Текст книги "Роза для дракона (СИ)"

Автор книги: Aino Aisenberg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

====== Несмятая постель ======

«Сядь со мною, дева, в сани,

Опустись в мою кошевку».

Так ответила девица,

Так промолвила, спросила:

«Для чего я сяду в сани,

Для чего – в твою повозку?»

Вековечный Вяйнямейнен

Так ответил юной деве:

«Для того ты сядешь в сани,

Для того – в мою повозку,

Чтобы печь мне хлеб медовый,

Доброе готовить пиво,

Песни петь на каждой лавке,

Быть отрадою в окошке,

В славных Вяйнолы жилищах,

На подворье Калевалы».

Так ответила девица,

Так промолвила, сказала:

«Я ходила за мареной,

Средь цветов резвилась желтых,

Поздним вечером вчерашним,

Перед солнечным закатом,

Мне пичуга пела в роще,

Дрозд насвистывал на пашне,

Пел о волюшке девичьей,

Распевал о бабьей доле.

Стала спрашивать у птицы,

Узнавать у этой птахи:

«Ой, ты, черный дрозд на пашне,

Спой, сама хочу услышать,

У кого житье получше,

У кого приятней доля:

У девицы ль в отчем доме,

У невестки ль в доме мужа»?

Мне синица так пропела,

Просвистел мне дрозд на пашне:

«Светлым день бывает летний,

Доля девичья – светлее.

Лютое в мороз железо,

Доля женская – лютее.

Девушка в отцовском доме —

Словно ягодка на горке,

Женщина в жилище мужа —

Словно на цепи собака.

Редко раб находит ласку,

Никогда вовек – невестка».

Отрывок из «Калевала» (финский народный эпос) руны с 35 по 80.

Сад Малфой-Мэнора похож на толстобокий торт, уютно умостившийся во главе стола, накрытого посреди деревьев. Голубоватой глазурью залиты цветущие вишни. Этот торт – свадебный, но в нем не хватает одной детали: фигурок жениха и невесты.

Драко Люциус Малфой сверяется с наручными часами. Все в порядке: до начала церемонии еще пятнадцать минут. Жених, чье волнение выдает элегантный зеленоватый оттенок кожи лица, уже у алтаря. А невеста? Конечно, она успеет. Да если и не придет, откажется, передумает, Драко не расстроится. Ему не нравится эта девушка. Совсем.

Мужчина осмотрелся по сторонам. Разбившись на небольшие группы, гости топтали ухоженную, будто причесанную траву. Но раздражения это не вызывало. Единственные чувства, будоражащие его воображение призрачны. Они – воспоминания. Невесомыми пальцами разыскивают незащищенный участок кожи между воротником рубашки и подбородком, щекочут, заставляя крупные букашки мурашек разбегаться по всему телу.

Незамеченным, Малфой отделяется от толпы и уходит вглубь сада. Темно. Но ему не нужно видеть.

Здесь.

Под пальцами кора старого дуба: неровная, морщинистая, она как кожа старика, хранит на себе памятные шрамы. Мужчина на ощупь разыскивает один из них. Оглаживает. И тут же на тонком пергаменте сомкнутых век вспыхивает выцветшая, будто старая колдография, картинка. Двое: юная дева, облаченная в цвета небесного платье и он сам, тощий, еще не оформившийся юноша с пухом на подбородке. Пара бредет по тропинкам огромного сада, и на лице юного Драко играет улыбка победителя, ведь несколькими минутами раньше эта девушка, с алыми от смущения щеками, разрешила себя поцеловать. Тихо переговариваясь, они подходят к корявому стволу старого дуба.

– Отдохнем? – просит она.

– Хорошо, – отвечает юноша, и помогает своей спутнице устроиться на траве, в тени. Она достает расческу и расплетает косу, которая под пальцами страстного Драко стала похожа на пушистый колос, а в руке юноши появляется перочинный нож с костяной рукояткой…

Мужчина открывает глаза и сталкивается взглядами с ночью… и ничего… тишина, пустота. Лишь под пальцами он чувствует древесный шрам, что сам ему оставил. Буквы вырезаны с прилежанием отличника, а потому их можно прочесть и слепому.

