Текст книги ""Сердце Шивы" (СИ)"
Автор книги: Atenae
Жанры:
Прочие любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Штольман длинно выдохнул и опустил голову, подчиняясь. Калидас сделал знак охранникам, которые завязали сыщику глаза и под локти потащили его к выходу.
– Подождите!
Анна сама не заметила, как оказалась подле. Не могла она позволить, чтобы их разлучили, не дав попрощаться. Обвила руками шею мужа, сдернула с глаз повязку, принялась покрывать поцелуями любимое лицо.
– Я вернусь, – пообещал он ей.
– Я знаю.
Потом она сама аккуратно поправила повязку, погладила взъерошенные кудри.
– Я люблю тебя! Жди!
– Я люблю тебя! Возвращайся скорее!
А потом его увели. Анна развернулась к радже, сделала несколько шагов по направлению к трону с непримиримым выражением на лице. Он думает, что русская женщина будет стенать и жаловаться? Он просто не знает Анну Викторовну Штольман!
Она стиснула пальцами свои локти, и вдруг поняла, что на плечах так и остался пиджак Якова Платоновича. Вдохнула родной запах и решительно вздёрнула подбородок навстречу покровительственной улыбке Калидаса.
========== Танец Шивы ==========
Обратно его доставили без особых церемоний, перекинув кулём через седло. Лука больно давила живот, но Яков практически не замечал этого, поглощённый другими ощущениями, на которых он сосредоточился целиком. В самом начале пути подковы клацали по камням, хотя дорога была ровная. Потом лошадь будто бы взбиралась на какую-то гряду, ощущение натужного подъема было отчетливое. Совсем не пахло болотом, как было, когда их вели к Калидасу. Зато через некоторое время он уловил свежую струю воздуха и различил плеск воды на камнях. Потом надолго воцарилась пропитанная запахом прели влажная духота джунглей.
Собранные вместе эти приметы говорили о том, что обратно его везут другой дорогой. Раджа делал всё, чтобы сам он ни при каких обстоятельствах не смог добраться до его убежища. И это убеждало в том, что убежище тайное. Не официальный дворец, который англичанам, конечно же, известен. Иначе к чему такие хлопоты?
Еще одна уверенность, которую он успел обрести, пока его везли, заключалась в том, что у раджи их кто-то опередил. Калидас откуда-то знал о сыскных талантах Штольмана, кем-то старательно преувеличенных. А ещё он сразу заинтересовался Анной. И назвал её аватаром. Это Штольману сильно не нравилось. В дороге, держась в отдалении от жены, он, тем не менее, слышал рассказ профессора об ипостасях Шивиной супруги. И, кстати, знал, чем история заканчивалась. Эту часть Стивенс ему поведал уже без Анны, припёртый к стенке суровым допросом в ту же ночь. И вынужден был дать слово, что Анна Викторовна об этом продолжении ничего не узнает.
И вот теперь Калидас, впервые в жизни видевший Анну, сразу дал понять, что знает об этом курьёзном сходстве судеб, которое, кажется, произвело на неё глубокое впечатление. Притом, что телеграфа у Калидаса не было.
Много ли народу слышало тот разговор? Человек десять, наверное. А те, кто слышал, могли с кем-то поделиться. В общем, под подозрением можно было смело держать все две сотни сипаев. И профессора Стивенса тоже.
С одной стороны, было что-то успокоительное в уважении, продемонстрированном Калидасом. Индусы, верившие в бесконечный круг сансары, с готовностью находили в любом червяке воплощение божества. Если они сочли Анну аватаром Парвати, то это обеспечивало ей не только уважение, но и безопасность, пока его нет рядом с ней. Это Якова Платоновича устраивало.
Не устраивало его продолжение сказки. Потому что жена Шивы пережила три воплощения. И Анна в своих видениях уже видела третье.
В мистику он по-прежнему, не верил, так что перерождения любимой не опасался. Но тревожило то, что её это неминуемо должно напугать… уже напугало однажды.
А его не будет рядом.
Плохо.
