Текст книги "Межвидовой дрифт Гейзлера (СИ)"

Автор книги: AnnyKa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Ну, хоть сегодня приехала, – недовольно и строго заметил отец Ньютона.

– Все нормально! – обеспокоенно вмешался Гейзлер, – давайте хоть не сейчас.

– Мы рады за тебя, сынок. Но ты только так и можешь, приезжаешь, лишь когда он чего-то достигнет. А в остальное время…

– Не надо, – обреченно взмолился Ньютон.

– И зачем ты приехала с мужем? Если думаешь, что он может остаться в моем доме…

Воспоминания снова закрутились быстрее, и Германн как-то отстраненно знал, что родители Ньютона никогда не были женаты, и что его воспитывал отец и дядя. Эти мысли пришли подобно забытым воспоминаниям и тут же встали на свое место, заполняя пробелы о жизни Ньютона в сознании Германна. И вот математик видит быстрые образы просторного кабинета, в котором он защищал свою докторскую, и смазанные лица членов комиссии. Из череды воспоминаний ярко вырвался образ высокой стройной брюнетки в летящем кремово-белом свадебном платье. Ванесса.

Она счастливо улыбнулась, стоя у алтаря рядом с Германном, который так непривычно выглядел в свадебном костюме. Поцелуй под шумные аплодисменты собравшихся родственников и многочисленных друзей Ванессы. В голубом свете дрифта Германн быстро оказался рядом со своим братом, который уже успел выпить, и его глаза радостно блестели, казались совсем черными из-за расширенных до предела зрачков.

– Ну, ты даешь Герми, такую красотку отхватил!

– Дитрих, я же просил не называть меня так, – почти прошипел Германн на брата.

Воспоминания быстро протекали, путаясь с жизнью Ньютона, переплетаясь с ней, наполняясь новыми образами.

Вторжение кайдзю. И Ньют самый молодой преподаватель в МИТе, научные работы, татуировки и еще несколько докторских степеней, и Гейзлер то и дело сбивается воспоминаниями о том, как Германн преподавал, спорил с женой снова и снова по поводу и без. Германн даже увидел их с Ньютоном переписку по вторжению.

Мягкие длинные локоны лезли в лицо, а вскрики Ванессы раздражали, так же, как и ее слишком резкие движения, пока в голове все мысли были заняты слухами о новой программе «Егерь» и наборе международной команды лучших ученых для создания оружия, способного отразить нападения кайдзю. Девушка встряхнула головой, поправляя волосы, и крепче вцепилась в худые плечи Германна, и со скрипучим стоном плотнее прижалась мягкими бедрами к его обнаженному телу, жарко сжимаясь, и с возбужденным блеском посмотрела на мужа, но Германн удостоил жену лишь едва слышным тихим полустоном, больше похожим на вздох.

– Ну же, – прошептала Ванесса, рухнув на Германна, прижимаясь к нему всем телом, и влажно поцеловала мужа, – скажи, что любишь меня, – задыхаясь, просила брюнетка, прижимаясь к Готтлибу.

Ноутбук издал тихий сигнал входящего сообщения, и монитор моментально загорелся.

– Конечно, – отстраненно кивнул Германн, высвобождаясь из рук Ванессы, выбрался из кровати, на ходу надел халат и торопливо проверил почту.

– Германн, это что сейчас было? – строго спросила девушка, поправляя волосы, – да с кем ты постоянно переписываешься? – она резко вскочила с постели, и сейчас в голосе Ванессы отчетливо слышались истерические нотки.

– Успокойся, – Германн предупредительно поднял руку, останавливая жену, пока она не ринулась атаковать ноутбук. – Это от доктора Гейзлера. Пишет, что если сможет заполучить образец крови кайдзю, то, думает, что сможет решить проблемы токсичности кайдзю блю.

И снова жизнь Ньютона. Свидания, научная работа, первый биообразец тканей кайдзю с пометкой «токсично», конфликты на работе. Их первая встреча. Она была поистине ужасна. Ньютону и Германну хватило получаса чтобы разругаться.

