Текст книги "Падальщики. Непогасшая надежда (СИ)"

Автор книги: AyaS

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Мне до сих пор снятся кошмары, как будто я сама застряла в этом бункере без возможности выбраться на поверхность. И я понимаю, что мои сны – это проекция переживаний моей души, которая боится упасть на дно этого адского бункера и остаться в нем навсегда, отправив мое пустое тело бродить по земле до тех пор, пока оно не сгниет.

Они прожили в бункере двенадцать лет, запасы консервированной еды закончились быстро, лишь вода поступала по трубе из источника под землей.

Мы нашли кости... очень много костей... косточек.

Ужас закрался в мое сердце так, что руки затряслись, когда я ковырялась в маленьком холодном погребе, где хранилась всего парочка свежих кульков, обмотанных холщовой тканью. Я не сдержалась. Меня стошнило.

Я блеванула на то, что эти заложники бункера считали обыденной жизнью. Я снова поражалась тому, насколько человек отвратителен своей способностью приспосабливаться к самым мерзким условиям жизни. Чертова жизнь. К дьяволу такую жизнь, если она заставляет плодить детей и употреблять их в пищу! Собственных детей!

Никого из Падальщиков, кто присутствовал там, этот факт не оставил безразличным. Долгое время мы вообще не могли произнести ни слова и лишь огорошено взирали на эти окровавленные свертки. Мы вдруг еще ярче представили себе мир, в котором умирает мораль. Мы вдруг осознали, что отныне единственным препятствием между разумным человеком и празднеством аморального хаоса служат лишь Падальщики, которые в буквальном смысле держат ключ от дверей в последнюю попытку человечества доказать, что в нас еще есть потенциал раскрыть милосердие в своих мелких душонках, чтобы создать на земле мир, в котором не будет боли, насилия, жестокости. Господь словно дает нам выбор: либо вы будете здравствовать сострадая, либо вымрете монстрами...

Подобные ужасы, с которыми мы сталкиваемся на поверхности, сплачивают нас – командиров Падальщиков, потому что ни один житель базы не видит этих мерзостей, счастливо проживая в мнимой безопасности. Падальщики – пророки. Только мы можем поведать нашей пастве об аде, который ждет нас, если мы позволим своему внутреннему трусливому безумию вырваться на волю. Оно запрет нас под землей еще на десятки лет, где мы со страха начнем жрать друг друга. В такие моменты я понимаю, что сколько бы мы ни конфликтовали друг с другом, враг у нас один – наша трусость.

Когда я пришла в себя после чудовищного открытия, я поняла, что скрывалось в безразличных взглядах тех спасенных из бомбоубежища людей.

Пустота.

Там не было ничего. Там не было души. Она умерла в тот момент, когда они убили первое дите, чтобы выжить самим. Они были слишком напуганы, чтобы выйти на поверхность и искать пропитание там, рискуя жизнью. Они добровольно сдали свои души аду, лишь бы не испытывать страх. Потому что они слишком трусливы, чтобы бороться за человека, как за существа высшего порядка. Слишком трусливы, чтобы бороться за собственные души. Потому она и покинула их. Душу надо ценить.

Но еще тошнее мне оттого, что эти шестеро нелюдей живут сейчас на моей базе и растят тех двух малышей, которых готовили употребить в пищу. А шестеро ли их? Сколько аморальных уродов – потенциальных каннибалов мы спасли? Выродков, которых природа планировала стереть с земли, потому что как раз они и развернули ад на земле? Надо ли было их спасать? Должны ли мы были давать им второй шанс? Эти вопросы не дают мне покой уже три года.

Страх твердит, что надо от этих людей избавиться, зачистить ряды человечества, чтобы только самые достойные вышли в новый мир.

Но вот душа моя...

Душа твердит, что надо помогать всякому просящему, несмотря на его грехи, мол, не мне судить. Ведь если откажешь, то станешь такой же, как они: бездушной и пустой.

Вот и смотрю я на все, что происходит сегодня на Желяве и вижу лишь то бомбоубежище, только большего масштаба. Все это – большой монструозный эксперимент природы над человеческим видом. Мы бьемся в агонии перед ней, убиваем собственных детей, а природа стоит за стеклом и с беспристрастностью вивисектора делает заметки в своем чертовом блокноте.

