Текст книги "Ты - задира (СИ)"
Автор книги: alenuuulik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Паша почти никогда не ходит вместе с друзьями, у него один друг – Роман, насколько мне известно. И не понятно, то ли он всех так отвергал, то ли его нигде не принимали. Я надеялась, что найду ответ на этот вопрос.
Подошло время идти в зал, как сообщила Светлана Ивановна, выглядывающая из-за кулис. Я провела руками по пышной короткой чёрной юбке, поправила воротник белой блузки и отправилась за кулисы вместе с учительницей, а за мной ещё пять девушек и один парень. Лица мне их были мало знакомы, наверное, потому что они учились в параллельном классе или даже на год младше.
– Приветствуем всех любителей литературы на нашем прекрасном мероприятии! – говорил голос Светланы Ивановны. – Ну-с, начнём с первого участница, но под ваши громкие аплодисменты! – она назвала имя первой девушки.
Пока две участницы до меня выступали, я беспрерывно повторяла то удивительное стихотворение Эдуарда Асадова. При виде тех строк, меня словно пронзало ножом, потому что она полностью описывало моё тогдашнее состояние. Я не хотела выйти на сцену и первым столкнуться взглядом не с мамой, а со Смирновым, которого еле-еле уговорили прийти на литературный вечер.
Как-то на уроке он сказал: «Не вижу смысла в уроке литературы. Пусть сделают его факультативом, и кто хочет читать, тот и приходить разбирать ваши никому ненужные стихи про любовь, которой не существует». Тогда я косо глянула на него с последней парты и подумала: «Да, не романтик ты, Смирнов, не романтик». Вспомнила только что ответ учителя: «А почему же ты в неё не веришь?», и тут же в моей голове скользнули слова Павла: «Потому что я её никогда не ощущал на себе, поэтому и не верю». Их диалог был закончен на этом моменте.
Именно сейчас мне почему-то вспомнился этот эпизод.
Я услышала, как назвали моё имя. Я, опять поправив воротник блузки и причёску, выдохнула и вышла на сцену. Тишина тогда стояла, как на кладбище. Я подняла голову вверх, и мой взгляд сам направился туда, куда не нужно было совсем. Я не видела улыбающегося лица мамы, я не видела злостного лица Василисы, удивлённых физиономий моих одноклассников и не слышала, как Светлана Ивановна шептала: «Давай, Карина, давай». Я видела только его глаза, пристально смотрящие на меня. Я вмиг опомнилась и начала:
Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это скорее всего напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь.
И, мыслям подобным ища подтвержденья,
Стремлюсь я поверить, забыв про укор,
Что лжец, может, просто большой фантазёр,
А хам, он, наверно, такой от смущенья.
…………………………………………………..
Я вовсе не прячусь от бед под крыло.
Иными тут мерками следует мерить.
Ужасно не хочется верить во зло,
И в подлость ужасно не хочется верить!
Поэтому, встретив нечестных и злых,
Нередко стараешься волей-неволей
В душе своей словно бы выправить их
И попросту «отредактировать», что ли!
Но факты и время отнюдь не пустяк.
И сколько порой ни насилуешь душу,
А гниль всё равно невозможно никак
Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.
…………………………………………………….
Пусть циники жалко бормочут, как дети,
Что, дескать, непрочная штука – сердца…
Не верю! Живут, существуют на свете
И дружба навек, и любовь до конца!
И сердце твердит мне: ищи же и действуй.
Но только одно не забудь наперёд:
Ты сам своей мерке большой соответствуй,
И всё остальное, увидишь, – придёт!
Только сказав слово «придёт!», я ощутила головокружение, и как быстро начали пульсировать виски. Вокруг всё зашумело, а голос учительницы верещал для меня так, словно эту женщину режут. Всё в моей голове смешалось, а глаза округлились. Я ступила назад, и вдруг почувствовала, как весь этот мир потемнел и как меня начало клонить в сторону, а веки потяжелели, будто я не спала трое суток и только что легла на кровать. Хотела что-то сказать, но не могу, не получилось, мой рот точно парализовало.
