Текст книги "Ты - задира (СИ)"
Автор книги: alenuuulik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Я никогда не могла бы предположить, что у меня найдут опухоль мозга. Её причину я знала и сама, без помощи врачей, а именно: частые нервы, срывы, плач – это определённо влияло на мою нервную систему, и вот, она не выдержала. В течение нескольких лет Смирнов избивал меня морально, он уничтожал меня просто так, по какой-то причине, которая была мне до сих пор неизвестна. Эта неизвестность и побуждала меня постоянно начать с ним разговор, спросить напрямую: «Расскажи мне, почему ты выбрал меня?». Хотя уверена, он бы отшутился и ничего бы не сказал, а ещё бы раннее, и вовсе нагрубил.
Мама вдруг остановилась и ладонями сжала мои запястья. Я вопросительно глянула на неё, держа в руках пастельное бельё для моей койки. У неё был такой взгляд, как будто она только что убила человека, и её поймали с поличным, а руки были такие сильные, точно это не хрупкая сорокалетняя женщина, а накаченный молодой и энергичный мужчина.
– Что случилось, мам?
– Я волнуюсь за тебя, Карина, но ты должна держаться. Я вижу, как ты тоже боишься, я знаю, что ты замечаешь, как боюсь я, да. Этого не скрыть никак, особенно, если ты моя дочь, а я твоя мать. Знаешь, почему я думаю, что всё будет отлично?
– Почему же?
– Потому что материнское сердце и моё чутьё меня никогда не обманывает.
– Твоя поддержка – это самое важное, мам, а эти слова… они так много значат!
Она притянула меня к себе и обняла.
– Ну, пойдём-пойдём в палату, я надеюсь, ты там одна лежать будешь.
– Нет, мам, – мы пошли вперёд по коридору, ища нужную дверь, – Лучше, чтобы был народ, мне и так дома этого одиночества хватает, так что я уж лучше с людьми.
– Ой, а я так боюсь, так боюсь за тебя, доченька! Глядишь, какая-нибудь будет там с тобой, да греха не оберёшься, ой!..
– Насчёт этого ты не переживай, мне сейчас так необходимо общение, что любая фифа будет мне, как подарок. А-то нечего одной в четырёх стенах лежать, я же совсем свихнусь.
Я первая медленно и тихо открыла дверь в палату и вошла внутрь. Было пусто, и мне даже как-то сгрустнулось. Я так надеялась, что там будет какая-нибудь молодая девушка, которая будет заряжать меня позитивом, благодаря звонкому смеху и которая будет смешить меня, отвлекая от болей после операции.
– Вот же, чёрт, нет никого… – сказала я, садясь на дальнюю койку возле окна.
– Ну, – мама села рядом со мной, – ничего страшного! Я буду приходить к тебе каждый день, мне тут два шага!
Я расстелила себе постель, и каждую минуту ждала, что дверь откроется, и в палату войдёт кто-нибудь из новых пациентов. Но никто так и не пришёл. Завтра для меня настанет судный день, и Бог решит, оставить меня в живых или нет. В последнее время я часто задумываюсь о Боге, и существует ли он вообще, или это наше воображение. Церкви. Я никогда там не была, да и не думаю, что именно в них человек становится ближе к Богу. Он может верить там, глубоко в душе, у себя в сердце, молиться, и не обязательно для этого ставить свечку.
В каких-то проблемах, я считала, нельзя обойтись только молитвами к Всевышнему, нужно и самим прикладывать какие-то усилия. Как говорится, надейся на Бога, а сам не плошай. И я с этим была согласна. Я ещё никогда не обращалась с мольбой к Богу, но ведь моя жизнь только-только набирала обороты, и всё было ещё впереди. Есть проблемы, которые можно решить самим, без истерик и без отговорок, типа: «Выхода нет» и сидеть, сложа руки, да молиться. Возможно, я ещё маленькая была, да не понимала всего.