Он на некоторое время отвлёкся от дороги, пытаясь это обдумать, и теперь корил себя за то, что не совсем отчётливо представлял последние несколько минут пути. Кажется, они продолжали ехать по джунглям. И все? Или было что-то еще?
Потом джунгли внезапно кончились, а его довольно грубо швырнули, заставив больно удариться коленями. Копыта простучали снова, и Штольман понял, что остался один.
Некоторое время он продолжал стоять на коленях, пытаясь восстановить в памяти телесные ощущения движения и определиться с направлением, откуда его привезли. Потом достал из сапога нож и избавился от верёвок и повязки на глазах.
Ледяной ком где-то в солнечном сплетении был, скорее, душевного свойства и представлял собой парализующее отчаянье. Очень хотелось размозжить себе кулаки о ствол ближайшего дерева, чтобы телесной болью заглушить эту боль. Разумеется, он не позволил себе этого сделать. Он найдет, обо что их ещё размозжить.
Точнее, об кого.
Он давно уже знал одно действенное средство от отчаянья – работу. Ему предстояло много работы. И начинать следовало прямо сейчас.
Если судить по ощущениям, в заточении они пробыли довольно долго. Но вечер ещё только наступал, значит, ощущение не соответствовало действительности. Впрочем, сыщик знал, как обманчив вечер в тропиках: ночь наступает практически без сумерек. А потому торопился использовать каждую минуту светлого времени.
Выгрузили его на скрещении трёх дорог. Сообразуясь со своими представлениями, он выбрал одну из них и двинулся по ней скорым шагом. Свежая куча конского навоза убедила его, что по дороге только что проехали всадники, но само по себе это ещё ничего не значило. Всадники могли проехать по любой из трёх дорог, и не обязательно это были те, кто ему нужен.
Успокоился он только тогда, когда дорога свернула в чащу, и в ноздри снова ударил знакомый пряный букет лесных ароматов. Под сросшимися, сплетёнными лианами кронами деревьев было уже почти темно, но дорога под ногами была торная, и он уверенно шагал по ней. Брегет у него не отобрали, он засек время, когда тронулся в путь. Через час скорого марша по джунглям тропинка поползла вверх, и справа открылся небольшой, но живописный водопад. Яков Платонович с облегчением вздохнул, вспомнив свежесть и плеск воды, замеченные им ранее. Он был на верном пути.
Затем была невысокая гряда. Достигнув верхней точки подъёма, сыщик решил оглядеться, ощущая, что темнота может наступить в любой момент. Зрелище, представшее его глазам, было фантастическим.
Он увидел мёртвый город в джунглях. Деревья ворвались в него, куроча мостовые, проламываясь сквозь стены дворцов и храмов. Причудливые индуистские постройки тонули в сплетении лиан, покрытых крупными, яркими цветами. Порой строения уже нельзя было отличить от скал, на которых они были возведены.
Этот город был пуст. И пустовал он давно.
Но Штольмана привезли отсюда, а значит, он должен идти дальше. Не успел он ступить на разрушенную мостовую заброшенного города, как в считанные минуты на джунгли спустилась ночь.
Продолжая двигаться с предельной осторожностью, он вдруг услышал отдалённый рык и вспомнил о хищниках. Совсем уже лишнее в его обстоятельствах. Револьвер у него отобрали. К тому же, Штольман сомневался, что тигра можно застрелить из револьвера. Помедлив немного, он всё же решил продолжить путь сквозь мёртвый город. Здесь были люди. Едва ли тиграм очень нравится такое соседство.
И всё же чутье опытного сыщика его не обмануло. Город не был совсем покинут. Вначале он уловил запах дыма. Потом огненные блики заиграли на камнях. Портал одного из храмов был освещён факелами и кострами. У костров непринуждённо располагалась пара десятков человек, в которых он легко признал стражников Калидаса.
Пришли, господин бывший надворный советник!
Около часа он кусал кулаки, прячась за оградой полуразрушенной временем, и боролся с искушением проникнуть внутрь и отыскать Анну. Когда стражники уснут, такая возможность вполне может ему представиться.
