Текст книги "Роза для дракона (СИ)"

Автор книги: Aino Aisenberg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Я…

И в этот миг произошло непоправимое. Наверное, все дело в дистанции, а может, в испуге или спирте, который содержался в успокоительном зелье. Вот только Малфоя можно будет простить, а меня… никогда, потому что, наверное, это я первой потянулась к Драко, крепко удерживая его за плечи. Быть может, это сделал он, и мне следовало ударить его по щеке, вот только система торможения у него сработала лучше моей, когда мужчина извернулся и оставил горячее клеймо своих губ прямо на моем лбу.

Уже тогда я прокляла себя последними словами. А руки и голова отказывались подчиняться мне, словно находились под заклятием Империус. Острые лопатки и тяжесть его тела, он жмурился крепко-крепко и не отрывал губ. Моя ладонь на его затылке, и я не могла видеть ничего, кроме гладко выбритого подбородка, но и этого зрелища предостаточно, когда примерная и любящая жена во мне испустила последний предсмертный вопль.

И все-таки это… я…

Потому что следующими моими словами стали бы: „Поцелуйте меня“, но он опередил меня на мгновение, лишь немного изменив фразу так, что я понимала – она сказана не мной. Облегчения это не принесло, когда до меня дошел смысл его слов:

– Пожалуйста, Роза, только ответьте мне.

И дальше последовало то, чего тогда хотелось нам обоим.

Никогда не думала, что поцелуи бывают такими: не медово-сладкими, не тягуче-нежными. У этого касания губ горький полынный привкус, отчаянная нота в середине, но это не оттолкнуло, хотя должно было. Вместо того я удерживала его так крепко, как могла, даже, когда он отпустил мои губы и легкими касаниями уст покрывал все мое лицо, шею, руки, ладони.

– Господи, Драко, я… мистер Малфой.

Чернота. Безысходность. Ночь. От которой бежать хочется, с мазохистским удовольствием понимая, что из этой комнаты, где мы оказались, нет выхода. Что, убегая, я вновь и вновь буду стремиться к его рукам.

– Хвала, Мерлину, Роза. Вы живы…

…

Он приходил ко мне дважды в день и больше не садился на край постели. Между нами предсказуемо выросла пятифутовая дистанция морали. На его лице больше не было разводов, и все, наверное, приходило в порядок. Во всяком случае, в тот же вечер на мои неловкие на-все-лады-извините, он строго и твердо сказал:

– Простить меня должны вы, Роза. Точнее я намерен просить вас об этом. Я мужчина и допустил это сам. Пойму теперь, если вы потребуете соблюдения каких-то условий.

– Какие условия, о чем вы, мистер Малфой?

– Пойму, если вы захотите покинуть Малфой-Мэнор.

– Вы желаете этого?

– Меньше всего на свете.

– А чего хотите на самом деле? – подаваясь порыву, спрашиваю я, не заботясь о том, сколь пошло мог прозвучать вопрос. Видит Бог, я не вкладывала в него дурного подтекста. Мне хотелось правды.

– Больше всего я хочу, чтобы мы перестали „выкать“ друг другу. Это обстоятельство каждый день добавляет мне несколько новых морщин.

– Если я останусь в Мэноре, мы не должны более вспоминать о том, что произошло.

– Может быть вслух. А для себя. Я никогда не забуду об этом, Роза…»

Скорпиус Малфой не был склонен к долгим размышлениям, но уже вторую неделю его терзали сомнения по каждой мелочи. Он не мог решить чай или кофе следует заказать за завтраком, ведь, признаться, дома он всегда пил чай, но дождливый, рано просыпающийся Петербург, буквально, впихивал в руки чашку «Американо». Мужчина не мог решить остаться ли в номере отеля после рабочего дня или принять приглашение изнывающей от скуки Лили. Нет, девушка не жаловалась, но, кажется, практика не приносила ей новых знаний, а потому она действительно заваливала его записками с просьбами о встрече. Он соглашался. Потому что, признаться, еще со школы они неплохо ладили. К тому же, легкая на подъем Лили прекрасно отвлекала Скорпиуса от мыслей об отце и о том, что он намеревался сделать по возвращению в Лондон.

