Текст книги "Близкое знакомство (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

И Тики понял, что именно так оно и было, когда Граф фыркнул, взъерошивая Аллену волосы, и пожал плечами.

– Но это всё равно плохая идея, так что будь… – начал он с сомнением на лице, но мальчишка перебил его, хитро щуря глаза:

– Ты же, кажется, хотел, чтобы у меня появилась новая цель, нет?

Адам пожевал губами, неуверенно заламывая пальцы, и горестно вздохнул.

– Делай как знаешь, – в итоге опустил он плечи, и Аллен лукаво хохотнул, коротко обнимая мужчину и вскакивая с места.

– Спасибо, Мана, – мягко улыбнулся он, заправляя Графу выбившуюся прядь за ухо. – Спасибо за то, что остался… таким.В этом облике.

– Ну ты же мой любимый сыночек, – умилённо заулюлюкал он, заставляя Аллена недовольно скривиться и поспешно отойти на несколько шагов. С несколько мгновений Уолкер молча смотрел Адаму в глаза, словно хотел сказать что-то ещё, но в итоге лишь фыркнул, закатив глаза, и вышел из кабинета без единого слова.

И Тики, всё это время бывший в каком-то странном оцепенении, поспешил за ним.

Они провели вместе весь день. Ну, как вместе – Тики просто скрытно преследовал мальчишку везде, куда бы тот ни пошел. Потому что он должен был, должен, должен! знать, где находится его комната, чтобы наведаться к нему ночью и хорошенько поиметь.

Интересно, а после этого вынимающего душу разговора Уолкер вообще пойдет спать? Если нет, то это даже в пользу – Тики не придется его будить, чтобы использовать по назначению его очаровательный рот и совершенно восхитительную задницу.

О, сколько всего можно было с ним сделать… Микк даже терялся, когда представлял себе варианты, потому что все можно было повернуть так и эдак, а уж сколько было поз…

За оставшийся день они пять раз сходили на кухню, три раза напоролись на Вайзли, восемь – на Шерила и одиннадцать – на Роад. Вайзли с довольным видом кивал каждый раз и косился на коридорные стены (явно чуял присутствие Тики, образина), Шерил каждый из восьми раз обфыркивал Уолкера как только мог, а Роад… Роад просто на него вешалась, и это вызывало в Микке почти неконтролируемый приступ… чего-то.

Ревности?

Это было странно, на самом деле, потому что раньше Тики никого особо не ревновал.

Но он же не мог просто так взять и вляпаться в этого белобрысого мальчишку, которого хотел просто выебать?

Конечно, нет. Ведь говорят, ревность именно от любви возникает.

Хотя вот Ледяная Диана заявляла, что может произойти наоборот… Но откуда тогда взять ревность?

Тики наморщил лоб в недовольстве, проклиная замудрившего де Вега, который только и знал, что цитировал ему свои стишата, и помотал головой.

Все это в любом случае было совсем неважно. Интересно было другое —мужчина узнал местоположение комнаты Уолкера еще в самом начале своей слежки… Так почему он еще до сих пор здесь?..

Почему до сих пор скрывается в стенах, почему следит за каждым движением мальчишки, почему ловит взглядом каждую эмоцию, мелькающую на его вновь бесстрастном лице?

Тики не знал. Тики не мог ответить – а потому продолжал следить, надеясь, что однажды, в какой-то внезапный момент, всё станет явным.

Аллен пришёл в свою комнату только под вечер – уставший и словно бы высушенный, как завядший цветок, – и Микк с любопытством рассмотрел это помещение, бывшее до настоящего момента для него загадкой (с утра мальчишка заскочил сюда лишь на несколько секунд, отчего мужчина даже не успел осмотреться). У дальней стены находилась широкая кровать (в голову тут же поползли пошлые мысли), рядом с ней – несколько тумбочек с блюдами, полных-ми сухих закусок и разнообразных напитков, деревянный массивный шкаф, угрожающе высившийся вреди всего остального вполне аккуратного убранства, а большое окно в человеческий рост было плотно зашторено, отчего в спальню не проникало ни одного луча искусственного дворового светила.

