Текст книги "ОПГ «Деревня» 2 (СИ)"

Автор книги: Alchy

Alchy
ОПГ «Деревня» 2

Глава 1

Как-то ехал я, перед Рождеством… 24 декабря 1796 г.

Ранним утром, часы на церкви не показывали ещё и четырех утра – из Троице-Саткинского завода выехал обоз из трех саней. Спереди и сзади в санях ехали беспечные казаки, ожидая от поездки к уже знакомым деревенским – только хорошее. Ехали к своим недавно поверстаным братьям казакам! Да ещё и на праздник, любый каждой православной душе.

А вот в санях, держащихся посередине сидела троица, настроения рядовых казаков не разделяющая. Николай Корепанов, управляющий заводом (как он сам подозревал – уже бывший управляющий), пономарь из мирян Савва и сотник Пантелей.

Корепанов получил письмо от Ивана Лугинина, что завод продается, деньги на расчет пусть изыскивает сам, а дела следует сдать новым владельцам завода. Выяснив, что одним из новых владельцев оказался староста деревни, которую он хотел приписать к заводу – Николай пал духом. Дело свое он знал хорошо, начинал с самых низов. Одиннадцать лет назад за усердие и тароватость получил вольную из рук самого Лариона Лугинина (ныне покойного), деда нынешних наследничков.

А потом беды пошли одна за другой – трагическая смерть Лариона в 1785 в своем доме в Златоусте от рук грабителей. И сразу вслед за этим стали приходить в упадок дела. Внуки Лариона, по малолетству – заводами управлять не могли, им назначили опекунов: Гусятникова, мужа их тетки и Кречетникова, генерал-губернатора Калужского и Тульского наместничества. Кречетников в дела не вникал, довольствуясь отчислениями. А вот Гусятников, которого за глаза стали звать Крысятниковым – пользовался безалаберностью наследничков по полной. Запустил свои загребущие лапы в казну заводов Златоуста, Сатки, Миасса, Кусы и Арти, выгребая всё подчистую.

В 1793 старший из внуков Иван – вступил в наследство и сделался опекуном двух несовершеннолетних братьев и сестры. Корепанов было обрел надежду, что Крысятникова отодвинули от корыта и Лугинин, как внук своего деда, с деловой хваткой – наведет порядок. Производство требовало реставрации, народ во время управления Крысятникова – уменьшился. Тот, без зазрения совести – переводил из уральских заводов приписных сотнями на свои заводы, но налоги за них продолжали платить из прибыли Лугининских заводов.

Тогда же на Урал приехал средний брат из трех наследничков – Ларион. Названный так в честь деда, он, казалось – перенял от него и деловую хватку и интерес к делам. Сразу же объехал все заводы, неоднократно приезжал в Сатку. Перевел крестьян из купленных в Центральной России имений на уральские предприятия. Затеял ремонт заводов, сплавляся на полубарке с железом от Златоуста до Новой Пристани, всячески вникал в управление.

«Сподобил Господь!» – крестился с облегчением Корепанов. А от старшего, Ивана, служившего в столичной гвардии – только вексели к оплате приходили, за карточные долги. Ларион вексели отсылал обратно и грозился лично приехать в столицу. Начистить рыло старшему брату. А в 1794 году – расшибся насмерть, объезжая дикую лошадь. Злой рок висел над семейством Лугининых! Корепанов, знающий о некоторых сомнительных делишках старого Лариона – считал это карой божьей.

После смерти Лариона всё окончательно покатилось под откос. Иван не только не хотел вникать в нужды производства, но и безжалостно требовал ещё и ещё денег. Доходило до того, что люди в Златоустовском заводе голодали. Приходилось делиться с ними продовольствием, посылая помощь из Саткинского и Миасского завода. Заводское население прозябало в бедности, еле сводя концы с концами, кормясь со скудных участков.