Я открыла глаза через… через сколько? Я даже не знала, через сколько минут или, может, суток я очнулась. И вообще, я точно очнулась? Точно: белые стены, какая-то неудобная кровать подо мной, жёсткая подушка и голос:
– Проснулась уже?
Голос был нашего школьного медика. Старушка лет шестидесяти пяти, которая ничего, кроме прививок нам и не делала. Если кому-то было плохо, она просто всовывала эту бесполезную таблетку и отправляла обратно на уроки. «Пока скорую не вызовут, – говорила она, – будешь сидеть в школе».
– Что происходит? – мне почему-то захотелось задать этот вопрос, хотя я прекрасно понимала, что происходит.
– Всё нормально. Вот, это таблетка от головы.
– А где все? Который час?
– Всё уже закончилось, тебя за дверью ждёт твоя мама. Я сказала, что впущу её, когда ты очнёшься, но ничего, ты уже к ней сама выйдешь, а то не хочу, чтобы она тут своими грязными ботинками ходила.
– Знаете, что? Грязными ботинками? Она моя мать, и то, что вы её не пустили ко мне, это… Это… Да это против всех законов! – только мне стоило повысить голос, как голова опять заболела, и я застонала от боли.
– Ну, тише тебе, тише. Пей свою таблетку и выметайся.
– Я буду жаловаться на вас директору, – ответила я, встав с кушетки и положив на язык таблетку, после чего запив её водой из маленького пластикового стаканчика.
– Да хоть министру образования, мне то, что. Я свою работу сделала, и я не учитель, чтобы разговаривать с вами, как должен разговаривать он. Выпила? Ступай.
Я вышла из медпункта, не забыв хорошо хлопнуть дверью от кабинета, но этот громкий звук хорошо повлиял на боль в голове: она стала сильнее.
Я подбежала к маме, хотела её обнять, но она вскочила со стула и испуганно глянула на меня.
– Так, завтра мы идём в больницу, поняла?
– Нет, мама, зачем?
– Затем. Я спрашиваю, ты меня поняла?
– Да. Только ты приходила, и даже учительница не пришла? – спросила я с глупой надеждой в голосе, услышать то, что мне так хочется.
– Ещё Паша этот приходил, но я его прогнала.
– Зачем, мама? Зачем? Зачем ты сделала это?
– Что? Ты будешь на меня ещё кричать? Я ради тебя стараюсь! Ещё пару дней назад ты не хотела видеть его на пороге нашей квартиры, а тут… Ну, знаешь ли, дочка, – она быстрыми шагами направилась вперёд, а я побежала догонять её.
Тогда я была в растерянности и жуткой путанице: нужно ли мне говорить со Смирновым и выяснять отношения или оставить всё так, как есть, и пустить на самотёк. А что, если с помощью этого разговора, мы могли бы найти примирение, но беседа не состоялась?
Во время моего выступления, я только и пыталась отвести взгляд от Паши, но его глаза сами находили мои и уже не могли оторваться. Я точно читала только ему этот стих, а не всем тем, кто сидел в зале.
Василиса, видя, то, что происходит, скривила лицо и смотрела то на меня, то на Смирнова, изучая то, как наши взгляды сталкиваются друг с другом. Тогда в моей голове промелькнула мысль, что эта особа могла бы подумать, что между нами что-то есть и потом рассказать об этом всем. Мне-то было на это всё равно, так как ей никто не поверит, даже сама Эмилия Николаевна, директриса, а вот Паша слухов точно не любил.
Даже страшно было подумать, что будет на следующий день. Когда мы пришли домой, мама сказала, что завтра я не иду в школы, а иду в больницу вместе с ней проверять голову.
Перед сном я думала о том, как прошла та самая встреча Смирнова с моей матерью. В моей голове она вырисовывалась смутно, но всё же вырисовывалась. Мне казалось, что он могли даже подраться, потому что Паша безумно вспыльчивый парень, а моя мама ещё вспыльчивее. Они – два быка, которые не отступят в бою, несмотря ни на что и будут бороться, пока один не свалит другого. Интересно, кто же одержал победу? Судя по тому, что мама сидела в коридоре одна, когда я вышла, победила она. А я даже была и рада такому исходу, не хочу подпускать Пашу близко к себе, потому что по дороге домой я решила, что никакой серьёзный разговор не спасёт наши отношения.