Тики мельком заметил, что нигде здесь не было зеркал, но пропустил это как-то мимо мыслей.

Потому что самое интересное расположилось там, куда тут же направился Малыш, стоило ему только переступить порог комнаты, – стол. Огромный стол, заваленный различнейшими бумагами, чертежами, рисунками, подставками и колбами самых странных форм и размеров.

Аллен быстрым движением собрал волосы в хвост, потянулся, хрустя позвонками, и воодушевлённо улыбнулся, заставляя Тики сглотнуть.

Потому что внизу живота у него сразу же вспыхнуло и загорелось, и на какой-то момент мужчине показалось, что даже стена потеплела из-за исходящих от него эманаций.

А потом оказалось, что он просто выпустил щупальца.

Черт. Он их выпустил. Эти блядские щупальца.

Уолкер что-то мурлыкал себе под нос, иногда отбрасывая со лба непослушную белую челку, и полночи мешал реагенты, то взрывающиеся прямо у него под носом (у него была такая забавная медицинская маска, господи, он был таким потрясающе… белым, что Тики, он… он не знал, насколько же шикарно они будут смотреться вместе, полные противоположности друг другу), то шипящие, то изменяющие свой цвет.

Ужин они оба пропустили. Тики – потому что не мог оторваться (по какой-то совершенно непонятной ему причине, Уолкер ведь был не таким уж и красивым) от наблюдения за Малышом, а Малыш – ну… наверное, потому что ему было плевать.

А Тики было не плевать. И ему было ужасно интересно – остался ли у Малыша шрам на сердце от тиза. Он хотел узнать это, сунув руку в его грудную клетку и пощупав там.

Неа не мог так сделать, потому что он был бездарем, не выделившим своей способности, когда только появился, а Тики – он мог. И хотел. И собирался сделать это. Обязательно.

Но – не сегодня ночью.

Потому что необходимо было всё обдумать, обмозговать, понять. И самое смешное было в том, что это «всё» было для мужчины чем-то неизвестным, отчего и не следовало рубить с плеча, как он обычно делал. Всё-таки мальчишка сейчас – часть Семьи, а портить отношения, и так, кажется, не самые радужные, ещё больше совершенно не хотелось.

Вдруг Аллен что-то забормотал себе под нос, воодушевлённо хохотнув, и залпом выпил какую-то жижеобразную дрянь из пробирки. Тики затаил дыхание, отчего-то уверенный, что у него сейчас рога или жабры вырастут, но с минуту ничего не происходило.

Но вдруг мальчишку подбросило на стуле, и тот ожесточённо прижал к туловищу стремительно покрывающуюся белыми перьями левую руку. Микк вздрогнул, заставляя себя не бросаться к нему (и отчего вообще такой порыв, а?), и прикусил губу, наблюдая, как Аллен кривится и глухо матерится. И буквально несколько секунд спустя его подбросило вновь, только в этот раз из него резко выскочили чёрные копья и пики, больше похожие на кривые прутья, покрытые ядовитой жижей, и он надорвано вскрикнул, сгибаясь пополам.

Зачем это было все?.. Тики дернулся, боясь того, что может произойти дальше, но глаз не отвел. Он хотел уже шагнуть наружу, прикоснуться к мальчишке, поддержать его под руку, чтобы тот не… не… не пугал его (боже, как это странно – думать о том, что чье-то страдание тебя испугало, тогда как обычно сам эти страдания и несешь), и чтобы не…

Додумать мужчина не успел – Аллен вдруг резко выпрямился и, до меловой белизны прикусив нижнюю губу, сердито прошипел:

– Да твою ж-же ма-а-ать…

Перья с его левой руки посыпались вниз, в полете исчезая и даже не касаясь при этом плит пола, а острые копья-пики Темной Материи медленно втягивались обратно в тело. Аллен судорожно выдохнул, когда все исчезло, как будто сдерживая полной боли всхлип, а потом схватил со стола пустую пробирку и от души запустил ее в стену, совсем рядом с тем местом, где прятался Микк. Лицо мальчишки исказилось гримасой бессильной злобы, серые глаза засияли золотом, кожа посерела…

Тики замер, силясь вобрать в себя это потрясающее зрелище – ведь Малыш был похож на зверя, такого же, каким был порой сам Третий апостол, – но…

Тут же все прекратилось, будто Уолкер как-то потух или… или запер это в себе. Запер этого зверя в глубине себя, в своей груди, в своей реберной клетке, сквозь которою так хотел проникнуть Тики, не желая показывать его даже самому себе.