В этом году, с лета – стали приходить тревожные вести. Иван – продувшись в пух и прах, наделав долгов – попытался выправить свое положение продажей заводов. Заводы Лугининские, хоть пришедшие в упадок в следствие пренебрежения владельцем – представляли их себя лакомый кусок. На который коршунами слетелись желающие. От бывшего управителя Златоустовского завода купца Ахматова, отставного майора Хрущева – до немца Кнауфа, гольштейнской кильки. Так уроженца города Киль герцогства Гольштейнского прозвали московские купцы, из веку недолюбливавшие немцев. И было за что…

Перед продажей завода Лугинин вознамерился в последние месяцы владения выжать их них всё, что возможно. Возложив сие на Корепанова, которому деваться было попросту некуда. Теплилась надежда, что новые владельцы оставят его управляющим, но это всё зависело от того, кто приобретет заводы. Если Ахматов, с которым Николай неоднократно имел деловые сношения, когда тот пребывал управляющим Златоустовского завода – то надежды были обоснованны. Коли отставной майор Хрущев – вилами по воде писано. В случае продажи завода Кнауфу – можно было сразу паковать нехитрый скарб, за годы работы Корепанов ни денег не накопил, ни хозяйством не обзавелся. И ещё Лугинин, не обращая внимания на слезные прошения Николая, с просьбой составить ему рекомендательное письмо для дальнейшего трудоустройства – лишь требовал денег.

Завернувшись в длинный, санный тулуп, как в кокон, запахнув полы – Корепанов с тоской вспоминал, как он познакомился с нынешним владельцем. Как он принял его за недалекого деревенского старосту и оскорблял в присутствии поверенного в делах купца Губинина и не ждал от предстоящего Рождества ничего хорошего. Битым бы с этого праздника не уехать – и то хорошо.

Невесел был и сотник Пантелей. Присланное письмо от атамана повелевало ему отныне быть в ведение нового сотника – Сергея. Столь быстрая карьера Сергея подразумевала покровительство и протекцию в верхах. А само письмо оставило в недоумение, коли сотником отныне Сергей, куда ему? В отставку? Десятником? Сам Сергей, его ухватистость и решительность Пантелею понравились. Перед ним, как перед сотником – держался без подобострастия, но с уважением. И вел себя как верный боевой товарищ, разумеющий службу и субординацию.

Думать о том, что Сергей подсидел его – было неприятно и сотник гнал от себя эти мысли. Но, битый жизнью и наученный опытом – ничего не исключал. На душе было неспокойно. Один из купцов, прознав, что они едут в деревню – всучил купцу заказанный деревенскими и привезенным ему намедни кофе в зернах, четыре пуда. С наказом привезти от них оплату. Сотник, и сам любивший кофе, однако пивший нечасто – приобрел у купца мельницу ручную, решив, что будет рождественский подарок новому сотнику. «Будь что будет» – решил Пантелей.

А пономарь Савва просто и незатейливо наслаждался тем, что вырвался из завода, хоть на Рождество. Казалось бы – живи и радуйся, батюшка приблизил к себе, и хоть не осыпал милостью, но всячески содействовал в продвижении в церковной иерархии и намекал, что то ли ещё будет. Только вот причиной этой приязни батюшки была симпатия его старшей дочери к несчастному сироте Савве. Поповна, засидевшаяся в девках – была страшна как первородный грех. С рябым после оспы лицом, на котором словно черти горох колотили. С крупными лошадиными и пожелтевшими зубами, траченными черной гнилью. От дорогого китайского чая и сахара, не переводившихся в поповском доме. Вдобавок, поповна хоть и была ростом с пономаря, но при этом в три раза шире.

Так что когда она зажимала несчастного Савву на конюшне – у него не было шансов. Бился аки птичка божия из клетки, но всё было тщетно. С обреченностью понимал Савва, что добром это не кончится, оженят его, как пить дать. И согласия не спросят. Подумывал уже в монастырь убежать даже. Но хитрый поп, предвидя такое развитие событий – не спускал глаз с Саввы и всем дворовым людям то же самое наказал. А Савва готов был не только в монахи постричься, а и в далекие земли податься, к язычникам, кои погрязли во грехе. Слова божьего не ведают и пропитание для живота своего добывают тем, что умерщвляют своих соплеменников, тем и питаются. Такие истории он слышал от инженеров, с которым часто общался, те ему даже книги читать давали, страсть как завлекательные, не то что церковная литература. Даже такие страсти пугали меньше, чем предстоящая свадьба с поповной.

