Текст книги "Межвидовой дрифт Гейзлера (СИ)"

Автор книги: AnnyKa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Разочарование неприятным осадком легло на плечи, когда в очередном дрифте с Германном, почти все воспоминания математика были «засвечены», и при подключении мелькали лишь детали, которые были почти не различимы за ощущениями самого Ньютона.

Немое признание в дрифте. Не такое, каким Ньютон себе его представлял. Хотя, по факту, он и не представлял себе этот момент.

– Легче составить нормальную голографическую модель, чем потом твои «этюды» разбирать, – пробурчал Германн в один из дрифт-сеансов, спокойно наблюдая за показателями, пока Ньютон лихорадочно записывал по обрывкам из воспоминаний кайдзю все, что мог разобрать о «той стороне».

– И так все понятно, – привычно отмахнулся Гейзлер и почувствовал усталость и раздражение друга, неохотно нахмурился. – Хорошо. Сделаю. Но это займет несколько часов.

– У меня нет столько…

– Времени. Знаю, – развел руками биолог и чуть изогнул бровь. – Поэтому я делаю быстрые записи.

– Я заканчиваю однопилотную систему, – оповестил Германн и потер переносицу. Дрифт-совместимость у них с Ньютоном была просто ужасная, меньше 50 %, будь они рейнджерами (Ньютон тихо хмыкнул, услышав эту мысль Германна, представляя их обоих в боевой броне рейнджеров) то их бы вовсе не допустили к управлению Егерем. Но для просмотра воспоминаний кайдзю, что не предполагало прямого контроля телом, как при управлении Егеря, этого было достаточно. И все равно. Спустя полчаса дрифта голова гудела от боли и, по расчетам Германна, после двух часов необходимо было делать перерыв, ради безопасности.

– Выдержишь еще полчаса? – заботливо спросил Ньютон, оглядываясь на друга, который тяжело уселся на стул стоящий возле панели управления и облокотился на холодные металлические подлокотники. Германн покосился на огромный аквариум, в котором плавал мозг. И брезгливо поморщился от пестрого марева воспоминаний кайдзю, которые он так и не мог четко рассмотреть.

– Потому что ты не хочешь их видеть, – словно Германн задал вопрос вслух, ответил Ньютон. – Прекрати морщиться на Канамори, его сознание весьма гостеприимно.

– Только ты можешь так говорить про такую мерзость, – криво усмехнулся Германн, и Ньютон чувствовал на своей спине его взгляд и смешанные эмоции друга, для которого теперь каждый их дрифт превратился в медленную пытку выдержки, в попытке сохранить их дружбу. И Ньютону было приятно знать, как сильно Германн ей дорожит.

Но этого все равно мало.

– Э-эй, я же твои цифры не называю нудными, – обиженно скривился Гейзлер, но быстро улыбнулся и сел вполоборота, сдвигая стул, чтобы не сидеть к Германну спиной и хоть как-то его видеть.

– Называешь, – не согласился Германн, удобнее устраиваясь на жестком стуле и распрямляя больную ногу.

– Ну-у, – протянул Ньютон с прищуром, – может пару раз называл, – он озорно покосился на Германна, но привкус неловкости все равно ощущался как в общении, так и в дрифте.

– Кхм, – Ньютон вернулся к записям. – Значит, Хэнсен обещал пригнать к нам Егерей? – сменил тему биолог.

– Да, но их сборка еще в процессе, – охотно подхватил тему Германн, чтобы не молчать. – Да и эту базу теперь расширят и…– Готтлиб обреченно вздохнул. – Мы дрифтуем, я знаю, что тебе не интересно.

– Тогда ты знаешь…

– Просто работай, – быстро перебил его Германн, чувствуя, как взволнованно екнуло сердце, от одного ощущения того, что Ньютон собирался сказать.

– А хотя… Хватит на сегодня, – решительно сказал математик и поднялся с места, чтобы отключить нейромост.

– Ты так каждый раз будешь делать? – неодобрительно хмыкнул Ньютон и хотел оторваться от своих записей, но на исписанную бумагу тяжело упало несколько кровавых капель и быстро впитались в записи, размывая контур букв.

– Черт, – тихо сказал Гейзлер, порадовавшись, что Германн уже отключит дрифт и сам торопливо вытер нос подрагивающими пальцами.

