Текст книги "Межвидовой дрифт Гейзлера (СИ)"

Автор книги: AnnyKa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Пролог: Вероятность угрозы ==========

Две недели после закрытия разлома

Холодные волны бились о стальные покрытые пятнами ржавчины и наросшими водорослями опоры военной базы, с ревом разлетались миллиардами ледяных брызг, и вой неспокойной стихии смешивался с гулом лопастей грузового вертолета, приближающегося к посадочной площадке, на которой суетливо копошились разнорабочие в дождевиках.

– Это все?! – перекрикивая общий шум, возмущенно воскликнул Ньютон.

– А вы чего ждали, док? – непонимающе спросил стоящий рядом промокший работник и покосился на низкорослого ученого.

– Чего?! Как минимум три таких, там же огромное количество образцов, от Громилы и Отачи много чего осталось. На кой черт, спрашивается, вас только снаряжали?! С чем мне работать?

– Успокойтесь, парни достали все, что смогли.

– Так, слушай сюда, мне не нужны поврежденные мышечные ткани, которые вы привезли в первый раз, мне нужны органы; я же дал вам четкие инструкции, когда возвращался с первой партией! – Ньютон все никак не мог успокоиться, и почти гневно смотрел на работника через мутные от воды стекла очков, – Господи, да вы настоящие вредители науки! Это последние образцы, – не выдержал Гейзлер, и стоило вертолету приземлиться, как ученый бросился к ценному грузу.

– Сколько всего? – раздраженно снимая очки, спросил Ньютон у работника, который отдавал распоряжения грузчикам.

– Нам удалось собрать около полусотни образцов разного размера, но это все, сэр! – отчитался мужчина и поправил капюшон белого дождевика, по которому быстрыми потоками стекала холодная вода, и Ньютон только крепче перехватил свой зонт.

– Всего лишь?! Черт, – Гейзлер нервно прикусил губу. – Нашли электромагнитный излучатель со спины Громилы?

– Да, сэр, – кивнул рабочий и посмотрел, как остальные разгружают тяжелые прозрачные стеклянные емкости, заполненные мутным золотистым раствором, внутри которого плавали сохраненные органы кайдзю с двойного явления.

– И, сэр, больше вылазок к месту разлома не будет, вертушки отзывают, приказ…

– Начальства, я в курсе, – отмахнулся Гейзлер, протер очки, слегка дергано надел их и решительно пошел к грузчикам. – Осторожно, медленней, не вздумайте хоть что-то разбить, это наши последние образцы! – прикрикнул Ньютон на рассеянного работника, который чуть не уронил один из образцов, и биолог на мгновение пожалел, что у него сейчас нет в руках трости Германна, но тут же встряхнул головой. После дрифта такие мысли изредка появлялись в сознании, но с каждым днем их было все меньше.

– Вы снова достали часть кишечника? – присмотревшись к содержимому длинного стеклянного контейнера, спросил Ньютон и недовольно поморщился.

– Вы же сказали – органы в приоритете, – развел руками один из работников.

– Да, сказал, – криво усмехнулся Ньют, мысленно прикидывая, что ему делать с таким количеством кишечника и что он еще не изучал в этом органе.

– Доктор Гейзлер! – со стороны базы к ним торопливо бежал один из секретарей, который помогал Тендо, Ньютон несколько раз видел этого парня на побегушках, но возможности узнать его имя так и не было.

– Да, что случилось? – как можно спокойнее на ходу спросил биолог, все еще поглядывая на ценные образцы.

– Вас хочетца видет маршал Хэнцен, – с трудом проговорил азиат, но за время работы на военной базе Ньютон слишком привык слышать акценты и даже не обращал на них внимания.

– Ого, что-то срочное? – удивился Ньют, и азиатский парнишка кивнул. – Так, медленно, чтобы ничего не побили, – распорядился Гейзлер, прежде чем направиться к входу на базу, ловко просочился в закрывающиеся тяжелые стальные двери и закрыл зонт.

