Текст книги "Межвидовой дрифт Гейзлера (СИ)"

Автор книги: AnnyKa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Два месяца, Герм, кайдзю тебя дери, это ненормально, – решительно произнес Гейзлер, не сводя взгляда с друга, давая понять, что в этот раз он от разговора не уйдет.

– Я бы так не сказал… – Германн замер на месте, а вот биолог, напротив, резко пошел в наступление и мгновенно оказался вплотную к Готтлибу и напористо прижался к его губам, пытаясь поцеловать математика.

– С ума сошел?! – зашипел Готтлиб и невольно бросил быстрый взгляд на закрытую дверь, – я же сказал, не на работе! – он уперся рукой в грудь решительного биолога, но сам же быстро оборвал прикосновение и отошел подальше.

– Да. Не на работе. Но мы всегда работаем, если ты не заметил, – с упреком тихо ответил Гейзлер, прохаживаясь по кабинету, преграждая путь к отступлению для Германна.

– А то ты этого не знал, – язвительно тихо ответил Германн, обходя заваленный бумагами письменный стол. – А за твое поведения мы этой работы еще и лишиться можем, – напомнил Германн, не сводя взгляда с Ньютона.

– Не лишимся, нас заменить некем, – с улыбкой ответил биолог и оперся руками о столешницу, – два месяца, Германн. Это уже не смешно.

– Давай не будем это обсуждать сейчас. Не здесь. Не в кабинете, когда через коридор работают мои подчиненные, – строго и совсем тихо произнес Готтлиб, чувствуя, как вспотели ладони. Теперь, он был бы не против, если бы Ньютон вместо этого разговора сообщил, что обнаружил новую угрозу человечеству. Эту проблему можно было бы решить.

– Нет, сейчас и здесь, – решительно сказал биолог, не собираясь снова отступать. – Ты же знаешь, я ненавижу выяснять отношения и в дрифте видел, что ты был далеко не муж года…

– Я просил тебя не упоминать то, что мы видели в дрифте, – напомнил Готтлиб, оттягивая неизбежное.

– Нет уж, – легко произнес Ньютон и обошел стол, вставая ближе к напряженному математику. – Не заставляй меня идти напролом. Ты знаешь, что я могу, – предупредил Гейзлер. И его рука скользнула по напряженной спине Германна.

– Ньютон, – строго шикнул математик, вздрагивая и чувствуя себя загнанным в угол. Но стоило ему встретиться с внимательным взглядом биолога, как волнение немного утихло. Германн тихо вздохнул, собираясь с силами, и знал, что пожалеет о сказанном. Но так хоть что-то будет под его контролем.

– Сегодня в одиннадцать. И не смей дергать меня во время работы!

Германн сам неуклюже наклонился, затаив дыхание, неловко касаясь губами колючей щеки биолога, все еще не привыкнув к подобному проявлению чувств, и поспешил уйти, пока сердце не разорвалось в груди, отдаваясь пульсирующей болью в висках.

========== Глава 8 Критическая отметка ==========

Минутная стрелка двигалась до невозможного медленно, и Германну все еще казалось, что все это не реально. В голове не укладывалось, что он сейчас сидит в своей комнате и ждет, когда к нему придет Ньютон. Можно было привыкнуть к его осторожным прикосновениям и двусмысленным взглядам. К его осторожным поцелуям и неловкой заботе. За пять лет на военной базе они оба отвыкли от отношений, а Германну вовсе казалось, что он никогда к ним и не привыкал. Но все равно, он еще чувствовал тонкую грань, перед которой можно было сказать «это не работает» и вернуть все в привычное состояние. Но не после этого. Германн невольно попытался вспомнить, когда он в последний раз был с кем-то близок. Ванесса. Конечно же Ванесса. Да и с ней он практически не виделся с тех пор, как попал в академию Егерей, а затем в Гонконг. Работа слишком важна, слишком захватывала и занимала все сознание, оттесняя все потребности на второй план. Эта одержимость числами надолго стала всем. Болезненно, нездорово заполняя все помыслы. Германн понимал и не возражал, просто работал и отстраненно слушал рассказы Ньютона о его редких интрижках, в которых Ньютон часто говорил «Ну, чувак, я вообще-то здоровый мужчина. Это я тебе как биолог заявляю».