– Я зайду к тебе завтра к десяти, продолжим работу, – словно игнорируя вопрос Ньютона, проговорил Готтлиб.

Ньютон еще несколько минут смотрел на дверной проем, за которым скрылся Германн, а затем обреченно вздохнул и уронил голову на руки и крепко зажмурился.

– Черт…

***

(Две недели спустя)

Тяжелая металлическая деталь нейромоста с грохотом упала на пол, оставляя на нем размазанный росчерк масла. Ньютон соединил последние провода, и установка тихо загудела.

– Вот так, – хмыкнул биолог и выбрался из-под панели, устало поднялся на ноги и взял со спинки стула покрытую пятнами тряпку, небрежно вытер руки и откинул ее на стол. – Еще одну проверку? Да он издевается! – недовольно проговорил Ньютон, обходя установку и быстро проверяя все параметры. – Ты, Германн, может, и не веришь в свои расчеты, но я уверен, что все… – Ньютон сдвинул несколько рычажков и быстро вбил настройки для одного пилота, – …пройдет успешно. Я и в первый раз с неисправным нейромостом все смог сделать, а тут твоя «чудо» программа.

Говорить с воображаемым Германном уже входило в привычку, и Ньютону было все равно, как это выглядело со стороны, просто так он чувствовал себя уверенней, только так мог работать, почти чувствуя на себе осуждающий взгляд друга, который так и подстегивал доказать свою правоту любыми способами.

Уже ставшими привычными движениями Гейзлер надел обод нейромоста, и достал из кармана рубашки старенький диктофон, с тихим щелчком включил запись.

– Тестовое подключение однопилотного дрифта номер два. Доктор Готтлиб, если вы это слышите, – с нажимом проговорил биолог в диктофон, – то знай, я сделаю это сам и можешь не волноваться по-поводу наших дрифтов, я уже понял, что тебя утомляют мои мысли. Так что, согласись, в какой-то степени я это делаю не только для человечества, но и для тебя. А? Как тебе? – почти с нежностью спросил биолог у диктофона и невольно улыбнулся. – Не парься. Я все сделаю сам. – добавил Гейзлер и прикусил губу, а затем перешел на более официальный тон, – показатели стабильны, нагрузка 37%. Замедление дрифта 80… А, к черту, пусть все 100, – Ньютон быстро поднял предельный показатель. – Дрифт через: 3, 2, 1..

Яркая вспышка голубого света окутала сознания, ударила по телу, вымывая лишние ощущения, и Ньютон был готов к лихорадочному вихрю образов, и когда они пестрой чередой стали пронизывать его сознание, он смог не затеряться среди них.

А затем все замерло.

Сознание кайдзю было повсюду и оставалось спокойным, невесомой дымкой окружало Гейзлера, никуда не спешило, дышало вместе с ним, отгораживая биолога от черной темноты бессознательного. Без тела ориентироваться было слишком непривычно, но стоило сознанию зацепиться за проблеск одного из образов в яркой дымке, как оно покорно вскрывалось для сознания биолога, переливаясь четкой картинкой.

Где-то в несуществующем теле в груди сжался противный комок и, казалось, что все вокруг плывет в невесомости. И слишком ощутимым был взгляд. Он прожигал Ньютона, не отпускал его ни на секунду. Он был повсюду, и в нем чувствовалась примитивная сила и простота.

«Послушный мальчик» – пронеслось в сознании Гейзлера, и он отчего-то не сомневался в этом. Он был совершенно уверен, даже чувствуя всю мощь давно погибшего тела кайдзю, что в дрифте монстр покорен.

Лишь бы освоиться в мареве воспоминаний, которые неспешными призраками пронизывали все вокруг.

Слишком яркий разлом, пульсирующая горловина и вспышки электричества.

Ровный строй остроголовых кайдзю, однообразных клонов. Их спокойное дыхание и такое же пустое сознание.

Изогнутые дороги у самых обрывов скал, возвышающихся над похожей на облака субстанцией, испещренной молниями.

Постройки. Словно выточенные в скалах, наполненные голубым светом.