Напутствуя Савву, поп лиловел глазом (как говорили злые языки – подбитым Пантелеем, за поносные речи в адрес недавно поверстанных казаков и их деревни) и стращал: «Немцы те закона божьего не ведают и хоть выдают себя за православных, но к церкви пренебрежение имеют. Ни на службы не ходят, кады приезжают, ни на исповедь, ни к причастию». – Страдальчески приложил ладонь к глазу: «Однако обличать их негоже, бо хитрые люди и заступников имеют, исподволь, отрок, вызнай о них. К исповеди призывай, авось да найдутся среди этих заблудших душ ревностные прихожане. Пусть поведают, что за люди, чем живут и почто церковью пренебрегают. Едь с миром и богом, сын мой! А я казакам накажу, чтоб присмотрели за тобой. Дабы не умыкнули тебя башкиры, ни козни тебе никто не строил!» «Обложили, не вырваться!» – понял Савва и приложился к руке батюшки…

А в деревне тоже готовились к предстоящему празднику, раз уж попали сюда – надо вести себя соответственно, не выделяясь. А праздникам наши всегда рады. Ещё и новый год отметят! А вот в семье Егора с Ксюхой – были нелады и контры, причиной разлада стал подросший и начавший матереть Гугл. Мышей ловивший исправно, в меру проказничавший, но главное – любимый хозяевами. Нет, Гугл ничего не натворил, это Анисим, недавно заходил в гости, кивнув на кота – заметил: «Гугла то вашего привить надо, от чумки. И как можно скорей, здоровый лось вымахал. А то мрут по деревне кошки не привитые. Справные хозяева то давно мне своих приносили, там дело секундное, подержать только, чтоб не вырывался. А так – дело ваше, другого потом возьмёте, этот то подохнет».

Брать другого категорически не хотели оба, Гугл то уже членом семьи стал. Решили однозначно – нести к Анисиму и прививать. А вот кто понесет, тут и случился конфликт. Никто не хотел быть мучителем кота, хоть и из благих побуждений. Гугл то умница, запомнит, кто его на экзекуцию носил. Поэтому дулись с утра друг на друга, как мышь на крупу. Никто не хотел уступать.

– Я же беременная так-то, имей совесть! – Ксюша зашла с козырей.

– В каком месте то? Там не видно ничего! Двух месяцев нет! Ксюша, мне работать надо, у меня и так всё из рук валится, ещё ты тут выкаблучиваешься!

Судьба Гугла висела на волоске и грозила оборваться в любой момент, ну, когда заразится. Спасла котика и отношения Маня, зайдя в гости. «А вы не оборзели ли, любимые родственники?» – Справедливо возмутилась она в ответ на просьбу отнести кота к Анисиму: «Гугл лапочка, конечно, но это ведь ваш кот, вы его и несите!»

Ксюша коварно попыталась склонить Маню на свою сторону беременностью и даже дала потрогать живот, как там малыш пинается. Маня деловито общупала то, что Ксюха выдавала за живот и даже ухо прислонила, послушать: «Придуряешься ты тетка! Никто там не пинается! У тебя там эмбрион только-только плодом стал! Он на человека то ещё не похож совсем. Нас учили!»

Ксюха чуть не пустила слезу. Пообещала, что как только родит – сразу доверит Мане водиться с младшей двоюродной сестренкой. Или даже с братом! А ей сейчас – ну ни как нельзя волноваться, чего дядька её, Манин, скотина бесчувственная – совсем не понимает! У Мани сработала женская солидарность и они уже вдвоем насели на Егора. Пришлось ему пообещать Мане всё, что она попросит. «Всё-всё что попрошу?!» – недоверчиво спросила она с такой интонацией, что Егор стал подозревать. Что он только что в чем-то просчитался, только вот в чем? Однако пообещал, что да – всё-всё и в любое время.

Маня деловито собралась, упрятала за пазуху размякшего и мурлычащего кота и убежала. Ну и как-то так вышло, что супруги спонтанно помирились, едва успели до возвращения Мани. «Вы чо такие довольные?» – Заподозрила вернувшаяся с привитым котом Маня: «Бухаете что-ли с утра? Ты же беременная!» Ксюша успокоила её, что нет, не пьют, помирились просто. «Паанятно», – протянула та: «вы бы этого вначале родили, потом других делали! Забирайте свое животное. Он там и меня и деда исцарапал!»

