Текст книги "Ветка сакуры (СИ)"

Автор книги: Ame immortelle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Исак, прежде чем мы поедем домой, мне надо сообщить тебе две новости. Вторая касается вас обоих. С какой начать? – отец подмигнул сыну.

– Давай с нее и начнем, – впрочем, после стольких потрясений в жизни, Исак, казалось, был готов ко всему.

– Я подумал, что ты уже достаточно взрослый, чтобы жить отдельно со своим… своим парнем, – Исак удивленно распахнул глаза, «О чем это он…», – ну и решил, что самый лучший подарок на Новый год – это вот, – с этими словами протянул ключи хлопающему, как кукла, глазами мальчику.

– Пап… это что… ключи от квартиры? – глаза засияли всеми оттенками, как сказал бы сейчас Эвен, словно северное сияние.

– Правда, она совсем небольшая, но на первое время вам двоим хватит, – отец распахнул руки для объятий, в которые незамедлительно угодил его Исак.

Затем отец Исака подошел к Эвену и, похлопав того по плечу, произнес:

– О своей семье не беспокойтесь, за ними присмотрят. Родители ваши не против, чтобы вы пожили какое-то время в Осло.

Эвен покачал головой:

– Простите, господин Вальтерсен, но выходит, что я должен буду жить за ваш счет… я так не могу, долги надо отдавать…

Услышав последние слова Эвена, Исак в миг очутился рядом, взяв парня за руку.

– Эвен, никто вас и не просит жить за чужой счет. Нам в компанию нужны умные надежные люди. Начнете с должности курьера, получите образование дистанционно, а там – посмотрим. Вы очень дороги моему сыну, а значит и мне.

– Спасибо вам, – Эвен улыбнулся, а отец Исака еще раз похлопал его по плечу и обратился уже к сыну.

– Теперь вторая новость. Исак, этот год был нелегок для нас обоих, но нет смысла скрывать, я давно встретил женщину. У нее уже есть двое детей, а муж – оставил их… так же как… – тут в глазах его собралась влага.

Мальчик заметил, как непросто даются сейчас эти слова его отцу.

– Не надо, пап, не вспоминай о прошлом, жить нужно сейчас, мы с Эвеном давно уже так решили, – обнял отца, который поспешил продолжить:

– В общем, мы теперь живем вместе, и у тебя появилось две сестрички. Правда, еще совсем маленькие. Они тебе понравятся, особенно старшая.

Исак снова переглянулся со своим парнем.

– И, кстати, не удивляйтесь, их мама – востоковед, долгое время до первого брака жила в Японии. Вышла замуж за норвежца, но имя старшей дочке дала японское. Впрочем, все скоро сами узнаете.

С этими словами отец Исака проводил всех к машине.

Едва ли мальчики переступили порог дома, как навстречу им выбежала девочка, красивая и белокурая, как ангел.

Исак просто обомлел. Это была та самая девочка из парка, что подарила ему на удачу японского журавлика.

– Привет! – малышка так порывисто и непосредственно кинулась обнимать Исака. – Так значит, ты теперь мой братик? А ты меня помнишь? А журавлика не потерял?

Исак не знал, на который из вопросов надо было отвечать первым.

– Да, малышка, меня зовут Исак, и теперь я твой брат. Журавлик твой всегда со мной, – покопался в кармане, выудив оттуда чуть помявшуюся фигурку оригами. – Спасибо тебе за него, он и правда волшебным оказался.

Девочка еще раз обняла за шею присевшего перед ней на колени Исака и только сейчас заметила стоявшего в холле Эвена.

– Это твой жених? – улыбнулась заразительной улыбкой и, ослабив объятия, направилась к старшему, не обратив внимание на то, как широко распахнулся от удивления рот Исака.

«Что ж это я, имя то и не спросил»

– А как тебя зовут, – спохватился мальчик, но малышка, казалось, уже не слышала его.

– Привет, – девочка подошла к высокому парню совсем близко… взяла за руку. – Я Мика, а ты?

Эвен побледнел, что, конечно же, не ускользнуло от внимания Исака, в один момент оказавшегося рядом.

