Текст книги "Звезда Полынь (СИ)"

Автор книги: Алена 220

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Часть 1 ==========

– Знаю, ты – для всех, ты не можешь быть – для одного. Но я люблю тебя, и перед всеми готова сказать это. Что мне до того, что ты никогда не сможешь полюбить меня? – я живу во имя твое, и за тебя умру, когда придет час. Я знаю, что будет, и прошу тебя лишь об одном: позволь остаться здесь, не отнимай у меня хотя бы этого последнего счастья – умереть за тебя. Ведь большего ты не можешь мне дать. Знаю все, что будешь говорить, все, что подумаешь – все равно. Я прошу тебя.

«Нет. Нет! Никто больше не умрет за меня – так. Никогда я не смел заставлять. Теперь так будет… Ты не умрешь. Ты не будешь меня любить. Великая Тьма, у тебя такие же глаза… как же я раньше не понял… ведь просто не позволял себе понять, поверить… Ты – та же? Другая? Не надо, не надо, зачем тебе, это страшная кара…»

…И, проснувшись в зачарованной пещере от колдовского сна, увидела она того, кто разбудил ее, и полюбила его…

– Ты… пришел?

Он хотел ответить – да, но слово застряло в горле.

– Ты вернулся… Я верила, я ждала… Зачем ты заставил меня уйти? Неужели ты думал, что можно заставить забыть? Что я забуду?

Она снова улыбалась – печально, еле заметно.

– Пожалуйста… не уходи сейчас. Уже недолго.

Он поспешно сел.

– Дай мне руку… нет, не надо: тебе будет больно. Так я и не сумела…

Он не понимал, что происходит. Надо было, наверно, сказать что-то, чтобы разбить наваждение, но он не находил слов.

Она приподняла руку – тень жеста:

– У тебя звезды в волосах, смотри… а волосы – как снег…

Он начал осознавать. И лицо – лицо ее – нет, не ее, другое, юное, незнакомое – почти как тогда, у спящей…

– Мне почему-то кажется – я тоже стала крылатой… Распахну крылья – и поднимусь в небо… Мне всегда хотелось – самой… и буду лететь… лететь…

Голос угасал.

– А сейчас так хочется спать… Ты только не уходи – ведь правда, ты не уйдешь?..

Опустила ресницы.

– Пожалей меня, я не смогу без тебя больше… Не уходи… – уже засыпая. – Я вернусь…

Тяжела земля, она давит на грудь… Не в земле ты будешь лежать, а огонь так жжет… Говорят, там, далеко за морем, есть дорога к звездам, к нашей Звезде… На закате ладья унесет нас в море, на закате волны поднимут нас в небо…

©Васильева Н. Некрасова Н., Черная книга Арды

***

– Слушайте слово Валар!

Белый всадник на белом коне – мчится сквозь ночь серебряная стрела. По сирым землям, разоренным войной, по лесам и горам Белерианда, не зная устали – ибо не эльф и не человек этот всадник. Сам Эонвэ, Глашатай Владыки Арды, несет слово его тем, кто отважно сражался за Свет.

И конь его – звонкие подковы, упряжь украшена золотом, летит по ветру шелковая грива – не конь, но дух, лучший из табунов Оромэ.

– Собирайтесь в дорогу, ибо море поглотит земли, оскверненные злом!

По самым глухим местам, по затерянным поселениям, по лесным хуторам и заимкам несет он весть. Он не уговаривает, ничего не доказывает людям – он лишь Глашатай, голос, произносящий чужие слова, возвещающий чужую волю. Ему нет дела до того, поверят ли ему люди, и это лучше любых доказательств убеждает тех, кто слышит его. Не радостно им бросать свои земли, пусть и не многие остались нетронутыми войной. Но и не впервой людям Трех Племен отправляться в скитания, а коли Вестник Богов говорит, что будет потоп – значит, пора уносить ноги, а не упираться, как дурная коза.

– В Серебристых Гаванях вас ждут корабли!

Корабли? И удивление озаряет лица, хмурые, суровые, темные, с тяжелыми взглядами, острыми, как мечи, равно у мужчин, и у женщин, и даже у детей, успевших в своем малолетстве повидать беду и войну. И те, кто приготовился уже браниться, проклиная судьбу и Врага, от которого в мире все беды – замолкают, внимая Глашатаю.

