Текст книги "Баламут (СИ)"
Автор книги: Alexander Blinddog
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
– Вот так вот, – сказал Иван, отбрасывая обломки весла в сторону и отряхивая руки. – Пускай полежит, отдохнёт, сволочь.
– Спасибо, я бы, конечно, и сам разобрался, но никогда не против лёгкой дружеской помощи, – сказал наёмник.
Алёша сердито ткнул его локтем в бок, Баламут потёр шею и низко поклонился.
– Не знаем, как вас и благодарить. Спасибо тебе, прекрасная хранительница озера, вовек не забудем твоей милости. И тебе спасибо, Иван.
Рыбак только махнул рукой, не стоит, мол, благодарности, а русалка лучезарно улыбнулась.
– Вам спасибо, мои добрые витязи. Вы помогли мне, а я помогла вам. Так и работает колесо добра на земле. Запустил его раз и всё теперь вокруг расцветает.
Алёша по очереди обнялся на прощание с Иваном и Аней, бормоча им слова благодарности. Баламут подобрал с земли медальон, убрал снова в кошель. Поднял соболью шапку боярина, примерил. Велика. С сожалением бросил обратно на землю.
– Эх, надо спешить, княжич, придётся навёрстывать упущенное время. У нас с тобой его не так много. По сёдлам, друг мой.
Они быстро собрали пожитки и снова тронули коней в путь, впереди была ещё долгая дорога. Алексей оглянулся. На полянке стояла Аня, обнимаясь с Иваном, и махала им ладошкой на прощание.
– Удачи вам!
Княжич махнул им в ответ.
– Не оглядывайся, юный воин, – сказал Баламут, растирая шею, на которой все ещё остался бардовый отпечаток веревки, – примета плохая.
– Лучше бы ты за хорошими каким-то приметами наблюдал, а то только беду на нас накличешь своим чёрным языком, – ответил Алексей.
– Вот же княжья твоя голова. Беду на нас накличу не я, а дружок-боярин твой.
Баламут снова потёр шею и сплюнул.
– Он нас так просто не оставит. Оглядываться надо только затем, чтобы его за спиной увидеть.
Глава 17 Сердце витязя
В сумерках они остановили коней, развели костёр. Достали скудные остатки припасов.
– Ты пойдёшь со мной княжну спасать, не передумал? – спросил Алёша.
– Пойду, пойду, – ответил Баламут. – Куда деваться. Нечего дело на полпути бросать. Негоже это для такого славного охотника за нечистью, как я. Сам посуди. Уже и виверну приморили, и стрыгу, и Горыныча, и Рарога. Скоро уже богатырям будущим работы не останется – всех перебили. Осталось только голову Мары в трофей получить, да над камином в своих чертогах повесить – вот это будет дело достойное Баламута, я так думаю.
– Как думаешь, у нас получится? – спросил Алексей.
– Нет, – ответил наёмник. – Думаю, умрём мы страшной мучительной смертью, до самого конца виня себя за то, что вообще впутались в это дело. Я решил не откладывать и уже сейчас виню себя изо всех сил. Тебе тоже, кстати, рекомендую не затягивать, начинай корить себя, пока есть время.
– А если серьёзно? – спросил княжич.
Баламут только пожал плечами.
– Чего об этом думать? Зачем? Вон, пускай лошадь думает, у неё голова большая. Когда с обрыва в речку прыгнул, уже того, поздно думать, разобьёшься ты или нет. Лети себе беззаботно, наслаждайся приятным ветерком, я так рассуждаю. Да и ставки уж больно высоки, конечно. Струсим мы до конца идти, или не справимся – погибнет Русь.
– Русь погибнуть не может, – уверенно сказал Алексей. – Мы за Русь погибнуть можем, а она нет. Стояла, стоит и будет стоять во веки веков.
– Почему это? – спросил Баламут.
Алексей улыбнулся.
– Потому что есть те, кто готов за неё жизнь отдать. А Русь-матушка, это не просто землица под ногой. Это твоя семья, твои друзья, твой дом. Все, кого ты любишь, любил и будешь любить. Они – это Русь. А любовь умереть не может, если ты сам готов умереть за неё, понимаешь? Не отнять её у тебя. Всё у тебя отберут. Доспехи, оружие, деньги, одежду, всё. Любовь – она как была, так и останется с тобой навсегда. Твоя любовь и любовь тех, кому ты дорог.