========== Часть 3. Глава 1 ==========
Комментарий к Часть 3. Глава 1
Дорогие читатели, прошу вас указывать на ошибки в публичной бете, я буду за это очень признательна.
Я сидела у кабинета, как мне сказали, там делают томографию головного мозга. Мама расположилась напротив меня на стуле, и я заметила, как она кусает губы и дёргает ногами. Она нервничала. Я не знала, как её успокоить, да и не могла, потому что нервничала не меньше её, но умело это скрывала. Я говорила, что я здорова, что чувствую себя отлично, но нет же. У меня всё время болела голова, я ощущала слабость, хотелось прилечь, уснуть. Я всего этого ей не рассказывала. Не хотела тревожить и загружать своими проблемами, у неё явно их много, помимо меня.
Мама сегодня не пошла на работу, она главный бухгалтер в водоканале, а пошла со мной в больницу. Мы час просидели в очереди, хоть и у нас был талон. Я заметила, как уже и сама начинаю показывать, что нервничаю. Не потому, что было страшно, хотя это тоже, а потому что не люблю долго сидеть в очередях. Мама же изводилась на этом стуле по совсем другой причине.
Дверь открылась, и из неё показался белый халат, а вскоре и послышался бас:
– Входите, следующий.
Я взглянула на маму, а она на меня. Зайдя в кабинет, я ужаснулась поначалу от того, какое оборудование стояло передо мной, а потом удивилась от того, что внутри он кажется гораздо больше, чем я думала. Я хотела пойти за доктором и за мамой, но седой и полноватый мужчина остановил меня и показал пальцем на какую-то странную кушетку, если можно это так назвать, и приказал идти именно туда.
Белые стены. Доктора, наверное, думали, что это скорее успокаивало их пациента, но меня же наоборот – выводило из себя. Как в психбольнице. Я ещё удивилась и сама про себя засмеялась, что они зелёным стены не покрасили или каким-нибудь голубым.
Только я села, как вдруг напугалась неожиданным голосом доктора:
– Ляг, не двигайся и ничего не бойся. Процедура будет длиться от сорока пяти минут до часа.
Я сглотнула слюну и сделала так, как приказал врач. От страха я закрыла глаза, но это не сыграло мне на руку, потому что так я ещё сильнее испугалась каких-то непонятных громких звуков. Сердце моё забилось, а ноги затряслись, и ну никак я не могла лежать спокойно, не повернув голову в сторону и не почесав затылок.
– Не двигайся.
И я не двинулась до самого окончания процедуры.
Я шла к маме, и уже видела, как на её глазах появлялись слёзы. Она прикрыла рот рукой и почему-то уткнулась лицом в грудь доктору. Неужели там что-то настолько страшное и серьёзное было, что мама начала плакать? Я подошла к ней позади и легко коснулась пальцами спины, которая то вздымалась, то опускалась из-за маминой истерики. Доктор посмотрел на меня, а я на него, и он, заметив это, тут же опустил взгляд вниз.
– Наталья, не расстраивайтесь, мы будем бороться, – шептал он ей. – Это не конец, поймите, не нужно так убиваться. Придите в себя, в конце концов! – он закричал на последней фразе, и мама тут же отскочила от мужчины.
– Я больна?
– Ей нужно делать операцию? Вы уверены, что это именно оно?
– Я уверен, здесь всё отчётливо видно. Лечение стоит немало денег, говорю вам сразу. Опухоль небольшая, её просто нужно вырезать. Операция будет в любом случае, но она стоит вот столько.
Доктор взял бумажку и ручку и написал кругленькую суммы, от которой у нас с мамой полезли глаза на лоб, а она начала ещё громче плакать. Я еле сдерживала слёзы, потому что мне было жаль маму больше, чем себя. Я была уверена, что если я умру, она не переживёт. У неё никого не осталось, кроме меня, никого абсолютно.