Мама собиралась уходить, а тут в палату зашёл мой врач. Честно сказать, он был мне противен, но если он избавит меня от этих страшных головных болей, сделает так, чтобы болезнь ушла, я буду ему очень благодарна. А впрочем, для него лучшая благодарность – деньги. Видно же по лицу, что работа не приносила ему удовольствие. Как он небрежно подошёл ко мне, жалостливо оглядел, ссутулился, вздохнул и задал вопрос:
– Ну, как ты? – он спросил это не потому, что хотел, а потому что так надо. Позже он начал рассказывать, куда идти, чтобы сдать все анализы, а потом, тут же отправил меня на процедуры, которые к вечеру уже были готовы.
Часа в четыре дня я попрощалась с мамой, она обняла меня и сказала, что завтра утром будет. Я села на кровать и вспомнила, как мне опять делали что-то с головой, я не разбираюсь в этих медицинских терминах, поэтому назвала это так. Врач сказал, что никакие химиотерапии мне не будут нужны, потому что опухоль маленькая, её просто вырежут и всё. Это меня успокоило, но не совсем. Мандраж преследовал меня всё равно, несмотря на успокоение врача. Ещё бы он не преследовал. Каждого человека, в большей или меньшей степени одолевает дрожь в коленках, в руках, помутнение в голове перед тем, как ему будут делать операцию, каким бы сильным он не был.
У кабинета одной из процедур, мне во внимание попалась одна очень милая девушка лет восемнадцати. Я пристально смотрела на неё, а она на меня, и тут эта особа первая заговорила:
– Привет. Ты в каком отделении?
– Онкология.
Она погрустнела и опустила взгляд в пол. Я решила успокоить её.
– Всё не так плохо. У меня вовремя нашли опухоль в голове. А у тебя что?
– Камни в желчном пузыре, сдаю кровь на операцию. Кстати, я Рита.
– Карина.
Мы пожали друг другу руки, и после это не виделись.
Я сидела на постели, читала книжку, а моя голова продолжала болеть то ли от скуки, то ли из-за болезни. Скорее, из-за всего этого сразу. Неожиданно дверь в палату открылась, и вошёл Дмитрий. Как всегда он был прилично одет в костюм, как полагается деловому мужчине; чёрные волосы были уложены на бок и даже немного блестели от количества геля на них; глаза светились явно от каких=то хороших новостей, а губы то и дело дрожали, пока он шёл до моей кровати. Совсем не сказала бы, что Дмитрию сорок, выглядит он на тридцать пять, если не меньше.
– Никогда ещё не видела вас в каком-то другом наряде, – засмеялась я, отложив книгу в сторону и пододвинувшись, чтобы Смирнов старший сел рядом.
– Ну, я же деловой человек, не могу появиться в обществе в каком-то рванье, наподобие одежды моего сына.
– Так одевается почти вся нынешняя молодёжь, смиритесь с этим, – улыбнулась я. – Мама сказала, где я лежу?
– Да. Я звонил ей, она сказала, что не против, если я зайду, да проведаю, как ты тут. Скучно, наверное, одной, подселили бы кого, да?
– Ой, вы настолько правы, что я даже не могу сказать, насколько! Книги спасают, на том спасибо.
– Послушай, – он окутал мои ладони своими. – Ничего не бойся, ладно? Завтра утром я приду сюда, хорошо?
– Конечно, это только поднимет мне настроение. Пожалуйста, давайте поговорим о другом… – он, видимо, что-то хотел ответить, но я не специально перебила его: – Возможно, мой вопрос покажется вам грубым, но мне жутко интересно! Вы до сих пор любите свою жену?
– Я перестал уважать её за то, что она бросила сына. Даже не меня, а сына! Но я продолжаю её любить, понимая, что это очень глупо. Паша, когда подрос, переживал ещё больше меня… Он подходил ко мне, говорил, что ненавидит женщин и что никогда не женится, что он боится влюбляться, и это так меня испугало, ты не поверишь! Он день за днём повторял, что самое ужасное существо на планете – его мать, ему казалось, что если и она такая, значит и остальные тоже. А я ведь, что, я никогда не говорил ему плохого о маме, никогда! Я покупал ему подарки на день рождения и говорил, что этот вот от мамы, а этот от меня. А на вопрос, почему же она сама не вручила подарок, придумывал что-то типа: «Она на работе, не может зайти». Позже, когда Павлу исполнилось лет тринадцать, он всё понял, и его мнение о женщинах всё ухудшалось и ухудшалось. За это я перестал уважать бывшую, но не перестал любить.