В Шаттердоме царила суматоха. После приказа о расформировании базы собираться приходилось в спешке, и если обычных работников это касалось в меньшей степени, по большей части они все ждали возможности вернуться домой или перевода на другой объект. Для исследовательского отдела и механиков Егерей это был последний шанс собрать все свои наработки и последние образцы, прежде чем начальство перебросит их на новое рабочее место. И Ньютон пытался собрать как можно больше материала для будущей работы, то и дело вылетал с поисковыми группами на материк к останкам Отачи или выбирался до места сражения с двойным явлением, пока еще в Шаттердоме было достаточно техники и людей для сбора образцов. Вот только на суше тела кайдзю уже начинали разлагаться, а в воде без егерей найти хоть что-то было практически невозможно, а то, что находили у берегов, было настолько повреждено, что исследовать попросту было нечего. И из-за этого последние дни Ньютон был чуть дерганным, почти с ужасом понимая, что всего через полгода ему попросту нечего будет исследовать.

Гейзлер коротко постучал в металлическую дверь и вошел, не дождавшись ответа, удивленно увидев Германна, спорящего с маршалом Хэнсеном.

– … чтобы я сделал расчеты, так пусть дадут на это время. Я не пророк и не гадалка. Я – ученый и не буду ничего утверждать, пока не буду в этом уверен. А из того, что нам известно по разлому, я не могу дать точного заключения прямо сейчас. Там слишком много неизвестных переменных, я не стану подписываться под бредовыми доводами. Даже если это именно то, что хочет услышать верховное командование.

– Ух, Герм, ну ты и разошелся, – бодро хмыкнул Ньютон, стягивая с себя куртку, – Добрый день, маршал, хотели меня видеть? – спросил биолог у вымученного Геркулеса.

– Вас обоих.

– Какие-то проблемы? – спросил Ньютон с почти утвердительной интонацией, – что, у Герма не сходятся его уравнения?

– Не сходятся? – все еще строго и разгорячено переспросил Готтлиб, сжимая свою трость, – Этого уравнения пока еще нет. Не существует формула, которая бы могла объяснить работу разлома и подтвердить или опровергнуть вероятность повторного открытия прохода между нашими мирами в полной мере. Зачем я только поддержал эту твою больную теорию?

– Она не больная! – развел руками Ньютон, – про дрифт то же самое говорили, а без него бы…

– Мы знаем, доктор Гейзлер, – сухо перебил его Геркулес, – проблема не в этом.

– А в чем?

– Хоть командование и согласилось сохранить исследовательский центр, и даже запустить производство последних Егерей на случай, если ваши опасения оправдаются, им нужен конкретный результат.

– Так пусть подождут. Мы тут носимся, как белки в колесе, собираем все, что можем. А мозг детеныша пока даже не пригоден для дрифта, вы видели, что от него осталось после первого раза?

– Ньютон, помолчи, – строго одернул его Германн.

– Я знаю ситуацию, но приходиться работать с чем можем. Я только что говорил с командованием, и для вас определяют исследовательский центр. Но вы не обольщайтесь, – Геркулес бросил взгляд на Германна, а затем подошел к Ньютону, – это твоя теория, насколько ты уверен, в том, что разлом снова откроется?

– На все сто, – легко ответил биолог; Германн отчаянно застонал и тихо что-то пробормотал на немецком.

– Не смей говорить о своих суждениях в процентах, – не выдержал математик, – это не более, чем твои фантазии.

– Готтлиб, подожди. Один раз его теории уже подтвердились, а если речь идет о разломе, то я хочу быть готовым. Или ты бы хотел, чтобы наша армия снова была беспомощным сборищем перед кайдзю?

– Ну, не знаю, как там дела обстоят с числами, но хозяева кайдзю уже приходили сюда раньше, и в этот раз мы только выиграли время, – уверено сказал низкорослый биолог.

– Но этому нет подтверждений! – не выдержал Германн.

– Так просчитай возможности, ты ведь это делаешь, – легко парировал Ньютон, и посмотрел на Геркулеса, – а что, наши дела так плохи? – обеспокоенно спросил биолог.

