Текст книги "Межвидовой дрифт Гейзлера (СИ)"

Автор книги: AnnyKa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Ближе к ночи удалось разобрать почти все коробки и часть записей передать в архив, где Джонатан и Жаннин должны были составить электронную базу и перенести все записи и зарисовки Ньютона в пригодный электронный вид. Вот только когда Китч понял, сколько альбомов с подробными зарисовками и записями приехало вместе с Ньютоном, биолог понял, что только что подарил Джонатану лишний повод себя ненавидеть.

Ньютон вытер пот со лба и окинул взглядом почти готовый к работе кабинет. Особой опрятности или аккуратности не было, но она и не нужна была, главное, что биолог точно знал на каком столе что лежит, и в какой стопке папок какие файлы, перепроверил и расположил оборудование и разобрался с органами, даже успел мысленно прикинуть, с чего начать завтра работать. Но главное – при основном кабинете была его личная, пусть и небольшая, но самая настоящая стерильная лаборатория для репликации тканей. Там от силы могло свободно одновременно находиться человек пять, но для одного Ньютона этого было более чем достаточно. И старенькое, но работоспособное оборудование было для Гейзлера лучшим подарком. В Гонконге и такого не предоставляли, никому не нужно было, чтобы Ньютон выращивал ткани кайдзю, от него требовалось лишь изучение. Так что все наборы, которые он получал при дополнительных поставках, включали в себя скальпели или растворы. Но теперь можно будет серьезно заняться восстановлением поврежденных тканей мозга, и если повезет – а Ньютон считал себя везучим человеком – то после месяца работы мозг станет пригодным для дрифта.

Плакаты с кайдзю и киномонстрами на стенах, коллекционные фигурки, ручки, рабочие тетради. Кружка с изображением первого кайдзю, прошедшего через разлом. Это все появилось на рабочем месте Ньютона вокруг дальнего стола, окруженного образцами тканей и полками со всем необходимым оборудование, когда уже было далеко за полночь. Джонатана Ньютон отпустил еще несколько часов назад, ему как-то неловко было просить своего подчиненного разбирать вещи с ним допоздна, тем более, что через открытую дверь было видно, как расходится команда Германна, по пути споря о возможностях стабилизации разлома. Судя по всему, у Германна тоже был не самый лучший вечер, хоть, наверняка, к работе нормально приступить они не успели.

Ньютон прикрепил последний плакат к свободному участку стены и отошел на пару шагов, чтобы оценить свой труд. Теперь у него был по-настоящему свой угол, яркий и уютный. Несущий отпечаток своего владельца. Все почти как в Гонконге, и от этого на душе становилось немного спокойнее. Вот только еще предстояло разобрать вещи в спальной комнате. От одной мысли об этом биолог недовольно поморщился и отошел, уселся на узкий жесткий диван, который стоял в его кабинете и обнаружился после того, как они с Джонатаном перетащили все коробки. Небольшой, но неплохой нюанс. Гейзлер даже подумывал перетащить в кабинет подушек и плед на крайний случай. На рабочем месте все равно сейчас было уютнее, чем в холодной и еще не обжитой спальной комнате.

– Ты все еще копаешься? – послышался голос Германна со стороны входной двери, и Ньютон резко повернулся и улыбнулся другу.

– Да вот, последние штрихи доделываю. Как тебе, а? Прямо как дома, – довольно сказал Гейзлер, гостеприимно раскинув руки, пока Германн разглядывал кабинет биолога.

– Если твой дом – это смесь магазина комиксов и склада органов кайдзю, то да, здесь именно как «дома», – иронично заметил Германн, прохаживаясь по кабинету, опираясь на свою трость.

– А ты что еще не спишь? Я видел как твоя «команда математической мечты» разошлась еще несколько часов назад, – проигнорировал Гейзлер замечание коллеги и устало плюхнулся на диван. Откинулся на спинку и любовно посмотрел на аквариум с мозгом.