Холод сознания. Он чувствовался в воспоминаниях, оставшихся от коллективного сознания, от одного из кайдзю, который помнил своего хозяина. Призрачное ощущение холодных пальцев, скользящих глубоко в сознание и навязывающих свои мысли, устанавливающие правило. Дающие цель…

Все резко оборвалось, и на мгновение сознание Ньютона потонуло в темноте, и только спустя пару секунд биолог догадался открыть глаза, чувствуя как его касаются дрожащие холодные руки.

– …с ума сошел?! Ты в прошлый раз чудом остался жив! – Голос Германна так приятно взволнованно дрожал. Что Ньютон не смог сдержать улыбку, медленно приходя в себя. Голова слегка болела, но руки не дрожали, и сердце лишь слегка ускоренно билось, дышать было легко, и Гейзлер без проблем поднялся на ноги, когда Германн подхватил его под руки и потянул к дивану.

– Как ты себя чувствуешь? – все так же волнительно спросил математик, наклоняясь к Ньютону.

– Хорошо, – честно сказал Ньютон, все еще ощущая легкую невесомость в теле и осознавая, какие возможности может открыть изобретенный им и Готтлибом нейромост. Подробное изучение воспоминаний кайдзю, однопилотная система дрифта, новый подход к изучению разлома и обитателей с той стороны, ведь все это так или иначе должно быть в чей-то памяти. И, даже, Ньютон был уверен, контроль над кайдзю. Вот только был бы шанс войти в дрифт с живым монстром. Ведь он чувствовал, как кайдзю оторванный от коллективного сознания тянулся к нему, пытаясь восстановить связь…

– Вечно совершаешь глупости, и, когда-нибудь, тебя это погубит, – проворчал Германн, пока Ньютон снимал очки. – Подними голову, – распорядился Готтлиб и прижал к носу биолога мягкую вату. Только сейчас биолог ощутил теплую влагу крови на своей коже, но это казалось такой мелочью, в сравнении с покорным сознанием кайдзю, готовым раскрыть все свои тайны.

Алые пятна растекались по белоснежной мягкой вате, впитываясь в нее все быстрее.

Голова все еще кружилась после завораживающего дрифта, и Ньютон подслеповато щурился от яркого искусственного золотистого света длинных ламп. Запрокинул голову и сжимал в подрагивающих руках свои очки, косился на нависшего над ним Германна.

– Я же говорил тебе, не смей трогать установку, пока я не проверю всю программу! – строго и нервно сказал математик, резко поджав губы, и сменил окровавленную вату, небрежно вытер с лица Ньютона следы крови.

– Я сам могу, – негромко со слабой улыбкой сказал биолог, хоть и не пытался остановить друга. И наслаждался его заботливыми прикосновениями к своему лицу. Чувствовал, как холодные пальцы скользят по его щекам, как взволнованное теплое дыхание касается кожи, видел, как слабо дрогнули губы Германна, пока он вытирал кровь с лица биолога, и проверял его покрасневшие глаза, осторожно оттягивая нижнее подрагивающее веко. Так близко наклоняясь…

Чуть приоткрытый рот и вздох, холодящий и без того холодные губы. Сердце взволнованно сжалось до боли сильно, словно кто-то запустил руку в грудную клетку и попытался раздвоить пульсирующий живой орган. Ньютону нужно всего лишь поднять голову чуть выше, всего лишь распрямиться и потянуться к нему навстречу… и их губы мягко соприкоснулись, заставляя задержать дыхание. Неподвижное мгновение. Германн все еще касался лица Ньютона, чувствуя, как по телу пробегает нервная колкая волна, подобная электрическому импульсу, заставляющему все тело замереть. Словно так было бы легче понять происходящее. Математик отчетливо осознавал это мгновение. Чувствовал холодные мягкие губы своего друга и колючую щетину под своими пальцами, такой резкий контраст. Гейзлер замер, не обрывая теплого касания губ, но и не настаивал на поцелуе, просто наслаждался моментом, от которого все тело приятно млело, и на душе становилось легко и свободно. Он не знал, сколько прошло времени, может, не больше минуты, прежде чем губы Готтлиба дрогнули, а его ладонь скользнула по щеке Ньютона. Поцелуй, легкий и неспешный, плавный и переполненный эмоциями, покалывающих нежную кожу. Гейзлер закрыл глаза почти неосознанно, просто желая чувствовать все ярче, ощущать все так же плотно, как в дрифте. Чтобы его собственные ощущения смешивались с чувствами Германна, превращаясь во что-то новое. Что-то общее.

