Текст книги "Они знали (СИ)"

Автор книги: annyloveSS

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Ошеломленная, я стояла рядом со своими детьми и слушала то, что говорил Гарри лорду Волдеморту. Тайна Снейпа ошеломила меня ничуть не меньше, чем монстра. Но еще хуже сделалось после… Я еще могу понять, почему с таким трудом наш враг поверил в правду о своем ближайшем помощнике. Бессердечные создания вроде него не понимают чувств других людей. Гарри, конечно, потом рассказал все подробно… И вот тут со мной снова случилась истерика. Шпион, узурпатор, хладнокровный убийца рисковал собой, чтобы защитить наших детей, он помогал Гарри, втайне от него самого. Благодаря ему Гарри, Рон и Гермиона получили настоящий меч. Он спас Джинни и ее друзей от сурового наказания. Даже Джорджа он ранил случайно, спасая жизнь Римуса – того, кого он ненавидел со школьной скамьи. Он не обращал внимания на нашу ненависть, на выражения презрения, на препятствия, которые мы сами же создавали ему по неведению, и просто делал то, что должен был сделать. Как страшно! Я не знаю, сколько нужно иметь мужества, чтобы переносить такое целый год… Да какой год – всю жизнь!

Билл сказал, что ведь по существу, Северус Снейп делал все это не ради нас, а ради матери Гарри, которую он любил. Наверное, он прав, и все равно, многие ли способны так сильно и беззаветно любит? Так горячо, бесконечно и всепоглощающе? Словно... Словно в песнях Селестины Уорлок? Недаром Дамблдор верил в любовь, как в величайшую магию в мире… Может быть я не в силах рассуждать здраво, потому что могу помнить лишь о том, как много этот человек сделал для нас, о том, что мы все в долгу перед ним. Все, без исключения. Мой здравомыслящий старший сын не раз говорил мне, что мы не должны считать, будто в чем-то перед ним виноваты. Только почему тогда Гарри так страдает оттого, что он уже никогда не сможет выразить Северусу свою признательность и попросить у него прощения? Отчего у многих его друзей становится так тяжело на душе, стоит лишь им припомнить свое обращение с ним? И отчего же Минерва Макгонагалл признавалась мне, что она входит в собственный кабинет, точно в Зал Суда?

Глава 23

Мундунгнус Флетчер.

Да, уж чуднее этакой истории я ничего отродясь не слыхал. Как пацан Поттер об этом всем рассказал – я чуть ума не решился. Мы ж с ним когда последний раз виделись, он на меня того чокнутого эльфа натравил. А потом он долго где-то пропадал, а я как раз посередине всегда держался – ну не герой я, я ж говорил. Приходил пару раз к старику Аберфорту в трактир. Там у него кто только ни собирался – и Пожиратели Смерти, те, что рангом пониже и вообще разный народ. Ну я там мимоходом свои дела проворачивал: вещички разные сбагривал по выгодной цене, новости и сплетни узнавал, да мало ли… Иногда там детишки из Хогвартса появлялись, а то и кто из Ордена. От них я держался подальше, мне одного Поттера хватило. Или маскировался. Я ж частенько ведьмой наряжался, еще при Сириусе, когда задания Ордена выполнял. Конечно, в таком виде меня ребята не стеснялись, да и остальные посетители тоже.

Про Снейпа-то много всего говорили. Дети, так те его на все корки ругали, мол, жизни он никакой им не дает. Уж какими они его только словами не честили. Я-то с ними всей душой согласен был, ведь этого типа по Ордену помнил. Они все его единственного больше, чем меня невзлюбили. Мне он тоже всегда не нравился. Сириус, например, был симпатичным, веселым парнем – мы с ним не раз выпивали за компанию. А этот вечно ходил с кислой рожей и на меня смотрел, как на червяка какого-то. Даже за стол со всеми никогда не садился, да все только радовались, что он не портил никому аппетит своей физиономией. Мне это не раз братья Уизли говорили. Тоже мировые ребята – я им много всякой всячины продал для их магазинчика.