Но он сомневался, не похожи ли их посиделки за полночь в одном из уютных ресторанчиков, на свидание двух влюбленных, особенно, когда Лили, заливисто смеясь, утаскивала его танцевать в один из маггловских ночных клубов: «Скорпиус, за столом столько времени просиживают только сорокапятилетние старики и старухи». Он невольно думал о том, что его отцу как раз почти столько. Но потом он осознавал, что находит удовольствие в том, как тонкая рука увлекала его в гущу танцующих, и нелепая маггловская музыка уже не казалась такой ужасной. Особенно, когда маленькая хитрюга ввинчивалась в кольцо его рук, ловко трансформируя его в обруч на талии.

– Это медленный танец, а ты, как был медведем, так им и остался.

– Для медведя у меня не та комплекция.

– Ты тощий, злой Гризли, разбуженный посреди самого сладкого февральского сна.

Дни летели незаметно, словно годичными кольцами, отмечаясь разноцветными нашейными платками Лили.

– Ты их коллекционируешь? – вопрошал он, поддевая пальцами легкую ткань.

– Тут очень красивые вещи. В Англии такого не купишь. Павловый-псат.

– Павловский Посад, – смеется он. – Ты дремучая.

– Я Гремучая Ива. – И она ловко достала ему до затылка гибкой плетью руки.

Шуточный подзатыльник. Легкость. Как в школе. Как тысячи лет тому назад.

К концу второй недели Скорпиус уже не сомневался, потому что на руках оказались все доказательства того, что это не Лили похожа на ту Розу, которую он знал с детства. Лили – это Лили Поттер –неизменный сценарист и воплотитель детских шалостей Розы.

– Мне всегда казалось, что вы прекрасная пара!!!

Она едва не плачет, вытягивая пальцы из-под ладоней Скорпиуса, и от этого на лакированной столешнице остаются следы.

– Я не был влюблен в ее образ. Скорее в свободу и непосредственность. А ты? Зачем это делала ты? Собственные записки, подписанные ее именем. Тучи в мою спальню, которые направляла рука Розы. Жестокий сценарий.

– Ты только что ответил себе на все вопросы, Скорпиус! Ты нравился мне… но я хотела, чтобы ты догадался обо всем сам. А потом вы с Роззи поженились.

– Ты пыталась получить ответы, отправив меня в лабиринт без выхода? Ведь я не понимаю. Я не уверен, что готов оставить Розу. Что на ее месте должен быть кто-то другой. Теперь я не уверен, увы, ни в чем!

Она ищет встреч с ним за завтраком, но стоит Розе появиться на пороге столовой, как Драко поддевает свою рабочую папку со стола и, пожелав ей доброго дня и удачи, убирается восвояси.

Роза бродит по длинным коридорам, по растянувшемуся до бесконечности канату времени, чувствуя себя весьма неуклюжим эквилибристом. Огромный дом ощущается бесконечным, вековой пылью ложится на плечи. Он пугает ее, искажая свое каменное тело, и Роза блуждает в нем, среди неподвижных витражей и злобно-перешептывающихся портретов. Она, кажется, слышит: «Блудница», «Как таких земля носит?». Несомненно, предки Малфоев услышали в их ставших редкими разговорах фальшиво-напряженную ноту «ты». Она не «до», она не «соль», не «после». Но появившись однажды, стала залогом неловкости, а не освобождения.

…

Это произошло в субботу. Впервые за все время Драко оставил ее одну и в уикэнд, не сообщив даже, куда направляется. Роза поднималась по лестнице, когда резкий порыв ветра распахнул одно из небольших окон между этажами. И тут же к ее ногам просыпался дождь из цветных стекол, так резко и неожиданно, что она вскрикнула. Девушка хорошо помнила этот небольшой витраж главным образом потому, что картинка была ее любимой. Она изображала светловолосую девушку с цветком в руке. И хотя витраж не предусматривал прорисовки деталей, Розе казалось, что она чувствовала, как девушка вдыхает аромат этого цветка. А теперь… потрясающая картина лежала у ее ног горкой разноцветных стекол.