Но юноша жестом показал ему, что все в порядке. Присел перед девочкой на корточки и, погладив по щеке лучисто улыбающегося ангела, ответил ей:

– У тебя очень красивое имя, а меня зовут Эвен.

– И у тебя имя красивое, и сам ты красивый, – девочка взяла за руки обоих парней. – Когда я вырасту, у меня тоже будет красивый жених! – ну, как тут было удержаться от смеха всем троим.

Поздно вечером, когда до нового года оставались считанные минуты, Исак подозвал к себе новоиспеченную сестренку и протянул ей небольшой стекленный шарик, наподобие тех, что продают в качестве сувениров на Рождество. Только этот шар был не совсем обычным.

При встряхивании в нем начинали падать не снежные хлопья, а лепестки сакуры. А внутри был не сказочный рождественский персонаж, а традиционный японский домик.

Мика пришла в восторг от подарка, тут же задушила в объятиях Исака, да и Эвену досталось этой детской теплоты.

Девочка протянула ему свою любимую поделку.

– Вот, теперь у вас два волшебных журавлика! – малышка еще раз одарила своей чудесной улыбкой обоих и убежала к маме.

Следующей ночью, первой ночью в их новой квартире, в их новом году, Эвен протянул Исаку свой подарок:

– Ты не сердись на отца, только. Я знаю, что ты любишь читать, но, так как книг у тебя почти не осталось, я выбрал тут вот на свой вкус. Должно понравиться.

Исак улыбнулся любимому, нетерпеливо разрывая упаковку.

Под оберткой с рождественским орнаментом лежала книга.

– С Новым годом, любимый, – Эвен обнял своего мальчика со спины. – Спасибо тебе за мою новую жизнь.

– Это тебе спасибо, Эвен, – Исак развернулся в объятиях, прильнув к родным губам. – Это ты возродил меня к жизни. И за книгу тоже спасибо, я обязательно прочитаю, а теперь давай-ка спать, у нас завтра еще немало дел.

Уже ближе к полуночи, после часа нежных поцелуев, лежа в их с Эвеном теплой постели, с любимым, уснувшим на груди, Исак снова взял в руки подарок старшего.

«Край обетованный. Харуки Мураками» – Исак еще раз внимательно рассмотрел обложку и открыл на случайной странице.

«Реальность складывается из хаоса и противоречий, и, если их удалить, то, что останется, уже не будет реальностью» – гласил первый абзац на ней.

Мальчик задумался на какое-то время; затем закрыл книгу и отложил ее на прикроватную тумбочку, где лежала пара японских журавликов.

Поправил одеяло на Эвене, который уже давно мирно спал у него на груди; поцеловал в теплый лоб и, осторожно сомкнув объятия поверх спины своего парня, сам закрыл глаза.

«Да, наверное, автор прав. Мир и его реальность состоят из хаоса и противоречий. Но навести порядок в нем можно, начав со своей собственной маленькой вселенной. Моя вселенная – это жизнь с тобой, Эвен. И я даю слово, что ни одно живое существо не сможет разрушить нашей с тобой гармонии. Спи, мой любимый, а я буду с тобой – во всех возможных и невозможных вселенных. Всегда».

Комментарий к Часть 25

Вот и всё. Спасибо всем, кто читал эту работу! Спасибо за Ваши вдохновляющие комментарии и за то, что все-таки не дали мне написать ангстовое окончание с СОП.

Будьте счастливы в Новом году и берегите друг друга)))!!!

Так же, как берегут друг друга наши любимые мальчики)))^^

========== Бонус-часть. ==========

Комментарий к Бонус-часть.

Вы же понимаете: увидеть последние фото и видео Хенрика, иметь такую благодатную почву в виде готового фф и не вдохновиться на бонус-главу – это ж, практически, преступление)))

Глава – не пересказ увиденного. Она – продолжение фф и имеет больше отношение к нему. Все остальное – скорее для атмосферы. Бессмысленно пытаться ее понять, если не читали работу целиком. Буду рада, если прочтете)^^

Оглушающая тишина зимней комнаты. Ни единого вздоха, ни порыва робкого дыхания, ни взгляда, ни касания его прохладных ладоней.