На ощупь.

«Драко и Астория навсегда». Жаркий костер этих слов заключен в рамку резного сердца.

Он еще немного постоял у дерева, так и не решаясь убрать руку. В висках гулко стучало, как всегда после таких коротких видений. Чуть поодаль мистер Малфой услышал возбужденные голоса. Значит, пора возвращаться.

– Один, два, три – смотри!

Обведенное черненым серебром старинной рамы, на девушку выглянуло лицо рыжеволосой незнакомки: немного испуганной, в меру бледной, с искрой недоверия в глазах. Ладошка, заключенная в кружевную перчатку прикоснулась к холодной поверхности. Та, что находилась по другую сторону, без отставаний повторила движение. Значит, это все-таки она – Роза Уизли.

– Ты словно нимфа лесная, – в голосе Лили Поттер слышалось искреннее восхищение, – почему, скажи мне, глупая, ты не носишь платьев?

Все еще не обретшая дара речи Роза продолжала рассматривать свое отражение. И вроде все настоящее: июньская зелень глаз, темные галочки бровей, мелочь веснушек-монеток, которыми природа слишком щедро расплатилась с девушкой. Но что-то не так, может быть дело в аккуратных попелье, заменивших привычные непослушные кудри, озорными ручьями сбегавших к самым лопаткам? А может быть в волнении виноваты белые розы, вплетенные в прическу или кружевное платье, пенной волной убегающее в длинный шлейф?

И только ночь за окном знает ответы. Она, как и Роза Уизли, ждет, когда придет час, и девушка во всем этом чуждом ей великолепии выйдет в сад, чтобы там, у алтаря, произнести клятву в Вечной Любви.

– И все-таки вы очень странные, – снова попыталась завязать диалог Лили, – зачем венчаться ночью, когда весна дарит такие светлые дни?

– Так хотела я. Скорпиус тоже.

– Вот я и говорю: стран-но-та!

В холле, за дверью, часы пробили половину двенадцатого, а это означало, что пришла пора выйти к гостям. Роза вдохнула, выдохнула и резко запустила пальцы в прическу, растревожив аккуратные локоны. Слегка.

– Так лучше, – улыбнулась она, глядя на Лили, – привычнее. Ну? Пойдем?

Когда домовики распахнули перед ней дверь парадного, Роза не сразу поняла что происходит. Яркая вспышка света немного ослепила ее, и почти погасла, оставив в воздухе тысячи, похожих на крупных светлячков существ, которые парили над землей, то соединяясь в абстрактные фигуры, то выстраиваясь вдоль дорожки, ведущей к алтарю, образуя живой, мерцающий коридор.

У входа Розу, по традиции, поджидал отец. Его широкая, крепкая ладонь предназначалась ей. Это показалось таким правильным, дающим уверенность и безопасность жестом, что девушка, откинув все сомнения, шагнула на траву.

Гости хранили тишину. Понимая важность момента, они не смели переговариваться даже шепотом. Едва слышно пели скрипки, и в тишине ночи Роза впервые различила, что голоса у них разные.

Девушка шла по мягкой траве, обвивая пальцами надежную ладонь отца. И вдруг, она почувствовала, как невыносимо сложно дышать в роскошном платье, сшитом из тончайшего кружева ручной работы, как давит тугой корсет, как вонзаются в кожу острые зубы шпилек и невыносимо жмут роскошные туфли.

– Папа, постой, – шепчет она мужчине.

Рональд Уизли застывает, недоуменно воззрившись на дочь. Среди гостей, стоящих прямо у алтаря, Роза ловит встревоженный взгляд матери и… насмешливую искру в глазах будущего свекра. Тем не менее, она все же собирается завершить начатое. Девушка наклоняется и… чуть приподняв подол платья, снимает обувь. Оставляет ее прямо в траве.

– Вот и все отец. Теперь можно идти.

Трава влажная. Откуда только успела взяться роса? Ведь май на дворе и полночь еще не миновала. Но ступать приятно. Красиво, когда с растрепанной прически садового газона скатываются наземь жемчужные капли воды.

– Вот теперь ты похожа на себя, Роза Уизли, – смеется Скорпиус, когда мистер Уизли оставляет дочь подле него.