– Хуже, чем плохи, – отзывался маршал и расслабил галстук военной формы, – Не рассчитывайте на серьезное финансирование – мне дали ясно понять, что от вашего отдела ждут только одного заключения «Война кончена. Опасности нет». Чертовы политиканы больше переживают о разрушенных портах и повреждениях в стене, чем о том, что может произойти через пару месяцев, – чуть хрипло, проговорил Хэнсен, и отчего-то его голос напомнил Ньютону тихий лай старого сторожевого пса. – Вы знаете, я не силен по вашей научной части, но смогу выиграть вам время. Мне нужно, чтобы был результат.

– Да, сэр, – отчеканил Германн, и отдал честь, словно не в состоянии оспорить прямой приказ, а Ньютон только непонимающе на него покосился, удивляясь, что именно этот Германн пару мину назад спорил с маршалом.

– Только дайте оборудование и нормальный нейромост, и я хоть сейчас в бой, – оптимистично вызвался Ньютон.

– С этим проблем особых не будет, завтра сообщат, в какой именно центр вас перебрасывают, я нового оборудования не обещаю, но что смогли, собрали. А я отправлюсь на базу, среди Егерей от меня больше пользы. Да и нужно будет заняться поиском пилотов. Но это уже мои заботы. Вы двое, чтобы к завтрашнему дню были готовы к вылету.

– Всенепременно, – согласился Германн.

***

Лаборатория была практически захвачена Ньютоном и его заспиртованными органами, которые еще неделю назад перестали помещаться на его половине, и бесцеремонные грузчики стали ставить их на просторной и чистой территории Германна. Математик даже не имел возможности возмутиться этой ситуации, потому что главный виновник хаоса почти не появлялся на базе, постоянно вылетал собирать уцелевшие образцы, оставив Готтлиба один на один с подбирающимися к его рабочему столу органами кайдзю. И даже после разговора с маршалом, вместо того, чтобы отправиться с Германном в лабораторию и собираться к отъезду, Ньютон словно растворился в воздухе, стоило покинуть кабинет Хэнсена. Лишь бодро сказал что-то вроде «Иди без меня, я за образцами», и биолог уже растворился в толпе очередной партии рабочих, которые сегодня покидали Шаттердом навсегда. Поначалу Германн не придавал этому особого значения, он прекрасно знал, как его коллега одержим кайдзю. И его не удивляло, что Ньютон при первой же возможности лично бросился руководить сбором образцов. Но затем заметил, что Ньютон ведет себя чуть дерганее, чем обычно в лаборатории, да и говорить порой стал слегка натянуто. Казалось бы, мелочи, но Германн слишком долго работал бок о бок с Ньютоном, чтобы подобное бросалось в глаза. А после дрифта Готтлиб догадывался, что послужило причиной такого поведения его коллеги.

– Заноси, – раздался хриплый голос в дверях, и пятеро рабочих стали закатывать в лабораторию очередную партию органов.

– Да вы издеваетесь? – почти прошипел Германн и схватил свою трость, резко поднялся из-за стола, – Это рабочий кабинет, а не склад, даже не думайте завозить сюда эти банки!

– Но сэр, куда ж нам их ставить-то? – пробормотал один из рабочих, скидывая с себя мокрый капюшон дождевика.

– Еще неделю назад было распоряжение свозить образцы на судно с оборудованием,– напомнил Германн.

– Но доктор Гейзлер сказал, что он должен отобрать пригодные органы, или что-то в этом роде. Он же здесь работает, – пожал плечами грузчик и махнул остальным, чтобы заносили образцы.

– Все на погрузку, пусть он на месте разбирается, что из этой мерзости он еще сможет препарировать, это лучше, чем складировать в нашей лаборатории, а потом снова переносить, – строго отчитал Германн рабочих и невольно заметил, как двое из них многозначительно переглянулись, прежде чем бригадир дал команду вывозить «груз».