Баламут уважительно покачал головой.
– Что сказать, княжич, можешь ты иногда хорошо сказать, что есть, того не отнять, – сказал он. Да только не дорог я на этом грешном свете никому.
– Отчего же это, – серьёзно ответил Алексей. – Мне дорог, как брат родной.
Баламут почувствовал, что неожиданно на глаза навернулись непрошеные слёзы.
– Да ну тебя, – сказал он сдавленно и отвернулся в сторону, чтобы мальчишка не видел, как краснеют у него глаза.
– Не получится у нас ничего, – сказал Баламут. – Не по зубам нам эта задача.
– Зачем ты всё время это повторяешь? – спросил Алексей. – И без тебя тревожно.
– Ну как – зачем? Хочу, чтобы ты меня переубедил. Напряг дар своего красноречия и так залился соловьём, чтобы я тут же передумал, воспрял на подвиг ратный и тому подобное. Не умрём мы, мол, нормально всё будет. Давай, придумай чего-нибудь.
Княжич надолго задумался. Скривил губы, осмотрелся вокруг, будто надеясь увидеть где-то подсказку. Но вокруг был только чахлый лес из погибающих деревьев, а над головой лишь пасмурное небо, по которому летел клин гусей, спешащий на юг.
– Вот! – сказал княжич показывая пальцем вверх. – Вот на них посмотри.
Баламут задрал голову.
– Да, – сказал он, – выглядит аппетитно, согласен с тобой. Только высоковато летят, стрелой не сбить. Да и луков у нас не имеется. Хотя ты воин великий, можешь и меч так лихо кинуть, чтобы сразить парочку жирных гусей нам на ужин.
– Не про то я, нет, – Алексей махнул на него рукой. – Вот, говорю, на птиц посмотри. Они же не думают – получится у них на юг долететь или нет? Не сидят посреди замерзающего озера, где и еды-то для них уже нет. Не рассуждают, дескать, не получится у меня, не долечу я, да где тот юг, да может там и еды нет. Берут просто и летят. Сражаются с ветрами, спасаются от хищников, ищут пищу в пути, но упорно летят к своей цели. А те, кто из гусей много трусил, да рассуждал, что не выйдет ничего из путешествия в тёплые края – те так и помёрзли насмерть.
Баламут покачал головой из стороны в сторону, обдумывая услышанное.
– Ладно, нормально, для первого раза, – ответил он. – Не могу сказать, будто одобряю сравнение себя с жирным вкусным гусем, но посыл ясен. То ли ты от меня умных мыслей нахватался и наконец-таки научился складывать слова длиннее, чем «подвиг» и «битва». То ли у мудреца нашего в башне дымом надышался. Как бы то ни было, результат какой-никакой есть. Продолжай тренироваться, княжич, и научишься ездить по ушам, почти так же хорошо, как я.
– Нет, моё дело это подвиги и битвы, – Алексей рассмеялся.
– Ты вот не отнекивайся, – сказал Баламут, – когда тебе дельные вещи говорят. Ездить по ушам, словами вертеть по-всякому, первейший навык в деле обольщения прекрасных девиц.
Княжич покраснел и буркнул что-то малопонятное. Баламут услышал одновременно и «зачем оно мне», «не в этом дело», «тебе-то откуда знать» и прочие отговорки.
– Конечно, – сказал он, – тут и много других моментов надо учитывать. Например, крестьянам кривозубым, вроде меня, девушки-красавицы не так улыбчивы, как молодым симпатичным князьям, вроде тебя. Глупо отрицать. Тугая мошна, опять же, может открыть ранее запертые врата. Но если уж не был бог, или старые боги, к тебе милостивы, так что теперь, опускать руки сразу? Учись плести слова, мой тебе совет, это почти волшебство.
– Ни к чему оно мне, воину, это твоё краснобайство, – ответил Алексей.
– Вот ты опять неправ. Посмотри на наших соседей варягов. У них считается, что каждый муж это воин. Да, в принципе и каждая женщина тоже. И каждый воин – должен быть скальдом.
– Гусляром?
– Почти. Скорее бахарем. Пусть плохим, но хоть каким. Крутить слова в красную речь – дар. И чем красивее излагаешь, тем ты сильнее, как колдун.
– Колдовство это грех, – сказал Алексей и перекрестился.