– Ты в порядке, Роза? – послышался голос Драко.

– Я не виновата. Это ветер.

– Ты не ранена?! – в его голосе слышалось лишь беспокойство за нее, за живую Розу, а не за мертвый стеклянный цветок.

– Репаро, – вместо ответа прошептала она, неловко взмахивая в сторону осколков своей волшебной палочкой, – репаро… пожалуйста.

Ничего не происходило. Осколки, как есть, сверкали на полу, а рука Драко легла на свободное ее плечо.

– Все в порядке, Роза, правда. Оставь. Я прикажу домовикам, чтобы убрали стекло.

– Ты помнишь день, когда мы подобрали Бобби? – нетерпеливо оборвала его Роза.

– Странный вопрос, конечно.

– Вспомни, какая погода застала нас в тот вечер.

– Был сильный дождь.

– Вот именно. А что бывает после дождя?

– Лужи.

– Радуга. Я назвала щенка Бобби*, потому что именно такой вижу радугу. (BOBBY blue, orange, blue, blue, yellow – примечание автора).

– Не понимаю, при чем здесь радуга, Роза?! Вечерами мы не можем ее видеть.

– Я не могу видеть ее вообще. Так, как ты. Я дальтоник, Драко. И наблюдаю радугу, как сочетание голубого, желтого и оранжевого.

– Дальтонизм мужская болезнь, Роза, – не поверил Малфой.

– Это всего лишь условное деление мира, Драко, где никто не поручится, что вы видите его вернее, чем я. Хотя, не спорю, дальтоников меньше.

– После твоих слов мне неожиданно захотелось посмотреть на мир не через цветное стекло. Как раньше.

– Вот и я о том же. Пора выйти и посмотреть на мир в настоящем времени.

====== Вечность – лишь слово ======

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя – замолчи! —

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты —

О проклятие! – у тебя остаешься – ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, —

Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир!

Стихи М. Цветаевой

Больше всего это казалось похожим на похищение, причем, оно могло выглядеть весьма романтичным, если бы поезд не отбывал в четыре часа утра, а ей не пришлось бы нести объемный саквояж в одной руке, а другой прижимать к себе вздрагивающего Бобби.

Скорпиус шел, немного обгоняя, и Роза смотрела на его высокую, сутулую фигуру с тоской. Она не понимала природы странного, щемящего сердце чувства, ведь сейчас сбывалось одно из самых больших ее желаний – совместное путешествие с мужем. Но ни волнения, ни радостного возбуждения девушка не чувствовала. Странная тревога ледяным обручем сжимала грудь. Роза хотела остаться, как никогда раньше, понимая, что больше нужна теперь в Малфой-Мэноре, совершенно чужому мужчине.

Словно заевшая пластинка, зациклился в ее голове вчерашний разговор, когда к их со Скорпиусом семейным посиделкам в гостиной, присоединился свекор.

– Есть ли необходимость брать с собой Розу теперь, когда так испортилась погода? Я слышал в северной части Европы, и в частности в Хельсинки, обещают снегопад уже в начале следующей недели.

– О чем ты говоришь, отец? Сентябрь на дворе.

– Дождь и ветер ледяной. Осень в этом году пришла рано. Я такой не припомню.

– Говоришь так, будто тебе сто лет. В снеге нет ничего страшного. Это даже красиво. Если ты понимаешь, о чем я.

– Я понимаю, Скорпиус, что для сентября – это аномалия, а еще осознаю, что с непривычки миссис Малфой может простудиться и заболеть.

– Миссис Малфой, – сын пародирует отцовскую манеру говорить, слегка растягивая гласные, – несколько месяцев просит меня об этом. И теперь мне удобно взять ее с собой. Это необременительная поездка, где я решу все рабочие вопросы в течение пары дней. Хельсинки – красивое место, и я хочу показать город Розе.

– Тогда я провожу вас на поезд.

Роза видит пепелище во взгляде, улавливает едва заметную дрожь в пальцах, которая тотчас же передается и ей.