Тогда-то до меня и дошёл его истинный мотив. Все поступки шли из детства. Мать Паши жестоко обошлась с ним, когда тот был маленький, и вот, ему кажется, что его больше ни одной девушка не способна полюбить. Дурак ты, Паша, точно дурак. Хотя в чём же я имела права его винить, он ведь был тогда ребёнком…
После того, как он узнал о моих чувствах, он заметно подобрел ко мне, потому что понял, что его способны полюбить, что он способен понравиться, несмотря на то, какой заносчивый и занудный у него характер. Моё желание переговорить с Пашей только возрастало с геометрической прогрессией.
– Мне жаль вас, правда.
– Не нужно этого. Я нормальный мужчина в достатке. Сын у меня, правда, обалдуй хороший. Связался с какими-то парнями нехорошими, теперь его ночами дома нет. К экзаменам готовиться надо, нет, его дома нет. Вчера вообще с мигалками домой приехал, я уж подключился.
– Кажется, я видела его с этой компанией. Парни не из нашей школы.
– Ты права. Они старше его года на два, да боюсь, втянут в какую глупость, а мне потом расхлёбывай. Точно его скоро в доме запру.Ой, телефон звонит, – он взял трубку.
Я отчётливо слышала голос Павла.
– Я в больнице. Что я там делаю? К другу зашёл. Да нет же, сын. От, ё-моё, отключился, зараза этакая! Разозлился, что я у тебя сижу, представляешь?
– Ревнует. Вы ему скажите, что любите. Поверьте, это действует.
– Я ему это не говорил с тех пор, как он пошёл в класс восьмой. Но я пытаюсь показывать это заботой!
– Всё равно скажите. Ему будет приятно, да и легче станет и вам, и ему.
– Ладно, я пошёл, а то меня и так еле-еле пустили, потому что поздно уже. Пока.
– До завтра.
Я рано уснула, потому что хотела, чтобы завтрашний день поскорее наступил, но из-за моей нервозности, я уснуть не могла. Я пыталась изгнать из головы те ненужные мысли, но никак не получалось. Они всё нарастали и нарастали, а чуть позже я поняла, что заклятый пессимист. Какой бы сюжет событий я не придумывала у себя в голове, в любом случае я умирала. То от того, что не смогла проснуться, то от того, что очнулась на операционном столе и погибла от болевого шока или же просто моё сердце остановилось.
Я молила, чтобы мне как можно быстрее сделали эту операцию, и я уже могла очнуться полностью здоровым человеком.
Всю ночь я ворочалась, как только засыпала, сразу же просыпалась от того, что начинался какой-то страшный сон. Время было два часа ночи, а я всё ещё не спала, поэтому решила выйти к дежурной медсестре за таблеткой. Я попыталась открыть дверь палаты тихо, но она заскрипела, отчего моё лицо скривилось. Сделав пару шагов вправо, я увидела огромный стол, за которым сидела бабушка лет шестидесяти.
– Ты чего не спишь? Болит что-то?
– Нет-нет… Я не могу уснуть. Хотела попросить таблетку.
– Хорошо. Жди меня здесь, сейчас принесу.
Позже она принесла мне лекарство и стакан воды. Сказав спасибо и спокойной ночи, я прямиком направилась в постель, потому что таблетка начала действовать мгновенно, чему я была чрезвычайно удивлена.
========== Глава 2 ==========
Верить клятвам предателя – все равно что верить благочестию дьявола.
– Ну, не трясись так, не бойся, – говорила медсестра во время того, как вкалывала мне успокоительное.
Меня должны оперировать первой, и это радовало меня, а вроде, как и не радовало. Я привстала с кровати и обняла маму. Я чувствовала, что это наш не последний момент, проведённый вместе, но на всякий случай, я сказала, что прошу у неё за всё прощения и очень люблю. После моих слов она заплакала, начала гладить меня по голове, целовать лицо и говорить, какая я сумасшедшая, нести такую чушь. Мама плакала сильно, без остановки.
– Если ты не перестанешь лить слёзы, Наташа, то я сам заплачу, – начал Дмитрий, стоявшей позади неё.
– Всё-всё, я больше не буду. Но ты же понимаешь, у тебя у самого сын! – и снова она обняла меня.