– Процесс лечение будет долгий, хоть и опухоль ещё маленькая. Скажи, Карина, так ведь? – я кивнула. – Ты ощущала слабость, головные боли или, может, обмороки?
– Да. Последнее время часто.
– Я всё больше уверен, что у тебя опухоль мозга, Карина, – мои губы задрожали, и я подняла взгляд вверх, чтобы задержать слёзы. – Не надо слёз, нужно успокоиться, – продолжал он, глядя на меня.
– Но у нас нет таких денег, доктор… – в растерянности произнесла мама, глядя в одну точку.
– Нет, так найдите! Моё дело пациентов принимать, да делать им операции! Ищите деньги, и я вас жду! – закричал он, в упор глядя то на меня, то на маму. – И не томите! Потому что если сейчас она доброкачественная и маленькая, то через некоторое время будет всё наоборот.
Я схватила её за руку и быстро вывела из кабинета. Она рухнула, именно рухнула, на ближайший к ней стул и уставилась на меня заплывшими от слёз глазами.
– Я найду деньги. Я подам объявление о продаже дачи. Я обещаю, Карина, обещаю, – она взяла меня за руки и стала целовать их, прижимать к щекам и горько-горько плакать.
– Мама, она и пятидесяти тысяч не стоит.
– Всё равно! – продолжала она. – Я займу у друзей, я устроюсь на вторую работу, но я найду эти деньги!
Я взяла её под руку, и мы медленно поплелись домой в полном незнании. Мне с каждой секундой становилось страшно за маму, что она может что-то с собой сделать, сдаться, бросить всё это лечение, наплевать на меня и моё здоровье.
Уже вечером, когда я и она разбрелись по комнатам, я, лёжа на постели и смотря в потолок, медленно сходя с ума, услышала, как мама договаривалась насчёт работы. Не знала я, нужно ли это или же нет, потому что не была уверена, что несмотря даже на такое рвение моей матери, деньги будут скоро. В голову пришла мысль самой найти подработку, может быть, раздавать газеты или в библиотеку. Идея с библиотекой мне определённо понравилась, поэтому я решила, что завтра же прямо и пойду.
Время стукнуло девять вечера, а никто так и не вышел из своих комнат, как вдруг раздался звонок в дверь. Мама выбежала открывать, и мне показалось, что она кого-то ждала. Я встала и подошла к двери, чтобы подслушать.
– Что тебе нужно? – Паша? – Проваливай и больше не приходи сюда. Вон!
– Наталья, – голос Дмитрия, – пусти меня, я пришёл к Карине. Мне нужно поговорить с ней, мне нужно кое-что сказать ей. Ничего противозаконного, обещаю, только пусти меня к ней.
– Она больна.
– Пять минут, умоляю.
Неожиданно дверь в мою комнату открылась, и я отскочила к кровати. Я сделала вид, что удивилась приходу Дмитрия и присела на стул, кивком подозвав мужчину к себе.
– Ну, здравствуй, Карина.
– Чем обязана такому визиту?
Дима засмеялся.
– Смеёшься? Это хорошо, а то мне твоя мама говорит, болеешь ты.
– Так… мелочи, – я натянула улыбку и спросила: – А вы что-то хотели?
– Я хотел сказать кое-что, только ты не перебивай меня, хорошо?
– Договорились.
– Почти восемнадцать лет назад я учился в институте на экономиста на четвёртом курсе и вот, я встретил девушку. Она была красивая, прям как ты. Блондинка, глаза василькового цвета, умная, что мне порой было страшно разговаривать с ней, – тут он улыбнулся, но не смотрел мне в глаза, – весёлая. Она постоянно принимала в штыки мои шутки, не реагировала на ухаживания, хотя по глазам я видел, что ей нравилось, как и шутки, так и ухаживания, но это лишь меня привлекало. Вот, она сдалась, и, как говориться, закрутилось, – на этой фразе засмеялась даже я. – А через девять месяцев у нас родился сын…
– Паша, – закончила я.