Тихий стук, и Германн моментально напрягся с трудом поднимаясь с кровати и, прихрамывая, подошел к двери, словно в мареве дрифта пропустил Ньютона внутрь и неспешно запер замок, чувствуя себя как никогда некомфортно.

– Не передумал? – спросил Готтлиб у друга и повернулся к нему лицом. Ньютон несколько секунд выжидающе на него смотрел, словно ждал, что Германн сейчас скажет, что пошутил. Но в тишине было слышно лишь тиканье часов и едва уловимый гул электрических ламп.

– Нет, – серьезно сказал Ньютон и подошел к Германну, в одно мгновение преодолевая все расстояние, которое их разделяло, и, тяжело вздохнув, потянулся к Германну за первым поцелуем, но замер, так и не коснувшись его губ. – А ты..? – настороженно спросил Гейзлер, и в этом тихом вопросе можно было различить слишком много эмоций.

Готтлиб так и замер, чувствуя на своем лице дыхание друга и физически ощущая, как трещит по швам и покрывается трещинами, готовая вот-вот разлететься в пустое ничто та самая грань, которую он никогда не хотел переступать.

И, видимо, его молчание слишком затянулось, и хуже всего было слышать тот самый отчаянный и разочарованный вздох Ньютона. Германн всего на мгновение закрыл глаза, думая, что этого хватит, чтобы исчезло все. Но вместо этого появилась теплая тяжесть на плече – Ньютон устало прижался к нему лицом и еще раз глубоко вздохнул.

– Герм, – Ньютон тихо выругался и неохотно отшатнулся от него. – Давай… мы можем просто попробовать. Я был у тебя в голове, и … Черт, чувак, ты слишком много думаешь, – последнее Ньютон сказал с таким осуждением, на какое только был способен, и не дал Германну возможности возразить, принимая решения за них двоих. Он порывисто поцеловал Германна, несильно надавил ладонью на его затылок, не позволяя отстраниться.

Вот только теперь Германн и не собирался. У его выдержки терпения тоже был конец и сегодня… И новая фаза отношений стройной чередой событий сложилась в естественное продолжение отношений.

Ньютон тихо выдохнул и мягко углубил поцелуй, касаясь теплым языком чувствительного неба, медленно, но решительно целуя своего любовника, наконец-то чувствуя уверенный ответ.

Все оказалось так неимоверно просто. С каждым прикосновением к Ньютону все вставало на свои места, и проклятая тревога и страх наконец-то пропали. Гейзлер едва заметно улыбнулся сквозь поцелуй, неспешно поглаживал Германна по спине и бокам, прижимаясь к нему всем телом, и медленно отступил вместе с ним к кровати. Дыхание перехватило лишь от этого, и живот непроизвольно напрягся лишь от осознания реальности происходящего.

Все чувства сжимались в плотный комок, сдавливали органы в нервных судорогах и наполняли легкие горячим воздухом. Ньютон бережно оборвал поцелуй, и в блеклом свете Германн видел, как напряженно и словно замедленно Гейзлер ложится в постель, молча, просто позволяя ему оказаться сверху, и не сводил с него взгляд, от которого по спине бежали мурашки. И мысли. Они стали такими вязкими, путались и сплетались между собой в полном беспорядке. Настоящий хаос без системы и намека на порядок. И впервые, это ощущение нравилось Германну.

Он медленно наклонился ближе к биологу, и Ньютон сам протянул к нему руку. Теплые пальцы скользнули по затылку математика, подгоняя его, опуская ниже, не давая времени или возможности передумать. Готтлиб всегда старался не задумывался о том, каково это: оказаться с Ньютоном так близко, позволять ему так много и, не сдерживаясь, прикасаться к нему. Всегда гнал от себя эти мысли до того, как они становились отчетливыми. Но сейчас все эти вопросы с азартом бились в голове с каждым ускоренным стуком сердца, и сладкое предвкушение покалывало на кончиках пальцев. Горячие губы биолога коснулись его губ. Совсем не так, как раньше. Жарко. Уверенно. Глубоко. Германн чувствовал горячий, влажный язык биолога у себя во рту и на мгновение хотел брезгливо отстраниться, уж слишком забытым казалось это ощущение. Но это лишь первый рефлекс, основанный на каком-то глупом подсознательным страхе и волнении. Он исчез так же быстро, как и возник, когда от уверенных движений и прикосновений Ньютона тело начало охотно наполняться вязким, почти забытым за последние годы возбуждением, которое кружило голову. Все приятнее и увереннее с каждой секундой, и так легко оказалось перехватить инициативу и вдавить в кровать напряженного биолога и ощутить его тихий возбужденный вздох сквозь поцелуй.

Почему? Почему никогда раньше…? Не позволял себе даже думать об этом…

Теплые пальцы Гейзлера заскользили по шее Германна, ниже к ключице, задевая ворот рубашки, оттягивая мягкую ткань, скользили ниже по трикотажному жилету, по груди и животу, до ремня старомодных брюк. Ньютон ловко вытянул рубашку Германна, специально задевая пальцами и без того напряженный живот, отчего все внутри математика сжалось в плотный комок, и мышцы сводило судорогой, но Германн только крепче поцеловал Гейзлера, задыхаясь, но не желая отстраняться от его губ, удобнее опираясь на локти, чтобы не придавливать биолога всем телом.

Как же давно он никого не чувствовал так близко. И как давно хотел, чтобы рядом был именно Германн. Напористые, даже властные поцелуи лишь поначалу удивили Ньютона, но так приятно было ощущать их, что биолог быстро сдал позиции, подчиняясь ритму коллеги, вздыхая и напрягаясь каждый раз, когда их языки сплетались, и не хватало дыхания. Так много и недостаточно, когда можно получить намного больше. Ньютон неохотно отстранился от влажных тонких губ Готтлиба и потянул его жилет вверх, избавляя друга от ненужной одежды, и принялся возиться с аккуратными пуговицами на его рубашке. Он чувствовал, как тонкие пальцы касаются его лица и обнаженной шеи, скользят по волосам. Ощущал на себе сбитое дыхание Германна, который пытался отдышаться после головокружительного поцелуя и вовсе не возражал против того, что Ньютон решил разобраться с его одеждой. Или, биологу лишь так казалось, ведь стоило ему закончить с пуговицами и попытаться стянуть ненужную ткань, как Германн весь напрягся, да так, что Ньютон мог физически ощутить тяжелое волнение своего друга, который медленно сел в постели, отстраняясь от Гейзлера.

– Эй, шрамы это круто, – мягко произнес Ньютон таким непривычным чуть хриплым от возбуждения голосом, поднимаясь за Германном и снова прикасаясь к ткани.

– Не такие, – тихо, но уверенно произнес Германн и не удержался, снова наклонился к растрепанному биологу, целуя его раскрасневшиеся губы. И не стал его останавливать. Гейзлер все видел в дрифте. Он знает…

Рубашка медленно соскользнула с худого бледного тела математика, и Готтлиб в один момент готов был пожалеть, что на все это согласился. Воздух холодил горячую кожу, а горящий взгляд Ньютона был почти невыносим. Ненужная одежда соскользнула с кровати, и Гейзлер мягко улыбнулся напряженному другу и сам стал снимать с себя рубашку и галстук, сделал это на удивление быстро и ловко, не глядя, откинул одежду куда-то на пол, подставляя под бледный свет светильника свое завораживающее цветное, покрытое татуировками тело. Но не успел Германн разобраться в рисунке, как биолог уже прильнул к нему, целуя бледные плечи и шею, задыхаясь от вновь нахлынувшего возбуждения, отдающегося пульсирующим жаром в паху.