– Ты, кажется, собирался сделать меня миссис Малфой?

Ее голос прозвенел тонким колокольчиком и угас, оставив ощущение сладкого, тягучего, словно мед, счастья. Счастьем казалось стоять посреди сада в ночи и понимать, что сегодня свидетелями их союза станут самые родные люди, столпившиеся на небе звезды, легкий ветер, разогнавший по такому случаю облака и желтый, толстобрюхий месяц, близоруко прищурившийся у самых верхушек деревьев.

Тьма завершается совершенным штрихом, как точка над «и», делающая ее совершенно другой буквой, когда первая брачная ночь наступает в рассвет, и они остаются одни за тяжелым занавесом спальни.

Теперь яснее различимы слова любви, и чувство принадлежности. Неделимости.

Не больно.

Не стыдно и… хорошо, что он оказался достаточно трепетным в вопросах близости, и Роза впервые познала его только в то утро.

Он любил просыпаться рано, когда во всем доме бодрствовали только зевающие домовики, вынужденные готовить завтрак. Раздобыв на кухне чашечку чрезвычайно крепкого кофе, Драко садился во главе еще не сервированного стола, чтобы разобрать документы, необходимые на утреннем совещании, просмотреть спортивную колонку в ежедневном «Пророке», с сожалением отмечая, что времени хватит только на чтение заголовков.

Ему нравилось одиночество за столом с тех самых пор, как он овдовел. Присутствие сына сковывало язык, отвлекало, заставляло ковыряться в чувствах, безапелляционно убранных в архивы подсознания. Нет, он, конечно, не избегал общества Скорпиуса нарочно, но старался уйти из дома еще до того, как юноша выйдет из своей спальни. К тому же мужчине не нравилось, что сын является почти полным его повторением, как внутри, так и снаружи. И если внешние семейные признаки не вызывали неприязни, то упрямый характер, стремление всем навязать свою волю и безудержный карьеризм, раздражали старшего Малфоя до зубовного скрежета. Глядя на сына, он понял, что собственное стремление к власти было отнюдь не результатом работы над собой, а дремавшими до определенного возраста генами диктатора, которыми природа еще щедрее наградила Скорпиуса.

Тем больше мужчину удивило появление в доме рыжего куста растрепанных кудрей, откликавшегося на имя Роза Уизли. То, что сын выбрал в невесты полукровку, мало волновало либерализировавшегося до безобразия по малфоевским меркам Драко. Гнев кипел в мужчине от осознания, ЧЬЕЙ дочерью являлась девчонка. Он мог бы простить сыну невесту магглу, но не дочь Уизли и Грейнджер.

Появление в доме девицы с рыжими волосами еще сильнее сдвинуло график посещения столовой Драко. Мужчине ни под каким предлогом не хотелось сталкиваться с Розой.

– Не бойся его, слышишь?

– А я и не боюсь! Очень надо! – она вздернула нос и тут же запнулась о подол ночной рубашки. Скорпиус успел подхватить ее и не дать упасть. Легкий поцелуй в висок прогнал целый табун мурашек по обнаженным участкам кожи.

– Мы не сможем завтракать у себя каждое утро. Это неуважение к отцу. Хотя, если ты настаиваешь, я могу попросить домовиков накрыть нам на балконе. Сегодня удивительно тепло.

– Мне все равно, и к тому же, думаю, ты сильно преувеличиваешь участие мистера Малфоя в таких проблемах, как совместное времяпрепровождение.

Надув губы, девушка отвернулась к зеркалу и начала ожесточенно драть волосы, вычесывая из них остатки фиксирующего зелья. Но спохватившись, все же произнесла очищающее заклятие.

– Ты не права насчет отца. Он стал молчаливым после смерти матери.

– Черствый сухарь.

– Да почему же?!

– Ты же знаешь, что я работаю над книгой? И что эта работа очень важна для меня. Наверное, это труд всей моей жизни на данный момент.

– Конечно, знаю, но причем здесь отец?