Уж не поэтому здесь не было зеркал?

Аллен устало взъерошил себе челку и, так и не потрудившись убрать осколки пробирки, подошел к столу, быстро смешивая что-то из каких-то реагентов и вскоре опрокидывая получившееся вещество себе в глотку.

Снотворное?

И правда – сразу после этого мальчишка добрел до кровати, как будто на глазах тяжелея, и завалился на подушки, зевая и жмурясь.

Уже спустя минуту он спокойно засопел, и слегка ошеломленному происходящим Тики пришлось покинуть его ни с чем.

Впрочем, не сказать, что это было «ни с чем», конечно… На самом деле у Тики было теперь много пищи для размышлений.

А поиметь белобрысого Четырнадцатого можно и завтра.

***

Тики не понимал, что им движет.

С одной стороны, он был полностью уверен, что это месть за собственное достоинство – потому что никто не смеет использовать Третьего апостола в своих планах, – но с другой – что-то подсказывало ему, что здесь не всё так просто.

И что какой-то подвох, огромный и значительный, прячется во всей этой страннейшей ситуации.

На самом деле, уже одно то, что Тики откладывал момент своей сладкой мести аж второй раз, должно было настораживать и заставлять мужчину вдумываться во все казусы, что вообще успели произойти за эти несколько дней, однако ему было как-то… плевать. Это же такие мелочи – а разве мелочи заслуживают внимания? Тем более, он был апостолом Удовольствия – а значит, умел получать это чёртово удовольствие из всего, что можно и нельзя.

И, видимо, молчаливая слежка за Уолкером была одним из этого. Правда, сегодня это мало походило на слежку, потому что Микк не скрывался и не подслушивал, но всё равно странное ощущение какой-то неправильности и непривычной неловкости преследовали мужчину с самого утра, стоило только встретиться с мальчишкой на кухне.

Новоявленный Четырнадцатый просверлил его длинным нечитаемым взглядом, застыв с так и не поднесенной ко рту вилкой, когда Тики появился на пороге, и определенно не меньше минуты так и стоял статуей самому себе. Причем, это было не удивление или вроде того, а… задумчивость.

И что еще более странно – когда Третий апостол постарался не обращать на это внимание и быстро прошел к холодильнику (можно сказать, прошмыгнул, но он не имел желания говорить о себе так жалко), взгляд Аллена стал лишь пронзительнее. Буквально спасаясь от такого внимания, Микк быстро (и с трудом) поел, чувствуя, как под этим взглядом просто кусок в горло не лезет, потому что казалось, что тебя осматривают со всех ракурсов как племенного жеребца (Тики сам обычно так смотрел и в свою сторону такого не любил) и подозревают не пойми в чем (хотя есть в чем, вообще-то), и как можно более неспешно ретировался прочь.

Ему надо было серьезно обдумать все. И желательно бы очень и очень долго думать. Дня эдак два, не меньше.

Именно с этого, пожалуй, не задался весь его последующий день. И именно из-за этого он не стал следить за Малышом, решив посетить его… еще попозже. А пока можно подумать о том, почему этот Малыш вдруг так начал на него пялиться, хотя еще буквально позавчера всячески избегал и сторонился его общества, и о том, какой у него потрясающе горячий рот, который так и хочется исследовать языком.

Господи, вот блядство.

Ну почему он постоянно возвращается к этому?

…хотя, может быть, это и хорошо, что возвращается? Ведь тогда, когда Тики наконец отымеет этого паршивца, эти странные мысли и желания покинут его, не так ли?

И ведь это же тоже было хорошо, верно?