Если мы хотим выжить после этого природно-лабораторного кошмара, одной деятельности Падальщиков недостаточно. Каждый должен бороться за сохранность своей души, иначе станешь таким же мертвецом, что обитают на поверхности.

Буддист прав: мы расплачиваемся за чудовищные грехи предков. Мы обязаны нести этот крест, даже если персонально ни в чем невиноваты. Те бедные животные в лабораториях тоже ни в чем не были виноваты, их просто поставили в такие условия: терпи боль. И они терпели. Также, как и мы сегодня.

Я стараюсь не думать о том, что проклята с рождения. Нельзя выпускать это отчаяние на волю, иначе точно пристрелишься, и получится, что ответственность за человечество возьмут на себя те самые аморальные приспособленцы, а это означает бесповоротный апокалипсис.

– Зараженные прорвались на базу, и началась паника. Они распространились по всем коридорам. Кто-то успел запереться за бронированными дверями, кто-то нет, – продолжал Антенна. – Основная схватка велась в блоке складов. Там же произошел пожар.

– Какой урок мы извлекли после этого?

– Разбили коридоры на отсеки. Каждый отсек оснащен аварийными дверьми, чтобы можно было изолировать врагов, – отвечаю я.

– А потом приготовиться во всеоружии и размазать их мозги по стенам!

– Тормунд!

– Простите, сэр.

– На ошибках учатся, любит говорить Генерал. Но я вот, что вам скажу: некоторые ошибки слишком дороги, чтобы их допускать. Весь наш Протокол безопасности, – с этими словами Полковник указал на толстый талмуд, лежащий посреди стола, – написан кровью. Поднимите руки те, кто потерял кого-либо в той бойне.

Заключительный этап представления. Мы все поднимаем руки. Я, Антенна, Буддист, Тесса. Я вижу, как Антенна толкает локтем Фунчозу в бок. Тот нехотя поднимает руку.

На этом месте первые четыре года в глазах Полковника всегда проступали слезы. Теперь же там бесконечная грусть.

Он тоже поднимает руку.

Он потерял там сына.

– Давайте сделаем так, чтобы их жертва была ненапрасной.

7 декабря 2071 года. 11:00

Тесса

Полковник приказал мне пройти в его кабинет после сбора. Я знаю, зачем. Сейчас он пошлепает меня по попке.

– Нельзя так, Тесса.

Я стою по струнке и просто жду, когда очередной выговор за дверьми закончится. Малая цена за расположение Полковника Триггера.

Все вокруг думают, что я его любимица. Возможно, это так. Но я сомневаюсь, что зайдет дальше этого. Он видит во мне потенциал, хотя мы оба понимаем, что мой потенциал другого поля. Он ищет себе на замену такого же узколобого солдафона, который будет решать проблему огнем и смертной казнью. Чем больше я служу в качестве командира, тем больше мы оба видим, как часто меня заносит куда-то вбок. Я и сама не знаю, куда.

Главная проблема состоит в том, что окружающим не хочется предположить данный вариант обстоятельств. Им хочется верить, что я первородное зло, с которым необходимо бороться. Я давно перестала внимать слухам о том, что я сплю с Триггером. Честно говоря, эти слухи забавляют меня. Иногда я ими даже пользуюсь, когда хочу выбить дополнительные тренировки на симуляторах, новую униформу для Маяка или когда не хочется участвовать в ежемесячных летучках военного блока. Солдаты обходят меня стороной, когда думают о том, что за моей спиной представитель Генералитета. В прямом и переносном смысле этого выражения. Ну а мне только это и нужно – получить, что хочу, и уединиться. Что тут скажешь? Моя ярость сделала меня изгоем.

– Я вижу, что ты пытаешься найти ответ. Мы все пытаемся.

Полковник Триггер сидит в кресле за столом. Он смотрит на верхний правый ящик. Я знаю, что внутри. Там фотография Марка – его погибшего сына.

– Иногда в тебе проступает тот ученый, которого ты похоронила. Напомни, на кого ты училась?

Он знает мой профайл наизусть, но я вынуждена подыгрывать его спектаклю.

– Я закончила четыре класса общей научной подготовки.