– Трудно уснуть на новом месте, – почти неохотно признался Готтлиб, а упоминать про то, что боли в ноге снова усилились, так же как и мигрень, после всего лишь пары часов общения с Гофманом, Германн не стал. Так же, как не собирался говорить, что не мог даже лечь спать из-за непонятного ворочающегося в груди чувства, появившегося после того, как он узнал, что у них с Ньютоном будут разные кабинеты. Неправильно. Этот факт, о котором он мечтал пять лет совместной работы с невыносимым Гейзлером сейчас казался ужасной ошибкой, разрушающей всю гармоничность и сбалансированность жизни Готтлиба. Привычка. Он не любил перемен и старался их избегать. Слишком сложно приспосабливался к новым условиям, но если уж привыкал, то не хотел хоть что-то менять в своем окружении.

– Да? А я бы вот хоть сейчас …– протянул Ньютон и замер, пытаясь подавить зевок, забавно сморщился и закрыл рот ладонью. – Здесь упасть готов, – закончил биолог.

– На рабочем месте? Только не говори, что на твои исследования выделили так мало средств, что ты даже комнаты не получил, – хмыкнул Германн и коротко натянуто улыбнулся, подумав, нерешительно качнувшись на месте, и все же подошел к Ньютону и сел на диван рядом с ним.

– Ха-ха, – с нажимом произнес Ньютон и скрестил руки на груди. Он бы мог пуститься в долгие и подробные рассуждения о том, каким должен быть их исследовательский центр, и какую роль играет изучения дрифта с кайдзю, но усталость брала свое, и Ньютон решил отложить этот разговор на потом. Вот только он все равно ощущал, что командование просто махнуло на него и его исследования рукой, в очередной раз не веря в своего ведущего биолога. Но хотя бы он получил шанс на работу.

Молчание длилось совсем недолго, но за эти несколько секунд Германн мог точно сказать, что знает, что творится в голове Гейзлера. И, наверное, после их дрифта так теперь будет часто. Да и пять лет совместной работы невольно научили Готтлиба подмечать все мелочи в поведении своего коллеги, хоть он и редко придавал этому значения. Ньютон развалился на диване, чуть хмурился, как всегда бывало, если он о чем-то серьезно задумывался, руки скрещены, спина чуть напряжена, сосуды в глазах полопались, и красные прожилки ярко контрастировали с мягким зеленым цветом радужки глаз. Германн неохотно отвел взгляд, заставляя себя перестать рассматривать Ньютона.

– Ты ведь все равно их всех порвешь, верно, здоровяк? – с нервной улыбкой сказал Германн, пытаясь повторить ту странную речь, с которой Ньютон подбадривал его перед их дрифтом. Гейзлер сказал это тогда, и Германну казалось, что сейчас он нуждался в чем-то подобном сейчас.

– Здоровяк? – удивленно спросил Ньютон и весело хмыкнул, отвлекшись от своих мыслей, и расслабил руки.

– Без иронии. В научном смысле, – тут же пояснил Германн, покосившись на своего низкорослого друга. Мгновение они просто смотрели друг на друга, а затем одновременно не смогли сдержать улыбку, а Ньютон так вовсе коротко рассмеялся, и все напряжение исчезло из его образа. Биолог придвинулся вплотную к Германну и приобнял его за плечи.

– Спасибо, – искренне сказал Гейзлер, улыбаясь другу. И ему не нужно было объяснять, как много для него значит, что есть хоть один человек на свете, который верит в него.

– Все. Довольно. Ньютон, – чувствуя странный дискомфорт, попросил Германн, осторожно высвободился и поднялся на ноги. – Отправляйся спать, еще не хватало, чтобы завтра за работой ты заснул, пока будешь разделывать органы.

– Это было всего раз в колледже, – возмутился Ньютон, поднимаясь с дивана, – и я не спал пару дней перед этим, – словно оправдываясь, и невольно подумал, что еще Германн успел рассмотреть и запомнить из их дрифта.