А вот Дамблдор, тот Снейпу верил. Говорили, что он его всегда защищает. При мне и Молли с Артуром и Муди покойный и Сириус об этом упоминали. Они всегда удивлялись, почему ж директор так ему доверяет и ни словечка против него не позволяет никому сказать. А особенно та девочка поражалась, как-бишь ее… Тонкс, кажется. Она еще все на Люпина заглядывалась. Вот она однажды и заявила, что ей всегда казалось, будто Дамблдор что-то такое о Снейпе знает, чего другим неизвестно. Я тогда про себя посмеялся: тоже мне, изобрела Летучий порох! Я-то едва ль не сразу понял по тому, как они разговаривали, что тайна у них есть общая. Причем личная, как я понял... Меня сначала любопытство разбирало, да только решил я не вмешиваться в дела выдающихся магов. Не выгодно, для здоровья опасно, да и не моя это забота, что у них там за игры такие. Наше дело маленькое…

Потом, как Сириус помер, я взял из дома на площади Гриммо кое-какое барахло. Оно Сириусу все равно не нужно было, да и я если б только попросил, он бы мне его сам отдал – щедрый он был человек, ничего не скажешь. Правда, на меня сначала тот идиотский портрет наорал, видать, члены Ордена Феникса, когда уходили оттуда, забыли его задернуть. Старуха проснулась при моем появлении и подняла крик, насилу я ее заставил замолчать. А потом меня тот эльф на кухне отловил. Глазищи сверкают, едва с кулаками на меня не бросился. Я посмеялся, а он чего-то там бормотал, про «хозяина Сириуса», который поделом получил, да про блэковское наследие. А потом стал всех членов Ордена бранью поливать. Никого не обошел вниманием. Только, причитал, один человек ему по душе приходился – тот господин, с которым «хозяин Сириус» вечно ругался. Я сначала не понял, о ком он говорит, но потом-то смекнул. То-то мне забавным показалось, что Снейп пришелся по вкусу такой зловредной твари, как этот эльф. Рыбак рыбака…

Только дальше-то домовик стал уж совсем несусветную чушь нести – мол, видел он однажды этого человека больше двадцати лет назад вместе с «молодым господином Регулусом». Я решил, что эльф сбрендил малость из-за безделушек этих, да и ушел восвояси. Теперь, как Поттер всем все рассказал да показал, понятно, что он брата Сириуса имел ввиду. Мне Сириус о нем рассказывал во время наших совместных пирушек. Он вроде тоже на Того-Кого-Нельзя-Называть работал…

Я обо всем этом тогда не думал, тем более, что в Азкабан загремел – министерские шавки загребли ни за что. Три месяца почти там просидел. А как вышел, тут и узнал о смерти Дамблдора. Сказать начистоту, я его хоть и боялся, но великим волшебником он был. И то, как его убил этот мерзавец – вероломно, втеревшись в доверие, даже меня возмутило. Я может и не образец морали, но никогда не притворялся лучше, чем есть. Не герой я и не самоубийца – я про то и Муди и Поттеру говорил. От меня и не ждали никакого чертового благородства. А этот гад прикинулся честным, Дамблдору и всему Ордену наплел сказок, а потом, как змея ужалил из-за угла. Так мне это было отвратительно, что я даже в Орден вернулся почти сразу же, когда Муди со мной связался и попросил помочь.

А Конфундус на меня Снейп наложил, видать, искусно. Потому что ни черта я не помню об этом. На последней неделе июля было у меня ощущение, что кто-то за мной следит. Я-то думал, что опять министерские… Специально старался поукромнее места выбирать, прятался, маскировался. Откуда ж мне знать, что он Дезиллюминационные чары использует? Захожу я раз в трактирчик один в Лестершире, притулился за столиком, заказал виски и вдруг поднял голову, а передо мной Снейп собственной персоной. Только я собрался спросить, какого Мерлина он тут забыл, он направил на меня палочку, а дальше один туман…

Очухался я за тем же столиком, рядом со мной пустая бутылка с виски и не могу понять, взаправду ли я его видел или спьяну приснилось. А в голове, будто лампочка щелкнула – понял я, как можно Поттера из дома его родственников-маглов вытащить, так чтобы и Министерство и Того-Кого-Нельзя-Называть провести. И такой удачной мне эта выдумка показалась, что я сейчас же кинулся к Муди. Он мой хитроумный план одобрил. Хуже стало, когда он настоял, чтоб я в нем сам участвовал. Объяснял я ему, что на меня в бою надежда маленькая, только он не послушал.

