Текст книги "Час Волка (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Фрэнк!

Она никогда не думала, что он может так кричать.

А в следующее мгновение взвыл оборотень, когда его оскаленную морду обожгло шипящим красным пламенем. Алиса ударила в ту же секунду, когда переставший мельтешить свет выхватил два сцепившихся силуэта, сейчас кажущихся даже больше, чем они были на самом деле, и бросилась вперед, схватилась за скользкую от крови руку, не поняв поначалу, что с ним не так, и не думая, как это глупо и попросту смешно – пытаться загородить его собой. И перед глазами вспыхнули яркие пятна портала.

Пол ушел из-под ног, и она почувствовала, что падает, не находя опоры, падает, потому что их выбросило снаружи, у самой стены дома, и неловко рухнула, едва успев выставить вперед руки и смягчить и падение, и удар, ему на грудь. В перстне на безвольно лежащей возле головы руке медленно гасли синие искры.

– Фрэнки, – одними губами позвала Алиса и схватила, тряхнула изо всех сил, испугавшись, что его не просто оглушило от удара об землю. Из-под растрепанных пепельных волос потекла струйка крови.

Палочка. Где его…?

Алиса опустила глаза и оцепенела, уставившись на его левую руку. Два пальца, мизинец и безымянный, были откушены у самых костяшек, и из обрубков толчками выплескивалась темная кровь.

– Фрэнки, – повторила Алиса дрожащим голосом и вскинула собственную палочку, стиснутую в пальцах до побелевших костяшек. Кровь, сначала нужно остановить кровь…

Ее отрезвил дробный топот за спиной. Оборотень, может, тот же, а может, еще один, почуявший запах крови. Алиса развернулась, поднимаясь с колен, в ту самую секунду, когда зверь выскочил на нее из-за угла дома, и ударила наотмашь, вложив в заклинание всю злость и весь страх.

Голова оборотня отделилась от шеи с брызгами яркой, почти алой крови и с мерзким хлюпающим звуком упала в лужу за спиной у грузно осевшего тела.

========== Фабиан ==========

Комментарий к Фабиан

Nickelback – Lullaby

Лондон, левый берег Темзы, 27 ноября, 20:01.

Разноцветные штампы на разбросанных по столу пергаментах едва заметно переливались и поблескивали при свете керосиновой лампы. Словно злорадно подмигивали, раз за разом повторяя один и тот же ответ.

Отказано в доступе. Отказано в доступе.

Фабиан затушил в пепельнице очередную сигарету, завел сцепленные в замок ладони за голову и потянулся, прикрыв глаза и разминая затекшие шею и плечи. Голова откинулась назад, на самую спинку стула, и шею над воротом темно-зеленой рубашки защекотало встрепанными от частых прикосновений и распушившимися, как лисьи хвосты, кончиками волос. Фабиан взъерошил волосы еще раз – отточенным, доведенным до автоматизма движением, от которого пара завившихся полукольцом прядок упала на лоб – и задумался, пристроив голову поудобнее и подняв лицо с закрытыми глазами к потолку.

Вот так задачку подкинул им добрый дедушка Дамблдор. Впрочем, с такими результатами куда больше хотелось назвать его не добрым дедушкой, а старым хреном. Кто бы мог подумать, что Аврорату будут отказывать в доступе в самый разгар гражданской войны? И ладно бы самому Фабиану, особых иллюзий насчет своих капитанских нашивок на мундире он не питал. Но Аластору? Это было даже не подозрительно, а попросту неприятно.

Но даже то, на что Аврорату хватило доступа, заставляло серьезно задуматься. И потратить несколько часов, чтобы собрать разрозненные, а порой и вовсе выстроенные на догадках сведения в единую картину. Аластору эти догадки не понравятся. Ничем не подкрепленные теории Грюм не жаловал, цедя в ответ, что они мракоборцы, а не гадалки из Лютного, а потому должны опираться на факты, а не на какие-то свои соображения. Даже если соображения были выведены путем более чем логичных умозаключений.

К дьяволу. Нужно больше кофе. А лучше даже открыть флакончик с зельем Бодрости. Если бы у него еще оставался хоть один с последнего ночного дежурства.

