Текст книги "Роза для дракона (СИ)"

Автор книги: Aino Aisenberg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Я говорил тебе, что это за работа!

– То, что мне придется немного путешествовать и, наконец, увидеть мир за пределами стен Малфой-Мэнора? Тебе ЭТО не нравится, отец? Обычный малфоевский эгоизм – держать в зоне видимости то, что, кажется, принадлежит тебе. Так?

– Немного путешествовать?! Ты будешь отсутствовать большую часть времени!!! В этом и заключается твоя работа!

– У тебя есть иные предложения?

– Скажем так. Я готов пересмотреть свое решение насчет твоего присутствия здесь. Поработаешь несколько лет, наберешься опыта и сможешь рассчитывать на место моего заместителя. А потом… когда я соберусь на покой…

– Ты понимаешь, о чем говоришь?! Я уже прошел этот путь единожды в своем отделе. И теперь ты предлагаешь мне бросить все и осесть подле тебя?! Все начать сначала, когда через несколько месяцев я могу рассчитывать на грандиозное повышение?!

– Я не вижу ничего дурного в том, чтобы учиться полезным вещам и остаться с грамотным наставником, ВРОДЕ МЕНЯ. Ты, прав, сын, я не считаю тебя достаточно зрелым, чтобы справиться на посту ПОДОБНОМ МОЕМУ.

– Ну уж нет! Мы разные, отец. Это ты не способен справиться с…

– Мы разные, но ты Малфой, а это значит…

– Значит, что меня уже тошнит от свода правил «Истинного Малфоя». Моя жизнь – сплошная череда законов и прецедентов, установленных тобой, нарушения которых подобны смерти. Мне нельзя шутить, громко говорить, нельзя иметь приятелей и заниматься всем тем, что делают мои ровесники. И это не изменится никогда! Ты сам так прожил всю жизнь и продолжаешь! Ты умрешь так!

– Да как ты смеешь! – Драко вскочил на ноги и, уперевшись кулаками в столешницу, хищной птицей навис над сыном. – Мать только и делала, что баловала тебя. Ты всегда делал только то, что считаешь нужным. ТЫ манипулировал ей и мной, а теперь обвиняешь в том, что я делаю тебе справедливые замечания.

– Я ни в чем не обвиняю тебя, но если ты всю жизнь просидел на заднице рядом с матерью, это не значит, что я собираюсь провести всю жизнь так же.

Как треск дерева, в которое попала молния, вспышка взгляда, и вот его щека пылает огнем. Ноздри отца разуваются от ярости, а рука Скорпиуса прикрывает яркий след от пощечины.

– Да что ты себе позволяешь?! – юноша вскакивает на ноги, готовый наброситься на отца. Но реакция мужчины быстрее. Он выхватывает палочку и, направив в сына, выплевывает:

– Пошел прочь из моего кабинета!

…

Из мусорной корзины Драко Малфоя.

«Здравствуй, Тиа.

Я прочитал твое послание вчера и впредь попросил бы не рисковать так. Письмо мог перехватить кто-то из домашних, и тогда вопросов стало бы больше, чем ответов на них. Я чувствую себя виноватым, но встретиться сегодня вряд ли получится – нужно проводить сына в поездку. Когда со временем станет свободнее, я напишу. Не грусти.

Драко».

1. Экстракт бадьяна (или корень для приготовления настойки)

2. Массажное масло

3. Парикмахер в 19-00

4. Подготовить отчет о встрече с МакФерсоном

5. Забрать бумаги у Томсон

6. Резервирующий состав, киноварь, кобальт

7. Книга о русской мозайке. Кто автор?

8. Связаться со Скорпиусом по поводу гостей

9. Проверить все ли готово к венчанию до десяти утра

10. Подарок для Тиа

11. Прочитать есть ли особые традиции при венчании у магглов.

Первые капли дождя скатывались на пыльную мостовую и на миг превращались в серебристые шарики. Драко очень торопился, ведь поезд отбывал всего через несколько минут. Он шел, сверяясь попеременно с часами, установленными на платформе, и наручными. Минута. Его хронометр, как всегда, немного впереди. Бежит, боясь опоздать, как и владелец.