Германн ожидал увидеть серьезного ученого. Таким, каким и должен быть биолог с шестью докторскими степенями и ведущий специалист в области репликации тканей и изучении кайдзю. Но, простояв в назначенном месте пятнадцать минут, Готтлиб сильно засомневался в компетенции своего знакомого по переписке. Холодный осенний ветер чувствовался через ткань тонкого пальто и математик решил подождать непунктуального биолога в кафе, и уже готов был высказать все по поводу его поведения. Запах выпечки и свежемолотого кофе, и совсем мало народу в уютной кофейне. Время текло медленно и еще спустя десять минут, когда Германну уже принесли его заказ, он твердо для себя решил, что, если только Гейзлер не попал в аварию, то он полностью разочарован.

Дверной колокольчик тихо звякнул, и в кофейню ворвался растрепанный темноволосый мужчина в модных очках, потертых джинсах и темно-зеленом осеннем недоразумении, похожем на пуховый жилет, которые обычно носила «модная» молодежь, надетым поверх темной толстовки с длинными рукавами до локтя украшенными каким-то рисунком. Германн несколько секунд всматривался в руки посетителя и не сразу понял, что заставило его задержать взгляд. Цветные рукава. Это была вовсе не ткань толстовки, а настоящая живая кожа, покрытая пестрыми татуировками. « Что за идиот» – презрительно подумал математик, отпивая кофе, и посмотрел на часы. А затем этот самый «идиот» неожиданно замахал ему рукой и целенаправленно подошел к столику.

– Германн Готтлиб, верно? – с веселой улыбкой спросил мужчина, и у математика нехорошо екнуло сердце.

– Мы знакомы? – настороженно спросил Германн, с ужасом глядя, как татуированный мужчина усаживается напротив.

– Не лично, мы только переписывались. Ньютон Гейзлер, – биолог протянул руку, и воспоминание потонуло в ярко голубом свете.

И снова ускоренные образы жизни. Новые споры с женой и спасительное предложение вступить в программу «Егерь». Военное руководство и огромные ангары, где проводился сбор, кабинеты разработок.

А затем из голубого света начало вырываться воспоминание, которое Германн узнал еще до того, как оно собралось в ясный образ. Достаточно было почувствовать запах дыма и пыли, услышать еще в отдалении сигнал тревоги, и Готтлиб с липким ужасом осознал, какое воспоминание вырвалось из его сознания.

От жара слезились глаза, и все тело пронизывал механический шум и скрежет металла, а в ушах стояли крики на разных языках. Вой сирен, гулкий, пробирающий до самой глубины души, оглушающий сигнал Егеря. Боль пульсировала и разрывалась сотнями вспышек, закрывала обзор. Он почти не видел, что происходит вокруг, лишь пытался отползти по скользкому от какой-то жидкости полу, усеянному обломками оборудования, но только резал руки об осколки, и тело разрывала новая волна боли. Крик о помощи не слышен за общим шумом, и в дальней части лаборатории послышался новый взрыв. Германн с трудом приподнимается и сквозь дрожащую пелену жара, с ужасом, леденящим все тело, видит искореженную балку, переламывающую его ноги. От боли дрожат руки, упираясь в бетонный блок. Новый крик…

Нейросвязь напористо прорывалась сквозь воспоминания, до боли подробно вскрывала их, выворачивая наизнанку, выставляя на обозрение Ньютона каждую деталь, которую Германн так старательно пытался забыть.

Дрожащие исцарапанные руки сдвигают пыльную балку, от страха шум отходит на второй план, и все, что остается реальным – железный изогнутый прут, пронизывающий окровавленную ногу насквозь. Сталь выходит из живой плоти, на его шершавой поверхности размазана кровь и все еще стекает тонкими каплями по пруту, к разорванной ткани брюк.

Воспоминание словно вытолкнуло навязчивое внимание чужого сознания, отбросило его вперед, не позволяя и дальше видеть этот образ.