========== Глава 3 Отдельные кабинеты ==========

Привыкнуть к новой базе оказалось не так уж и сложно, всего через неделю уже казалось, что они и не покидали своего прежнего рабочего места. Та же суета, объемы работы, военное начальство, жесткие сроки и мизерное финансирование. Ньютон выбил себе Джонатана в помощники, хотя все, что делал американец – это создавал электронную базу наработок Ньютона и мыл пробирки, но это было лучше, чем оставаться в просторном кабинете одному, да и рассуждая вслух, биолог не чувствовал себя совсем психом, зная, что кто-то есть рядом. Вот только уже на третий день он перестал замечать своего нового коллегу, и привычного бормотания Германна не хватало все сильнее.

– Просто следи за температурой и основным показателями, и – комната стерильна, даже не вздумай в нее в таком виде заходить, – предупредил Ньютон Джонатана, который корпел над компьютером.

– Как скажете, – кивнул помощник и задумчиво поморщился, – а сколько мне за ними следить?

Ньютон стянул с себя перчатки и задумался, прикидывая нужное время.

– Месяц, к этому времени ткани достигнут нужного состояния, – Гейзлер скомкал перчатки в плотный комок и, прицелившись, отправил их в мусорное ведро с видом профессионального баскетболиста.

– Месяц?! – чуть сипло переспросил Джонатан.

– А ты как хотел? – хмыкнул биолог, и все же решил пояснить, – Мозг Канамори сильно поврежден, я попытаюсь сделать своего рода биологические имплантаты. Все органы кайдзю очень восприимчивы и должны принять клонированные ткани, останется только надеяться, что после этого мозг станет дрифтоспособным. А пока мне нужно чтобы ты следил за показателями.

– Хорошо, доктор Гейзлер, – обреченно кивнул Джонатан и снова уткнулся в монитор, набивая рукописный текст с журнала Ньютона, то и дело морщась в попытке разобрать размашистый почерк биолога и его вечные сокращения. Сам Ньютон с энтузиазмом придвинул к своему столу один из самых крупных стеклянных контейнеров с непонятного вида деформированным ярко-синим органом с темно-зелеными поджилками.

– А… что это? – чуть взволнованно спросил американец, – вы уверенны, что это безопасно? Оно не ядовито?

– Конечно, нет, я еще на месте детоксикацию органов провел, – беззаботно сказал Ньютон, открывая крышку, и даже не поморщился от резкого запаха раствора, – так, где-то тут были … ах, вот. – Ньютон ловко натянул новую пару перчаток, и принялся доставать скользкий влажный орган, с шумным шлепком водрузил его на столик, даже не обращая внимания на то, что капли формальдегида попали на его рубашку. Биолог взял с письменного стола, заваленного бумагами и банками с органами, набор скальпелей, и положил его на подставку рабочего стола, включил и настроил яркую лампу, в свете которой орган кайдзю стал выглядеть еще более ярким и скользким.

– Так, и еще одно, – поговорил сам себе Ньютон и подошел к своему компьютеру, быстро застучал по клавиатуре, а спустя пару кликов мышкой лабораторию наполнила бодрая рок-музыка. – Вот так, – довольно хмыкнул биолог. Это был небольшой плюс в собственном кабинете. Германн никогда не разрешал Ньютону включать музыку во время работы, постоянно ворча про то, что это отвлекает, сбивает с мыслей и выглядит непрофессионально. А вот биологу порой не хватало хоть какого-то шума и ритма вовремя работы, тем более, когда работать приходилось над одним и тем же органом по несколько дней подряд.

– Ну, что ж, давай посмотрим, как ты работаешь, – предупредил Ньютон орган и взялся за скальпель.

Музыка еще была слышна в коридоре, а до математического отдела доносился лишь тихий шум, но там было достаточно тихо, чтобы его можно было различить за стуком мела и шорохом старомодных клавиш.

– Ох, снова, – тихо выдохнула Элизабет, на мгновение оторвавшись от монитора, и покосилась на входную дверь.

– Я-то надеялся, что он это только в честь приезда делает, – понимающе хмыкнул Гофман, но сам перевел взгляд на Германна, который все так же работал у доски, не обращая внимания на отголоски музыки, продолжая шепотом проговаривать формулы, и не отрывался от расчетов.