Аврор не должен быть рассеянным, любил ворчать Грюм. А если этот аврор при этом еще и легиллимент, у которого по жизни мозги набекрень, как у тебя, Пруэтт, то ему следует быть бдительным вдвойне.

Иными словами, не можешь запомнить – записывай.

Фабиан нехотя приоткрыл глаза и скосил их на список важных дел, пришпиленный магнитом к дверце холодильника. Зелья бодрости значились там под номером два.

Интересно, а что, по мнению Аластора, следует делать мракоборцу, которому и записи не помогают содержать голову в порядке? Надо будет у него уточнить.

Размышления прервал стук в дверь. Настойчивый, даже агрессивный, но вызывающий одну только улыбку вместо хоть каких-то опасений. Есть что-то забавное в том, как маленький кулачок долбит в железную, усиленную заклинаниями дверь с такой уверенностью, будто может высадить ее одним ударом, если хозяева не откроют по доброй воле.

Очень интересно. И зачем это вас, юная леди, черти принесли? Мешать мне работать?

Вставать со стула не хотелось совершенно – даже несмотря на то, что за последние несколько часов сидения на этом стуле затекло всё, что только могло, – но если это очаровательное создание вообще вздумало заявиться в гости без приглашения, то может сидеть под дверью очень долго. Кто ее знает, вдруг что-то срочное, раз она пришла долбить в дверь его квартиры, а не общего кабинета в Аврорате?

Фабиан неторопливо поднялся со стула, потирая ноющую шею, прошел по коридору и, нарочито медленно повернув ключ два раза в замке, уперся левой ладонью в дверной косяк, перегородив собой открывшийся проход в квартиру.

– Чего тебе, Эванс?

Незваная гостья нахохлилась, услышав усталый и снисходительный тон – ну, мол, говори уж, чего надо, пока я добрый, – поправила сползшую ей на лоб вязаную разноцветную шапку и ответила недовольным голосом:

– Добрый вечер.

Не сказала «во-первых», но в воздухе оно всё равно повисло, ощущаемое и безо всякой легиллименции.

– Был, – согласился Фабиан. – Когда никто не отрывал меня от работы.

Куда там. Эванс только подняла брови – те поползли под шапку и почти слились цветом с оранжевым узором по нижнему краю – и сказала:

– Ты же дома.

– Это аргумент в пользу того, чтобы забить на все проблемы, как это делают твои дружки? – заинтересовался Фабиан. – Извини, у меня так не получится, я всё-таки нашивки на мундир не за красивые глаза получил. Поэтому если моя небритая морда до сих пор не навела тебя на мысль об отсутствии у меня свободного времени, скажу прямо: выкладывай, зачем явилась, и побыстрее. Мне и без тебя есть, чем заняться.

– Слушай, я, конечно, понимаю, что я тебе не нравлюсь…

– Эванс, быстрее, – протянул Фабиан, недовольно поморщившись. – И нет, солнышко, ты мне не «не нравишься». Я глубоко индифферентен к твоему существованию. Есть ты, нет тебя – мне вообще без разницы, веришь, нет?

Эванс попыталась надуться, но потом не иначе как вспомнила, что ее просили шевелить мозгами пошустрее, и сказала:

– Мне нужен Фрэнк.

– Это тебе не сюда, а в Лонгботтом-Мэнор, – парировал Фабиан, качнув головой. На лоб упала еще одна рыжая прядь полукольцом. – Могу, конечно, координаты тебе черкануть, если ты запамятовала, но, сама понимаешь, туда ты без приглашения уж точно не пройдешь. И чутье мне подсказывает, что как раз таки тебя Фрэнсис видеть совсем не хочет.

– А ты не можешь…? – протянула Эванс без особой надежды в голосе. Фабиан вздохнул, полюбовался на потолок у нее над головой и уточнил:

– Я вроде уже сказал, что я занят, нет?

А ей как будто не безразлично, занят он там или нет. Впрочем, оно и логично, каждый человек в первую очередь думает о себе. В большинстве случаев.