– Не стоит, отец. Поезд отбывает в четыре утра. Вы итак выглядите очень усталым и должны дольше спать.

– Это оскорбительное замечание, Скорпиус, – робко вставляет Роза.

– Оставьте, миссис Малфой, – обрывает ее Драко. – Как тебе будет угодно, сын.

Роза не понимает почему, но поддерживает неоговоренное правило говорить Драко «ты», только с глазу на глаз.

…

Позже, уже лежа в кровати, Роза не может заснуть и все ворочается с боку на бок. Широко раскинув руки, Скорпиус посапывает, тесня её к краю постели. Но и там места нет, во сне подрагивают лапки Бобби.

Нужно выпить воды, а еще лучше сонного зелья. Но ни того, ни другого в спальне нет и, накинув на плечи халат, она спускается в кухню.

Окно в сад, конечно, открыто уже давно, и в комнате выстужен воздух. Драко, как есть, в легкой рубахе, стоит у распахнутой створки и смотрит, как свирепый ветер рвет с деревьев листья, мнет их в невидимых кулаках и топчет ногами. Мужчина обхватил руками собственные плечи: так странно и страшно, словно ребенок. И в его позе есть что-то столь ужасное, что Роза, не говоря ни слова, преодолевает пространство в пару десятков шагов, заключает мужчину в объятья, уткнувшись носом в ткань рубашки, как раз между лопатками. Он даже не вздрагивает, а только ловит ее персты длинными бледными пальцами. Драко не оборачивается, но тихо молвит:

– Я очень ждал.

– Чего? – не понимает она.

– Тебя. Здесь.

– Зачем?

– Чтобы попрощаться. Вы ведь не вернетесь?

– Почему ты так решил?

– Дурное предчувствие. Страх.

Он называет вещи своими именами, но от этого еще более неуютно. Куда как проще было выслушивать его исповедь о школьных годах, сидя в теплом кабинете. А Драко тем временем высвобождается из хрупких пут ее рук и разворачивается. Лицо его темное, лишенное жизненных красок, губы сжаты в тонкую полосу.

– Скажи мне. Пообещай.

– Что я должна обещать? – голос предательски срывается на хрип, когда его ладони ложатся на ее плечи, откидывают волосы за спину.

– Поклянись, Роза, здесь и сейчас, что я смогу тебя видеть хотя бы изредка.

– Как только захочешь. Я уверена, что никуда не денусь. Ты…

– Что?

– Ничего, – она делает шаг назад, неловко обозначая границу. – Ты стал мне слишком дорог, Драко, чтобы не возвращаться.

– Скажи мне… что сделало бы тебя счастливой? Не сейчас, а вообще.

– Это прозвучит очень глупо, – улыбается в ответ Роза.

– Тем не менее, я хочу улыбнуться. Пусть это будет глупость.

– Я хотела бы научиться рисовать снегирей.

– С синими грудками? – его губы действительно едва заметно растягиваются.

– Наверное, да, – ведет плечами она. – Ты же знаешь, какими я их вижу.

– Роза, мне нужно немного деталей с того завода, где создали тебя. Хочу кое-что отремонтировать внутри себя.

– Мне пора, Драко. Спокойной ночи и до скорой встречи.

Это слишком горячий след для безразличия – печать его губ на тыльной стороне ладони, которой он заканчивает несерьезную летопись их встречи.

– До скорой встречи, – слышит она, когда уходит и, оглянувшись, просит, – закрой окно. Тебе холодно, Драко.

Финны говорят на непонятном языке, и Роза со смехом комментирует непривычные для уха англичанки слова Скорпиусу. Тот смеется в ответ и совершает небольшое, но не совсем законное колдовство, благодаря которому они слышат два языка одновременно. Будто невидимый переводчик-синхронист забрался в капюшон говорящего и вещает оттуда неестественным, тонким голосом.

Они покатываются со смеху и подолгу гуляют. Пьют горячий шоколад из бумажных стаканчиков, так и норовящих выскользнуть из рук. Они сминают ногами белый ковер.