– Доктор Готтлиб, а когда вы работали в Гонконге, это было нормой? – поинтересовался Карл, кивнув на дверь.

– Я занят, Ньют, – чуть раздраженно сказал Германн, поднял руку, призывая к тишине, продолжил работать, словно не замечая ничего вокруг.

– Видимо, было, – хмыкнул Гофман и многозначительно посмотрел на Элизабет, вот только женщина уже вернулась к работе и явно не собиралась обсуждать оговорку своего начальника.

– Мы в сегодняшнем отчете указать какое промежуточное число? – подал голос Акиро из-за своего письменно стола.

– Все еще указываем цикличность раскрытия разлома, – отозвалась Эзенштерн.

– Толку от этого, – тихо сказал сам себе Гофман, и, к его удивлено, на этот вопрос ответил Готтлиб, сделав шаг назад от своей доски.

– А в том, что на ее основе можно выявить время, которое потребуется на раскрытие разлома, с учетом того, что цикл будет повторяться. А я уверен, в том, что будет, до этого он работал как часы.

– Если откроется, – словно невзначай заметил Карл и холодно посмотрел на своего начальника.

– Доктор Гофман, хотите, чтобы я еще раз позвал доктора Гейзлера, чтобы он вам в красках и с эмоциями пересказал про энергетический запас родной планеты кайдзю? – предложил Германн, и Гофмана даже перекосило от этих слов. Он первый вводный «курс» от Ньютона еле выдержал, хотя, по мнению Готтлиба, Ньютон вполне справился. И его суждения лежали в основе исследований, с учетом того, что для разлома требуется неимоверный источник энергии.

– Да он вроде занят, не стоит его отвлекать, – отказался Карл и на какое-то время притих.

– Но нам ведь так и не известна природа источника энергии, так же, как и его свойства, – заметила Элизабет, поднимаясь со своего места, и подошла к доске Германна, задумчиво став рассматривать вычисления.

– Именно, это основная проблема, но, основываясь на обрывочной информации из дрифта, я смог вывести этот коэффициент, – Германн указал тростью на обведенное число в углу доски, и в этот раз он заметил, как переглянулись его коллеги. – Вас что-то не устраивает? – строго спросил Готтлиб.

– Вовсе нет, – быстро сказал Акиро, – просто, …

– Дрифт с кайдзю, более нелепую вещь себе и представить трудно, – ожил Гофман, тоже поднимаясь из-за рабочего стола, – простите, конечно, шеф, – последнее слово немец особенно выделил, – но раньше разлом исследовался при помощи сканирования, а не на основе медитаций с умирающим мозгом какого-то монстра.

– Я знаю. Последние годы все мои усилия были потрачены на изучение разлома, – напомнил Германн и оперся на трость, – дрифт является новым способом его изучения. И, к вашему сведению, именно таким способом, пусть и с риском для жизни, нам с доктором Гейзлером удалось узнать, как именно можно пройти сквозь разлом. Вы намерены и дальше отрицать ценность информации, полученной таким путем, доктор Гофман? – словно отчеканил Германн, прожигая взглядом своего коллегу.

– Ладно, – кивнул Карл, – просто хотел сказать, что дрифт – сомнительный источник информации.

– А, следовательно, и все наши исследования, я вас верно понял? – все так же сухо спросил Готтлиб, – если вас не устраивают мои методы, то можете покинуть исследовательскую группу. Это не станет большой потерей для исследований.

Гофман даже покраснел и сжал кулаки, но, вопреки ожиданиям Готтлиба, промолчал и даже выдавил из себя что-то отдаленно напоминающее улыбку.

– Нет, шеф, что вы, никаких претензий, – произнес немец, прежде чем вернуться на свое рабочее место. Но, даже когда работа исследовательского отдела возобновилась, царившая в кабинете тишина оставалась тяжелой, словно пропитанной напряжением.

***

– Вид у тебя убитый, что, без меня под боком работа стоит на месте? – весело спросил Гейзлер и несильно толкнул Германна, чтобы он проходил вперед и перестал гипнотизировать гарниры в столовой.