Но при таком раскладе и самой Эванс не следовало ждать, что он бросит всё и помчится исполнять ее поручение, как Поттер на первом курсе. И на втором. И на третьем. И на всех остальных, вероятно, тоже, но Фабиан к тому времени уже закончил седьмой и за развитием этих отношений не следил. Он и до этого момента не следил, но всё же замечал, что происходит, потому что любовный треугольник «олень-рыжая-слизеринец» попадался ему на глаза с завидным постоянством. И потому что Фрэнку эта рыжая тоже очень нравилась. Не так, как оленю со слизеринцем, но Лонгботтом продолжал присматривать за ней и вне хогвартских стен. Дружить с женщинами у него всегда получалось намного лучше, чем у самого Фабиана.

Другое дело, что последнюю мародерскую выходку Фрэнк не спустит. Хоть уговаривай его, хоть в ногах валяйся в надежде разжалобить. Фабиан бы на его месте тоже не спустил.

– Пожалуйста, – почти ныла Эванс, без конца поправляя свою вязаную шапку. – Мне очень нужно с ним поговорить.

Ну-ну. Вопрос жизни и смерти, не иначе.

– Эванс, ты серьезно? – с ней даже ругаться не хотелось, хотелось просто закрыть дверь и вернуться к бумагам. Потому что пока он с ними не разделается, о сне можно даже не мечтать. – По-твоему, я должен сейчас всё бросить и нестись в Дарем, потому что тебе надо? Я, конечно, понимаю, что Гриффиндор и наглость – это синонимы, сам его заканчивал, но имейте совесть, юная леди. Сами заварили кашу, сами ее и расхлебывайте теперь, я-то здесь причем?

Наверное, притом, что Эванс всего-то девятнадцать и мозгов у нее, как у большинства девятнадцатилетних, фестрал наплакал. Хотя, пожалуй, больше, чем было у него самого. Он-то в этом возрасте считал себя непризнанным гением и даже не подумал бы просить чьей-нибудь помощи или совета.

Пока на первом же боевом задании Фабиану эти его рога – не хуже, чем у Поттера – не обломали.

– Но мне очень нужно!

– Эванс, иди домой, у тебя вроде муж не так давно нарисовался. И с его характером он обязательно примется читать тебе нотации о том, как сильно ему не нравится, что ты по чужим мужикам шастаешь вместо того, чтобы греть ему ужин и постельку.

– Тебе какое дело, что он мне там читает? – немедленно насупилась Эванс. – Джеймс обо мне заботится. И можно подумать, ты бы о своей жене не стал.

Конечно, нет. Потому что у них с Поттером разное понимание заботы, и майор Медоуз оторвала бы капитану Пруэтту его рыжую голову, вздумай он ее контролировать. Женщины-авроры – это отдельная тема для долгих размышлений. Тем более, что Доркас ему и не жена и как-то не похоже, чтобы она вообще стремилась к хоть немного серьезным отношениям. Ни с ним, ни с кем-либо еще.

У Доркас иногда такой водоворот мыслей в голове, что в нем и легиллимент потонет быстро и бесславно.

В женщине, Дор, должна быть загадка. А не лабиринт Минотавра.

Впрочем, с этим он еще успеет разобраться. Глядишь, к Рождеству дело наконец сдвинется с мертвой точки.

– Слушай, Эванс…

Прямолинейному «иди отсюда, рыжая, мне работать надо» помешало крайне несвоевременное появление Патронуса. Серебристый дым принял очертания енота, распушившегося, как от холода – или страха, – и завис перед самым дверным проемом.

– Я знаю, что ты занят, но у нас тут… – Патронус замялся и подытожил с непонятной обреченностью, – такая хрень приключилась. Если можешь, вырвись к Лонгботтомам хотя бы ненадолго, мне без тебя никак. И поаккуратнее там. Лучше через камин.

Эванс наморщила нос. Наверняка в ответ на «мне без тебя никак». Фабиан отметил это мимоходом, вслушиваясь в непривычные интонации хрипловатого голоса. Другие бы, может, и не заметили, не обратили бы внимания на то, как этот голос задрожал и едва не сорвался. Другие не знали, что этот голос вообще может звучать… так.

Однако мы в дерьме, дамы и господа.

Собрался он мгновенно, затянул шнурки взмахом волшебной палочки, схватил ключи и косуху из драконьей кожи с крупными блестящими чешуйками и намеревался так же быстро выскочить из подъезда, чтобы трансгрессировать. Но не тут-то было.

