Текст книги "Last Stardust (СИ)"
Автор книги: Adela Catcher
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Все вдруг замолчали. Краем глаза Юра увидел, как Мила села на полотенце. Рядом по ее левую и правую руки опустились Крис и Гоша. Виктор с Юри громко и синхронно вздохнули.
– Спасибо, – тихо сказал Юра, глядя на Отабека.
– Это тебе океан на память оставил, – сказал тот, хмурясь и поглаживая юрину ногу. – Местные медузы неядовитые, но поболит пару дней – я про них читал.
– Про все-то ты читал, – шепотом отозвался Юра.
– Все хорошо, – Отабек еще пару раз провел поверх салфетки ладонью, прилепляя ее к коже поплотнее, и поднялся на ноги. – У меня ночью рука не отвалилась, и у тебя нога не отвалится.
Юра слабо улыбнулся.
Боль и правда довольно быстро прошла. Меняя салфетки, Юра разглядывал оставшуюся на коже полосу, которая с течением времени становилась все четче, а точки – ярче. Выглядело, как узор хной. Если бы не краснота, смотрелось бы вполне красиво.
Какое-то время все боялись идти купаться, но потом расслабились и снова плескались в воде, так как Юри все же удалось успокоить разбушевавшуюся общественную фантазию. Никаких ядовитых медуз. Вон японцы купаются, и ничего. На это Попович проворчал, что местная фауна жрет только гайдзинов.
Юра наблюдал за Отабеком, который плавал туда-сюда вдоль буйков, мелькавших яркими пятнами достаточно далеко от берега. Потом ему надоело сидеть на солнце, пусть и неярком из-за сгустившихся туч, и он все же и сам решился зайти в воду снова. От соли ногу опять как кипятком обдало, но так же быстро отпустило.
– Ай! – вдруг вскрикнула Мила, выпрыгивая из воды почти наполовину.
– Ну ты еще чего? – рявкнул на нее Гоша.
– Меня тоже что-то ужалило! А-а-а!
Мила отделалась легким красноватым пятнышком на бедре, хотя шуму от него поднялось еще больше, чем в случае с Юрой.
– Ой все, – скрестив руки на груди, сказал Гоша, пока Юра перекидывал Миле салфетки, спасшие его конечность, – точно эти медузы охраняют японскую самобытность!
– Юрий, дай-ка сфоткаю, прикольно так, – попросил Пхичит, присаживаясь на песок рядом с Юрой.
Юра вздохнул и вытянул пострадавшую ногу.
– Да фоткай, чего уж там.
Все начали собираться, когда погода стала совсем пасмурной, а до обратного синкансэна оставался лишь час. Юра в раздевалке долго пытался привести в порядок склеившиеся коркой от соли волосы, которые там, где были влажными, прилипли к голове, а там, где подсохли, пушились, как сволочи. Разодрав кое-как пальцами пряди и взглянув на свою обгоревшую физиономию в зеркало, он поплелся к выходу ждать остальных.
Было жарко, но не душно; с океана дул легкий ветерок, приносивший с собой запах морской воды и йода. Юра, прошелся, вдыхая этот свежий, ни с чем не сравнимый воздух, а потом остановился, прислонившись к стене раздевалки почти на самом углу, чтобы вытрясти песок из кед.
Он услышал чьи-то шаги и хотел было посмотреть, кто из их компании уже был готов двинуться в путь, как из-за угла донесся голос Милы:
– Отабек, ты что, с ума сошел?
Юра замер, распрямившись и прижавшись лопатками к стене, так и держа больную ногу на весу и кроссовок в одной руке.
– Мне кажется, что схожу, – отозвался голос Отабека. И что-то в этом голосе заставило внутренности Юры свернуться в тугой узел.
– Прекрати, не надо! – продолжала девушка. – Тут всего лишь чуть больше недели осталось. Как ты это Вите с Юри объяснишь?
– Скажу, как есть, – Отабек понизил тон, и Юра едва разбирал его слова. – Они поймут.
– Поймут, – резко сказала Мила. – Но расстроятся! И Юра тоже!
– Юре как раз будет лучше.
– Откуда ты знаешь? Вы оба идиоты, вот что я тебе скажу! А ты постоянно на все сто уверен, как ему будет лучше. А ты у него спросил? – голос Милы был звонким и очень строгим. Юра вообще редко слышал, чтобы она так разговаривала.