– Много чего грех. Что же теперь, вообще не веселиться в этой жизни, лечь да помереть? Умение краснобайствовать не грех, точно тебе говорю, у кого хочешь спроси. Вон, сейчас приедем проведать прислужников Мары – у них можешь спросить, пока не завертелось.
Наёмник со смаком потянулся, хрустнул суставами.
– Далеко ли нам ещё? – спросил Баламут. – Не привык жаловаться, но у меня от седла ломит всякое.
– Рукой подать, завтра к вечеру на месте будем.
– Ещё сутки в седле? Ох, за грехи мне это.
– Как ты думаешь, мы не опоздаем? – спросил княжич тревожно.
Баламут посмотрел на небо.
– Не должны, успеваем, – сказал он. – Ежели опоздаем, ты не переживай, узнаем об этом сразу. По земле пронесётся вечный хлад, мор и смерть. Как только птицы на лету замертво падать станут, а у деревьев стволы потрескаются от мороза, тут стало быть, уже можно и не торопиться. Но если говорить серьёзно, то успеваем. Мудрец этот сказал, что есть время до полнолуния. Стало быть, как раз вовремя будем на месте, завтра оно случится. Так что, думаю, можно и не торопиться. Найдём тут какую-нибудь речку.
Он потянулся всем телом, хрустнув суставами, а голос стал медленным и мечтательным.
– Сядем на бережку, сладим удочки, поймаем пару окушков. Благодать! Может, пошлём этим любителям Мары почтового голубя, так и так, мы в пути, ребятки. Бегите навстречу, пеките каравай, разливайте брагу.
– У тебя с каждым часом речи одна другой безумнее.
– Спорить не буду. Я устал, а скакать нам ещё немеряно. Опять же, ты смотри, не домой мы едем, да не вино пить, свининкой закусывая, а рубиться, как в последний раз. Тоже приятных мыслей не добавляет.
– Струсил опять?
– Неизвестность страшит, отпираться не буду. Вернуться бы к мудрецу, да расспросить его подробнее, – вздохнул Баламут. – Сколько там этих приспешников Мары-то вообще? Это мы думаем, ну один-два, в самом худшем случае – три. А ну как их там целая сотня?
Княжич только хмыкнул.
– Да что с того, хоть и целая тысяча. Мне всё нипочём, когда у меня такой меч есть. Самого Сварога, понимаешь? Никакая тьма не способна одолеть меня теперь.
– Вот это хорошо, очень хорошо, – покивал Баламут, – тебе, стало быть, моя помощь совсем не понадобится? Очень грустно это слышать, конечно, но что же, ладно. Не буду отбирать у тебя всю славу. Ты тогда с прислужниками Мары рубись, с самой Марой, со всякой нечистью, что она с собой притащит. А я в сторонке постою, подожду. Постараюсь, самое главное, не ослепнуть от величия твоих ратных навыков.
Алексей смутился.
– Нет, твоя помощь понадобится, разумеется. Вместе этот путь проделали, вместе и побьём прислужников зимней богини. Должен же кто-то мне спину прикрывать?
Баламут зевнул во весь рот.
– Да я этим только и занимаюсь, – сказал он. – С первого дня, без сна и отдыха. И без нормальной пищи. Помер бы ты без меня, княжич, и глазом бы моргнуть не успел. Вот прямо с порога кабака сошёл бы, поскользнулся, в лужу бултых и потонул бы с концами. Моей опекой только и жив до сих, ношусь с тобой, как курица-наседка.
Баламут придвинулся ближе к костру, завернулся в плащ поплотнее.
– Спи, княжич, спи, утро вечера мудренее. Спасёшь ты завтра княжну, весь невыспавшийся и помятый – плохое впечатление произведёшь на свою будущую жену. Первое впечатление, оно всегда самое важное, так что смотри, не опозорься.
Алексей засмущался и опустил глаза.
– Ты правда думаешь, что пойдёт она за меня замуж?
Баламут тяжко вздохнул, укоряя себя за то, что поднял эту тему и теперь отрок просто так не уймётся.
– Язык мой – враг мой, – сказал он. – Ну, ладно, давай прикинем. Тут варианта, как мне видится, только два. Первый. Ты столь завидный жених, что батюшка княжны твоей по ночам просыпается от сладких снов, как ты его доченьку в жёны берёшь и детки ваши его потомками становятся. Каждый день он стоит у порога горницы и в щель подглядывает – не едут ли сваты от княжича Алексея, Владимирова сына? Потому что ты старший сын богатого князя, княжество ваше цветёт и пахнет, крестьяне все румяные ходят, по ночам от счастливого смеха просыпаются, рыба сама в руки прыгает, сразу жареная, коровы в день по сто вёдер молока дают. Всё так?
