Текст книги "Здесь гуляет смерть (СИ)"

Автор книги: Astery

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Да иди ты сюда, чё встал?! – раздалось низким раздражённым голосом.

Я аж охуел. Он говорит со мной?

– Да шевелись! Девчонку надо забирать!

Девчонку? Софу? Из-за облаков вдруг показалась полная золотая луна. Внутри меня стало что-то прорываться наружу. Неприятные ощущения и даже боль охватили меня, я рухнул на пол, часто дыша и чувствуя, как зубы заостряются, как изменяется всё тело. Через какое-то время я поднялся и упёрся головой в потолок. Я был весь в чёрной шерсти, тело было непривычно большим. Я увидел себя в зеркало. Мне стало как-то странно. Восторг смешивался с разочарованием. Мощное туловище, мускулы, огромный рост, и совсем не к месту затесавшееся круглое пузико, как у беременного. Я вздохнул. Надо что-то с этим делать.

Я услышал тихий вой. Этот голос… Софа! Моя девочка! Чуть не разбив нахрен окно когтями, я кое-как его открыл и выскочил на улицу. Там на меня прыгнул бета, в момент оказавшийся рядом, и прижал к земле лапой.

– Слушай сюда, – рычал он. – Сейчас ты идёшь за мной и делаешь то, что я скажу. Иначе убьют и тебя, и меня, и девку.

– Уйди! – я спихнул его с себя и оскалился.

Он фыркнул.

– Драться хочешь? Я уложу тебя, ты ведь понимаешь.

– Убил десятки людей, ты чуть не убил меня, ты Софу чуть не выебал, и сейчас реально думаешь, что я спокойно буду тебя слушать?

– По-моему твоя работа в этом и заключается. Спокойно и бесстрастно выслушивать всяких отморозков, чтобы выносить им справедливое наказание, а не вершить самосуд.

– Ты… ты знаешь, кто я?

– Рафаил Гранде, шериф местной полиции. Тридцать лет, живёшь один после переезда родителей, три года назад вернулся из Сиэтла и был назначен на этот пост.

– Это все в городе знают.

– А, мне продолжать? – ухмыльнулся он. – Ладно. С двадцати шести влюблён в Софию Флейм, когда после долгой разлуки увидел её на третьем курсе полицейской академии, где сам отучился. В академии был одним из самых сильных учеников, учителя тебя хвалили. С родителями отношения складывались не очень, они хотели, чтобы ты стал врачом.

Я аж потерялся. Откуда… кто он?

– Иногда ты до омерзения принципиальный, – продолжал бета. – В Сиэтле, пока ты был офицером, тебе предлагали деньги, чтобы ты снял обвинения с какого-то парня, что пытался изнасиловать девушку. Ты отказался даже тогда, когда были угрозы. Благородно конечно, но порой аж противно, настолько правильным ты кажешься. А ведь мы оба знаем, что ты делал с Флейм во время обращения. – он увидел растерянность, вину и страх в моих глазах. Видимо, ему это нравилось. – Ты наверное не помнишь или не видел, но она очень долго плакала, когда ты драл её во все дыры, зная, что она не даст отпор, потому что любит тебя. Или потому что слабее.

– Хватит!

– Как ты думаешь, если она понесла, будет ли ваш ребёнок служить ей вечным напоминанием о тех ужасных днях, когда ты насиловал её?

– Заткнись!

– Пусть она и ластится к тебе, в глубине её души навсегда поселился страх, что тёмная часть тебя однажды вернётся, и кошмар продолжится. И это ты в этом виноват.

– Я? Я?! Я виноват?! А кто меня укусил?! Из-за кого я стал таким?! Кто рвал людей на части?! Кто убивал?! Из-за кого мы потащились в лес той ночью?!!! Да, я мразь и выродок, я изнасиловал беззащитную невинную девушку, я сам это знаю! Но это случилось, потому что ТЫ меня укусил!!!

Бета помолчал, слушая мою гневную тираду с бесстрастной ухмылкой. Он смотрел на меня большими зелёными глазами и о чём-то думал.

– Я не хотел тебя кусать и делать таким же, – сказал он наконец. – Я просто хотел сломать тебе плечо. Кто ж знал, что ты будешь упираться?

– Ты угараешь? – у меня дёрнулся глаз. – Ты издеваешься?

– Слушай, ладно, да, я виноват. Я безжалостный убийца, и возможно, когда меня поймают, люди ворвутся в участок и сами меня линчуют, я не буду упираться. Возможно. Но сейчас надо потерпеть друг друга несколько часов и забрать рыжую. Потом можешь орать и материть меня сколько угодно. Идём. Только будь тише, не привлекай внимания.