Гугл между тем – вцепился в Маню всеми четырьмя лапами и возвращаться к хозяевам не хотел. Та его еле отодрала от кофты. Очутившись на полу, кот принялся яростно мяргать и обличать предателей, безошибочно определив виновников своего сегодняшнего унижения. На все кис-кис со стороны любящих хозяев отвечал таким мявом, что становилось понятно – интеллект Гугла они недооценили. Попытку задобрить его куском рыбы – принял, но сделав одолжение. И в процессе поедания – напоминал, что все они экстремисты! Один он в белой шубке стоит красивый!

А в центре, прямо в медицинском комплексе – чуть не разодрались обычно дружные Борис с Расулом. Митеньку не поделили! Нет, тут слава богу – без всякого экстремизма обошлось. Исключительно из-за дела. Расул, днем уматывающийся в гараже – вечерами корпел над проектом переделки Саткинского завода (решили не распыляться и все силы бросить вначале на его строительство, с нуля, убрав то, что давно следовало снести), хотя бы по технологии девятнадцатого века, что было осуществимо. Трудозатратно, но зато в случае реализации – сулило выгоду, то что сейчас существовало под видом металлургии – было курам на смех.

Такая же ситуация была и у Бори, только у него болела голова о обустройстве кирпичного завода, производства огнеупоров из магнезита и ещё, одна из первейших задач – углевыжигательные печи. Причем не такие, как они сляпали возле гаража, тяп-ляп – лишь бы уголь был. А хотя бы с дожигом продуктов пиролиза. Егор, правда, громко требовал эти самые продукты пиролиза для себя, но предоставить схему печи – как эти продукты получить – не мог. А на нет и суда нет.

Гениальная мысль привлечь к этой работе Митеньку – возникла может и не одновременно у обоих, но вот пришли они к нему, хоть и разными путями – вместе. И сходу стали звать его каждый к себе, на сегодняшний праздник. Митя стоял как буриданов осел, к обоим он испытывал пиетет, ещё совсем недавно он так стремился попасть хоть в гараж, хоть на пилораму, где всё было безумно интересно. Но его не пускали. Потом он стал заниматься с детьми, что отнимало очень много времени и сил, и вот, на тебе – его зовут в гости! Эти самые инженеры из будущего!

– Друзья! Давайте не будем ссориться! – Предложил Митенька. – Давайте встретим Рождество все вместе!

Посопев и посверлив друг друга глазами – мужики сдались и признали резонность Митиного предложения. Дело то одно делают! И Председатель говорил, чтоб не собачились! И успокоившись, стали договариваться, как и в каком формате будут встречать рождество все вместе. Расул звал к себе, Боря упирался, что у него и дом побольше и у зятя он самого лучшего самогона возьмет. Кое как определились и с повышенных тонов разговор перешел на согласование деталей. И тут пришла Ксения.

Недовольно зыркнула на мужиков и бесцеремонно увлекла под локоть Митеньку подальше от них. И голосом Лисы Патрикеевны стала охмурять: «Дмитрий! Имею честь с моим супругом Егором, пригласить вас с супругой Ольгой отпраздновать Рождество вместе с нами, в дружеском кругу!» Митенька про Егора много чего слышал, а к химии – испытывал благоговение, справедливо считая, что за этой наукой будущее. Только Егор к нему относился крайне неприветливо, в ответ на вопросы – что-то бурчал и норовил оборвать разговор.

– Это же прекрасно! – Воскликнул он. – Меня только что звали отметить Рождество Расул с Борисом и чуть не поругались! Но я предложил встретить этот праздник всем вместе, почему бы и вам к нам не присоединиться? Уверен, ни Борис, не Расул возражать не станут!

Те, стоявшие неподалеку и с напряжением прислушивающиеся к тому, к чему Ксюха склоняет их гостя – с радостью закивали: «Нет-нет, не возражаем!»