Пришли мы к Поттеру в дом и выпили Оборотное зелье. Я просил, чтоб меня в защитники определили, но Муди разве переспоришь! Взлетели мы с ним, а тут Пожиратели Смерти, человек тридцать. Трое погнались за нами и пока Муди от них отбивался, я еще терпел. Но вдруг появился Тот-Кого-Нельзя-Называть и понесся прямо на нас. Тут я струхнул: жизнь за Поттера класть я не собирался. Ну и аппарировал от греха.

Несколько дней я отсиживался в своем убежище, пока деньги не понадобились. Решил опять на Гриммо наведаться, там еще что-то ценное могло заваляться. Благо, поганого эльфа там уже не было, рассказывали мне, что он вроде как в Хогвартсе. Страшилище, которое Муди поставил против убийцы Дамблдора меня сперва напугало. Я б оттуда в момент смылся, да уж больно нужно было что-то ценное раздобыть. Предыдущую-то партию я к тому времени уж давно загнал. Да еще коротышка эта, что амулет отобрала, пригрозила, мол, если еще раз меня в Косом переулке увидит, так я Азкабаном не отделаюсь.

Вот, значит, поднялся я на верхний этаж, смотрю – дверь в сириусову спальню распахнута настежь. Я туда никогда не совался – незачем было. Переступил я порог – там разгром настоящий. Все книги вытряхнуты, чернильница перевернута, фотографии по всему полу разбросаны. Сразу ясно, что искали нечто определенное. Вошел я туда, поднял один листок, подумал, что, может, какие важные бумаги от Ордена остались. Оказалось, какие-то старые письма Сириуса. Я удивился, кому же могло понадобиться в старых письмах рыться? Ну, конечно, разбираться не стал, а просто ушел оттуда. Не мог же я думать, что скоро меня тот проклятый домовик снова туда притащит. Поттер меня сразу стал про тот амулет расспрашивать, а эльф со сковородкой набросился. Где уж тут было о бумагах вспоминать!

Как вырвался я от них, так стал захаживать в «Кабанью голову». Чаще маскироваться приходилось, но зато, как я сказал, много интересного узнавать можно было. Сначала дети из Хогвартса заходили изредка, для того, чтобы с Аберфортом перемолвиться и обсудить новых учителей и Снейпа, который стал директором вместо Дамблдора. Затем посещение Хогсмида ученикам запретили и никто больше не появлялся, по крайней мере, на моей памяти. Зато Кэрроу я в этом баре видел чуть не каждый выходной. Амикус вообще выпить любил. Что один, что в компании. Как-то раз в самом конце января сижу я одетый ведьмой за соседним с ним столиком. Был как раз выходной и он, как всегда, надирался виски в компании с Трэверсом. Сперва они о всякой ерунде болтали, а потом Амикус вдруг возьми да и начни перемывать кости своему начальнику. Говорил, что тот сегодня весь день какой-то странный был. С самого утра испарился куда-то, через час вернулся, однако на завтрак не явился. И вид у него при этом такой был, словно ни студентов, ни учителей вообще не существует. После обеда ушел в свой кабинет, а когда Алекто к нему приперлась с очередной жалобой на Лонгботтома, что тот хотел пробраться в подземелья да освободить двух пятикурсников. Их Кэрроу там на хлеб и воду посадили, за то, что они ночью исписали стены в коридоре возле ее кабинета лозунгами в защиту грязнокровок. Так Снейп ее чуть не вытолкал из кабинета, после чего запер дверь и велел не беспокоить его до завтрашнего утра. Амикус еще и удивлялся, ведь Снейп ни разу не позволял себе подобного. Учителя и студенты его кучу раз оскорбляли как только могли, но он даже бровью не повел ни разу.

