Текст книги "Звезда Полынь (СИ)"

Автор книги: Алена 220

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

В последние годы госпожа Дайгрет занималась проповедничеством – бродила по стране, рассказывая людям о Богах, ибо многие эдайн до сих пор имели очень слабое представление о тех, кому посвящали молитвы. Учитывая то, что занималась она этим в компании прибывших из Валинора эльдар, зрелище было невообразимое: похожая на орка старуха в белых одеждах и три златоволосых красавца за спиной. Матушку такое очень забавляло.

Жизнь самой Морэндис не сильно изменилась с изменением статуса. Она по-прежнему лечила людей из соседних деревень, только лишь перед началом работы читая молитву Эстэ. Так поступала и Литиэль – тетушка сказала молиться, она и молилась. А сказала бы на голову встать – и встала бы.

Размышляя об этом, ведьма решила, что отношение воспитанницы к миру похоже на отношение рыбы к цветам – может быть, рыба знает о существовании цветов, но это ее никак не касается.

И Литиэль часто вела себя так, словно мир с ней не соприкасается. Она его словно не замечала, погруженная глубоко в себя – Морэндис дивилась на это. Знала она детей, с кем не хотели играть сверстники, но детей, не желающих играть, точнее даже, не замечающих других детей, ей прежде не встречалось. Притом, девочка не была слабой на голову – игры ее просто не интересовали. Почтенный Дагмор был прав – хоть и не прав одновременно. С Литиэль было тяжело.

И наблюдая за воспитанницей, ведьма все чаще задумывалась о повторном визите в город Короля, теперь уже – с ней вместе. Ее странности, в последнее время ставшие еще более явными, следовало обсудить со знающими людьми, да и с госпожой Айвиэль поговорить бы стоило…

Но поездка не понадобилась – этим же вечером, по первому морозу, матушка со свитой и наставницей сами приехали к ней.

***

Все было не так.

Четыре простых слова были тем, что беспрестанно тревожило ее в этом месте.

Все было не так.

Как именно – она не знала, не могла вспомнить, не могла сказать – могла лишь чувствовать это странное и зыбкое, ускользающее, как туман – «не так». Она словно бы заблудилась, но где? Ведь это место, светлые холмы, поросшие березами, пихтами и лиственницами, она знала так же хорошо, как дом тетушки. И эти горы, светло-серыми уступами спускающиеся из неба в море – она не знала других, но почему ей кажется, что они не должны быть такими? Ведь она родилась здесь и выросла, и эта земля для нее… родная?

Форростар. Север.

Скоро зима.

Зима здесь, на севере Нуменорэ, совсем не то, что зима в оставленных землях ушедшего под воды Белерианда – так говорят старики. Женщины набрасывают на плечи легкие платки из козьего пуха, мужчины носят куртки нараспашку. По утрам льдом схватываются ручьи и лужи, звенят обледенелые сети, но даже в самую холодную пору, когда установится санный путь, море не замерзает, лишь делается свинцово-серым под снеговыми тучами.

Туман над волнами, дым над домами, пар над хлевами… а в паре часов пути, в пещерах у моря, бьют ключи раскаленной воды. Там строят святилище, еще там есть бани и прачечные, и какое-то небольшое хозяйство – там будут жить женщины с холодными змеиными глазами, недавно приезжавшие к тетушке…

Она шагала знакомой дорогой вдоль ручья у подножия высоких холмов. Русло блестело – серебряное на желтом, на старой траве, с пятнами алого, реже зеленого. Остановившись у куста, она нарвала голубики, выбрала из мха несколько молодых зеленушек, и пошла дальше, ни о чем особенно не размышляя. Она устала думать и гадать, что же в окружающем ее мире не так. Чувство чуждости жило в ней с того мига, как она осознала себя – но разве эдайн не ее народ? Разве их язык не ее язык? Разве Эленна – не ее дом? И разве, наконец, она не беоринка? Конечно, она знала, что тетушка считает ее странной, но не знала, что с этим делать – вести себя, как другие дети, она не могла, занятая напряженными попытками осознать, что же неправильно в окружающем ее мире. По той же причине, она никогда не перечила тетушке – гораздо проще и легче было делать так, как положено, чем спорить о том, что ей не нравится, например, благодарить за исцеление больных какую-то Эстэ, ведь лечат-то она и тетушка, и никакой Эстэ рядом с ними нет. Но в состоянии постоянного мысленного усилия отыскать то-чего-нет, сил на споры просто не оставалось. Проще было принять необходимость молиться, как данность – как необходимость, например, одеваться.