Эвен один в скромной темноте. Его мальчик, его такой повзрослевший мальчик сегодня проводит ночь в доме отца: жена его три дня как уехала навестить родителей и взяла с собой девочек, а самому господину Вальтерсену нездоровится, вот Исак и вызвался побыть сегодня с ним. Настоял, чтобы Эвен остался дома: не хватало ему, чтобы еще и он подхватил вирус, с его-то давно ослабленным былыми несчастьями здоровьем.

Спорить юноша не стал. Знает наверняка: с «само-упрямство-Исаком» это не сработает. Особенно, когда речь идет о безопасности Эвена. Он, правда, заикнулся, что и сам мальчик рискует заразиться, если не принять необходимые меры предосторожности, но Исак так строго глянул на него, правда, тут же обняв и прижав эту вольно разбросавшихся по плечам волос голову к груди, что возражать было бы делом совершенно пропащим.

Эвен не спит. Сон не кладет тяжелого бремени на его веки, и тело его не спешит подчиниться призрачной невесомости. Он не спит. Он изучает взглядом и так знакомую комнату, задержав его на противоположной стене.

Там, возле двери, висит ниспадающими волнами старинное кимоно, цветом под стать мраку холодной ночи. А над ним скрещены два зачехленных меча. Все это – дары, присланные ему почти год назад из Японии. И отправитель их – его духовный учитель, служащий при храме, в котором Эвен когда-то изучал Бусидо и боевые искусства.

В послании учителя к дарам было лишь несколько слов: «помни, что истинный самурай хранит в сердце». Написаны они были по-японски. Эвен знал, о чем ему хотел напомнить его наставник. Но когда Исак попросил его перевести, он лишь слабо улыбнулся и солгал, что учитель просит его не забывать о такой теперь далекой для него восточной стране.

А теперь он лежит и не может отвести взгляда от предметов, что и правда не дают ему забыть ни только об этой стране… Нет, они, сами того не подозревая, бередят его давно усыпанные бесчисленными слоями соли раны, а того единственного, кто умел одним лишь дыханием лечить эти раны, нет сейчас рядом. Значит, придется справиться самому: заглянуть, пусть даже в последний раз в жизни, в глаза всем своим страхам и былой боли, побороть оживших, черпающих силу в черноте и холоде ночи демонов, выйти один на один с самым главным из них – страхом нового одиночества.

Но ведь его мальчик просто ушел на одну ночь. Он в доме отца. Он уже отправил с десяток сообщений, желая доброй ночи и в тысячный раз напоминая ему о своей любви. Он скоро вернется, надо просто дождаться утра, протянуть до рассвета.

Но в голову лезут строгие фразы из кодекса чести, перед глазами, подобно ивовым дамам на высоких туфлях сабо, плавно танцуют иероглифы, каждый из которых полон глубочайшего, постижимого лишь избранными, смысла.

«Если на войне самураю случится проиграть бой и он должен будет сложить голову, ему следует гордо назвать своё имя и умереть с улыбкой без унизительной поспешности…»

Но неужели в войне со страхами прошлого, вдруг восставшими, подобно фениксу из пепла, он проиграл?

Сегодня он должен пройти этот путь в одиночестве, каким бы пугающим оно не было.

Отключив телефон – последнюю внешнюю связь с Исаком – он встает с холодной постели и направляется к этим болезненно манящим его дарам из Японии.

Облачившись в эту летящую по ветру ткань, сняв со стены так часто удерживаемое им когда-то в изящных, но крепких руках оружие, тщательно причесав непокорные волосы и собрав верхние пряди в некогда привычный тугой хвост на затылке, Эвен придает завершенность облику последним штрихом: достает из ящика в прихожей глубоко спрятанные там от глаз любимого ослепительной белизны носки-таби и зимние туфли на плотной подошве, перетянутые кожаными ремнями.