– Да. С каждым годом я чувствовал, что её любовь ко мне угасала, я замечал, как поздно она возвращается домой, как переписывается в интернете с какими-то другими мужчинами, но я молчал. Я ждал, пока она мне сама всего не расскажет. Но вот, я проснулся, а её и след дома простыл. Паше тогда было лет девять-десять, и… к чему я виду-то. Карина, ты безумно похожа на неё, вы – это две капли воды. Внешность, запах, голос, характер, вы… Я… Карина, позволь мне помогать тебе? Позволь, быть твоим другом!
Я потеряла дар речи. Не от этого рассказа, а от самого предложения Дмитрия, который старше меня в два раза точно. Выглядел он достойно в плане внешности: уложенные набок чёрные волосы, карие глаза, густые ресницы, наглаженный чёрно-белый костюм и блестящие лакированные туфли. Солидный был мужчина.
– Я думаю, ваш сын не будет рад, что у вас такие друзья, как я, – ответила я, улыбаясь.
В комнату ворвалась мама, резко открыв дверь.
– Дима, тебе пора домой, тебя ненаглядный сынок ждёт.
Мужчина, вставая с дивана, посмотрел на меня и сказал:
– Звони, если нужна будет помощь.
– Ей не нужна будет твоя помощь, пять минут истекли.
– Мама, зачем ты так?
– Карина, всё правильно, пять минут истекли, – ответил он, остановившись в дверях и покосившись на меня. – До свидания.
Мама кинула на меня грозный взгляд и хлопнула дверью. Через минуту она ворвалась ко мне с криками:
– Визитку не ищи, она в помойном ведре. Я больше не желаю видеть его на пороге своего дома. Карина, завтра мой первый день на новой работе, и я подала заявление на продажу нашей дачи за городом.
– Так быстро ты нашла работу? И где?
– Буду мыть полы в кафе за углом. Знаешь, – я и она пересели на диван, – я продам дачу, заработаю денег, и мы прорвёмся, правда? – продолжала она, чуть ли не плача.
Я слышала, как дрожит её голос.
– Я завтра иду в школу?
– Если будешь себя хорошо чувствовать.
Я-то знала, что пойду вне зависимости от того, как я там себя буду чувствовать, потому что если бы я только и сидела дома, то, уверена, впала бы глубокую депрессию, из которой меня даже самый элитный психолог нашего города не вытащил.
Я всё думала о рассказе Дмитрия, пыталась пробудить в себе сострадание к ситуации этого мужчины, но у меня никак не получалось. Никак моё сердце и душа не хотели жалеть его. Наверное, это потому, что Паша – его сын, а может быть, и не по этой причине.
Я думала о предложении Дмитрия стать его другом. Я считала, что невозможно стать друзьями, если ты этого захотел. Невозможно стать друзьями, просто сказав простую фразу: «Давай дружить». Это всё приятельские отношения, не больше, может, даже и меньше, потому что друзьями становятся спустя тяжёлое время испытаний.
Но предложение Дмитрия я отклонять не хотела, возможно, почувствовав где-то в глубине себя, всё же жалость к этому одинокому мужчине. Странно. Он выглядел таким статным, властным, а на деле оказался простым и даже очень милым человеком, который, как я думаю, уже вот любит свою жену спустя почти десять лет после её ухода из семьи. Дмитрий одинок, а его важность – защитная реакция.
Кстати, при следующей нашей с ним встрече нужно будет разузнать его отчество.
Всю ночь я не спала, в мою голову лезли очень плохие мысли. Мысли о смерти, о недосказанности, о несделанном деле, о невыполнении какой-то своей миссии. И самые страшные слова звучали в моей голове: «А если я умру, то что? Как будет мама? Как ей будет здесь одной, без меня?».
Я была уверена на пятьдесят процентов, что мы не наскребём в ближайшее время ту сумму, которая нужна для операции. Что же, теперь моя мать работает на двух работах, одна из которых – уборщица, пора и мне взяться за ум.
Завтра, как я решила, я пойду в городскую библиотеку и попрошусь работать хотя бы на неполный рабочий день.