Корабли… что это означает?

– В награду за верную службу волей Валар будет дарована вам земля!

Земля? Славно, славно – говорят люди и улыбаются, суровые люди с мечами на поясах. Земля – это хорошо. Совсем наша земля, не эльфийская? Не орочья и не гномья? В награду, в подарок – и никому за нее служить не надо?

Хэй, братья, Беоринги, Хадоринги, Халадины, собираемся в путь, да не мешкая!

Слава добрым богам! Слава и благодарность!

Хорошие боги.

Идут по земле караваны, бегут, не страшась людей, звери лесные, шагают люди навстречу новой судьбе – не вассалов уже, но союзников. И пусть одежда бедна, пусть многих пока донимают годы, болезни и раны, но гордо расправлены плечи, сверкают взоры – легко шагать навстречу радости и надежде.

Конечно, на этой новой земле придется им потрудиться. Но, слава Валар! – трудиться придется, не держа под рукою меч. Да и кто тут работы боится? Небось, постараемся, заживем не хуже, чем в эльфийских дворцах!

Так рассуждают они, и спешат – к морю, к западу, вслед за Звездой, где волны качают в ладонях белопарусные корабли, покидая Белерианд в светлой тоске и встречая новые дни в светлой радости праздника…

Слава великим Валар! Слава Единому!

Но радость порой омрачается. Ладно – орочья ватага, или там, хищный зверь наскочит на лагерь в лесу. То – мелочь. Другое хуже…

Люди.

Добровольные рабы Моргота.

И хоть и нечасты подобные встречи, но способны отравить жизнь и омрачить небо на долгие часы.

Они встречаются порой на пути эдайн, идущих к своей цели – красивые люди с застывшими лицами и пустыми глазами, со спутанными волосами и в рваных одеждах. Эдайн хорошо знают, что с ними делать – сперва детей отогнать подальше, а после твердый духом человек подойдет к слуге Врага, и задаст вопросы: кто таков, кому служит, и – готов ли отречься от Моргота. Конечно, чаще на последний вопрос следовало гордое «нет!», заканчивающееся ударом меча, но порой бывало иначе. Порой морготов рыцарь не мог вспомнить ни своего имени, ни – кому он служит, и вот таких-то эдайн часто забирали с собой. Пускай работой отслужат за все пакости своего господина!

Ну, и еще – морготовы рыцари в большинстве своем были изрядно красивы…

***

– Дура! – только и сказал старый Хельмир, староста небольшой рыбачьей деревушки на побережье Форростара, узнав, что его внучка – единственная живая родня – залетела от бродячего менестреля. – И не вздумай мне тут рыдать! – пригрозил он, видя, что глупая девка собралась удариться в слезы. – Не то рот заткну, свяжу и посажу в подвал. Нечего перед соседями позориться.

Девица… хотя, какая она, к Морготу, девица? Закрыла лицо руками и заплакала молча. Вся в матушку – та тоже это умела. Скорбно молчать, и только слезы – кап, кап, кап… сынок, болван, от такого вьюном завивался.

Моргот бы побрал их всех, что ж им было не передохнуть в Белерианде? Хельмир мрачно засопел, припоминая, как по дороге к морю сын нашел свою жену – совсем молоденькую девушку в обтрепанном черном платье морготовых слуг. И чем-то эта бледная немочь его заворожила – забрал с собой в Андор, отца не слушая… и ведь сколько нормальных баб вокруг, после войны-то, выбирай – не хочу. Так нет же, нашел такую, с которой ни работы, ни радости – сидела днями, вышивала, да слезки роняла… неплохо вышивала, надо сказать, но и не так, чтоб прекрасно. И больше ее ни на что не хватало, ни огородом заняться, ни садом, ни морем, ни скотиной – а как разродилась потомством, так и вовсе померла. Сын ее ненадолго пережил – утонул в море, и остался Хельмир один с малолетней внучкой на руках.

Нет, баб-то в деревеньке хватало – и в постели порадоваться, и за ребенком приглядеть. Только все одно девица выросла балованной, и вот он – итог. Кто ж ее теперь в жены возьмет-то? Сказала бы деду на пару месяцев раньше, сумели бы что-нибудь сообразить, так нет – призналась, дурочка, когда пузо на нос полезло.