– А ты говорил, что снега не будет.

– Я не смотрел прогноз погоды, – легкомысленно отвечает Скорпиус, потирая раскрасневшиеся на морозе щеки. – Очень холодно, не так как в Англии, даже когда у нас выпадает снег, правда?

Роза улыбается и подолгу рассматривает быстро тающие на ладони кристаллики.

– Как тут красиво.

…

Но вечерами Скорпиус становится другим, и ее настроение тоже меняется. Супруги заперты в одной комнате, и каждый делает вид, что чем-то занят. Роза устилает стол пергаментами и притворяется, что пишет. Скорпиус отгораживается книжным щитом, с таким скучным гербом на обложке, что даже его невозможно прочесть, не впав в летаргию. Но Розе не хочется шутить на этот счет: когда солнце скрывается с горизонта, беззаботные лучи улыбок перестают освещать и их лица. А самое страшное, что она совершенно никак не может уговорить себя лечь в постель вместе с мужем. Сославшись на несуществующее недомогание, она скатывает рулончик тонких одеял и, не услышав слов возражения от Скорпиуса, укладывается на диван.

– Ты будешь читать?

– Да, еще совсем немного.

– Уже поздно. Ложилась бы ты спать и погасила свет.

…

Словно по щелчку пальцев свет гаснет и разгорается новым днем. Снова гаснет, как уголек на кончике сигареты Скорпиуса.

Все-таки курит.

По окончанию первой недели Розу охватывает необъяснимая тревога. А что если Драко был прав?

– Когда мы вернемся в Лондон? – тихо молвит она, скручивая очередной исписанный пергамент.

– Что ты пишешь?

– Заканчиваю книгу, но мне не работается здесь. Нужен родной воздух.

– Не понимаю. Давай лучше выйдем на улицу.

…

На воздухе она чувствует себя лучше, настолько, чтобы воспринимать рекламные надписи, заманивающие в кинотеатры. Она видит афиши выставок и требовательно тянет мужа за рукав. Он не против.

В огромных неуютных залах ютятся картины. Бок о бок, словно окна в другие измерения. Розе они кажутся пустыми. Ведь один эпизод, молнией мелькнувшей на задней сцене, меняет все.

– Скорпиус, боже мой, откуда ты здесь? – следует неловкая возня, где красивая девушка с тысячей косичек, украшающих голову, пытается обнять ее мужа, а он оттолкнуть.

Она разворачивается и смотрит не понимающим взглядом. Хотя, чему тут оставаться не ясным. Красавица что-то лопочет, еще не понимая, кто эта девушка, то слишком долго задерживает на ней взгляд. Роза делает уверенный шаг и протягивает ей руку:

– Я Роза Малфой. Жена Скорпиуса Малфоя, а кто ТЫ?

Он тащит ее за собой, омертвевшую в лице, но удивительно не чувствующую внутри ничего, и шевелит губами. Она не слышит. Пока собирает вещи. Мужчина увеличивает громкость, но для Розы он просто мим, со слишком активной жестикуляцией.

По губам мужчины она читает собственное имя и в этот момент верит, что оглохла или онемел он. Ведь, несмотря на то, что он говорит и театрально машет руками – жизни в его глазах нет. Нет того огня, который она видела, когда он смотрел на нее раньше… будто сто тысяч лет назад. Так, по крайней мере, ей теперь казалось.

Бобби, ненавидящий громкие звуки, испуганно жался к ногам хозяйки и скулил, ведь в попытке докричаться, Скорпиус все увеличивал и увеличивал громкость. И вдруг щенок, вздрогнув всем телом, как-то особенно жалко заскулил.

Невидимой рукой кто-то снова включил звук, мир наполнился красками. Пусть искаженными, но он снова стал цветным и наполненным звуками. О, это были очень неприятные звуки, ведь первое, что услышала Роза, стало:

– Что это? Чего от тебя можно ждать, если ты даже собаку свою гадкую воспитать не можешь?