– Книга о Второй Магической Войне, дорогой. О прошлом, без которого на этом свете, возможно, не было бы тебя и меня. Это страница в истории. Важная страница, которую я хочу написать для нового поколения волшебников, понятным им языком. Так, чтобы мы сохранили мир, подаренный нам моими родителями, родственниками, Гарри Поттером и твоими близкими, Скорпиус.

Задумчиво чмокнув жену в макушку, Скорпиус отстранился. В его глазах читалась грусть.

– Ни отец, ни дедушка с бабушкой не любят говорить о событиях тех лет. Роза, если ты намерена пытаться, лучше оставь это. Война много отняла у Малфоев, лишив самого главного – иллюзий о собственной исключительности. Отец рос, твердо убежденный в том, что он лучше остальных, что ему уготована особая роль в жизни. А вышло так, что нашей семье после всего, что случилось, еще долго пришлось отмываться от грязи. Милая, лучше тебе интервьюировать собственных родителей, вытягивать воспоминания из дядюшки Гарри…

– Все, что они могли рассказать, они уже сказали, – в сердцах воскликнула Роза, – к тому же маму и дядю Гарри не очень-то разговоришь. Мама всегда ласкова, кроме тех моментов, когда я задаю вопросы. Тогда она сердится, говорит, чтобы я, наконец, занялась делом. Пошла бы, например, на курсы колдомедицины или на практику в оранжерею.

– С отцом говорить бесполезно, Роззи.

– Вот и я говорю – сухарь он. Только и знает три слова: «да», «нет» и «бу-бу» и последнее применяет, когда ответить односложно не представляется возможным.

– Должность, которую теперь занимает отец, подразумевает огромную внутреннюю дисциплину и умение хранить тайны. Пост Советника Министра невозможно получить легкомысленному шутнику, который бы на каждом углу и после первой порции огненного виски трепался бы о своем прошлом.

– Это жестоко! Я всего лишь хочу написать правду.

– Книг о Второй Магической – полно!

– Я уверена, что смогу написать честнее!

Разговаривая на повышенных тонах, они спускались в столовую. Сквозь узкие окна, будто прищурившиеся от яркого света, в дом проникало утреннее солнце. И тут Роза заметила очень странную вещь, удивившись, почему она не видела этого раньше. Большую часть стекол в рамах заменяли… яркие витражи. Проникая сквозь них, утро расцвечивалось совсем другим настроением. Не понимая отчего, Роза затихла, любуясь игрой солнца и цвета.

Однако в столовой мрачное настроение незамедлительно вернулось. Домовики заканчивали накрывать стол, во главе которого восседал мистер Малфой, оградившись от мира, точно щитом, черной папкой с документами. Весь вид мужчины – лютый февраль – серые тучи во взгляде. Будто ветер ледяной остудил черты лица, оставив немного льда на висках. Седина?

– Что? – мистер Малфой отвел взгляд от папки, – а, это вы?

Неужели она что-то сказала вслух?

– Доброе утро, отец, – доброжелательно произнес Скорпиус, – ты уже позавтракал?

– Я допью свой кофе и оставлю вас, – мужчина беспардонно вернулся к чтению.

– Хорошо, отец, просто я тут подумал, что мы могли бы отправиться на службу вместе.

– Вместе? – Малфой выронил папку из рук, и с глухим стуком она упала на пол. Взмахнув белыми крыльями, вспорхнули листы.

– Почему тебя удивляет мое желание провести время с тобой, отец? – в голосе Скорпиуса Роза уловила нажим, но старший Малфой не растерялся:

– Может быть потому, что ты с сегодняшнего дня в отпуске? Как же свадебное путешествие?

– Мы никуда не едем.

Малфой почувствовал интригу, но удивления выказывать не стал, лишь изогнутая чуть выше обычного положения бровь выдавала любопытство.

– Экономите? – в голосе послышались саркастические ноты.

– Заменяем одного из твоих заместителей, сложившего полномочия, – в тон отцу ответил сын. Роза с удивлением и разочарованием заметила, что возникший в диалоге крючок забавляет Скорпиуса. Ему явно доставляет удовольствие препирательство.

– Ты назначен вместо Томаса Манна?

– Временно…, но с твоей подачи надеюсь получить это место на постоянной основе.