Ей казалось – она что-то забыла. Как будто убрать котел с очага, или выставить на просушку травы, или проверить опару. Но она никогда ничего не забывала, и чувство было очень странным, неуютным и неприятным – ей не хотелось об этом думать. В последнее лето у нее наконец-то начало получаться – не думать, не пытаться вспомнить, а просто принимать. Отрешиться от впившейся в разум колючки, оставаясь в настоящем, жить идущим мгновением… быть в нем.

Ей внезапно и остро захотелось быть – здесь и сейчас. В этом ясном предзимнем дне, на тропе вдоль ручья, по дороге к морю, не тревожась ни о чем, кроме поучений тетушки и домашней работы. Застыть, как мошка в янтаре, чтоб этот день длился всегда, чтоб не приходило больше это странное, тревожащее, больное…

Тень памяти вновь ускользнула, как ветер меж пальцев. Вздохнув, она перестала думать об этом, и задумалась о сушеном багульнике, с которым ей предстояло возиться завтрашним утром, перебирая и укладывая на зиму. У него приятный запах, но после может заболеть голова – тетушка говорит, что такие малые закономерности являются отражением Высших Законов Мира. Сперва хорошо и приятно, а потом плохо – не бывает так, чтоб в жизни всегда было хорошо.

Но верно и обратное – если очень плохо и тяжело, то на смену однажды придут достаток и радость… так вот страдал ее народ в тяжелой войне – так и пришла награда, Эленна, чудесный дар богов, где даже зимой люди не болели и не голодали… и люди, помнящие Белерианд, говорили, что милость Единого одарила их силой и здоровьем – годы не тяготили их, и тот же Хельмир, староста деревни у моря, (приходящийся ей дедушкой, но об этом не следовало болтать) разменял седьмой десяток, но вовсе не выглядел стариком. Крепкий мужчина в годах, как и другие такие же…

Такова милость Эру, чудесный дар.

Не пришлось бы только тысячи лет спустя расплатиться за этот дар бедой и горем…

По узкой тропе она спустилась к морю. Утренним приливом на берег нанесло морской травы, и по ней ходили большие серые чайки, вытаскивая из клочьев водорослей мелкую рыбу и прочую морскую живность. Может, поискать морских раков? Мясо у них вкусное, и, как говорит тетушка, полезное…

Ее внимание внезапно привлекла большая птичья стая, собравшаяся в одном месте – видно, море выбросило на берег крупную рыбу. Следовало бы просто пройти мимо, не мешая чайкам питаться, но она почему-то остановилась. Ей захотелось подойти.

Так она и сделала, медленно приблизившись к галдящей стае. И верно – небольшая акула, уже хорошенько распотрошенная. Что интересного тут может быть? Пожав плечами, она наклонилась ниже, уступая внезапному интересу – и заметила в мешанине рыбьих кишок нечто блестящее. Перламутр ракушки? Не похоже… или рыба проглотила что-то металлическое?

Следующее действие не было осмысленным ни в коей мере. Так же бездумно – как перебирала ягоды или перетирала семена на отвар – она погрузила руку в вонючее месиво, сжав кулак на странной вещи…

…Больно!

Вихрь видений – осенней листвой, россыпь алых капель – белые псы лижут траву, лед-стекло, осколки, дымный туман, горький запах пожара…

Я…

Звезды! Звезды и Эа, о нас ли плачет она? Почему такой равнодушной кажется черная бездна? О, Тьма, дети твои идут к тебе, прими нас, Эа…

…Прости, Мельдо, мэл-кори, ты сердце мое, и сердце говорит мне – иди… не в моих силах отринуть этот зов во имя клятвы. Я сохраню эту память… осколок звездного льда – зеленый кристалл.

Лаан-Гэлломэ – Лаан Ниэн.