Сегодня он ронин, самурай-одиночка. У него нет властелина, нет сюзерена, и лишь ночь покровительствует его пути, освещая его тусклой луной и неярким светом далеких звезд.

Незамеченным, нераскрытым он выходит из квартиры, спускается вниз и покидает дом. Он идет к известному лишь им двоим с Исаком месту. Дом их стоит на окраине города, а за ним – просторные холмы и предлесок. Как часто они отдыхали здесь с Исаком, отдыхали от ритма, шума, потока совсем ненужных для счастья потребностей, навязываемых жизнью современного города.

Эвен тяжело ступает, на каждом шагу проваливаясь в глубокий снег. Но ни единый мускул не дрогнет на его полном отрешения лице:

«К смерти следует идти с ясным осознанием того, что надлежит делать самураю и что унижает его достоинство…»

Нет, он не хочет сдаваться смерти, он давно обещал Исаку, что будет жить ради него, ради своего благословения, ведь он и есть его благодать. И смерть может посылать к нему сколько угодно своих предвестников – рано ему еще сдаваться ей без последнего боя.

Он должен очистить мысли, очистить сердце и душу, да так, чтобы ничего кроме негасимого света любви к Исаку в них не осталось.

Но демоны ночи хитры и изворотливы. Они кутают его сердце в новых, совсем недавних воспоминаниях, когда он, поддавшись проклинаемой им привычке получать наслаждение через боль, не сдержался и, вопреки мольбам Исака остановиться, терзал мальчика изнутри, пока не получил желаемого.

Потом были уже его мольбы о прощении, виноватые взгляды, стояние на коленях возле их постели и целование дрожащих коленей мальчика; ответные ласковые прикосновения к его лицу, уверения в том, что «было совсем не больно… ну, может, чуть-чуть»… Эвен посчитал бы наградой, если бы Исак ударил его тогда, но он подарил лишь очередную пытку: безоговорочное прощение.

А если подобное будет повторяться вновь и вновь? И лимит прощения будет исчерпан?

Но разве он не знает Исака?

– Вместе?

– Вместе.

– До конца?

– До конца.

Разве что-то изменилось с тех пор, с того дня в Японии, в канун Рождества, когда они добровольно обрекали друг друга на эту битву, плечом к плечу?

Вот и оно, место последнего пристанища страха одиночества. Сегодня с ним должно быть покончено. Внешне от него всегда спасал Исак, но этой ночью Эвену предстоит убить главный страх изнутри.

Он живет глубоко, где-то между ребер. Он давно пустил ядовитые корни, отравляющие нутро, и пророс ими в плоть и кровь.

И пусть он обрек покой рядом с мальчиком, но так ли он прочен, если стоит ему исчезнуть из виду, как воспоминания вновь начинают давить новой удушливой волной?

Эвен опускается на щиплющий кожу даже сквозь ткань кимоно снег. Он сосредоточен. Его взгляд спокоен и прост. Он вспоминает все, чему его учили при храме. Его дух спокоен. Рука его тверда.

Внешне все мирно. Вся борьба – внутри.

Своей твердой рукой он плотно обхватывает рукоять одного из мечей, медленно вытаскивает его из ножен и кладет подле себя на снег. Под ним, у самого широко пояса, спрятан меньшего размера кинжал, скрытый чехлом из кожи.

Кусонгобу. Обязательный для ношения последователями Бусидо, как демонстрация в последние моменты жизни мужества перед лицом смерти и боли, чистоты и ясности своих помыслов перед Богом и людьми.

Но у храбрости Эвена нет сегодня свидетелей. Всегда был только один, да и тот сейчас тихо спит в отцовском доме и не ведает, с чем сражается этой ночью его любимый.

И Эвена осеняет: это не ночь и не смерть отравили его боязнью одиночества. Это он сам когда-то не справился с ним, сам добровольно поселил его внутри, где-то в ложбинке меж выпирающих ребер.

Он вынимает тонкое лезвие. Он, не раздумывая, ослабляет полы своего одеяния. Скользит леденящим кожу металлом по низу груди, упирается острым концом себе в тело.