– О чем он вообще думает, – пробормотал Германн, снова возвращаясь за свой стол, обходя по пути огромный аквариум с плавающим в нем местами почерневшим мозгом детеныша кайдзю. Ньютон приволок его в лабораторию первым делом, как появилась возможность, даже зная, что Германн против того, чтобы устраивать склад органов на их рабочем месте. И ведь математик не раз говорил, что все эти образцы нужно сразу готовить к перевозке, ведь им объявили о расформировании Шаттердома еще в день закрытия разлома. Но нет! Ньютона подобные абстрактные мелочи не волновали. Он просто тащил к себе все, что мог собрать, и каждый раз, когда Гейзлер появлялся на рабочем месте, неустанно причитал о том, что тела разлагаются, и он не успевает.

Германн уставился на свои вычисления, но в ярком желтоватом свете настольной лампы все цифры расплывались на бумаге и никак не желали достигать сознания математика: слишком отвлекал шум в коридоре и переговоры работников, которые между собой говорили на родном китайском языке, пока вывозили партию органов. Германн невольно покосился на половину Ньютона, которая, хоть и была заставлена куда больше обычного, казалась совершенно пустой без мельтешащего биолога. И без его беззаботной болтовни работать было непривычно, а временами почти невозможно. Вот она, сила привычки. Но Гейзлер нужен был не только как фоновый шум. После дрифта у них так и не было возможности поговорить, и Германн подозревал, что именно из-за части воспоминаний и ощущений Ньютон так часто покидает базу, пытаясь избежать неловкого разговора. Готтлиб и раньше видел, что Ньютон относится к нему, как к другу, и очень долгое время это раздражало. Особенно в начале работы. Просто невозможно было переносить его неформальный тон и беспечные фразочки, бестактные прикосновения… Но увидев это в дрифте глазами Ньютона, он испытал что-то совершенно иное. Пусть даже их дрифт был далек от идеального и слишком быстро прервался, синхронизация была частичной, но это теплое, заполняющее все тело чувство, Германн был уверен, что почувствовал его в сознании Ньютона. Но и Ньютон узнал о нем многое из того, что Германн предпочел бы скрыть. Так что математик считал глупые прятки Ньютона его очередным детским заскоком. Или своей паранойей. Готтлиб постучал ручкой по гладкой поверхности чистого стола и с трудом заставил себя выбросить татуированного биолога из головы и вернуться к расчетам.

***

Очередной день промелькнул словно вспышка, только утро и вот уже второй час ночи, а чемоданы еще не собранны. Ньютон лично проследил за погрузкой всех органов и мысленно поблагодарил Германна, если бы не он, то Гейзлер бы вовсе забыл про то, что часть органов осталась в лаборатории. Было бы смешно, если бы прибыв на новую базу, Ньютон обнаружил, что забыл в Гонконге мозг.

– Ну же, закрывайся, – тихо пропыхтел биолог и надавил коленом на крышку чемодана, защелкнул крепежи. – Уф, – Ньютон провел ладонью по волосам, и устало поднялся на ноги, окинул свою спальню оценивающим взглядом. Плакаты с кайдзю, зарисовки органов, вырезки из журналов все еще плотно закрывали собой часть стены возле кровати и у рабочего стола, на котором остались лишь следы пыли, по которым можно было понять, где именно стояли горы книг и журналов, а где пылились фигурки кайдзю. На стуле висела свежая рубашка, галстук и джинсы, заранее приготовленные на завтра. Одежда, в которой Ньютон весь день занимался сбором образцов, безбожно пропахла аммиаком и рыбьей вонью, которая сохранялась даже после быстрой стирки и въелась в кожу так, что гель для душа не мог перебить запах, а лишь делал его слабее.

Биолог устало повалился на кровать. Улегся поверх одеяла, и почувствовал, как тяжелая усталость растекается по венам, режет глаза и отдается легкой болью в висках. Последняя ночь в Шаттердоме. От этой мысли на душе появилась неприятная тяжесть, чуть похожая на тоску. Все же пять лет – немалый срок, и биолог смог привязаться к базе и ко всему, что с ней связанно. Пусть даже почти все, что он здесь видел, были органы кайдзю и Германн. Но большего и не нужно было. Ньютон медленно вздохнул, улыбнулся огромному плакату, наклеенному прямо на потолке. Крылатый кайдзю. А ведь когда он покупал этот плакат, это казалось выдумкой, просто воображением художника. Ньютон напрягся, невольно вспоминая рев Отачи и огромный слишком яркий силуэт кайдзю, рушащего город на своем пути, ноги тут же сковала вязкая слабость, и стопы начало неприятно покалывать. Гейзлер медленно выдохнул и перекатился на бок, забрался под тонкое одеяло и облизнул пересохшие губы. Вспоминать Отачи перед сном – плохая затея. Он и так последнее время плохо спал, то и дело, просыпаясь от кошмаров. Возможно, это были последствия дрифта, ведь во сне он снова и снова проходил сквозь разлом, поднимался с морских глубин.