И снова Ньютон. Просторные кабинеты, доска и студенты, дополнительные исследования, первая успешная детоксикация кайдзю блю. За все это время Германн не увидел рядом с Ньютоном ни одного близкого друга. Хоть биолог и был до ужаса общительным, почему-то никто не мог быть с ним слишком долго. До Гонконгского шаттердома. Германн видел себя глазами друга, видел как Гейзлер привыкал к нему и изучал его поведение, старался сблизиться и совсем не держал зла на математика из-за их ссоры в первую встречу три года назад. Все с чистого листа, и Ньютон искренне хотел наладить отношения с новым коллегой, хоть Германн неизменно оставался с ним холоден и, так же, как и со всеми остальными, пытался держать Ньютона на расстоянии. Вот только ни строгость математика, ни разделительная линия не могли остановить Гейзлера.

«Мы ведь похожи» – одна из множества мыслей Ньютона, окрашенная надеждой и теплом, разливающимся от груди по всему телу. И с каждым воспоминанием Германн все больше и больше видел себя, и чувствовал, как крепнет эта надежда в душе биолога. Вечные споры и препирания, разговоры и просто работа бок о бок. Всегда вместе, пусть и общим была только работа, Ньютон наслаждался этим положением. И полюбил все, что было связано с Гонконгской базой. Рабочие дни сливались в размытое пятно, и только образ Германна оставался четким и вызывал все большее чувство, и Ньютон даже не замечал этого. Просто старался всегда быть рядом, пока и этого стало недостаточно.

С громким лязгом захлопнулись огромные челюсти кайдзю, и все вокруг зарябело от часто сменяющихся воспоминаний из первого дрифта.

Темнота, страх и боль в висках, все тело бьет крупная дрожь, а сердце испуганно колотится в груди.

– Ньютон, что же ты наделал?! – Германн узнает свой собственный испуганный голос, но Ньютон не может его нормально увидеть – перед глазами все расплывается, и биолог лишь отчаянно хватается за друга и прижимается к нему не в силах вымолвить и слова. Держится крепко за единственного человека, который способен удержать его в реальности, и хочет произнести его имя, но губы дрожат, и язык не поворачивается.

Маршал Пентикос, Гонконг, Ганнибал Чоу, давка при атаке, и встреча с Отачи слишком быстро и отчетливо и все быстрее до второго дрифта, чуть замедлилось перед самым стартом.

– Ты… Ты сделаешь это для меня? Вместе со мной? – недоверчиво и с надеждой в голосе спрашивает Ньютон, и ему все еще кажется, что Германн откажется. Слишком трудно поверить, что это правда, что у него наконец-то есть человек, на которого можно полностью положиться, который готов вот так легко разделить всю свою жизнь с ним и мозгом кайдзю.

– А у меня есть выбор?

Победа, сбор органов, сияющие тела кайдзю и тихий рык, заполняющий сознание, не дающий уснуть по ночам, раздирающий мозг биолога каждый раз, стоит ему закрыть глаза; перелет, Токио. Слишком большой и слишком пустой кабинет, в котором так не хватает математической доски…

Скрипучий рев кайдзю, пульсирующее биение сердца отдается болью в голове, тяжелое тело скользит по земле, и зрение фокусируется на Ньютоне, который в ужасе пытается. Германн даже не сразу понял, что мерцающие воспоминания принадлежат монстру, пока среди четкой картинки не появились отпечатки коллективного разума. Быстро. Слишком быстро, чтобы что-то конкретно понять, они проносились со стремительной скоростью, копошились между собой и казались слишком блеклыми.

– Что-то не так.

Германн с трудом открыл глаза, все еще чувствуя крепкую нейросвязь с Ньютоном и мешанину сознаний кайдзю, от которых все сильнее болела голова.

– Да, нужно стабилизатор перенастроить… – математик покачнулся и рухнул на ближайший стул. С удивлением смотрел, как Ньютон что-то быстро записывает и тихо бубнит себе под нос. Казалось, он вовсе не испытывал тяжелого давления чужих сознаний, которое пульсирующей болью отдавалось в голове Германна.

– Нет, нет, нет! – Ньютон бросился к панели нейромоста, подключенного к мозгу кайдзю, и быстро застучал по клавиатуре.

– Да, согласен. Дрифт стабилен, но рассмотреть что-то конкретное невозможно, – мотнул головой математик, чувствуя волнение биолога.