Германн осторожно оборвал поцелуй и медленно убрал руку от лица Ньютона, спокойно выдохнул, прежде чем сесть на диване рядом с другом. Сейчас бы он хотел быть как Ньютон, иметь волшебную способность исчезать в эмоциях и ощущениях, ведь он чувствовал. Но разум все так же чист и спокоен, и осознание приходит так же холодно и расчетливо, как решение элементарной формулы. «Я только что поцеловал Гейзлера» – слегка отстраненно подумал математик. Но не успели его сознание заполнить варианты, возможности и предположения, как Ньютон с тихим вздохом совершенно бесцеремонно улегся на диван и положил голову на колени Готтлибу, прижимая ладонь к носу, чтобы вытереть кровь, которая еще не до конца остановилась.

– Ньютон. Это уже переходит… – чуть строго начал было Германн, но биолог его словно не слышал, или, скорее всего, просто игнорировал начавшиеся угрозу.

– Это было нечто, – хмыкнул Гейзлер, – я про дрифт, – уточнил он, – все сработало, ну, кроме предохранителей, перегрузка процентов на тридцать была. Легко исправить. Но сам дрифт, – Ньют даже прикрыл глаза. И вот теперь Готтлиб впал в ступор, пытаясь понять, как расшифровать поведение друга.

– Сначала все мерцало так быстро-быстро, что я даже подумал, что все, конец, ничего не сработало, но затем, – Гейзлер взмахнул руками и слабо счастливо улыбнулся, глядя на Германна, окончательно сбивая его с толку. Математик сел прямее и нервно поджал губы, глядя на бледное полное эмоций лицо Гейзлера, который так беспечно лежал у него на коленях и явно не собирался вставать. И Германну уже не верилось, что всего минуту назад он чувствовал прикосновение его мягких губ и дрожащее дыхание. Похоже, что сам Ньютон этого уже не помнит, иначе бы биолог не рассуждал сейчас о дрифте.

– Я… Я могу спокойно рассмотреть любое воспоминание. Чувствую эти отголоски, оставшиеся от коллективного сознания, ты понимаешь? Только я и сознание кайдзю, и, Герм, без коллективного разума оно такое пустое. В смысле, нет, там куча образов с их родной планеты, все то, что осталось от сознаний остальных, пока была связь, но отдельно сознание кайдзю очень спокойное и покорное. Знаешь, я даже чувствовал, как оно ищет связи. Оно привыкло существовать в коллективном сознании, быть обособленным для кайдзю противоестественно. Это же потрясающе! Ты понимаешь, если допустить…

Германн перестал слушать Ньютона и просто смотрел на бледного биолога. Сосуды полопались, и его глаза заплыли алым цветом, нижнее веко сильно дергалось, Готтлиб чувствовал, как мелко дрожит тело Ньютона и видел, как трясутся его руки, не мог понять, как его друг, находясь в таком состоянии, все еще продолжает нервно и торопливо говорить о своих монстрах. Восхищаться ими.

– Ньютон, – перебил биолога Германн и строго посмотрел на друга.

– Что? – немного удивленно спросил Ньют, удобнее устраиваясь на напряженных ногах друга.

– Поговорим обо всем после того, как тебя осмотрят медики.

========== Глава 7 Зона комфорта ==========

Но времени зайти к Ньютону в медотделение у Германна так и не хватило. Нужно было вернуться к работе, закончить отчет перед предстоящей конференцией, о которой упоминал Хэнсен, и которая напрочь вылетела из головы математика по вине Ньютона. И при желании Германн мог бы придумать еще множество причин и оправданий достаточных, чтобы оттянуть новую встречу с биологом. Но вот избавить свои мысли от Ньютона он не мог, как ни старался, и работа над отчетом не помогала.

Ведь все это тянется еще с Гонконга, как бы упорно Германн этого ни отрицал, а теперь все обострилось до предела.

– … это физиология, не понимаю, как ты вообще держишься, но я собираюсь…

– Хватит, Ньютон, мне не обязательно это знать, – проворчал Германн, сдвигая исписанную часть доски, и покосился на биолога, который пытался что-то сделать со своими волосами, глядя на свое отражение в одном из аквариумов с органами кайдзю.