Он перестанет думать о том, как сильно хочется заломить мальчишке руки, как хочется подмять его под себя, как хочется, чтобы Уолкер смотрел на него с вызовом и кривил тонкие губы в хищной усмешке, чтобы выгибался и выдыхал злостные маты между судорожными стонами, чтобы… чтобы… чтобы… этих «чтобы» было так неисчислимо много, что Тики это даже пугало.

Он весь день думалдумалдумал, усердно размышлял об Аллене, о влюблённости (привязанности? симпатии? любви?) мальчишки к Неа (каждый раз при воспоминании об этом в груди что-то вспыхивало всеразрушающим пожаром), о том, как тот болезненно-хрупок – и тут же силой заставлял себя переключиться на что-то более нейтральное – например, на то, что у Уолкера тонкие пальцы и взгляд его до мурашек пронизывающий. И – вновь обругивал себя всеми известными словами, пытался думать о чём-то важном, а не о том, что… о чём-то таком.

А Аллен весь день смотрел. Хотя… Даже не так. Он Смотрел. Постоянно. Везде. Словно теперь это Уолкер обзавёлся внезапно способностью просачиваться куда угодно и наблюдал за потугами Микка с этой соблазнительной усмешкой. И что самое смешное (и идиотское) – Тики буквально натыкался на мальчишку через каждый час. То в гостиной, где намеревался погрузиться в какую-нибудь книгу, то в тренировочном зале, где желал подумать за упражнениями, то в библиотеке, куда уже (позорно, как это вообще было возможно?) чуть ли не сбегал от вездесущего Четырнадцатого. Да даже в спальне Роад, где Микк надеялся спрятаться хотя бы на несколько часов, чтобы подумать без отвлекающих моментов, был этот чёртов мальчишка! И он Смотрел! Своими серыми глазами пронизывал его, Тики, словно подопытную букашку!

И это было… странно. Странно – и волнующе до мурашек, потому что Микк эти взгляды даже спиной чувствовал. Уолкер буквально впивался в него глазами, изучал как что-то внезапно ужасно его заинтересовавшее, как… Как что-то неживое.

И эта вот поправка – как неживое – ужасно уязвляла. И на секунду как-то Тики даже поймал себя на мысли о том, что не хочет больше наблюдать за Алленом – потому что не хочет чувствовать себя жертвой, – но она довольно быстро исчезла. Микк решил воспринимать это не иначе как провокацию. А если это провокация – не стоит вестись. Или – стоит, но только по-своему. Третий апостол не знал, чего мальчишка добивался от него этими взглядами, но он собирался просто исполнить свои совершенно однозначные желания. А объектом этих желаний был сам Аллен.

На следующий день все повторилось. Тики столкнулся с Уолкером прямо с утра и даже не на кухне, а, что удивительно, в относительной близости от своей комнаты. Малыш шел не глядя перед собой – уткнулся взглядом в какую-то книжку с не произносящимся на одном дыхании названием – и потому практически врезался Микку в грудь. Врезался, вскинул глаза – и прищурился как-то очень задумчиво, будто взвешивал, стоит ли совершать тот или иной поступок.

Тики прикусил изнутри щеку (обоже, мальчишка приоткрыл рот, и твою мать, это выглядело так… так…) и осторожно отодвинул Четырнадцатого от себя. В конце концов, надо как-то удержать себя в руках и пережить хотя бы сегодняшний ужин, а потом можно и… и залезть к засранцу в комнату, чтобы хорошенько над ним надругаться.

От заманчивых мыслей отвлёк ироничный хмык Уолкера, и мужчина поспешил перевести взгляд на него – тот смотрел так, словно прекрасно догадывался, о чём Микк думает, и насмешка на его тонких губах заводила до такой степени, что хотелось прямо сейчас прижать его к стене, завалить в спальню и получать удовольствие.

Только мальчишка вдруг фыркнул, закатив глаза, и, мотнув головой, вновь уткнулся в книгу, отворачиваясь и вскоре неторопливо скрываясь за поворотом.