– Я с тобой! – немедленно возмутилась Эванс, недовольно нахмурившись.

Да? И на кой, интересно, хрен ты мне там нужна? Да и всем остальным тоже.

– А тебя что, звали? Или у вас, мародеров, это в порядке вещей – заявляться в чужой дом без приглашения?

Судя по тому, как она долбила в его собственную дверь, – однозначно, да. И как заторопилась вниз по лестнице, чтобы клещом вцепиться ему в руку, едва приоткрылась тяжелая наружная дверь и в поле зрения появилось пересечение двух улиц, ярко освещенное фонарями с вычурными цилиндрическими плафонами.

– Я волнуюсь, Фабиан, – заявила Эванс безапелляционным тоном, неожиданно назвав его по имени. Подумать только, какая честь.

Фабиан с трудом удержался, чтобы не поинтересоваться «Волнуешься, как бы муженек с приятелями не отогнали от тебя еще одного друга, как это уже было со Снейпом?». Подобный вопрос, пожалуй, был бы лишним, потому что ответ и так читался на крайне сосредоточенной мордашке без труда и всякой легиллименции. Эванс, как совершенно постороннего и не интересного ему человека, Фабиан не чувствовал совершенно, но с такой богатой мимикой никакая магия не требовалась.

Та еще… находка для шпиона.

– Ладно, Эванс, василиск с тобой. Когда вылетишь из мэнора, как пробка из бутылки, ко мне жаловаться не приходи. Я вам не посредник.

Не трансгрессировать же без предупреждения, когда она так цепляется. В лучшем случае девчонке оторвет руку, а в худшем – утянет за ним целиком, но из-за недостатка концентрации выбросит в Дареме в виде разрозненных частей тела. Фабиану не раз доводилось видеть такой паззл, сочащийся кровью и порой еще рефлекторно трепыхающийся, но собирать это в целого человека в большинстве случаев было уже поздно. Особенно, когда паззл прибывал на место без головы или половины торса, забывая их в точке отправки.

И как бы ни раздражала его порой Эванс, ее в таком виде лицезреть не хотелось. Жалко. Поэтому Фабиан утащил ее за угол дома, подальше от ярких огней фонарей и проезжающих мимо автомобилей, и спросил:

– Готова?

Эванс торопливо закивала – смотри, шапку не потеряй, рыжая, – и грудь привычно сдавило невидимым обручем. Темные очертания многоэтажных домов и одиноких голых деревьев, в летнее время радовавших глаз своей тщательно подстриженной листвой, закружились перед глазами, становясь водоворотом размытых теней и оттенков, и с гулко отозвавшимся в ушах хлопком обратились плотными серебристо-белыми клубами тумана. Эванс пошатнулась на ставшей неровной, с торчащими древесными корнями, мерзлой земле и вцепилась в руку еще сильнее.

– Не упади, – сухо сказал Фабиан, но выдирать ладонь из цепких пальцев с короткими, подстриженными едва ли не до мяса ногтями не стал.

– Постараюсь, – так же сухо отозвалась Эванс и принялась поправлять сползающую на лоб шапку, будто разом утратившую всю свою разноцветность. Нейтралитет трещал по швам.

Кованые ворота не выплывали из тумана постепенно, как это бывает со скрытыми в нем предметами, поначалу обретавшими один лишь смазанный контур, а вырастали из белесых клубов безо всякого предупреждения, каждый раз заставая Фабиана врасплох. На них не реагировали сигнальные артефакты, они не ощущались его собственной магией и даже банальным чутьем, и каждый раз будто появлялись на новом месте. Иначе как было объяснить, что трансгрессируя каждый раз в одну и ту же точку, он отсчитывал разное число шагов, прежде чем упирался в витиеватые, почти ажурные сплетения отливающего бронзовым металла. Незваные гости, верно, и вовсе не смогли бы выйти к воротам, обреченные блуждать в тумане до тех пор, пока не оставят бесцельных попыток. Спустя девять столетий творение Хэлвис Скаль Фиэн* продолжало исправно служить ее потомкам, беспрерывно подпитываемое магией десятков сменяющих друг друга поколений.