На мягком светлом ковре лежала кучка. То, что обыкновенно делал Бобби, если сильно пугался. Глаза Скорпиуса наполнены гневом. Бобби, все еще тихо поскуливая, уткнулся холодным носом в туфли Розы.

Девушка стояла молча, глядя то на мужа, то на щенка. И вдруг, быстрым движением, она извлекла из кармана обыкновенную бумажную салфетку, наклонилась и собрала в нее все, что было на ковре совсем не магическим способом.

Свободной рукой она подхватила свой клетчатый саквояж. Присвистнула, призывая Бобби.

– Это всего лишь дерьмо, Скорпиус. Точно такое же, как и ты.

Он чувствовал себя усталым, как никогда раньше. Впервые в жизни Драко Малфой сидел в собственном кабинете и не находил в себе сил сосредоточиться на работе, а дел за последнюю неделю накопилось немало.

Может, все дело в том, что мужчина совершенно не умел находиться в одиночестве. С самого раннего детства. А теперь сын и Роза уехали, Тиа написала заявление и ушла. Что ж, последнюю можно легко понять, ведь он сам дал миссис Хаас от ворот поворот.

У него и раньше случались дни, недели и даже месяцы одиночества, но Драко использовал время с пользой, справедливо полагая, что плодотворнее всего работается в паузах, лучшие мысли приходят в тишине, и тогда он: составлял витражи, занимался около рабочими делами, посещал родителей.

Теперь же ему не хотелось уединяться в мастерской. Он не мог найти места в четырех стенах собственного дома. А навестить родителей означало только одно: взволновать ни в чем неповинную мать, ведь Нарцисса обладала редким даром чувствовать, если у сына что-то тяжелым грузом лежало на душе. И с годами этот дар, к несчастью, становился все более и более совершенным.

В общем, неделя без Розы была самой долгой из всех, с четким разделением на тоску понедельника, безнадежную депрессию вторника, среды и четверга, и апатию пятницы.

Выходные не принесли никакого облегчения. Колорскоп и витражи казались надоевшими детскими игрушками. Он пробовал рисовать, но кисти выворачивались из рук, оставляя лишь грязные разводы. Читать: белоперыми птицами книги срывались с библиотечных полок и падали на пол, не желая задерживаться в руках, гулять по улицам Лондона не хотелось даже пробовать. Осень вступила в наследство лета, щедро позолотив кроны деревьев еще в августе, а теперь в сентябре она утопила землю в слезах дождей. Драко не видел такой осени, да и теперь хотел закрыть глаза и на нее не смотреть: дева-циркачка жонглировала каплями воды, осушая лужи, а потом снова проливая их на землю стеклянными шариками.

У этого сентября металлический вкус. Драко не мог объяснить, но чувствовал это. Холодный, он забирался под свитер и вбирал последнее тепло, что неуверенно тлело внутри него.

В конце второй недели апатия первой была воздвигнута в степень, и он все утро просидел за столом, уронив голову на скрещенные перед собой руки. Чья-то рука тихо приоткрыла дверь, впустив в кабинет целый рой самолетиков – служебных записок, от нетерпения и срочности уже покрасневших. Бумажные птички бились о столешницу, о его рукава, призывая мужчину к вниманию.

Он разворачивал их один за другим, едва ли улавливая смысл написанного внутри. Записка от Министра, строгая по содержанию, требовала от Драко немедленного предоставления сведений о проекте двухлетней давности.

Что ж, игнорировать Министра он пока, увы, не мог, а потому следовало приниматься за работу немедленно. Встав из-за стола, Драко подошел к стене, украшенной портретом одного из его предков. Он поздоровался с картиной, учтиво извинился за беспокойство и нажал на раму в положенных местах.

Сейф был пуст.

Ноги мужчины в мгновение ока стали ватными, а спина покрылась ледяной испариной. Бумаги, которые ранее скрывались Драко в этом хранилище, были настоящим сокровищем, как для него, так могли оказаться и смертоносным оружием против Малфоя в чужих руках. Конечно, работая на его должности столько лет, нельзя остаться полностью безупречным. Так мелкие и большие его нечестные дела, тонким бумажным осадком копились в металлическом ящике за старинным портретом. Ну, а если говорить серьезно, документы, которые хранились за лимбовым замком, тянули на два-три пожизненных срока в Азкабане, хотя Малфой мог поклясться, что у каждого из министерских шишек есть такой сейф.

Драко оцепенел, понимая, что эту кражу мог совершить лишь кто-то из заклятых врагов. Но тех, кто вступал с ним в открытую конфронтацию, он знавал только в школе: двое из них теперь были его названными родственниками. Что же касается Гарри Поттера – то теперешний глава Аврората относился к Малфою, если не равнодушно, то с учтивым безразличием, понимая, что бывший школьный неприятель неожиданно неплохо вписался в собственную должность и имел чрезвычайно длинный список положительных для Министерства дел.

«Тиа», – пронеслось где-то на границе сознания, но Малфой тут же отмел эту мысль: «Она бы не смогла. Двадцать лет бок о бок на службе. Он ведь знал ее, как никто другой, правда?»

На негнущихся ногах Драко вернулся к столу. Он вывел на пергаменте всего несколько слов, повествующих о дурном самочувствии и просьбе покинуть службу на день-два, чтобы отлежаться. Сложив послание в самолетик, он направил его Министру и, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета, на ходу застегивая мантию.

Ему необходимо было оказаться дома. Там, где никого нет, но… так хотелось бы, чтобы… Никогда раньше он не желал увидеть ее так сильно. Ему нужна Роза.

Она распахнула дверь заклинанием, не дожидаясь, когда нерасторопный домовик встретит ее у порога. Оставив саквояж у входа, Роза стянула сапожки, скинула промокшую мантию.

Мэнор встретил ее тишиной, шепчущей ей тиканьем часов: «Скорее. Лучше уйти отсюда поскорее. Так, как ты и планировала».

Бегом, она поднялась по лестнице, растянувшейся на тысячу ступеней. Так, что на верхней она была вынуждена глотать воздух, пропуская его сквозь тесно сжатые зубы. Она так и не заплакала. Ни разу. Потому что обещала себе. Больше никогда ничего не чувствовать.

Двери изумленно открывали свои рты, пропуская ее вперед, когда она металась по комнатам, собирая дорогие сердцу вещи. Терпеливо обходя комнаты одну за другой, она разыскивала свои пергаменты, так неосмотрительно оставленные то здесь, то там. «Странно», – думалось ей, – «почему Драко до сих пор не убрал эти бумаги, не заставил домовиков навести порядок?».

При мысли о Малфое, что-то резко кольнуло под ребрами. Да так сильно, что она остановилась. Дом по-прежнему безмолвствовал и будто в недоумении смотрел на нее. Роза осмотрелась по сторонам, с удивлением отмечая, как уютно ей здесь находиться. Как этот большой серый особняк тёпел и тих внутри… До сих пор Розу била дрожь, такая, что от всей беготни она ничуть не согрелась. «Не будет ничего дурного, если прежде, чем уйти, я немного согреюсь. Можно попросить у домовиков горячего шоколада, посидеть в любимой ванне».

====== Один плюс один ======

И когда я бежать попыталась из плена

Глаз твоих, губ твоих и волос,

Обернулся ты ливнем и запахом сена,

Птичьим щебетом, стуком колес.

Все закрыты пути, все запутаны тропы —

Так за годом уносится год...

Я лечу в пустоту, перепутаны стропы —

Только дольше бы длился полет!

Стихи Юлии Друниной

Драко не любил южную часть дома, в частности из-за длинных, узких оранжерей, когда-то поддерживаемых в порядке умелыми руками Нарциссы и Астории. Но теперь, когда дом опустел, за многочисленными экзотическими цветами и растениями, столь тщательно отбираемыми матерью для коллекции, ухаживали только домовики, имеющие о садовом деле весьма смутное представление. В результате их усердных, но не всегда верных действий, зимний сад разросся до безобразных джунглей, обзавелся собственной флорой в виде бесконечного числа неизвестных насекомых, большей частью безвредных, но порой, неприятных на вид.