Вдруг в палату зашёл врач и приказал раздеваться догола. А после всё было, как в тумане: каталка, холодная простынь, лифт, подвал, белая операционная, маска на лице. В тот момент, как мне её надели, я почувствовала себя, как в раю. У меня было ощущение, что я полетела куда-то в космос на той белой лампе сверху, и мне было на всё наплевать, на маму, на болезнь, на Пашу, абсолютно на всё и на всех. Я испытывала свободу, наслаждение, но вот, это прекратилось.
Вдруг я вижу голубой халат перед собой, поднимая голову выше – мужчина. Он над чем-то склонился. Он был не один. Рядом с ним были ещё женщина и молодой парень. Они были похожи на докторов. Я встала между ними и увидела себя, а точнее своё тело, которое очень напоминало мне трупа. Я испугалась, что происходило вообще?
Я коснулась плеча седого мужчины, но руки только проскользнули через него, словно это была голограмма, а не человек.
– Эй! Я здесь! Вы что, меня не видите? Я же тут! Эй! – я запаниковала, но они меня не слышали.
Вдруг они засуетились, да и сами запаниковали. Парень закричал:
– Сердцебиение слабеет! Давление падает!
Чёрт, что? Я умирала? Нет-нет, но как же так? Ладно, пока я могу видеть, могу перемещаться, значит, я жива? Но почему же меня никто не слышит?! Почему?! Я открыла дверь, а если быть точнее, прошла сквозь неё и оказалась в холодном подвале. Меня повело выше, куда-то за потолок, ещё и с такой огромной скоростью, что этажи сменялись раз за разом. Я долетела до крыши и почему-то только сейчас посмотрела на свои руки и на то, что на мне было надето.
Кожа не человеческого цвета, а какая-то белая, почти прозрачная… Странно, что на мне была надета какая-то простынь или что-то наподобие; я стояла на крыше, дул ужасный ветер, но было совсем не холодно, а даже как-то волшебно. Вдруг передо мной, даже чуть выше, появилось круглое белое, но яркое-яркое пятно! Мне тогда казалось, что оно ярче самого Солнца. Я пристально смотрела на него, и постепенно там вырисовывался образ… Ангела?
– Зачем ты пришла? Думаешь, тебе уже пора?
– Можно я немного отдохну от этой жизни? – я сама не понимала, как из моего рта вырывались такие слова.
– Ещё не время. Тебе нужно сделать очень много дел, а после приходи.
Ангел ушёл, а я стояла в растерянности. Я спустилась на свой этаж, там суетились толпы больных пациентов, врачи и те, кто просто пришёл навестить сына, дочь, друга. Они не видели меня.
– Эй? Меня кто-нибудь видит?! Помогите!
Я кричала, а они не смотрели на меня, даже не шевельнулись в мою сторону. Но тут я услышала ещё один крик. Обернувшись, я увидела какого-то незнакомого мне молодого парня, лет двадцати:
– Я! Я слышал тебя!
Я не успела ему ничего сказать, как вдруг снова темнота, и я ничего не слышу и не ощущаю.
Я открыла глаза. Какие-то аппараты, медсёстры, а самое главное – жуткое желание пить. Губы слиплись, во рту всё пересохло.
– Пить, – еле прохрипела я, и медсестра тут же подбежала ко мне.
– Нельзя пока, нельзя. Наконец очнулась, а то что-то долго ты пролежала.
– Сколько?
– Да почти пять часов. Уже думали сами тебя будить.
– Голова болит, – сказала я, чуть ли не плача от боли, пока меня везли до палаты.
– Потерпи-потерпи, с каждым днём болеть всё меньше и меньше будет.
Двери лифта распахнулись, и она, наконец, прикатила меня к палате. Голова болела сильно, пульсировало где-то на затылке, а слёзы сами просились наружу от этой невыносимой боли. Мама и Дима вскочили со стульев и подбежали ко мне.
– Карина! – закричала она и легко провела ладонью по щеке.
– Мам, пить хочу…
– Не давайте ей пока пить. Пусть ещё минут сорок полежит. На ночь сделаем обезболивающее, чтобы спала нормально.