– Что? да нет, все ясно, но… Ты не видишь проблему? – удивился Ньютон и повернулся к другу. Из-за дрифт-связи Германн чувствовал беспорядочный поток мыслей биолога и ощущал его удивление.

– Оуу все-все, отключаемся! – взволнованно скомандовал Гейзлер и торопливо нажал несколько кнопок на панели, отключая нейросвязь. Нейромост с тихим гулом затих, и Германн облегченно вздохнул, сразу почувствовал легкость в голове и даже порадовался, что там больше не чувствует лишних сознаний.

– Тихо-тихо, прости, я не заметил, – пробормотал Ньютон и подскочил к Германну, достал из кармана носовой платок и прижал к его носу своего коллеги.

– Что ты… – Германн сел ровнее и голову пронзила короткая вспышка резкой боли. – Все, я в … в порядке, дай я сам, – Готтлиб взял платок из рук Ньютона, но биолог не отошел, обеспокоенно смотрел на друга покрасневшими глазами.

– Уже лучше? – взволнованно спросил Ньютон, оперевшись руками о подлокотники кресла Германна.

– Да, – уверенно сказал Готтлиб, серьезно глядя на своего друга. – Нужно… показатели дрифта снять. Я узнаю, в чем проблема. Снижу нагрузку…

– Точно в порядке? – словно не слушая его, спросил Ньютон и прикоснулся к лицу Гераманна ледяными руками, слегка оттянул веко левого глаза, рассматривая красные прожилки. – Да в этот раз не так плохо.

– Я же сказал, что в порядке, – строго сказал Германн, убирая от себя руки биолога, сжимая его холодную ладонь.

– Ну да, – хмыкнул Ньютон, – в этот раз тебя не стошнило.

– Очень смешно, – фыркнул Готтлиб, запоздало отпустив руку друга, и Ньютон, словно неохотно, отошел к панели управления.

– Я показатели распечатаю, – выдохнул Гейзлер, – и… ты не заметил?

– Чего? – чуть раздраженно спросил математик и поднялся с места, еще раз вытирая лицо.

– Что я все испортил, – грустно хмыкнул биолог и не сильно стукнул кулаком по панели управления, посмотрел на мозг.

– Испортил? Что за бред? Просто нужно вывести правильные настройки стабилизаторов и тогда можно будет находиться в дрифте долгое время. Дай мне пару дней, я все сделаю, – попытался подбодрить Ньютона Германн и подошел к принтеру, который с тихим шорохом печатал страницу за страницей.

– Я… я, кажется, повредил мозг, – не громко признался Ньютон.

– Свой? – уточнил Германн, глядя на биолога с косой ухмылкой.

– Нет. Канамори, – Гейзлер бережно прикоснулся к стеклу аквариума, и плавающий в растворе мозг тут же потянулся к ладони биолога своими отростками.

– С чего ты взял? Он пригоден для дрифта, и я определенно видел воспоминания этой… штуки.

– Да, – кивнул биолог, – воспоминания. Там нет коллективного сознания, только воспоминания о нем. От этого образца мы сможем узнать только то, что сохранилось, пока детеныш был частью роя сознаний. А он прожил всего пару минут.

– Ты понял это за пару минут? – с сомнением спросил Германн, собирая распечатки и стараясь не думать о ярких образах жизни Ньютона, которые все еще укладывались в его сознании.

– А ты этого не понял? – насторожился биолог и повернулся к другу и поправил очки.

– По мне так там была та же неразбериха из образов, что и в наш первый дрифт, – пожал плечами Германн и подошел к столу Ньютона, чтобы взять пустую папку для документов.

– Может… Ты и прав, – с сомнением приговорил Ньютон.

– Конечно, – кивнул Германн, упаковывая документы, и поднял на Ньютона взгляд, безуспешно стараясь не думать о том, что он только что видел в дрифте.

– Давай еще раз попробуем? – бодро предложил биолог.

– С ума сошел? Я же сказал, что нужно изменить настройки, – строго предупредил математик своего друга, но увидев его растерянное лицо, слегка смягчился, – потерпи немного, не все сразу.