Ксюша опять схватила Митеньку за локоть и увлекла за пределы видимости и слышимости – в сейчас пустующий учебный класс: «Митенька», – вкрадчиво начала она: «ты Маню знаешь!?» Тот поежился непроизвольно, её он знал. Очень хорошо. Маня свою легкую руку в инъекциях, до того как она стала легкой – набивала на его многострадальных ягодицах. Поэтому с обреченностью в глазах кивнул. «Так вот Маня – наша с Егором любимая племянница и она очень расстроится, если ты не придешь к нам в гости!»

Митенька в панике вырвался и извиняясь – прокричал на ходу: «Мне надо срочно к Михаилу Павловичу!»

Глава 2

24 декабря 1796 г.

В Айлинско-Мордовском поселении был аншлаг – в казармах сторожевого поста пономарь Савва окормлял паству в канун Рождества. А Корепанов с Пантелеем в это время сидели у Ефима Мехоношина, в гостевой избе почтовой станции. Ждали, пока пономарь закончит и ехать дальше, в деревню. Зашел десятник казаков Вахромей, брат Ефим ему сунул несколько пакетов с корреспонденцией: «Губину отвези, отродясь столько почты не было».

Десятник подсел к заводским: «Чо вы как на похоронах сидите? Праздник же!» Корепанов только тоскливо вздохнул и уткнулся в кружку с чаем. Пантелей, невесело: «Чому радоваться, есаул, я ить теперь и не сотник, так – не пойми кто…» Вахромей приблизил лицо к Пантелею: «Серёга то тебя дюже уважает, сотник. Сам посуди, у тебя сабля булатная есть?» Пантелей рассыпался дробным смешком: «Насмешил, Вахромей, булатная сабля!» – и тут же мечтательно прищурился: «А ведь была у меня такая! Давно, ты ишшо пешком под стол ходил. Под Троицком набег киргизов отбивали, снял с бия саблю. Булатную!» Тут же, погрустнев: «Не по чину оказалась, атаману подарил…»

«А у меня две таких сабли в санях лежат! Серёгины умельцы спроворили, нам отдали – ножны к ним выделать!» – Не удержавшись, похвалился Вахромей, желая приободрить приунывшего сотника: «Одну саблю мне в подарок, а вторую, сказывали – тебе, Пантелей! Только это, как они говорят – сприз, я тебе ничо не говорил! На Рождество отдарятся!»

– А ить пиздишь ты, есаул!? – Вскинулся сотник.

– Пошли на двор! – Загорячился тот. – Покажу! И ты Николай, айда с нами, посмотришь. Такой булат, сказывали – на Саткинском заводе выделывать станут, со следующей осени! Завод по новой отстроят и начнут.

Из саней Вахромей вытащил две шашки, которые тут же пошли по рукам. «Дюже лепо!» – Восхитился Пантелей: «Строй иной, сама короче, изгиб меньше, а ведь булат! Нутка, посмотри Николай, хорош булат?» Корепанов взял в руки непривычного вида саблю и затаив дыхание – вгляделся в узорчатый рисунок клинка. Сомнений не было, это был он, булат! Всплыли слова есаула, которые он поначалу пропустил мимо ушей, о постройке нового завода на месте старого и о выделки там булата: «Повинюсь! Пусть хоть мастером оставят! Чай, всю жизнь при заводе, авось пригожусь!»

– Шашкой они сию саблю прозвали, – между тем продолжал просвещать есаул, – Ухватиста, рубить и колоть годно. И ножны особые, по их указке делали: дерево кожей обтянуто. А что без каменьев и узоречья, так Серёга сказал: «Боевым казакам и оружие для воев, не на парадах красоваться!»

Выезжая из Айлино-Мордовского, и управляющий, и сотник – с удивлением воззрились на отправившихся вместе с ними крестьян, по праздничному разодетыми. Заметив их недоумение, Вахромей пояснил: «Так все дети поселковые там учатся с осени, сегодня спектаклю ставить будут, вот и позвали родителей. И на Рождество, и на детей полюбоваться!» «Как Ларион Иванович, покойничек, тот тоже радел о работниках, и гошпиталь в Златоусте для работных обустроил, и школу трехклассную для детей» – повеселел Николай, твердо уверившись, что надо каяться, чтоб оставили в заводе: «Да хоть приказчиком!»