– Но после четырех классов идет распределение, не так ли?

– Да сэр. Я выбрала военную службу.

– А на кого бы ты пошла?

– Сэр?

– Если бы не произошел прорыв базы, в какой научный отдел ты бы пошла?

Рефлекс заставляет меня сглотнуть. Надеюсь, Полковник этого не видит. Хотя он наверняка даже почувствовал, как сжался мой сфинктер. Потому что я знаю, к чему он ведет. Я уже даже знаю, чем закончится этот диалог.

– В отдел баллистики, чтобы работать над модернизацией наших ружей, бомб, боевых машин? Или в биоинженерию, чтобы разрабатывать новые улучшенные протезы и строить первый военизированный экзоскелет? А может, к физикам? У них там раздолье для фантазии: все эти подземные технологии от скоростных радиосигналов, через которые мы общаемся с другими базами, до систем фильтрации кала и мочи, которые мы используем, как удобрение для агроблока, – фантазирует он.

Полковник смотрел на меня с легкой ухмылкой. Ему нравится ставить меня в неловкое положение. Раньше я опускала глаза, как провинившаяся девчонка. Сегодня же я испытываю его взгляд на прочность.

– Нет, ты бы выбрала что-то из биологии: генетика, вирусология, этология. А знаешь, почему?

Конечно, знаю.

– Есть люди – паразиты, которые просто живут за счет других, и им ничего не нужно. Есть люди – трудоголики, которые живут ради того, чтобы просто что-то делать. А есть мечтатели. В мое время они боролись за разные виды свобод: свобода слова, свобода выбора, свобода от эксплуатации разных форм. Неудивительно, что именно мечтатели меняют мир, в котором паразиты и трудоголики, продолжают жить.

Голос Полковника чуть сорвался, он схватился за грудь и откашлялся. Он уже целый час говорил, а потому отпил воды из стакана, чтобы унять изжогу.

– Так вот к чему я это веду. Неважно, где ты ведешь эту борьбу. Мечтатель везде найдет, что улучшить. Ты хотела вести борьбу в лаборатории, хотела узнать врага изнутри. Но потом ты потеряла брата, и это событие выпустило ярость из груди. Тебе было необходимо ее выпустить, и ты взялась за ружье.

Мой сфинктер съежился так, что можно грецкие орехи в нем щелкать.

– Но вот прошло восемь лет, ярость поутихла, и наружу снова вырывается та Тесса – без пяти минут ученый. Ты начинаешь задавать вопросы и наводить переполох среди тупоголовых солдат. Они едва научились читать и считать, как их уже определили на физкультурную подготовку. Они гири тягают с одиннадцатилетнего возраста. И они представления не имеют о всем том, чем тебя пичкали в научных дисциплинах.

– Хотите сказать, что им так и надо оставаться тупоголовыми, чтобы они не задавали вопросов, а вам было проще ими руководить?

Черта с два я промолчу на это.

– Вовсе нет, Тесса. Задавать вопросы – важно. Узнавать что-то новое – важно. Но вот, что мне не нужно, и что я буду пресекать всякий раз – это подстрекательство.

– Я ничем таким не занимаюсь.

– Возможно, неумышленно.

– Я Вас не понимаю, сэр. Вы обвиняете меня в бунте?

Полковник тяжело вздохнул. Он смотрел на меня своим слегка сощуренным взглядом. Он пытался меня прочитать.

До нас обоих доходят слухи о беспокойных настроениях в военном сословии на базе, но это не секрет для нас с Триггером. Мы даже знаем, кого эти настроения цепляют больше всего из числа солдат в наших спецотрядах. Но шептаться под кроватью – это одно, а вот организовывать настоящее восстание – это уже другое. Редко кто переходит из первой группы во вторую. И, тем не менее, нас с ним не покидает ощущение сидения на пороховой бочке.

– Нам всем нужно во что-то верить. И солдатам нужно иметь твердую веру в первую очередь. Иначе, они начнут думать перед тем, как спустить курок. Или еще хуже – бояться. А это недопустимо. Они могут потерять драгоценные секунды и погибнуть. Это слишком тонкая грань между жизнью и смертью. Я хочу, чтобы мои солдаты бесстрашно зажимали курки на винтовках.