Пролежав на постели полчаса, в палату неожиданно вошёл врач. Он сел рядом и посмотрел на меня, такую всю страдающую и грустную с виду, но в душе ликующую, что всё закончилось.
– Напугала ты нас, Карина, – начал он, но тут вмешалась мама.
– Как? А что случилось?
– У неё остановилось сердце, слава богу, мы вовремя смогли исправить ситуацию и завершить операцию.
– О Господи! Как это, остановилось сердце? Человек же умирает, когда так? Я права, доктор?
– Вы, несомненно, правы, но есть такое состояние, как клиническая смерть. Карина, ты что-нибудь помнишь?
– Ничего я не помню. Чёрт, да не могла же я умереть, мам! – от этого головная боль усилилась.
Я ничего не помнила, я ответила честно. Клиническая смерть, это же, когда видишь свет в конце туннеля, так? Ну, я так слышала по телевизору. А почему я тогда ничего не помнила? Побочный эффект, или так и должно было быть?
– Ну, это нормально. Некоторые люди этого не помнят. Если бы ты помнила, тебе бы назначили консультации психолога. Так, завтра на перевязку ко мне, я сам буду её делать.
– Доктор, ну, а как операция-то прошла?
– Всё нормально, опухоль я удалил, всё в порядке. Дополнительных процедур не нужно, потому что, слава Всевышнему, вы пришли ко мне вовремя. Отдыхай.
Он вышел из палаты. Мама извинилась передо мной и попросила Дмитрия посидеть здесь ещё немного, потому что ей надо спешить на работу. Я на неё не обиделась, ведь понимаю, что она трудится на благо нашей семьи. Дима присел ко мне и улыбнулся. Он стал мне настолько близок, как не была близка даже самая моя «лучшая» подруга. Раньше мне казалось, что все богатые люди очень злые, жадные, но ту же совсем наоборот. Дмитрий очень добрый человек, способный к состраданию, к тому же, очень заботливый и даже ранимый.
У него зазвонил телефон, и я поняла, что это Паша. Я слышала, как он извинялся перед отцом и спрашивал, в какой палате я лежу, спрашивал, как я, что заставило меня улыбнуться. Я всегда хотела иметь с ним тёплые отношения и чувствовала, что он не такой плохой, каким себя выдаёт.
– Сын, почему бы тебе самому не спросить, как Карина? Возьми, я даю ей трубку.
– Нет-нет, не надо, – шептала я, но тут услышав вопрос: «Как ты?», который прозвучал несколько сухо, я ответила: – Э-э, привет, всё нормально.
Он молчал, и я молчала. Мы не могли вымолвить не слова, и я даже чувствовала сквозь трубку, как тяжело Смирнов начал дышать, да я даже видела, как краснеют его щёки! Дмитрий вырвал у меня трубку и продолжил:
– Ну, вот и что вы молчите-то? Ладно, сын, скоро я буду дома. Как дела в школе? Да ты что? Дурдом, чес слово! Дурдом! – они попрощались, и мужчина обратился ко мне. – Представляешь, Карина, что учудили, а? Какая-то девчонка из старших классов слух пустила, что у тебя какая-то инфекция! Ну, ты представляешь?!
– Я, кажется, знаю фамилию и имя той девчонки, – усмехнулась я, потому что другого поступка я от неё не ожидала. – А что Паша сказал?
– Да говорит, директриса матери твоей сейчас звонить будет, разбираться. Все нервы выпотрошит, зараза!
– Это точно.… А почему же вы тогда спонсируете нашу школу?
– Он у меня ещё тот охламон, так что учудит, сразу бы отца в школу, да выговор. А тут, проблем-то, его не за что не привлекают, да и мне спокойно.
– Но, как же так? А если он, и правда, совершит что-то плохое?
– Сам накажу. Для этого ремень отцовский есть! – закричал он, сжимая ладонь в кулак и светя им перед моим лицом. Я поморщилась от боли и, стиснув зубы, простонала. – Может, сейчас позвать, чтобы укол сделали, а то будешь мучиться?
– Нет-нет, не стоит. Скоро спать всё равно.
– Когда скоро-то? Сейчас только четыре часа дня.