– Нет, – буркнул княжич. – Всё совсем не так. Вообще.
– Ага, – удовлетворённо сказал Баламут. – Тогда вариант второй. Ты её спасаешь от ужасной смерти, спасая всю Русь целиком от пришествия вечной зимы. Мужественно разишь всех недругов у неё на глазах. От восторга чувств она без сил падает тебе в объятия, приникнув румяной щекой к твоей белой груди, ты сажаешь её на серого волка, или вон, на своего серого жеребца, и увозишь её к себе венчаться скорее-скорее, пока не опомнилась.
– Хороший план, – Алексей невесело рассмеялся.
– Слушай, княжич, – спросил Баламут. – Княжна-то красивая?
– Красивая, – вздохнул Алексей.
– Эх, в тебе пропал дар гусляра, свадебного затейника, так чудесно излагаешь. Ты словами её опиши, говорю, а то «красивая», «красивая». Кому и кобыла – невеста.
Алексей побагровел, хотел гневно что-то высказать, но передумал. Он откашлялся и сказал:
– Глаза у неё голубые, как колокольчики на весеннем лугу. Волосы светлые, будто спелая пшеница. Щёки румяные, как солнце летнее, а смех у нее такой, будто ручеёк журчит, да по камушкам переливается.
– Ладно, – сказал Баламут. – Сойдёт. Такую красоту не грех спасти. Хотя тебе поменьше надо на природе гулять. Нарисовать её на песочке просить не буду, а то потом от ужаса не засну. Чую я, откуда у тебя руки растут.
– Ядом, который ты источаешь без остановки, можно целое озеро заполнить.
– Да, таланты мои безграничны, спасибо, что отметил, хе-хе.
– Баламут?
– Чего?
– Зачем ты коня Цезарем назвал?
– Сегодня что, вечер глупых вопросов?
– Нет, любопытно просто.
– Ох. Любопытство кошку сгубило.
– Не хочешь говорить, не говори, – сказал Алексей. – Только за последние дни я и пяти минут чего-то не припомню, чтобы ты рот закрытым держал, а не комментировал всё происходящее. А как мне любопытно чего стало – сразу весь из себя молчуна строишь. Давай, признавайся, почему Цезарем-то?
– Как это почему? – ответил Баламут. – Очевидно же. Чтобы люди всегда думали, мол, не знаю кто этот славный и красивый юноша, но его на своей спине таскает сам Цезарь. Стало быть и он человек не простой, а весьма уважаемый.
– Ты хоть знаешь – кто это такой, Цезарь-то?
– Понятия не имею, – не стал запираться наёмник. – То ли какой-то воин старый. Из хазар, возможно, или из древлян. То ли колдун ромейский. Какая разница, знаю ли я, если знают все остальные, кому надо?
– Баламут? – спросил княжич.
– Чего тебе ещё? – спросил наёмник.
– У тебя самого-то папка с мамкой были?
– Умеешь ты разить внезапными вопросами, как копьём в бочину. Конечно были, куда без этого. Понимаешь, малец, когда мужчина очень любит женщину, они сначала женятся, как приличные люди, а вот потом. Пото-о-о-м…
– Да знаю я это всё, – мотнул головой Алексей. – Я тебя о другом спрашиваю – ты своих родителей-то знаешь?
– Ах, это. Нет, княжич. Не знаю. Не помню. Так-то были они, конечно. Да только кто они, кем были, как звать – не припомнить, как ни силюсь. Ничего. Пустота. Даже родился где, в каком княжестве, и того не упомню. Ни роду, ни племени, одно имя только. Да и оно – не моё может, а сам себе придумал в один момент, поди знай. Бродяжничал я, сколько себя знаю, один-одинёшенек, да только и всего. Попрошайничал, воровал, обманывал.
Баламут развёл руками.
– Вот и вся моя жизнь. Ты мне только руки не руби, за воровство, знаю я ваше княжье племя, хлебом не корми, дай кому руку отрубить за любой пустяк.
Стемнело, на небе высыпал мириад звёзд, костёр двух путников понемногу угасал.
– Подвёл я Фёдора, – сказал Алексей.
В его голосе слышалась неприкрытая тоска и горечь.