Драко понимал, что должен извиниться за пощечину и вообще… он старше, а следовательно, должен оставаться мудрым… Нужно признать, что в словах Скорпиуса есть доля правды. Совсем чуть-чуть. Наверное, следовало проявить дипломатию, промолчать. Но руки и голова переставали слушаться хозяина, когда речь заходила о светлой памяти Астории. Сказано много лишнего и слишком мало верного. Он не пожелал сыну удачи, не дал наставлений в дальний путь. Мистер Малфой торопливо вышагивал по платформе, когда железное чрево поезда уже поглотило всех своих пассажиров, и провожающие уже махали вслед. Он почти бежал, но не мог двигаться быстрее. Главное успеть. Махнуть рукой своему сыну.

Он увидел его издалека – рыжий костер на ветру. Роза Уизли стояла на платформе, кутаясь в тонкую мантию. Дождь усиливался, а она не взяла зонта, и теперь ее волосы ниспадали на плечи ржавыми ручейками. Это обстоятельство, похоже, ее не смущало. Обняв себя руками, то ли от холода, то ли от тоски, она смотрела в окно вагона, за которым хорошо читалось лицо Скорпуса. На мальчишке шарф, который тот еще не успел снять. А на тощих девичьих щиколотках ремешки летних открытых туфелек. Ноги маленькие какие-то, и сама как мокрая птичка. Перо в волосах. «Рыжая ворона, да и только», – пронеслось в голове Драко.

В несколько широких шагов мужчина преодолел оставшееся расстояние и, громко поздоровавшись, разделил с девушкой пространство под зонтом.

Она даже не посмотрела на него. Ее взгляд был прикован к светловолосому юноше в окне вагона.

– Удачи, – прошептала она.

– Береги себя, – закричал Драко.

Скорпиус, конечно, не слышал, да и улыбка его предназначалась только дрожащей, промокшей насквозь девушке, на отца он так и не взглянул.

====== И цветные стёкла ======

Вот девочки – им хочется любви.

Вот мальчики – им хочется в походы.

В апреле изменения погоды

объединяют всех людей с людьми.

О новый месяц, новый государь,

так ищешь ты к себе расположенья,

так ты бываешь щедр на одолженья,

к амнистиям склоняя календарь.

Да, выручишь ты реки из оков,

приблизишь ты любое отдаленье,

безумному даруешь просветленье

и исцелишь недуги стариков.

Лишь мне твоей пощады не дано.

Нет алчности просить тебя об этом.

Ты спрашиваешь – медлю я с ответом

и свет гашу, и в комнате темно.

Белла Ахмадулина «Апрель»

Драко раздражается, теряя время на проводы Розы в Мэнор. А то, что распоряжается драгоценными минутами зря, мужчина и не сомневается. Раздраженно опущенный уголок губ и презрение во взгляде заставляют девушку поежиться, хотя, возможно, виной тому лишь насквозь мокрая мантия.

Они трансгрессируют на порог поместья. Мужчина все еще удерживает над ее головой зонт. Он уже готов отправиться в путь, оставив ее перед дверьми, ведь будний день еще не окончен. Девушка же пристально смотрит на него, словно, ждет каких-то слов.

– Вы что-то хотели, Роза?

Переминается с ноги на ногу и кусает губы. Малфой только теперь замечает, какие они: два плотных ярких, как у пиона, лепестка, чуть обветренные, обведенные яркой, воспаленной каймой по краям.

– Хотела сказать… Я могу… могу я… пока моего Скорп… мужа нет дома… я могу пожить у родителей или у бабушки с дедушкой.

Драко надеется, что насмешка в глазах не выдает его истинного отношения к происходящему. Вслух же он произносит:

– Не говорите глупостей, миссис Малфой. Этот дом теперь принадлежит вам настолько, насколько и любому из членов нашей семьи. Вы чувствуете себя неуютно?

– Да, чувствую, – скороговоркой произносит она, – и не знаю, где мне можно бывать, а где нет. Вы не говорили об этом, да и Скорпиус тоже.