А еще Амикус сказал, что вообще никто никогда не видел, чтобы он проявлял эмоции -мол, даже во время убийства Дамблдора, Снейп был настолько хладнокровен, что, якобы, оборотень испугался. Трэверс тогда тоже удивился. Сказал, что тоже всегда считал Снейпа абсолютно бесчувственным. И потом добавил, что летом, в Малфой-мэноре, когда Тот-Кого-Нельзя-Называть убил и скормил своей змее какую-то женщину. Признался, что он, Трэверс, мол, до сих пор не может об этом спокойно вспоминать.

– Когда она висела вниз головой над столом, а потом просила Снейпа о пощаде, – говорил Трэверс, – даже мне не по себе стало. Я украдкой взглянул на его лицо… Оно было совершенно безразличным. Нас всех мороз продрал по коже от ее криков, а ему словно все равно было.

Амикус в ответ заявил, что Трэверс, наверное, просто слизняк, вроде младшего Малфоя. А его собутыльник обидевшись заорал, что Амикус сам слизняк и что Снейп, якобы, еще в школе, по словам Малсибера и Люциуса Малфоя славился бесчувственностью. После того оба опрокинули еще по стакану и у Трэверса, видимо, развязался язык, потому что он рассказал забавную историю. Будто бы он еще слышал о директоре Хогвартса сплетню, что об него в школе сломала зубки сама Грета. У Амикуса глаза на лоб полезли, когда он это услышал.

– Грета Забини? Это что ли та, которую как-то там называли се… си… какой-то тварью, короче.

– Да, сирена, – ответил Трэверс. – О ней все слышали, даже такие, как ты. Кстати, по-моему ее сын сейчас как раз на седьмом курсе учится. Эта красотка еще в школьные годы умела обирать до нитки идиотов, которые поддавались на ее чары. Надо сказать, она всегда была умна. Знала, что ей нужно и ни во что другое не ввязывалась…

– Так а Снейп-то тут причем? – спросил Амикус. (Он уже был порядочно под мухой, а я из любопытства даже свой стакан не стал допивать).

– Грета, – захохотал Трэверс, – однажды поспорила на шестьдесят галеонов с Гойлом-старшим. Вроде как, гостила в его поместье и они тренировались в Непростительных. У Греты Империус не выходил, а Гойл начал над ней стал насмехаться. Она рассердилась, возьми, да и заяви ему, что и без всякого Империуса, с помощью своих женских чар может заставить кого угодно выполнить любое ее желание. Она тогда была на шестом курсе и на нее против воли заглядывались даже предатели крови, гриффиндорцы и грязнокровки. Грета это знала и была уверена, что перед ней не может устоять никто. Это было как наваждение. Многие после него быстро «просыпались», однако такого случая, чтобы Грете не удалось кого-то обольстить, если она того хотела, не было никогда. В общем, Гойл ее поймал на слове и предложил ей пари. Раз она считает себя настолько неотразимой, то пусть докажет это на деле: он выбирает в школе любого парня, выбирает задание и дает Грете неделю. За эту неделю она должна покорить «жертву» и заставить сделать для нее то, что скажет Гойл. Задание, естественно, выбиралось такое, которое было бы в пределах возможностей «жертвы», но в то же время доказывало ее подконтрольность Грете. Если ей это удастся, то Гойл платит ей шестьдесят галеонов, если же нет – то она ему.

– И как ты полагаешь, – спросил после этого Трэверс, – на кого указал Грете Гойл?

Амикус зашелся хохотом, а меня просто распирало узнать, чем это все закончилось. Уж больно забавно та байка звучала. Мне такого и присниться не могло.