– Порой мне кажется, что ты сам как робот. Странный, кривой, ворчливый…

– Ньютон!

– Германн, – хмыкнул с озорной улыбкой биолог и повернулся, раскинув руки, словно ожидая, что Готтлиб прокомментирует его внешний вид. Хотя комментировать было нечего: обычные узкие джинсы, простая светлая рубашка в клетку с небрежно расстегнутым воротом и закатанными до локтей рукавами, обнажающими татуированные руки. Обычный вид Ньютона, поэтому Германн лишь нахмурился, глядя на друга.

– Чувак, ну хоть бы поддержал, раз самому не интересно, – фыркнул немного расстроенный Гейзлер, – или это ты так ревнуешь?

Глупое, непрошеное воспоминание с Гонконга. Германн отложил почти готовый отчет и откинулся на спинку стула, окинул взглядом свою личную комнату – полупустую и безупречно аккуратную, похожую на его рабочий кабинет куда больше, чем на спальню, если не считать кровати. И все легче было представить Ньютона частью этого упорядоченного мира, и возможность эта, став такой реальной, крепко внедрилась в сознание математика.

***

– Как ты себя чувствуешь? – нарочно небрежно спросил Германн, когда на следующее утро застал Ньютона за настройками нейромоста.

– Охрененно! – бодро отозвался биолог и самодовольно улыбнулся, отрываясь от клавиатуры и поворачиваясь к своему другу. – Медики меня осмотрели, прописали какие-то таблетки и рекомендовали не напрягаться, но черт с ними, я не в состоянии просто валяться без дела. Вот, смотри, – Ньютон с энтузиазмом подошел к широкому столу, над которым горела часть только начатой голографической модели родной планеты кайдзю.

– Я с моделями мало работал прежде, так что в основном веду записи, – биолог махнул на свой стол, придвинутый ближе к нейромосту. И рабочее место Ньютона теперь было завалено записями и раскрытыми журналами, в которых Гейзлер вел записи. От внимания Германна не укрылись и три одноразовых стаканчика из-под кофе в корзине для бумаг, и пустая смятая банка энергетика, заваленная скомканными листами из журналов.

– Ты не спал. И решил загубить себе сердце. Смерть от инфаркта тебе кажется более приятной, чем от перегрузки мозга? – ворчливо заметил Готтлиб, пытаясь скрыть свое беспокойство.

– А-а, это, да нет, что ты, – отмахнулся Ньютон. – Я все настроил и за ночь уже раз пять дрифтовал, это не опасно. Ну, как, стоит для разгрузки делать перерыв каждый час, так что я установил автоматический таймер отключения, ну, ты же знаешь, когда чем-то увлечен времени не замечаешь, – пояснил Гейзлер и радостно улыбнулся, развел руками.

– Знаю, – чтобы не молчать кивнул математик, удивляясь поведению Ньютона. Хотя, он не знал, что ждать от друга после… Может он и не отдавал себе отчета. Но в это Германн слабо верил.

– Слышал, у тебя конференция с большими боссами сегодня, – сменил тему Ньютон и взял со стола чашку с изображением кайдзю, отпил немного кофе.

– Да. Нужно будет подтвердить отчет, – кивнул Готтлиб, сжимая вспотевшей ладонью рукоять трости.

– Отлично, значит, отчитываться вместе будем, – довольно кивнул биолог и пояснил в ответ на вопросительный взгляд своего друга. – Я вчера поймал Хэнсена и рассказал ему о прорыве в дрифте. Всю ночь ему объяснял, как нейромост работает с кайдзю, и, в итоге, он заинтересовался. Это проблема, правда, чертовых военных не интересует ничего кроме оружия против кайдзю. Но жизнь налаживается, – подвел итог Ньютон. Вот только отчего-то Германна сейчас это не очень волновало, и он продолжал ждать, что Гейзлер сейчас сорвется, обронит какую-то странную фразу или сделает что-то необычное для их привычного общения. Но вместо этого он рассуждал о работе, словно все как всегда.

– Рад слышать, – все же хмуро произнес Германн, обеспокоенно глядя на своего чрезмерно бодрого под воздействием кофеина друга.