– При чем тут ты? Просто я еще не свыкся с новой группой.

– Конечно, столько лет работал один, ты вообще с живыми людьми общаться разучился, – бодро рассмеялся биолог, высматривая свободное место в просторной столовой, и махнул Германну, чтобы он следовал за ним к пустому столику.

– А как же ты? – ехидно заметил Готтлиб, не обращая внимания на взгляды своей исследовательской группы. Математики уже успели занять дальний столик и при виде своего начальника разом притихли, а Эзенштерн не громко окликнула Германна, приглашая его к ним.

– А ты разве считаешь меня простым человеком? – лукаво спросил Гейзлер и уселся на свободное место, – знаешь, наш дрифт, хоть он и был обрывочный, но все же дал мне возможность посмотреть на мир твоими глазами. И на меня в том числе. Я правда выгляжу таким пухлым? – немного обеспокоенно спросил Ньютон и похлопал себя по животику.

– Слегка, – с ухмылкой сказал Готтлиб и сел рядом с коллегой, но увидев, как биолог грустно смотрит на свою тарелку не смог сдержать смешка, – да не волнуйся, ты похудел, пока участвовал в вылетах при сборах органов. Но жаренного бы ел поменьше, так и гастрит заработать недолго.

– Да ерунда, я в колледже вообще питался одними сэндвичами, и ничего, – пожал плечами Гейзлер.

– Оно и видно, – неодобрительно произнес математик.

– Это что еще за намеки? – надулся биолог, отпивая свой кофе, – ладно, как там разлом? Уже вычислили, когда нам ждать гостей?

– У тебя что, уже образцы заканчиваются?

– Нет, просто интересуюсь, что в этом такого? Раньше я о твоей бредятине все знал, а теперь ты через коридор, так что … Что? Просто интересно.

– Определить время не так сложно. По периодизации можно сказать любое число, самое ранее – сорок восемь недель. И по нарастающей – в два раза: девяносто шесть, сто девяносто два, триста восемьдесят четыре…

– Я понял, – перебил Ньютон, лениво перемешивая спагетти с соусом.

– Естественно, лучше всего исходить из самого раннего варианта, но нужно также рассчитать место появление разлома. Сейчас мы работаем именно над этим.

– Ну, хоть у тебя прогресс есть, – кивнул Гейзлер и сразу ответил на незаданный вопрос, – я собирался заняться электромагнитным излучателем Громилы, но стоило снять лишнюю поврежденную ткань с железы…

– Ньютон, я вообще-то обедать пытаюсь.

– Прости. Так вот, снять ткань с железы и все, Бродяга к чертям ее раздавил! Она так повреждена, что и исследовать нечего. И с чем я остался? С поврежденным мозгом, почти целым, разделенным на сегменты кишечником, мышцами и жабрами, – Ньютон почти агрессивно ударил вилкой по тарелке.

– А как же изучение твоего дрифта? – ради поддержания беседы спросил Германн, хотя сам бы предпочел посидеть в тишине, после очередного спора с Гофманом у него все еще болела голова. А теперь еще и Ньютон решил усилить боль в висках рассказами о своих образцах.

– Мне еще не с чем дрифтовать, – устало выдохнул биолог. – Я только приблизительно через месяц смогу восстановить повреждения Канамори, пока почти все свободное время изучаю нейромост. Те дрифты были не совсем удачны.

– Это мягко говоря, – кивнул Германн, неспешно разбираясь со своим обедом.

– Ладно, они были ужасны, ты это хотел услышать? – фыркнул биолог, – нагрузка слишком сильная, образы обрывочны, соединение невозможно удержать дольше нескольких секунд, а в коллективном сознании нельзя вычленить какую-то отдельную информацию в общем потоке. В их способе общения вся проблема. Нейромост не приспособлен для работы с коллективным живым сознанием.

– Я рад, что хоть сейчас ты это понял, – хмыкнул Готтлиб, чувствуя на своей спине пристальные взгляды и стараясь не обращать на них внимания.