Он пошёл в сторону леса. Я уставился ему в спину. Стоило бы броситься на него сейчас, перекусить шею, и покончить со всем этим кошмаром. Но тогда я вряд ли найду мою Софу. Он похоже знает, где она. И раз уж ему нужна помощь, там опасно. Вздохнув, я резонно рассудил, что нужно пойти с ним. Он не смог убить меня в первый раз, в полнолуние, наверное не убьёт и сейчас. Я не могу умереть. Нельзя. Я пошёл за ним. Некоторое время мы двигались молча, пока я случайно не запнулся и не свалил сухое дерево.

– Осторожней, тут корни везде, – равнодушно сказал оборотень, перепрыгивая поваленный мною ствол.

Я прыгнул следом.

– Где она? – спросил я, ибо тишина была невыносимо напряжённой.

– У людей, которые жаждут смерти таких как мы.

– Можно поменьше пафоса и побольше внятности?

– Можно. Слышал про Ван Хельсинга?

– Слышал.

– Этот человек сотнями убивал подобных нам. Вампиров, некромантов, ведьм, оборотней, русалок… всех не перечислить. Судя по твоему выражению морды, ты сейчас думаешь, что я полоумный? Посмотри на свои лапы и реши, лгу я, или нет. Кроме нас есть ещё полно других видов существ, только они прячутся. Времена идут, а люди всё так же боятся неизвестного. А мы боимся их. Так вот, Ван Хельсинг. Когда он был немного не в том возрасте, чтобы шататься по старым замкам и лесам, он умудрился обзавестись сыном, что продолжил его род и занятия. Прошли века, их семейка расплодилась. Они продолжали истреблять нас, держа всё в тайне. Они научились находить нас и зверски истязать. Когда-то давно они пришли в деревню, где я жил. Мы никого не трогали. Мы охотились на оленей и лосей, людям мы никогда не вредили. – его взгляд стал тяжёлым, наполненным болью и скорбью. – Они убили их. На моих глазах. Я слышал, как кричит моя жена, как плачут дочь и сын. Меня держали на серебряной цепи в серебряной клетке, чтобы я не мог их спасти. Мою стаю перерезали. Мой альфа до последнего вздоха пытался защитить детёнышей, своих и чужих. Какой-то перепуганный криками и кровью мальчик освободил меня и умолял, чтобы я прогнал плохих людей. В ярости я перегрыз их всех. И виноватых и невиновных. Я остался один.

Неожиданно для себя я ощутил сочувствие. Он лишился всего, семьи, друзей, дома, он видел, как убивали его родных… Я не знал, что говорить.

– Мне жаль, – тихо сказал я.

– А мне нет. Больше века прошло, я уже ничего не чувствую.

– Но если… но почему ты хочешь спасти Софу? Или ты идёшь не ради спасения, а чтобы отомстить?

– Это тоже. Но рыжую спасти надо. Вы двое теперь одного вида, и вероятнее всего, скоро станет одним оборотнем больше.

– В… в смысле?

– Не тупи. Она беременна.

– П… правда?! Стой, почему ты уверен?

– Запах течки прекратился. Так бывает, когда волчица понесла.

– Я стану папой!

– Мгм, поздравляю.

– Стой, так ты хочешь её спасти, потому что она беременна? – я недоверчиво на него посмотрел. – Ты недавно зверски убил беременную женщину.

– Женщину, а не оборотня. Людей мне не жаль. А вы с рыжей сможете продолжить наш род. Я не уверен, но скорее всего нас осталось очень мало. Нас и вампиров найти легче всего. И к нам особой жалости Хельсинги не проявляют.

– Почему ты, зная, что есть я, пытался изнасиловать её?

– Я не собирался её насиловать. Я хотел увести её отсюда подальше, когда увидел, что в городе появился потомок Ван Хельсинга.

– Вы с ней подрались!

– Не я виноват, что она паникёр и истеричка. Я просто вошёл, взял её за шкирку, и…

– Не продолжай, – протяжно вздохнул я. – Я уже понял, что манерностью ты не отличаешься.

– А должен? Я волк. Нахуя волкам манеры?

– Хотя бы для того, чтобы не вламываться в дома к спящим беременным.

Он закатил глаза и промолчал.

– Погоди, а что за потомок Ван Хельсинга? – спросил я.