– Но я хочу проверить… – начал было спорить Ньютон, но Германн предупреждающе поднял ладонь, призывая друга замолчать.

– Никакого повторного дрифта, пока я не установлю нужные настройки. Дай мне все спокойно сделать, и я смогу для тебя подготовить однопилотную систему дрифта. Договорились?

Ньютон замялся и оперся о панель управления. Покосился на мозг, а затем на Германна и явно неохотно кивнул.

– Хорошо.

– Тогда завтра после работы продолжим, – сухо сказал Готтлиб и посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Снова из-за помощи Ньютону не удастся нормально выспаться.

– Хочешь пива? – нарушил тишину Гейзлер, и Германн удивленно посмотрел на биолога, но все же кивнул, словно все еще чувствуя странную связь с Ньютоном, которая сохранялась и без дрифта.

– Не расстраивайся ты так, – посоветовал Готтлиб, глядя на напряженную спину биолога, который полез в небольшой холодильник, в котором среди банок с органами стояли бутылки светлого пива. – Это всего лишь пробный тест, – Германн осмотрелся и, не нашел лучшего места чем излюбленный диванчик Гейзлера, пожалуй, единственное место, которое не было завалено бумагами или банками с биологическими образцами.

– Ты прав, – с трудом согласился Ньютон и тяжело рухнул рядом с другом, протянул ему открытую бутылку.

– Но ты все еще недоволен, – заметил Германн и взял прохладную бутылку из рук биолога. – Вечно ты спешишь, – неодобрительно заметил Готтлиб, делая глоток, от которого головная боль почти полностью исчезла.

– Не спешу, – протянул Гейзлер, покачивая бутылку в руках, и откинулся на спинку дивана, уставился в потолок покрасневшими глазами, и все еще чувствуя одинокое сознание кайдзю, пытающееся восстановить связь с коллективным разумом. Он это чувствовал так отчетливо. Словно на фоне пестрых образов появились тонкие щупальца сознания, которые в панике пытались найти контакт. Но Германн этого не чувствовал, и это заставляло сомневаться в собственных ощущениях. Ведь и кошмары не преследовали математика, и ему не слышались перед сном хриплые рыки кайдзю, полные боли и страха, а ведь Ньютон был уверен, что это должно было мучить Германна так же, как и его. Гейзлер сделал лишь один глубокий глоток и неосознанно начал теребить этикетку на бутылке, потихоньку отдирая ее от стекла.

– Я правда показался тебе в первую встречу таким идиотом? – с ухмылкой спросил Ньютон, чтобы немного отвлечься от своих мыслей.

– Конечно, по переписке ты казался разумным ученым, – пожал плечами Германн и покосился на Ньютона. – Не думаю, что нам стоит обсуждать то, что мы видим во время дрифта, – уже серьезнее заметил Готтлиб, снова вспоминая то обжигающее чувство, которое испытывал Ньютон рядом с ним, и желание быть ближе, которое волновало математика куда больше, чем неполадки в дрифте.

Ньютон повернул голову и ответил не сразу, несколько минут просто рассматривал бледное лицо Германна. И одного этого было достаточно, чтобы на душе стало спокойнее.

– Ты ведь еще с прошлого раза зн…

– Не нужно, Ньютон, – попросил Германн, но не спешил подниматься с места, хоть голос разума подсказывал, что сейчас лучше всего просто попрощаться и уйти.

– Недотрога, – едва не рассмеялся биолог и с веселыми искорками в глазах посмотрел на друга, – я просто хотел сказать «спасибо». За то, что помогаешь, – Гейзлер устроился поудобнее, – но если будешь и дальше бурчать с таким серьезным видом, то я передумаю.

– Если не будешь спешить в работе, то и «бурчать» не буду, – предупредил Готтлиб с едкой усмешкой. Вот только отчего-то испытывая разочарование. – Я зайду к тебе после работы, – повторился Германн, неохотно поднимаясь с дивана, на котором растекся Гейзлер. – А ты спать не собираешься?

– Неа, – покачал головой Ньютон и улыбнулся другу, – ты иди. Я сделаю запись по тесту для отчета по дрифту. Не думаю, что смогу сегодня уснуть.