Я, говорит, своего любимого дождусь. Ага, как же! Дождется она, когда рыба запоет… у этого шлендры, небось, в каждой деревне по такой вот влюбленной.

– Вот что, внучка, – сказал, наконец, старик. – Собирайся – со мной пойдешь. Да плащ накинь – благо нынче ветер холодный.

За двадцать лет поднялись на благословенной земле Андора молодые леса – к одной из таких вот рощ и держали путь старый воин и молодая девица. Светлый березовый лес сверкал, как изумруд, молодой зеленой листвой, звенел птичьей песней – здесь всем хотелось улыбаться, хоть и шли сюда люди обычно не с радостью.

Здесь жила Морэндис – мудрая женщина из рода Беора. В молодости она обучалась у эльфов и слыла искусной целительницей.

Дом ее был, впрочем, не эльфийским, изящным и легким, а приземистой и неказистой человеческой избой, построенной как бы не из глины и хвороста пополам с остатками тележных досок. Таким, какими были и дома в деревне Хельмира – и это в чем-то успокоило старика. Эльфы, они, конечно, мудрые и светлые, но лучше все же по такому деликатному вопросу к человеку понимающему подходить.

Вышла она навстречу – настоящая беоринка, и не скажешь, что пятый десяток идет. Как в сказке говорится: статью крепка, как молодая кобыла, ликом бела, как жирные сливки, волосом черна, как уголья в печи… платье на ней простое, платком подпоясанное, руки сильные… в руках лопата.

– Здравствовать тебе, почтенный, – говорит. – И тебе… хм… девица.

Хельмир хмыкнул тихонько: видать, заметила пузо, а косы-то у девки по-девичьи и заплетены.

– Здравствовать и тебе, госпожа, – хотел поклониться, да она руками замахала, лопату в землю воткнув.

– Не надо тебе, воин, спину гнуть, я, чай, не королева. Заходите оба, квасу холодного выпьем, и расскажете мне, что за дело вас привело.

Дом у целительницы был хоть с виду неказист, но внутри светел и просторен, на лавке – старая шкура, на столе, в кувшине – ароматный квас. И видно было в нем какое-то волшебство – как отхлебнул, так и спокойно на душе стало, и слова, что по пути так и сяк крутил, сами собой полились стройным рассказом. И просьбой: не даст ли госпожа какого зелья, чтоб от позора помогло?

– Что ж, понимаю тебя, почтенный. А внучка твоя что скажет?

Внучка его ничего умного сказать не смогла – любит бродягу, и все тут. А если они оба, злыдни, решат ее неволить и ребеночка травить – жизни себя лишит.

Посмеялась целительница, головой покачала, да рукой махнула.

– Есть на свете всякие зелья – и от позора, и от болезни, и от тоски, и много еще от чего. Одного только нет, не придумано было и впредь не будет – от глупости. Приходили ко мне два дня тому из другой деревни да с занятной историей: какой-то бродяга девицу там соблазнил, а жених той девицы его поленом по голове ударил и насмерть зашиб.

– Врете вы все!

– А ты погляди-ка! – и лег на стол серебряный браслет тонкой работы. – Этим со мной за зелье от позора для той девицы расплатились – покойнику принадлежало.

Заревела дурочка.

– Цыц! – прикрикнула госпожа. – Коли ума нет, так хоть гордость имей! А тебе, почтенный, я вот что скажу: огорчительно мне это, но последнее зелье, что нам нужно, два дня назад ушло, а новое к осени только поспеет, да к тому сроку она сама родит. Пускай у меня пока поживет, заодно и ремеслу моему поучится, а потом я ребенка себе заберу – мне как раз ученик нужен. А внучке твоей хорошего мужа подыщу.

– Храни тебя боги, госпожа! Чем же расплатиться с тобой?

Призадумалась целительница, и сказала:

– Вот что, почтенный. Денег с тебя не возьму – лишних денег сейчас и у князей нету. Поэтому, как домой вернешься, оглядись внимательно, да подумай, чего ты в доме видеть не хочешь. Вот это и принесешь. Да еще копченой рыбки сколько не жалко будет.

С тем и расстались.