– Международные отношения, Скорпиус! – мужчина уже не шутил, и эльф, собиравший выроненные хозяином листы, мелко задрожал. – Сын! Это не шутка. Это ответственная должность, и я не хотел бы…

– Чтобы ее занял я?

– Знаешь ли ты, что это подразумевает постоянные отъезды, отельный образ жизни и…

– Ты боишься, что мой брак развалится так же, как семья мистера Манна?

– Я боюсь потерять тебя.

– Отец. Это мой путь. И я хотел бы пройти его от начала и до конца. У тебя есть выбор: протянуть мне руку помощи или просто толкнуть в спину во тьму. Я надеюсь, что ты… поможешь мне.

– Ты просто пользуешься тем, что мы родственники.

– И от кого я это слышу?.. В любом случае, у тебя есть время подумать. Мой испытательный срок – три месяца. Сегодня я отбываю во Францию и буду отсутствовать неделю.

Розе стало не по себе, дома так не разговаривал никто. А здесь… вместо точки – удар кулака Драко Малфоя о столешницу.

– Неделя, отец, – повторил Скорпиус, – ну, а пока, надеюсь, вы с Розой найдете общий язык.

– Миссис Малфой останется здесь? – удивился мужчина.

– Теперь ЭТО и ее дом.

Остаток завтрака Роза провела в смешанных чувствах. С одной стороны настойчивость Скорпиуса была выше всяких похвал. Он говорил ей о своем назначении и о том, что с путешествием придется подождать, но столь же сильно ее напугала незнакомая морщина, разрезавшая его переносицу. Сталь во взгляде тоже стала новинкой. Неприятным открытием.

Она провожала мужчин до парадного. И вместо вчерашнего лунного света и притихшей толпы гостей ее ждало прозаичное майское утро, холодным ветром ворвавшееся в холл, выстудившее все тепло и сказку мгновенно.

Девушка смотрела вслед быстро удаляющихся мантий. Гордая осанка, быстрый широкий шаг. Со спины отца и сына было невозможно различить. И у Розы потянуло где-то в груди. Уж не совершила ли она ошибку.

====== Осколки в ладонях ======

Она была исполнена печали,

И между тем, как шумны и резвы

Три отрока вокруг нее играли,

Ее уста задумчиво шептали:

«Несчастные! зачем родились вы?

Пойдете вы дорогою прямою

И вам судьбы своей не избежать!»

Не омрачай веселья их тоскою,

Не плачь над ними, мученица-мать!

Но говори им с молодости ранней:

Есть времена, есть целые века,

В которые нет ничего желанней,

Прекраснее – тернового венка…

Николай Алексеевич Некрасов

Сказать, что Драко Малфоя удивил выбор сына – не сказать ничего. В день, когда мальчишка привел в дом смятенную, переминающуюся с ноги на ногу рыжую девушку, он опешил. Первым желанием в ответ на фразу Скорпиуса: «Знакомься, отец, это Роза Уизли – моя невеста», – было хорошенько отшлепать отпрыска по заднице и отправить в свою комнату. Но за тем, чтобы попа сына находилась в полной неприкосновенности, с детства и до самой своей кончины следила Астория. Как скала она вставала между своими мужчинами, если в диалоге сына и отца чувствовалось приближение грозы. Узкая спина миссис Малфой всегда заслоняла не в меру расшалившегося отпрыска, разлившего, скажем, целую бутыль чернил на документы отца или запустившего собственный ботинок в утреннюю порцию овсяной каши. Но особым пунктом защиты выступали друзья Скорпиуса, время от времени появлявшиеся в благородном доме, но не соответствовавшие ему по статусу крови.

– Тс-с-с, – говорила она в таких случаях, вставая перед мужем на цыпочки, обвивая его шею руками, – милый, это же дети. Вспомни себя! Вспомни нас! Как страдали мы, лишенные возможности общаться с теми, к кому нас тянуло всей душой.

И жаркий костер возмущения моментально и без шипения гас на его бледных щеках. Одной только фразой или позой вздыбившейся кошки она могла заставить мужа поменять свое решение.

…

– В выходные мы должны навестить родителей, – говорил Драко.

– Нет, – мягко возражала жена, – как ты мог забыть, папаша? Скорпиус участвует в благотворительной театральной постановке, и мы не пропустим это.