– Та белобрысая, что рядом с тобой в участке трётся.

– Сесилия? – изумился я. – Радригес?

– Опять имя сменила, – хмыкнул оборотень. – Она кстати подозревает, что ты оборотень. Потому и клеится, чтобы сблизиться и проверить. Флейм у неё в доме. Скорее всего там есть подвал, она сидит там, из-за этого запах плохо слышно. В доме полно серебра, так что надо быть аккуратней.

– Что значит «сменила имя»? Как её по-настоящему зовут?

– Гэбриэл Ван Хельсинг. Я с ней уже встречался. Пару лет назад она ловила меня в Мексике. Как видишь, не поймала.

– Она убьёт Софу?

– Пока ещё нет. Она хочет, чтобы рыжая завывала и звала тебя и меня. Гэбриэл знает, что нас тут три. Она знает кто ты, но не знает, кто я. Когда мы будем в её доме, человеческий облик принимать не вздумай. Иначе тебя легче ранить. Сделаем так, окружим дом с двух сторон. Через окна влезем внутрь, белобрысую отвлеку я, а ты заберёшь свою булочку.

– Т-ты и это знаешь?!

– Я много чего знаю.

– Да кто ты такой?!

Он вздохнул.

– Я оборотень, который много слышит.

– Пиздец содержательно.

– Да.

Теперь вздохнул я. Ответа я от него не добьюсь, он отвечать будет невнятно и непонятно.

– Слушай… сколько тебе лет?

Он задумался, будто стал вспоминать.

– Гм. Раз, два… тридцать… семь… двенадцать… сто сорок шесть.

– Ты бессмертен?

– Не совсем. Оборотни не умрут от старости, их могут только застрелить или заморить голодом. Мы можем считать себя бессмертными до тех пор, пока серебряные пули не угодят нам в лоб или сердце.

– А ножи?

– И ножи.

– А что ещё могут оборотни? Софа говорила, что забирать чужую боль.

– Да. Некоторые могут исцелять. Мы сильные, быстрые, хорошо видим и слышим, в моей стае была одна волчица, которая умела выращивать цветы и ягоды. Мы ладим с природой, потому что сами по большей части звери. Можем понимать некоторых других зверей. В основном хищных. Ещё мы можем ходить по стенам.

– Скажи мне одну вещь. Это ты укусил Софу?

– Нет.

– В см… а кто?!

– Я не сказал, что кроме нас троих больше оборотней нет. Я пришёл сюда чуть больше трёх лет назад, где-то за полгода до твоего приезда. Я чувствовал, что тут есть волчица, и мне было странно, что она особо не охотится. Собственно, она мне не особо мешала.

– Ну то есть, ты тупо вломился на её территорию?

– Получается так. И мне не стыдно. Я же не вредил ей. Мы просто существовали рядышком. Каждое лето она уезжала, так что я не мог сделать с ней новых волчат. Не успевал её поймать.

– Мне очень хочется откусить тебе лицо.

– Мне тоже много чего хочется.

Я раздражённо простонал. Вскоре мы пришли к небольшому домику.

====== Пожар ======

Вскоре мы пришли к небольшому домику. Он стоял на окраине города, близко к лесу.

– Пошли, – тихо произнёс бета. – Только попробуй шуметь, я тебе твоё брюхо вспорю и живьём выпотрошу.

Я рыкнул.

– Или я тебя.

– Ой, да, конечно.

Тут он замер и принюхался. Я тоже. В воздухе был слабый запах крови. Бета низко зарычал.

– Надо торопиться. У неё идёт кровь.

– Блять!

Я кое-как открыл окно когтем и влез в дом. Оборотень запрыгнул за мной, залез на потолок и направился к двери комнаты, в которой мы были. Это оказалась одна из спален. Бета посмотрел на меня и подозвал лапой.

– Тащи свою жирную жопу сюда, чё тупишь?!

– Я не умею по стенам лазать!

– Берёшь и идёшь, тут ничего сложного!