Вернулся Хельмир домой озадаченный. Хоть и рад был, что дело его решилось, да смущала цена. Как это – то, чего видеть не хочешь? Разве ж можно госпоже заваль какую подсовывать? Рыбы-то он хоть телегу привести готов был…

И тут попалась ему на глаза занавесь, что сноха вышивала. Запылилась за семнадцать лет, так, что и не разобрать вышивки, но Хельмир и так помнил: по темному полотну светлыми нитками вышиты горы – не Тангородрим, хвала богам, над горами звезды, и прямая дорога, словно бы к ним уходящая.

Были и другие вышивки – драконы, тьфу на них, цветы, узоры какие-то… не нравились они Хельмиру, да только примелькались, привык и менять ничего не стал…

Вот сейчас и поменяет. Вышиванки хоть и старые, да крепкие, и не слиняли почти – не стыдно будет их в дар поднести. А еще остались от снохи ожерелье из серебра да тонкий, узкий кинжальчик – игрушечка, только ребенку с таким и ходить. Тоже отнесет.

Хороший подарок нашел! Теперь не стыдно будет.

***

Тем временем госпожа Морэндис, устроив все еще хлюпающую носом девицу в закутке за занавеской, села к столу, выпила квасу, и крепко задумалась. Верно ли поступила?

О зелье она соврала легко – был запасец, да и девицы нынче стремились эльфийкам подражать и вели себя прилично, за исключением совсем уж глупых. Причина, заставившая ведьму – а была она именно ведьмой, как бы ни называлась – так поступить, лежала в ее даре. Всякая ведьма умеет немножко видеть – потерянное найти, погоду предсказать, большой беды избежать или поймать удачу. Вот этот дар-то и заговорил, когда Морэндис увидела глупую девку.

Словно вихрь осенних листьев, промелькнул водоворот видений – войны, пожары, смерти… величественные храмы и дворцы… картины неведомых дальних земель… и – бездонное ночное небо, полное сияющих звезд. К одной из них – ярчайшей – вел луч, узкий, как клинок, и по этому лучу уходили люди, крылатые люди, ведомые человеком, внутри которого горело солнце.

Немного времени потребовалось, чтобы понять – дело в ребенке.

К госпоже Морэндис на миг пришло сильное искушение все-таки выдать девице самого крепкого зелья, но – ее наставница, светлая госпожа Айвиэль, всегда говорила ей не совершать серьезных дел, не подумав, что из этого выйдет – «вы, люди, слишком мало живете, чтоб тратить время на ошибки и их исправление». А ее почтенная матушка любила повторять нехитрую мудрость: «кто хочет убежать от смерти, тот уставшим умрет, кто хочет убежать от судьбы – бежит ей навстречу». И вспоминала известный пример – короля Тингола.

Ей, ведающей – поступить так же, как глупый, спесивый король? Рубить сплеча, не разобравшись, испугавшись всплеска своего слабого дара? Да и видение это не было зловещим – сердце не сжалось в предчувствии беды, а затрепетало в радости. Женщина не чуяла зла.

Оставить дурочку при себе она решила, рассудив, что лучше присмотрит за тем, кто у нее родится, чем рыбаки в малой деревеньке. Да и… казалось ей, что у ребенка будет талант к ее ремеслу…

Но все же надо будет написать матери и наставнице, поселившимся в разных местах: одна в городе, в двух днях пути, а другая – почти в центре острова, у огромной горы, названной Менельтармой.

Может быть, они приедут к осени и вместе обсудят и необычное видение, и его причину.

========== Часть 2 ==========

– Хм… – высокая черноволосая нолдэ рассматривала рисунки, сделанные ее ученицей. – Это Менельтарма.

– Точно?

– Разумеется. Я видела ее со всех сторон, – сказала эльфийка. – Кстати, надо бы и тебе там побывать. Это очень… необычное место.

– Обязательно, – пообещала Морэндис. – Вместе съездим, когда ученик подрастет…

– Ученица.

– Вы думаете?

– Я чувствую. Родится девочка, – Айвиэль бросила взгляд в окно – там подопечная Морэндис, сидя на лавочке, перебирала травы. – Только… я чувствую нечто…

– Порча? – с тревогой спросила ведьма. И пояснила: – Мать этой женщины была из Черных.