Ему мерещится, будто трусливый демон, предчувствуя свой неизбежный конец, забился в предсмертных судорогах под кожей. Но он забыл, что не пристало смертному человеку с его слабостями тягаться с бессмертной силой.

А желание победить его застит разум:

«Самурай должен, прежде всего, постоянно помнить, что он может умереть в любой момент, и если такой момент настанет, то умереть самурай должен с честью. Вот его главное дело…»

Девственно-белый, совсем недавно выпавший снег перед ним уже окроплен багровым. Но почему он не чувствует боли? Ведь это должно быть невыносимо больно, даже учитель не скрывал, каких мук стоит подобный конец.

Поведя взглядом, Эвен видит и слышит, кто заглушает его боль: с другой стороны предлеска, утопая в снегу, падая, но вновь поднимаясь, к нему пробирается его Бог знает откуда появившейся в этой ночной мгле мальчик.

Исак давно уже сорвал голос до хрипов. Он истошно рыдает, падает перед ним на колени и хватается за рукоять кинжала: не вынимает… глупый, думает, так удержит его среди живых.

Эвен чувствует, как силы покидают его: эту битву он проиграл. И остатки живого голоса он тратит лишь на одну мольбу:

– Прости меня, Исак…

Он уже проваливается в пустоту и на самом краю слышит:

– Эвен, Эвен!.. Очнись, прошу тебя!.. Открой глаза… Эвен!..

На исходе последнего вдоха, он рывком поднимает тяжелые веки.

Все исчезло: лес, холод, снег и мрак ночи.

Он навзничь лежит в их постели, сквозь неплотно закрытые шторы пробивается набирающее силу февральское солнце.

Но ему светло, тепло и уютно не от его лучей.

На него, улыбаясь, осторожно сжимая его ладони в своих, согревая дыханием, смотрит его личное северное солнце:

– Плохое снилось? Ты плакал во сне и дрожал, – Исак зубами касается своей нижней губы. – Напугал меня, если честно.

Эвен приподнимается и оглядывается по сторонам: нет никаких сомнений – это их комната. На стене напротив тоже все цело.

– Почему ты не с отцом? Ему лучше?

– Да. И час тому назад вернулась Елена с девочками, так что я сразу к тебе… Ведь чувствовал неладное.

Эвен словно мимо ушей пропускает сказанное:

– Помнишь, ты спрашивал, что было в том послании… Вместе с кимоно и мечами?

– Помню, – отвечает Исак, присаживаясь рядом. – Просьба не забывать Японию.

– Не правда. Я соврал тебе тогда.

– Вот как? – Исак с приподнимает одну бровь – у него и перенял манеру. – Тогда что же?

– Изречение из Бусидо. «Путь воина», если перевести образно.

– Ну, я вроде слышал и сам об этом. Так что за такие загадочные слова? – Исак все еще не улавливает тревоги в голосе любимого. Или… Просто не хочет усугублять его неспокойного состояния.

– «Помни, что истинный самурай хранит в сердце».

– «В делах повседневных помнить о смерти и всегда хранить это слово в сердце»… Так звучит этот постулат, верно?

Эвен широко распахивает покрасневшие глаза:

– Ты знаешь…

– Знаю. И даже больше, чем ты думаешь.

Исак двигается к нему и спокойно обнимает любимого:

– Но ты, верно, забыл о другом постулате. Не из этого кодекса чести.

– Каком? – шепотом спрашивает Эвен, греясь веющим от груди любимого мальчика теплом.

– Его когда-то сотворили двое. В далекой-далекой стране. Под сводами маленькой, совсем скромной квартирки. Но не было ничего уютнее ее. А еще было время Рождества. И твой маленький мальчик, – Исак прижался губами к его виску, – выпрашивал у тебя елку.

Эвен поднимает усталые глаза на своего повзрослевшего «маленького мальчика» и заговаривает первым:

– Вместе?

Исак, сияя улыбкой, кивает:

– Вместе.

Эвен тянется к его губам:

– До конца?

– До конца, – отвечает Исак в поцелуй.

Бессмертный демон сдался без боя. Одиночество навсегда пало к ногам их любви.