Аст Ахэ, дом мой, что рожден песней из Тьмы, Огня и Камня. Аст Ахэ, сердце твое – ломкая тень, тонкие пальцы так хрупки, что страшно сжать ладонь – черная корка ожога, и не увидеть улыбки – незатянувшиеся рубцы готовы лопнуть кровью… но разве это важно? Ведь глаза его по-прежнему светлы, как звезды, и искры звезд в волосах… и крылья…

Крылья.

Распахнутое окно. Чаша вина, разговоры за полночь. Пучок сухой травы – «скажи-цветами», руки, ладонь к ладони…

Любовь не задает вопросов.

Горькая правда – признание искренних чувств…

Надежда…

Чужая воля.

Я знаю, Учитель, ты не желал мне зла. Ты хотел спасти – и я бы приняла любую боль, но почему мой разум окутал туман, а в груди так пусто? Так холодно… что со мной стало? Кто я теперь?

Ахтэнэ – Дочь Тьмы.

Ахэ-тэн-Эа – возвращение к дому…

Пальцы, судорожно сомкнутые на том, что было когда-то серебряным ожерельем, потерянным на поле боя у Хэлгор… больно. Болит голова. Почему?.. что это? Что происходит? Крики чаек… море, волны… надо к морю, надо умыться – не надо спать мордой в рыбьих потрохах…

Все качается. Так плохо… боль. Болезнь. Наверное, это она и есть – ни разу раньше не болела… да. Она просто больна. Пойти, спросить у тетушки – она поможет… только умыться сначала. Платье жалко, почти новое.

К воде… соль и горечь, упругая сила волны толкает в ладонь – разожми… отпусти. Выбрось.

О… боги.

Как она измазалась! Что на нее накатило?

Она приподнялась, села прямо на полосу прибоя, не обращая внимания на холод воды. С недоумением уставилась на по-прежнему зажатую в кулаке вещь – темный от времени смятый металл, когда-то бывший серебряным ожерельем тонкой работы – до странного легко оказалось представить, каким оно было, когда было целым…

И зеленоватый прозрачный кристалл, похожий на льдинку, заманчиво мерцающий… резко отвернувшись, она так и не смогла заставить себя разжать руку. Стараясь не смотреть, песком оттерла грязь, после, как смогла, привела себя в порядок.

«Скажу тетушке, что сорвалась с тропы».

А после, точно вспомнив о чем-то, снова взглянула на свою находку, по-прежнему зажатую в кулаке.

Толкнуло в виски, тесным обручем легло на лоб… качнулся мир, на миг меняясь – не берег моря, подножие черных скал, три стройных башни… и тут же – другие горы, снежная равнина, лёд и звездный свет…

Придя в себя, она обнаружила, что сидит, прижимая ко лбу кулак с зажатым камнем. Плохо… надо рассказать тетушке…

Нет.

Почему? Она почувствовала себя сбитой с толку.

Нельзя. Враги…

Кто? Тетушка?

Швырнуло виденьями – точно листьями в лицо. Лица-лица-лица, знакомые, но чужие, тетушка, дедушка, бабушка Дайгрет, госпожа Айвиэль – печать гнева, мертвящий свет – Зло должно быть уничтожено…

Нет, это невыносимо… не думать, не думать, не думать об этом.

Надо вернуться. Надо домой. Это бред, такое бывает у людей. Она просто заболела… она…

Она задохнулась, внезапно поняв, что забыла свое имя.

========== Часть 8 ==========

– Что с тобой, дитя? – мягко обращается к ней высокий златоволосый эльда. Ваниа – подсказывает память.

– Ничего страшного, светлый господин, – бормочет она. – Я споткнулась на тропе и только немного ушиблась.

– Правда? Ты выглядишь… плохо, – ваниа действительно встревожен, а еще – очень молод, внезапно понимает она. Он взволнован так по-детски, будто боится совершить ошибку, оказавшись среди взрослых.

«И вот его ты считаешь врагом?» – мысленно спрашивает она у самой себя, вновь получая в ответ видение строя закованных в серебряную броню прекрасных и безжалостных рыцарей Валинора.