========== Глава 2 ==========
Как люди попадают под горячую руку Бога? Почему Всевышний обременяет людей на эту страшную болезнь? Причём в большинстве случаев людей, которые плохого-то в своей жизни не сделали или ещё не успели сделать. Что же сделала плохого, что заболела? Наверное, меня наказали за через мерную глупость.
Урок математики было не слишком интересно, чтобы я его слушала, поэтому я просто придавалась каким-то своим думам. Думам о ценности жизни, о том, какая она маленькая, и какие мы, люди, ничтожные существа, по сравнению с размерами космоса, с продолжительностью жизни этих прекрасных светящихся огоньков на ночном небе – звёзд.
Да нам, чтобы облететь Солнце понадобится ни одна и ни две жизни, а несколько поколений. Стоило мне тогда так заморачиваться, лечиться, переживать, если всё равно в конце мы все умрём, а потом заново родимся? А вообще, можем ли мы заново рождаться или всё это жалкие теории учёных? Ну, а как же звёзды? Они ведь перед смертью увеличиваются, взрываются, высвобождают свою разрушительную силу, а потом угасают, уменьшаются и становятся едва ли больше нашей Земли, ну, по крайней мере, такое должно будет случиться с нашим Солнцем.
Потом звезда рождается заново, как и всё в космосе. Так же, наверное, и люди, да?
Я спрашивала себя об этом, но ответов не находила, а если и находила, то они были не обоснованы ничем.
Меня посетили мысли о том, что бороться не стоит, потому что не сейчас, так через пятьдесят лет, я всё равно окажусь под землёй, а точнее моё тело, но потом вдруг испугалась этого, стало противно, жутко, что я аж вздрогнула, а в глазах помутнело. Я потёрла глаза и уставилась снова на доску, на которой писала учительница. Если бы она знала, что мой умный взгляд не выражал никакого понимания её урока. Я снова задумалась.
Почему же я? Почему не кто-то другой, а я? Может, потому что в последнее время я много нервничала? Я слышала, читала, что опухоли образуются на нервной почве, но не подозревала, что так быстро. Хотя это, думала я, совсем не быстро, а уже как года два, как я стала так нервничать по поводу Смирнова и его поступков. Вот, что простая симпатия, вперемешку с неприязнью, делала с людьми, ну, или только со мной.
Я страдала. Я понимала, что пока в моей жизни чёрная полоса, и на ней нет даже намёков на белую. Мне было жаль маму, мне было жаль себя. Я слышала, как она плакала этой ночью, как что-то причитала, говорила, за что ей такие муки, почему у нас в городе такие маленькие зарплаты, а потом уже и перешла на весь мир, говоря о том, какой он жестокий. И она была права. Даже тот врач с его наглым: «Нет денег, так найдите!». На утро же она проснулась как ни в чём не бывало, даже улыбалась и подбадривала меня.
С того дня я начала чувствовать себя обузой для неё, а сегодня утром мне даже было стыдно взглянуть ей в глаза и прочитать в них, как я надоела со своими вечными проблемами. Чёрт, я, по-моему, всем уже надоела с ними. Я начала чувствовать себя ненужной, так вот, резко, услышав мамины слова той ночью.
Даже до них я чувствовала это, но после, ещё более сильно начала ощущать одиночество и отдалённость от мира людей. Мне хотелось, да я была вынуждена закрываться в каком-то своём мире, сидеть дома, читать книги, рисовать какие-то каракули и слушать грустную музыку, которая вызывала слёзы. А когда же начинала играть весёлая, мотивирующая, я намеренно её переключала. Может, мне и нравилось ощущать это одиночество и ненужность? Может, мне нравилось вызывать жалость? Я на большее-то пока не была способна, кроме как читать со сцены стихи и вызывать у людей жалость или, наоборот, желание уничтожить меня.
У меня не получалось заводить друзей, не получалось найти парня, быть с мамой подругами, как это обычно и происходило у нормальных подростков.