– Роза, – голос Драко неожиданно потеплел. Он не думал, что девушку озаботит граница его личного пространства настолько, чтобы вслух обсудить дозволенную дистанцию, – можете находиться там, где вам угодно. В доме нет закрытых дверей, кроме кабинета на втором этаже. Это моя территория. Если же вам неуютно – вся южная часть дома от центральной лестницы в вашем полном распоряжении. Можете устраивать в комнатах все по своему разумению.

– Вас это не смутит? – выразительно округляются глаза Розы.

– Я слишком редко бываю дома, чтобы мешать другим находиться в нем. Пожалуйста, не думайте о таких мелочах. Располагайтесь удобнее… Но на этой ноте я вынужден вас покинуть. Дела, знаете ли.

– Когда вы вернетесь?

– К ужину не ждите. Буду поздно. Да и вообще… не стоит подстраивать свой график под меня. Не скучайте, Роза, это не тюрьма.

– Спасибо, мистер Малфой.

Когда мужчина трансгрессировал, Роза заклинанием высушила одежду и волосы. Перспектива остаться одной в огромном, похожем на склеп, доме ее не прельщала. По правде говоря, ей хотелось бы услышать от свекра, что идея с переездом к родителям на время отсутствия Скорпиуса, является очень удачной. Но старший Малфой лишь разделил мнение младшего, озвученное накануне: «Вышла замуж, значит и ушла за мужем. И нет никакого пути назад. В отчий дом».

– Что будет угодно молодой хозяйке? – раздался высокий голос эльфа-домовика, вдруг возникшего прямо перед ней. От неожиданности Роза вздрогнула.

– Если можно, будьте добры… чашечку горячего шоколада, но только принесите ее, пожалуйста, в мою комнату.

Когда эльф вернулся с напитком, Роза уже сидела перед растопленным камином. На коленях у девушки лежала открытая папка. Она в задумчивости перебирала листы, пока не наткнулась на один старый, пожелтевший пергамент. По мере того, как девушка просматривала его содержимое, на лице ее расцветала мягкая улыбка.

Из синей папки Розы Уизли Малфой

«… А вчера мама здорово ругалась с нами: мало того, что я и отец опоздали на ужин, сели за стол с немытыми руками и наследили в кухне, так еще и отказались от еды. Папа еще может вытерпеть пытку стряпней жены, но лично у меня, когда на столе дымится запеченный с яблоками гусь, начинается депрессия. Хьюго столь же печально ковырял вилкой в предложенном ему кусочке.

– И в чем же проблема, господа? – в голосе мамы звучали недовольные нотки, – где вы откушали райских плодов, что теперь не голодны?

– Роза попросила купить ей пончик, – виновато пробурчал отец едва слышно, – я, конечно, не стал этого делать, и мы перекусили в трактире у Барлоу. Ничего ужасного – просто куриный бульон, пирог, чай с блинчиками…

Папа никогда не умел врать. Особенно маме. Особенно под рентгеном её взгляда. Вот и теперь он невольно поежился, а потом, поднявшись со своего места, все же отпилил от румяной тушки два щедрых куска, один из которых оказался передо мной.

– Вот, пожалуйста, твоя порция клюквенного соуса, – произнесла мама, обильно поливая жаркое из соусницы. Она, конечно, прекрасно понимала, КАК я ненавижу эту добавку. А еще все мы знали, что врать Гермионе Уизли нельзя. Ведь никакого трактира у Барлоу мы не посещали. Наелись пончиков и пирожных в кондитерской в Косом переулке…

Дело в том, что сегодня отец чувствовал себя виноватым передо мной. И началось все с того, что утро оказалось субботним, а это означало только одно: мне придется провести не один час за шахматной доской. Уже в течение полугода папа с переменным успехом пытался научить меня играть в волшебные шахматы.

Пока дело касалось передвижения фигур по полю, я обучалась

быстро, но когда встал вопрос о решении шахматных задач, часами засыпала над доской перед расставленной позицией. Терпеливый обычно, отец тогда выходил из себя и даже повышал голос, пока однажды я вдруг действительно не заснула. Это произошло резко и неожиданно. В момент, когда я размышляла над матом в три хода, голова вдруг закружилась, фигуры слились в едином черно-белом хороводе, и я провалилась прямо туда, в пульсирующую серую массу.