– Я всего лишь подвергла сомнению то, что не имеет прямых доказательств.

– Нет, Тесса! Ты лишаешь их непоколебимой веры! Да, сейчас они верят в то, что не доказано, но это является наиболее правдоподобным сценарием развития событий. Ты не можешь подставить это под сомнение и уйти вприпрыжку. Ты рискуешь посеять беспорядок. Поэтому если у тебя появляются идеи, подрывающие авторитет всего, во что мы тут верим, то будь добра, предоставь весомые причины поверить тебе, а не многолетним исследованиям.

Что ж, тут мне сказать нечего. Уделал. Черт, чуяла ведь, что надо было держать язык за зубами! Но полился словесный понос. Похоже на шутки ПМС.

– Тесса. Я тоже хочу найти ответ. И я не затыкаю тебя. Пожалуйста, иди, ищи, копай, изучай. Но принеси доказательства или хотя бы убедительные аргументы, прежде чем шатать нашу веру.

В его голосе проснулись знакомые мурлыкающие нотки, как у смягчившегося после порки дочери, отца. Я принимаю это предложение о перемирии.

– Да, сэр!

– Свободна.

7 декабря 2071 года. 11:20

Калеб

Тесса вышла из штаба много позже остальных. На ее лице читается раздраженность.

– Взбучка или похвала? – спросил я.

Она тяжело вздыхает.

– Взбучка.

– Уже третья за этот месяц.

– Да. Похоже, гормоны играют со мной злую шутку в этом месяце.

– О чем на этот раз сболтнула?

Она молчит. Я понимаю ее безмолвный ответ и поражаюсь тому, что ей хватило смелости озвучить свои теории вслух. Она рассказывает их только нам с Бриджит, но дальше нас эти теории не идут.

– Какая ситуация в этот раз?

– А ты как думаешь?

– Седьмое декабря шестьдесят третьего?

– Разумеется!

– Зараженные открыли двери?

Тесса остановила меня, и от ее напора я прижался к стене.

– Ты знаешь мое мнение по этому поводу! Уж слишком многое мы принимаем на веру! А там за стеной не они ходят под носом опасности, а мы! И мы сами в ответе за свои жизни! – сказала она, тыкая пальцем мне в грудь.

– Тесса, я полностью с тобой согласен. Но никто в это не поверит, пока ты мордой в факты не ткнешь.

– Это меня и бесит! Мои доводы никто не принимает всерьез, потому что люди слишком тупые, чтобы их понять!

Я молчу. Потому что мы все по сравнению с Тессой тупые. Она изучала науки на четыре года больше, чем мы. Черт, да мы по сравнению с ней сопливые детишки, изучающие собственный кал.

– Полковник спросил, раз зараженные похожи на стайных животных, то сможет ли шимпанзе открыть ворота с пульта. А я вот, что тебе скажу: сможет! Если это давно обученный шимпанзе, страдающий от дикого голода, возможно, он бы и вспомнил, как открыть ворота. А зараженные – это и есть обученные особи, информация никуда не делась из их мозгов. Просто тот отдел мозга, где она хранится, отключен!

– Именно, Тесса. Он не работает.

Тесса хмуро взглянула на меня. Было в ее взгляде что-то обвиняющее, как смотрят на переметнувшегося предателя, но и что-то просящее вернуться на ее сторону. Я – ее сержант. Я согласился на эту роль со всеми вытекающими обязательствами. А одна из самых первых обязанностей сержанта – идти за командиром в пекло.

– Возможно, они способны извлекать эту информацию на рефлекторном уровне. Как насчет мышечной памяти? – предлагаю я.

Тесса задумалась. Ей нравится эта идея, я вижу. Но нравится она не из-за гениальности, а из-за того, что за ней стоит – верный сержант.

– Возможно, – соглашается она, опустив глаза.

Я понимаю, что она считает мою идею глупой, но тем не менее, не показывает это, потому что ей нужны союзники. У нее никого нет, кроме нас с Бриджит. Тесса – человек нелюдимый и я бы даже сказал социофоб, ей комфортнее в одиночку, вот только в сегодняшнем мире изгоям не выжить, приходится искать единомышленников.