Вот только этот вариант сильно отдавал предательством. А Штольман своё слово никогда не нарушал. К тому же, пока Анна в полной безопасности. Если же он попробует освободить её силой, велика вероятность, что их обнаружат. И тогда уже наверняка убьют.
Нет, надо просто исполнить обещанное, а там поглядим. По крайней мере, он знает сюда дорогу – вопреки всем ухищрениям раджи.
Ночь Яков Платонович провёл в своём укрытии, памятуя о тиграх. Ему даже удалось забыться сном на некоторое время. На рассвете его разбудил обезьяний концерт, и он долго тёр лицо руками, пытаясь прогнать тяжесть, поселившуюся в голове. Очень хотелось присоединиться к обезьянам и завыть во весь голос. Но вместо этого он осторожно выбрался из развалин и торопливо зашагал по направлению к тому перекрёстку, где его выкинули несколько часов назад
*
Пётр Иванович и Карим не спали, несмотря на раннее время – дожидались их возвращения. Посторонних рядом не было. Палатки русских стояли на отшибе, подальше от лагеря английских военных. Сейчас это было кстати.
Штольман скрипнул зубами, представив грядущее объяснение, и выступил из зарослей.
Увидев зятя без пиджака, покрытого грязью и паутиной, в брюках, порванных на колене, да к тому же без Анны, Миронов подался вперед, всем своим видом символизируя вопрос.
– Где Аннет? Что с вами, Яков Платоныч?
Штольман с трудом разжал челюсти:
– Анна осталась заложницей у Калидаса. Я должен найти убийц и камень, тогда он её отпустит.
Посмотреть в глаза дяде Анны не было сил. Отчаянье вновь накатило с удвоенной силой. Яков сказал глухо:
– Можете делать со мной всё, что угодно. Глаза только оставьте, понадобятся еще.
Виктор Иванович отколотил бы его нещадно, в этом Штольман не сомневался. Он уже раз был на грани того, чтобы получить от адвоката Миронова в зубы.
Пётр Миронов ударить не торопился. Некоторое время стоял молча, потом подошёл ближе и железными пальцами взял зятя за плечо.
– Что вы намереваетесь делать?
Удивительно, но в голосе его не было враждебности.
Штольман снова с усилием разжал зубы:
– У меня нет времени на обычное расследование. Я практически уверен, что убийцы следуют с отрядом. Буду ловить на живца.
– Каким образом?
– Пойду к полковнику, посвящу его в свои подозрения. Потом отправлюсь в Калькутту вместе с тем, кто выразит самое горячее желание меня сопровождать. – по мере того, как он излагал свой план, слова стали даваться ему легче.
– Опять? – спросил Пётр Иванович. – Аннет это не понравится.
– Когда она будет с нами, я приму от неё любое наказание. А пока… – дыхание снова перехватило.
Миронов надолго замолчал. Карим, возившийся у костра, громко вздыхал и бормотал что-то на своём языке, слова были непонятны, общий смысл – более чем ясен. Штольман снова закусил кулак. Бездействие было нестерпимо.
– Мне не нравится, – сказал вдруг Пётр Иванович. – В вашем плане полно слабых мест. Не говоря об общей концепции.
Общая концепция Штольмана вполне устраивала. Пусть только этот пока еще неизвестный господин проявит себя!..
– Вы не сможете не есть и не спать две недели, пока будете ехать до Калькутты. Вернее, мы все не сможем. Ведь нам предстоит сопровождать вас, причём так, чтобы убийца ничего не заметил.
Яков коротко выдохнул:
– А. Это как раз несложно. Я не поеду верхом всю дорогу. Направлюсь к ближайшей железнодорожной станции. Это даст убийце не более двух-трёх дней. Думаю, он проявит себя в первые же сутки.
– Хорошо. План принимается.
Удивлённый его тоном, Штольман поднял глаза. Миронов выглядел совершенно спокойным. Пропал куда-то фатоватый облик затонского бонвивана, вместо него вновь возник затонский д’Артаньян: умный, сосредоточенный, надёжный.
– Когда приступаем?
– Немедленно!