– Уф, – выдала Эванс, совершенно не впечатленная тем размахом, с которым древние колдуны подходили ко всем мало-мальски важным аспектам жизни, и поспешно убрала ногу от стелящегося по земле белого туманного щупальца, первой торопясь к медленно приоткрывшимся навстречу гостям воротам. – Оно тут всё… как живое. Я, наверное, никогда к этому не привыкну.

Интересно, задумался Фабиан едва ли не в тысячный раз, насколько правдивы байки о бытовавших у друидов человеческих жертвоприношениях? Если уж даже у магглов существовали ритуалы символического обручения королей с богинями – порой заканчивавшиеся тем, что короля признавали несостоятельным мужем, не сумевшим обеспечить плодородие, и казнили где-нибудь на болотах, – то почему бы магам древности было не использовать обряды на крови? По нынешним временам, конечно, дикость несусветная, но с другой стороны, чем Годрик не шутит, когда вокруг, куда ни плюнь, одни враги? Заклинали всё, что могли, и до, и после прихода нормандцев.

Торопыга Эванс ускакала вверх по петляющей тропинке с такой скоростью, что впору было заподозрить в ней оборотня за пару-тройку часов до полнолуния. Те в предчувствии часа «икс» всегда начинали носиться, как сумасшедшие. Разве что двигались более дергано, без конца терли ноющие глаза, да сгибали и разгибали пальцы, а не поправляли шапку, но в остальном – не отличишь.

Мэнор встретил их провалами темных окон и без конца кланяющимся домовым эльфом, забавно выговаривающим старомодное «мистрис» в адрес Эванс. О том, что хозяева ожидают гостей на втором этаже, в малой гостиной, эльфами сообщил, только когда получил верхнюю одежду и эту дурацкую вязаную шапку. Эванс и здесь ломанулась вверх по лестнице первой и ураганом бы ворвалась в нужную комнату, но вышколенные Мэм домовики решительно не терпели даже малейшего нарушения заведенных в доме правил.

– Молодой мистер Пруэтт и мистрис Поттер, – прогнусавил домовик, опередив торопыгу благодаря банальной трансгрессии, и склонился в очередном поклоне.

– Добрый вечер, – неловко поздоровалась Эванс, остановившись на пороге и столкнувшись взглядом не только с младшей четой Лонгботтомов – интересно, где старшая, и осведомлена ли она вообще, что происходит? – но и с наитипичнейшей представительницей факультета Слизерин, немедленно смерившей рыжую недовольным взглядом. Рыжая в ответ замялась и даже растерялась. Тонкие пальчики с силой вцепились в рукава свитера, натянутого на маленькие ладошки до самых костяшек.

– Добрее видали, – буркнула в ответ Джульс, демонстративно складывая руки на груди. Здоровалась она обычно по-мужски, с крепким рукопожатием, но теперь всем своим видом говорила «Тебе, рыжая, руки́ не подам. Даже если ты в пропасть падать будешь». Алиса – белая, как полотно, но с сухими глазами и губами – пробормотала что-то невнятное, словно голос ей не подчинялся, а развалившийся рядом с ней Фрэнк и вовсе промолчал, только скользнув по возникшей на пороге девчонке равнодушным взглядом. Тишина при этом стояла такая, словно все трое повесили перед собой десяток щитов от легиллименции. Или дружно пребывали в глубоком шоке.

– Эванс, ты или туда, или сюда, – попросил Фабиан у нее из-за спины. Оттирать ее плечом в сторону, чтобы войти, было некультурно и попросту лень. – Родная, не ворчи. Эванс у нас тоже переживает.

То, что обрушилось на него в следующую секунду, было не связной и последовательной нитью рассуждений, а сумасшедшей волной ярких ослепляющих картинок. Ладонь в темной крови, текущей из обрубков на месте безымянного пальца и мизинца. Губы – явно женские, нежно-розовые – и прядь золотисто-светлых волос на щеке. Смятая продавленная подушка. Оскал на полузверином лице и с хрустом смыкающиеся челюсти. Снова кровь, пачкающая пальцы с длинными черными ногтями. Вспышка портала, хлопок трансгрессии, захлебывающийся собачий лай… И душащий и слепящий одновременно – до белых глаз и надсадного хрипа – ужас.