Очнулась от боли. Под встревоженным взглядом отца я поняла, что засыпая, уронила голову на доску и поранилась острой шахматной фигурой. Капнув на рану экстрактом бадьяна и прочтя заживляющее заклинание, отец смахнул слезу с моей щеки и поцеловал в лоб:

– Знаешь, Роззи, а ну их к чертям, эти шахматы, пойдем лучше наедимся сладостей и напьемся пукательной газировки.

– Пукательной? – пугаюсь я, вспоминая, как в прошлый раз употребление этого напитка чуть не стоило нам дисциплинарного взыскания от мамы в виде садовых работ.

– Конечно, именно ее!

За ужином мама не смотрит на мужа, да и я молчу. Но Рональд Уизли не может долго оставаться серьезным. Он посылает жене в тарелку стайку жучков из своей волшебной палочки. Она делает вид, что все еще сердится… Тогда на ее плечи осыпается ливень из розовых лепестков. Она аккуратно кладет вилку и, подперев кулаком подбородок, долго смотрит на мужа.

– Почему я не умею на тебя сердиться, Рональд Билиус Уизли?

– Потому что я неотразим и романтичен, – смеется отец.

– В особенности после пукательной газировки, – на лице матери, наконец, расцветают весенние лучики вздрагивающих ресниц, а на щеках играют ямочки. Улыбается.

Почувствовав себя в безопасности, я с облегчением отодвигаю жаркое и, сморщив нос, отваживаюсь заявить:

– Фу, гадость какая. Как ты это ешь, Хьюго?

Мама смеется, а папа находит этот момент удобным, чтобы подскочить к ней и заключить в кольцо объятий.

– Не признаетесь, что за повод?

– Штаб Рона и Розы не дает справок о своей деятельности, – рапортует мужчина.

– Даже под пытками господина Щекотакуса.

– Даже под ними.

– Хорошо, но помни, что у девочки аллергия на сладкое, в особенности на мёд…»

Роза вернула пергамент на место и захлопнула папку. От прочитанной миниатюры вдруг повеяло теплом, будто она не в чужом доме, а в родной крохотной кухне. Она даже на миг почувствовала запах промасленного материнского передника, в который не раз зарывалась носом, когда споткнувшись, сбивала коленку.

Шоколад, что принес ей домовик, остыл, камин почти погас. А солнце за окном так и не появилось. День серый. Серый Мэнор. Тишина звенящая.

Что ж, раз мистер Малфой оказался столь любезным и отдал молодоженам южную сторону дома, нужно осмотреть её и понять, что можно сделать, чтобы к возвращению Скорпиуса она стала уютной.

Роза прошлась по длинным, темным коридорам, по пути открывая массивные двери. Интерьер оказался выдержанным в едином стиле и, следовало признать, что у того, кто занимался благоустройством дома, был отменный вкус, но все равно… он казался неуютным, как огромный музей, да и запах в нем стоял такой же. Девушка с любопытством разглядывала семейные колдопортреты в золотых рамах, выдерживая насмешливые взгляды в ответ. Она брала в руки и подолгу рассматривала разные старинные предметы, сделанные очень искусно: все-все в доме подчинялось внутренней дисциплине его владельцев. И только одна деталь привлекла внимание Розы, выбиваясь из общей картины.

Окна.

Большие и маленькие, полукруглые и узкие – многие из них, не все – были заменены витражами. Стеклянные картины, неизменно яркие и многоцветные, содержали в себе бытовые зарисовки из жизни влюбленной пары. Вот мужчина и женщина в саду, а на изображении в другом окне он раскачивает ее на качелях. Витражи не подразумевают подробной прорисовки черт, но позы этих людей светятся счастьем.

Он потянулся и резко сел в постели. Смятые простыни, сбитые подушки и дрожащий свечной свет красноречиво говорили о том, что здесь происходило несколькими минутами ранее.

Мужчина потянул одеяло, чтобы чуть прикрыть обнаженный стан лежащей рядом женщины, но та лишь дернула плечом. Приподнявшись на локте, она произнесла с хорошо читающейся в голосе обидой:

– Ты можешь остаться на всю ночь. Хотя бы один раз, Драко.