– Будем считать, что спросил, – сказал Отабек. – Мил, извини, что на тебя это все вываливаю. Просто у меня реально едет крыша. Я так не могу. Я сам поговорю с Витей и Юри. Юре нужно отдыхать, и он должен делать это спокойно. Мы приедем в Токио, и я поменяю билеты. Как раз из Нариты будет прямой рейс через два дня.
– Отабек, не надо. Правда, останься. Ты уверен, что ты не сделаешь хуже, если уедешь?
Это слово так резануло по сердцу, что Юра схватился рукой за футболку на груди и скомкал ее в пальцах. Отабек хочет уехать? То есть все настолько плохо? Это все из-за той ссоры в Киото? В ушах засвистело, и Юра опустил ногу с ожогом на дощатый пол, покрытый мелким слоем песка, потому что иначе его бы просто повело. Кед едва не выпал из ослабевших пальцев.
– Уверен, – твердо ответил Миле Отабек. – По-моему, хуже не могу сделать даже я.
Юра услышал, как Мила вздохнула. Ему и самому не хватало воздуха, но легкие будто слиплись намертво, как волосы от соленой воды. Казалось, что пол проваливается куда-то вниз и летит в пропасть.
Хотелось только одного – выйти к ним, кинуться к Отабеку и просить остаться. Зачем – неизвестно. Что это изменит – непонятно. Просто чтобы он побыл рядом еще хотя бы эти несколько дней.
Еще немного. Дай мне еще немного времени рядом с тобой.
Но Юра не вышел и ничего не сказал – просто не чувствующей ничего рукой натянул на ногу кед, не обращая внимания на тут же вспыхнувший болью ожог, и тихо пошел в другую сторону.
Ветер с океана усиливался, и на этот раз у него не было никакого запаха.
========== 3.3. Хиросима ==========
Комментарий к 3.3. Хиросима
♫ Aimer – Rokutousei no Yoru
– важная, передающая все настроение, всю атмосферу этой главы песня. Даже если вы не знаете японский и не хотите лезть в перевод – просто послушайте ее сердцем.
終わらない夜に願いはひとつ
“星のない空に輝く光を” [1]
[1] В этой бесконечной ночи об одном лишь молю —
О ярком свете, что озарит это беззвездное небо.
– Не уезжай!
Дверь в номер хлопнула так громко, что Юра дернулся и глянул на нее через плечо, из-за чего не смог рассмотреть выражение лица Отабека. Когда он все же повернулся, тот стоял у выхода на балкон, сжимая пальцами ручку пластиковой створки.
– Тебе Мила сказала? – спросил он, наконец, нарушая затянувшееся молчание.
Юра выдохнул и покачал головой. Волосы за время поездки до Осаки полностью высохли и стали напоминать солому. Соленую причем, потому что промыть их после купания было просто негде. Теперь они кололи и без того саднящее от солнца лицо. Голову хотелось засунуть в холодильник, но он был лишь один, и тот низенький и на этаже.
– Нет. Я слышал ваш разговор, – сказал Юра, убирая пряди от лица и пытаясь завести их – жесткие и рассыпающиеся под пальцами – за уши. Пакет с плавками, который ему торжественно вручила Мила, прежде чем удалиться в свой номер, больно проехался скрученными ручками по запястью. Интересно, на его теле осталось хоть что-нибудь, что не обгорело?
Отабек вздохнул, потом повернулся и посмотрел на Юру. Тот наблюдал за ним, как если бы от любого его движения зависело все на этом свете. В номере было темно – за окном уже расцветали сумерки, – но не настолько, чтобы не заметить, как напряжены губы Отабека, сжатые в тонкую линию, как нахмурены брови. Глаза так и вовсе казались черными, как прогоревшие угли.
– Весь? – уточнил Отабек, и Юра не сразу понял, что он спрашивает о разговоре с Милой. Его ответов приходилось ждать, казалось, по несколько длинных минут, каждая из которых выкручивала внутренности, как спагетти, наматываемые на вилку.
У Юры было предостаточно времени подумать о том, стоит ли вообще затевать эту беседу с Отабеком. Пока они добирались из Камакуры в Токио, а оттуда – уже в Осаку, в обоих синкансэнах все спали, как убитые. Даже Гоша, который в принципе постоянно ворчал, ерзал или слонялся туда-сюда по вагону – то умыться, то выкинуть мусор, то найти барышню, развозившую кофе и мороженое, к которому он пристрастился с подачи Вити, – вырубился почти сразу, как они заняли свои места. Вечно полный энергии Пхичит долго сопротивлялся, но по истечении первого часа поездки задремал, уткнувшись лбом в окно, как ребенок. Юра же прокручивал в голове услышанный на пляже чужой разговор, пока он не потерял всякий смысл, словно заезженная до дыр виниловая пластинка. Он думал, что принял решение все же не вмешиваться в дела Отабека – в конце концов, если ему так будет проще, если ему тяжело находиться рядом с ним, с Юрой, если он так хотел уехать, не имело смысла его останавливать. Юра его слишком хорошо знал – если Алтын что-то вбил себе в голову, можно хоть костьми лечь – не переубедишь. Да, думал Юра, пока они шли по уже пустому и словно нагретому от пола до потолка после длинного рабочего дня тоннелю рынка, так будет правильно. Как бы ни хотелось поговорить, он не станет делать еще хуже, не станет снова выводить Отабека на разговор, который опять может закончиться ссорой, ничего не станет делать, просто уйдет в сторону, промолчит.
И эти мысли смыло, как песок океанской волной, едва все разошлись по комнатам хостела. Слова просто сорвались с губ сами собой.
“Не уезжай”.
– Не знаю, весь или нет, – ответил Юра. – Главное я услышал. Если это из-за меня, – он запнулся и отвел взгляд, – я не буду больше устраивать сцен, как тогда. Это было… это…
– Юр, – Отабек отвернулся, открыл балкон и распахнул его настежь, впуская в номер стрекот цикад, – не в этом ведь дело.
– А в чем тогда? – спросил Юра, подходя ближе и кидая многострадальный пакет рядом с ножкой своей кровати.
Отабек не шелохнулся – так и стоял, упираясь одной рукой в открытую балконную створку и глядя на потонувший в темноте район. Небо было покрыто редкими облаками, подсвеченными сизым отблеском луны, которая была маленькой и неровной, будто обгрызенной с одной стороны.
Юру уже с ума сводило это молчание, которое повисало после каждой фразы и которое было тяжелым и выматывающим. На них это не было похоже вовсе. Это не про них. Ведь это Отабек! С ним всегда было так легко разговаривать: не нужно было подбирать слова, как с Лилией, чтобы не ляпнуть лишнего, или пытаться казаться взрослее и самостоятельнее, как с дедушкой, чтобы не заставлять волноваться. Никогда еще Юре не было так тяжело говорить то, что он думал.
– Бек, – выдохнул он, не отрывая взгляда от профиля Отабека, неровно освещенного тусклым светом луны, – я правда не знаю, что тогда на меня нашло. Ты прав, мы все решили, незачем было возвращаться к этому всему. Ты не виноват, что я вел себя, как эгоист. Я не хочу портить тебе отдых, – слова давались тяжело и будто застревали в горле, как рыбьи кости. Отабек повернул голову и посмотрел на Юру. Теперь половина его лица была скрыта темнотой комнаты. – Давай просто… мы же не чужие, правда? Я не буду больше доставать тебя и ворошить то, что было. Я…
– Похоже, ты все же слышал не весь разговор, – сказал Отабек. – Тем лучше.
Юра закрыл рот и больно зажал между зубами кончик языка. Он только что пообещал не донимать Отабека – не стоит задавать вопросы, о которых он потом снова пожалеет.
– Просто останься, – тихо попросил он.
Ноги вдруг стали тяжелыми и неуклюжими, и Юра едва не снес бедром кровать, когда обходил ее, чтобы сесть на матрас. Смотреть на Отабека – такого странного, отстраненного и будто совершенно чужого – больше не было сил. Юра опустил голову и уткнулся лбом в ладони.
– Ты ведь спрашивал меня тогда, буду ли я твоим другом, и я согласился. Неужели теперь все так сильно изменилось? – он произносил слова, почти не слыша, как они звучали в этой ставшей вдруг такой тесной и неуютной темноте – жаркой и влажной, тугой, как резина.
Послышались шаги, и Юра почувствовал, как просел матрас под тяжестью чужого тела. Дыхание Отабека едва ощутимо коснулось растрепанных волос – резинку в океане Юра так и не нашел.
– Ничего не изменилось, – прозвучало совсем рядом. – Все, что я тогда говорил, правда.
– Тогда не уезжай. Обещаю, я ни слова не скажу про… про то, что было. Я не буду трепать тебе нервы. Я еще тогда говорил, что ни хрена дружить не умею, но я буду очень стараться, – последнее слово вышло совсем глухим и тихим. Юра проглотил вязкую слюну и прочистил горло. Сбоку мягко грело чужое тепло, и Юра невероятным усилием уговорил себя не поворачивать голову, чтобы уткнуться в такое знакомое плечо, которое было совсем рядом. Да, это всегда помогало, но теперь пора было учиться жить без этого. Давно пора было, просто Юра опять упустил самое главное, понял все не так и не вовремя.
– Юр, перестань. Ты не виноват, – сказал Отабек.
– И ты тоже! – громко возразил Юра и осекся.
В номере повисла тишина. Были слышны только разговоры за стенкой. Кажется, в общем зале собрались все, даже можно было разобрать голос Милы.
– Как нога? – спросил Отабек.
Юра отклеил ладони ото лба, который уже успел покрыться испариной от жары, и, приподняв ногу, покрутил в воздухе ступней. Кожа в месте ожога горела чуть сильнее, чем везде.
– Да норм. Пройдет, – отозвался он.
– Мила обещала дать какой-то крем, пойду попрошу, – Отабек поднялся, и Юра, прежде чем успел себя остановить, схватил его за запястье.
– Ты не уедешь?
Луна, похоже, совсем скрылась за облаками, потому что теперь лица Отабека совершенно не было видно. Юра бы что угодно в тот момент отдал, чтобы посмотреть в его глаза, чтобы разглядеть там хоть что-то знакомое и привычное, что-то, что всегда давало силы идти дальше, как бы ни было тяжело.
– Хорошо, – наконец, прозвучал ответ.
Юра выдохнул, уговаривая себя, что это облегчение сейчас разливается под ребрами чем-то горячим и тяжелым, а вовсе не что-то другое.
– Друзья? – спросил он.
– Друзья, – отозвался Отабек, выворачивая запястье из его хватки и пожимая юрины пальцы.
Почти как тогда, в Барселоне. Почти. С большой натяжкой, но все же. Слово-то то же самое.
Только почему от него на этот раз уже не хотелось улыбаться?
*
– Опять эти ворота! – Гоша, перегнувшись через бортик, указал пальцем в сторону острова.
– Это Великие Тории, часть святилища Ицукусима, – прокомментировал стоявший рядом Юри, ухватив Гошу за футболку на пояснице, чтобы тот не полетел рыбкой в воду. – Кстати, они тоже входят в список Всемирного Наследия ЮНЕСКО.
– Да, по-моему, тут все можно занести в этот список, так красиво, – выдохнула Мила, придерживая одной рукой на макушке широкополую белую шляпку, чтобы ее не снесло ветром.
Им снова пришлось встать очень рано, чтобы утром, до отлива, прибыть в Хиросиму. И теперь паром, перевозивший всех, как маршрутка, раз в полчаса на остров Миядзима, медленно плыл по бледно-бирюзовой воде к песчаному берегу. Сам город все единогласно решили осмотреть вечером, чтобы успеть сначала полюбоваться на одну из главных достопримечательностей префектуры – святилище Ицукусима. Врата, стоявшие в нескольких метрах от берега и затопленные в первой половине дня водой, горделиво возвышались ярко-оранжевым пятном над спокойным морем. Они очень сильно напоминали тории из Фусими Инари в Киото, просто были крупнее и монументальнее. Паром мягко и лениво полз по невысоким волнам к берегам острова, и все собрались на его втором ярусе вдоль бортиков палубы.
– Врата были полностью восстановлены во второй половине XIX века, – сказал Юри, отмахиваясь от Пхичита, пытавшегося его сфотографировать.
– Какого века? – переспросил Крис, разглядывая пенящиеся у борта парома волны. – Они что, пережили атомный взрыв?
– Да, – кивнул Юри, тоже глядя вниз, упираясь локтями в бортик и ловя начавшие сползать с носа очки.
– Ничего себе! Из чего же сделаны эти тории? – восхитился Гоша.
– На самом деле всего лишь из камфорного дерева, – ответил Юри. – Но взрыв они и правда пережили.
– Потрясающе, да? – стоявший рядом с Юрой Виктор толкнул его локтем в бок.
Юра вздрогнул. Врата и правда казались чем-то волшебным, потому что стояли, как что-то величественное и несгибаемое, прямо в море, будто росли из его глубин. Если бы они не напоминали о том неудачном разговоре с Отабеком одним своим видом, Юра смог бы согласиться с Витей без раздумий. Но они напоминали. А еще прошлой ночью он так и не извинился, хотя возможность была. Зато теперь Отабек не уедет и пробудет с ними до самого конца поездки. Разве это не победа, не повод порадоваться и, наконец, перестать грызть себя изнутри?
– Мы причаливаем! Надо спускаться, – сказал Пхичит.
Остров был совсем небольшим и больше походил на дикий заповедник, чем на заселенную местность. У берега были широкие мощеные камнем дорожки, по которым совершенно спокойно разгуливали длинноногие олени. Высыпавшиеся, как соль из упавшей солонки, из парома туристы тут же окружили животных, чтобы пофотографировать и погладить.
– Оленики, какая прелесть! – причитала Мила, комкая в руках купленную в Хиросиме бумажную карту острова – больше на память, чем чтобы не заблудиться. Юра тоже приобрел себе одну – уж слишком они были яркие и красивые, – но заблаговременно сунул в карман джинсов.
Флегматичный олень, стоявший рядом с Милой, повернул голову, ухватил зубами развернутую карту за уголок и с силой потянул на себя.
– А ну отдай! – завопила девушка, вцепившись в покупку со своей стороны.
– Не успел, – вздохнул Юри, тыкая пальцем заливавшегося смехом Витю между ребер.
– Что ты не успел? – с опаской глядя на безрогого оленя, дремавшего в тени деревьев, спросил Гоша.
– Предупредить, что олени неровно дышат к печатной продукции, а также полиэтиленовым пакетам и шляпкам, – ответил тот.
Мила, выигравшая лишившуюся уголка карту у оленя, схватилась свободной рукой за свой головной убор.
– Мне ее мама подарила!
– Думаю, оленю все равно, – сказал Юра и потрогал пальцем безрогий лоб оленихи, которую гладил стоявший рядом маленький ребенок.
На ощупь олень был похож на козу – такая же жесткая, как маленькая щеточка, и теплая шерстка. Юра их видел только в зоопарке и то давно, а здесь их можно было даже потрогать.
– Отлив не очень скоро, но нам все же лучше поторопиться, – сказал Отабек, рассматривая что-то в телефоне. – До ворот можно дойти по воде.
– Да, по-моему, это лучше, чем топать по дну. Как-то весь эффект теряется, – согласился Крис.
Солнце у воды казалось совершенно беспощадным. Юра старался идти поближе к деревьям, чтобы тень от них хоть как-то скрывала его от лучей, от которых щипало кожу. Утром он нацепил на себя футболку с самым длинным рукавом из тех, что он взял с собой, но и та прикрывала руки лишь до середины плеча. Лето в Японии стало единственной и первой причиной за всю жизнь, по которой Юра пожалел, что большая часть его одежды была, хоть и с яркими принтами, но черной. У Отабека тоже имелась такая футболка – они купили их одинаковые, когда попали вместе на этап Гран-при в Токио два года назад. Обе с мордами тигров. Юра посмотрел на Отабека, который шел чуть впереди. На нем была светло-серая рубашка с завернутыми до локтя рукавами. Юра помнил эту рубашку. В ней он был в тот день, когда приехал встречать Юру в аэропорт Алматы. Он говорил, что редко ее надевал. Интересно, та вторая футболка все еще у него? Носил ли он ее после…
– Юрочка, попробуй, это вкусно! – перед носом предстало непонятное закрученное нечто на палочке, напоминавшее вывернутую наизнанку автомобильную шину. Витя держал длинную деревянную зубочистку, на которую все это было нанизано, за самый кончик.