– О-о-ой, – простонал Фабиан, хватаясь за правый висок. Сбоку кто-то попытался поддержать его под руку. Неужто рыжая? – Ребят, не все сразу, меня же разорвет.

В висках зашумела кровь, заглушая голоса, но не мысли.

Ты скоро станешь папой.

Зазвенела смехом и зашуршала мягким покрывалом на постели.

Так, стоп. Вот этого я видеть не хочу. Даже больше, чем оборотней, не хочу.

Как он ухитрился сесть, Фабиан так и не понял. Закрыться не получалось, в ушах теперь гремело разъяренное «Я убью их! Я порву эту сволочь!», и перед глазами плясали темно-красные пятна крови. Где-то над ухом охнула, разглядев бинты, Эванс, но ее голос тоже донесся, как сквозь слой ваты.

– Что… что у тебя с рукой?

Пальцы ему отгрызли, не видишь, что ли? Ах да, тут же только я такой… всевидящий. Твою мать, Джульс, прекрати!

Та, конечно же, не услышала, зато наконец очнулись собственные рефлексы и… Фабиану всегда нравилось называть это «дернуть рубильник». Именно так оно и ощущалось: словно кто-то резко рванул рычаг вниз и обесточил весь дом. Точнее, мозг. Тишина стала еще более зловещей, чем прежде, будто он разом лишился всех пяти – в его случае шести – чувств.

Жутко, черт побери.

– Джульс… – медленно попросил Фабиан, прислушиваясь к звуку собственного голоса. Подсознание требовало убедиться, что в действительности ни слуховые, ни прочие рецепторы не пострадали. – Возьми себя в руки, пожалуйста.

– Прости, – глухо ответила Джульс. – Не получается.

– Ну ты уж постарайся, – буркнул Фабиан, часто моргая и пытаясь избавиться от мельтешащих перед глазами кровавых пятен. – А теперь, если можно, обо всем по порядку.

Алиса заговорила тихим надтреснутым голосом, но больше ничем не выдала того ужаса, что он ощущал всего несколько секунд назад. И вот-вот начнет ощущать вновь, потому что собственная магия начнет рваться наружу с новой силой. А вместе с ней и эта прокля́тая эмпатия. Если подумать, ему и сейчас-то никакие слова не требовались. Ситуация и без того уже была понятна хотя бы в общих чертах.

Эванс бубнила что-то над ухом, охая в нужных местах и влезая с вопросами. По большей части дурацкими, но человеку, плохо знакомому с проведением боевых операций, это было простительно.

– А как же вы…?

Ногами. У нас, рыжая, такое часто бывает. Встаешь и бежишь, пока тебя целиком не сожрали. Главное только, чтобы эти сволочи одновременно не пытались сожрать еще кого-нибудь, потому что в этом случае приходится разворачиваться и принимать весь удар на себя. Надо ли говорить, что на совести Сивого и его стаи уже десяток с лишним мракоборцев?

– Но почему его не посадят в Азкабан?!

Потому что поймать не могут. Эта мразь то тут, то там, одни только кровавые следы из обглоданных трупов за собой оставляет.

– Я связалась с Авроратом, – тихо подтвердила Алиса, – но к тому моменту, как появилось подкрепление, оборотней там уже не было.

– Я скучаю по байкам о тупых животных, которыми нас кормили на уроках Защиты в Хогвартсе, – сухо согласился Фрэнк, и Фабиан зажмурился вновь, на мгновение почувствовав тупую пульсирующую боль в левой руке. Мизинец и безымянный горели огнем, сдавливаемые еще и его собственными кольцами, и вместе с болью накатывала чужая, почти звериная злость. Убью. Не за себя.

– Сочувствую я вашему ребенку, – ответил на это Фабиан, сглотнув в попытке избавиться от появившегося во рту мерзкого стального привкуса. Очень хотелось сплюнуть, но Мэм за свои ковры загрызет так, как Сивому и не снилось.