В дороге Корепанов всё выпытывал у есаула, что за люди эти немцы, как старосту зовут по имени-отчеству: «Нешто, сунет в рыло пару раз, за обиду причиненную, с меня не убудет!» Есаул, не чинясь – важно рассказывал, что то не немцы, просто гутарят чудно. А Захар Михайлович – мировой мужик, хоть и староста. «Жинка у меня, с Викуловской Степанидой – с их барыней дружат, по торговой части наиглавнейшей, с Галкой!» – бахвалился Вахромей: «Оне все словно баре по обхожденью, но к людям с пониманием и обхождением. Хотя и лаяться горазды борзо!»

– А вертепа у них не будет? – Спросил Пантелей. – Я в Оренбурге видел на рождество. Это ящик такой, в ем куклы ходют, картины показывают, как волхвы к младенцу Иисусу в ясли с дарами пришли, дюже занимательно!

– У них, Пантелей, – еле сдерживал усмешку Вахромей, – енти вертепы на пол-стены и люди там как живые. И не токмо люди, твари разные тако же! Не дай боже, приснится потом этакое!

Егор подошел к крыльцу учебного корпуса медцентра, поздоровался с курящим Олегом, с ухмылкой прислушивающимся к доносящимся из помещения вскрикам и шуму, и тоже набил трубку. Спросил огонька, раскурил и посетовал:

– Хоть курить бросай, воротит от этой трубки. Быстрей бы с бумагой решить. Как же я по сигаретам скучаю! Да хоть самокрутку из газеты, и то лучше трубки этой!

– Ты же брал этого, Аллена Карра, в библиотеке нашли которого, «Легкий способ бросить курить», неделю держал, не прочитал разве?

– Прочитал, – уныло ответил Егор, – дякую тоби боже, что мы не нашли «Легкий способ бросить пить». Эта падла так убедительно и доходчиво о вреде курения расписал, что я проникся и всё осознал. Только курить так и не получилось бросить. А от расстройства – стал в полтора раза больше дымить…

– Пхапхапха, – закашлялся Олег, – пожалуй, я её читать не буду, пхапхапха!

– А чо там за разборки в маленьком Токио? – Егор тоже обратил внимание на шум.

– Там комедь! – В голос заржал эндокринолог-стоматолог. – Твоя пришла Митеньку отбивать у Расула с Борей, к тебе в рабство. Тот позорно сбежал жаловаться Губину. Михайло Палыч, открывший для себя волшебный мир косынки и сапёра – вылетел из палаты и начал на всех орать, чтоб работать не мешали. Тут председатель подошел, разобрался из-за чего весь сыр бор и тоже орать начал. Договорились, что рождество все вместе справлять будем, здесь. Ещё гости приедут, твоя опять же с детьми спектакль небольшой подготовила, на рождественскую тему. Так что вечером на площади представление. И попика привезут с завода.

– А чо орут то тогда всё ещё? – Удивился Егор.

– Так Ксения Борисовна твоя, как узнала что Митенька теперь производством заниматься будет – рассвирепела. Кидаться стала, что не отдаст его, кто детей учить будет? Захар с Губиным в палате спрятались, а Митенька оттуда и не выходил. Так что Ксюха твоя щас с отцом и Расулом лается. Ну как лается, они от неё по классам бегают, она за ними. Иди ка ты домой лучше, брат!

Егор выколотил трубку и отправился к Анисиму. Ксюшу пусть отец утихомиривает. Соваться под горячую руку жены, когда она в гневе – ищите дураков! Дед визиту обрадовался: «Здорова ссыкло! Чо сам кота не принес? И Ксюха у тебя – не маленькая кобыла. Робитенка затиранили, ваш Гугл нас с ней чуть в кровь не изодрал!» Егор, видя такой неласковый прием, хотел уже откланяться, но Анисим не отпустил:

– Пойдем чай пить, раз приперся, куда побежал!? Тока ружжо почистишь и сразу чай пить.

– Твое ружье ведь, сам и чисти! – попытался отбояриться.