– Не понимаю, зачем, – он оставил одеяло в покое и потянулся за скомканной, отброшенной на пол рубашкой. Перед тем, как исчезнуть в рукаве на его запястье блеснул обручальный браслет. Она всегда еще сильнее раздражалась от этого обстоятельства.

– Драко, ты большой мальчик и не обязан возвращаться домой. Там ты никому не нужен. Твой сын вырос и даже женился.

– Я привык ночевать дома, – безапелляционно заключил он.

– Я не против этого, но ты можешь привести в Мэнор меня. Мне все так же тяжело отпускать тебя. Холодно засыпать в одиночестве. Драко, прошу. После смерти Астории прошло достаточно времени, чтобы уже сменить образ безутешного вдовца на счастливого мужчину. Я люблю тебя, Драко, хочу быть рядом с тобой, – произнесла она, вложив в голос всю страсть, на которую только была способна, но осеклась – мужчина пристально и совсем не по-доброму смотрел на нее, поправляя галстук.

– Я не рекомендовал бы тебе обсуждать со мной мою покойную жену и все, что с ней связано. Мне хорошо с тобой, пока не начинается задушевных разговоров. Я готов дать тебе содержание, ласку, досуг, но не готов жертвовать карьерой. Я Советник Министра, и репутация моя должна оставаться безупречной. Что будут говорить обо мне, когда узнают, что я сплю с замужней дамой?

– Мой брак формален.

– Мои слова не подлежат обсуждению.

– Любовница?

– Называй как хочешь, но только определись раз и навсегда, исходя из того, что я тебе на данный момент предлагаю.

Она провожает его до дверей каждый раз. Все неизменно: постылые слова о том, что он занят, не может, что это противоречит его правилам. А ей… хочется зарыться лицом в светлые, мягкие волосы, ей необходимо видеть его искаженное от чувства близкого удовольствия лицо, когда он занимается с ней любовью… Вот только любовью ли?

Президентские люксы дорогих отелей. Она чувствует, что становится дешевкой, протирая шелковые простыни собственным телом. Фальшивой роскошью горят бриллианты на браслетах подаренных им. Ведь не то ей нужно – один, простой… тонкая нитка обручального браслета… Она имеет право. Она заслужила, когда после смерти Астории Малфой, ночами разыскивала его по кабакам не магического Лондона, а потом пьяного тащила к себе домой. Она заслужила это, потому что была с ним нежной и терпеливой всегда, даже когда у него не получалось, и он уходил от нее раздосадованный, злой на целый мир. Она губами собирала красные ягоды ярости, зревшие на его лице. Остужая ласками, поцелуями… кто она теперь? Нежная, распутная тварь, которую он даже не хочет привести в свой дом. Боится представить чистокровным старикам Малфоям, которые, верно, отравятся собственным ядом, когда узнают, что любовница сына полукровка. И вообще. Как он сам при таком раскладе допустил в свой дом Розу Уизли. Ведь все же знают, что ее мать магглорожденная.

– Может быть, повторим? – она роняет плед, которым прикрывается, ведь еще миг и он снова исчезнет за дверью.

– Горячая девочка, – на бледном лице появляется подобие улыбки, – повторим. В самое ближайшее время.

И оставив на лбу невесомый поцелуй, он тотчас же трансгрессирует.

Снова одна…

Ключ скрежещет так, что этот звук, кажется, разносится по всему кварталу, и Драко, в который раз думает, что замок нужно смазать. Ведь в мастерской есть все для этого. Кроме времени. Ведь Малфой моментально забывает обо всем каждый раз, когда реальный мир остается за спиной, скрытый от него тонкой фанерной дверью.

Здесь пахнет прошлым, картоном, клеем и краской. Стол заставлен реактивами, а стены увешаны старыми колдографиями. Все они изображают двоих: вот Драко и Астория на конной прогулке, другой снимок сделан в саду в период цветения вишен, еще кадр, и она обнимает его за шею, когда тот переносит девушку через лужу. Фотограф ловил их везде – красивая пара. Теперь Драко своими руками переносит рисунки на картон. Потом в стекло, чтобы позже они стали витражами, которые украсят окна Малфой-Мэнора.