– Досадно, что испачкала платье. Все хорошо, правда, – она улыбается, досадуя на то, что решила все же вернуться. Тетушка и ее гости могут проявить слишком утомительное любопытство. Следовало бы пройтись по берегу до Кипящих Ключей, там можно было бы постирать одежду и переночевать… так нет же. Служители Единого по соседству – ужас, кошмар…

Кошмар.

«Не надо…» – мысленно шепчет она. Кошмар дышит в спину соленым запахом свежей крови, слепит отблесками огня…

Не надо сейчас.

В доме ей выделена малая клетушка – лавка для сна и большой короб для вещей и одежды. Там можно было обмыться над лоханью и припрятать грязное платье, пока не выдастся время его постирать.

Она пыталась успокоиться, повторяя привычные действия: обтерла грязь, расчесала и переплела волосы. И прилегла на лавку – просто отдохнуть, всего на миг прикрыть уставшие глаза… и вновь, словно в полынью, провалилась в чужую память. Память, которой было слишком много, чтобы десятилетняя девочка могла остаться собой.

Но и остаться прежней она не могла. Она, пережившая собственную смерть и гибель всего, что было ей дорого, не могла остаться такой, какой была Ахтэнэ, какой была Элхэ…

Она знала, что изменилась. Но это не волновало ее – так же, как девочку Литиэль не интересовали игры и чаянья детей из деревни у моря. Она лежала, прикрыв глаза, отстраненно размышляя о том, что же ей теперь делать. Как жить – здесь, в племени врагов своего народа, как улыбаться, слушая их предания и песни, как соглашаться, когда того, кого она любила, называют Морготом, когда…

Невидящий взгляд уперся в окошко, прикрытое старой, выцветшей занавесью. Как во сне, она поднялась, подошла и расправила ткань, узнавая очертания…

Хэлгор.

Чья рука владела этой иглой? Чья память запечатлела кусочек дома? Мать ее матери – кем была она, выжившая, но утратившая себя, ставшая женой того, кто, возможно, убивал ее близких, ее родичей и друзей? Словно повторение судьбы Тайли, своей любовью к мужу и сыну обреченной на плен в чертогах Мандос… говорят, она теперь ткёт гобелены вместе с валиэ Вайре…

Как – жить…

Как – не умереть.

Тайли, пытавшаяся, но не смогшая убежать. Незнакомая женщина, сестра, легко оставившая мир, уйдя в Эа… может и ей последовать этим путем? Так легко – лишь найти в запасах наставницы сонный корень… уснуть и проснуться в новой жизни… в Эндорэ, там, где ушедшие из Аст Ахэ строят новую жизнь, где Гортхауэр, где братья и сестры по клятве, которых она предала… неспроста же воды моря принесли к ней давно утерянный дар Учителя – символ ее Пути…

Она отыщет их. Она сумеет помириться с Аллуа. Она…

С тихим стоном она приникает к стене, вцепляясь в темную ткань, взором души пытаясь увидеть Путь… но лишь только волны колеблются за стенами век – зеленые, темные волны…

***

– Все стало хуже, – заметила Морэндис. – В чем дело? Она словно спит наяву, как ее бабка перед смертью.

– К Единому в гости собирается, – проворчала Дайгрет. – Прав был Дагмор, не будет толка.

– Умрет? – тихо ахнул один из ваниар. – Такая маленькая…

– Порча, – вздохнула Айвиэль. – Жизнь не удерживается в таких, как она. Не знаю, кто справился бы – я мастер в исцелении тела, но не души. Те же, кто мог бы помочь – далеко, и пока их отыщешь, да пока они сюда доберутся… обычно, все кончается за пару месяцев. Зря вы пришли сюда, дети.

– Не зря, – хмуро возразил другой из ваниар. – Нам надо было… увидеть. Чтоб знать, что мы не зря сунулись в тот ужас…

Третий эльда съежился, опустив голову. Он чувствовал искажение мира острее своих друзей – может быть, потому, что его отец… ну, об этом было не принято говорить… он был не совсем эльда. Когда-то его захватил Моргот, но Валар его спасли и вылечили. Только все равно ему иногда становилось плохо, так плохо, что это чувствовал его сын, и страшно подумать, каково приходилось маме. Тогда юный ваниа со всех ног бежал в Лориэн, и звал владыку Ирмо, и тот исцелял отца, но прошлый раз… он чуть не опоздал. Папа казался совсем здоровым, и он решил, что тревога внутри и странный блеск глаз – это просто мнительность… и отец чуть не умер. Именно от того, о чем говорила госпожа Айвиэль – жизнь вытекала из него, словно кровь из раны. Хорошо, что мать поддержала, пока сын бежал к Целителям…