– Как хочешь, – не вполне уверенно кивнул Готтлиб, – но знай, из-за бессонницы понижается уровень концентрации.

– Ничего, в Гонконге только так и работали, – отмахнулся Ньютон, и только когда Германн уже был в дверях лаборатории, негромко добавил, – спокойной ночи, Герм, – и нервно содрал этикетку со своей бутылки.

========== Глава 6 Пустой дрифт ==========

Человек не в состоянии осознанно помнить всю свою жизнь, и без нейросвязи в сознании оставались лишь воспоминания о том, что в дрифте казалось слишком четким. И странное ощущение присутствия, из-за которого невозможно было уснуть.

Тишина давила на уши, обостряя мельчайший шум. Отдаленный, едва уловимый гул генераторов, тиканье старомодных часов. Биение сердца, спокойное дыхание. Глаза давно привыкли к темноте, и можно было различить силуэты скудной мебели в небольшой комнате и черноту потолка. Все это реально, кроме назойливого ощущения, которое все еще не прошло после дрифта. Так же, как и в прошлый раз. Словно физически можно ощутить своего напарника по дрифту, даже зная, что его нет рядом. Иллюзия присутствия. Тепло его тела, его дыхание и биение его сердца. Пусть ненадолго, но все это было у них общее. Так незаметно и естественно. В первый раз было так же, а значит, на утро это ощущение должно пропасть. Но сейчас оно слишком ясное и не дает расслабиться. Казалось, если прислушаться, то можно услышать мысли Ньютона. Снова почувствовать то теплое чувство в его груди, и ощутить приятную тягу, когда они вместе.

– Чертов идиот, – негромко проговорил в темноту Германн. Ведь все держалось, пусть и в хрупком, но сбалансированном порядке, к которому он привык, и который его полностью устраивал. И видит Бог, достичь его было трудно. Упорядочить, вывести в систему все, что связано с Гейзлером практически невозможно, но пяти лет совместной работы хватило, чтобы создать нужную обстановку для общения с ним. Не идеальную, но ставшую привычной. А теперь еще и это…

Германн не переносил перемен в своей жизни. Слишком сложно было создать комфортную зону для себя, чтобы потом все уничтожить. Дружба с Ньютоном слишком необходима, чтобы лишиться ее из-за глупых попыток получить что-то большее.

Готтлиб тихо вздохнул, даже не пытаясь представить себе эти отношения. Зачем? Он наперед знал, как все будет. Даже сейчас Ньютон не знает, за что он «влюбился» в Германна. Просто чувствует и хочет. И, стоит пойти навстречу этому порыву, как вся иллюзия ощущений развеется. Германн вполне объективно представлял, что он из себя представляет. Он уже был в браке и наслушался упреков от Ванессы. И был уверен, что и Ньютон не сможет выдержать его вечного ворчания, постоянной отстраненности, не говоря уже о пунктиках, которых было у Германна более чем достаточно, чтобы поразить любого психиатра.

– Идиот, – пробормотал сам себе Ньютон, не зная зачем, протирая и без того чистую доску в кабинете Германна. Отчет по дрифту занял у него чуть меньше часа, и биолог просто не мог усидеть на месте, не то, что попытаться уснуть или даже думать о сне. На что он вообще надеялся? На то, что Германн проникнется к нему внезапной взаимностью? На это Гейзлер перестал надеяться еще пару лет назад, когда стал замечать за собой странную, уж больно не дружескую тягу к своему коллеге. А уж когда он впервые проснулся, удивленно глядя в темноту с гулко бьющимся сердцем и нереальным, но все еще ощутимым после сна вкусом поцелуев Германна и ноющим от возбуждения телом, то сомнений не осталось. Смириться с тем, что проклятая военная база, тяжелые условия работы и ограниченность общения настолько повлияли на Гейзлера, что его стало тянуть к Германну, было трудно даже для развязного биолога с весьма прогрессивными взглядами. А признав себя конченным извращенцем, Ньютон наткнулся на очевидную проблему. Германн. Более консервативного и правильного, чертовски зацикленного на порядке человека он не знал. И даже представить, что математик вдруг согласится на подобного рода отношения, было трудно. Хотя, по ночам сознание все чаще и разнообразнее себе это представляло, из-за чего порой утром за работой биолог утыкался в свои образцы и боялся встретиться взглядом с коллегой, переживая, что Готтлиб сразу все поймет по одному выражению его лица. А затем первый дрифт. И ничего не изменилось. Ньютон хотел порадоваться хотя бы тому, что Германн вовсе от него не отстранился, не презирал и не осуждал. Но он и ничего не делал. Вел себя, как раньше, может, чуть спокойнее. Но вот новый дрифт в красках дал понять значение этого спокойствия.