Нельзя давать отчаянью слишком много времени, это отнимает силы. Работа, только работа…
*
Полковника Робинсона, разумеется, во все детали не посвящали. Штольман вообще довольно долго раздумывал, насколько может доверять ему. Муж Нины Аркадьевны мог оказаться господином весьма особого свойства.
А могло быть и так, что это было бегство от обстоятельств. И тогда мистер Робинсон мог оказаться приличным человеком. Недалёким, но приличным.
Говорить о своих подозрениях Яков не стал. Фанаберии военных были ему слишком хорошо известны: «Да вы!.. Какое право вы имеете подозревать офицера?!» Британские военные в этом смысле от русских едва ли отличались. Проверять не хотелось.
Он всего лишь озвучил просьбу, чтобы его провожатым стал тот, кто будет выказывать к этому самое горячее желание. Могло статься так, что убийца действовал не в одиночку. Так оно и было, скорее всего. Но Штольману в его затее нужен был один. Остальных он достанет потом – через того, кто станет первым.
И вот перед ним стоял красавец-офицер. Чёрные волосы гладко зачёсаны наверх. Глаза голубые, только расставлены чересчур широко. Общее выражение лица слегка слащавое – губки бантиком. И на полголовы выше Якова. Если дойдёт до рукопашной, лёгким противником он не будет.
– Капитан Ральф Челси! – отрекомендовался офицер. – Прикомандирован сопровождать вас в Калькутту.
– Отлично, капитан, – проскрежетал Штольман. Голос слушался с трудом, убить этого капитана хотелось немедленно.
Имя Челси было ему знакомо. Друг Бэрбиджа, тот самый, что отправился на поиски и якобы нашёл тело. Задачка сошлась с ответом неожиданно легко. Хотя, положа руку на сердце, Яков ждал другого. Ошибся? Время покажет. Пока у него есть капитан Ральф Челси.
Якову удалось сравнительно легко уговорить полковника Робинсона отвести отряд в Агру, мотивируя тем, что злоумышленники могут спровоцировать столкновение. Полковник оказался человеком умным и хладнокровным, и к его доводам прислушался сразу.
В Агре не было железнодорожной станции. До ближайшей было два дня пути через джунгли. Это Штольмана вполне устраивало.
Первые пару часов капитан Челси пытался вести с ним светскую беседу, потом всё же отвязался. Яков делал вид, что погружён в свою беду, чтобы спутник не заметил его глубокое отвращение. Капитан просто из кожи вон лез, чтобы быть заботливым и милым.
Место для ночлега Челси тоже выбрал сам – в полуверсте от индийской деревни, убогие домишки которой были хорошо видны с опушки, где они расположились. В чаще неподалёку Штольман обнаружил обширное болото. Одно из двух: либо русским сыщиком отобедают крокодилы, либо крестьяне из этой деревни пополнят секту душителей. Поглядим!
Капитан Челси непременно желал угостить его сигарами и бренди. От сигар Штольман отказался сразу, он никогда в жизни не курил. Бренди долго согревал в кулаке и делая вид, что наслаждается ароматом. Выпить хотелось.
Значит, яд или снотворное. Яд вероятнее всего. Жаль, что тела убитых не исследовал доктор Милц. Он сумел бы определить, были ли сипаи мертвы, когда их душили, подрезали им сухожилия и вспарывали животы. Бэрбидж был жив и связан. Но никто не пришёл к нему на помощь. Никто из десяти солдат. Значит, не могли.
Штольману удалось на мгновение отвлечь внимание любезного капитана и выплеснуть коньяк себе под ноги. Плохо всё же, что он не знает, яд там или снотворное. И насколько быстро отрава должна подействовать. На всякий случай он решил не тянуть и почти сразу растянулся на земле, делая вид, что смертельно хочет спать. Это было почти правдой. Вот только спать сейчас никак нельзя.
Прошло около получаса. Штольман не шевелился, поглядывая за спутником из-под опущенных ресниц. Капитан Челси продолжал сидеть у костра, время от времени подкидывая в него ветки. Потом встал и что-то потянул из кармана. Скрученный жгутом шёлковый платок. Связать сыщика, как Бэрбиджа, капитан не счёл нужным. Видимо, был абсолютно уверен, что русский не окажет сопротивления.