Сглотнув, я сделал шаг вверх по стене и не упал. Офигеть! Я могу ходить по потолку! Я полез наверх и двинулся за бетой. Мы тихо вышли из спальни и полезли выше, к потолку в коридоре. Бета жестом приказал мне стоять на месте, а сам ворвался в ближайшую комнату. Послышался тихий сдавленный стон и хруст. Через минуту он вышел. Его морда и лапы были в крови. Подобное он проделал с несколькими комнатами. Я же принюхивался и старался понять, в какую сторону двигаться, чтобы найти Софочку. Запах крови шёл впереди коридора, я тихо направился туда. Оборотень пошёл за мной. Мы прошли до дверной арки, и бета, оскалившись, резко ворвался в неё. Раздался лязг и удары. Выстрел, и оборотень взвыл. Я запрыгнул в коридор. Он вёл к небольшой двери, а слева от арки располагалась кухня. Зажёгся свет. Бета валялся у стены, рыча и прижимая к себе простреленную левую лапу, а в нескольких метров от него стояла Сесилия. Верней, Гэбриэл. В руках она держала револьвер. Судя по раненому оборотню, там серебряные пули. Девушка властно ухмыльнулась.

– Позвала всё-таки. Ваша сучка не такая бесполезная, как я думала.

– Где она?! – прорычал я.

Она смотрела на меня и продолжала ухмыляться. Она не понимает.

– Кто у нас ты? – сказала блондинка, показав на меня дулом. – Рафаил, ведь так? За Софочкой пришёл?

– Ищи её бегом, – сказал мне бета, поднимаясь. – Я займу эту паскуду.

– Ты же ранен!

– Бегом!!! – рявкнул он, встав и ощетинив шерсть.

Бета вытолкнул меня в коридор, а сам бросился на Гэбриэл. Решив, что нужно забрать Софочку, а уже потом в случае чего ему помочь, я добежал до двери, которая была в конце коридора. Вышиб её и увидел лестницу, ведущую вниз. Подвал! Я сбежал по ступенькам и нашёл ещё одну дверь. Эта была массивнее, выбивал я её с минуту. Она наконец сорвалась с петель и вместе с дверью я рухнул на пол. В глаза ударил ослепительно-яркий свет больничных ламп. Это было просторное помещение с белыми стенами, поделенное напополам прозрачной стеной с круглыми отверстиями для воздуха, внутри была решётка. Там, за стеной и решёткой я увидел небольшое пухленькое тельце в изорванных остатках одежды и в крови. Софочка! Я подскочил к стене и стал бить по ней лапами.

– Софа! Софочка! Милая!

Я разбил стену и подскочил к решётке. Прикоснувшись к ней, я взвизгнул. Серебро. Бёдра Софочки были в крови, сама она лежала в клетке на цепи. Моя бедная, моя беззащитная, почему с тобой уже в который раз обращаются как с животным? Я нервно ходил перед прутьями, соображая, что делать. Софа, видимо, была без сознания. В нос бил запах её крови. Мне стало страшно. Она же в положении, а тут у неё кровь между бёдер течёт… у неё выкидыш? Её избили? Страх смешивался со злостью. Потоптавшись на месте, я взял выбитую дверь и приставил к двум серебряным прутьям. Через неё не должно обжечь, я надеюсь. Я отошёл подальше, разогнался и со всей дури влетел в преграду. С режущим уши скрипом и лязгом, прутья поддались и рухнули на пол. Я подскочил к клетке. Потолок и пол были не из серебра, а из чего-то другого. Либо из бетонных плит, либо из подобного материала. Я просунул лапу сквозь серебряные прутья, упершись в днище, а второй стал толкать потолок. Пыхтя и скрипя зубами я выдрал с корнем потолок вместе со стенками и отшвырнул в стену. Расцарапал ошейник и придвинул к себе лапой Софочку. Она еле-еле дышала, рукой держалась за животик, кровь уверенно текла из половых органов. Я взял её на руки, полизывая лоб и щёки, стараясь забрать её боль, и рванул наверх. Когда я выскочил из подвала, я увидел, что на полу было что-то разлито, стоял запах железа и керосина, а потрёпанные бета и Гэбриэл стояли друг напротив друга. Блондинка была взлохмаченной, с чужой и своей кровью на волосах, с расцарапанной щекой, в руке она сжимала нож, на поясе висел ещё один револьвер. Бета был весь изранен, расстрелян и потаскан. Он увидел меня и Софу. Нахмурился.

– Беги вместе с ней в больницу. Сейчас начнётся выкидыш.

– А ты?

– Просто не дай умереть им! Я не хочу сдохнуть ради того, чтобы мой вид вскоре тоже исчез!

– В смысле «сдохнуть»?! Я могу помочь!