– И че дальше? Трэверс хохотал еще дольше Амикуса…

– Ну, Грета, естественно, сначала, думала, что запросто справится… Сам понимаешь – тогда-то он был всего-навсего шестикурсник. Полукровка, книжный червь, да еще и нищий. Вот она и сочла его легкой добычей. Подошла, попросила разрешения сказать два слова наедине… А через полчаса явилась в гостиную Слизерина и швырнула в Гойла мешочек с галеонами. Прямо в лицо. Ты б видел, какой у него фингал под глазом получился! Да еще пообещала отравить, если он кому-то об этом расскажет…

Тут оба они долго хохотали, а Трэверс еще добавил:

– Гойл-то промолчал, но Грета была закадычной подругой с Аделаидой Уоррингтон. Та знала про пари и видела, как Грета разукрасила Гойлу физиономию. И она потом рассказывала, что с Гретой в спальне истерика случилась. Мол, она рвала и метала, чуть не кусалась и плевалась ядом в каких-то грязнокровок. Аделаида так и не поняла, что она имела в виду…

Амикус с Трэверсом выпили еще по стакану, да хорошенько снова посмеялись над той байкой. Затем Трэверс на стол башкой свалился и захрапел, а этот безмозглый боров поднялся и побрел к выходу. Перегаром от него разило на весь трактир, в такой кондиции только аппарировать. Старик Аберфорт вышел из-за стойки и выпихнул Амикуса за дверь бара. Вернулся он, ругался и желал «чтоб этой скотине хоть досталось как следует за попойку». Я-то тоже не идиот, чтоб там оставаться – скрылся, пока старик меня не приметил. Обратно, в свое убежище. Что там Трэверс плел, я уж забыл наутро. Не до того было. Потом только вспомнил, что аккурат на предпоследний день января пришелся случай. Мне тогда от этого не жарко не холодно было. А как Гарри все стал рассказывать да доказывать, тут я припомнил и число и болтовню тех двух болванов.

Я ж не меньше других удивился! Мало того, что Снейп, оказывается, тоже из этих, из героев, так еще парень о нем так говорил, словно тот ему друг иль родственник. Дамблдор, как всегда, самый умный оказался. Своих же за нос столько времени водил! Здорово он организовал все свои планы за спиной у Ордена Феникса. И, главное, никто ни ухом, ни рылом! Вот уж хитрая бестия, похитрее любого жулика!

Не, я порадовался, когда они Того-Кого-Нельзя-Называть одолели. И за Гарри порадовался – мне нравился этот пацан, даже после того бешеного эльфа с его сковородкой. И погибших было жаль, особенно ребят-студентов. Смерть убийцы Дамблдора всем пришлась по нутру – да эдакого поворота кто ж мог ждать? А как Гарри объяснил, что Снейп всегда на нашей стороне был, так пошло. Чего только не вспоминали и про него и про мать Гарри и про Сириуса с его приятелями. Дескать, кто б мог подумать, что так втрескаться можно и всякое такое... И то: на Снейпа глянешь – ни за что б не догадаться, что он на такое способен. Кто его хоть мало-мальски знал, так и те едва в себя пришли, когда им Гарри им всю историю рассказал. Кое-кто, как я слышал и вовсе отказывался верить, пока своими глазами доказательства не увидал.

Я же, как услышал, сейчас к месту припомнил и разгром у Сириуса в доме и эльфа с его бреднями и тот разговор в «Кабаньей голове». Заодно и проповеди, которые мне Дамблдор читал. Уж говорить длинно и красиво он умел покруче всех, кого я встречал. Снейп вот – тот все больше молчал. Никто про него ничего хорошего не думал и доброго слова не сказал, а оно вон как вышло. Странная штука эта самая любовь. Точь– в– точь, как сама магия – никто ее не видел и в руках не держал, а все ж таки она существует и разные чудеса творит. Да еще такое иногда покажет, чего отродясь не бывало. Недаром же те, кто вроде Гарри, Дамблдора и Снейпа, столько знают про нее…Глава 24

Астория Гринграсс.

Учитывая мою принадлежность к факультету Слизерин, вся эта история не должна вызывать у меня одобрения. На деле же оказалось, что я вовсе не была в таком шоке, как многие другие. Собственно, реакция гриффиндорцев и в том числе Макгонагалл меня не удивила совсем – ни для кого не секрет, что для большинства из них существует только два цвета: черный и белый и они не видят дальше своего носа. И уж тем более смешно их запоздалое сожаление, которое теперь совершенно не нужно тому, перед кем они пытаются извиниться.