Если бы убийца подходил со спины, это создало бы некоторые сложности. К счастью, и об этом Челси не позаботился. Когда он поравнялся с ногами «спящего» русского, Штольман дал ему подсечку, перекатился и одним слитным движением взвился на ноги.
К сожалению, капитан тоже был не лыком шит. Он оказался на ногах лишь мгновение спустя. Шёлковый платок скользнул на землю, его место молниеносно занял охотничий нож.
Так значит? В душителей играть мы не будем? Отдадим тело русского крокодилам!
Яков Платонович начал отступать, двигаясь посолонь, чтобы свет костра ослепил убийцу. Закончить манёвр ему не удалось. Челси неуловимым движением метнул свой нож. Яков, учёный горьким опытом двухлетней давности, предпочёл упасть навзничь. Лезвие только чиркнуло его плечо.
Падение противника Челси воспринял, как подарок судьбы. Он кинулся на сыщика, стремясь прижать того к земле всем своим весом. Попутно и нож как-то успел подобрать. Штольман взвился свечкой, втыкая обе ноги капитану в живот. Челси перелетел через него вместе со своим ножом. Яков снова перекатился, вскакивая на ноги.
Но с этого момента капитан был ему уже не опасен. Он стоял на коленях, силясь подняться и сжимая руками чрево. Изо рта бежала кровь.
Что-то внутри отбито? Не беда! Сейчас ещё пару рёбер сломаем.
Ударом ноги он заставил убийцу разогнуться и упасть на спину. Потом поднял его за грудки и несколько раз приложил о крепкий ствол платана. Капитан всё ещё пытался разжать его пальцы.
Сопротивляешься, гад? В бога, душу, мать!
Крепкий удар в челюсть отправил капитана Челси прямо в костёр, откуда он выкатился, что-то нечленораздельно блея о пощаде.
Пощады, говоришь?
Штольман воздвигся над убийцей, выползающим из костра, и снова взял его за грудки. Капитан захрипел, глаза его начали закатываться.
– Яков, отпусти, убьёшь!
Кто-то пытался разжать его пальцы и оторвать от капитана, который уже перестал подавать признаки жизни. Когда тело его обмякло, Штольман выдохнул и позволил себя оттащить.
– Карим, приведи эту мразь в чувство! – резко приказал Миронов, продолжая обнимать зятя за плечи. – Всё, Яков, ты его взял. Успокойся!
Через некоторое время перед глазами перестало прыгать. Штольман начал возвращаться к действительности и различать подробности.
Костёр ещё не успел прогореть. Должно быть, вся драка заняла не так много времени. По ту сторону костра киргиз возился с капитаном, ругаясь на своём языке, но время от времени вставляя русские непечатные слова. Челси протяжно стонал.
Не убил, значит…
Пётр Иванович всё еще не отпускал его, с тревогой заглядывая в лицо.
– Пришёл в себя? Напугал ты меня, признаться! На, выпей. Тебе нужно. – он протянул Штольману фляжку с коньяком.
Сыщик помотал головой. Ярость сменилась головокружением и дурнотой.
– Выпей, говорю! – Миронов продолжал настаивать. – Тебе успокоиться и уснуть надо. А ты ведь не сможешь сам.
– Почему так долго? – прохрипел Яков, понимая, что едва не убил человека, которого обязан был взять живым.
– Так он не один был, – усмехнулся Миронов. – Там, в лесочке, еще пара капкарашек лежит. Чтобы, значит, тебя уж наверняка.
Карим обернулся к ним, зубы блеснули в довольной улыбке:
– Всех кончили, Якоп-мырза! Теперь за Анна-апай поедем. И этот кизяк с собой повезем, – он от души тряхнул связанного капитана Челси.
Кажется, действительно, всё. Нужно успокоиться и планировать дальше.
– Пей! – у Петра Иваныча на все случаи один рецепт.
Но теперь уже и вправду можно.
Яков выпил, ощущая, как коньяк горячим шаром прокатился по пищеводу. А потом голова закружилась ещё сильнее, и глаза сомкнулись сами собой.