– Почему? – растерялся Фрэнк, а Алиса нахмурила брови – он увидел не глазами, а магией – и потянулась к руке в медленно пропитывающихся кровью бинтах. Джульс и вовсе ответила целым водоворотом из смятения, радости и едва уловимой, скрываемой за другими эмоциями горечи. Уже знала.

– Да если он уже сейчас такие неприятности на свою голову находит, то что ж с ним будет, когда он родится? – хмыкнул Фабиан, но шутка подняла настроение только Эванс, охнувшей еще раз и немедленно начавшей зудеть с новой силой.

Вот же… болтушка.

– А что касается тупых животных, – перебил ее Фабиан, – то я вам, господа и дамы, скажу прямо: мы в дерьме.

Джульс передернула плечами – в голове снова зашумело и захотелось «дернуть рубильник» еще разок – и спросила:

– Ты что-то накопал? Насчет позавчерашнего?

– Накопал, – согласился Фабиан. – И мне это не нравится.

И выразительно указал глазами на притулившуюся рядом с ним Эванс.

– Пусть сидит, – отрезал Лонгботтом. Никак сменил гнев на милость. Неудивительно. После откушенных пальцев любая ссора с орденцами казалась сущим пустяком. – При условии, что отнесется к этому серьезно.

– Да разве я когда-то… – попыталась обидеться Эванс, но от нее молча отмахнулись.

– Аластор разговаривал с Дамблдором, – начал Фабиан и рефлекторно потянулся рукой к нагрудному карману. – Эх, я балда, надо было хоть блокнот с собой захватить. Ладно, попробую по памяти. По словам нашего директора, около десяти лет назад в окружении Темного Лорда, тогда еще не претендовавшего в открытую на такой громкий титул, появилась одна интересная личность. Некто Антон Долохов, за несколько лет до этого успешно закончивший Дурмстранг. Сейчас ему должно быть тридцать пять или около того.

– Русский? – немедленно насторожился Фрэнк. – Проклятье!

– Что? – не поняла Эванс.

– Холодная война, – перевела Джульс. – Гонка вооружений и ядерные боеголовки. Черт побери, да кто угодно, итальянцы, французы, хоть немцы, но только не гребанный Советский Союз! Если этого мужика заслало сюда ГРУ, то чёрта с два мы сможем ему что-то предъявить. Если попытаемся, его соотечественники устроят нам такую веселую жизнь, что после этого Волдеморт покажется посланцем с Небес. Только угрозы ядерной войны Британии и не хватало.

– Не всё так очевидно, – не согласился Фабиан. – При таком раскладе нас, естественно, послали к чертовой матери и отказались сообщить хоть какую-то информацию, но, по словам Аластора, советского посла аж перекосило, когда он услышал про этого Долохова. Пришлось копать окольными путями, и тут выяснилось, что по слухам он потомственный дворянин, убежденный монархист и бывший политзаключенный. Бывший в том смысле, что сбежал чуть ли не за день до расстрела, а не в том, что власти его оправдали. Конечно, это может быть и частью легенды, но с другой стороны, есть шанс, что если мы его возьмем, то русские могут и промолчать.

– Проблема только в том, что нам нечего ему предъявить, – наконец заговорила Алиса. – Кроме того, что он иностранец. У нас с той ночи ни лица, ни отпечатков пальцев.

– У нас есть голос, – не согласился Фрэнк, и в мыслях у него на мгновение четко проступило лицо Доркас. – Это уже что-то. Если, конечно, мы допускаем, что и в Эксмуре, и в Министерстве был один и тот же человек. Во всяком случае, у нас пока что нет причин не рассматривать такую возможность. И судя по тому, как он колдует, заканчивал он точно не Хогвартс. С таким боевым потенциалом и незнакомыми нам заклинаниями первое, что приходит в голову, – это как раз таки Дурмстранг.

– И есть еще одна загвоздка, – кивнул Фабиан. – Мы снова подняли архивы, причем не только наши, но и маггловские. Его нет в стране. И никогда не было.

– То есть? – тихо вставила Эванс. – А откуда тогда Дамблдор…?