Всю эту неделю, заходя в школу, я видела на себе то жалостливые, то ненавистные взгляды. Да кому какое дело, что творилось у меня в голове, в жизни? Тогда-то я и стала главным поводом для обсуждений и распусканий сплетен. Что люди только не говорили обо мне и Смирнове… Что он меня снова избил, что его отец написал на меня заявление, что я и Паша тайно встречаемся и ещё полно всяких гадостей. Я стала почти самой популярной и обсуждаемой персоной в школе, но не из-за прекрасной учёбы или каких-либо других хороших заслуг.
Звонок с урока прервал мои размышления, и я обрадовалась, что он закончился, но потом вспомнила, что у нас ещё второй урок этой математики. Я сидела на предпоследней парте, слушая музыку в наушниках, как услышала, что рядом заскрипел стул. Я удивилась, потому что ко мне присел сам Смирнов. Он, серьёзно глядя мне в глаза, нисколько не улыбался, а вот меня же от его больших и злых глаз, смотрящих на меня, а потом спускающихся на мои слегка дрогнувшие губы, тянуло на улыбку или даже смех.
Я так хотела, чтобы он тоже улыбнулся, чтобы посмеялся со мной, но этого просто не могло быть. Он ненавидел меня, как сам говорил, а по какой причине, известно было только ему самому.
Я не смогла сдержаться и засмеялась, и вдруг подскочила со стула и выбежала из класса. Зачем он всё это делал? Почему бы ему просто было не оставить меня в покое и не подходить близко, даже не смотреть на меня?
Как только я присела на стул рядом с кабинетом, прозвенел звонок. Я зашла в класс вместе с нашей классной руководительницы. Она похлопала в ладоши, дабы привлечь наше внимание, и её тут же все стали слушать:
– Ребята, я предлагаю вам сходить в кино вместе со мной на этих выходных.
Марина Александровна – молодая женщина лет так тридцати. Весёлая, современная, но слишком много позволяющая своим ученикам, за что она мне и не нравилась. Но за что я любила её, так это за грамотное преподавание своего предмета, умение поддержать учеников, а самое главное, что она навещала заболевших, во время их отсутствия в школе.
– Я пущу вот этот листок по классу, и пусть желающие впишут своё имя и фамилию. С вас по триста рублей, – подмигнула она и ушла из кабинета.
Я сразу решила, что пойду. Несмотря на всю мою любовь к дому, мне тогда очень хотелось развеяться, поэтому я и вписала себя в список. Как потом оказалось, желающих набралось только семь человек. Меня это обрадовало, потому что я не очень любила большие, шумные компании.
А после уроков я сразу отправилась в городскую библиотеку. Я надеялась, что они возьмут меня на работу хотя бы на этот месяц и хотя бы в детский отдел, и хотя бы на четыре часа после школы.
Я подошла к дежурной и спросила, где же находится кабинет начальника. Старуха сначала спросила, зачем он мне, и я ответила, что по личному вопросу. К счастью, меня довели до нужного кабинета. Он находился очень близко к читальному залу, где сидела какая-то женщина. Я постучалась о стену, потому что двери, как странно, не было, и услышав грубое мужское «да», чему я удивилась, вошла в помещение. Молодой человек сидел за столом, пил кофе и копался в каких-то бумажках. Не знала я, что директором нашей библиотеки был мужчина, потом, как оказалось, приятный в общении.
– Простите, я…
– Я слушаю тебя.
– Да, я… я хотела, чтобы вы взяли меня на работу в детский отдел.
– Ну, нам пока не требуются работники. Присаживайся.
Я села на мягкое кожаное кресло, стоящее прям рядом со столом.
– Но мне очень нужны деньги, я прошу вас, мне только на месяц!
– А к чему такая срочность? Что-то серьёзное?
– Да, но это личное… – я опустила взгляд вниз. – Я больна, – не знаю, почему, но я сказал это. Я хотела, чтобы он сжалился надо мной и взял на работу. – У меня опухоль мозга.
Мужчина молчал, не глядя на меня. Его улыбка вмиг сошла, после моего признания, а позже я вообще пожалела, что рассказала об этом совсем чужому человеку.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– Я могу поставить тебя помощником детский отдел, хорошо. Сейчас напишу тебе список бумаг, которые нужно будет принести, и если всё будет нормально, то я возьму тебя.