*
Он спал и понимал, что спит.
Он шёл по городу, город был смутно ему знаком. Помпезные дома английской застройки. Но это Индия, он уверен.
Он двигался к цели, цель была уже близка – особняк из серого камня, с эркерами и колоннами.
Цель была близка, и всё же что-то было не так. Знакомый женский голос тревожно твердил ему:
– Яша, обернись! Обернись!
Но обернуться никак не получалось…
Штольман вскинулся на кровати, понимая, что только что во сне видел Анну. Точнее, не видел, только слышал. И всё равно, она была там! И она о чём-то пыталась его предупредить.
Сыщик никогда не верил в вещие сны. Но он уже не раз имел случай убедиться, что между ним и любимой женщиной существует непостижимая связь, позволяющая чувствовать друг друга на расстоянии.
Он потёр лицо ладонями и сосредоточился, вспоминая сон.
Город. Что за город? Похоже на Калькутту.
Да, ведь ему и надо в Калькутту.
Сейчас он был в Агре. Накануне они доставили капитана Челси к полковнику. И Штольман порадовался, что на нём самом осталось достаточно следов борьбы, включая порез на плече. Иначе ему трудно было бы доказать обвинения, возводимые на британского офицера.
Впрочем, Челси запираться не стал. Он был уже очень слаб. Врач констатировал, что Штольман порвал ему селезёнку. Жить капитану оставалось несколько часов.
Допрашивали в присутствии полковника Робинсона. Новостей для себя Яков особых не услышал. Всё было примерно так, как он и предполагал. Задумав вернуть рубин, бедняга Бэрбидж обратился к своему старинному приятелю Ральфу Челси, служившему в колониальных войсках. А у капитана немедленно созрела идея завладеть сокровищем самому. Подробности расследований Слимана были на слуху среди офицеров в Бенгалии, это навело его на мысль обставить убийство как нападение душителей.
Оставалось выяснить лишь одно:
– А где рубин? Куда вы дели рубин?
И тут на разбитых губах умирающего проступила ехидная усмешка:
– Он у моей любовницы. В Калькутте.
Полковник презрительно и гневно дёрнул подбородком, но всё же спросил:
– Кто ваша любовница, Челси?
– Ваша жена, сэр! – выдохнул капитан, и на лице его появилось выражение глубокого удовлетворения.
Полковник Робинсон владел собой лучше русского сыщика. Он пальцем не коснулся умирающего преступника. Ральф Челси умер через два часа.
А ещё через час Робинсон попросил Штольмана зайти к нему. Кажется, за этот час он постарел на десять лет.
– Вы поедете в Калькутту, – веско произнёс полковник, не глядя на сыщика.
Яков Платонович молча кивнул головой.
– Вы найдёте там камень.
Штольман кивнул снова.
– Передайте ей, чтобы она убиралась, куда захочет, – отчеканил полковник. – Если я застану её, когда вернусь, её будут судить.
Нина Аркадьевна никогда не умела остановиться вовремя. Получается, что Якову снова придётся её спасать. По крайней мере, сейчас его попросили это сделать.
Одна беда: у него никогда не получалось спасти Нежинскую от нее самой. Но попытаться он обязан.
Снова.
========== Оглянись! ==========
– Яша, оглянись, прошу тебя! Оглянись!
Родной голос звал, бередил душу, рождал чувство выматывающего бессилия. Штольману случалось видеть кошмары, но этот был один из самых тяжких.
Он не видел ни площади, ни дома с эркерами. Он вообще ничего не видел, кроме тумана, в котором двигались какие-то неясные тени. Но Анна умоляла оглянуться. Он делал над собой усилие… и тут же просыпался. Потом монотонный стук колёс снова нагонял дрёму, и он проваливался в сон, изо всех сил сопротивляясь, потому что знал – кошмар повторится. Он толком не спал трое суток, измученное тело упрямо требовало отдыха.
Что её так пугало? О чём она пыталась его предупредить?