– Его может сопроводить и няня!

–Не может! Когда у мужчины есть отец!

…

В другой раз могло произойти и такое:

– Дорогая, я немного задержусь. У меня остались дела в Министерстве.

– Такие что не могут подождать?

– Да.

– Как знаешь, но только не удивляйся, если завтра, рабочих дел у тебя станет больше, а сын забудет твое лицо. А потом и имя.

И Драко спешил домой со всех ног, плюнув на подготовку к утреннему докладу перед самим Министром. Он ворошил все эти бумажки глубокой ночью, дома, в собственной спальне, перед теплым камином и рядом со спящей женой. Любуясь, как блики робкого света самовольно рисуют на ее теле теплые кружева.

…

Драко никогда не мог избавиться от воспоминаний быстро. Особенно, когда флэшбэки касались Астории. Он чувствовал, что становится слабым и уязвимым, но не мог отказаться от слишком живых картинок в собственной голове. Астория жила вопреки аристократическому воспитанию: спала обнаженной, крепко прижимаясь к нему, делая нормальный сон мужчины невозможным. Она заливисто смеялась и так громко чихала, что Драко прибегал из другого конца дома спросить, все ли в порядке. А еще она пользовалась только мужским седлом, умела стрелять из ружья и свистеть – в общем, делала все то, чего не мог делать Драко. За исключением поездок в мужском седле.

Скорпиус не впитал уроков Астории и от рождения не был наделен чертами Малфоев. В мальчике отсутствовали авантюризм матери, упорство отца, логика Нарциссы и гордость Люциуса. Мальчишка старался взять свое очарованием, ведь, разбавив чрезмерно острые малфоевские черты, кровь Гринграссов сделала Скорпиуса настоящим красавцем, и с возрастом харизма обещала проявляться сильнее. Но не всегда получить желаемое можно только за счет красивых глаз, а иного оружия природа юноше не пожаловала. Чувствуя близкий проигрыш, юный Малфой впадал в слепую ярость, справляться с которой умела только Астория. Драко же в такие моменты предпочитал исчезнуть, дабы не растерять авторитета. С возрастом глупая злость смягчилась коктейлем хитрости и изворотливости. Драко не хотел себе признаваться, но Скорпиус виртуозно овладел искусством лжи. Астория не узнала мальчика таким. Она покинула чистого светловолосого ребенка и растерянного, убитого горем ее угасания мужчину ранним октябрьским утром, накануне Дня рождения своего ребенка.

С тех пор сын и отец отдалялись. Нет, конечно, Драко помогал Скорпиусу решать его проблемы в школе, проводил с ним по нескольку часов в выходные, но только после переезда Нарциссы и Люциуса на Побережье не стало и этого.

Старшая миссис Малфой не раз заводила разговор о продаже дома, когда появлялась у Драко в гостях. Нарцисса просила сына перебраться поближе к ней, мотивируя переезд тем, что ДАЖЕ ЛЮЦИУС считает продажу Малфой-Мэнора разумной мерой: дом слишком велик, и необходимость в нем отпала, когда стало ясно, что семья не вернет былого величия. Но Драко понимал – причина в другом, и Мэнор потерял для отца свою ценность после того, как во времена Второй Магической войны в их особняке располагалась штаб-квартира приспешников Волан-де-Морта.

Для Драко же отчий дом всегда оставался чистым, светлым, родным. Несмотря ни на какие события, ступни мужчины помнили прогретые солнцем доски террасы, разбежавшись с которой, он с головой нырял в бассейн, когда был ребенком. Стены, ковры, портьеры дома хранили его воспоминания о материнской заботе, о мальчишеских играх, юношеских волнениях и о первой ночи с Асторией. В общем, о расставании с Мэнором не могло быть и речи.

Что за «фрукт» вырос на семейном дереве Уизли в лице Розы, рыжему семейству стало понятно далеко не сразу. Ведь в детстве и ранней юности девочка проявляла незаурядные способности к учебе. Однако лет в тринадцать Розу одолела столь страшная лень, что ее табель из отметок «превосходно», скатился в «удовлетворительно» по всем предметам.