– Так, значит, с отрядом сегодня вспоминаем шестьдесят третий?

Тесса кивнула. Мы идем по направлению к казармам.

– Я уверена, вы справитесь без меня, – ответила она.

Я оставляю ее в спальне. Ей нужно побыть одной, чтобы собраться с загадочными мыслями, которые в последнее время одолевают ее все чаще.

7 декабря 2071 года. 11:30

Тормунд

Мы наблюдаем за тем, как СС удаляется со своей шлюшкой Калебом. Вот же ублюдки! Когда кажется, что все уже успокоились и жизнь возвращается к своему гребанному ритму, эта Тесса снова бучу поднимает.

– Что думаешь насчет всего этого? – спрашивает Ляжка, кивая в сторону Стервы.

Я отхаркиваюсь, как это делают всякие опасные ребята из боевиков Хроники. Вот только на базе нельзя плеваться на пол, поэтому приходиться всю эту харкоту сглотнуть. Но и это я делаю с видом опасного бандита.

– Задумали они с Триггером что-то, – выдаю я гениальную мысль в стиле Клинта Иствуда, наблюдающего за бандой убийц из какого-нибудь вестерна.

Но странным образом Ляжка не поразилась моей проницательности и продолжала смотреть вслед треклятой парочки.

– Беспокойство на базе растет с каждым днем. Триггер должен был что-то предпринять, – вставляет Буддист.

– Да. Напугать население угрозой похлеще вируса, – говорит Ляжка.

– Угрозой соображающих зомбаков, – добавляю я.

– Нет ничего эффективнее в сдерживании толпы, чем страх, – выдает Ляжка.

– Страх перед чем-то неизведанным, неизученным, не имеющим доказательств. Но ведь главное посеять панику. А паника, как тля – пожирает человеческие души быстро и бесповоротно.

– Страх перед террористами, перед экономическим кризисом, перед нашествием геев, – я снова отхаркиваюсь, оглядываюсь по сторонам, но вездесущие красные глаза Желявы следят за мной без устали. Поэтому приходится снова сглатывать соленую склизкую харкоту.

– Да, но думающие мертвецы? Мертвецы, которые сидят за компьютером и головоломки с дверьми решают? Думаешь, народ купится на это? – не верит Ляжка.

– Надо только парочку доказательств придумать да запустить грамотную пропаганду с ними. И тогда...

– Вали-прощай на долгие года в Подземелье! – заканчиваю я мысль Буддиста.

– Сорок дней и сорок ночей длился потоп, смывая бездушных людей, людей, погрязших в убийствах, блуде, пороке.

Мы с Ляжкой переглянулись и уставились на Буддиста. Вечно он депресняк наводит своими проповедями!

– Потоп еще не закончился, друзья. Мы всего лишь в самой его середине.

2. Мир умирающих грез

9 декабря 2071 года. 10:00

Тони.

– Короче! Всем доброго утра, сосунки! Я надеюсь, сегодня все выспались, плотно поели, обрыгались, просрались и готовы отправиться в разведывательную миссию!

Голос Фунчозы раздался в самом ухе. Я отрегулировал громкость динамика на приемопередатчике, не хочется оглохнуть от словесного поноса Фунчозы.

Триггер согласовывает каждый приказ на вылазку с Генералитетом. Это означает, что он подписывает цель и проект вылазки у Полковника Трухиной и Полковника Крайслера, а потом кладет на стол Генералу, который уже на основании рекомендаций Полковников выносит решение. Триггер не мог запросить разрешение на вылазку под предлогом набить собственные карманы полезной мелочью вроде мыла или маринадов, которые превратились в сокровища постапокалипсиса. А потому на бумагах мы отправляемся в разведывательную или, как мы ее называем, картографическую миссию. А на деле – хотим набить свои холодильники и прикроватные шкафчики перед празднованием Нового года.

Пять отрядов, каждый состоит из восьми отобранных для этой миссии бойцов, собрались в изолированной проходной зоне перед внешними воротами. Сорок человек в белой зимней экипировке с автоматическими винтовками наперевес готовы отправиться во враждебный мир, чтобы снова попытать удачу.