– Почему это? – спросил Баламут.
Алексей долго мялся с ответом, но всё же заговорил.
– Он из меня воина пытался растить, как мог. Только не вышло ничего. Не воин я. Нету у меня мышц крепких, рук сильных, и бесстрашия нужного. Одно пузо только с собой ношу и робость вечную. Фёдор, земля ему пухом, был хорошим наставником. И на коне ездить меня обучил и мечом рубить и копьём колоть. Великий был мастер, что даже такого бездаря, как я, чему-то научить смог. Отец-то мой противился этой науке.
– Почему? – спросил Баламут.
– У меня ещё шесть старших братьев, – ответил Алексей. – Я самый младший. Если все наши владения начать делить, так и старшим братьям не хватит. На меня-то и клочка земли сухой не найдётся. Вот и решил батюшка, от греха подальше меня в монастырь сослать. Должен был я стать монахом-книгочеем.
Он задумался, горько вздохнул, затем тряхнул головой, словно отгоняя призраки прошлого, и продолжил:
– Да я только пока у монахов письму и чтению учился, о другом уже мечтал. Вот и домечтался. Душой к ратному делу тянусь, а телом всем бесполезным – никуда. Вот так оно и получается, что и в монахи не гожусь, и воин никакой. Зря на меня только Фёдор время тратил. Не в коня корм пошёл.
Баламут толкнул его в плечо.
– Эй, ты так не говори. Сам подумай, ты, получается, весь труд Фёдора обесцениваешь. Все его усилия-то что, прахом пошли, считаешь? Нет, может, мечом ты машешь не как первый в мире витязь, не Алёша Попович и даже не Добрыня Никитич… Но Фёдор из тебя вырастил воина. Потому что душа воина она не здесь.
Он показал на пухлые пальцы княжича.
– А здесь!
Баламут положил ладонь на сердце.
– Вот, что в тебе Фёдор вырастил. У тебя сердце витязя. Так что не подведи его память и не порочь деяния, когда говоришь, что он впустую с тобой трудился. А сейчас – ложись спать. Лёгкий день был вчера. Завтра будем за спасение всей Руси биться.
Он усмехнулся.
– А если не справимся, завтра, возможно, её последний день.
Глава 18 Боярин и мечи
Алексей крепко спал, и снилось ему, как спасённая из лап проклятых сектантов княжна целует его крепко в обе щеки и бросается на шею. Иногда в сон врывались ведьмы и огненные птицы, но он всех побеждал одной рукой, не выпуская прекрасную Василису из объятий. Дрёмы его были прерваны самым бесцеремонным образом, когда кто-то со всей силы пнул его по ноге.
– Ай!
Прекрасные мечты о поцелуях развеялись, как туман, княжич подскочил, потирая ушиб, и тут же потянулся к ножнам. Меча в них не было.
– С добрым утром.
Луна почти полностью скрылась за облаками и в густой ночной тьме княжич едва разглядел того, кто так нахально прервал его сны. А увидев – вздрогнул от макушки до пят. В окружении верной дружины над ним возвышался боярин Кривда, потирающий пальцами меч Сварога.
– Думал скрыться от меня? – спросил боярин, в голосе которого сквозил могильный холодок. – Сбежать хотел, щенок, ну-ну. Кривда, сын Неждана, всегда по следу до самого конца идёт.
– Я не скрывался, – княжич топнул ногой. – Мы спешим выполнить миссию нашу, спасти Русь. Ты помогать нам должен, а не препятствовать!
– Хватит мне голову крутить сказками своими. Всё, спешить некуда, не переживай. Не сбежишь теперь, когда рядом нет твоей магической девки.
– Ты же сам видел магию, Кривда. Всё, что я говорил про Мару и вечную зиму, всё это правда! Мы должны остановить ритуал, иначе всему живому конец.
– Думаешь задурить мне голову своими фокусами, парень? – отрезал боярин, будто не слыша ничего про богиню зимы. – Не с тем связался. Теперь-то мы с тобой по-другому поговорим, только тебе это совсем не понравится.
– Чего ты взъелся, боярин? Если тебе так надо вернуть меня домой, езжай со мной, завтра своими глазами увидишь, с чем мы должны бороться. После этого я и сам домой хочу. Я же не просто так улизнул от тебя, у нас есть великая цель!