Тут в меня прилетела серебряная пуля. Попала в бок. Я взвыл от жгущей и нестерпимой боли. Бета толкнул меня к окну, падая в которое я увидел, как в его простреленной лапе мелькнула зажигалка. Я рухнул на землю, держа на себе окровавленную булочку. Мгновенье. Тихое «чирк!». И во всём доме вспыхивает пламя. Выстрелы. Я не знал, должен ли я постараться его спасти, но судя по грохоту падающего тяжёлого тела можно догадаться, что спасать уже некого. Я слышал, как Гэбриэл носится по коридорам, стараясь сбежать из горящего дома. И слышал её крики. Я убегал, прижимая к себе Софу, и слышал это всё. Я совсем не знал этого бету, я даже имени его не спросил, и мне было жаль, что он умер. Я прибежал к себе домой, превратился в человека и дрожащими руками уложил Софочку на кровать. Я рухнул рядом, ибо стоять из-за пули было очень тяжело. Я вызвал врачей. Когда они приехали, меня с булочкой забрали в больницу. Там её увезли в одну палату, а меня в другую, в операционную. После операции я проснулся поздно утром. Мне вынули пулю, что-то где-то зашили, я не слушал. Я рвался к Софе, меня пытались удержать двое крепких санитаров, а я всё упирался. В конце концов они сдались и пустили меня. В палате пышечка лежала под белым одеялом. Я спросил у врача, как она. Он сказал, что ребёнка сохранить удалось, но беременность вполне вероятно будет тяжёлой, нужно будет постоянно наблюдаться и пить вёдра витаминов. Я кивал, что-то бубнил в ответ, садясь к Софе и держа за руку. Моя милая, любимая, моя ватрушечка, открывай глазки, ну же. Пока я ласкал спящую девушку, я слышал, как по телевизору в коридоре говорили о случившемся ночью пожаре. Выживших нет. Полиция будет заниматься расследованием о вероятном поджоге. Конечно будет, что нам ещё-то делать? Убийства прекратились. Бета умер, чтобы мы жили. Он отомстил. И умер, жертвуя собой.

Комментарий к Пожар Извиняюсь, что глава получилась маловата, я честно старалась сделать её побольше и эпичней

====== Всё кончено ======

Солнечные лучи упали на волосы Софы. Какая она красивая в такие моменты. Настоящее пламя. Она вздохнула и тяжело открыла глаза.

– Р… Рафи? – тихо сказала она.

– Да, это я, – закивал я, наклоняясь и целуя её. – Я здесь, любимая.

– Милый, – она прильнула ко мне и зажмурилась. – Там… мне… я…

– Чшш, всё хорошо, ты больше не там. Я с тобой, моя пампушечка. Всё закончилось, булочка.

– Ты был прав… у-у нас ребёночек… т-только у меня…

– У тебя всё в порядке, ребёночек жив.

Она посмотрела на меня добрыми светлыми зелёными глазами, нежно улыбнулась и прильнула к моей ладони щёчкой. Закрыла глаза, из которых скатились две крошечные слезинки.

– Я тебя люблю, пирожочек, – прошептала она.

– А я люблю тебя, пышечка, – так же тихо ответил я, лаская её.

Прошло с две недели. Дело о жестоких убийствах людей было закрыто. Я написал, что убийца проник в дом Сесилии Радригес, чтобы лишить жизни, но произошло возгорание, и оба погибли. Софе я рассказывал это понемногу, чтобы она не волновалась лишний раз. Она мне теперь казалась ещё более хрупкой и уязвимой. Вернулась её семья. И когда они с матерью затеяли семейный ужин, на котором буду и я, я долго стоял перед шкафом и рассуждал, что бы надеть, чтобы выглядеть стройнее и чтобы живот казался меньше. Я знаю, что чтобы выглядеть худее, надо похудеть, но ужин сегодня вечером, а худеют долго. Вдобавок, меня очень волновал её отец. Вдруг он не захочет отдавать за меня Софочку? Я же чуть его в могилу не свёл. Я вздохнул, пялясь на висящие на плечиках шмотки.

– Рафи? – раздался голос вошедшей в спальню Софы. – Милый, ещё не оделся?

– Что надо надеть, чтобы выглядеть в глазах твоей семьи более презентабельно?

– Знаешь, ты даже в домашнем сама презентабельность, – похотливо улыбнулась она, покусывая губы.

– Ну я серьёзно.

– А я нет? Ты у меня такой высокий, статный, в меру упитанный импозантный мужчина.

– Спасибо за «импозантного мужчину», но вот упитанный я сверх меры, давай честно. И по-моему, у статных людей не должно быть вот этого вот, – я похлопал себя по животу. – Я скорее уставший от жизни пузатый шериф.