«Этого не должно быть. Даже не думай. Меня все устраивает, как есть. Почему тебе не достаточно дружбы?» – словно эхом отдавались в голове биолога ощущения Германна.

«Не достаточно» – Ньютон осторожно сложил тряпку и пристроил ее на подставке внизу рабочей доски Германна. Для Германна их отношения – константа, на которой строится их общение. Вот только Ньютон все еще упорно верил, что это живой организм, который живет и развивается. И этот спор им уже не удастся решить так же легко и непринужденно, как все предыдущие.

***

Сквозь голубое марево воспоминаний кайдзю, которые давно полностью заменили собой сны биолога, слышалась суетная беготня. Ньютон неохотно поморщился и перекатился на бок, тихо застонал от боли в спине. Снова он уснул на диванчике в своей лаборатории. Если так пойдет и дальше, то стоит задумываться о том чтобы переставить сюда нормальную кровать.

– Да что за шум? – пробормотал Ньютон, подслеповато глядя в размытое пространство, и опустил руку на пол, нашарил свои очки и все еще сонно надел их, ровнее усаживаясь на диване. Душ. И переодеться. Это сейчас казалось первостепенной задачей.

Но эти мысли отошли на второй план, как только мимо открытой двери прошла целая делегация из военных, среди которых Ньютон удивленно узнал маршала Хэнсона.

– Да какого черта, – пробормотал биолог, быстро поднимаясь с места и на ходу поправляя смятую рубашку, ловко обошел стоящие повсюду коробки (которым так и не нашлось другого места) и образцы с органами, просочился в коридор, где его сразу же встретили два военных в форме США, стоящих как на посту возле входной двери в математический отдел.

– Доступ закрыт, – сухо сообщил один из вояк, и Ньютон удивлено посмотрел на него.

– Издеваешься? – фыркнул ученый и достал из кармана пропуск, – я тут вообще-то работаю, – военный пристально посмотрел на пропуск и замялся, что вполне удовлетворило помятого и взъерошенного ученого.

– Простите, доктор Гейзлер, но маршал Хэнсон приказал никого не пускать до окончания совещания…

– А ну с дороги, – перебил его биолог и решительно шагнул к двери, но ему самым наглым образом преградили путь.

– Да зашибись! – развел руками Ньютон и гневно посмотрел на солдата,– Слушай сюда, громила, у меня приоритетный доступ ко всем исследовательским разработкам на этой базе. Хочешь обсудить это с маршалом?

– Нет, сэр, – неохотно сказал солдат, за свою службу он не раз встречался с подобными разговорами, однако в его голову твёрдо вбили мысль о том, что приказы стоит исполнять, а не раздумывать над ними.

– Извините, если вам так хочется обсудить приказ маршала, то не вижу проблем. Дождитесь пока он выйдет. – Вмешался второй солдат.

– Серьезно? – с тихой угрозой спросил, начиная по-настоящему злиться ученый. Словно все сорвалось в одно то мгновение. Все проблемы с дрифтом, чертовы отдельные кабинеты, и сплетни, которые то и дело доходили до ученого. И все мысли о Германне, которые не позволяли ему уснуть, и разъедали душу не хуже кислотной крови кайдзю. А теперь какие-то салдафоны решили его так просто согнать с дороги.

– Слушать сюда, я ведущий специалист на этой чертовой базе и ты, – Ньютон посмотрел на того из солдат, кто был покрупнее, и воинственно выдохнул, теряя всякое самообладание. – Ты, сучара, меня пропустишь.