Я всегда уважала профессора Снейпа, причем не только как декана нашего факультета. В отличие от матери и старшей сестры, ум и профессионализм я ставила выше, чем недостатки внешности и характера. Этому меня научил мой отец. Он говорил, что лучше предпочтет работать с любой сволочью, если это человек понимающий и толковый, чем с милым и обаятельным дилетантом, у которого хорошо подвешен язык. И в этом я с ним была полностью солидарна. Неудивительно, что поступив в Хогвартс, я сразу выделила профессора Снейпа среди других учителей. Мое почтение к нему было совершенно искренним, в отличие от некоторых других студентов нашего факультета – например, Драко Малфоя. Впрочем, я вынуждена признать, что пристрастна, поскольку Драко многое понял за последние два года. Я знаю это точно, поскольку весь его последний год в школе, мы находились в близких отношениях, которые продолжаются и сейчас. И если кто-то думает, будто ему было легко и просто, вынуждена заверить, что они ошибаются.

Да, мы оба были слизеринцами и оба чистокровны, но это не значит, что нам (кроме отморозков вроде Крэбба и Гойла) очень нравилось то, что делали Пожиратели смерти со студентами. И, между прочим, в целях объективности следовало бы вспомнить, что пострадавшие от насилия Кэрроу почти всегда лезли на рожон сами. И у меня лично это не вызывало ни восхищения, ни сочувствия. Сочувствовала я профессору Снейпу, которому приходилось разбираться в подобных ситуациях. Мне очень нравились хитрость и мастерство, с которыми он это делал. Чаще всего, конечно, причиной таких конфликтов бывал Гарри Поттер, которого любили одни и также страстно ненавидели другие. Причем и его почитателей и врагов было так много, что они не могли поверить, что существуют еще и те, кто, подобно мне, совершенно к нему равнодушны.

Самого Поттера я знала очень мало, да и его друзей тоже. Я была младше их на курс и потому почти не сталкивалась с ними. Пару раз я встречала Грейнджер в библиотеке или в кабинете у преподавательницы нумерологии. Иногда у нас попадали общие уроки с младшей Уизли, подружкой Поттера. Героя во плоти я видела лишь на Святочном Балу, куда меня, по просьбе Дафны, пригласил один из ее приятелей с Рэйвенкло. Помня массовую женскую истерию, возникшую из-за него на моем пятом курсе, должна сказать, что на меня он особого впечатления не произвел. Вообще я редко участвовала в межфакультетской войне – мне достаточно было собственных проблем. Когда кто-то из друзей Поттера, считая меня врагом по определению, задевал меня – я отвечала. А остальное время предпочитала политику невмешательства. Для здоровья полезнее. Что думают обо мне какие-то «знаменитости», нищие и маглорожденные меня не волновало.

На четвертом курсе я входила в «Инспекционную дружину», хотя не питала никакой симпатии к Долорес Амбридж. Эта женщина была глупа, агрессивна и ограниченна, но она явно благоволила к нашему факультету. Для Драко ее владычество было еще одним способом «достать» Поттера и его команду. Методы ее преподавания не сильно трогали слизеринцев – почти каждый из нас не сомневался: всему, что нужно знать по Защите от Темных Искусств, нас научат родители. К профессору Снейпу Амбридж относилась вполне лояльно, несмотря на безграничное доверие к нему Дамблдора. Это доверие, кстати, было у нас предметом самых разнообразных толков. И по странному совпадению, именно в тот год произошел первый случай, давший мне пищу для размышлений.