Получив на руки годовые оценки дочери, Гермиона Уизли пришла в полный ужас и устроила допрос с пристрастием на тему: «ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?!» В ответ на вопросы и упреки девочка равнодушно пожимала плечами и однозначно отвечала: «Нет, не влюбилась», «Никаких темных историй», «Никто меня, мам, не обижает».

Начав наблюдать за дочерью пристальнее, Гермиона с удивлением обнаружила, что Роза не похожа ни на кого из Уизли или Грейнджеров. Девочка не интересовалась спортом – один вид квоффла вызывал в ней панический ужас. Дочь терпеть не могла готовить или возиться с маггловской техникой. Она избегала разговоров о медицине, потому что жутко боялась вида крови, а при рассказах дядюшки Чарли о драконах и вовсе начинала стучать зубами. Со временем странную бездарность Розы заметили все Уизли, причем если Рону было достаточно видеть генетические признаки, чтобы не сомневаться в принадлежности девочки к их клану, то, к примеру, дядюшка Перси при каждой встрече рассматривал Розу не в пример подозрительно.

Секрет, не слишком трепетно хранимый девочкой, раскрылся при очередной предпасхальной уборке, когда Гермиона, освобождая многочисленные ящики и коробки от ненужного хлама, наткнулась на прелюбопытный образец. Ящик из-под маггловского телевизора был доверху наполнен исписанными вдоль и поперек пергаментами. Сначала женщина не на шутку встревожилась, узнав почерк дочери. Присев на подлокотник дивана, она тут же принялась изучать написанное Розой, и уже через минуту она не могла сдержать смеха: девочка писала миниатюрные рассказы из жизни их семьи. В десяти или пятнадцати предложениях дочь довольно точно описывала привычки отца, характер собственной матери, любовь к своей бабушке или последнюю ссору с братом. Несколько часов Гермиона провела за чтением и опомнилась, только когда в комнату заглянул любопытный закат. Она торопливо убрала прочитанное обратно в коробку и благоразумно решила не торопиться с выводами.

Но улик, говорящих о странном хобби дочери, становилось все больше: разбросанные по всему дому сломанные перья, чернильные пятна на занавесках. На беседу Гермиона решилась только после того, как обнаружила записи Розы на рулоне бумаги в туалетной комнате. Талантливые, интересные, между прочим, записи.

Разговор состоялся в ультимативной и односторонней форме. Когда после ночных совещаний с Роном и посещения утром одной из лавок в Косом переулке родители поставили перед изумленной дочерью объемную коробку с красным бантом.

– Ого, это что? – удивилась девочка. – Вроде не День рождения.

– Пиши, у тебя прекрасно получается, – губы Гермионы легко коснулись пробора на голове дочери.

В свертке оказалась волшебная машинка, которая могла печатать без участия пальцев чародея. Чтобы получить страничку с текстом, достаточно было наклониться к похожему на маленькую ракушку микрофону и начать диктовать.

Роза радовалась не столько машинке, сколько разрешению обнародовать свое хобби. Девочка не считала это даром, но ценила, когда кузина Лили заливисто хохотала над миниатюрами, что Роза писала о школьных приятелях.

Машинка же работала плохо и добавляла жуткую отсебятину. Вскоре Роза забросила её и вернулась к привычному способу изложения: пергаментам, перьям, чернилам. Краска въедалась в кожу пальцев, да так, что не помогало даже очищающее заклятье, пергаменты заканчивались, а Роза все писала и писала, ломая перья, разбрасывая их по дому, забывая их за ухом или в прическе. Гермиона смеялась над ней и называла ласково: «Моя рассеянная рыжая ворона».

Роза писала не только на досуге. Маленькие рассказы помогали ей справиться с неудачами, грустью и даже… одиночеством, когда все, и даже малышка Лили, обзавелись кавалерами. И только она – Роза, совершенно не обделенная природой, ходила одна.

Тогда-то она и познакомилась со Скорпиусом Малфоем. Нет, Роза, конечно, знала его имя и факультет, а также, с подачи отца, что мальчик этот редкостная задница, но принимать по умолчанию чье-либо мнение и знакомиться лично, оказалось разными вещами.