Малфой не любил ходить по скрипучим доскам, которые покрывали пол оранжерей. Своей унылой песней они раздражали, а если кто-то проходился по ним ночью, то и вовсе пугали. Любой звук в тишине ночного Мэнора становился порой СЛИШКОМ громким. Драко хорошо помнил, как слышал стук собственного сердца, оставаясь в одиноком заточении своей спальни, когда внизу во времена Второй магической войны, Пожиратели Смерти устраивали свои жуткие сходки. Его детская спальня находилась как раз в той части дома, которую занимали теперь Роза и Скорпиус.

Он давным-давно не ходил через оранжерею, предпочитая внутренний двор, но почему-то теперь ноги сами несли его туда. Он не мог объяснить причину. Возможно, дело в том, что в южной части дома можно было почувствовать присутствие Розы. Гостиная там захламлена ее бесчисленными пергаментами, а подоконники уставлены пересохшими чернильницами. Малфой не понимал, почему при мысли об этом хламе сердце его переполняется такой нежностью, что на миг, лишь на короткое мгновенье, можно забыть обо всех неприятностях.

Уже в оранжерее, соединявшей библиотеку и часть дома, принадлежащую молодым, Драко услышал то, что должно было остановить его. Но не остановило. Мысли испарились. Все хорошее и плохое ушло из головы разом, когда…

…

Драко никогда не понимал, зачем предки, основавшие дом, устроили эту комнату. Люциус называл ее летней купальней, но никогда не пользовался ей. Старшая миссис Малфой видела в большом и светлом помещении продолжение оранжереи.

После ее переезда вазоны с растениями убрали, но напоминанием о присутствии Нарциссы остался прекрасный плющ, увивающий зеленым пологом стены этой комнаты. Зал казался монументальным, и дело даже не в линейных размерах – огромными спальнями, холлами и гостиными Малфой-Мэнор изобиловал и без купальни – зрительно комнату увеличивал прозрачный потолок и две стеклянные стены, так же, как и остальной дом, украшенные витражами, но созданными куда более умелыми, чем у Драко, руками. Кажется, прабабка заказывала эти композиции в Италии.

Оставшиеся стены украшало причудливое зеленое растительное кружево, в просветах которого, в погожие дни, освещенная солнцем играла вода. Да, трубы для искусственных водопадов строители вмонтировали прямо в стены. И когда они начинали работать, зрелище оказывалось воистину потрясающим.

Сама же купальная чаша была высечена прямо в полу, в цельном куске мрамора, и когда она наполнялась водой с пеной, то более всего становилась похожей на облако, упавшее сюда прямо с неба.

– Райский сад, посреди преисподней, – шутила Астория, которая тоже не любила эту комнату. – Возможно, стоит сломать стены и сделать здесь открытый летний бассейн? Скорпиус будет в восторге.

– Скорпиус предпочитает проводить время с друзьями, – в такие моменты голос Драко звучал печально.

…

Он услышал шум еще издалека и понял, что в купальне кто-то находится, ведь вода появлялась в искусственных водопадах только тогда, когда кто-либо входил в комнату. Мужчина так же слышал тихую возню, и теперь точно понимал, что в доме кто-то есть. Уже в оранжерее, уловив легчайший аромат духов, он понял, КТО именно находился в купальне. Понял, но не смог остановиться. С роковой решимостью, ноги шли вместо него. Да и сам Драко вряд ли отдавал себе отчет в том, что делает. Он просто хотел знать. А что именно… ответа на этот вопрос у него не оказалось. Навязчивым гулом звучало в голове: «В Азкабан. На пожизненный срок. За все преступления. И за то, что делаю сейчас. Азкабан».

Она сидела спиной к нему, и первое, что бросилось в глаза – тоненькая молочно-белая шея. Лето кончилось так недавно, но зима уже здесь. Тело Драко сковало холодом, и он замер на пороге купальни не в силах пошевелиться.

Роза убрала волосы в высокий, неаккуратный пучок, по обыкновению скрепив всю прическу лишь одним пером. Точно куст лимонника, растерявший все листья, ее пряди.