– Спасибо большое, – я стала улыбаться, – спасибо вам. Я всё принесу завтра же! Спасибо! Кстати, меня зовут Карина.
– Станислав.
– А… отчество?
– Для тебя, Карина, просто Станислав, а ещё лучше – Стас.
Я смутилась и встала из-за стола, но остановилась на проходе в кабинет, чтобы попрощаться. Как только я вошла в читальный зал, мои глаза округлились, потому что прямо около входа в кабинет директора, за столом, сидела Василиса и делала вид, что читает книгу. Она подняла удивлённый взгляд на меня, и тут я поняла, что те слухи – это было лишь начало.
========== Глава 3 ==========
Меня взяли на работу три дня назад, а начальник уже начал подбивать ко мне клинья. Его не остановило то, что мне всего семнадцать, что я больна, в конце концов; несмотря на всё это, он предлагал мне выпить чашечку кофе у него в кабинете, подвести меня до дома, но я всячески отказывалась, потому что попросту он мне не нравился. Директор городской библиотеки, а такое себе позволяет! Ладно, тогда меня это не очень заботило. Меня волновало лишь моё здоровье и психологическое здоровье моей матери, которая постоянно ждала звонка насчёт продажи дачи. Она буквально спала в обнимку с этим телефоном.
Меня волновало её здоровье, потому что помимо дачи, она ходила на две работы. На одной трудилась умственно, а на другой физически. После она приходила домой уставшая, нагруженная, нервная и готовила мне ужин, ещё и успевала спросить, как у меня дела.
К счастью, я приходила домой с работы раньше, чем мама, и она не знала, что помимо учёбы, я ещё и работала помощником библиотекаря. Все бумаги, которые надо было заполнять на работу, я заполнила сама, слегка подделав подчерк и подпись. В средних классах я часто получала плохие оценки, поэтому освоила такой навык, как подделка родительской подписи в дневнике и не только.
– Что-то мало сегодня детей к нам зашло, – сказала я, обращаясь к Надежде Фёдоровне, старшей в этом отделе и проходящей мимо полок с книгами. Она, кажется, брала в руки сборник стихов Пушкина Александра Сергеевича, листала его, временами цитировала вслух, а я только слушала это.
– Ну, сегодня пятница, – добавила я, едва улыбнувшись и присев на диван.
– Время уже полпятого, я, наверное, пойду домой, всё равно никто уже не придёт. Посидишь тут за меня, а то у меня кошка голодная.
Надежде Фёдоровне я могла бы дать лет пятьдесят пять, хотя была уверена, что ей намного больше. Ведь то, как она передвигается, горбит спину, иногда стонет от болей в ногах, всё это прибавляет ей возраста. Я попрощалась с женщиной, и стоило ей уйти из помещения, как дверь снова отворилась, и вошёл мой начальник. Я его побаивалась, честно говоря, потому что такие фраера никогда не внушали мне доверия.
– Тебя подвести до дома? – он присел рядом на диване, поправляя чёрный пиджак, а потом галстук.
– Мой рабочий день ещё не закончен, – ответила я, нервно привстав и отправившись к полке с книгами. Я взяла первую попавшуюся, и начала в судорожном страхе перелистывать страницы.
– Я твой начальник, и я официально заявляю, что он закончен, – твёрдо сказал он, и я тут же ощутила его грубые руки на своей талии. – Ну, пойдём уже скорее, Карина.
– Хватит, – шептала я, но терпению быстро пришёл конец. – Перестаньте!
Станислав, отчество которого мне так и было неизвестно, озлобленно глянул на меня и напряг губы. Я испугалась и со страху, да и по глупости, бросила в него книгу, которая оказалась сборником рассказов Антона Павловича Чехова.
– Если вы подойдёте ко мне хоть на шаг, то я вызову полицию, – тараторила я, доставая из кармана джинсов телефон.
– Так, успокойся, я не подойду к тебе, – его тон сменился на более резкий, и я убрала телефон обратно. – Тогда у меня к тебе особое поручение: написать мне список тех, кто не сдавал книги более полу года, и принести мне на стол сегодня же, поняла?