У верстака сгрудились неудачные работы – масса попыток передать настроение. Драко вспоминает, как неудачны были первые витражи. В них не чувствовалось настроения летнего дня, подаренного им с Асторией. Цветные стекляшки не передавали его ностальгии по давно ушедшим временам. Зато теперь Драко точно знал, что и как нужно делать. В руках его стеклорез, и он ведет аккуратную кривую, но взгляд его направлен не на материал, он смотрит куда-то сквозь стекло, картон, нынешний вечер. Драко видит Асторию, сидящую у него на коленях за чтением книги. Эту мозаику выкладывает теперь Драко.

Он всегда работает по нескольку часов без перерыва и решает, что пора заканчивать только тогда, когда больно режется об острый край. Кровь капает на картон, заполняя нарисованную книгу кляксами. Он наспех перевязывает ладонь и, заперев мастерскую, трансгрессирует домой.

…

Тонкий желтый луч разрезает темный мраморный пол и густой сумрак холла. В гостиной кто-то есть. Неужели это Роза?

Драко берет любопытство, почему девушка не спит в столь поздний час, и он осторожно подкрадывается к приоткрытой двери гостиной, откуда и пробивается свет. В комнате не так светло: пара огарков на столе и горящий камин – вот и всё.

Завернувшись в платок, Роза что-то торопливо пишет, а перед ней еще добрый десяток пергаментов. Она поджимает ноги и скребет за ухом тем же пером, что и пишет, потом, поймав очередную мысль, резко возвращается к пергаменту. От резкого движения на её лице остается кривая темная полоса. Она и не замечает. Что-то есть в этом смешное и трогательное одновременно. Может быть непосредственность, с которой она вслух проговаривает некоторые слова из тех, что записывает, а может, дело в том, что она тоже чем-то увлечена. Тем, что не дает ей уснуть в столь поздний час.

Поднимаясь в свою спальню, Драко думает о том, почему ему захотелось подойти и заглянуть через её плечо, узнать, что именно Роза пишет.

Он думал об этом засыпая, и еще о том, что странно обращаться мыслями к тому, чем занимается Роза.

====== Все основания для недопонимания ======

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный,

и хор в нашу честь не споет…

А время торопит – возница беспечный, —

и просятся кони в полет.

Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,

не смолк бубенец под дугой…

Две вечных подруги – любовь и разлука —

не ходят одна без другой.

Мы сами раскрыли ворота, мы сами

счастливую тройку впрягли,

и вот уже что-то сияет пред нами,

но что-то погасло вдали.

Святая наука – расслышать друг друга

сквозь ветер, на все времена…

Две странницы вечных – любовь и разлука —

поделятся с нами сполна.

Чем дольше живем мы, тем годы короче,

тем слаще друзей голоса.

Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,

глаза бы глядели в глаза.

То берег – то море, то солнце – то вьюга,

то ангелы – то воронье…

Две верных дороги – любовь и разлука —

проходят сквозь сердце мое.

Стихи Булата Окуджавы «Любовь и разлука»

Он никогда не мог объяснить своей неприязни к отцу логически. Даже внутренние монологи на эту тему заканчивались вспышками ярости, умело гасимыми материнскими руками в детстве. Теперь же на смену им пришел огненный виски, который, признаться, порой лишь усиливал внутренние пожары.

Сын во всем винил отца. В том, что нельзя было пускать в кровать своего любимого щенка, запрещалось читать за обедом. Прогулки с детьми из соседних домов также не поощрялись старшим Малфоем. Защищала мать, а потом ее вдруг не стало.

И в смерти Астории виноватым оказался Драко. За эту точку зрения Скорпиус держался зубами. Он не допускал и мысли, что если бы не уступчивость мужа, когда жена убеждала его в необходимости родить наследника, нить древнейшего рода оборвалась бы на Драко. Юноша не желал понимать, а знал только одно: проклятие, которое лежало на женщинах семьи Гринграсс грозило им болезнью и даже смертью, в случае рождения ребенка. Но его мать, в отличие от сестры, рискнула. Это стоило ей жизни.