– Хватит мне свою «цель» и «великую миссию» заливать, утомил. Ты не просто «улизнул», мальчишка, – прошипел Кривда, трясущимся от гнева голосом. – Ты унизил меня. Твой холоп ударил меня по лицу, твоя девка своим чёрным колдовством швырнула меня в лес, как щенка. За такой позор надо мстить, и мстить я буду, даже не сомневайся.
– Что тебе, месть за унижение дороже, чем вся Русь целиком?
Кривда подошел так близко, что Алексей почувствовал на лице его зловонное дыхание.
– Угадал, мальчишка, содрать с тебя шкуру – важнее этого для меня ничего нет. Ты не только меня унизил, ты весь мой род до последнего колена унизил, сопля. Такой позор не оттереть, не смыть. Но я попробую. Твоей кровью. Да с выдумкой. Чтобы и на том свете ты хорошенько запомнил, что бывает с теми, кто переходит дорогу боярину Кривде.
– Ты что такое говоришь, – пролепетал побледневший княжич. – Объяснись-ка.
– Тихо, мальчишка, тихо. Вопросы тут я задаю. Где дружок твой, у меня к нему тоже должок неоплаченный?
Алексей кинул взгляд через едва тлеющий костер, напротив которого вчера заснул Баламут. Самого наёмника, казалось, и след простыл.
– Нету его, – быстро ответил он. – Бросил он меня и уехал куда-то, а куда – того не ведаю.
– Врёшь, – уверенно сказал Кривда. – Уехал без коня и без плаща своего?
Княжич промолчал.
– Эй! – крикнул боярин во всю глотку. – Пёс! Ты куда спрятался! Под какой куст забился, трус, выползай, тогда я пощажу тебя.
Он издевательски приложил ладонь к уху, прислушиваясь.
– Тишина. Молчит, как будто бы нет его, спрятался и бросил тебя. Чего ещё было ожидать от такой безродной шавки. Но он где-то тут и мы уж отыщем его.
Алёша стиснул зубы и промолчал.
– Очень жаль, что ему плевать на тебя, на помощь он не спешит, – сказал Кривда, – но ничего, мы поищем и сами найдем. Искать-то мы умеем. Очень уж хочется мне познакомить его кишки со сталью.
В испуге княжич снова потянулся к оружию, забыв, что ножны пусты, и почувствовал себя, будто голый.
– Ты, должно быть, с ума сошёл, боярин, такие вещи говорить. И меч верни мой! – сказал Алексей. – Он волшебный.
– Тихо-тихо, – Кривда толкнул его в лоб, так что княжич осел на землю, – не шуми, голова от тебя болит. Железку твою я себе, пожалуй, оставлю, любопытна больно. Да и зачем тебе она, сопляк, порежешься только. Иди вон, палку подбери и с крапивой воюй, вот единственное, на что ты способен.
– Ты как со мной разговариваешь, боярин?
Алексей вскочил на ноги и посмотрел ему в глаза.
– Не забывайся, я княжий сын, а ты моего отца человек. И ты будешь разговаривать со мной уважительно! Иначе я всё расскажу отцу!
Кривда цокнул языком.
– То, конечно, правда, – сказал он. – И сын ты княжий. И рассказать всё можешь. Только вот какая оказия может получиться, смотри. Поехали мы искать сына светлого князя Владимира, да не нашли. Вот беда-то какая получилась, страшно подумать. Съели его волки. Или, возможно, мошенник какой повстречался, да и зарезал на большой дороге.
Дружинники радостно загоготали и Алексей почувствовал себя внезапно очень маленьким и беззащитным.
– Если очень сильно повезет, – продолжил боярин, – то может косточки белые доставим в княжий терем, а больше ничего от глупого княжича-то и не осталось. Так что ты говори-говори, да не заговаривайся. Сам решай, как тебе приятнее. Будет, что в земле предков похоронить, да что оплакивать, или под кустом волки кого-то доедят?
– Дай мне меч, – сказал Алексей, – и мы посмотрим в честном поединке, кого из нас будут волки доедать.
Кривда хохотнул.
– Поединок может быть только между равными. Ты же для меня, что травинка жалкая, перед могучим дубом. Смирись со своей жалкой участью, мальчишка.
Княжич стиснул кулаки, но тут же, словно прочитав его мысли, двое дружинников схватили его за руки. Кривда потёр челюсть и кивнул подручному, который тут же приставил нож к горлу княжича.
– Последний раз спрашиваю, где твой дружок шелудивый?