В который раз вырвавшись из тревожного сна, он потёр лицо, надеясь проснуться окончательно. Потом украдкой огляделся. К счастью, ничьё внимание не привлёк его безумный вид, запалённое дыхание, блуждающий взгляд. Попутчики мирно спали рядом. Весь вагон был погружён в сон. И, кажется, никто не бился, как он, в силках удушающего кошмара.
Всё спят, значит, ему пришла пора бодрствовать. Наступало самое опасное время. Если за ним по-прежнему идёт охота, сейчас охотникам предоставляется едва ли не единственная возможность. Интуиция подсказывала сыщику, что со смертью Челси и троих его подручных опасность для него, отнюдь, не миновала. А интуиция – вещь в его ремесле крайне полезная.
Спать, сидя на жесткой скамье Калькуттского экспресса, было чертовски неудобно. Через двое суток пути всё тело жаловалось. Можно было, конечно, взять купе первого класса и путешествовать с комфортом, но Штольман принёс комфорт в жертву безопасности. Одинокого путешественника в запертом купе убить куда проще, чем в заполненном людьми общем вагоне.
Он с трудом уговорил Петра Ивановича и Карима остаться в Бхаратпуре, сам отвёл их в заброшенный город и показал загадочный храм, служивший тайным убежищем Калидасу. Ему было спокойнее осознавать, что они находятся рядом с Анной и смогут прийти ей на помощь, если понадобится. О себе он и сам позаботится.
Пётр Иванович долго спорил и сомневался. Кажется, та ночная схватка что-то изменила в их отношениях. Штольману было недосуг в этом разбираться, но какой-то новый нюанс возник. Пётр Иванович стал говорить ему «ты». И начал о нём тревожиться. Он окончательно сбросил маску фата, приоткрыв краешек завесы над своей жизнью бродяги и авантюриста. И многое стал решать на правах старшего.
Разница в возрасте у них едва ли была большой. Десять-двенадцать лет, если Якову не изменяло зрение. Точнее он не знал. Прежде отношения с дядюшкой Анны Викторовны строились у него на основе уважительного нейтралитета, где право старшинства в принятия решений по традиции принадлежало сыщику – с того самого дня, как он познакомился с Петром Ивановичем в «деле утопленниц».
Но с какого-то момента после той суматошной ночи Миронов решительно присвоил себе право заботиться о его здоровье и безопасности. Право, которым Штольман никого не наделял уже много лет, но Миронову это было безразлично. У Якова просто появился дядюшка – не просто родственник жены, а близкий человек, который печётся о его благополучии. Это было ново, неожиданно… и не сказать, что неприятно. Штольману всегда нравился младший Миронов. Чутьё подсказывало, что коротая в бездействии время в доме брата, он был там явно не на месте. Почему же не уезжал? Пётр Миронов скитался по городам и весям большую часть своей жизни, и никто толком не знал, чем именно он занимается. А потом вдруг застрял в Затонске, хотя его многочисленные эскапады говорили, как ему там тесно и скучно.
Анна Викторовна однажды обмолвилась при нём, назвав дядю своим самым лучшим другом. Штольмана тогда кольнула непрошеная ревность оттого, что его самого не наделили этим званием. Теперь он хорошо понимал, что это была правда. Отношения с ним были для Анны вечной маетой, попыткой добиться уважения, доказать свою значимость – бог знает чем ещё! А Пётр Иванович просто был всегда рядом с ней, деля все её тревоги, сопутствуя в авантюрах, служа поверенным всех её девичьих тайн. Было у Штольмана подозрение, что и сердечная привязанность Анны Викторовны к начальнику сыскного отделения для дядюшки не была ни предосудительной, ни тайной. И много раз Пётр Иванович служил посредником, устраивающим свидания сыщика со своей любимой племянницей. Особенно помнилось, как в начале зимы, когда Анна Викторовна захворала, а прибежавшего навестить Штольмана решительно выставила Олимпиада Тимофеевна, Пётр Миронов беззаконно провёл его к больной, хотя в доме Мироновых Яков Платонович давно уже считался персоной нон-грата. Родители пеклись о приличиях, а дядюшка просто знал, что эта встреча будет для Анны лучшим лекарством.