Потому он и пошел на войну. Из-за отца – и чтобы ни с кем больше такого не случалось…

Поэтому он не мог смириться с тем, что происходило с этой девочкой. Людям и так отмерен короткий срок, а тех, кто давал клятву Морготу, спасти было невозможно, но она не давала клятвы! Она просто потомок той, кто служил врагу, причем – вряд ли по доброй воле, раз уж та женщина смогла ступить на благую землю Андор!..

…Он не мог этого оставить. Выскользнув из-за стола, эльда ушел на двор, уже укрытый ночью – только узкая, как спица, полоса золотого света пролегла по утоптанной земле из дверей до приоткрытой калитки, у которой стояла девочка, тонкая, как тронутая инеем травинка, кажущаяся почти невесомой… и на мгновение он увидел: как легкая фэа, подобно пушинке одуванчика, плавно взлетает, возносится к звездам в молочной пене облаков… а роа оседает на серебристую траву, точно отброшенная шаль.

– Эй!

Она обернулась. Худенькое личико, огромные глаза и тень, которую он чувствовал, словно тошноту. Как тогда, у стен Ангамандо, глядя в бесстрастные, бледные лица врагов – мутилось в голове, было дурно и плохо… сначала. Потом – просто тяжело. Так он запомнил войну – неизъяснимой тяжестью, легшей на плечи…

Она смотрела, и невыносимая жуткость все глубже проникала в сердце.

– Ты… как тебя зовут? – он не удержал в голосе жалобной ноты. Было невыносимо думать, что это дитя – совсем малый росток – погибнет так нелепо и просто. Девочка склонила голову, и что-то мелькнуло в глазах…

– Литиэль… – словно шорох листвы прозвучал тихий шепот.

– Это… странное имя, – но подходящее ей – отчего-то в памяти возникла равнина Анфауглит, зимой – полная ледяного ветра, несущего над спекшимся шлаком секущую ледяную крупу…

– Оно мое, – сказала девочка. Так странно сказала: оно – мое… будто это имя – ее суть и ее герб. Пепел…

– Тебе не холодно? – он осторожно шагнул ближе, точно опасаясь спугнуть лесную птицу.

– Нет, – прозвучало равнодушно и тихо. Но кажется, было правдой – она не дрожала, не ежилась, хотя, с черного неба уже падали редкие снежинки. Одна, крупная и причудливая, легла на локон светлых волос надо лбом, и ваниа невольно протянул руку – коснуться…

Под ладонью блеснуло. Он дрогнул, моргнул, застигнутый видением – звездный вихрь, развеянный ветром, и зелень вод, глубокая, темная… и маленькое тело в погребальном полотне, опускающееся в темноту…

– Не умирай, – беспомощно попросил он, осознавая, что его слова будут, скорее всего, бесполезны. – Зачем? Вам, людям, и так отмерен малый срок, ты оглянуться не успеешь, как он кончится… неужели умереть – это все, что ты хочешь сделать в этой жизни? Все, что ты можешь? – Эльда опустился на колено, становясь почти вровень с нею, поймал маленькую ладонь, ледяную, как могильный камень. – Разве это не… глупо – когда цветок вянет, даже не распустившись, не увидев солнца, не познакомившись с бабочками, не дав никаких плодов, никому не подарив радости?

– Цветы цветут не для чьей-то радости, а потому, что такова их природа… – отозвалась она, но не отняла руки, продолжая глядеть куда-то в темноту, немигающе и жутко.

– Но ты человек, не цветок, бездумный и бессловесный! Послушай… ты просто блуждаешь во тьме, просто устала и заблудилась. Знаешь, государь Нолофинвэ со своим воинством тоже долго шел во мраке через холод и отчаянье, которым, казалось, не будет конца, но в конце концов, он достиг земли и взошло солнце! Будет рассвет – главное, не останавливаться, не сдаваться холоду и смерти! – он говорил, бережно сжимая тонкие пальцы, и с радостью чувствуя, как видение зеленой воды отдаляется и медленно тает.