– Мой любимый пузатый шериф, – она подошла ко мне и поцеловала. Положила руки мне на брюхо и стала его поглаживать и аккуратно ощупывать, проверяя, потолстел ли я. Судя по довольной улыбке, потолстел. – Чей-то шикарный авторитетный животик подрос.

– Я даже знаю, чей. – я резко наклонился и чмокнул её в пузико.

– Я тоже, – Софа обняла меня за живот.

– Тебя не тошнит, пампушечка?

– Нет. И не переводи тему. Мы же договаривались, если я слишком засмущала – просто скажи.

– Не то, чтобы слишком, можно ещё немного, – пробубнил я.

Она ласково улыбнулась и чмокнула мою щёку.

– Мой самый любимый и самый красивый мальчик.

– Твоему мальчику не мешало бы на диете посидеть, – вздохнул я, понимая, что всё равно надо это сделать. Я стану отцом, должен же я быть в состоянии играться и гулять с ребёнком, а не спихивать всё на Софочку, пока сам разожрусь до такой степени, что встать не смогу.

– Мм, но ты же такой толстенький, такой кругленький, ну куда тебе – диета? И долго, и сложно, и не вкусно, и вообще нельзя организм стрессу подвергать. Особенно твой, любимый, – она нежно похлопала меня по животу и принялась его массировать и гладить. – Ох, урчит. Проголодался?

– До ужина потерплю.

– Даже перекусить не хочешь?

– Ну…

– Пойдём, – улыбалась Флейм. – Внизу котлетки ждут.

– Софа, – я взял её за руку, что лежала у меня на пузе.

– Что, сладенький?

Я тебя люблю. После насилия, боли, оскорблений, домогательств, крови и ран, что тебе пришлось пережить и получить, я так волнуюсь за тебя, моя пампушечка. Я обещаю, милая, я всегда буду тебя оберегать. Моя ласковая, заботливая, любящая, понимающая, добрая, мягкая, умная, приятная, интеллигентная, красивая, чувственная девочка. Я всегда буду с тобой, Софочка. И никогда никому не отдам. Пускай наш ребёночек будет таким же добрым и прекрасным как ты, моя огненная любовь. Я улыбнулся, видя её открытый и готовый выслушать взгляд.

– Да так, ничего. Пойдём, перекусим.

====== Эпилог ======

Восемь лет спустя

Я носился по дому, стараясь не дать рухнуть с потолка плодам нашей с Софочкой любви, наедине с которыми милая жена беспощадно оставила меня, пока сама пошла проветриться.

– Папа, я кушать хочу!

– Папа, когда мама уже придёт?

– Папа, он опять съел салфетки!

Мне хочется плакать. Я конечно знал, что быть отцом семейства – очень сложно, но в голове это было более терпимо и радужно. Я очень люблю своих детей, как и Софочку, правда, но мне порой так хочется просто закрыться в спальне минут на триста и посидеть в тишине. И это притом, что с детьми меня попросили посидеть всего третий раз за месяц, пока Софа нянчится с ними каждый день. Боюсь представить, откуда у неё столько терпения.

Я рванул на кухню, где на полу сидел наш младшенький и тянул в рот салфетки.

– Дарон, нет! – вскрикнул я, подскочив к ребёнку и стал вынимать из его рта бумагу. – Выплюнь бяку, сынок, не надо её есть!

Благо, он само спокойствие и не капризный, в отличие от нашего старшего, и послушно выплюнул салфетки. Нашим первым троим детям по семь лет, Дарону годик. Я когда узнал, что у нас тройня родилась, я чуть не умер сначала от шока, потом от страха, потом от восторга, а потом от бессонницы. Было очень страшно первое время брать детей на руки, я сильно переживал, что сломаю им что-то, надавлю и сделаю больно, тем более – уроню. Старшим родился сын, Верд, через четыре минуты дочь, Амнерис, и ещё через семь минут второй сын, Данте. Несмотря на то, что они тройняшки, они не близнецы. Данте и Верд мало того, что отличаются внешне, так ещё и характеры очень разные. Первенец нагловатый, упрямый, конфликтный по отношению к Амнерис, а Данте покладистый, спокойный, скромный, больше любит мать и Дарона. Он часто помогает Софочке с братиком сидеть, постоянно старается заботиться о них и обо мне. А Амнерис больше занята тем, что ругается с Вердом, они часто дерутся, и дочь, сознавая, что она девочка и её бить как бы нельзя, всякий раз, когда брат дёргает её черные волосы или щипает, сразу вопит: «Папа, а Верд меня бьёт!».