А Тики… А Тики вновь ощутил себя кем-то донельзя беспомощным. И как до такого вообще всё докатилось?! Какого чёрта он, Третий апостол, теряется рядом с каким-то идиотским мальчишкой?

…хотя, конечно, тот не был идиотским, у него явно были хорошо развиты мозги – с колбочками же разными копался, да и то, как он огрызался и вёл себя говорило лишь о том, что Уолкер был довольно умным, образованным, красивым, притягательным, желанным…

Хватит, Тики! Что за чертовщина с тобой происходит?

Третий апостол издал короткий глухой рык и отправился к старшему брату. Шерил обязательно усыпит своей занудностью, а Микку было только того и надо – потому что пока Алчность разглагольствует про управление шахтой и выгодные инвестиции, можно с чистой совестью расслабить мозги. Что надо – то задержится, что лишнее – то вылетит.

Однако исполнить свою задумку – в полной мере – у Тики не получилось. Как только он поудобнее устроился в кресле в кабинете у важно и радостно пыхтящего Шерила, дверь открылась, и в комнату вплыл никто иной как господин Тысячелетний.

Брат оборвал себя, толком даже и не начав, и зачастил с приветствиями, которые теперь, после не так давно подслушанного разговора, стали какими-то еще более фальшивыми и ненатуральными. Смешно даже немного стало.

Адам, собственно, посетил Шерила исключительно ради того, чтобы поинтересоваться, не видел ли тот где Аллена. А то, дескать, бегает ребенок там и сям, неприкаянный, беспризорный и небось совершенно голодный, а находиться ни в какую не хочет – все ищет способ из Ковчега сбежать. Алчность на это, естественно, пофыркал (особенно в том месте, где говорилось о том, что Четырнадцатый якобы голодный), но Графа все-таки успокоил.

Брат сказал, Аллен уже взрослый и вполне адекватный молодой человек, и он сам решит, что ему делать и когда показываться на глаза разине-папаше (это так неожиданно попало в цель, хотя было сказано явно в шутку, что Тики даже мысленно поаплодировал). И еще – что не стоит ни на кого давить.

Адам потер подбородок, задумчиво согласился, стрельнул в Микка лукавым взглядом и отчалил по сути ни с чем. И – оставил Третьего апостола снова предаваться фантазиям о том, как он нагнет везде постоянно всплывающего Уолкера.

Всё словно вокруг говорило: «Возьми его, возьми, возьми и не отпускай».

Почему он должен был не отпускать его – понятно не было, но то, что взять мальчишку требовалось обязательно, мужчина знал и сам.

О, он определённо обездвижит его: свяжет руки или даже к кровати привяжет, чтобы тот даже пошевелиться не мог, чтобы тот шипел и дёргался, но не был ни на что способен, – и будет медленно-медленно брать, растягивая удовольствие как можно дольше, наслаждаясь столько, сколько ему самому угодно. Хотелось сделать что-то совершенно… из ряда вон необычное – и Тики не мог понять этого своего желания, но охотно намеревался ему последовать.

…может быть, ещё и глаза спящему Уолкеру завязать, чтобы тот даже сначала и не понял, что происходит?

– Тебя Граф вообще-то ищет, – вдруг прервал его размышления Шерил, и Микк удивлённо посмотрел в ту сторону, куда и брат.

В дверях стоял Уолкер.

Снова.

Уолкер.

Этот паршивец, которому хотелось заломить руки и которого хотелось кусать-царапать-целовать, кивнул в самым невозмутимым видом, обводя взглядом (снова этим заинтересованным и изучающим взглядом, от которого становилось тошно) фигуру Микка, и, не обращая внимания на кислую мину Камелота, прошёл в глубь комнаты.

– Поэтому я спрячусь здесь, – произнёс он в итоге и уселся на пол в углу, погружаясь в тень и доставая из кармана очередную книжку с названием, которое невозможно было прочитать на одном выдохе.