«Да что я-то переживаю? Если даже он делает вид, что ничего не произошло, то лучше просто согласиться…» – попытался успокоить себя Германн, чтобы самому не начинать разговор, которого он столько времени старался избежать. Но по-прежнему стоял в просторном, захламленном биообразцами кабинете Ньютона.

– Спасибо, чувак, – улыбнулся Ньютон и покосился на нейромост, словно хотел вернуться к работе, но заставил себя остаться на месте. – Знаешь, – прикусив губу, проговорил Гейзлер, и Германн взволнованно замер, не сводя с друга взгляда. – Если бы у меня был живой кайдзю, ручаюсь, я бы его обкатал. Точно смог бы взять его под контроль…

– Ох, да хватит уже про твоих монстров! – не выдержал Готтлиб и раздраженно поджал губы, почти сам удивился своей несдержанности, а Ньютон так вовсе пораженно распахнул свои зеленые с алыми прожилками глаза, обеспокоенно глядя на друга.

– Но, это, типа, работа у меня такая… – неловко и примирительно произнес биолог, и не глядя, указал на аквариум с мозгом.

– Я знаю, – выдохнул Германн, – прости, – добавил он почти на автомате просто, чтобы как-то сгладить свое напряжение и потер переносицу, пытаясь собраться с мыслями. Все же Германн не мог оставить ситуацию неразрешенной, от одной мысли об этом под ребрами противно ныло чувство незавершенности и давило на сознание. Словно нерешенная формула, к которой Германн прекрасно знает подход.

– Что-то не так? – беззаботно спросил биолог и подошел к своему столу, взял еще одну чашку кофе, которую Германн даже не заметил из-за стопок документов.

– Ты еще спрашиваешь? – с нажимом спросил Готтлиб и обеими руками оперся о свою трость, нетерпеливо посмотрел на друга, желая поскорее разрешить сложившеюся ситуацию. – После вчерашнего дрифта, Ньютон. Не строй из себя идиота, я в это все равно не поверю.

– Оу, как мило, ты только что назвал меня умным? – обрадовался Гейзлер, и его глаза радостно блеснули.

– Ньютон, – с нажимом произнес математик, начиная раздражаться от беспечного тона коллеги. – То, что было, не стоит воспринимать …

– Черт, так и знал, что ты мне лекции начнешь читать, – простонал Ньютон и залпом выпил остывший кофе. Поставил чашку на место. – Давай без этого, ок? Мы друг друга целую вечность знаем, дрифтовали столько раз, и ты все еще хочешь все усложнять?

– Но это ты все усложняешь, – не согласился Германн, сильнее сжимая трость и стараясь не смотреть Ньютону в глаза.

– Я же не предложение тебе сделал, просто… Чувак, хуже не будет. Сам подумай, – биолог говорил легко и небрежно, словно продолжал рассуждать о своей работе, но Германн видел, что он напряжен.

Хуже? Лично Германн видел множество вариантов развития событий, которые подходили именно под определение «хуже». Этот момент, проклятое ощущение перед решением, которое все может изменить. Германн ненавидел его в своей жизни. Ведь все так стабильно, все приемлемо и комфортно, насколько это возможно. А если он сейчас согласится…

Память, словно издеваясь над измученным сознанием, слишком ярко оживила вчерашний вечер. До мельчайших деталей от легкого дыхания, до нежности чужих губ. Приятная тяжесть чужого тела, которая давит на его ноги и торопливая речь Ньютона, который то и дело взмахивал руками не в силах сдержать эмоций. Так это будет? Вполне… приемлемо?

– О-о-х, забей, ты невыносим, – простонал Ньютон и махнул рукой на Германна, просто не выдержав его затянувшегося молчания.

– Не рассчитывай на многое и не отвлекай меня от работы, – как можно спокойнее проговорил Готтлиб, сам не веря, что только что фактически сдался, уступая Ньютону. Ведь легче говорить себе, что это нужно лишь Гейзлеру. Намного легче, чем признаться самому в том, что невозможно принять.

– И когда это я тебя отвлекал? – с наигранным удивлением спросил Ньютон, раскинув руки, и такой счастливой улыбки Германн не видел с тех пор, как Гейзлер получил первые целые неповрежденные органы кайдзю. Но математик надеялся, что Ньютон ценит его больше внутренностей своих обожаемых монстров.