– Вот как, – эльфийка поджала губы. – Дай угадаю, красивая девушка, потерявшая память, и юный влюбленный?

– Хм. Это так предсказуемо?

– Не первый случай, а ведь я предупреждала, – нолдэ пожала плечами. – Такие… э-э-э… опыты… они и в Валиноре, под присмотром Валар, плохо кончились. Порча – не грязь, от которой можно легко отмыться. А второго Феанаро для мира будет слишком много.

– А что король?

– Элероссэ слишком верит в милость Эру и Валар. Конечно, у него есть для этого основания – он с детства был окружен чудесами, начиная от истории семьи, и заканчивая тем, что два бесноватых принца вернулись в разум, встретив их с братом. Он считает, что если попросить Эру о милости, она будет… к нему – может быть. Но на других-то особое благоволение не распространяется!

– Немногие это понимают.

– Люди… впрочем, это и нам свойственно. Считать, что все обойдется, а потом удивляться, что не обошлось. Первую жену Финвэ не одобряли, но молчали из уважения к королю, и полагая, что у Валар все под контролем. Как оказалось, не все. Ты удивлена?

– Конечно… и почему вы, наставница, не говорили мне об этом раньше? – ведьме и впрямь было интересно.

– Не в моих привычках выставлять свое личное мнение на всеобщее обозрение. Да и потом… вы, люди, слишком податливы для тех, кому верите. Когда я взялась учить тебя, я решила передать тебе знания, а не вложить в твою душу свои мысли. Теперь же, хоть ты и уважаешь меня, но тебе уже не грозит стать моим отражением.

– Благодарю, – Морэндис склонила голову, принимая своеобразное выражение заботы от древней нолдэ.

Эльфийка улыбнулась ей.

– И все же, как ты смогла нарисовать Менельтарму, ни разу ее не видев?

– Я… увидела во сне.

– Не хочешь говорить?

Женщина пожала плечами – традиции ее семьи запрещали раскрывать секреты предвиденья. Наставница понимающе кивнула, признавая право на тайны.

– Возможно, это был отголосок осанвэ. Она воистину прекрасна, и я часто любуюсь ею. Мечтаю когда-нибудь подняться на вершину, но там такие склоны… а король часто лазает там совершенно без страха.

– Это кровь Беорингов. Берен с детства был мастер в том, чтоб пролезть там, где другие сворачивали шеи.

– Это правда – я видела его в Нарготронде.

Две женщины помолчали, глядя в окно. Нолдэ размышляла о том, что все же не зря выбрала жизнь среди людей, а не возвращение в Валинор – пусть там, среди своих, жить было бы приятнее и проще, но здесь, среди этого народа – столько всего интересного…

Тайны всегда манили ее. Тайны, таящиеся в темноте. Страшные тайны. А дом эльдар был слишком прозрачен и светел… и даже история с темными эльдар на ее взгляд на страшную тайну не тянула – так, небольшой секрет, о котором не принято вспоминать…

Была ли это порча Моргота? Айвиэль сомневалась. Она была среди тех, кто слушал Темного Валу, и видела разницу между тем хрупким кружевом мечтаний, изящно унизанным каплями боли, которое ткали слова Ах-энн – и тем пятном, которое жило в ее душе. Стремлением к страху. Желанием войти во мрак.

Во Тьме Мелькора сияли звезды – во тьме ее души таились клыки и когти хищников. Потому она и не приняла сторону Темного, хотя когда-то всерьез раздумывала над этим. Какой смысл менять то, что есть, на то, к чему не испытываешь склонности? Вдохновенный мечтатель не дал бы ей того, к чему она стремилась.

Она отыскала это сама.

Мрак, таящийся в душах людей… их обычаи… их склонности… их тайны. На первый взгляд они казались простым народом, но лишь на первый взгляд – так зеленая лужайка оказывается глубокой трясиной. Так невзрачное маленькое растение имеет корень почти в человеческий рост.

И когда она осознала это, ей почти неодолимо захотелось откопать этот корень. Погрузиться в эту трясину. Она по крупице ловила тайны людей, с удивлением понимая порой: ей лишь позволяют увидеть. Приоткрывают, словно занавесь на окне.