Шерил недовольно прочистил горло и демонстративно отвернулся от него, явно призывая и Тики сделать то же самое. Мужчина только плечами пожал, стараясь тоже выглядеть невозмутимо (что даже как будто у него получалось), и махнул рукой, веля брату продолжать. И Шерил, слушаясь, снова залился соловьем про всякую чепуху, которая не менялась все эти тридцать пять лет, то ли считая свою длинную тираду за вступление, то ли просто какого-то черта обходя все существенное.

Он говорил, говорил, говорил, пока Тики не надоело слушать, и он не закончил фразу тут же очнувшегося как будто от какой-то эйфории брата сам.

– Работные дома, Шерил. Я помню, – очень спокойно произнес он и заметил: – Если ты забыл, работные дома были еще тридцать лет назад.

Алчность на это только удивленно распахнул глаза.

– Постой-ка… – нахмурился он. – Если ты это знаешь, зачем тогда пришел?

– Затем, – терпеливо пояснил мужчина, – что мне надо знать, чего еще понавводили за то время, что я беспризорничал и впахивал за гроши.

Настойчивый взгляд известно какого незваного гостя буквально жег правый висок, и Тики удивился, как у него еще не образовалось там дырки. Всеми силами Третий апостол заставил себя не оборачиваться на Уолкера (не в последнюю очередь потому, что трахнуть мог его и прямо здесь за все эти взгляды) и сосредоточить все внимание на брате.

Алчность прокашлялся, улыбнулся напряженно дрогнувшими губами и кивнул.

– Ох… да, да, конечно… Значит… сейчас говорят о легализации профсоюзов, которые подмяли под себя закон от…

Тики снова откинулся на спинку своего кресла и даже немного прикрыл глаза.

И чужой взгляд продолжал его сверлить – и он продолжал фантазировать, с каждой новой минутой представляя всё более яркие и возбуждающие сцены. Уолкер непременно будет вырываться, кусаться и крупно вздрагивать от каждого прикосновения к голой коже. Тики его лишит движения, подчинит, сделает только своим – чтобы не смел думать о каком-то там Неа, чтобы не вспоминал о нём, чтобы в голове у него был лишь один Микк. Мужчина определённо точно свяжет его, да. И будет любоваться тем, как мальчишка постарается выпутаться, выбраться, полоснуть своими копьями, как он скривит свои тонкие подвижные губы, как он зло сверкнёт золотом глаз в темноте, как он…

О, чёрт подери, да почему он не выходит из головы?!

Тики сердито нахмурился, заставляя себя вслушиваться в речь Шерила, но почти ничего не понимая, и, всё-таки, не выдержав, кинул быстрый взгляд в сторону Уолкера. А тот…

А тот пялился лишь в свою книгу.

Вот сука. Тики даже не представлял здесь, как сможет справиться с явно обещающим вот-вот появиться стояком, а этот говнюк делает вид, что ни при чем здесь! А ведь на самом деле – очень даже причем и явно это прекрасно знает! Уж не об этом ли говорил господин Граф, когда сетовал, что его маленький милый Алленчик вероятно голодный? О, этот белобрысый бес наверняка голоден – иначе зачем бы ему преследовать Микка все это время?!

Шерил заболтал что-то про ограничение трудового времени для подростков до четырнадцати лет (которое никогда не признавалось в шахтах, где сам Микк работал, считаясь этакой «мертвой буквой закона») и про разрешение на разводы (вообще непонятно, причем тут это, на самом деле, разве что Третий апостол женится, чего он явно не планировал). Отвлекало это от размышлений про Уолкера весьма скверно (в частности – он представлялся в дамских кружевах), и на почве подобного помешательства Тики даже подумал о том, что ему бы следовало просто уйти к себе и хорошенько… расслабиться перед грядущим ужином.

В конце концов, ну не полезет же Малыш в его комнату, чтобы просто смотреть на него, правда? Да и вообще, эти взгляды… странно это было, учитывая то, что заинтересовался им Аллен сразу после разговора с Адамом.

Который его приемный папаша.

И в половину которого Уолкер был влюблен.

И который был похож на кого-то из Семьи.

Уж не на того ли, на кого Малыш вдруг обратил свое благосклонное внимание? Потому что если так – Тики просто обязан был поиметь засранца, вздумавшего его с кем-то сравнивать. Тем более – с каким-то паршивым Четырнадцатым.