Солдаты напряженно замерли, глядя на помятого и растрепанного ученого, который им обоим едва доставал до плеча, но сейчас это не имело значения. И Ньютон не собирался отступать.

Но не успел биолог подойти ближе, чтобы пройти в кабинет, как дверь сама приоткрылась и сквозь нее вышел Германн.

– Что здесь… Ньютон… – почти прошипел математик и покосился на военных у своей двери.

– Проблемы с взаимопониманием, – коротко пояснил биолог, – Что тут за общий сбор?

Германн нервно поджал губы и махнул рукой скрылся в своем кабинете, и Ньютон беспрепятственно вошел внутрь, под косыми взглядами охраны.

Вот только далеко в кабинет его проводить Германн не стал, но Ньютон видел сдвинутые в ряд голографические модели разлома и исписанную доску, возле которой собрались ассистенты Германна и о чем-то говорили с Хэнсеном. Ньютон понимающе окинул все это взглядом и посмотрел на друга.

– Ну, и что сказали тебе твои формулы, раз сам маршал нас навестить приехал?

– Если коротко, – чуть склонив голову на бок, вымученно сказал Германн, – то мы рассчитали дату и место. Сегодня утром. Мне не спалось, пришел на место раньше и … – он щелкнул пальцами и посмотрел на биолога, зная, что тот его прекрасно понимает.

– Что? Уже, ну… Ну это же отлично! – энергично взмахнул руками Ньютон, и теперь на него обратил внимания бывший рейнджер.

– Доктор Гейзлер, – сдержанно кивнул он биологу, и Ньютон лишь кивнул и приветственно поднял руку, чтобы не отрывать маршала.

– И сколько нам дожидаться гостей? – Гейзлер спросил, словно по инерции, не до конца осознавая, что Германн только что официально подтвердил скорое начало второго вторжение, о котором Ньютон всегда предполагал лишь интуитивно.

– Семнадцать месяцев, – выдохнул Готтлиб, – есть несколько наиболее вероятных точек появления…

– Ого… – тихо выдохнул Ньютон и словно почувствовал, как где-то рядом включился их прежний военный хронометр.

– Да. Нужно подготовить полный отчет, мы только начали обсуждение…

– А-а, – Ньютон коротко кивнул и горько понимающе хмыкнул. – Черт, – тихо выдохнул он и провел ладонью по лицу.

С самого начала, как только они прибыли на базу им дали понять, что все это ради разлома, и вот, теперь когда в этом направлении прорыв, Германн станет неотъемлемой частью всей этой военной суматохи. И теперь у Германна появился отличный предлог, чтобы свернуть их небольшой общий проект. Отличный, к черту его, повод!

– Ньютон, – совсем тихо, покосившись на маршала и ученых, произнес Германн и на мгновение поджал тонкие губы. – Это не повлияет на нашу работу…

***

И Германн, к удивлению Ньютона, говорил правду. Хоть каждый раз, когда Готтлиб, прихрамывая, заходил к биологу в кабинет, он выглядел не лучше останков Отачи после сражения с Бродягой, но от работы не пытался избавиться, так же, как и не избегал дрифтов с Ньютоном, но на этот раз при подключении его мысли были пустыми. И было что-то неправильное в том, что Германн отстранялся от своего друга.

Да и во время совместной работы математик теперь больше молчал. Ну, или старался молчать, если Гейзлер сам не втягивал его в разговор, пытаясь придать работе былую легкость. Напрасно.

Напряжение чувствовалось всегда, как только они оставались наедине. Германн ворчал чуть чаще, жаловался на головные боли, после дрифта и, как только Ньютон отключал нейромост, математик лишь прощался и поспешно уходил. Сбегал. И пока их сознания были связаны воедино с памятью кайдзю, Ньютон легко смог уловить причину поведения своего друга. За все эти три дня, Германн только и думал о том, что Ньютон вот-вот сорвется, что его дружеские колкости превратятся в откровенный флирт, или что биолог все скажет напрямую, зная, что Германн всячески отрицает его чувства в дрифте, даже когда они горели так ярко, что затмевали собой все остальные ощущения.