– Твоё! – Торжественно провозгласил дед. – Вот как помру, тебе и достанется! А как ты с ним управляться будешь? То-то и оно, СВТ – машинка капризная и нежная. Уход любит. Так что садись, будешь учиться!

– Зачем зря то чистить, она у тебя и так блестит!? – Не так совсем Егор представлял чаепитие.

– Чой это зря? Четыре раза сегодня пулял с утра, двух косуль пристрелил и зайца. Зайца, правда – собакам отдать пришлось, больно у него вид неприглядный после пули. Прямо в деревне почти, повадились сено тюкованное подъедать! Ничего не боятся, наглые, как ваша Маня!

Егор вздохнул, закатал рукава и принялся чистить оружие, под нескончаемый монолог деда. Стараясь не спорить, чтоб ещё чего не придумал, помимо чистки винтовки…

Под вечер народ потянулся в центр, там на площади установили и украсили елку. «Хрен его знает, как здесь Рождество отмечают», – поскреб тогда в затылке Председатель: «поставим елку, оно и привычно, и на новый год останется. Ребятне горку зальём. Создадим привычную праздничную атмосферу! Несколько гирлянд по домам соберем – местные точно такому подивятся».

Учебный корпус, убрав лишнее – подготовили для праздника. Народу зайти согреться, там же столы составили, окруженные лавками – выпить-закусить в тепле. Руководство и особо приближенные дислоцировались отдельно, у врачей в более комфортных условиях. Как решили ещё в самом начале: «Хватит в демократию играть, уже наигрались – весь мир в труху!»

Двух косуль, добытых утром Анисимом – выделили в общий котел на праздник, женщины с утра хлопотали за готовкой. Овощей принесли их овощехранилища, народ нес из дома, кто чем богат. Гостей готовились встретить по царски. Помимо поселковых, ожидавшихся ближе к вечеру – уже прибыла большая делегация из Верхних Тыгов, и родители приехали детей проведать, и Азат с Иргизом. Захар наказал гостей кормить от пуза, под присмотр дружинников и их ответственность выделил спиртное: «Если кто нажрется до выступления детей и начнет исполнять – на исправительные работы отправим! Не испортите праздник!»

Ксюша собрала детей, занятых в сценках – в одном из классов и проводила последний прогон, репетирую предстоящее выступление. Стемнело, на елке мигали разномастные гирлянды, рядом под плотину пруда – тянулась залитая горка, с которой раздавался гомон довольной детворы. Народ бродил по площади, периодически заходя перекусить – все там физически не помещались, поэтому скооперировались и из ближайших домов принесли и расставили несколько столов. Ждали только запаздывающих.

Предпраздничную атмосферу оживляла музыка из вынесенных на улицу пары колонок, вперемешку лились эстрадные хиты разных лет и солянка из того, что нашлось. Приехавших поселковых и заводских приветствовала бессмертная, классика, Егор специально подгадал:

 
Как-то ехал я пеpед Рождеством.
Погонял коня гyжевым хлыстом.
Hа моём пyти тёмный лес стоит:
Кто-то в том лесy воет и кpичит.
 
 
Ехал к милой в лёд, за пятнадцать вёpст.
А вокpyг метёт, только видно хвост
Моего коня масти воpоной.
Жди, любимая, свижyсь я с тобой.
 

Ю. Хой

Втянувшийся на площадь народ в обозе все то время, пока звучала песня – не спешил вылазить из саней. Тут тебе и елка, с мигающими гирляндами, и яркое освещение от лампочек развешанных. Даже казаки и Викуловские возчики, знакомые со многими придумками и технологиями – впечатлились. «Скажите этому отморозку, чтоб музыку вырубал нахрен!» – Распорядился Председатель. Пока добрались до ухмыляющегося Егора, засевшего в учебном центре – песня кончилась. «Ладно-ладно, выключаю!» – Примирительно поднял руки: «Понравилось же!»

Музыка стихла, приехавшие полезли из саней, освободившиеся сани и лошадей повели на конюшню, обиходить и пристроить. Дети подбегали к родителям и вели их знакомить с деревней, тех, кто ещё здесь не был. Серёга обнялся с сотником, за руку поздоровался с казаками и повел Пантелея к врачам – переговорить подальше от любопытных глаз и ушей.

