!, – Раздался откуда-то резкий окрик, и суетливая бабушка замерла, как мышь под веником, – Ты чего гостей на пороге держишь, дом выстужаешь! Потом всех накормишь, напоишь, пока бы просто гостей проводила.

– Ох, – Бабушка буквально присела от окрика, отпустила меня и снова засуетилась, – Действительно. Что это я⁈ Совсем из ума выжила, старая! Проходите, проходите, Игорь Савельевич заждался уже, а я чай побегу подавать, совсем озябли, поди!

И нас оставили одних. Возможно, только возможно, суетливая бабушка Ильинична обладала одним из самых желанных пробуждений по версии Всеимператорского центра изучения общественного мнения – телепортацией. Я оглянулась на тетушку.

– Ну что стоишь,—она легонько подтолкнула меня в спину. – слышала же, ждут нас уже.

Ну, легче мне от этого не стало.

В огромную гостиную я заходила, чувствуя себя самозванкой, прячась за спиной Анастасии Федоровны. Богатые интерьеры поместья словно сошли с гравюр восемнадцатого века. Обитые светлыми шелковыми обоями с вензелями стены, винтажная, если не антикварная, мебель, огромный камин, украшенный бело-голубыми изразцами, уставленный фарфоровыми статуэтками, над которым висели головы животных, ставших охотничьими трофеями, живущих в поместье. Все здесь было буквально пропитано историей. И может, это прозвучит странно, но именно здесь и сейчас я поняла слова Яны, сказанные мне однажды:

– То, что за тобой клан.

Просто клан это не только люди, которые живут здесь и сейчас, условно связанных с тобой кровью и интересами, клан – это еще история, традиции, поколения предков, которые стоят за тобой и позволяют держать спину прямо своими заслугами и пролитой кровью. Именно здесь и сейчас я впервые, ладно, не впервые, пожалела о том, что не росла в клане.

– Ты и есть Мира?– вырвал меня из собственных мыслей, в которых я легко могла заблудиться, голос. Я вышла из-за спины тети и посмотрела на говорящего, на моего деда. Хотя я изучала, кто же такой Игнат Савельевич Огнев, и даже видела его фотографии в сети, встреча лицом к лицу оказалась неожиданностью. Генерал от артиллерии в отставке внушал уважение и трепет. Под его спокойным взглядом я смутилась.

– Де… дедушка? – выдавила из себя с трудом. В конце концов, не съест же он меня. Однако под суровым взглядом мне тут же захотелось спрятаться обратно, и одновременно с этим поднялась огромная волна внутреннего протеста. Я не рубль, чтобы нравиться всем. Не нравлюсь, так и скажи, я в родственницы не набиваюсь. Мне тети хватает, но этот внутренний монолог звучал только в моей голове. Просто в какой-то момент я расслабилась, и чуть склонив голову набок, не слишком дружелюбно посмотрела на этого… придумать подходящее обидное определение я не успела. Дед вдруг фыркнул, как огромный кот, и отметил.

– Наша порода, Огневская.

Э… Я растерянно обернулась на тетю, пытаясь понять – а что это было? Анастасия Федоровна невозмутимо пожала плечами, что можно было интерпретировать как «привыкай». Я уже говорила, что Огневы – странная семья?

Из хорошего. Меня оставили в покое. Не лезли с расспросами, а как приблудной кошке, дали время осмотреться в новой локации, почти не обращая внимания. Никто не выкрикивал и не одёргивал, пока я рассматривала фигурки на камине или вытаскивала из старого шкафа книги издания 1842 года и небрежно пролистывала их без перчаток, это я уже гораздо позже посмотрела, как надо обращаться со старинными книгами. Впрочем, с хранением этих самых антикварных книг никто особо не заморачивался, и не держал их за стеклом при подходящей температуре и ограждая от попадания света. В какой-то момент мне попался рукописный дневник, зацепивший одной единственно фразой: «Намедни решил завести у себя в прудике крокодила…» Привычно залезла в свободное кресло с ногами, погружаясь в попытки развести крокодилов в средней полосе Российской империи. Я, с одной стороны, искренне сочувствую животинке, с другой– столь же искренне восхищаюсь настойчивостью биолога-любителя. Эту бы энергию да в мирное русло!

Дочитать эпопею с крокодилом мне не дали, суматошная Ильинична позвала всех обедать. Если в доме тети я привыкла к тому, что стол хоть и разнообразный, но порции не слишком большие, то в поместье на стол накрывали с расчетом на роту. Я тихонько сглотнула от ужаса, в глазах бабушки, командовавшей накрывавшими слугами, отчетливо читалось: пока все не съешь, из-за стола не встанешь!

Обедали в тишине, как я поняла, здесь так принято. У тети похожая привычка есть молча, поэтому это не сильно напрягало. Пригодились и начальные знания столового этикета. До идеала в нем мне еще далеко, но рыбную вилку со столовой я уже не перепутаю. В какой-то момент Игорь Савельевич посмотрел на меня и фыркнул. Одобрительно или нет, я не разобрала, и для своего спокойствия решила, что пока мной довольны. Если честно, я была бесконечно благодарна тете за буферный период. Если бы меня сразу из приюта привели на такую вот трапезу, я бы растерялась. Дело даже не в ложечках, вилочках да салфетках. Даже прикоснуться к тонкому фарфору на первых порах было страшновато. Анастасия Федоровна, правда, успокоила, что это был фарфор промышленного производства. Но это дома, на квартире, а здесь в поместье, подозреваю, все эти тарелки, соусники и блюдца были самым настоящим раритетным саксонским фарфором. Меня сильно подмывало перевернуть или приподнять тарелку и поискать клеймо, просто интереса ради. Сейчас за столом такой финт провернуть нельзя, но потом, потом никто не мешает мне прокрасться на кухню и удовлетворить свое бесконечное любопытство. А пока я сама с собой мысленно спорила, является ли эта фарфоровая тарелка, в которую мне налили вкуснейшую уху из трех сортов рыбы, последнее специально пояснила неугомонная Ильинична, частью гарнитура из настоящего мейссенского фарфора, или это все же другая мануфактура, например, Парижская. И если это все же Мейссен, то какого года эмблема стоит на донышке. А если честно, то из истории фарфора я, собственно, знала только Парижскую и Саксонскую мануфактуры, что не мешало разыгрываться моему воображению и любопытству.