Однажды он догнал ее посреди коридора: волосы всклокочены, щеки румяные. Не по-малфоевски бестактно, он потянул ее за рукав и выпалил, переводя дыхание: «Твоё?»

Роза тогда покраснела до кончиков пальцев на ногах. Блокнот в красной обложке являлся ничем иным, как её собственным дневником, миниатюр из которого она не декламировала даже Лили.

– Читал? – со злостью выплюнула она, прикидывая, где могла «зевнуть» дневник.

– Не успел, – широко улыбнулся юноша, – ты выронила его на лестнице, двумя этажами ниже. Только я не успел догнать тебя сразу… наткнулся на МакГоннагалл и несколько минут объяснял, почему мои ботинки не коричневого, а голубого цвета.

Взгляд Розы непроизвольно скользнул вниз. Из-под школьной мантии Скорпиуса довольно комично торчали ботинки цвета июльского неба.

– ПО-ЧЕ-МУ-у? – в голос засмеялась она.

– Кто-то пустил заклятьем на Зельях, а я и не заметил, – улыбнулся Скорпиус.

Она понимала, что их пальцы неприлично долго держат оказавшийся между ними дневник.

– Я хотел… хотел бы пригласить тебя на бал по случаю Рождества, Роза.

…

Так началась их дружба. Странная, не понятная никому. И Лили, и Альбус, и даже Хьюго подшучивали над выбором сестры, когда путающийся в долговязых ногах за ней неизменно вышагивал Скорпиус. Будь то прогулка в Хогсмид или нудная отработка в библиотеке – двое были неразлучны.

– Скажи, Роза, мне очень нужен твой совет… У меня еще никогда не было с парнем, скажи, а когда…

Тогда Лили и Роза впервые поссорились. Ведь между Скорпиусом и Розой не было ничего, кроме схожести во взглядах, кроме пыльцы с макового поля, где они встречались, когда приходило время каникул. У них были зеркала летних вод, солнечные брызги и домик на дереве, который Скорпиус трансфигурировал, чтобы пережидать в нем дожди.

С появлением аккуратного и немного педантичного Скорпиуса в жизни Розы завелся неведомый до той поры зверь по имени Порядок. Больше не было перьев в волосах и чернильных пятен на платьях. Пергаменты хранились в строгом порядке. У Розы появилась синяя папка, в которую она складывала то, что считала удачным. Папку украшала тисненая вязь букв: «Личная собственность Розы Уизли, охраняется заклятиям неудержимого пуканья».

Подарил папку Скорпиус Малфой.

Министерский кабинет мистера Малфоя здорово напоминал коробку от его любимого парфюма: строгий серый параллелепипед с легкими серебристыми вкраплениями в сверкающих на столе письменных принадлежностях и металлических шахматных фигурах, расставленных на столике возле окна. Мужчина и сам идеально вписывался в интерьер, будто являясь неотъемлемой его частью. Бесцветные почти серебристые волосы густой челкой падали на глаза. Из-под паутины ресниц взгляд внимательных светло-серых глаз пробегал строчку за строчкой. Он что-то писал, бормоча себе под нос весьма недовольно.

Он уже поставил подпись, как вдруг в кабинет решительно постучали. Малфой быстро смял письмо и швырнул его в корзину для бумаг.

– Да, войдите, – громко пригласил он.

В дверном проеме моментально возникла фигура Скорпиуса.

– Ты хотел меня видеть, отец?

– Хотел поговорить о твоем назначении. Утром было неудобно, да и сейчас я немного занят… Я думал побеседовать за обедом, скажем, в кафе напротив, после полудня. Идет?

– В это время я уже отправлюсь в путь, – равнодушно протянул юноша, – сегодня я явился в Министерство только, чтобы собрать документы, необходимые в поездке и получить директивы от руководителя.

– Что ж, – нахмурился старший Малфой, – значит, говорить придется здесь и сейчас.

– О чем?

– О том, что я против твоего назначения и вообще работы в Отделе Международных Связей.

– Помнится, мою кандидатуру на роль твоего помощника ты даже не рассматривал! Вот я и начал карьеру в другом отделе, – в голосе мальчишки слышался нажим, которому реактивно воспротивилось все существо Драко.