Она прикрыла глаза, вздохнула, и детская ладонь медленно сжалась в кулак.

– Как твое имя, светлый господин?

– Сулимо… ну… как прозвище Короля Манвэ. Можно просто Лимэ. И я не господин, я простой эльда. Не принц, не военачальник…

– Сулимо… я запомню.

========== Часть 9 ==========

Что выберешь ты, когда видишь перед собой прямой путь, дорогу к цели сердца своего, и ясны тебе все твои дела на этой дороге – просто следуй голосу сердца, просто иди вперед.

Что выберешь ты? Это так просто – когда ты видишь свой путь…

Что выберешь ты, когда стоишь в пустоте, и вокруг туман, и пустота дышит в спину разрытой могилой? Лишь на миг поманило видение грядущего счастья – и снова рассеялось от слов этого юного эльда, желающего помочь, починить сломанное, воссоздать целостность скорлупы разбитого яйца…

Она склоняет голову над стебельками сухой травы. Близкое море дышит влагой, теплый бриз приносит запах соли – но для трав это не полезно, их нужно часто перебирать, чтобы не отсырели, не слежались…

Она не спала в прошлую ночь. Незрячими глазами глядя в темноту, как бусины, перебирая слова…

Неужели умереть – это все, что ты хочешь сделать в этой жизни? Все, что ты можешь?

Горькая усмешка.

Что я могу?

Стоило лишь задать вопрос – и в тенях грядущего она увидела себя – увидела, как идет по благословенной Валар земле, открывая истину народу эдайн. Народу врагов – но для Учителя они не были врагами, лишь глупыми детьми, боящимися темноты и верящими в страшные сказки. Но ведь есть и среди них хорошие люди, достойные люди, не считающие, что всякий, носящий черное, достоин лишь смерти. Полюбил же ее покойный дед бабушку, девушку из Аст Ахэ? И прадедушка принял ее, и в деревне ее не обижали…

Быть может, именно ей суждено открыть истину людям Трех Племен? Быть может, для того она и родилась здесь?

Потрескивал костер – остывали угли… поскрипывала на ветру под тяжелым грузом висельная петля. Смыкались над головой воды моря… да, ее ждала смерть, но она видела – как шли по ее следам люди, юные, с сияющими глазами и крылатыми сердцами – шли к небу, вслед за звездой надежды – не той, что создана из ложного Света, но той что рождена силой людских сердец…

А те, кто предпочтет остаться слепыми… что ж, пусть остаются среди своей обыденной грязи, среди невежества, жестокости, суеверий и страхов…

Наверное, забавно было то, что отвел ее от края и показал новый путь эльда из Валинора с именем – прозвищем Короля Мира. Юный и добрый – дитя, но по-прежнему враг; был бы он столь заботлив, если бы знал, кто скрывается за обликом ребенка? Конечно, он не убил бы сам, но с этим справились бы и другие…

Однако, случилось то, что случилось, и рука слуги Валинора указала ученице Темного Валы новый путь – только вот не тот, о каком мыслил юный эльда.

Перебирая стебельки сушеных трав, она перебирала то, что могла бы сделать теперь – в этой жизни среди врагов. Морэндис редко рассказывала сказки, но она запомнила и вспоминала – не светлые и радостные повести, не возвышенность эльфийских легенд, а темные и мрачные предания о вражде и мести…

Темное время племен – ещё до того, как люди пришли в Белерианд и получили новых владык и новые законы, запретившие кровную месть. Орочьи обычаи – право силы, обыденная жестокость по воле князей и жрецов. Учение темных богов – не трудно было, подумав, узнать в них образы Валар, «искаженные Морготом», но на деле – вполне справедливые, полные жестокости и равнодушия к судьбе тех, кто просил их о милости…

Она улыбнулась, прищуриваясь вдаль – этот эльда, слепое дитя пустого Света, был прав. Жизнь – бесценный дар Эа, и Тано хотел, чтобы она жила, и она будет жить – ради него, ради того будущего, которое обязательно наступит…

***

– Как ты это сделал, друг мой? – тихо спросила Айвиэль. Молодой ваниа пожал плечами. Он был просто рад за маленькую девочку, которая после разговора с ним хоть и ненамного оживилась, но уже не казалось, что малейший ветерок унесет ее душу, как сухой лист. Зачем задумываться о причинах? Помогло – и слава Валар!