Штольман уже не раз мысленно покаялся за то, что про себя именовал Петра Миронова бездельником и бонвиваном. Полтора года выдержал в Затонске дядюшка только ради Анны Викторовны.
На это же он надавил, уговаривая дядю остаться рядом с племянницей и позаботиться о её безопасности.
– Карима хотя бы с собой возьми, – пробормотал Миронов, явно сдавая позиции.
Но Яков отказался и от этой помощи, доказав, что в поезде, среди людей он будет в большей безопасности, чем Пётр Иванович в одиночку посреди джунглей.
Сам киргиз, кажется, разрывался на части, не зная, что решить. Штольман просто не дал ему возможности принять какое-то решение, поднявшись и двинувшись прочь. Окликать и останавливать его в двух шагах от княжеской охраны они не стали.
В первые сутки пути ему казалось, что тревожился он зря. Никто не проявлял явного интереса к одинокому пассажиру с заросшим, покрытым ссадинами лицом, но в приличном европейском костюме. И всё же интуиция подсказывала, что игра еще далеко не закончена.
Слежку он заметил на второй день. Кто-то всё время держался за его спиной – он успевал ухватить боковым зрением, но когда поворачивался, то не обнаруживал ничего подозрительного. Будь жив Лассаль, Яков бы поклялся, что с таким искусством мог вести наблюдение лишь он один. Лассаля больше не было. А за ним кто-то всё время следил. Враждебный взгляд холодил ему спину.
Штольман сделал над собой усилие и расслабился, не позволяя себе повернуться, чтобы посмотреть, кто именно за ним следит. Пусть лучше преследователь думает, что он ничего не замечает. Это даст Якову преимущество в решающий момент. Если верить Анне, решающий момент должен был наступить возле того серого дома с эркерами. Яков Платонович был уверен, что это дом полковника Робинсона.
Итак, ему предстояло снова иметь дело с Ниной. Видит бог, к этому у него не было ни малейшего желания.
Когда-то Аня очень ревновала его к Нежинской. Наверное, с того самого дня, как впервые услышала о ней. Яков помнил тот неловкий допрос, который учинила ему смешная девочка с пушистой косой, уже тогда знавшая, что он – её суженый, а потому с пристрастием относившаяся ко всем подробностям его прошлой жизни. Разумеется, он ничего не ответил ей тогда. Ни тогда, ни позже. Потому что было слишком сложно объяснить, чем для него была госпожа Нежинская.
*
Когда они познакомились с Ниной, Штольман шёл по следу – едва заметному, исчезающему следу, ведущему куда-то наверх. Дело, на первый взгляд казавшееся банальной уголовщиной, на поверку вышло куда серьёзнее. Кто-то, не стесняясь, торговал дипломатическими секретами Российской империи. Сейчас Яков знал, что это был один из Великих князей, мог даже имя назвать, но в тот момент он был ещё далёк от разгадки. А все найденные им нити заговора обрывала чья-то умелая рука, стоило ему лишь коснуться этих нитей. Дело расползалось, как гнилая рогожа, а Штольману всегда мучительно давалась невозможность узнать правду. И обычно он доискивался истины, даже в тех случаях, когда официально доказать ничего не мог, это знание давало ему моральное удовлетворение. Отчаявшись от понимания, что кто-то из тех, кому он докладывает результаты, подчищает грязь, не давая ему добраться до центра паутины, Яков просто перестал информировать кого бы то ни было о своих шагах. И с этого момента дело двинулось.
Сейчас он понимал, что останавливал его, скорее всего, сам Варфоломеев. Полковник хорошо знал, кто стоит за всем, держал его под своим присмотром, прекрасно осознавая, что ничего поделать с ним не может. Он просто разрушал связи, создаваемые заговорщиками. Те самые связи, которые находил ретивый Штольман. Яков был уверен, что если бы его поставили в известность, он сумел бы не перейти черту, вторгаясь в дела царствующей фамилии. Беда в том, что никто его предупреждать об этом не собирался. Он был нахальной пешкой, упрямо пробирающейся на ту строну доски, чтобы объявить шах и мат. Каким чудом он так легко отделался тогда?