Я имею ввиду как раз тот матч по квиддичу между Гриффиндором и Слизерином, после которого Поттера и одного из рыжих Уизли выгнали из команды, чему несказанно радовались все наши игроки. Я была в числе болельщиков на трибуне, вместе с остальными учениками нашего факультета. Паркинсон дирижировала хором, исполнявшим песенку, которую накануне в гостиной сочинил Драко при помощи Нота и Забини. В плане содержания песенка оставляла желать лучшего, но задачу свою выполняла. Младший из братьев Уизли – вратарь Гриффиндора оказался абсолютно деморализован. Мне было ничуть его не жаль – если он так плохо владеет собой, что какая-то песенка способна его вывести, то для спорта не годится. Сыграл он, конечно, хуже некуда. Гриффиндорцы выиграли матч благодаря Поттеру. Взбешенный до крайности Драко, едва спустившись на землю, принялся издеваться над членами гриффиндорской команды. Я, конечно, понимала его обиду и разочарование, но все же не одобряла подобного поведения. Иногда с оскорблениями легко перехватить через край. А вот Пэнси Паркинсон явно так не считала. Она следила за перепалкой с живейшим интересом. Это еще больше раззадорило Малфоя, ведь Пэнси тоже была неравнодушна к нему. Они даже вместе ходили на Святочный Бал. Я не любила Паркинсон и не считала, что ее отношения с Драко продлятся долго. Настолько расчетливая, истеричная, туповатая и лишенная воображения девица не могла удержать рядом такого, как он. Я тогда уже была влюблена в этого высокомерного парня, но, как полагается девушке, не демонстрировала своих чувств, дожидаясь, пока он сам ко мне подойдет. В том, что рано или поздно это случится, я ничуть не сомневалась. Но в тот момент я ужасно ревновала, ненавидя Паркинсон, которая заливалась хохотом в двух шагах от меня.

Пока Драко смеялся над Уизли, Поттер и Джонсон изо всех сил сдерживали рыжих близнецов. Но пренебрежительно отозвавшись о матери Поттера, Драко перехватил через край. Никто не успел опомниться, как те двое уже налетели на него с кулаками… Они лупили его минуты три, прежде чем оторопевшая мадам Хуч не отбросила Поттера Импедиментой. Все зрители находились в совершенном шоке, даже преподаватели. Такая дикость на глазах у всей школы!

Болельщики кричали что-то, Драко стонал на земле, Крэбб и Гойл стояли возле него, Уизли и Поттера увела с собой разъяренная Макгонагалл, Амбридж злорадно кряхтела и потирала руки, оставшиеся на поле члены команд громко ругали друг друга… Я вместе с Паркинсон и другими нашими ребятами подошла ближе, потому что меня все же взволновало состояние младшего Малфоя. С ним вроде было все в порядке, он пытался подняться, опираясь на Крэбба и Гойла. Тут краем глаза я увидела, как рядом с Себастьяном Монтегю, на которого все еще орала Джонсон, возникла фигура профессора Снейпа. Как всегда спокойно он велел обоим замолчать. Монтегю послушался, а Джонсон в праведном гневе повернулась к нашему декану и стала горячо доказывать ему, что Поттер не мог поступить иначе. Профессор жестом остановил ее и спросил с сарказмом, что же такого ужасного сказал Драко, что Уизли с Поттером набросились на него вдвоем… Стоявший рядом с Джонсон Джордж Уизли, все еще удерживаемый Спиннет и Белл, начал пересказывать грубости в адрес его родителей. Я склонилась над Драко и слышала лишь часть его слов…

– А потом он сказал гадость о матери Гарри, профессор, он сказал…

– ЧТО??? – этот вскрик разнесся по всему стадиону, так что даже те, кто находился уже на полпути к замку, обернулись. Я и Пэнси подняли головы и уставились на профессора Снейпа и застыли от ужаса. Такого страшного лица я никогда у него не видела. Он шагнул к Драко и несколько секунд мне казалось, что декан сейчас ударит его или выхватит палочку и заколдует на месте, как тот сумасшедший самозванец год назад. Но профессор Снейп быстро овладел собой и равнодушным тоном приказал Крэббу с Гойлом помочь Драко дойти до Больничного Крыла. Себастьян, воспользовавшись этим, подошел к декану и заявил:

– Сэр, мне кажется, вы должны пожаловаться на Поттера директору! Он же мог серьезно покалечить Драко!

– Да ты… Как ты смеешь, подлая дрянь! – тут же влезла Джонсон. Твой Малфой сам спровоцировал их! Значит, ему все можно, да? Ему можно говорить такое… такое… – она почти была готова разрыдаться.

– Довольно, мисс, Джонсон. – профессор Снейп даже не повернул к ней головы.