Эльдар одновременно поглядели во двор – девочка вошла в калитку с охапкой хвороста на спине, сбросила ее у забора, и улыбаясь, смотрела на небо, светло-серое, с ярким белым пятном солнца сквозь облака.

– Лита! Лита, поди сюда! – раздался голос Морэндис, и девочка, притворив калитку, пошла за дом.

– Ты не замечаешь в ней ничего странного? – спросила нолдэ.

– Замечаю, – ответил ваниа. – Она… смотрит на мир так, как будто очнулась от сна. Но что с того? Она чудом исцелилась от страшной раны. Я полагаю, что нам следует восславить Эру, и молиться об избавлении от порчи.

Нолдэ пожала плечами. Она не отрицала силу веры, но верила больше во вполне материальные причины и следствия происходящего – для того, чтоб Единый вмешался лично, эта девочка слишком мала, а присутствия Валар она не чувствовала… изыскал ли ее собеседник способ поделиться с ребенком внутренним светом? Или же сама Литиэль нашла в себе волю к жизни?

Хотя, как знать – все же Благословенная земля. Может быть, не так уж непреодолимо то, от чего умирали в Эндорэ…

Иногда Айвиэль испытывала острую досаду к тому, что Эру одарил её слишком малой долей внутреннего света. Будь у неё талант к магии, насколько проще стала бы её работа! Нет нужды в расспросах, в долгих исследованиях, в гаданиях – болезнь ли это для людей, или вариант нормы, и как её лечить, и стоит ли вообще её лечить – зачем, к примеру, пьянице здоровая печенка? Все равно ведь не в прок пойдет…

Так что – глянь внутренним оком и все пойми, а не гадай на камешках. Но увы, все волшебные способности, которые людская молва приписывала Старшему Народу, саму Айвиэль обошли стороной, за исключением общих для всех эльдар – чуять Искажение, чувствовать мир и живых созданий, тихо двигаться в лесу – немаловажно в землях Эндорэ. Известной целительницей она стала лишь благодаря хорошей памяти и любопытству.

Впрочем, нынешнее чудесное исцеление девчонки, которой по всем приметам грозила смерть, занимало её не так сильно, как то, что творилось в новом храме.

Девы-птицы, Зимородки, Сёстры Намо, ткачихи могильных полотен… как только ни называли тех женщин, что поселились в скалах на берегу! И дивно было знать об их сути – прямо сказать, морготовой, наемных убийц! – одновременно видя, как истово они возносят молитвы, как усердно служат, как гордо носят белые одежды…

Нолдэ, по натуре чуждая лжи, могла бы назвать это все чудовищным лицемерием, если бы не чувствовала искренности этих женщин. Понять бы еще, низость ли это, или невиданное возвышение духа?

Впрочем, не в этом было дело. По дороге к дому ученицы Айвиэль отдалилась от Дайгрет и молодых эльдар, отошла в лес, заметив на ветке дерева нити серебристого мха, блестящие от инея и красиво освещенные солнцем. И едва она приблизилась, как ей навстречу из-за полупрозрачного полога шагнула маленькая женщина в сером. Так внезапно, что эльдэ даже испугалась.

Но женщина тут же поклонилась, назвавшись служительницей Эру из Горного храма, и пригласила «достославную целительницу» посетить скромную обитель, поглядеть на работу сестёр и возможно – обменяться тайнами мастерства. Может быть, достославная найдёт нечто, достойное своего внимания?

Например, их опыт применения ядов и дурманящих средств.

Это было любопытно. Айвиэль недолго раздумывала, прежде, чем согласиться – знание, есть знание, неважно, из какого источника оно поступит. Так что, сейчас её больше занимал вопрос, брать ли с собой свитки для записей и сумку с лекарствами. С одной стороны она целитель – но с другой её звали в гости, а не на работу… но с третьей – вдруг кому-то понадобится помощь?

Одним словом – девочка и её странности вскоре были забыты.