– Уехал он, и не сыскать его таким трусливым крысам, как вы, – процедил Алёша сквозь зубы.
– Воля твоя. Степан, Хомяк, – окликнул Кривда двух дружинников, – хватайте его и отволоките куда подальше, что бы не побеспокоил нас большей своей глупостью мальчишеской. Проклятый сопляк. Терпеть не могу вида крови. Да и князю смогу крест целовать, что сынка его не тронул.
Двое мужчин, один повыше, с заплетённой в косицы бородой, другой приземистый, как пень, с гладко выбритой головой, подхватили княжича под руки и потащили его в сторону, за кусты.
Люди боярина поставили Алёшу на колени.
– Темно, хоть глаз выколи, – сказал один.
– Правда твоя, – поддакнул второй. – Может, факел зажжем?
– Да возни больше. Сделаем дело по-быстрому и вернемся обратно.
– Ладно, режь давай.
– Почему это я резать должен. Сам давай, ты весь месяц своим ножом новым хвастался.
– Я уже двадцать пять лет служу боярину, а ты только двадцать. Так что давай, молодой, делай, что велено.
Алексей, стоя на коленях и выслушивая, как эти двое спорят, кто из них перережет ему горло, старался дышать медленно и глубоко, чтобы не показывать этим негодяям, как сильно ему страшно.
– …а кто вместо тебя дежурство на прошлой неделе нёс, – продолжал напирать один из боярских, – забыл уже, добра не ценишь?
– А я вместо тебя за лошадьми ухаживал и котелок отмывал. Почему я всегда должен делать всю грязную работу? То в саже возиться, то в крови.
– Всё боярину расскажу, режь его давай.
– Ладно, ладно, не запряг, не погоняй.
Алёша почувствовал на горле холодное, бритвенно-острое лезвие ножа.
– Вы хоть кафтан с меня снимите, – сказал он, стараясь потянуть время, веря, что Баламут где-то рядом и придёт на помощь. – Он дорогой и красивый, вам в самый раз подойдёт. Если кровью заляпаете, замучаетесь отстирывать.
– А что, – сказал дружинник, убирая нож, – кафтан и в самом деле хорош.
Княжич нервно выдохнул.
– Да размер не твой, не налезет, – засомневался второй.
– Обратитесь к портному, разошьёт по швам, рукавчики удлинит, подол нарастит, будешь ходить красивый, как князь, – продолжил уговаривать Алексей.
– Дело говорит малой, – сказал лысый. – Ещё и сапоги пускай скидывает, моему сыну как раз по ноге будут.
– Куда так разошёлся, – осадил его бородатый. – Боярин не давал добро с него вещи снимать.
– Так и не запрещал!
– Ну, иди, иди, спроси, можно ли подраздеть покойника. Послушаем, что он тебе скажет. «С княжича сапоги забарахлить решил, пёс безродный?». Ага, сам на суку окажешься, моргнуть не успеешь.
– Ладно, правда твоя, давай уже кончать с этим.
Лезвие ножка опять легло Алёше на горло.
– Эй вы там, – окликнул их кто-то издалека, неразличимый в темноте. – Ну-ка подождите, один ко мне, быстро.
Нож перестал давить на шею .Дружинники разом замолчали и переглянулись.
– Это ещё кто? – шепнул один другому.
– Да леший его знает, не признал.
– Вы там упились что ли? – снова послышался голос из темноты. – Ну-ка быстро ко мне по одному, не злите.
Дружинники снова переглянулись.
– Это боярин что ли?
– Да чёрт его знает, говорю же, не разобрал. Но коли зовут, надо сходить. Так оно безопаснее будет. А уж коли там шутник, я его так приголублю, мама не узнает.
Бородатый плюнул, размял кулаки, и ушёл проверять.
Оставшийся дружинник провёл ладонью по гладко выбритой голове, поблескивающей в тусклом лунном свете.
– Ладно уж, сам справлюсь как-нибудь по-быстрому.
Он, словно собираясь с духом, подбросил несколько раз нож в ладони.
– Тебе же сказали подождать, – в отчаянье сказал Алёша.
– А до того сказали прирезать тебя, и вся недолга. Сейчас наругают ещё, что так долго с тобой возимся.
– Ты же знаешь, что я сын князя. Спасёшь меня и мой отец тебя озолотит.