– Получил я предписание от атамана, Сергей, – пытливо поглядывая на участкового начал сотник, – Ты теперь сотник, получается? Про себя не уразумел, куда мне теперь?

– Сотник не сотник, Пантелей… Ты присаживайся, выпей, перекуси с дороги, не к чужим приехал, – Серёга усадил того за стол, налил, обвел рукой стол, предлагая угощаться всем, что приглянется, – У меня сейчас голова болеть будет за несколько заводов сразу. А ты, как был сотником в Сатке, так и останешься. Рано тебе на покой. А вот работы у тебя прибавится, ты уж извини. Или устал?

– Да я ишшо любого из вас обскачу, да хоть и тебя! – Пантелей выпил, крякнул и разгладил усы. – Вы хоть парни лихие, и оружие у вас знатное, а вот к лошадкам не свойственны, сразу видно!

– Оружием, сотник, я тебя сегодня порадую, – пряча улыбку перебил сотника. – а к весне и всех твоих казаков. А с тебя – набрать подростков бойких в поселке и выучивать на казаков. На довольствие и кошт выделим не скупясь. А казаков что детей учить возьмутся – в первую очередь оружием обеспечим и доплачивать станем. Вот ты сотник, а сколько у тебя из той сотни в наличие?

– Шестьдесят четыре казака, считая болящих, – опечалился Пантелей, – троих в Златоуст в гошпиталь свезли с месяц назад, да из этих казаков – десяток Вахромея. Его, я так чую – под свою руку возьмешь? У меня считай – увечная сотня останется, половина…

– Да, Вахромея заберу, не обессудь. Набирай подростков, учи, гоняй их в хвост и гриву, но чтоб у тебя была полноценная сотня через год, а то и полторы. Окружного не беспокой по пропитанию и припасу, со всеми чаяниями – к нам, обеспечим, нужды ни в чем знать не будете! По рукам, сотник?!

– По рукам, атаман! – Протянул руку Пантелей. – Вот вы вроде и немцы по обхождению, а старый ряд вам ведом, завсегда с Рождества по Масленицу договора заключают!

– Пошли к людям, Пантелей, вы и попа привезли? Надо чтоб он быстрому освятил и благословил, народ уже мается в ожидание праздника. Ещё и дети выступать будут.

Корепанов, склонив покаянно голову и сняв шапку– подошел к Председателю:

– Простите, Захар Михалыч! – Начал он, теребя шапку в руках. – Не со зла то и по незнанию! Всю жизнь при заводе, из крепостных своим умом доходил! Не увольняйте с завода, в приказчики переведите или мастером к печи, хочу булат варить!

– Бог простит, Николай. А я зла не держу, про тебя говорят, что управляющий справный?

– Пятнадцать лет как в заводе управляю! При Ларионе Ивановиче начал, потом при опекунах работал. От окончательного запустения уберечь завод чаял!

– Останешься после праздников, обговорим всё подробней. В приказчики или мастера тебя не стоит переводить, продолжишь управляющим служить. Только работать будем по новому, завод перестроим, ну да ладно, потом обскажу. Веселись, Коля, празднуй, с Рождеством! Да приведи батюшку, что это он у вас в сани вцепился и стоит озирается?

– То не батюшка, Захар Михайлович, то пономарь!

– А какая разница? Веди, пусть проповедь прочитает, только недолго и начнем!

«Точно немцы!» – Уверился Корепанов: «Да и какая к ляду разница!» Он остается при заводе, новые хозяева собираются делать то, о чем ему всю жизнь мечталось – чего ещё желать. Сбегал до саней, растормошил остолбеневшего Савву и привел к Председателю. К тому времени и Пантелей с Серёгой вернулись. Захар принялся втолковывать дичившемуся Савве, что от него требуется. Тот отнекивался, мол невместно ему, не рукоположен. И всенощную отстоять надо.

– Выйди, блядь, к людям, осени крёстным знамением и благослови! – Рявкнул на него Председатель и обратился к Пантелею, – Вы что за чучело привезли, что он вообще может?