– Что, совсем плохо с ассистентами? – понимающе спросил Гейзлер, поглядывая на стол с остальными учеными. Только сейчас он заметил, что они с Германном сидят особняком от остальных, и даже ближайшие от них столики все еще были свободны. Группа Готтлиба предпочла сесть вместе с разнорабочими. Хотя столовая и так была полупустая, так что расположение людей бросалось в глаза не слишком сильно.

– С ними все в порядке, они работают и, пока ошибок в их расчетах нет, все хорошо, – спокойно сказал Германн.

– Ага, вот только мы с тобой снова, словно ботаники из средней школы – за отдельным столом, – хмыкнул биолог.

– Меня это никогда особо не заботило, – пожал плечами Германн, – это ты все детство из шкуры вон лез, лишь бы не походить на, как там тебя называли? «Зубрила»? – он бы и рад был это не вспоминать, но обрывки жизни Ньютона яркими вспышками наполняли его воспоминания, и теперь ему казалось, что он не просто знает Гейзлера, а вырос вместе с ним. Пусть даже в дрифте он видел далеко не все.

– Ну, я хотя бы пытался общаться с людьми, – заметил Ньютон и чуть не поперхнулся, поняв, что затронул тему, которую вовсе не стоило поднимать. – Чувак, прости, я не хотел, – быстро понизив голос, искренне извинился биолог, и, поддавшись какому-то непонятному порыву, хотел взять Германна за руку, но так и замер.

– Не нужно, – холодно предупредил Готтлиб, глядя на неловкий жест коллеги, который, чтобы хоть как-то оправдать свои движения, взял со стола салфетку. – Тем более, с тобой же я общаюсь, – спокойно заметил математик и не стал уточнять, что Ньютон был единственным, с кем он вообще мог регулярно общаться.

– Отлично, – успокоился биолог, – ну, хорошо хоть тут видимся. Честно, мне без твоего вечного бормотания как-то тоскливо, порой хочется прийти к тебе в кабинет и просто кинуть на пол часть кишечника. Я могу, у меня его много.

***

Время шло, и к концу первого месяца на Токийской базе, Ньютон искренне полюбил столовую, и не только за “изысканное” меню, которое практически полностью состояло из рыбных блюд и риса, но в первую очередь за единственную возможность просто поболтать с Германном. Удивительно, их разделял всего лишь коридор, но на деле это оказалось огромным расстоянием. Хотя, биолог мог легко его преодолеть и ворваться в обитель математиков, что он и делал по началу, как только на его рабочем месте становилось совсем тоскливо. Вот только это привело лишь к серьезному выговору от Германна на тему рабочих отношений, авторитета перед подчиненными и рабочем времени. Да и отношения с исследовательским отделом у Ньюта не особо заладились. Казалось, никто из математиков не понимает, почему биолог говорит с ними на «ты». А его подростковые обращения вызывали недоумение, а стоило Ньюту заговорить об этом с Германном, как он лишь хмыкнул, и сказал: «А чего ты хотел? Они серьезные люди, а ты еще и их начальник, конечно, они будут вежливы, но при этом субординацию никто не отменял».

Так и проходили дни в Токийском Шаттердоме – раздельная работа, отдельные кабинеты, общее дело, но разные исследования, и только в столовой Ньютон чувствовал, что все осталось по-прежнему.

Без трех минут три Гейзлер подхватил со своего стола папку и бодрым шагом вышел из своей лаборатории, легко пересек коридор и без стука ворвался в кабинет математиков.

–… Это если учитывать периодичность проходной способности, – натянуто закончил фразу Гофман, почти агрессивно стирая надписи со своей доски.

– Учитывать? Не заставляйте меня повторять вам элементарные вещи, растяжимость разлома была установлена еще три дня назад, мы не возвращаемся к этому вопросу, – отмахнулся Германн, поворачивая голографическую модель разлома, и быстро вбивая какие-то данные.

– Доктор Готтлиб, – бодро позвал Ньютон, так и не пройдя вглубь идеально чистого кабинета, и сразу же привлек всеобщее внимание.