Ко мне прибежал Данте и протянул руки.

– Папа, дай братика. Он кушать хочет.

– Я сейчас ему смесь сделаю, сможешь накормить?

– Да, мама меня научила.

– Зашибись, секунду.

Я резко нафигачил смесь ребёнку, дал бутылочку и младшенького Данте, чмокнул обоих в макушки и пошёл к старшим. Они бегали по потолку и орали друг на друга.

– Ты толстый!

– А ты тупая!

– Верд! – прикрикнул я. – Амнерис! Живо успокоились!

– Она первая обзывается! – обиженно защищался пухлый старшенький сынок. Собственно, у нас все дети пухленькие, только дочь любит упрекать в этом старшего брата.

– Ты жирный!

– Амнерис, – нахмурился я.

Она сложила руки на груди.

– Ладно, ты не жирный.

– Я знаю! Чё ты меня обзываешь, а Данте – нет?!

– Данте нормальный. Даже Дарон нормальный. А ты нет.

– Дарону один год!

– Так, слезайте, – встрял я. – Или за хвосты спущу.

Дочь что-то забурчала и полезла спускаться. Верд шикнул и тоже стал спускаться.

– Почему вы не можете жить мирно? – устало спросил я. – Взяли бы пример с Данте и Дарона.

Тут раздался звук открывания двери.

– Детишки! Мамочка вернулась из магазина и купила вам… пакет! – объявил отдохнувший и энергичный голос Софочки. Моя пампушечка вернулась, слава богу, я не один!

– Пакееееееет! Пакет! Пакет, господи, пакет!!! – наперебой завопили радостные дети и ломанулись к матери.

Я пошёл в гостиную. Там Софа взяла младшенького у Данте, который вместе с братом и сестрой понёсся радоваться пакету. Дарон пыхтел и возился с грудью матери, уронив на пол соску и бутылочку. Молока просит.

– Пойдём, покушаем, – она сладко чмокнула ребёнка в пухлую щёчку. Заметила меня и улыбнулась. – Привет, милый. Я вернулась.

– Я вижу, – я подошёл и поцеловал её. – Привет, сладенькая.

– Устал?

– Устал. Благо, Данте у нас хороший помощничек.

– Да. Пойди, отдохни, а мы покушаем. Да, пирожочек? – сюсюкалась она с Дароном. Тот довольно закряхтел, пытаясь освободить грудь от гнёта пуговок рубашки. – Ути ж мой маленький, так проголодался? Ну идём, идём, а папа рядом поспит. Верд, дорогой, разберите продукты пожалуйста, проконтролируй!

– Я главный!!! – победоносный крик раздался из кухни. – Это моя шоколадка, Амнерис!!!

– Их тут три, – вставил Данте.

– Амнерис, малыш, накрой на стол с Данте, пожалуйста!

– Сейчас!

Мы с булочкой ушли в нашу спальню, где я свалился на кровать, а она села ко мне спиной и стала кормить Дарона грудью, пока сын энергично пыхтел и сладко причмокивал.

– Мой милый голодненький волчонок, – ласково сказала Софа, гладя сына по тёмно-рыжей головке. – Чшш, не захлебнись, малыш. Никто не отберёт ведь.

– Ну я бы так уверенно не говорил, – сказал я, придвинувшись и обняв жену.

– Папа шутит.

– Папа жадный.

– Рафи, – вздохнула Софа, чуть улыбнувшись. – Не обделяй младшего сына.

Я кивнул, упёршись лбом ей в спину и вздохнул. Моя любимая булочка. Через какое-то время Дарон наелся и задремал.

– Мой пончик любимый. Накушался и спит, совсем как папочка. – тихо сказала Софочка, укладывая ребёнка в кроватку.

– Папочка так уже год не делал, – заметил я, протягивая руки.

– Но хочет? – булочка улеглась ко мне и обняла за живот. Затем стала настороженно его ощупывать и нажимать, проверяя плотность и толщину. – О, Господи. О, нет!

– Что? – напрягся я.

– Это кошмар, Рафи, ты похудел! Тебя стало совсем немножко, тебя же ветром унесёт!

Я начал смеяться, а Софа продолжала нагнетать и рассуждать:

– Всё, мой любимый муж закончился! Рафи, пончик, тебя срочно нужно откармливать! Хотя какой ты теперь пончик.

– Ага, а кто я?

– Спичка, палочка ватная, балерина…

– Вхавхвх, я-то спичка? Я балерина?