И эта мысль так распалила его, так зажгла, что захотелось тут же встать, подойди к невозмутимо читающему свою книженцию мальчишке и хорошенько всё же врезать ему по морде – так, чтобы кровь пошла. А вот потом уже можно будет и поиметь.

Уолкер, видимо, уловил его настроение – потому что по-другому его внезапный уход, обусловленный якобы необходимостью дочитать книгу в более подходящей обстановке (Шерил на это закатил глаза, никак, однако, не комментируя), объяснить было нельзя. Только вот паршивец напоследок наградил Микка таким пронизывающим хитро-наблюдающим взглядом, что у того всё внутри затряслось. И непонятно – то ли от накатившего возбуждения, то ли от поднявшейся злости.

– Так, – буднично прокашлялся Алчность, привлекая к себе внимание, и пожевал губами, словно задумавшись о чём-то. – Думаю, на сегодня хватит уроков: сейчас уже ужин начнётся.

– Да, конечно, – Тики дернул уголком губ в легкой усмешке и послушно поднялся. Проще на самом деле было даже не приходить сюда, а просто сбегать в библиотеку за сводом законов и запереться у себя. И тогда можно было бы избежать этих взглядов в свою сторону.

Точно, так он и сделает, как только закончится ужин. Поест, почитает, трахнет Малыша, а утром… утром вообще свалит смотреть свою личную шахту. И никакие взгляды белобрысых наглецов его не достанут.

И, наверное, что-то такое ликующее отразилось на его лице, потому что Шерил смерил его долгим взглядом (как надоело!), а потом опасливо кивнул на дверь и осторожно спросил:

– А… мм… между вами ничего не произошло, нет?

Микк вскинул брови, строя из себя образцово-показательное недоумение, и скривил губы.

– А что могло произойти? Мы не общаемся.

Алчность замялся и спрятал руки за спину в каком-то совершенно нехарактерном для него жесте, заставив Тики своим действием вскинуть брови уже в подлинном удивлении.

– Господин Граф сказал, вы… целовались. В коридоре около кухни.

Что ж, этого отрицать Третий апостол не стал. Только пожал плечами в полнейшей невозмутимости – потому что никакой вины или чего-то подобного за собой не чувствовал – и ответил:

– Ну было. Ну и что? Он сам виноват, спровоцировал – получай.

Лицо Шерила беспомощно вытянулось, словно он совершенно не ожидал такого ответа, словно надеялся, что Микк пошутит, скажет, что не целовался ни с каким мальчишкой, словно ему было очень это важно.

– А ты… уверен, что… – начал мужчина неуверенно, но Тики сердито нахмурился и жёстко припечатал:

– Даже если не принимать во внимание все прошлые жизни, мне сейчас не двадцать лет, чтобы ты учил меня, кого целовать, а кого нет, – и, чувствуя себя отчего-то невероятно взбешённым, покинул кабинет брата, не дав тому и слова вставить.

Тики не был маленьким мальчиком, которому необходимо объяснять, как правильно целоваться с понравившимися девочками или как затаскивать их на сеновал без долговременных последствий! Микк просто хотел отыметь одного засранца, хотел выгнуть его, хотел услышать шипение, смешанное со стонами, но ему не нужны были чьи-то там наставления и советы.

Да, он ведётся как мальчишка на эту провокацию. Да он себя иногда и чувствует потерянным мальчишкой рядом с Уолкером. Но, чёрт подери, он – не мальчишка! Он —Третий апостол, Удовольствие– а значит, может получать это пресловутое удовольствие из любой ситуации.

В обеденную залу Тики пришел одним из первых – за столом еще не было никого, кроме господина Графа и Лулу Белл, которая, впрочем, всегда приходила раньше намеченного срока, видно стремясь провести с Адамом больше времени и каждую минуту преданно заглядывая ему в рот. Микка от этого, к слову, всегда тошнило.