Дверь в палату открылась, и зашла та, которую я совсем никак не ожидала увидеть здесь и сейчас. Дмитрий обернулся и тут же встал с постели, и направился к выходу со словами: «Я вас оставлю».
Я совсем не желала видеть Василису, а после того, что узнала минут пять назад, ещё сильнее не желала. Её хитрый взгляд, приторные духи и эта постоянная привычка класть ногу на ногу – это меня так раздражало! Как она постоянно окидывала презрительным взглядом, проходящих мимо девушек, делая им замечания по поводу внешности, а я только и думала: «Ты что ли, идеальная?». Но я молчала. Тогда. Сейчас бы я уже не молчала, уверена.
Я ведь с ней общалась раннее только из-за безысходности; мне было одиноко, а она уж и не много, но скрашивала иногда мои серые одинокие вечера. Сейчас бы я ни за что так не унизилась перед ней, как бы одиноко мне не было.
– Зачем пришла? У меня и без тебя голова болит, – у меня не было сил закатывать истерик, поэтому я даже не напала на неё за то, что она распустила про меня слухи.
– Карина, милая, прости меня! Я всё осознала, какая была дурная! Прости меня! – она закрыла лицо ладонями, что-то там себе шептала, пытаясь, наверняка, вызвать у меня жалость.
– Серьёзно, что ли? – вдруг она взяла мои ладони в свои, но я вырвала их, это было мерзко. – Хватит! Не хочу тебя видеть!
– Прости! Я не хотела делать всего этого! Прости!
– Знаешь, в библии говорится, что людей надо прощать и давать им второй шанс, но, думаю, для тебя я сделаю исключение. А теперь вон.
– Ты ещё пожалеешь об этом! Пожалеешь! Рожковы никогда не унижались так, как сейчас унизилась я! И вообще, общение с тобой – это чистой воды унижение! А я даже рада, что теперь вся школа думает, что ты больна какой-то инфекцией! Я нисколько об этом не жалею! Всего хорошего, Вавилова.
Она громко хлопнула дверью, а моя душа ликовала. В тот момент я победила сама себя, и мне стало так легко, что я научилась говорить людям то, что они на самом деле заслуживают.
В палату вошёл шокированный Дима и сразу спросил:
– Э-э, это что было?
– Да так, демона изгоняла, не обращайте внимания, – улыбнулась я.
Интересно, Эмилия уже успела позвонить моей матери и удивиться тем, что те жалкие слухи – не правда? Представляла я, какой разнос моя мать устроила ей по телефону. Эх, только нервы себе трепала! Наконец, всё позади, и я могу жить спокойно, несмотря на то, что отношения со Смирновым так и остались для меня загадкой. Дмитрий сел рядом на стул и улыбнулся, смотря на задумчивую и смотрящую в одну точку, меня. Его улыбка стала для меня тоже нечто дорогим.
– Спасибо, если бы не вы, я не знаю, что бы со мной сейчас было.
– Просто, понимаешь, я не могу сказать, что у меня к тебе чувства, как мужчины к женщине. Скорее, как к дочери, что ли. Ты очень похожа на мою жену, очень! Я хочу быть твоим другом, помогать тебе и быть с тобой очень близким.
– Мне кажется, что Паше это не понравится.
– Ой, да кто его будет спрашивать этого обалдуя? Он мне рассказывал о тебе, Карин, – я выпучила глаза. – Он делится со мной очень многим, и он говорил не такие уж и плохие вещи. Он приходил домой и рассказывал, что нового в школе. Сам. Я даже не спрашивал его. Он рассказывал про то, как ты читала стихотворение со сцены, а потом упала в обморок. Когда мы пришли к вам, я не знал, что это именно ты, что это та девушка из его рассказов, да и он не знал, к какой женщине мы идём. Понимаешь? – я кивнула. – Пашка мой хоть и оболтус хороший, но он очень ранимый. Он принимает всё близко к сердцу, всегда переживает за меня, ведь ему больше не о ком заботиться. Уверен, он переживает и за тебя, только в мыслях, не говоря мне это. Он ребёнок, который хочет любви! Которому нужна родительская любовь!
– Вам нужно быть ближе друг с другом. Поговорить обо всём. Это сдвинет дело с мёртвой точки, поверьте.