Яркие синие и бело-голубые вспышки пульсирующего света, словно живые стенки разлома, узкие и движущиеся. Покрытые наэлектризованными ворсинками, раскрываются, впуская зверя в горловину разлома, пропуская его сквозь свет в черный холодный мир. Ледяная вода касалась огромного сильного тела, сдавливала его, а дыхание отдавалось вибрацией в грудной клетке, у морды чувствовались пузыри кислорода, а чернота вокруг медленно рассеивалась первыми проблесками света на водной глади. Громкий рокочущий звук и первый вздох в новом мире, но не успевает Ньютон разобраться, как все вокруг оглушает угрожающий механический рев Егеря. Яркая вспышка голубого света, треск электричества и новый рев, он множится вокруг, наполняет сознание, ускоряется, становится выше. Пока не заслоняет все вокруг, и перед глазами в мерцающем свете начинают быстро всплывать образы десятков кайдзю, ощущения. Боль, страх, агрессия. Кровь до боли закипает в венах, заставляя каждую мышцу напрягаться в судорогах, и кажется, что мозг вот-вот не выдержит этого неистового потока чужих сознаний. Воздуха не хватает, и легкие горят от нехватки кислорода, горло болезненно сжимается, и на самом пике, когда кажется, что вот-вот померкнет свет дрифта, вдруг появляется лаборатория и исписанная доска, чуть сгорбленный силуэт Германна и его ворчливый голос «Сколько раз я тебе говорил, не ставь свои образцы на мой стол!», раздражение и нетерпение. Но дышать легче, и кислород целебным холодком растекается по телу.

Ньютон не сразу понял, в какой момент заснул и когда именно проснулся. Лежал, уткнувшись лицом в подушку, и тяжело дышал. Тело все еще сковывало неприятное напряжение, а футболка прилипла к вспотевшей спине. Комната несколько секунд чуть шаталась перед глазами, и Гейзлер обреченно вздохнул, перекатываясь на спину. Почти привык к этому.

Дрифт с кайдзю – чистое безумие. И то, что он отделался головной болью и кошмарами, это очередное невероятное везение Гейзлера. Ньютон подслеповато посмотрел на прибитую у изголовья полочку и нашарил на ней телефон, включил экран. 5:16 a.m. Биолог какое-то время всматривался в белые крупные цифры на фоне рисунка кайдзю и до не него не сразу дошло, что уже начался его последний день в Гонконгском Шаттердоме.

До вторжения осталось 94 недели

========== Глава 1 Десять минут до вылета ==========

Япония, Токио. Об этом им сообщили еще до завтрака, и теперь оставшиеся часы до вылета Ньютон был как на иголках, сам толком не понимая своего волнения. И отвлечься было совершено не на что – образцы отправили в новый исследовательский центр еще ранним утром. В лаборатории не осталось ничего пригодного для работы, читать дольше пары минут не выходило, все буквы смешивались, и смысл текста никак не доходил до взволнованного сознания, а все плакаты с кайдзю биолог аккуратно снял со стен и упаковал еще утром.

– Что-то ты притих, – заметил Германн за завтраком, после того как за пятнадцать минут Ньютон не произнес и слова. Обычно, даже если биолог был еще совсем сонный, он болтал без умолку то о своих исследованиях, то возмущался, что кофе в столовой отвратительный. А то и вовсе просто пересказывал свои сны. Но не сегодня.