Третий апостол обозрел стол, издал длинное негромкое «хм-м» и задумался о том, куда ему в конце концов сесть. Ясно только то, что сядет он рядом с Шерилом и Вайзли и ни с кем более, но где сядут эти двое? Нет, конечно, предугадать старшего несложно – он определенно будет поближе к Графу. То есть сядет по правую руку, скажем, от него. Потому что место по левую уже успела занять Страсть, никогда не упускающая своего и просто вся обфыркавшаяся в прошлый раз. А вот Вайзли…

Впрочем, Вайзли просто придет и сядет с ним. Значит, надо устроиться поближе к Адаму.

Тики издал тихий вздох, не особо горя желанием это делать, на самом деле, но еще меньше желая ужинать в компании кидающихся друг в друга хлебными шариками близнецов, которые умудряются промазать даже с расстояния в три дюйма. И как вообще из пистолетов-то своих стреляют?

Микк уселся там, где планировал, кивком поприветствовав Графа и проигнорировав Лулу, и откинулся на спинку своего стула.

Адам проулюлюкал что-то неразборчивое, явно давая понять, что отвечать на это совершенно необязательно, и мужчина с чистой совестью прикрыл глаза, надеясь, что Роад сегодня споткнётся где-нибудь по дороге и вылетит из Ковчега – быть атакованным очередными тетрадями ему не хотелось.

Через несколько минут в столовую зашел Шерил в компании Уолкера, которые явно друг друга не особо переваривали. И если Тики казалось, что мальчишке просто плевать на Алчность, то тот очевидно точил на него зуб, временами оскорблённо-аристократически поджимая губы и смотря в его сторону так, будто перед его ногами разместилась грязная лужа, возможности которую обойти просто физически нет.

Микк со скрытым интересом пронаблюдал за ними из-под ресниц и, когда оба подошли к месту по правую сторону от Графа, с таким же любопытством уставившегося на членов Семьи, приподнял бровь.

Они что, сейчас ещё и скандал закатят из-за этого? Ведь было же ясно, что одного стула (трон, трон, трон, Тики, ты в семье буржуев-транжир) на двоих не хватит.

Но Аллен, мягко юркнув под руку Шерилу и при этом не отводя взгляда от своей книжки, уселся на место, невозмутимо кивнув Адаму, на что тот выразительно поднял брови. Мальчишка ответил ему в той же манере – скривил губы, чуть опустив голову. Они обменялись парой бессловесных фраз, смысла которых Тики, как ни старался, не смог понять, и Уолкер вернулся к чтению, великолепно игнорируя нависшего над ним Шерила.

Алчность поджал губы так, что те побелели, и резко развернулся к Микку, который тут вообще был непонятно с какого бока.

– Почему ты выбрал это место? – ворчливо поинтересовался он. – Здесь же…

– Я думал, там ты сядешь, – Тики в ответ только на секунду надул губы и тут же бросил требовательный взгляд на свою тарелку. Он ничего не ел с самого завтрака, и теперь в животе была пустота. Когда уже еду выносить начнут? – Кто ж знал, что старость не радость?

– Я не старый! – Шерил попытался отвесить ему подзатыльник, но Тики увернулся и краем глаза заметил, как в дверях появился Вайзли, несущий в руках какой-то моток пряжи или что-то похожее на него. Очередное вязание?

– Тогда займи стул с другой стороны, – только и посоветовал Третий апостол. – Невелика беда, чем бы дитя ни тешилось.

А дитя явно тешилось, и еще как.

Алчность смерил невозмутимого Четырнадцатого еще одним уничижительным взглядом и согласно кивнул. Обошел стул Тики, подходя к пустому, отодвинул его… и замер. Потому что на сиденье тут же опустилась задница только того и ожидающего Вайзли, все это время, по наблюдениям Тики, стоявшего рядом и слушающего их разговор.

Лицо Шерила нельзя было передать словами. Оно сменило свой цвет, наверное, раз пять, прежде чем укрепилось на гневной красноте, очень хорошо гармонирующей с рубиновым перстнем мужчины.

– Это мое место, – голос Алчности был вроде и тих, но тон казался похожим на отчетливое рявканье.