– Добрый день, – сдержанно поздоровалась профессор Эзенштерн, на мгновение оторвавшись от компьютера.

– Привет, – махнул рукой Ньютон и выжидающе посмотрел на Германна.

– Вы что-то хотели, доктор Гейзлер? – после недолгой паузы спросил Готтлиб и поправил свои круглые очки, отчего он внезапно напомнил Ньютону его школьного преподавателя по физике.

– Да, можно вас на пару минут, – деловито позвал биолог. Говорить с другом так официально было почти смешно, но Гейзлер держался, как мог. Тем более что недавно Германн устроил ему настоящий разнос, за то что «Ньютон позорит его перед коллегами». А Гейзлер всего лишь по привычке заскочил к математику и с бодрым «Герм, ты не поверишь!» стал рассказывать об электромагнитной железе Громилы и ее действии, которое Ньютону удалось понять при изучении раздавленного органа. В тот день Джонатана не было в лаборатории, а Гейзлер не мог не рассказать о своем открытии. Но оказалось, что вся команда математического отдела была в шоке от внезапного вторжения и бурного неформального общения Ньютона.

Готтлиб потер переносицу и недовольно поджал губы, но все же поднялся из-за своего стола и вышел в коридор к биологу.

– Что? – коротко спросил Германн, разглядывая растрепанного коллегу.

– Третий час, пошли обедать, – пригласил Ньютон, удобнее перехватив папку.

– Ради этого ты меня выдернул? – строго и тихо спросил Германн.

– Ну, тебе же нужно есть, – пожал плечами биолог, словно не замечая тона коллеги, – и у тебя там полно народа, за полчаса ничего не катастрофического не произойдет.

– Вот именно, пока меня нет на рабочем месте, боюсь, работа с места и не сдвинется, – безрадостно сказал Готтлиб. – А тебе разве не нужно работать?

– Нужно, – кивнул Ньютон, – поэтому пойдем в столовую, – Гейзлер подхватил математика под локоть и потащил его с собой.

– Я сам могу, Ньютон, – строго шикнул Германн, высвобождаясь и обреченно вздыхая, направился за биологом к общей столовой.

– Ну что ты хмуришься? Я же знаю, что ты в три обедаешь всегда, да по тебе часы обычно сверять можно, так что не делай вид, будто я тебя отрываю от работы, – с веселой улыбкой заметил Ньютон, слишком хорошо зная своего друга. За пять лет совместной работы биолог не только успел свыкнуться с заскоками математика, но и изучить их. Хоть сам Ньютон и не понимал, как можно каждый свой шаг вписывать в какой-то график и все делать строго по расписанию и на основе инструкций. И, более того, Германн не только упорядочивал все, к чему прикасался, но еще и жутко нервничал, если что-то шло не по плану, или кто-то не укладывался в его расчеты. Гейзлер это прекрасно знал: Германн настолько не переносил его стиль работы, что настоял на разделительной линии в их бывшем совместном кабинете. Тоже один из способов все держать под контролем и как-то оградиться от раздражающего фактора.

– И зачем ты папку взял? – настороженно спросил Германн, когда ученые уже добрались до столовой и успели наполнить свои подносы.

– Я же сказал, я работаю, – охотно пояснил Ньютон, высматривая подходящий столик, – пойдем, – поманил он за собой друга, – Мне нужна твоя консультация, ты же в остальное время занят, – почти обиженно пояснил Гейзлер. И это было правдой, Готтлиб установил такой убойный график работы научному отделу, что Ньютон уже не раз слышал недовольные жалобы сотрудников, а Гофман даже писал жалобу командованию, на которую он так и не получил ответ, да и вряд ли получит. Только за зря испортил и без того не самые лучшие отношения со своим непосредственным руководителем. И, раз у Германна с трудом хватало времени, чтобы в сроки провести свои исследования, то о том, чтобы помочь Ньютону он даже не думал.

– Помощь? – недоверчиво проговорил Германн, усаживаясь за стол рядом с Гейзлером, – и что же биологу может от меня потребоваться? Или ты сам не в состоянии сосчитать число своих образцов?