– А оттуда, – вновь кивнул Фабиан, – что десять лет назад Долохова видели в Хогсмиде, в «Кабаньей Голове». В компании Мальсибера, Нотта и прочих личностей, которых и до этого часто замечали в обществе Темного Лорда. Уж не знаю, откуда Аберфорту известно, как выглядит Долохов, но он его опознал. После этого наш товарисч еще несколько раз появлялся на приемах в мэнорах, особенно активно летом и осенью семьдесят первого, но весной семьдесят второго внезапно исчез, и больше никто его видел. Как раз после того взрыва, что разнес Косой переулок, если вы помните.

Джульс сухо хмыкнула. Еще бы не помнить. Они все тогда были очевидцами, выбравшимися на Пасхальных каникулах в Лондон, чтобы развеяться. И сама Джульс тогда впала в настоящую истерику, поскольку ухитрилась поссориться с Джанет и не смогла отыскать ее в паникующей толпе после того, как прогремел взрыв. Превративший в пыль деревянный помост, с которого только что вещал какой-то известный защитник прав магглорожденных. Оказавшиеся по соседству магазины после этого закрылись на несколько дней, чтобы восстановить разрушенные помещения, а точное число жертв, обуглившихся до неузнаваемости, разорванных на части или погребенных под завалами, стало известно только к концу Пасхальных каникул. И за каждым обеденным столом в стране еще на протяжении полугода спорили, что Министерство занизило официальные цифры едва ли не в половину по сравнению с реальными.

– Иными словами, – продолжил за Фабиана Фрэнк, возвращаясь к первоначальной теме разговора, – этот Долохов как минимум нелегал. И нам в любом случае есть, о чем с ним побеседовать.

– Дерьмо, – ответила Джульс невпопад, и перед глазами у Фабиана на мгновение промелькнул исчезающий в толпе тонкий девичий силуэт с вьющимися светлыми волосами, рассыпанными по куртке из серо-голубой драконьей кожи.

– Оно самое, – согласился Фабиан и попросил, рассеянно крутя в руке ключи. – Джульс, пойдем домой, а то поздно уже. А вы держите меня в курсе событий.

– Да что там держать, – хмыкнул Фрэнк, рефлекторно потянувшись правой рукой к бинтам на левой. Фабиан поднял на него глаза, но обмен взглядами занял всего секунду, не более.

Присмотри за ней.

А ты за собой. На пять минут одного оставить нельзя.

– Меня муж наверняка ждет, – буркнула тем временем Джульс, внимательно рассматривая свои ногти. И беспрерывно прокручивая в голове очередную дурацкую песенку Селестины Уорлок. Молли, помнится, пришла от этого, с позволения сказать, хита в полный восторг.

– Да пошел он, твой муж, – честно ответил Фабиан и поднялся с дивана. – Идем! У меня мороженое есть.

Эванс удивленно округлила глаза. Наплевать, решил про себя Фабиан. Можно, конечно, было остаться в мэноре, но тогда утром Аластор снимет с него голову за невыполненную работу. А оставлять здесь Джульс – оставлять ее один на один со всем… этим – тем более было нельзя.

Джульс не то, что вышла, а почти выползла за ним из мэнора в неприятно стылую ноябрьскую ночь, подняв ворот куртки и нахохлившись от холода. И попросила хриплым голосом, отмахнувшись от очередного туманного щупальца.

– Дашь сигарету?

Фабиан молча полез в карман. Еще в первый месяц вынужденного отказа от курения у Джульс появилась привычка рассеянно жевать фильтр незажженной сигареты.

– Как Медоуз? – продолжила подруга говорить невпопад. Как будто сама не знала заранее, каким будет ответ. Фабиан помолчал, глядя, как она кусает фильтр, оставляя на нем следы зубов и изредка придерживая сигарету пальцами, а потом тихо сказал.

– Красивая будет девочка. Очень.

Зеленые глаза влажно блеснули, губы в темной помаде задрожали, и она выронила сигарету, судорожно подавшись вперед и уткнувшись носом в куртку у него на плече.

– Не могу, – выдохнула Джульс сиплым голосом и сдавленно всхлипнула. – Я… я рада, я очень рада, но… Не могу! Самой противно, а… Мерлин, да что я за…?!

– Тише, тише, – забормотал Фабиан, прижимая ее к себе и касаясь губами холодного виска.

Опять накрутила себя на пустом месте. Ну вот и что мне с тобой делать, родная?