– Ты балерин видел? Их от тебя теперь не отличить, так ты исхудал!

– Я боюсь спросить, ты хоть у одной балерины вот такое видела? – я хлопнул себя по животу.

– Да. У тебя.

Я прикрыл глаза и хмыкнул.

– Я беременная балерина?

– Ты беременная балерина. Моя любимая, – она обняла меня за пузо. – С усохшим пузиком и похудевшими щёчками.

– Софа, давай честно, я за последний год только на пять кило похудел.

– Во-первых, худеть надо постепенно…

– Не наедаясь по ночам.

– … А во-вторых, начало уже есть.

– Было, пока я не набрал семь.

– Ты комплексуешь? Почему? – я со скепсисом прикрыл глаза и провёл руками вдоль полных боков и большого живота. Софа нежно улыбнулась и обняла меня за брюхо, что подросло после рождения детей. Хотя казалось бы, куда уж больше. – Рафи, у тебя четверо детей, которые тебя очень любят с твоим животиком. Они знают, что у них есть большой и сильный папа, который всегда их защитит и всегда будет оберегать. Дарон вообще в восторге от мягкого пузика, ты сам-то не замечал, что он постоянно на тебе засыпает?

– Дарону годик, он и на тебе постоянно спит.

– Но на тебе-то помягче, – она бережно похлопала круглое пузо. – И если серьёзно, то ладно, ты не балерина и не спичка. Но ты правда похудел.

– Спасибо, – я поцеловал жену. Повалил на себя и обнял. – Знаешь что?

– Что, сладенький?

– Мы с тобой как-то давненько гулять не ходили. И в кафе сто лет не были.

Она улыбнулась и чмокнула мою щёку.

– Мой любимый. Сейчас пойдём?

– Одевайся.

Софа метнулась к шкафу. Я же стал вызванивать её родителей, чтобы попросить приглядеть за детьми пару часов. Её мама приехала через двадцать минут, и тройняшки с воплем: «бабушка!» бросились к ней обниматься.

– Извините, что так резко дёрнул, – сказал я, подходя к тёще.

– Ничего-ничего, Рафи, я всё понимаю, вам с Софочкой хочется побыть вдвоём. – улыбнулась она. – А где мой младшенький внук?

– Спит.

По лестнице спешно спустилась Софа, вдевая в ухо серёжку. Я вздохнул и улыбнулся, смотря на неё. Такая милая, родная, дорогая сердцу. Я так люблю тебя, сладенькая. Моя самая красивая и самая добрая пампушечка на свете. Софа быстро поцеловала мать и принялась объяснять ей, что и как делать с Дароном. Та же мягко улыбнулась, поглаживая дочь по голове.

– София, я вырастила тебя, твоего брата, и нянчилась с тройняшками. Поверь, с Дароном я тоже справлюсь.

– Я его ещё не оставляла ни с кем, кроме Рафи, – вздохнула рыжая. – Пожалуйста, позвони, если сильно плакать начнёт.

– Мамочка, я помогу бабушке, – пообещал Данте.

– Конечно, – она поцеловала сына в лоб. Потом обняла старших. – Верд, Амнерис, дом на вас.

– Класс! – азартно заулыбались они.

– Софа, идём, – я взял её за руку. – Всё будет хорошо.

Нас проводили до дверей, а потом мы с ней двинулись гулять. Мы ходили по тем местам, где гуляли, когда ещё даже не встречались. Зашли в кафе, куда я мальчиком тайно от родителей прибегал спускать карманные деньги на вкусные пирожные. Здесь мы с Софочкой сидели у панорамного окна, держась за руки, и пили какао.

– Знаешь, о чём я подумал?

– О чём, любимый?

– Через два месяца у меня отпуск. Может, съездим куда-нибудь? Тебе нужен отдых, да и мне тоже.

– Мне кажется, с детьми особого отдыха не удастся. С Данте и Дароном ещё куда ни шло, но Амнерис с Вердом ведь неуправляемые.

– Давай мы уедем все вместе, и там старших отдадим в летний лагерь, а сами с Дароном поселимся в отеле в том же городе? Так мы будем рядом, а за ними присмотрят воспитатели.

– Хитро. Вечером спросим у них.

– Конечно. Теперь, – я зачерпнул маленькой ложкой пирожное, – открывай рот, милая.

Она расслабленно улыбнулась и принялась есть с ложечки. Потом то же самое было проделано со мной. Но дольше. Намного. Настолько, что я переел и задремал на плече своей булочки, пока та обнимала меня и приятно массировала животик.