– Этим Джон занимается, – фыркнул Ньютон и открыл сливки, выливая их в кофе, – Мне нужно, чтобы ты помог с нейромостом, – биолог расчистил на столе место и открыл свою папку, быстро пролистал ее ближе к концу. Германн невольно заметил, что все листы исписаны какими-то химическими формулами, заметками, зарисовками мозга кайдзю и его отдельных частей. А еще от цепкого взгляда математика не ускользнули многочисленные пятна от чернил, кофе и даже бледные почти выцветшие пятна голубой крови кайдзю, которые то и дело попадались на страницах исследовательского материала Гейзлера, от одного вида которого Германна передернуло. Просто дикостью было в такой неряшливой форме вести научные записи.

– Так вот, – Ньютон взял свою булочку, – я тут работал с мозгом Канамори и пришел к выводу, что дрифт система для подключения к Егерю не подходит для дрифта с кайдзю.

– Выводу? По мне так это было очевидно. Бред сумасшедшего использовать дрифт, который создан для подключения Егерю, чтобы увидеть мысли инопланетного зверя, – тут же согласился Германн, но не стал говорить всего, что он думает про затею Ньютона, хотя сказать можно было многое. Начиная от того, что нейромост создан для синхронизации с ИИ Егеря, и заканчивая тем, что одно участие кайдзю в дрифте приводит к его нестабильности.

– Дай я продолжу, ок? – нахмурился биолог и указал на Германна булочкой, – дело в коллективном сознании. Я думаю, что не нужно брать под контроль кайдзю, как это делают пилоты с телом Егеря, нужно стать частью коллективного сознания. – Ньютон довольно улыбнулся и выжидающе посмотрел на друга, который так и замер, не подняв до конца чашку с чаем.

– Частью сознания? – медленно повторил Германн.

– Коллективного, – уточнил биолог и откусил кусок булки, запачкав губы ванильным кремом.

– Ты знаешь, твои идеи с каждым разом все бредовее. Проверься, подозреваю, что твои дрифты могли повредить твой мозг, – посоветовал Германн, отпивая немного чая.

– Почему бредовее? Ты ведь сам сказал, что подключиться к телу кайдзю невозможно. Оно даже близко не схоже с Егерем. Да, и стоит быть реалистами, мы ведь не сможем заполучить живого взрослого кайдзю пусть даже первой категории, чтобы установить с ним дрифт, – последнее Ньютон произнес печальным, едва заметно мечтательным тоном, и Германн невольно закатил глаза.

– Чего ты от меня-то хочешь? – все еще без энтузиазма спросил Германн.

– Я почти восстановил мозг Канамори, еще пара дней и можно будет… – Ньют на мгновение запнулся и облизал губы, – заняться дрифтом. Вот я и подумал, может как-нибудь… ну, не знаю, перенастроить его. Не на подключение, а только на то, чтобы я мог видеть воспоминания кайдзю.

– Ньютон, ты ведь понимаешь, что нейромост – это не просто машина для чтения мыслей и соединение устанавливается за несколько секунд. Это не видеозаписи из жизни, ты не можешь их просматривать по своему желанию. Он не для этого создан, а именно для объединения сознаний пилота с Егерем.

– Но мне не нужен ни Егерь, ни управление, мне нужно нормально рассмотреть воспоминания, – с нажимом произнес Гейзлер, – ты же видел все в дрифте, там все сменяется с такой скоростью, что практически невозможно понять что-то конкретное. А стоит связи начать настраиваться, как дрифт обрывается. А я должен знать все…

– Делай что хочешь, это твои исследования, – подняв руку, сказал Германн, – мы же договаривались еще в Гонконге не мешать друг другу работать.

– Мы не договаривались, это ты постоянно мне повторял «Ньютон, не говори под руку, это сбивает» – передразнил Гейзлер своего коллегу и тут же добродушно улыбнулся, – я помню, но, черт, Герм… Помоги с нейромостом. Я пробовал сам разобраться, но там сплошная электроника, программные коды. Это все не мое. Я могу собрать нейромост, но не могу изобрести новый.