Наблюдая за обезумевшим от горя, но вполне здоровым физически, отцом, Скорпиус аккумулировал злобу. Ведь мистер Малфой обязан был что-то предпринять. В крайнем случае, лечь и умереть рядом. И хотя умом мальчик, конечно, понимал: мать не вернут никакие силы, и когда она лежала на смертном одре, юноша поклялся стать опорой для отца, но разумные мысли притуплял юношеский максимализм, щедро сдобренный соусом из обиды. Нелюбовь мальчика к старшему Малфою крепла день ото дня, и это чувство не смягчала забота Драко и его стремление подружиться с сыном. Хрупкий мост родственного понимания рухнул при появлении любовницы. «Три года – не срок для безутешного вдовца», – думал Скорпиус, забывая о физиологических потребностях взрослого мужчины. Сын не сомневался в том, что отец спит со своей секретаршей. Нечаянно оброненные в его присутствии фразы, короткие юбки и неловкие касания со стороны женщины выдавали ее с потрохами и, очевидно, были направлены на то, чтобы примирить мальчика с мыслью, что вскоре Тиа будет жить в Малфой-Мэноре на правах хозяйки. Займет место Астории рядом с отцом. Скорпиус с ужасом ожидал этого момента, но Драко отчего-то тянул.

Возможно, юноша сам сделал все, чтобы отдалиться от отца, а может, тогда уже понимал, что они слишком разные – вот только настоящей дружбы и мужского союза, который бывает между отцом и сыном, у младших Малфоев не получилось.

Иногда Скорпиус с очевидным раздражением наблюдал за тем, как проводят совместное свободное время Драко и Люциус. Порция алкоголя, партия в шахматы или субботний преферанс являлись лишь поводом для встречи, незначительной деталью в многочасовых разговорах. Скорпиус не понимал, откуда у них вообще появлялись темы для бесед, тогда как дедушка в последние годы вел почти келейный образ жизни и интересными новостями не располагал. Отец же, не обладая от природы излишней разговорчивостью, больше любил слушать. В любом случае мальчик предпочитал общество своей бабушки Нарциссы и пешие прогулки по морскому берегу, чем общество деда или отца.

Так было раньше. Ничего не изменилось и теперь.

Скорпиус энергично зевнул и потянулся, уронив подушку на пол. Загребая крупными ступнями, он вышел на балкон. День уже вступал в свои права, покрывая сусальным солнечным золотом крыши бульвара, на котором стояла гостиница, выбранная мужчиной. Все, как на картинке в путеводителе – лазоревое небо, под которым мастичной кондитерской скульптурой раскинулся город, а вдалеке, почти на горизонте, встал тонкий, ладный силуэт Эйфелевой башни. Скорпиус снова зевнул и улыбнулся. Еще вчера он завершил рабочие дела, а потому мог отдыхать и валяться в постели столько душе угодно, но… запланировано было многое. Он не зря приехал в Париж и намеревался рассмотреть каждый камешек в этом великолепном городе. Возвращаться домой решительно не хотелось. Даже несмотря на наличие молодой жены. Все еще успеется. А пока… нужно написать два письма.

«Здравствуйте, уважаемая миссис Хаас! Пишет Вам Скорпиус Малфой.

Прошу прощения за личное обращение, но так уж складываются обстоятельства. Не могу взять в толк, как объяснить все в письме и даже не стану пробовать, но убедительно попрошу Вас встретиться со мной в будущую среду, по моему возвращению в Англию. Дело касается моего отца, а посему я рассчитываю на вашу помощь.

Надеюсь получить положительный ответ, а также на конфиденциальность. Место и время встречи можете выбрать самостоятельно и сообщить мне совиной почтой. Буду с нетерпением ждать!

С Уважением, Скорпиус Гиперион Малфой».

Скрепив пергамент семейной печатью, он открыл клетку, выпустив на волю крупную серую сипуху. Привязав к ее лапке послание, он скормил ей галету и произнес имя адресата. В знак понимания, сова легонько клюнула его в щеку и, шелестя крыльями, унеслась прочь.