Даже сейчас почти невозможно расслабиться и полностью довериться человеку. Пусть даже после пяти лет работы и десятков дрифтов, ближе, чем он, нет никого. «Нет, и не будет», – промелькнуло в сознании Германна, когда он обхватил Ньютона руками, поглаживая его спину, чувствуя бугорки позвонков под теплой кожей, касался его мягких боков, вздрагивая от слишком грубых, нетерпеливых поцелуев, от которых на бледной коже оставались темные пятна засосов. Гейзлер бережно прикоснулся к широкому, неровному шраму, который начинался на боку Германна и, прерываясь, тянулся к бедру, исчезал под поясом брюк, но Ньютон знал, что этот шрам сползает до больной ноги, обрывается ниже колена широкой полосой.

– Ложись обратно, – требовательным шепотом сказал Готтлиб своему любовнику, который уже расстегнул ремень на его брюках. Гейзлер поднял на него вопросительный взгляд, но ничего не сказал, покорно отпустил уже расстегнутые брюки коллеги и откинулся на кровать, и Германн снова оказался сверху, целуя приоткрытые горячие губы биолога и медленно поглаживая его полуобнаженное тело, задевая прохладными пальцами нежные соски, которые аккуратно огибал рисунок татуировки.

Только когда Ньютон почти неприлично шумно начал вздыхать сквозь поцелуи, Германн отстранился от него, чтобы окончательно раздеться.

– Нет, лежи, – остановил Германн Ньютона, который хотел ему помочь. – Лежи, – хрипловато, но строго повторил он, окончательно собираясь с силами, чтобы заставить себя снять брюки вместе с бельем. Делать это под жадным откровенным взглядом коллеги было почти невозможно. Во рту противно пересохло, и губы неприятно кололо после долгих поцелуев. Ткань мягко скользила по худому бледному телу, и Ньютон не мог отвести от него взгляда, чувствуя как туго стягивается в его теле комок возбуждения, сжимая все жилы в теле.

– Черт…– медленно выдохнул Ньютон, неожиданно для себя понимая что без этой старомодной практически старческой одежды, без круглых очков на цепочке, со слегка растрепанными волосами и в этом мягком освещении Германн выглядит намного моложе. И даже шрам, рассекающий его тело широкой, рваной полосой, только придавал ему какой-то силы, завершал весь образ.

– Хватит так пялиться, – с раздражением в голосе проворчал Германн, снова склоняясь над Ньютоном.

– Ты просто… – проговорил биолог, но Германн только нетерпеливо нахмурился и расстегнул джинсы Ньютона и со слишком серьезным лицом принялся раздевать друга.

Ненужная одежда тихо соскользнула на пол, и Ньютон потянул на себя Германна, уже не в состоянии спокойно дышать без его поцелуев и желая, всем телом желая ощутить его.

– Тише, – лишь коротко поцеловав биолога, с самодовольной улыбкой хмыкнул Германн, до головокружения отчетливо чувствуя, как ему в бедро твердо упирается член Ньютона. – Повернись, – на выдохе попросил Готтлиб и подтолкнул Ньюта на бок.

Германн чувствовал, как сильно напряжен Гейзлер, слышал его сбитое дыхание и, прикасаясь губами к нежной коже на шее, ощущал, как пульсирует кровь в его венах, отдаваясь эхом от каждого удара сердца возбужденного биолога. Тонкие пальцы математика заскользили вдоль позвоночника Гейзлера, неспешно касаясь разноцветной татуированной кожи, поглаживая оскалы кайдзю и очерчивая изгибы чешуйчатых тел нарисованных на коже монстров, касаясь вздымающихся ребер и мягких боков Гейзлера, мучительно неспешно спускались к самому низу его спины, где яркий рисунок обрывался, и начиналась чистая, не тронутая иглой бледная и мягкая кожа.

Возбуждение тяжелым молотом стучало в висках, но Германн не позволял себе торопиться, даже когда неожиданно для себя услышал почти умоляющий стон Гейзлера, который не отличался выдержкой математика.

– Я еще ничего не сделал, а ты уже шумишь, – хмыкнул Германн на ухо Ньютону, чуть крепче прижимаясь к его обнаженному, такому горячему телу, и приобнял лежащего на боку биолога, который крепко вцепился в простыни дрожащими пальцами.

– А ты надеялся, что в постели я окажусь тихоней? – с дрогнувшим смешком спросил Ньютон, повернув голову к Готтлибу, и уже хотел повернуться к нему целиком, но Германн удержал его на месте.

– Лежи, – только и сказал математик, пугая биолога своим спокойствием, ровным хрипловатым голосом и темными от возбуждения глазами.

Все тело сводило судорогами, и напряжение в паху уже становилось болезненным, обостряя все ощущения, делая каждое прикосновение к мягкому телу Ньютона колким и чересчур ощутимым.

Гейзлер послушно остался неподвижно лежать, прижимаясь щекой к подушке, чувствуя спиной теплое тело Германна и его руки на своих бедрах. Уверенные, требовательные и мучительно медленные прикосновения, легкие поцелуи, нежные прикосновения губ к шее и плечам, от которых все мышцы напрягались, а возбуждение становилось осязаемо тяжелым и вязким, пульсировало в каждой жилке тела. Готтлиб ласково оглаживал мягкий зад биолога, и Ньютон тихо зашипел, ощутив, как тонкие пальцы медленно проникают в его тело, и невольно напрягся, вцепился в край подушки и нервно задышал.

– Расслабься, – жарко выдохнул Германн на ухо Ньютону и прижался лицом к его цветному плечу, проталкивая пальцы глубже в горячее и такое узкое тело биолога. Гейзлер шумно вздохнул и ничего не сказал, лишь попытался выполнить просьбу, унять напряжение внизу живота и привыкнуть к плавным движениям пальцев, которые с каждым толчком становилось принимать все проще и приятнее, и дыхание быстро сбилось на нетерпеливые сладкие вздохи.

Германн завороженно вслушивался в каждый полустон, от которых его собственное тело вздрагивало, и возбуждение легким покалыванием отдавалось в кончиках пальцев, и даже легкая боль в неподвижной правой ноге сейчас не отвлекала, исчезала за возбужденным биением сердца и чарующей мягкостью тела Ньютона. Готтлиб снова и снова целовал постанывающего биолога, глубоко вдыхая терпкий запах его кожи, прижимаясь лицом к мягким волосам на затылке Гейзлера и быстрее двигая рукой, хоть уже чувствовал, что Ньютон достаточно подготовлен, хотел еще немного растянуть этот момент. Пока его пальцы не задели едва ощутимый бугорок простаты. От шумного стона Ньютона Германн словно вышел из транса и жадным взглядом уставился на раскрасневшегося биолога, почти забыв о своем собственном возбужденном теле.

– Здесь? – с любопытством спросил Германн, задевая губами покрасневшее ушко Ньютона, пытаясь повторить движение и с каким-то странным наслаждением вслушиваясь, как тяжело дышит Ньютон, прижимаясь лицом к подушке. Еще одно касание и новый, более глубокий стон, и хотелось, чтобы это не прекращалось, хотелось найти предел вздрагивающего биолога. Вот только он и так уже был на пределе.

– Герм, хватит, – простонал Гейзлер, задыхаясь с очередным стоном, и попытался перекатиться, но Германн прижался к нему вплотную, с тихим вздохом уперевшись твердым чуть влажным членом в зад Гейзлера.

– Просто лежи, – сквозь стиснутые зубы попросил Германн и снова прикоснулся губами к шее Ньютона, чувствуя, как бешено пульсирует тонкая венка под его кожей.