Каждый раз перед выходом я ощущаю мелкого червяка, извивающегося глубоко в груди. И я уверен, таких червей тут ровно сорок. Мы буквально каждую вылазку идем на смерть, потому что понятия не имеем, где поджидает враг.

Сегодняшняя миссия как раз нацелена на перемещение так называемых белых пятен на карте. Мы обновляем разметку с позициями врагов. Цепная миграция происходит постоянно. Какие-то группы кровососов еще бодрствуют – видимо, им удается находить пропитание, какие-то находятся в спячке. Задача разведывательных миссий – установить новое логово первых и убедиться, что вторые спят на прежнем месте. Это важно для последующего проведения целевых миссий, когда исследовательский или инженерный блоки попросят достать очередной расходный материал типа проводов, электросхем, пластика на перепайку и тому подобное. Мы – Падальщики – единственный источник сырья для базы.

– Где твой Маргинал? – в ухе слышатся переговоры Фунчозы с Тессой.

– Как всегда на позиции, – ответила она.

– Давай, вызывай его. Хочу услышать, что он по-прежнему с нами!

Маргинал – это наша главная загадка на базе. Никто не знает, как он выглядит. Никто не знает, где он живет. Никто его никогда не видел. Никто не знает, человек ли он вообще. Мы слышим лишь его голос во время миссий. Но он все равно числится боевой единицей в отряде Маяк.

– Маргинал, ты на позиции? – спрашивает Тесса.

Тут же вокруг наступает тишина. Солдаты каждый раз делают ставки на то, а реален ли Маргинал, а появится ли он на грядущем задании или испарится, как призрак.

– На позиции, камрад. Наблюдаю вас, – раздается в наушниках хриплый размеренный голос с легким французским акцентом.

Тут же следуют радостные смешки и тяжелые вздохи выигравших и проигравших вечный спор.

Я хоть их не вижу посреди толпы, но представляю, как Тесса смотрит на Фунчозу взглядом «Доволен?».

Загадка Маргинала волнует всю базу, он у нас местная знаменитость. В пропагандистском комиксе ему тоже нашлось место. Он гений камуфляжа и встречается в каждой истории. Например, в последнем номере на фоне битвы между Генеральской Амазонкой с армией Яйцеголового Маргинал развевался знаменем на флагштоке Желявы. В другом номере, когда Генералитет принял непопулярное решение об урезании витаминных добавок населению старше пятидесяти, Маргинал спрятался на фуражке Генерала посреди нитей кокардовой эмблемы с целой охапкой пилюль готовый раздавать их всем немощным старикам. В другом номере он вырядился в серый комбинезон из латекса и слился с металлической стеной коридоров Желявы, в котором маршировал военный отряд из четверых детей – намек на наше скорое бездетное будущее. Так он и прячется в комиксах: то камнем претворится, то синицей, то автоматом в руках Яйцеголового, который так и не понял, что держит человека, а не винтовку.

Абсурд, но донельзя жизненный.

– Что за хрень с этим типом? – Фунчоза всегда бесится, когда не может найти ответы собственным вопросам. – Как он это делает? Где он живет? Когда ест? Как добирается до зон выгрузки, если мы все едем на боевых машинных, а его там нет? Может, он и не человек вовсе! Может, ты нас всех тут дуришь?

Но Тесса уверена в Маргинале, как в самой себе. И мне это тоже непонятно. А сама Тесса видела Маргинала или для нее он тоже призрак?

– Сегодня я наблюдал очень увлекательное действо, когда Фунчоза передергивал утром в кулак на картинку из комиксов, – также сдержанно промурлыкал Маргинал.

Я прямо слышу, как хрустят глазные яблоки Фунчозы по мере того, как расширяются его глаза. Вокруг послышались смешки.

– Эй, слышь, умник! Ты залез в мое личное пространство! Не твоего ума дела, на кого я дрочу! Да и как ты вообще увидел это? У тебя есть доступ к моей спальне? Где ты прятался? Под кроватью? В шкафу? В туалете?

– Да расслабься ты, Фунчоза. Нам всем срать, на кого ты дрочишь, – прошипела в микрофон Жижа.

Те, кто стоял рядом, видели, как она закатила глаза.

– Эх, не зазнавайся, пупсик. Может, я на твой рисунок подрачиваю?