Среди людей она нашла смысл и применение мраку в своей душе. И это было, как ни странно, целительство… но не такое, которому обучали Ирмо и Эстэ. Тела эльдар в сравнении с телами людей были словно мраморная статуя в сравнении с деревом. Дерево может расти искривленным, может страдать от гнили и вредителей. Гангрена, опухоли, гнойники… паразиты…

О, благородное и чистое целительство эльдар! И тяжелая, грязная работа хирурга…

А уж тех, на ком можно было отрабатывать навыки, среди людей всегда хватало.

Учеников среди эдайн Айвиэль стала брать одновременно с собственной учебой у человеческих лекарей. Многие сородичи сочувствовали ей и выражали восхищение ее твердостью духа – она соглашалась и улыбалась, никого не пуская в свои потаённые мысли.

А мысли ее были о том, что ей все это – нравилось.

Делать больное здоровым? Просто менять? Резать живую плоть? Разве это важно, когда ее благодарят за спасение?

В последние годы она трудилась над книгой о своем мастерстве, с головой погрузившись в работу – множество накопленных знаний и навыков требовало осмысления и перевода в человеческие слова. Как устроены тела людей, как они изменяются под воздействием болезней, ран, ядов, возраста… и письмо от одной из ее учениц стало неожиданностью, напомнившей об одной из целей ее учебы.

Докопаться до корня истории людей.

– И все же, – нарушила тишину Морэндис. – Почему мне казалось, что будет мальчик?

Во дворе тихо вскрикнули, и испуганный голос позвал:

– Тетушка… кажется, началось…

– Какой тихий вечер, – прошептала нолдэ.

Вечер и впрямь был тихим, в отличие от сумасшедшего дня. Подопечная Морэндис наконец родила – здоровую, крепкую девочку, и теперь обе спали, а эльфийка со своей ученицей вышли во двор.

– Едет кто-то, – внезапно сказала Айвиэль после долгих минут тишины.

– Не вовремя…

– Кто бы это ни был, он не спешит. И конь у него не устал. Может, не по делу…

Две женщины молчали, вслушиваясь в приближающиеся стук копыт и шорох, пока на ведущей из леса тропе не показался всадник – точнее, всадница.

– О, ну, конечно же, – нолдэ улыбнулась, бросив взгляд на радостную ученицу, поспешившую навстречу матери. – Здравствовать тебе, госпожа Дайгрет!

========== Часть 3 ==========

Рослая и крепкая старуха, с седыми косами, выцветшими желтоватыми глазами и длинными ногтями, похожими на когти – госпожа Дайгрет. Двигалась она ловко, как молодая – старческая немощь еще не скоро придет к ней, и разум ее остер и ясен. При ней всегда был короткий кривой кинжал-запояска, какой удобно прятать под полой рыжей от времени кожаной куртки. Ходила она в лесу босиком, а в городе – в огромных башмаках-лодках, сейчас поставленных у порога. Говорила грубовато и порой непонятно, выражаясь загадками и вмешивая в речь словечки из языков наугрим, орков и вастаков.

Глаза ее были раскосыми: на другом лице сказали бы – по эльфийски, но их цвет, пусть и вылинявший, а еще оттенок кожи и крупные, острые зубы ясно давали понять, чья кровь тут примешалась. Но пусть госпожа Дайгрет ничуть не стыдилась полуорочьего происхождения, она была рада, что Морэндис пошла не в ее собственного папашу, которого она когда-то собственноручно прирезала любимым кинжалом. А кто был отцом дочери – она не призналась. Сказала лишь, что выбирала того, который будет покрасивее да поздоровее.

Приехала она не просто так – оказалось, что пока Морэндис в лесу занималась беременной дурочкой, мать успела навестить королевский город, получивший название «Арменелос». И привезла оттуда интересные новости – кое о чем не слыхала и Айвиэль, занятая своим трактатом.

– На Священной горе строят храм, – объявила Дайгрет, усевшись у очага и вытянув к жарким углям ноги.

Эльфийка ахнула.

– На Менельтарме?