– Я не… не, – захрипел Ньютон, не в состоянии вздохнуть из-за проклятой подушки и сдерживаться, чувствуя как тает от возбуждения его тело, а тяжесть в паху уже готова вот-вот разорвать от переполняюших его ощущений. Почти постыдно, так быстро и так легко, и ни о чем не думая, лишь ощущая горящий воздух и худое тело Германна, его дыхание и поцелуи, уверенные руки. Ньютон даже не заметил, когда начал слега покачивать бедрами, пытаясь усилить ощущения, почувствовать пальцы Германна еще глубже. Но именно в этот момент все прекратилось, прикосновения исчезли, и биолог не смог сдержать разочарованного вздоха, но не успел произнести и слова возмущения, взволнованно вздохнул, ощущая, как твердый член слишком легко проталкивается внутрь его разгоряченного тела, заполняя его так полно, что в глазах все на мгновение потемнело.

Германн сжал бедро Ньютона, надавил на него, заставляя биолога еще плотнее насадиться на член, прижавшись к вспотевшей коже с тихим шлепком. Готтлиб обхватил друга, уткнулся в его плечо, задыхаясь в беззвучном стоне, и зажмурился от боли, в слишком жарком и слишком узком теле Ньютона. Рука скользнула по бедру биолога, и Германн уверенно сжал твердый, горячий член Гейзлера, прежде чем начать вбиваться в его тело с уверенным, точным ритмом. На такие стоны математик даже не рассчитывал, он вообще не предполагал, что низкорослый, чуть полноватый татуированный Ньютон может звучать так завораживающе, так глубоко и пусть не слишком громко, но казалось, что он стонет каждой клеточкой своего тела, вибрирует от каждого глубокого толчка. Слишком жарко, и это ощущение лишь нарастало. Требовало большей близости, еще больших прикосновений. Пальцы еще несколько раз скользнули по влажному от смазки члену Ньютона и сорвались, касаясь гладкой головки, Герман обхватил биолога, чувствуя под влажной ладонью бешеное биение его сердца, с хриплыми тихими стонами ускорил темп. Ньютон весь выгнулся, тяжело дыша, теряясь в резком ритме движений, в жарких вздохах, в одурманивающих запахах, цеплялся уже за руки Германна, которые крепко обнимали его, и так хотел повернуться и увидеть его лицо, но не мог и пошевелиться без позволения Готтлиба, скованный его неожиданно сильными руками. Гулкий стон потонул в подушке, обдавая лицо жаром. Все тело содрогнулось от накатившего яркого оргазма, за которым тут же последовала пряная сладостная слабость, и еще несколько резких движений, тихий низкий и хриплый стон у самого уха. И даже липкая теплая сперма, обильно стекающая по внутренней стороне бедра, не портила этого момента.

Германн все еще прижимался лицом к вспотевшей коже Ньютона, крепко обнимал его и тяжело дышал, чувствуя, как кружится все вокруг. Так тепло и уютно, так восхитительно наполняла тело сладкая слабость. И тишину не хотелось нарушать словами. Германн прикрыл глаза, целуя расслабленную спину Ньютона, и очень бережно вышел из его тела, но не смог отстраниться. Все еще должен был его чувствовать, не мог отпустить и не хотел понимать.

– Как ты? – совсем тихо спросил Готтлиб на ухо биологу.

– Умм, – хрипловато протянул Ньютон и слегка поерзал в постели, – охрененно.

Германн недовольно поморщился, он никогда не любил эти подростковые словечки, которые то и дело проскальзывали в речи Ньютона. Но подобные мелочи уже были неотъемлемой частью Гейзлера, складываясь в совершенно правильный образ, в котором ничего не хотелось менять.

До вторжения осталось 62 недели

========== Эпилог ==========

В исследовательском отделе с самого утра кипела работа, но привычных споров слышно не было. Даже напротив, атмосфера среди физиков-математиков была устало-спокойной.

– И все равно, я считаю, это не уместно, – пробормотал Гофман, отодвигаясь от стола и поглядывая на дверь, ведущую в коридор.