Где-то вдалеке пел аккордеон, с улицы доносился упоительный аромат сирени. Скорпиус подумал, что второе письмо он напишет вечером. Это послание может и подождать.

Из синей папки Розы Уизли Малфой

«Здравствуй, моя дорогая!

Я пишу тебе из солнечной Франции в надежде, что и за твоим окном небо перестало, наконец, выжимать слезы. Улыбаешься? Я – да, ведь когда из-под пера выходят эти строчки, перед глазами стоит твой милый образ, к которому я, увы, могу прикоснуться только мысленно. Франция держит меня за пятки, и хватка у этой дамы оказалась железной – дела идут вовсе не с той скоростью, с которой хотелось бы, и потому я задержусь на три дня, а сразу после мне придется переместиться в Бельгию, не заезжая домой. Милая моя, я очень надеюсь на понимание, а также на то, что ты не ссоришься с отцом. Хочу верить, что ты нашла вдохновение и изо всех сил торопишься записать свои мысли для будущей книги. На этом поставлю точку, ведь ты же знаешь, как тяжело даются мне длинные письма. Лучше я расскажу обо всем при встрече.

С любовью, твой Скорпиус».

Она перечитывала и перечитывала это письмо, в надежде, что буквы каким-то магическим образом поменяют свои очертания, и вместо известия о расставании неровный почерк мужа сообщит ей дату и время прибытия поезда, что вернется он, как и обещал.

Роза несколько раз садилась за ответ, но перо танцевало в руках, не желая оставлять на пергаменте ничего, кроме распластанных осьминогов клякс.

Всю ночь она ворочалась в жаркой постели, сон не пришел к ней и утром. Едва только бледное солнце показало лицо над горизонтом, Роза нащупала домашние туфли и уныло побрела в столовую в надежде, что чашечка крепкого кофе взбодрит ее и направит мысли в нужное русло. Стрелки на часах в холле показывали только половину шестого, и девушка решила, что в столь ранний час не спят только она да эльфы, занятые приготовлением завтрака. Тем большим оказалось ее удивление, когда уверенно распахнув дверь, ведущую в столовую, она увидела мистера Малфоя, расположившегося во главе стола, и занятого чтением газеты.

Их взгляды пересеклись мгновенно, и если серая вспышка отразила удивление и легкое раздражение, то на лице Розы, скорее всего, отразился испуг.

– Извините, если побеспокоила вас, мистер Малфой. Я могу выпить кофе у себя.

Малфой еще мгновение сверлил ее взглядом, после чего морщинка, разделившая брови, вдруг исчезла, и выражение его лица стало почти мягким.

– Во-первых, с добрым вас утром, миссис Малфой, а во-вторых, мне было бы приятно предложить разделить со мной утреннюю трапезу.

Он говорил достаточно тихо, и в голосе не слышалось нажима, но ноги Розы подкосились – она практически упала на стул. «Вот глупая, – пронеслось в голове, – ведь я даже не поздоровалась с ним».

– Ну вот и славно, – тем временем молвил Малфой, убирая газету в сторону. – Что заставило вас подняться в столь ранний час, Роза?

– Я, э-э, – замялась она, не желая говорить мужчине правду. Ведь он и сам все поймет, когда Скорпиус не появится дома вечером. – Иногда я не сплю по ночам, думаю или пишу, – уверенно заключила девушка.

– Понятно, – Драко все еще смотрел на нее. – Скажите мне, Роза, а в котором часу прибывает поезд Скорпиуса? Мне бы тоже хотелось встретить его.

И этими словами Малфой попадает в самую точку, обезоруживая. Неужели он применил к ней легилименцию?

– Скорпиус не приедет сегодня, – на одном дыхании частит Роза. – Накануне он прислал сову с посланием, в котором пишет, что задержится в командировке, а затем тут же отправится в следующую поездку.

И хотя девушка борется, чтобы сохранить самое невозмутимое выражение лица, она понимает, что алая заря во всю щеку выдает ее отношение к происходящему. Лицо мужчины непроницаемо, но судя по тому, как белеют сжатые кулаки, известие обескураживает его. Спохватившись, он убирает руки и задумчиво произносит: