Текст книги "Ее волос манящий теплый шепот (СИ)"

Автор книги: Аганис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Я боролся с собой каждый раз, когда видел, как она кусала губы, не в силах найти нужные слова. Когда уединялась с Эдом в своем кабинете, когда кричала на тренировках от нервов, когда садилась в машину к Аксенову, который прикасался к ее щеке пальцами. В этот момент я боролся с собой и ненавидел Эда.

В первый раз в жизни я чувствовал к кому-то такую ненависть. Меня злило в нем абсолютно все: и улыбка, и манера говорить, и то, как он хозяйски обнимал Этери за талию и целовал в макушку, пока никто не видел. Я ревновал, как подросток, и ничего не мог с собой поделать, потому что несмотря ни на что, Этери заслуживала лучшего. И это сводило меня с ума.

Каждый день, приходя на тренировку, я приносил ей кофе и какую-нибудь выпечку из магазина, а Этери брала все это из моих рук и окуналась в работу. Мы не разговаривали ни о чем, потому что все наши силы уходили на тренировки. Этери хватало времени еще на встречи с Аксеновым, но я так и не был уверен, что это делало ее счастливой.

Дома я валился на кровать от усталости и проваливался в сон почти сразу, чтобы успеть утром за кофе и на лед. В тишине комнаты мне иногда казалось, что я не один, но это не было правдой. Иногда я видел сны.

«О том, как сказочник Оле-Лукойе присаживается к спящим на постель. Одет он чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, – он отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками– его он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся волшебные сказки, другой совсем простой, гладкий, – его он раскрывает над нехорошими детьми; ну, они и спят всю ночь как убитые, и поутру оказывается, что они и они ровно ничего не видали во сне!».

Больше мне не снилось ничего.

Даже Этери.

Наверное , раньше я настолько плохо себя вел, что теперь не мог коснуться ее даже во сне.

POV Этери

Я теряю Женю. С каждым ее падением я теряю наше доверие и наши прошлые обещания. Мы готовимся к Олимпиаде и я верю, что Женя должна победить. Она не может проиграть, но реальность говорит о другом.

Алина сильнее и техничнее,но Женя рассказывает свои истории на льду так, как никто в мире. И мы тренируемся, стараясь не думать о будущем.

Женя катает на командном чемпионате короткую, а Алина—произвольную. Они побеждают. Но команда по итогу вторая.

А потом начинаются индивидуальные соревнования. И это мой личный Ад. Женя проигрывает Алине короткую, а в произвольной набирает одинаковое количество баллов. После проката она рыдает и не может сдержать слез.И в конце концов говорит мне, что сделала все, что могла. А еще обвиняет нас всех в том, что мы отдали победу Алине. В чем-то она права. Мы сделали Алине более сложную программу, а компоненты она заработала своими последними победами.

Женя проиграла свой самый важный старт. И сейчас искала виноватых. Я пытаюсь утешить ее, но понимаю, что мы в начале конца. Больше ничего не будет как прежде. Я знаю об этом. Олимпийской чемпионкой стала Алина Загитова. И мир был к этому не готов.

Я же не чувствую себя счастливой. Потому что мама болеет, Женя злится, а я хочу просто спать.

Аксенов рядом и пытается найти нужные слова, но от его прикосновений мне тошно. Я просто хочу спрятаться от всего мира и не вспоминать резкие слова Жени в КиКе: «Поздравляю, у вас есть олимпийская чемпионка».

Да, она у меня есть. Но какой ценой? Все ждали, что победит Женька. Но кто-то сверху решил все иначе. И я не знаю, что с этим делать. Мне страшно, что она уйдет после этого поражения. Между нами стена и лед. Мы больше никогда не сможем верить друг другу. Но я больше не могу делать вид, что все хорошо. Потому что все на самом деле плохо. И дома, и тут. Вот только никто этого не видит.

Эд касается моей руки, но я не хочу его видеть. Закрываю дверь и пытаюсь заново дышать. Но воздух не идет. Я не знаю, что будет завтра, потому что мне кажется, что самое важное я теряю.

Стук в дверь опять нарушает тишину.

–Эдуард,я же сказала, что не хочу никого видеть.

Но это не Эд. Я слышу Данин голос, который говорит мне:

–Этери, открой, пожалуйста.

И я открываю. Прячу лицо в волосы и прошу его уйти. Но Даня не двигается с места. Он приносит с собой какую-то еду и почти силой заставляет меня есть. Мне приходится есть, чтобы он ушел. Но Даня не поддается. Он обнимает меня и укладывает спать.

–Останься,—вдруг прошу я.

–Останусь,—отвечает Даня.

Он лежит рядом и гладит меня по голове пока не приходит сон.

А потом будит рано утром и провожает на самолет.

–С днем Рождения, Этери,—первым поздравляет он.—Я счастлив, что ты есть.

А я только вспоминаю, как целую ночь Даня трогал мои волосы, когда я просыпалась и говорил, что все будет хорошо.

Мне не нужен был ни секс, ни разговоры, в эту ночь после победы в Пхенчхане, мне был нужен тот, кто сумел рядом со мной помолчать.

А потом Женя перестала появляться на тренировках, а Алина простыла. Мама болела, а я пыталась справиться с тем, что Россия получила ожидаемую золотую медаль, но неожиданную чемпионку. Мы все старались с этим смириться. Интервью, выступления, разговоры. И я среди них, как будто в аду. Если бы не Даня, я бы просто сошла с ума.

Алина проигрывает чемпионат мира, а я просто стараюсь удержаться на плаву. Даня кормит меня едой и приносит кофе. А еще говорит то, что мне надо слышать. Он берет на себя часть обязательств и это спасает меня от того, чтобы не упасть в бездну.

Мы даем интервью за интервью, проводим пресс-конференции, а у меня есть только одно желание—покой. Но его нет. И я просто молчу. Мне кажется, во мне так много молчания, что я разучилась говорить.

Даня отвозит меня домой, а Эд устраивает сцену ревности. Во мне нет сил рассказывать, что Даниил просто друг. Во мне вообще нет ни на что сил.

Поэтому, когда я узнаю, что Женя уходит к Орсеру, я никак не реагирую вначале. Все ждут реакции, но я спокойно даю интервью и занимаюсь работой.

«Моим наставником теперь стает Брайан Орсер»—говорит девочка, которой я отдала всю лучшую часть себя. Которая была мне как дочь и иногда даже больше. Она уезжает в Канаду, а я не могу больше дышать.

–Этери, я могу приехать,—говорит Эд.—Ты только скажи.

–Не нужно. Я справлюсь,—отвечаю я ему.

То же самое говорю всем, кто хочет меня поддержать.

Я справлюсь.

Я сильная.

Мне никто не нужен.

Поэтому я закрываюсь дома на все замки и хочу не шевелиться.

Но звонок в дверь не дает просто лежать. Там стоит Даня.

–Я же сказала, что справлюсь,—зло говорю ему.

–А я тебе не верю,—отвечает он.

И стоит на пороге, такой испуганный и смущенный. У Дани в руках бутылка виски и лимон.

–Смотри, я принес тебе лекарство и солнце на кончиках пальцев.

Я впускаю его в квартиру и иду на кухню. Мы пьем виски и заедаем лимоном. А потом я плачу. Впервые за все время рыдаю в даниных руках и ничего не боюсь. Сон приходит неожиданно и странно:

«– Ну нет, хорошенького понемножку! – сказал Оле-Лукойе. – Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе. Но он знает только две сказки: одна бесподобно хороша, а другая так ужасна, что… да нет, невозможно даже и сказать как!

Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднес его к окну и сказал:

– Сейчас ты увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Кафтан на нем весь расшит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами развевается черный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!

И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади; но сначала каждого спрашивал:

– Какие у тебя отметки за поведение?

– Хорошие! – отвечали все.

– Покажи-ка! – говорил он.

Приходилось показывать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудесную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, – позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку. Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не могли-они сразу крепко прирастали к седлу.»

Я просыпаюсь ночью и понимаю, что Даня прижимает меня к себе. Вчера я расколотила все, что напоминало мне о прошлом. А вот он все убрал и дал мне возможность заново дышать.

Переворачиваюсь на другой бок и понимаю, что Даня рефлекторно прижимает меня к себе, даже не открывая глаза. Я же просто притягиваю его ладонь и прикасаюсь губами к пальцам.

Даня теплый и настоящий. И рядом с ним мне хочется быть лучше, чем я есть на самом деле.

Потому что он видит меня той, которой я сама хочу стать, но неудержимо боюсь.

========== Глава девятая, в которой все меняются ==========

POV Даниил

Я убираю стекло в квартире Этери. Она спит в спальне, куда я перенес ее полчаса назад. Этери спит, а я просто молча делаю то, что должен и стараюсь не думать, что чувствую сейчас. В первый раз в жизни я видел, как эта железная женщина плакала так сильно. И мое сердце, казалось, выпрыгивало из груди. Этери сильная. Самая сильная из всех, кого я знаю, но сегодня что-то сломалось. Она позволила себе стать слабой рядом со мной. И это меня изменило.

Я тихо вхожу в спальню и смотрю, как она спит, обнимая подушку, а мне хочется плотнее укрыть ее одеялом и спрятать от всего мира. Сейчас в тишине комнаты передо мной стоит выбор: уйти в зал, прихватив с собой плед, или остаться с ней. Я считаю до пяти и аккуратно подхожу к кровати, а потом как можно тише укладываюсь рядом с Этери. Когда я обнимаю ее за талию, то чувствую, как она сворачивается калачиком, прижимаясь спиной. Я держу Этери в коконе своих рук и понимаю, какая она сейчас хрупкая и невесомая. Слова застревают в горле комом, и я как можно нежнее утыкаюсь ей носом в шею, вдыхая такой знакомый запах.

Этери расслабляется, крепко сжимает мою ладонь и касается пальцев губами. Она такая тонкая и беззащитная, что я почти не могу дышать от нежности к ней.

Этери спит беспокойно, ворочается , размахивает руками, а я только успеваю успокаивать ее и гладить по спине, чувствуя каждый позвонок под кончиками пальцев. Я прикасаюсь к коже ладонью, понимая, настолько же острые у нее лопатки…словно еще чуть-чуть и я порежусь о них.

За последний год я часто представлял, что будет, если мы окажемся с Этери в одной постели. После того, как я поцеловал ее в Новогорске почти год назад, мне казалось, что любое прикосновение к ней просто сведет меня с ума. Я не мог не хотеть Этери в своих фантазиях, особенно после того, как слышал их с Аксеновым ночью. Мне всегда представлялось, что, когда она позволит мне дотронуться до своей кожи, я завоюю ее целиком и не остановлюсь, пока не получу то, о чем мечтаю.

И вот сейчас Этери лежит в моих руках, а я не чувствую к ней ни страсти, ни желания. Я не хочу ее тело. Теперь в сердце я ощущаю что-то, что не могу назвать правильным словом. Оно гораздо больше, чем просто секс или необходимость обладать. Мне больше не нужно, чтобы Этери была моей. Я хочу, чтобы она была счастливой. Чтобы она никогда не плакала.

Чтобы она…была.

И от этого осознания и нежности, которое оно принесло с собой, я глажу Этери по волосам и целую в скулу, чувствуя соль на губах и дрожь в сердце.

Утром, невыспавшийся, но довольный, я аккуратно поднимаюсь с кровати и иду в кухню готовить завтрак. Варю кофе с корицей, жарю омлет с овощами, а потом прихожу в спальню и пару минут стою, смотря, как Этери спит. А потом бужу ее поцелуем в лоб, как в сказке… И она просыпается.

***

Впервые за долгое время мне не хочется ехать в отпуск, потому что я просто не в силах оставить Этери одну. Она говорит, что все хорошо, но мне не верится. Я уже даже готов отказаться от поездки, но Этери меня не слушает:

–Дань, тебе нужно отдохнуть. И мне тоже. Нам всем необходимо море, солнце и оказаться как можно дальше от Москвы. Я буду с Дишей, а ты тоже сможешь нормально расслабиться. А потом мы начнем работать с новыми силами.

Я слушаю Этерин голос и он успокаивает меня. Она всегда умеет найти нужные слова, но сегодня мне хочется говорить такие фразы ей самой.

–Ты же знаешь, что в любой момент можешь мне написать?—обреченно сдаюсь я.

Этери смотрит на меня с ехидной улыбкой и шутит:

– А ты мне ответишь и даже почитаешь на ночь стихи?

Я выпрямляюсь, прочищаю горло и с пафосом говорю:

– поцеловал дурак лягушку

та превратилась в кабана

но что-то Ване подсказало

она.

Этери распахивает глаза, а потом швыряет в меня ветровкой.

–Ты намекаешь, что я лягушка, которая превратилась в кабана?

Она смеется так заразительно, что я не могу оставаться серьезным.

–Женщина, ты только это увидела? Следуя твоей логике, я —дурак?

Этери кусает губы, стараясь вернуть себе серьезное выражение лица, и молчит.

–Ах, так!—говорю я.—Ты невозможная!

В этот момент в кабинет входит Дудаков и ему прилетает Этериным шарфом в лицо. Он стоит какое-то время в тишине и потом с полным достоинства голосом произносит:

– Похоже, мне здесь не рады.

Я смеюсь, не сдерживая себя, и вижу, как Этери тоже смеется. По-настоящему, почти до слез, а это делает меня счастливым, потому что да, все будет хорошо. Отпуск закончится, мы снова будем работать рядом и я никому больше не дам ее обидеть.

***

На отдыхе мы действительно переписываемся каждый день, показывая друг другу пляжи и закаты. Иногда я присылаю Этери стишки, а она говорит, что я абсолютно ничего не понимаю в поэзии. Да, я не понимаю, но знаю одно: чтобы эта невероятная женщина смеялась, я готов быть и дураком, и шутом. Кем угодно, лишь бы она больше никогда не плакала.

Но этот год слишком тяжелый для нас всех. Не считая болезни мамы и ухода Жени, Этери бросают Полина и Настя. Но она принимает все удары достойно. Мне же иногда становится страшно от того, что я не знаю, какая последняя капля может сломать ее. Ведь больше всего на свете я не хочу потерять из своей жизни Этери. Когда я наконец признаюсь себе в этом, мне становится проще. Мне нужно, чтобы она была счастлива, поэтому я покупаю ей кофе и мчусь в Новогорск практически с отпуска, сменив одежду в чемодане.

Я иду по центру, прижимая к себе стаканчик и слышу голос Этери издалека. Среди толпы детей она возвышается, как маяк. И солнце зажигает огонь на ее волосах. А я вижу его и уже не могу свернуть.

В первый же вечер мы пьем вино втроем в комнате Этери и разговариваем о планах. Она предельно серьезна и спокойна. Из-за ухода Жени СМИ просто сходят с ума и вываливают на нас всех тонны мусора. Они считают Этери железной и черствой. Никто не знает про то, как она плакала и приходила в себя. Никто не знает про письмо, которое она хотела показать людям, но мы все ее отговорили. Мне было страшно, что Этери сломается. И мы выбрали молчаливую оборону. Как ни странно, именно Этери засыпает первой, почти вырубаясь на полуслове. Мы с Сергеем переглядываемся и укрываем ее пледом, а потом уходим по комнатам.

Я лежу в тишине, прислушиваясь к звукам из соседнего номера, чтобы вернуться, если Этери проснется и не сможет заснуть. Но она спит, а я думаю о ней.

Мне видится сон о том, как великие люди, которые совершали подвиги во имя своей страны, страдали от того, что их не принимали. Гений за гением, открытие за открытием, пока наконец это не становилось невыносимым.

«Вот Колумб ! Над ним глумились когда-то даже уличные мальчишки – он ведь хотел открыть Новый Свет! Он и открыл его! И звон колоколов встречает торжественный въезд его, но колокола зависти скоро заглушают этот звон, и вот того, кто открыл Новый Свет, как бы поднял золотой Американский материк со дна моря и подарил его своему королю, – награждают железными цепями! Он велит положить их с собою в гроб, как знаменательное выражение благодарности света и современников.

Картина сменяет картину; никогда не пустеет тернистый путь славы…»

И где-то там, в самом конце пути, мне видится и такой знакомый портрет с самым ценным золотом на нем.

Я просыпаюсь, прислушиваюсь к птицам за окном и выбегаю из номера. На прошлогодней клумбе ирисов стало еще больше, а их хозяйка все также сидит на лавочке, словно ждет . Женщина узнает меня и разрешает снова набрать букет.

–Я болела за вас на Олимпиаде,—вдруг говорит она.—Расскажите это, когда подарите ей цветы.

Я киваю, прижимая к себе букет и понимая, что денег с меня не возьмут. Но эти ирисы от чистого сердца за наш труд греют меня сильнее всего.

Я бегу в корпус, надеясь застать Этери в номере. Распахиваю дверь и смотрю на ее силуэт на фоне окна. И на секунду мне кажется, что она—не человек.

Этери поворачивается ко мне, делает шаг вперед, а потом вдыхает запах ирисов, которые вымазывают ее щеки пыльцой. Она смешно чихает и улыбается так невероятно, что мне хочется летать.

POV Этери

От меня уходят ученики, а я пытаюсь смириться с некоторыми вещами в своей жизни. Я просто учусь не чувствовать боли и того, что мешает двигаться дальше. После того, как Женя уезжает в Канаду, я учусь заново доверять людям. И это сложно.

Эдуард пытается найти нужные слова, но он не знает меня на столько, чтобы понять: мне нужно время. И покой.

А еще много работы. После того, как Даня увидел мою слабость, я поняла, что могу не притворяться больше рядом с ним. Для этого и существуют друзья. Аксенов хорошо подходил для физической разрядки, а с Даней было невероятно легко работать.

Но чем больше проходит времени, тем чаще я ловлю себя на мысли, что рядом с Даней все просто и хорошо. Он приносит мне кофе, поддерживает все необходимые идеи и берет на себя нужные заботы.

А еще он уже два года подряд дарит мне в Новогорске ирисы. Когда в этот раз Эд приезжает и хочет избавиться от цветов снова, я отправляю его спать к себе в номер. Он обиженно уходит, а мне даже не стыдно. Ирисы распускаются так быстро, что я и так не успеваю ими насладиться хотя бы раз в году.

К тому же из всех эмоций теперь самой главной кажется усталость.

Я просто устала и делаю свою работу.

Прямо со сборов уходит Даша. Но у меня нет сил ее удерживать. Даня пытается что-то уладить, но после сдается.

–Все люди когда-нибудь уйдут от меня,—обреченно говорю я Дане.

–Я никогда не уйду,—говорит он.

И в Данином голосе столько уверенности, что я сдаюсь.

Контрольные прокаты проходят напряженно. Юниоры нравятся всем, а Алина падает. И я стараюсь не слушать то, что шепчут за нашими спинами.

Одноразовые чемпионы.

Тренеры для малолеток.

Женя проходит мимо и смотрит на нас, как на пустое место. Все слова, которые мне когда-то хотелось сказать ей для примирения, застревают на уровне горла. Она тоже падает. Лед слишком скользкий для любых амбиций.

Юниорки выигрывают Гран-При за Гран-При. Алина устанавливает рекорды в Германии. Я вывожу свою чемпионку в первый раз после закрытия сезона. Мне хочется верить, что все еще впереди. Но пока в свободное время я больше сплю, чем что-то делаю. Алина гуляет сама по себе, а я провожу в номере все свободное время.

Гран-При Хельсинки мы тоже выигрываем. Даня рядом и лечит меня чаем с лимоном от простуды. Он приходит ночью, когда я захожусь от мучительного кашля и заваривает мне какие-то порошки.

–Извини, что разбудила,—говорю ему в конце концов.—Эти стены слишком тонкие.

Даня качает головой:

– Я все равно не спал.

Мне хочется, чтобы он остался, но я не могу об этом просить. И молчу. Но Даня все равно остается, даже без слов. И болезнь постепенно уходит.

А потом моя жизнь летит в бездну. И я пытаюсь найти силы двигаться дальше. Мне кажется, что я тону, но рядом люди, которым я нужна и которые вытягивают меня с самого дна. Проходит девять дней ада и я выхожу в люди.

Даня отвозит меня на каток, постоянно закутывает в шарфы и напоминает есть. Я чувствую себя куклой, которая должна двигаться. И я двигаюсь. Но никогда не бываю одна. И от этого мне немного проще.

Алина выигрывает Гран-При и посвящает победу моей маме. В тот момент, когда заканчивается короткая программа, я на пару секунд становлюсь слабой и не могу сдержать слез. Даня стоит нерушимо и я прячусь за его спиной. Он ни одним движением не показывает, что замечает это. Но потом усаживает в машину и везет домой. Даня проводит меня до квартиры и не уходит, пока я не укладываюсь спать.

Но часто перед моими глазами не только победы или слава. Я все еще слышу осуждающие голоса в своей голове. Одноразовые победы, тренер-диктатор, украденные медали.

В уставшем бреду ночью я, как всегда вижу безумные сны :

«Вот стоит женщина, дитя душою, исполненная божественного восторга и веры; знамя несет она перед воинствующей ратью и дарует своему отечеству победу и спасение. Раздаются крики ликования, и зажигается костер: Жанну Д’Арк, колдунью, сжигают. А следующие поколения забрасывают белую лилию грязью: Вольтер, сатир остроумия, воспевает «La pucelle».

Тогда и кажется, что это меня пытается сжечь толпа, которая не хочет ничего понимать. Я обречённо закрываю глаза, чтобы не видеть радости на их лицах, ощущая, как падаю и не могу остановиться.

А потом оказываюсь в центре костра и горю, без сил и желания сделать хотя бы шаг в сторону.

========== Глава десятая, в которой не нужно молчать ==========

POV Даниил

Спустя время мы готовимся к Дню Рождения Хрустального. У нас нет возможности отказаться, а Этери просто бросается в работу с головой, чтобы ни о чем не думать. Она смотрит программы, что-то подсказывает, выдумывает последовательность номеров.

Этери занята делом, а я могу только быть рядом с ней и смотреть, чтобы она не надломилась.

Торжественная часть нагоняет на меня скуку. Мы сидим с Дудаковым подальше от начальства и шутим. Этери же рядом с Аксеновым, а от нас– далеко. Эд наклоняется к ее уху и что-то шепчет, почти касаясь губами щеки. Этери поправляет волосы и смущается, закусывая губу.

Потом ей вручают цветы и грамоту и, когда она идет по ковру за ними, то кажется мне совсем невесомой. Издалека я вижу только ее глаза и скулы, потому что лицо слишком бледное. И я сжимаю кулаки, когда Этери садится на место, а Аксенов приобнимает ее за талию. Неужели они все не видят, что ей там некомфортно. Но Этери молчит, а я тоже не имею права говорить.

Когда заканчивается торжественная часть, Этери сбегает к нам за бортик и снова становится тренером. Дети стоят возле нее и получают необходимую поддержку. Она всегда знает, что им сказать. И когда начинает играть музыка, Этери сама оживает. Словно работа дает ей необходимые силы двигаться дальше. Выступление за выступлением. Ладони в ладонях. Этери зажигает в каждом из фигуристов бесстрашие и огонь, а я только стою немного позади и каждую минуту готовлюсь ловить, если она начнет падать.

Но Этери не падает, а работает. Мы купаемся в овациях, делаем фото и выглядим довольными, хотя только я вижу, каких нечеловеческих усилий это стоило Этери. Она выходит из зоны фотокамер и опирается спиной на стену. Я незаметно подхожу рядом и обхватываю ее за талию. Этери почти виснет на мне и говорит:

–Я хочу домой.

Тихо, спокойно, обреченно.

–Сейчас поедем,—просто отвечаю ей и прошу Дудакова найти Диану.

Мы же с Этери уходим в кабинет, где она почти падает на диван без сил. Я сажусь рядом на пол и глажу ее лицо.

–Ты сумасшедшая, Этери,—шепчу я.—Тебе нужно себя беречь.

А она смотрит на меня сквозь приопущенные ресницы и говорит:

–Ты же знаешь, что я не могу иначе.

И я, черт побери, знаю. Она не умеет себя беречь. Но, что с этим делать сейчас, я не понимаю.

Диана приходит с Сергеем бесшумно, но Этери улыбается им и искренне и немного виновато. Диша понимает все сразу и тоже начинает кусать губы. У них с Этери столько общего на самом деле.

–Я тоже хочу домой,—просто произносит Диана и мы выходит из кабинета.

Этери идет медленно, словно плывет по коридору, как всегда неестественно прямая, с осанкой королевы. И ни один человек не может понять, что она делает все из последних сил.

Мы загружаемся в машину, Этери откидывается на кресло и закрывает глаза. Я пристегиваю ее ремнем безопасности и везу домой.

У подъезда помогаю выйти и провожаю до квартиры.

–Спасибо,—говорит Этери и целует меня в щеку.

Ее губы такие горячие, что я непроизвольно прижимаю свою ладонь к ее лбу. У Этери жар, но она упрямо сбрасывает мою руку и идет в дом.

–Я знаю, что делать,—тихо говорит Диша и закрывает дверь.—Спасибо за помощь.

Я стою, как дурак, в коридоре и понимаю, что сейчас ничего не могу сделать. Поэтому спускаюсь пешком по лестнице и от бессилия пинаю перила. Я чувствую себя бесполезным.

Доезжаю домой и в машине нахожу забытый Этери букет с награждения, поэтому просто пишу ей сообщение.

« У меня твои цветы».

Она на удивление перезванивает и сонным голосом говорит:

– К черту эти розы. Можешь делать с ними, что угодно, только не привози обратно.

–Хорошо,– с улыбкой отвечаю я.—А ты спи.

Слышу, как Этери копошится в кровати и вдруг произносит:

–Хочу сказку на ночь…

А я сижу, смотрю на осенний дождь за окном и рассказываю ей историю про старого доброго поэта, которому в непогоду постучался в дверь мальчик, который в самом деле был прехорошенький. Глаза у него сияли, как две яркие звезды, а мокрые золотистые волосы вились кудрями – ну, совсем ангелочек! – хоть он весь и посинел от холода и дрожал как осиновый лист. В руках у него был чудесный лук; беда только – он весь испортился от дождя, краска на длинных стрелах слиняла…»

Но спустя пару минут я уже просто слышу, как Этери мирно дышит у себя в кровати. Я кладу трубку, выдыхаю и утыкаюсь лбом в руль.

Мне не хочется идти домой, поэтому я сижу в машине пока дождь не становится тише, а мое сердце—холоднее.

***

А потом мы едем на финал Гран-При в Канаду. С нами, как обычно, увязывается Аксенов. Он летит в самолете рядом с Этери и о чем-то с ней беседует. Мы с Сергеем следим за детьми. Усталость Этери перестает быть критичной и она даже немного улыбается по-настоящему. Когда рядом с ней Эдуард, мне кажется, я превращаюсь в глупого мальчишку, который не может связать пары умных слов. С высоты своего возраста и статуса Эд смотрит на меня несколько пренебрежительно, а я просто хочу, чтобы он оставался в Москве.

В кои-то веки Этери выбрала себе номер с одной глухой стеной, а в соседний поселила меня и потом Сергея. Аксенову достался номер совсем дальше по коридору. Как не крути, он ехал на финал не работать, а больше отдыхать. Особенно по вечерам. У нас же, как всегда, почти нет свободного времени.

Девочки выступают одна за одной, но итог совсем не тот, о котором мы мечтали. Аня оказывается за пределами призовых мест, Алена первая, Саша—вторая.

Алина тоже вторая и уступает Рике. Хотя, если честно, пьедестал волнует меня сейчас гораздо меньше, чем Этери. Она выглядит счастливой и довольной, а я все пытаюсь понять, где она берет силы.

Мы сидим все вместе в баре. Сергей и я за стульями, а Этери с Эдом на диване. Она опирается о его плечо и я вижу, как Аксенов перебирает пальцами по этериному колену, прижимая ее второй рукой себе, словно всем своим видом показывает, что они вместе. Я пью второй бокал пива и понимаю, что это меня злит. Эд на столько меня бесит, что я просто закипаю изнутри, когда он аккуратно стирает с кончика губ Этери соус. Она облизывает губы рефлекторно, а Аксенов пожирает ее глазами, не обращая внимания на всех нас.

–Пожалуй, нам пора спать,—спустя пару минут говорит Эд и встает с дивана.

Я вижу, насколько сильно он сейчас хочет Этери, и ждет, когда они останутся одни. Но она не спешит, а рассматривает свой пустой бокал:

–Может, нам заказать что-нибудь еще, пока не слишком поздно…

Эд дергается, как от удара, но холодным голосом произносит:

– Уже поздно, на самом деле,—а потом чуть слышно добавляет.—Этери…

Она откликается и смотрит ему в глаза. А внутри меня словно срабатывает какой-то триггер… Этери… От этого нежно-домашнего «Этери» во мне что-то взрывается.

–Мне кажется, Эд прав, и тебе нужно пойти с ним.

Этери поджимает губы и хватает за руку Аксенова, который почти выдергивает ее с дивана. Мы желаем друг другу спокойной ночи, а я залпом допиваю остатки пива из бокала, смотря, как Этери уходит с Эдуардом в номер.

Дудаков ждет несколько секунд,а когда они скрываются из вида, произносит:

–Глейхенгауз, ну, ты и идиот.

Я не хочу с ним спорить. Потому что я действительно полный дурак, который не понимает, зачем он сам сегодня подтолкнул Этери в постель к Аксенову.

–Мне нужно еще выпить,—просто говорю я.

Сергей заказывает нам пиво. Он понимает, что я не могу сейчас идти в номер. И поэтому мы пьем еще несколько бокалов, пока Дудаков не сдается и не предлагает мне ночевать на его гостевом диване. И я соглашаюсь.

Иду в свой номер, собирая необходимые вещи и слушая музыку в наушниках. Ни один посторонний звук не проникает ко мне извне. И только это меня спасает.

На диванчике Дудакова я практически сразу отрубаюсь. Только в голове успевает снова пронестись Этерин взгляд и прямая спина, уходящая из ресторана. И такое неестественное личное Этери…и рука Аксенова на ее худом колене. Этери…что же ты , черт возьми, делаешь со мной?

Что же, блять, я сам делаю с нами?

Наутро мне болит все тело и голова. Я выхожу из номера Дудакова и сталкиваюсь с Этери и Эдом на коридоре. Она выглядит расслабленной и отдохнувшей, а мне хочется сдохнуть.

–Я не знал, что у вас с Сергеем Викторовичем такие близкие отношения, что вы проводите вместе ночь,—шутит Эдуард.

А мне хочется просто сказать ему «Да пошел ты нахер», я открываю рот, но Этери успевает быстрее:

–Это несмешно.—холодным голосом произносит она.

И я замолкаю. Аксенов пожимает плечами:

–Ну, извините…

Хотя ему совсем не жаль, я вижу. Этери же молча идет по коридору, словно рассекая пространство перед собой, а я чувствую безграничную благодарность к ней и бездонное презрение к самому себе.

***

Мы едем на Чемпионат России на поезде. Аня, Алена, Алина и Саша—в одном купе, Этери и Диша—во втором, я с Дудаковым—в третьем, а Аксенов с остальными—в четвертом. Я дико ненавижу поезда, потому что слишком привык к самолетам. Поэтому молча иду в свое купе, открываю с Сергеем бутылку коньяка и мы пьем. Я слышу, как слева смеется Аксенов, и что-то рассказывает всем. Он очень громкий и шумный, а потом к их голосам присоединяется и такой знакомый женский. Этери вместе с ними. Я так и вижу, как она сидит рядом с Эдом, закинув длинные ноги на соседнюю полку.

Дудаков протягивает мне лимон и качает головой. Спустя какое-то время мне становится все равно.

В Саранске жутко холодно, а мы заселяемся в номера по привычной схеме. Этери снова берет себе комнату с глухой стеной, а я живу рядом с ней. Интересно, она делает это все специально? Или мне доверяют настолько, что совсем не боятся смутить ничем.