– Не похоже на тебя, уверен, что не подхватил от своих кайдзю какой-нибудь вирус? – своим вечным чуть строгим тоном наконец-то сказал Германн, глядя на Ньютона, который лениво ковырял свою овсянку, в которую он зачем-то положил неимоверное количество малинового джема.

– Просто не выспался, – пожал плечами Ньютон и коротко улыбнулся Германну, так и не взглянув ему в глаза, чем только подчеркивая странность их общения, которая не давала покоя Готтлибу. Вот только сейчас Ньютону некуда была бежать, и не было работы, за которой можно было прятаться. И у них впереди еще долгий совместный перелет.

– Как-то странно осознавать, что мы покинем это место, – все же сказал Ньютон, глядя, как светлая овсянка смешивается с ярко-бордовым джемом и наполняется цветными разводами, – Интересно, почему именно Токио?

– После вторжения кайдзю там сейчас совсем низкий процент населения, думаю, это только на пользу нашему исследовательскому отделу, не будем привлекать лишнего внимания, – охотно подхватил тему Готтлиб.

– Мы теперь засекречены, конечно, мы не будем светиться в новостях, – отмахнулся Ньютон и поставил ложку в кашу.

– Только не говори, что завидуешь славе мисс Мори и Беккета, – хмыкнул Германн, неуклюже попытавшись пошутить.

– Что? Да нет, конечно. Я даже рад видеть знакомые лица по ТВ, там и маршал наш мелькает, – Гейзлер принялся размешивать сахар в остывающем кофе, но все это выглядело так, словно биолог не знал, куда ему деть руки. И это стало последней каплей для Германна.

– Бога ради, Ньютон, прекрати уже мямлить, скажи, что тебя волнует, – Германн на мгновение поджал губы, положил руки на стол и переплел пальцы в замок, серьезно спросив, – Это из-за дрифта?

– А? – словно вырванный из своих раздумий, рассеянно спросил Ньютон, – Дрифт? – быстро переспросил биолог и чуть не опрокинул чашку, медленно выдохнул и замер, – так заметно, да? – почти осторожно спросил он.

– Еще бы, ты весь словно потерянный, рассеянный больше обычного, молчаливый. Да любой, кто знает тебя хоть немного, мог бы сказать, что с тобой что-то не так, – с легким самодовольством произнес Германн, хоть и не знал, как подбодрить друга. Математик уставился на руку Ньютона, в которой он нервно крутил кофейную ложку. Бледная кисть с совершенно нормальной чистой кожей, плавно переходящей в яркий рисунок, который тянулся по руке и у локтя обрывался, закрытый тканью однотонной бледно-серой рубашки.

–Знаешь, – вдруг сказал Ньютон, и Германн резко поднял взгляд на лицо коллеги, – я не знаю, видел ты это или нет, – словно неохотно, устало сказал биолог. – Да даже если не видел в дрифте, это, наверное, и так очевидно, – Ньют обреченно хмыкнул и положил ложку на стол, и от тихого стука о гладкую столешницу у Готтлиба взволнованно сжалось сердце в тревожном ожидании.

– «Оно пришло за тобой», – понизив голос до шепота, сказал Ньютон, и Германн удивленно посмотрел на взволнованного коллегу и на всякий случай обернулся, но рядом с ними никого не было, а людей, сидящих за остальными столиками явно не интересовала чудаковатая парочка ученых.

– Кто? – непонимающе спросил Германн, на секунду заволновался, что после дрифтов Ньютон мог повредить мозг.

– Мне так Ганнибал сказал, после того как узнал про мой дрифт, – пояснил Ньютон и придвинулся почти вплотную к Германну, наклонился к нему ближе. Математик невольно напрягся, но не стал отчитывать Ньютона за нарушение границ личного пространства. Все равно в этом не было бы смысла, все попытки привить биологу хоть какие-то манеры всегда оказывались пустой тратой времени.

– Отачи пыталась откопать меня тогда в бункере, я уверен, – взволнованно и тихо сказал Ньютон, невольно жестикулируя.

– Да, ты мне рассказывал о своих… похождениях во время двойного явления, – напомнил Германн и хотел отсесть чуть дальше от своего коллеги, но он и так сидел на краю лавки.