– Да где ещё тот князь, – ответил лысый. – А боярин-то вот он, туточки прям. Сам понимать должен, бояться надо того, кто ближе, а не кто сильней укусит. Пока князю на глаза ещё попадаешься, всё сто раз может по-другому обернуться. Вот до боярского гнева – рукой подать. Так что сам понимаешь, прирезать тебя придётся, иначе боярин наругает.
– Ясно, – сказал Алёша. – Делай, что должен.
Лезвие надавило ему на горло…
– Ты уж прости, княжич, – сказал дружинник, – ничего личного.
– Ничего личного, – поддакнул кто-то сзади.
Лысый в испуге не успел и обернуться, как ему в затылок врезалось полено. Секунду он удержался на ногах, потом покачнулся и рухнул, как мешок с соломой.
– Баламут, ты! – воскликнул княжич.
– Я, я, кто же ещё? Тихо, не шуми. Вот уж, называется, вовремя отошёл в кустики до ветру, сейчас бы оба на коленях стояли, вспоминали все хорошее в жизни в последний раз.
– Мог бы и побыстрее прийти, меня тут чуть не прирезали.
– Чуть-чуть не считается. Ты пока тут звёзды считал, я уже половину отряда, считай, в крепкий сон отправил. Давай быстрее.
Алёша подобрал меч лысого и они с Баламутом тихо двинулись вперёд, низко пригибаясь к земле.
– Не споткнись, – шепнул Баламут, указывая в высокой траве на тело второго оглушённого дружинника.
– Ловко ты его приголубил.
– Врать не буду, с большим таким удовольствием его по темечку шарахнул.
Они выглянули из-за кустов. Двое дружинников проверяли подпруги лошадей, третьему, чуть в стороне, что-то выговаривал Кривда.
– Эх ты же, неудачно расположились. Что будем делать, княжич, решай. Можем сейчас тихим ходом улизнуть, как змея в траве, и бежать, пока они не очухались.
– Без коней не успеем добраться до язычников, ритуал им сорвать, – шепнул Алексей. – Да и Кривда меч Сварога забрал. Нет, бежать нам не вариант.
– Понял тебя, мог и не спрашивать. Ты рати никогда не бегал. Тогда так.
Баламут кивнул на ближайшую к ним двойку.
– На этих налетаем и сразу оглушаем, с двумя оставшимися придётся биться лицом к лицу.
– Добро, – ответил Алексей. – Твой справа, мой слева.
Как две бесшумные тени они выпрыгнули из кустов, два удара рукоятями меча по затылкам, и вот двое дружинников уже лежат на земле и видят крепкие сны. Испуганно забились, захрипели кони, тревожа всю округу.
Кривда дёрнулся, обернулся, выхватил меч. Его дружинник, чуть поколебавшись, достал свой, кинул взгляд на хозяина, потом на приближающихся юношей с обнаженными мечами, выбросил оружие и пустился наутек.
– Стой, псина! – заорал боярин. – Тебя плетьми высекут! Не бросай меня!
Баламут хихикнул.
– По господину и слуги. Вон, посмотри, злобное отродье, какова цена верности тебе.
– Не получилось славной рати, – разочарованно сказал Алексей.
Кривда сжался, как крыса, загнанная в угол.
– Вы что, – ощерился он, – двое на одного нападёте?
– Как заговорил-то, а?! – возмутился Баламут. – Как своим шавкам приказывал княжичу горло резать, так о чести и думать не думал. Даже сам мараться побрезговал. А теперь запел соловьиным голосом? Тьфу. Отделаем тебя так, мама родная не узнает.
– Нападайте! – взвизгнул Кривда, отступая. – Посмотрим, кому сегодня улыбнутся предки.
– Нет, – сказал княжич, – сразимся мы с тобой по-мужски, один на один. В отличие от тебя, червяк, нам знакомо понятие чести.
– Что же, ты не трус, сопляк, смотри, поплатишься за свою гордыню. Я тебе пощады не дам.
– Меч Сварога, что у меня забрал, отдай. Не достойна такая гадина, как ты, такой великий меч в руках держать.
Кривда швырнул оружие ему под ноги.
– Что, щенок, за железку свою обиделся, как девочка? Да забирай, мне эта ржавчина и даром не нужна.
– Да ты рта не можешь, без того, чтобы с него яд на землю сочился, боярин. Сейчас я тебе его укорочу, будет урок.
– Нет-нет, подожди, княжич, – сказал Баламут, – у меня к нему личные счёты. Позволь-ка мне.