– Ты только этим и занимаешься! Вечно говоришь под руку, отвлекаешь своей болтовней. А твои теории?! – внезапно легко начал спор Германн. Так просто, как раньше, чувствуя невероятную свободу, словно его легкие перестали стягивать тяжелые металлические тиски, и все тело стало легче и живее.

– О, да, мои теории ни в какое сравнение не идут с твоими революционными исследованиями, – беззлобно, но с явным запалом подхватил Ньютон, но его улыбка все еще молодила его усталое лицо. – Помяни мое слово, когда через твой проход пройдет первый кайдзю, я буду знать, как его усмирить.

– А это было бы практически полезно, – задумчиво согласился Готтлиб, и Ньютон так и замер, не произнеся готовой фразы, пораженно глядя на друга.

– Реально? – чуть сконфуженно спросил Гейзлер, непривыкший, что с ним соглашаются.

– Еще бы, если бы можно было держать кайдзю под контролем, то Егерям бы было куда проще работать.

– Смотри шире! Если я смогу это сделать, то у меня будет живой образец!

– И тогда ты вообще разучишься говорить на другие темы, кроме твоих кайдзю, – язвительно произнес Германн, и, к его удивлению, Ньютон только пожал плечами и слегка наморщился, признавая этот факт.

– Да ладно, с тобой я всегда найду, о чем поспорить, – подмигнул биолог своему новоявленному любовнику.

***

( Два месяца спустя )

Когда-то в Гонконге месяц пролетал быстрее недели, и все проблемы казались лишь очередной увлекательной задачей, которую нужно решить. Только теперь, когда это ощущение вернулось, и на базу начали прибывать военные и строители, все вокруг словно начало складываться в привычно правильную картину жизни. И Ньютон не задавался вопросом, когда в его жизни нормальным стало жить на военной базе среди вечной суеты и просыпаться от шумов строительных бригад, перевозящих по прилегающему коридору материалы и оборудование. Такой мир его устраивал, и даже новый военный хронометр не разрушал идеальной суеты.

Быть с Германном, как и раньше и по-новому, продвигаясь осторожно, то и дело натыкаясь на предупреждающий, а порой осуждающий взгляд друга, было почти весело. Ньютон понимал, что все так и будет. Словно с Готтлибом что-то могло быть просто в вопросах, не связанных с цифрами и программами.

– Нет, ты правда считаешь это просто совпадением? – не унимался Гейзлер уже четверть часа преследуя Германна.

– Да, поверь, на тебе мир клином не сошелся, – проворчал математик, сворачивая в один из коридоров, ведущих в исследовательский отдел, и торопливо прохромал мимо прохода на открытую площадку, сквозь стеклянные вставки которой было видно возведенные в рекордные сроки прилегающие военные объекты, тянущиеся к суше.

– Ну, а как ты это объяснишь? – Ньютон развел руками и взволнованно хмурился, выглядел еще более измученным, чем обычно, и не только из-за работы.

– Гейзлер! – Германн резко остановился и развернулся к биологу, который едва на него не налетел и предупреждающе на него указал. – То, что разлом откроется в непосредственной близости от нашей базы, не означает, что ты в этом виноват.

– Ну, тогда почему здесь? – в очередной раз начал Гейзлер, и Готллиб обреченно зашипел, поборов желание стукнуть биолога. – Говорю тебе, я могу быть как маяк, это наверняка связано с моими дрифтами….

– Прекрати немедленно. С твоими дрифтами связана лишь твоя нервозность и бессонница, и никак не открытие инопланетного портала, – одернул коллегу Германн, и Ньютон тут же встрепенулся.

– Думаешь, это связано с дрифтами? – изогнул бровь Гейзлер, многозначительно глядя на Готтлиба, и Германн моментально пожалел, что вообще заговорил сегодня с Ньютоном.

– Не здесь, – строго шикнул Германн, с угрозой прищурился, глядя на биолога, и быстро сошел с места, направился к рабочим кабинетам, где за последнее время народу прибавилось настолько, что математик не помнил имен и половины своих подчиненных, просто поручив своей первой команде руководить новичками.

– Нет уж, это не займет много времени, – решительно не согласился Ньютон, быстро нагнав Германна, и подхватив его под руку, потянул его в свою лабораторию.