– Да не на вершине! – старуха махнула рукой. – У подножия. Как это по-нашему звучит: на горе, на речке, на море… гора по-нашему, это не только вершина – это и склоны и пара миль от нее. Наш государь хотел, правда, на самом верху святилище организовать, но после пары десятков сорвавшихся понял, что придется ему в таком разе своими королевскими ручками поработать. А место там…

– Ровная площадка о пяти углах, чуть заглубленная, будто чаша, полная божественной тишины, – Айвиэль задумчиво повторила слова короля. – И даже, когда небо сокрыто тучами, кажется, что она озарена солнцем. Стоя на ней, можно увидеть весь остров до всех его оконечностей… хотя это мне непонятно – пусть глаза Элероссэ остры, но не настолько высока Менельтарма и Эленна не так мала.

– Остров! – Дайгрет хохотнула, – А свет Амана и мглу на востоке, в Эндорэ, не хочешь? Говорит, что видит, и все в восторге, и сам он больше всех. Так, чего доброго, до бесед с Всеотцом дойдет дело.

– Ох, матушка, на что ты намекаешь?

– Нет, не на то, о чем ты подумала, дочь. Люди, охваченные восторгом и молитвенным вдохновением, порой видят и слышат нечто, недоступное прочим, и это не значит, что рассудок их слаб. Особенно, если люди эти обладают особыми силами, дарованными кровью и благословением Всеотца, – Дайгрет священным жестом коснулась лба, губ и груди. – Что ты хочешь сказать, светлая госпожа? – спросила она, поймав взгляд эльфийки.

– Хочу спросить о твоей крови, – Айвиэль отвела глаза. – О твоем прошлом и о вере в Единого. Прости, если мой вопрос неприятен, и если не хочешь, не отвечай.

– Отчего ж неприятен? – старуха усмехнулась. – В моей крови нет моей вины. Быть потомком орка лучше, чем быть потомком предателя, вот что я скажу. Изначальная порча не ставится в вину таким, как мы, напротив – когда полуорки совершают преступления, это никого не удивляет, а когда мы становимся достойными и благородными людьми, нас уважают больше, ибо нам гораздо труднее не идти в поводу темных страстей.

– Я мало знаю об этом.

– Так это дело такое, о каком, прости, с эльфийской девой запросто не поговоришь – стыд мешает. Не знаю я среди нашего народа женщин, что добровольно и с радостью, а не от нужды, рожали бы от орков. Моя собственная мать была продана на север плоскомордыми вастаками, была в услужении в Ангамандо, видела Черного и его сына, после пыталась бежать и попала к оркам. Она была сильна и красива, так, что один из вождей взял ее в жены, а будучи в тягости, особенно не побегаешь, да еще по горам. Сыновья ее, мои старшие братья – гибли в войне, дочери тоже не зажились на свете – с малых лет они были отправлены в Ангамандо, стали ученицами Черного и были убиты эльфами. Меня, младшую, она сумела отстоять от отца и воспитать в гордости Народа Беора, а не в вечной вине непонятно за что, свойственной слугам Моргота. С нами Отец наш, благой и милосердный! – Дайгрет подняла палец. – А после смерти матери я сбежала, чтобы не пропасть, как сестры, в ином разе-то выбор у меня был небогат: либо среди орков, либо среди морготовых слуг. Но я беоринка, а не вастакская шелупонь, так-то! И верность моя принадлежит Королю Элероссэ, а не этому подвальному сидельцу!

– Ты сильна духом, госпожа Дайгрет, – отметила Айвиэль. – Позволишь ли ты рассказать о тебе моим друзьям – эльдар с Эрессеа? Многие из них настороженно относятся к таким, как ты, пришедшим из-под Тени Севера.

– Ай, светлая госпожа, если хочешь – рассказывай, тайны в том нет. Впрочем, как по мне, и толка особого нет – скоро уж перемрут те, кто помнит Белерианд, и неважно станет, вышли они из-под Тени Севера, либо из-под сени эльфийских древ.

– Ты ошибаешься, матушка, – заметила Морэндис. – Те, кто приплыл сюда два десятка лет назад, не постарели ни на день, а старики окрепли и старость им не в тягость. И говорили эльдар, вестники Валар, что срок жизни людей увеличится…

– Так ведь не на тысячи лет! Век-другой, пусть даже пять веков – что это в сравненьи с бессмертием?

– Это знание и мудрость.