– Словно лист жуешь капустный! – отозвался Юра, с опаской принимая палочку из его рук. – Что это?
– Разве не видно? – светлые брови Виктора взлетели вверх. – Осьминожка!
– Это что, съедобно? – Юра повертел в руках палочку, и щупальце затрясло кончиком в такт. Оно все было темное, покрытое каким-то соусом, напоминавшим по виду соевый.
– Очень! – кивнул Витя и потряс крафтовым пакетом в другой руке, из которого торчали такие же тоненькие деревяшки.
Юра принюхался. Пахло грилем и чем-то сладковатым. Он откусил самый кончик, измазав при этом щеку в соусе. На вкус было и правда, как осьминог, просто Юра привык, что они были совсем малюсенькие в морских коктейлях, что продавали в супермаркетах. А здесь такая огромная штука, да еще и только одно щупальце. Доев до конца, он вспомнил старый фильм с близняшками Олсен, где девчонка, попробовав улитку, сказала: “по вкусу, как надувной воздушный шарик”. Это было очень точное замечание, хотя желудок радовался – они снова не успели позавтракать с утра, Юра лишь выпил какой-то отвратительный холодный кофе из автомата у хостела, от которого его отговаривал даже Юри.
Вскоре они вышли на широкий пляж, усеянный у кромки воды разноцветными пятнами обуви. Люди разувались и шли босиком по дну до самых Великих Врат, которые с такого ракурса казались еще огромнее, чем до этого. Юра обратил внимание, что поверхность оранжевых массивных столбов была неровной, в отличие от торий в Киото, гладких и отполированных.
– Я тут посижу, – заявил Гоша и плюхнулся на песок прямо в светлых штанах. – Не горю желанием потом ходить в кроссовках с мокрыми ногами.
– Ленивая ты жопа! – Мила от души пнула его босой ногой в бедро.
– Зато покараулит нашу обувь, – миролюбиво сказал Крис, разуваясь и кидая белые кеды прямо рядом с вытянутыми ногами Поповича.
– Ну да, а то вдруг кто позарится на твои дорогущие тапочки, – фыркнул Витя. Он тоже разулся и теперь с обожанием наблюдал за развязывавшим шнурки Юри.
Юра стащил кеды, поморщившись, когда грубая ткань задела подъем стопы. При дневном свете ожог выглядел забавно – как обвивавший ногу полукругом браслет из родимых пятен. Краснота почти сошла, оставляя лишь темно-кофейный узор.
Вода была теплой, а дно – неровным и колючим от мелких ракушек. Юра с трудом подвернул узкие джинсы, которые все равно намокли, когда вода достигла колен. Тории вблизи выглядели совсем неровными и не такими ярко-рыжими, как издалека. Верхнюю перекладину украшала черная табличка с золотыми иероглифами. Подойдя ближе, Юра задрал голову, жмурясь от солнца, чтобы попытаться найти хотя бы один знакомый кандзи. Задача с треском провалилась.
– Это что, тараканы? – спросила дрожащим голосом подошедшая ближе Мила.
– Баба, ты своих друзей из номера привезла? – фыркнул Юра и посмотрел на девушку. Та указывала пальцем на основание одной из массивных колонн, на которой четко была видна отметка, докуда доходила вода в особо активные приливы – до этой черты возвышавшаяся над водой часть столба была бледно-серой и потрескавшейся. Между трещин туда-сюда сновали крупные морские мокрицы.
– Это не тараканы, расслабься, – вздохнул Юра, разглядывая столбы. Из трещин торчали блестящие бока монеток.
– Можно оставить здесь монетку и загадать желание, – послышался голос Отабека, и Юра обернулся. Тот стоял в закатанных до колен джинсах и вертел в пальцах телефон.
Снова желание. Когда-то в детстве Юра был бы просто счастлив вот так на каждом углу встречать волшебные места, где можно попросить, о чем хочешь. Но сейчас под ребрами было тихо и пусто, даже демоны, напуганные и разбежавшиеся по углам, как облитые водой кошки, замолчали. Юра смотрел на Отабека, замечая каждую деталь: брызги от воды на рукавах, мелкую ссадину на костяшке указательного пальца правой руки, острый разлет ключиц в вороте не застегнутой до конца рубашки, темные подрагивающие ресницы. Юра отвернулся и сглотнул, уставившись в блестящий монетками столб перед собой. Он вынул из кармана сто иен и с силой воткнул в зиявшую в дереве трещину, надеясь, что желание придет на ум само. Он даже закрыл глаза, но под веками было лишь лицо Отабека в тот день на вершине горы – уставшее и бесконечно грустное.