Приняв решение, легко идти вперед.

День да ночь – прошла зима, теплом повеяло с юга. Ожерелье с зеленым камнем лежало под лавкой, и ночами, лежа без сна, она касалась холодных граней, видя во тьме картины грядущего. И снова и снова звучали слова…

Неужели умереть – это все, что ты хочешь сделать в этой жизни? Все, что ты можешь?

Этого было мало.

Мало говорить – надо быть услышанной. Мало быть услышанной – надо, чтобы тебя поняли и поверили. И…

…Клинок белого пламени из занебесных вершин; надмировой холодный гнев, миг, вспышка – и пустота.

Смерть.

Нет никакой победы, нет мира, вырванного из оков… просто ничего нет.

Видения грядущего, поначалу счастливые, все чаще и чаще превращались в кошмары.

***

– Лита? Лита, ты заболела?

– А? – девочка поднимает удивлённый взгляд. – Нет, тетушка.

– Быть может, влюбилась? – не отстает Морэндис. – Смотри, у нас в округе, конечно, народ приличный, но мало ли. Ты девочка молодая, неопытная, а паршивая овца всюду найтись может.

– Нет, тетушка, я не влюбилась, – ровно отвечает Литиэль, и вновь сосредотачивает внимание на тёмной ткани в руках. Старая занавесь, вышитая её бабкой, обветшавшая…

– Не хочешь ли эту ветошь на что-нибудь новое сменить? – спрашивает Морэндис, и тонкие пальцы сжимаются. – Смотри, не сломай иголку!

– Нет, тетушка. Мне нравится это.

– Ну, дело твое…

Литиэль – пятнадцать лет. Из тонкой, худенькой девочки она выросла в такую же тоненькую девушку с худеньким личиком, узкими бедрами и практически отсутствующей грудью. Деревенские девчонки ее снисходительно жалели, парни глядели мимо – и слава Эа, поскольку, если б пришлось справляться с завистью ровесниц и вниманием мужчин, она бы…

Сама не знала, что бы сделала.

«Скорее всего, ничего».

Она ненавидит этот голос – свой собственный, но чужой, бесстрастный, как зимняя стужа. Голос – иллюзия, мара, морок измученного разума, голос – жестокий и лживый…

«Всего лишь голос твоих сомнений. Ты не можешь этого не признать».

«Ты не я».

«Может быть, ты права. Я никогда не захотела бы стать тобой».

«Так оставь меня! Исчезни! Тебя не существует!»

«Нет. Пусть ты сильнее и старше, пусть у тебя есть великая цель, а я не успела даже понять, что такое любовь – я не уйду. Это мое право».

«Нет, нет. Это мой путь, не твой».

«Твой путь ведет тебя в пропасть, и ты не видишь иного конца».

«Пускай! Ты не я, уйди, исчезни!»

«Нет».

Когда это началось? Когда она услышала голос, противоречащий, возражающий, насмехающийся, ее собственный – как это вышло, почему? Она знала о болезнях духа, о безумии – но не могла признать себя больной, хоть ее состояние и походило на безумие. Такое, когда в одном теле поселяются два разума… когда противоречие между ними так сильно, что рвет рассудок в клочья…

Когда она впервые разделила себя – ученицу Темного Валы, Элхэ-Видящую, и девочку Литиэль, глядящую на мир словно из водных глубин – для нее все, что составляло суть жизни Элхэ, было подобно зыбким бликам солнца на волнах…

Когда кошмар грядущего встал перед ней в неумолимой неотвратимости – пепел Лаан Ниэн, прах мертвого мира – для Силы, вставшей на ее пути было все едино.

Единый.

Эрэ, Пламя, Создатель, Всеотец, жестокая лживая тварь, погубившая столь многих, и она погубит еще больше, она уничтожит Арту, сожжет весь мир лишь потому, что люди осмелились выйти из-под его власти…

«И ты ничего не изменишь».

«Нет, я сумею! Я найду выход!»

«Что же, ищи…»

И ветхая, уже не черная, а темно-серая ткань перед ее глазами разлезается нитями, рассыпается хлопьями пепла, и пальцы роняют иглу… впрочем, тут же проворно подхватывая, принимаются за дело.