– Фунчоза, следи за языком! – тут же слышится в ухе голос Калеба.

– А что? Она там такая сексапильная в виде кучи зеленой жижы с гранатой вместо мозгов! Вся такая склизкая и влажная...

– Может, свалим уже отсюда? – слышу голос Ляжки с привычным русским акцентом.

– Поддерживаю Ольгу. Тормунд инициируй покидание базы, – Полковник Триггер ставит точку в бессмысленном полилоге.

Фунчоза тут же вернулся к серьезным вещам и заголосил:

– Работаем по старой избитой схеме, от которой меня уже тянет блевать, настолько она элементарна и скучна! – продолжал Фунчоза.

Он вечный заводила у нас. Честно говоря, мне нравится его легкое безумие, которым он страдает, походу, с рождения. Если бы не Фунчоза со своим звонким голосом и борзым характером, мы бы все напоминали кучу амебных сгустков без эмоций, без стремлений, без надежды.

– Бодхи и Бесы прикрывают наши вонючие жопы! Обещаю не пердеть! Тесла держит запад! Маяк – восток! А Васаби задает тон всей это тухлой вечеринке! Давайте надерем зомби задницы! И пусть папаня нами гордится!

– Хей! – раздается гулкий хоровой клич сорока солдат, который означает, что мы готовы выйти на поверхность.

Фунчоза надевает шлем с зеленой лентой, и встает во главе отрядов, которые уже заняли свои позиции. В разведывательные миссии мы отправляемся пешком. Боевые машины сегодня не нужны, потому что мы не собираемся везти с собой сырье, а хотим всего лишь одним глазком взглянуть на обитель Дьявола.

Огромные ворота начинают расползаться по сторонам.

Тяжелый металлический скрип режет по нервам наждачкой. На поверхности мы боимся любого громкого звука, который может разбудить врага. В эти секунды не раздается ни шороха среди рядов солдат. Даже ни единого вдоха. И хотя мы знаем, что периметр вокруг базы чист, потому что перед каждой вылазкой Полковник Трухина лично проверяет запись видеокамер с окружающей территории, мы все равно благоговеем перед моментом, когда ступим на большую землю.

Едва появляется маленькая щель между створами нас обдает холодным сквозняком, пронзающим наши затекшие от подземной жизни тела. Сразу в нос резко ударяет запах хвои, такой насыщенный и навязчивый, что легкие вот-вот взорвутся от этой непривычной свежести, которая пробирает мурашками аж до костей. В самый пик эта свежесть чуть ли не разрывает легкие, как если прыгаешь с парашютом, и начинаешь ловить ртом воздух, точно за время заточения в плесневелых подвалах уже развилась аллергия на него. Постепенно щель становится все шире, нас ослепляет, мы зажмуриваемся. Тусклое освещение внутри базы скоро сделает из нас слепых кроликов, нам уже сейчас нужно не меньше трех минут, чтобы привыкнуть к этой потрясающей белизне снега, сверкающего на солнце яркими искринками. Глаза и нос щекотит аж до слез. Кто-то чихает, кто-то вытирает слезы.

Наконец раздается гулкий металлический щелчок, обозначающий, что створы ворот закреплены в пазах и настало время выйти наружу. Но мы продолжаем стоять и вглядываться в белоснежный пейзаж степи, испещренной десятками метровых турелей – наши сторожевые орудия, которыми управляют Назгулы, сидя в теплом подземелье, пока мы ходим по амбразуре. Роботизированные автоматические боевые системы (РАБС) – написано в Протоколе, но Назгулы мило называют их РАБы, потому что турели оснащены собственным интеллектом, поэтому ими можно, как управлять, так и отпустить в свободное плавание, где они автоматически определяют кровососов по температуре тела и характерной траектории движения.

А вдалеке, где заканчивается трехкилометровая зона турелей и мин, виднеются плотные лесные чащобы, через которые лежит наш путь – та самая неизведанная земля, где притаился враг.

Наконец солдаты делают первые шаги. У нас есть традиция: выходя наружу мы легонько стучим пару раз по толстой железобетонной стене базы, мысленно прося ее молиться за нас перед богом, чтобы мы вернулись сегодня домой. Эта традиция настолько обязательна, настолько сильна, что то место стены, к которому каждый солдат прикладывает руку в перчатке, уже затерлось и сверкает чистым металлическим блеском, как на срезе, на фоне тусклого металла.