– Что ж, мудрости мне не жалко, – старуха отхлебнула квасу. – Я о другом. Скоро вести о Храме Отца разнесутся по всему острову. Люди потянутся в Арменелос, поглядеть, а потом и у себя захотят такое устроить – не великий Храм, так хоть малое святилище. Надо бы нам похлопотать, а, дочь? – Дайгрет подмигнула. – Будем зваться не просто какими-то лекарками и повитухами, а Служительницами Единого!

Морэндис встретилась с матерью взглядом.

Нет, то было не осанвэ – скорее глубинная связь матери и ребенка. Она знала, о чем думает мать – и мать знала ее мысли.

Когда-то такие, как Морэндис, нашли свое место в Народе Беора, получили уважение, искусно удерживаясь у края власти князей. Лечили людей, учили детей, давали советы, стремясь лишь к тому, чтоб власть их оставалась неявной. Таили свои таланты – лучше закрыть роток на замок, да плотно задвинуть ставни, да подлить мужу макового отвара, чтоб не углядел лишнего, чем оказаться обвиненной в колдовстве, порче и связи с Морготом. Свои вытащат, конечно, но слово – не грязь, прилипнет – запросто не отмоешь.

А Храм… дело новое, интересное. Тут можно без опаски и долгих уговоров зазывать к себе способных учениц, да не платить за них выкупа родне – можно еще устроить так, что сами поднесут дар Единому и детям – Служителям Его… корыстные мысли, да кто же не любит сладко есть и мягко спать? К тому же, работы своей они не бросят, просто полегче станет ее выполнять да тайному ремеслу учиться.

Шорох занавеси вырвал Морэндис из размышлений. Мать ее грузно развернулась на лавке и обратилась к показавшейся на пороге женщине:

– Здравствуй, красавица! А что это ты встала, едва родивши?

– Пить захотела, простите, почтенные. Да и не так уж тяжело мне, уже и кровь не идет. Можно спросить? – молодая женщина вошла в комнату, осторожно ступая.

– О чем?

– О… о Черном, – она медленно опустилась на лавку, взяла кувшин с квасом, протянутый Морэндис. – Вот говорите вы «Моргот», но по эльфийски это просто «черный враг», я этот язык немного знаю. Неужто его так и звали? Даже когда он еще в Небесном Доме Отца жил?

– Хо! Хороший вопрос! Ежу понятно, звали его иначе, сперва Алкар-Светоносный, после, когда боги в мир пришли, взял он себе имя с претензией: Мелькор, В-Мощи-Стоящий, либо, как его слуги мнили – «Возлюбивший Мир»…

Звук уроненного кувшина женщины почти не услышали – за стеной зашлась истошным криком новорожденная девочка.

========== Часть 4 ==========

Хоть теперь эдайн больше плавали на лодках вокруг острова, чем ездили на конях или ходили пешком, а в языке упрямо сохранялось прежнее обращение.

– Уходите, значит? – старый Хельмир стоял у мостков, глядя, как три женщины готовят лодку.

– Уходим, – Морэндис с улыбкой глянула на мужчину, – не на долго, почтенный. Коли поймаем ветер, за неделю вернемся.

– А внучка моя, стало быть, на хозяйстве осталась? Что людям сказать, можно ли к ней ходить али до смерти залечит?

– С чем попроще – можно, зелья из трав она варить научилась. А вот ежели перелом или тяжелая рана – может и не справиться. Так что вы уж поберегите себя.

– Побережемся, – хмыкнул старик. – А верно ли я слыхал, что в королевском городе будут храм Единого возводить?

– Верно, – отозвалась Дайгрет. – Вот за тем и идем, чтоб насчет малого святилища для нашей деревеньки похлопотать.

– Это дело хорошее, – деревенский староста улыбнулся, – Ну, доброго пути вам, почтенные, и тебе, светлая госпожа, – он поклонился эльфийке, сидящей на свернутом запасном парусе. – Давайте-ка я вам лодку подтолкну.

– Спасибо, почтенный! Храни вас боги, пока мы в пути!

Легкая лодка закачалась на волнах, ветер хлопнул парусом и повлек суденышко прочь от малой пристани, от скалистых берегов северного края – к гавани у Арменелос. Рыбаки, промышлявшие утром, махали им руками – в добрый путь!