– Так подай официальную жалобу, – предложила Элизабет, но тоже оторвалась от работы, но, в отличие от своего коллеги, обратила свое внимание на окно, за которым виднелось полномасштабное строительство.

– А это мысль, – задумчиво кивнул Гофман, – уверен, должно быть какое-то положение, запрещающее этот беспредел.

– Ой, да ладно, – не выдержал Джонатан. – Что такого, что мы теперь с начальством в разных кабинетах? Ну, хочет Готтлиб работать с кайдзю-фаном, его дело. У них же общий проект с нейромостом.

***

– Гер-рманн, – с порога бодро произнес Ньютон, улыбаясь другу, который пытался очистить свою часть кабинета от коробок и банок биолога.

– Явился, – ворчливо произнес математик, отрываясь от своего почти бесполезного дела. – Я же сказал тебе, чтобы ты убрал все эти склянки с моей половины.

– М-м-м, – с наслаждением протянул Гейзлер и подмигнул другу, поудобнее перехватил две чашки кофе. – Прямо как в старые добрые времена, – удовлетворенно заметил Ньютон. – И нет. Вернее, конечно, я помогу прибраться. Даже могу дернуть парочку рабочих, или на Джонни скинуть уборку. Твой кофе, – он поставил одну чашку на чистый стол математика и отпил немного из своей чашки. – Но все равно, какой смысл в этих половинах?

– В том, что я не могу работать в твоем бардаке, мне нужен порядок, а не заспиртованный хаос вокруг! – пояснил Германн. – Я постоянно нахожу на своем столе твои бумаги.

– Ну и что? Твои ведь тоже у меня лежат, – пожал плечами Ньютон, но Германн только удивленно вскинул бровь, а затем опасно прищурился.

– И как, скажи на милость, они туда попадают?

– А? Что, разве не ты их туда кладешь? – пораженно спросил биолог, невинно глядя на коллегу своими покрасневшими глазами.

– С какой стати мне складывать мои документы в твою черную дыру, где вечно все пропадает?

– Ну, чувак, тут есть система, – возразил Ньютон, прохаживаясь по кабинету до своего рабочего стола.

– Нет тут системы, просто склад бумаг и органов!

– В этом и система, – улыбнулся Ньютон и развел руками. – Ладно, я за работу, через пару месяцев пригонят первого Егеря, и я, кажется, придумал для него охрененную вещь.

– Все что угодно, лишь бы ты делал перерыв между дрифтами, – уже спокойнее пробубнил Германн, поглядывая на друга.

– Это будет нечто! – воодушевленно сообщил Ньютон, перекладывая папки со стола, освобождая место за компьютером. – Я вчера проводил диагностику мозга Канамори и изучал поврежденные участки при восстановлении. Пытался восстановить его способность «подсоединения» к коллективному сознанию кайдзю.

– Ох, не снова, прошу, не с самого утра, – взмолился Германн, отпивая кофе и чувствуя, как на виски давит легкая боль от одних упоминаний инопланетных монстров, и на мгновение пожалел, что согласился работать в одном кабинете с Ньютоном. Все же, это ужасная мысль, но он не мог отказать Гейзлеру, когда он та-ак старательно об этом просил. А теперь Германн обречен на круглосуточные рассуждения о строении мозга кайдзю.

– Но это же поразительно! – за последнюю неделю Германн это восклицание из уст Ньютона слышал уже раз двадцать. – Я думаю, можно искусственно стимулировать эти зоны и перекрывать их связь…

– Конечно, конечно, – отмахнулся математик, открывая отчет своего исследовательского отдела, и надел свои круглые очки, которые странным образом делали его старше на несколько лет. – А теперь помолчи немного и дай мне поработать.

– Ворчливый зануда, – беззлобно произнес Ньютон, любовно глядя на сосредоточенное лицо друга, но все же притих, чувствуя приятное спокойствие на душе.

Конец 1 части.