– Доброе утро. Доктор Гейзлер, доктор Готтлиб, – встрепенулся Джонатан, оторвавшись от компьютера с незаконченной голографической моделью инопланетного строения, в котором содержались кайдзю с 1 по 3 категорию.

– Я вас как раз искал. Пришел список лаборантов с биологических центров, подходящих специалистов или даже людей, которые разбираются в разработках дрифта и физиологии кайдзю не так уж и много, но вашу группу…

– Потом, – перебил его Гейзлер, – прогуляйся, приятель, ок? – на правах начальника выпроводил Ньютон своего подручного, и Джонатан коротко кивнул, и бросив на своих начальников пораженный взгляд быстро выскользнул из кабинета, прикрыв за собой дверь.

– Тебе не хватает тех слухов, что и без того о нас ходят? – поджав губы, недовольно спросил Германн, оперевшись на трость и хмуро глядя на Ньютона, который так органично смотрелся в своем наполненном органами кабинете.

– Слухи? Это про то, что мы встречаемся? Или про то, что мы вытворяем после рабочей смены? Или про мои фетиши на органы? – со смешком спросил Гейзлер.

– Не вижу в этом ничего забавного, – все так же хмуро заметил Германн и вздохнул.

– Да черт с ними, со слухами. Они и на Гонконгской базе ходили, и, знаешь ли, там и похлеще про нас говорили.

– Не интересовался, – коротко прищурился Германн.

– Еще бы, ты кроме как со мной почти ни с кем не разговаривал, а вот больше бы с Тендо общался, то был бы в курсе.

– Ты хочешь слухи обсуждать? – непонимающе спросил Германн, глядя на Ньютона.

– Не совсем, – признался биолог и серьезно посмотрел на Готтлиба, и Германн знал этот взгляд.

– Нет, – сказал он, стоило Ньютону приоткрыть рот.

– Нет? – переспросил Гейзлер и на этот раз не собирался отступать. – Германн, два месяца.

– Что, юбилей хочешь отметить? Я не переношу подобных сантиментов, тем более у нас работа…

– Ночью ты не работаешь, – возразил биолог, но тут же нахмурился, – не каждой ночью ты работаешь, – исправился он.

Германн тихо выдохнул и нервно поджал губы, перевел взгляд на нейромост, подключенный к мозгу кайдзю.

«Почему отношения всегда должны быть такими?» – невольно подумал Готтлиб. Он упорно избегал назревавшего конфликта. Их работа слишком важна, чтобы задвигать ее на второй план в угоду отношениям и, к его счастью, Ньютон это понимал и не возмущался, когда Германн попросил не афишировать их отношения, чтобы не отвлекать остальных работников, чтобы не сбиваться с рабочего ритма. Чтобы дать самому Германну время привыкнуть. Вот только Ньютон воспринял это несколько вольно, и Готтлиб понял это, с удивлением заметив, что биолог теперь все больше ищет его общества, больше времени проводит с ним в рабочем кабинете, заходя к математикам каждые пару часов, когда вынужден был делать перерывы между дрифтами. Легкие незаметные касания. Он постоянно был слишком близко, все чаще обращался к Готтлибу по имени и заносил кофе, не стеснялся спорить в присутствии остальных ученых и военных. И, хоть по началу Германн нервничал, замечая это, но потом с каким-то отстраненным удивлением осознал, что так ведь было всегда. Ньютон постоянно был рядом, так же близко, и он воспринимал это как данное. И от того, что все стало как прежде, на душе становилось легче. Вот только, стоило им остаться наедине в одном из их кабинетов, или в комнате отдыха, или задержаться после смены, как Ньютон переступал эту и до того шаткую границу слишком близкой дружбы. Германн долго привыкал к горячим рукам, приобнимающим его за талию, и мягким губам биолога, к его тихим довольным вздохам и откровенным прикосновениям. К тому, что он может встать за спиной и вцепиться в плечи, называя это массажем. Хотя, Готтлиб должен был признать, что в этом Ньютон оказался по-настоящему хорош, и усталые мышцы таяли, расслабляясь под умелыми руками Гейзлера, который не переставая о чем-то болтал. Но стоило поцелуям стать слишком страстными, как Германн неизменно отстранялся и находил предлог остановиться. И Ньютон неохотно, но соглашался. Раньше, по крайней мере