Дмитрий ответил так, точно пропустил мои слова мимо ушей:
– Ему нужно чаще говорить, как его любят, я ведь этого совсем не говорю… А мать? А что мать? Её у него вообще нет. Он не знает, как это слышать слова любви от женщины, от матери, в конце концов. Он…ему…ему кажется, что ни одна женщина не полюбит его, он боится быть брошенным.
– Почему вы не повели его к психологу ещё тогда, когда он был маленький? Вы же, наверняка, замечали, как относится к девушкам? Он как-то ударил меня, вы знали?
– Знал. Сегодня же приду домой и скажу, как сильно люблю его!
– Это правильно решение.
Мне даже не хотелось спрашивать, как он его наказал. Да и вообще, не хотела я жаловаться, типа: «Ваш сын то, ваш сын сё». Я не желала того, чтобы после слов «сын, я тебя люблю», Дмитрий вспомнил, как я жаловалась, да давай ругать Пашу. Я думала, он уже и сам всё понял, что нельзя поднимать руку на девушку. Хотя откуда он это поймёт? Ему никто это не внушал. Он считал, что женщина – убожество, что все мы, девушки, это лишь мелкие, да жалкие людишки, которые в любой момент бросят его.
– Ладно, я тогда пойду. Завтра мы придём к тебе. Не болей.
И он ушёл. А я осталась одна в такой огромной палате.
Комментарий к Глава 2
Ух, над этой главой я работала весь день. А у вас бывало, что вы привязываетесь к своим героям? У меня вот случилось с: Я уже так люблю Каринку, да Пашулю, а особенно Диму с его “обалдуем”, да “оболтусом” :D
========== Глава 3 ==========
Тело начинало ломиться на мелкие частички, потому что я лежала на койке, почти не вставая уже два дня. Мама заходила ко мне каждый день, ещё и, прихватив с собой Дмитрия, а вот человек, которого я так жду, так ко мне и не пришёл. Ох уж это ожидание: в момент открытия двери, мне казалось, что вот, это же он, сейчас сядет рядом, засмущается, будет молчать, что так на него не похоже. А потом возьмёт и уйдёт, и неизвестно, о чём же он тогда думал. То ли: «Наконец я ушёл оттуда» или же наоборот: «Как не хочется уходить, но надо, а то вдруг ещё разнервничается». Ни то, ни другое не было бы мыслями Паши, я уверена. Он бы что-то подумал точно, но только не это. А, может, и вообще ничего не думал, а просто открыл дверь и вышел, словно в трансе. Я не могла даже предположить, что у этого парня твориться в голове, потому что он всегда непредсказуем, хотя с другой стороны, за эти десять лет я хорошо успела его узнать. Нет, он точно не пришёл бы ко мне. Если бы Смирнов пришёл, это был бы уже не тот безжалостный и мерзкий тип, которого я знала неделю или полторы недели назад.
Хотя вроде он начал меняться. Или мне опять же показалось? Точно. Мне точно показалось. Ну не мог такой злостный человек, не видящий вокруг никого, кроме себя одного, вдруг подобреть ко мне, к той, которую он «ненавидит» и которая его «раздражает одним своим видом».
Теперь я знала его гораздо больше, пусть и поняв всю его сущность не из общения с ним, а с его отцом. После того разговора я долго думала и поняла, что мне безумно жаль Смирнова, ведь он, будучи ещё ребёнком, понял, что такое предательство. Это вам не из-за машинки в детском саду подраться. Он и сам не осознавал, как менялось его отношение к женщинам, и каким он становился жестоким человек.
Я взглянула на часы – было семь часов вечера. Телефон зазвонил, и я подняла трубку, даже не глянув на номер, потому что знала, что, кроме мамы или Дмитрия никто звонить и не мог более.
– Карина, здравствуй, – это была Эмилия Николаевна. Её строгий и прямой голос заставил моё тело содрогнуться, а сердце почти упасть в самые пятки. Я сглотнула слюну; не могла ничего ответить. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Всё в п-порядке, спасибо.
– Знаешь, такого в нашей школе ещё не было, ну… чтобы ученики заболевали так сильно и серьёзно, да и не дай господь, чтобы они так болели, поэтому я бы хотела сказать, что я с нетерпением жду тебя в школе.