Я делаю первый шаг по заснеженной земле, он так приятно хрустит. У нас на базе освещение довольно тусклое, так что выход на поверхность для нас и впрямь, как попадание в чужеземный мир. Здесь все другое: воздух, свет, запахи, ветер и, конечно же, правила. Отныне это – вотчина врага. Поначалу мы прислушиваемся, вглядываемся вдаль, крадемся, как гусеницы, вкладывая четыре шага в один метр. Но каждый последующий метр дается уже смелее, пока глаза привыкают к ослепительной белизне искрящегося снега, к яркому голубому зимнему небу. Вскоре мы переходим на нормальный шаг, не отрывая взгляда от планшетов на руках, на которые тепловизоры и датчики движения передают сигналы о перемещении любых объектов крупнее белки.

Отследить кровососов можно двумя способами: тепловизором, если объект находится в активном поиске, и датчиком движения, когда кровосос только вышел из спячки и кровь еще не успела прогреть его пробудившееся тело. Навык распознавать их состояние всего лишь по точкам на экране приходит с опытом. Проблема наших датчиков в том, что они не отличают сигналы крупных животных, типа волков или лосей, от сигналов кровососов. Не думаю, что это вообще возможно. Но проблема очевидна – мы боимся каждой пикающей точки на экране.

Когда первый стресс от пребывания на поверхности немного утихает, мы уже на удалении километра от ворот базы. Видеокамеры на турелях жужжат при поворотах, верно следя за нами своими яркими красными глазами. Сейчас Назгулы – верные псы Падальщиков. И скоро мы почувствуем себя немного увереннее и уже сможем получать легкое наслаждение от прогулки на враждебном открытом воздухе.

– Тормунд, держись северо-западного коридора номер двадцать три, – слышится в наушнике хриплый голос Трухиной, чей акцент очень напоминает Ляжкин.

Фунчоза посылает воздушный поцелуй одной из видеокамер и отвечает:

– Да, пупсик!

Генералитет уже давно привык к его социопатической личности. Фунчоза ведет отряды в нужный коридор, сформированный ровными рядами турелей.

Все вокруг кажется и чужим и родным одновременно. Не знаю, как это объяснить. Звучит странно, понимаю. Но так оно и есть. Я не живу в этом красочном многозвучном ароматном мире. Металлические стены и запах влажности мне роднее, нежели бескрайние лесные массивы и степи до горизонта. Но где-то глубоко внутри сидит другой Тони, который так рвется воспарить к ватным облакам, словно там его дом. Уже четыре года избитых маршрутов я не могу перестать поражаться гигантским размерам этого мира. Здесь нет пределов. Нет лимитов. Нет бетонных коридоров, за границы которых не заступишь. Новобранцы часто спрашивают меня, чем пахнет мир снаружи. Я отвечаю – свободой. А чем пахнет свобода? – спрашивают тогда они. И я отвечаю: страхом ее потерять.

Я знаю, что враги кругом, они прячутся за стволами деревьев, в глубоких оврагах, но мне все равно здесь комфортно. День еще не закончился, а я уже скучаю по всем этим местам, зная наперед, что этой ночью буду засыпать в своей мрачной командирской комнате с одним лишь мертвым металлом вокруг.

Будь я писателем или гением, все равно не смог бы описать чувство, которое охватывает все мое тело, когда я ступаю по огромному миру, в котором мой отец считался венцом творения природы. Как быстро все изменилось. Как быстро та же природа сбила спесь с зазнавшегося вида, который вдруг возомнил себя таким же богом, как она. Мы пытались кроить землю по нашим чертежам, создавать целые экосистемы и селекционировать виды животных, которые нам были удобны. Как же мы были глупы! Оглядываясь на все это, понимаешь, что мы больше походили на первоклассников, играющих с пробирками с сибирской язвой прямо посреди детской площадки. Играли с тем, чего сами до конца не понимали. Но жадность и любопытство оторвали нам не только нос, а сожрали полностью, просто потому что мы были неспособны сказать себе «Стоп!».