– Да, а затем в тройном явлении первые два кайдзю сторожили разлом. Это точно из-за дрифта. Они видели меня, и знали, что мы собираемся сделать, поэтому и выставили охрану, а не продолжили атаковать. Я видел их… Слышал, и ты тоже, нам нужно знать о них больше, но, Германн, – Ньютон взволнованно схватил математика под локоть прижимаясь к нему ближе, почти испуганно посмотрев на своего друга, и от этого взгляда у Готтлиба рука не поднялась оттолкнуть биолога, – Я… я должен провести дрифт. Раз, два или десять, не знаю. Сколько потребуется. Но ведь и они будут меня видеть. Они из-за меня тоже будут готовы, а я… я не… – Ньют запнулся и крепче сжал локоть Германна трясущимися пальцами, а Готтлиб краем глаза заметил, что теперь они стали привлекать всеобщее внимание, но только нахмурился и сосредоточился на взволнованном коллеге.

– Они же звери. С чего ты взял, что они поймут твою мешанину мыслей? Даже я толком не смог ничего понять, а ведь был в твоей голове, – попытался хоть как-то успокоить друга Германн, и протянув руку к плечу Ньютона, провел почти касаясь биолога, и нервно отдернул, не зная как стоит прикоснуться к нему, и лишь дергано помахал ладонью, прежде чем быстро несколько раз похлопать Ньютона. Математик неловко натянуто улыбнулся, чувствуя себя все более неловко, вот только Ньютон так и не отпустил его.

– Поймут. Не они, так их хозяева, – уверенно сказал Ньютон. – Я думаю… я все время над этим думаю и пока не смог найти решения лучше, чем работать обособленно. Понимаешь? Я не должен знать ничего о Егерях или твоих разработках, не должен знать, даже запустили эти программы или нет…

– Не неси ерунды, Ньютон! – уже строго сказал Германн, и биолог непонимающе нахмурился.

– Это… не ерунда, – почти обиделся Ньют, но в голове его звучала слабая надежда. Он и вправду предпочел хоть раз оказаться неправым.

– Ты беспокоишься из-за дрифта? – уточнил Германн, все острее чувствуя прикосновения Ньютона, и уже был почти готов оттолкнуть его руку, но теперь он слишком хорошо знал, как Гейзлеру нужна поддержка. Хоть какая-нибудь. – Тогда скажи, почему после твоего первого безумного глупого самоубийственного эксперимента при двойном явлении кайдзю направились к Гонконгу, а не охраняли разлом, ожидая тройного явления?

Ньютон снова нахмурился, но на этот раз озадаченно, от чего его мальчишеское лицо стало казаться до ужаса забавным. Гейзлер наконец-то отпустил Германна и взъерошил волосы у себя на затылке, задумчиво уставившись в свою овсянку, словно в ней хранились все знания о мире инопланетных монстров.

– Ам-м, – протянул биолог и вдруг резко щелкнул пальцами, и чуть ли не подскочив на месте, сияющими глазами уставился на Готтлиба. – Разлом был закрыт, и мозг поврежден, – почти спросил он, словно ожидая подтверждения своей теории, вот только Готтлиб понятия не имел о том, как работает телепатическое сознание кайдзю, и влияет ли на их связь то, открыт разлом или нет.