– Думаю, мистер Монтегю, – обратился он к Себастьяну, что профессор Макгонагалл и профессор Амбридж разберутся с возмутительным поведением Поттера без нашей с вами помощи. А, кроме того, я надеюсь, впредь, мистер Малфой научится видеть грань, что будет ему, безусловно, полезно.

С этими словами он развернулся и быстрым шагом направился к замку. А мы все молча последовали за ним. Придя в гостиную, я села в кресло и задумалась. Да, Драко был очень груб, но что именно в его словах могло вызвать такую реакцию нашего декана. Семью Уизли он оскорблял и раньше, причем не один раз, как мне рассказывали. Некрасиво с его стороны, но что здесь странного? Неужели только упоминание о матери Поттера так задело профессора Снейпа? Почему? Быть может, их что-то связывает? Моя голова раскалывалась от этих вопросов и я даже не разделяла общего ликования по поводу исключения Поттера и Уизли из гриффиндорской сборной. Впервые в жизни мне захотелось нарушить свое же твердое правило: никогда не интересоваться тем, что меня не касается. К сожалению, в том году такой возможности мне не представилось. События посыпались одно за другим. Разоблачение созданной Поттером нелегальной организации, побег директора Дамблдора, воцарение Долорес Амбридж, потом «прощание Уизли», о котором говорила вся школа. Инспекционную дружину буквально затравили. У Гойла от чьего-то проклятья началась мерзкая сыпь, Пэнси наградили рожками… Я предпочла не попадаться лишний раз кому-то на глаза и почти все время проводила в нашей гостиной.

Когда после отчаянной нелепой выходки Поттера и его друзей было официально объявлено, что Темный Лорд действительно вернулся, я поняла, что все серьезно и проблемы будут не только у маглорожденных. Даже возвращение Дамблдора не вселяло уверенности. Все лето я думала о том, что теперь будет со всеми нами и какая жизнь нас ожидает, если сторонники Темного Лорда все же захватят власть. Я сомневалась, что это будет так замечательно, как уверяли те, кто служил ему. Отец разделял мои сомнения. Дафна и мама просто растерялись и даже подумывали о том, чтобы уехать на время, хотя нам ничего не грозило. Но отец решил, что мы должны остаться в Британии.

Новый год в Хогвартсе принес лишь новые тревоги. Я с самого начала заметила раненую руку Дамблдора, но разве могла понять, что это значит? О профессоре Снейпе я тоже забыла – куда больше беспокоил Драко. Он явно что-то скрывал. Теперь он не задирал гриффиндорцев и постоянно отсутствовал в гостиной и не подпускал к себе никого. Сердце подсказывало мне, что у него серьезные проблемы, но я не расспрашивала, зная, что он все равно ничего не скажет. Временами, когда мы с ним оставались наедине, он бросал на меня такие взгляды, словно хотел мне открыться. Я старалась ободрить его глазами, но безуспешно…

Жуткие происшествия с Белл и Уизли усилили мое беспокойство в десятки раз. Я знала, что Поттер подозревал во всем этом Драко но ничего доказать не смог. Когда позже выяснилось, что это действительно было делом рук Драко, я все равно не смогла его осудить. Если бы кто-то угрожал убить моих родных, я пошла бы и не на такое…

Частые ссоры Драко с профессором Снейпом и напряженное состояние последнего тоже не укрылось от моего внимания. Все знали о его роли шпиона. Дамблдор был убежден, что профессор Снейп на его стороне, а Поттер кричал на всех углах, что наш декан на самом деле работает на лорда Волдеморта. Об их вражде знала вся школа, профессор невзлюбил Поттера с первого урока, а тот отвечал ему взаимностью. Что до меня, то я любила зелья – это был мой второй любимый предмет после нумерологии. И новый преподаватель Гораций Слагхорн тоже мне нравился, несмотря на привычку слишком много говорить о своих бывших учениках-знаменитостях. Особенно он благоволил к Джиневре Уизли, хотя знания ее были довольно посредственными. Он часто говорил, что она похожа на Лили Эванс – такая же жизнерадостная и яркая. Насколько я поняла, эта Лили Эванс и являлась матерью Гарри Поттера. Теперь я знала ее имя.