«Я жду тебя в школе». Серьёзно? Ещё недавно ей не было важно то, как меня задирал Смирнов, ей были важны деньги его отца, а потом она мне говорит, что ждёт в школе. Не верила я в её искренность, не верила. Наверняка у школы просто упал рейтинг, что исчезла единственная круглая отличница из школы, вот Эмилия и подсуетилась. Я была уверена, что ей до моего самочувствия и дела-то никакого и не было, а до того, как бы поскорее я начала учиться, да загонять меня с этими пятёрками и олимпиадами. Не знала я, можно ли это оправдывать или нет. А как бы я поступала на её месте? Было бы мне важно состояние моих учеников? Думаю, я бы тогда себе цены не знала.
– Спасибо, – это всё, что я ответила, спустя некоторую паузу.
– Все эти слухи о тебе в школе – гадко и мерзко, Карина. Не переживай, всё будет хорошо.
– Спасибо, – продолжала я, потому что больше ничего не могла сказать.
У меня сильно болела голова, да и разговаривать вообще не хотелось. Я желала просто лежать в кровати под холодным больничным одеялом, смотреть в потолок и не о чём не думать. Последнее мне всегда плохо удавалось, а в пустой палате так тем более, а особенно вечером, нет, ночью. Там-то точно трудно было устоять перед потоком бесполезных и бредовых идей, которые поутру кажутся ещё бредовее, чем вечером.
Она попрощалась со мной, а мне захотелось спать, и я быстро уснула. Проснулась, конечно, только утром, когда начался обход, и то, меня разбудил врач. Он сел рядом ко мне и улыбнулся.
– Просыпаемся, просыпаемся!
Я потёрла глаза, сморщилась и уже хотела сказать: «Ещё пять минут», но потом вдруг пришло озарение, и я поняла, кто передо мной сидит.
– Ой…
– Как себя чувствуешь?
– Да вроде нормально, уже ж как четвёртый день пошёл. А когда домой?
– Ну, утихомирься с домом. Ещё дня три и всё, больше мы тебя держать не будем. Нужно будет сделать повторную томографию, чтобы удостовериться, что всё в порядке, но это уже перед выпиской. Так, позавтракаешь и на перевязку.
– Хорошо.
– Давай. Молодец, – и он вышел из палаты.
Головная боль была не такая сильная, как в первые дни, а душевное облегчение становилось только легче и легче с каждым часом. Сегодня я надеялась уснуть уже без обезболивающего. Самый минус из всего этого – антибиотики. Их я боялась больше всего и перед операцией и вот уже после неё. Такую адскую боль я не испытывала никогда, и она даже не сравнится с той болью в голове в первый день после операции.
Я встала на пол босыми ногами, и стало холодно, ужасно холодно. Голова слегка закружилась, но я, схватившись за тумбу, удержалась на ногах. Взяв маленькую бутылку воды, я решила прогуляться по коридору, потому что лежать в этой скудной палате, которая навивает мне лишь плохие эмоции, уже надоело. Шла я медленно, боясь упасть; одна ладонь придерживала голову за затылок, что жутко болел, а другая ладонь легла у поясницы, потому что она слегка ныла из-за того, что я целыми днями лежала. Ну, мне казалось, что именно поэтому.
Я вышла в «центральный» коридор, где было много дверь в самые разные отделения. Я опёрлась на подоконник и посмотрела в окно. Как мне захотелось на улицу! Я чувствовала себя взрослым котом, у которого наступал мартовский период. Сильно хотелось общения, разнообразия красок, чужих голосов, домашнего уюта, запаха горячего какао или, быть может, кофе. Мне просто хотелось домой.
Раньше я думала, что лежать в больнице – это райская жизнь. Спи себе, да ешь, беззаботно так. А теперь, прочувствовав это уже на своей шкуре, я поняла, что никакого удовольствия в этом-то и нет. Разве что только для людей, у которых уже совсем ничего в жизни не осталось, и им некуда деваться.
– Привет, – вдруг я услышала девчачий голос и обернулась, – ты, кажется, Карина, да?
В темноволосой девушке высокого роста и крепкого, даже слишком крепкого телосложения я узнала Риту – девушку у процедурного кабинета, если мне не изменяла в тот момент память.