– Хотя, может, только из-за повреждений, во время первого дрифта разлом был закрыт, но я все равно ощущал коллективное сознание, – все быстрее начал проговаривать Ньютон свои мысли и чуть не ударил Германна, взмахнув от нахлынувших эмоций руками. Бурная жестикуляция биолога всегда казалась Готтлибу потенциально опасной. – В… Во второй раз, разлом уже был открыт, и даже успели пройти две четверки и разлом сохранял стабильное состояния. Да! Если это влияет… Ведь, сам посуди. Мы потеряли сигнал Бродяги, но считывали его показатели, наверняка…. Нет! Я уверен, хозяева кайдзю тоже лишь могли общаться, но не в полной мере. Лишь получали сигналы. А без разлома? Как функционирует их сознание, сохраняется ли связь с той стороной? Ох-х-х. Но если нет, тогда… – Ньютон замер, горящими глазами глядя перед собой, поднял руки так, словно держал в ней невидимую остальным сферу и видел в ней все, что так хотел понять. Германн и прежде видел его в таком состоянии, но, обычно, просто отмахивался от несвязной почти маниакальной речи биолога и продолжал работать. Но сейчас, Германн впервые так пристально наблюдал за Ньютоном и мог почти почувствовать, как бесконечно быстро сменяют друг друга мысли в его сознании. Гейзлер даже дышал иначе, поверхностно и часто, был весь напряжен и, казалось, ему не хватает воздуха. Ньютон слишком быстро вышел из ступора. Улыбнулся с какой-то всепоглощающей детской радостью, а в следующее мгновение, Герман пытался вздохнуть в крепких объятиях взволнованного биолога.

– Германн! Германн, ты чудо! – шумно, слишком шумно для публичного места воскликнул Ньютон, обдавая жарким дыханием напряженную шею Готтлиба.

– Гейзлер, отпусти, отпусти меня сейчас же, – почти зашипел Германн и попытался оттолкнуть от себя биолога, но он сам резко вскочил со своего места.

– И куда ты собрался? – строго спросил Германн, поправляя свой пиджак.

– Как куда? В лабораторию, нужно… А-а, черт, все оборудование уже погрузили, – осознал Ньютон и нервно дернул рукой, словно пытаясь ударить невидимого противника. – Ладно, на месте первым делом, – с энтузиазмом сказал он. – Я пока к себе, нужно сделать кое-какие записи, встретимся на вертолетной площадке, – торопливо проговорил Гейзлер и почти выбежал из столовой, оставив Германна в полном недоумении под косыми взглядами разнорабочих.

– Просто невыносим, – пробормотал Германн и допил свой кофе.

***

День снова выдался дождливый, и серые облака заслоняли бледный солнечный свет, хоть лимонно-золотистые лучи умудрялись прорывать серую пелену, а мигающие красные и золотистые огни Шаттердома у взлетно-посадочной полосы ярко виднелись сквозь серое марево дождя.

Германн посмотрел на свои часы и тихо выругался.

– Где этот идиот? – сам себе пробубнил математик, поерзав на неудобном сидении военного вертолета и все не сводя взгляда с входа Шаттердома, из которого должен был появиться Ньютон.

– Мистер Готтлиб, вылетаем через десять минут, – напомнил пилот, покосившись на ученого.

– Да, я в курсе, – раздраженно сообщил математик, невольно поморщившись. Вертолет ужасно провонял бензином, свежей рыбой и едким запахом реагентов. Видимо, на нем Ньютон как-то выбирался за образцами в город, и запах внутренностей кайдзю все еще не выветрился.

– Доктор Гейзлер особой пунктуальностью не отличается, – сказал Германн в ответ на вопросительный взгляд пилота.

– Если нужно, я согласую более поздний вылет, – предложил он и потянулся к рации.

– Не нужно, – предупредил Готтлиб и самодовольно хмыкнул, глядя, как со стороны базы к ним приближается низкорослый биолог и тащит за собой свой чемодан. Зонт, судя по тому, как Гейзлер натянул куртку на голову, Ньютон снова потерял где-то на базе. Скорее всего, снова в лифте, но это уже было не важно.

Германн облегчено вздохнул и открыл кабину, махнув рукой своему коллеге, и помог Ньютону затащить его темно-фиолетовый чемодан, на котором Готтлиб заметил наклейки с кайдзю и неодобрительно покосился на промокшего Гейзлера. Вот только Ньютон запирал дверь и не видел осуждения в глазах своего коллеги.

– Уф, – выдохнул Ньютон и попытался выровнять дыхание, тяжело рухнув на место рядом с Германном; дождевая вода с его куртки тихим потоком капель начала стекать на пол и сидения.

– Нам из-за тебя чуть вылет переносить не пришлось, где тебя носило? – строго спросил Готтлиб и чуть отсел от Ньютона, чтобы не намочить свой пиджак, на котором уже красовались темные водяные пятна.