Друзья. Они снова друзья. Что такое вообще дружба, если ты с ума сходишь просто от желания прикоснуться, взять за руку, обнять так, чтобы из головы вынесло ударной волной все мысли до единой?
– Надеюсь, что сбудется, – сказал Отабек совсем рядом, и Юра открыл глаза.
– Ты загадал? – спросил он, глядя на свою монетку.
– Нет, – отозвался Отабек. – Я не загадываю одно и то же желание дважды, а ничто другое не идет на ум.
Юра вспомнил, как видел его в Фусими Инари с табличкой “эма” в руках. Было так интересно узнать, что там было написано, даже хотя бы спросить, но язык будто мгновенно присох к нёбу.
– Идемте! А то вдруг здесь тоже есть медузы! – позвала их Мила. Она стояла в воде, опасливо подняв одну ногу, как цапля. Подол ее светло-розового сарафана намок и прилип к бедрам.
Отабек рассмеялся, и Юра замер от звука его смеха. Как давно он его не слышал. Сердце дернулось от мысли, что Отабеку, возможно, было и правда лучше без него. А может, это не он тянул Юру ко дну, хотя это была ложь, а наоборот?
На берегу все долго сушились, разгуливая по нагретому песку, не желая влезать в обувь с мокрыми ногами. Юра отряхнул ступни и все же втиснулся в кеды, стараясь как можно меньше задевать среагировавший на соленую воду противным зудом ожог.
Они еще несколько часов гуляли по острову, останавливаясь то тут, то там по просьбе Пхичита, который, как казалось Юре, наделал уже тысячи фотографий за их поездку. В глубине острова на небольшой возвышенности продавали веера, красивые шляпы, подарочные катаны и украшения из камней. Само святилище Ицукусима, помимо врат, включало в себя длинные крытые коридоры, выкрашенные снизу доверху в неизменный ярко-рыжий цвет. Все святилище стояло на помостах на сваях, под которыми плескалась морская вода, пока не начался отлив и она не схлынула, обнажая серо-зеленое из-за мелких водорослей дно. Внутри молились, писали прошения богам на кусочках бумаги или тонких белых ленточках, чтобы потом привязать их на специальные конструкции. Под крышей было прохладно, приятно пахло морем и деревом.
В магазинах все накупили себе множество сувениров. Мила отоварилась в одной из лавок красивой заколкой ручной работы, которой тут же забрала волосы. Юра же проторчал на одном месте полчаса, пытаясь понять, что говорила ему пожилая японка, демонстрируя темно-синий веер, усыпанный кандзи. Все, что получилось понять из разговора – на шелке была написана целая история великого самурая. Веер Юра купил, потому что про самураев плохого не напишут.
Когда пришло время уплывать с острова, вода из-за отлива ушла настолько, что Великие Тории оказались на полностью обнаженном дне. Витя отметил, что они правильно сделали, что приехали утром, оставив саму Хиросиму на потом, иначе бы не застали один из самых прекрасных видов в Японии.
Пока они плыли на пароме, Юра разглядывал купленные у той же пожилой японки открытки с вратами и самим святилищем. Что-то было в этом месте такое, что даже фотографии казались какими-то особенными. Что-то, что вряд ли может быть подвластно человеческому уму.
В знаменитый Парк Мира в Хиросиме они попали к вечеру, когда солнце уже заваливалось за горизонт, освещая дома, дороги и деревья мягким золотистым светом. Духота немного спала, и дышать стало легче. Они поужинали в небольшом ресторанчике недалеко от парка, и Юра, поедая вкуснейший стейк, понял, как сильно он соскучился по мясу. Все-таки японская кухня оказалась не совсем для него.
Хиросима воистину была городом, буквально восставшим из пепла, как феникс. Юра по дороге загуглил фотографии страшной катастрофы, из-за которой это место вошло в историю, навсегда оставив в ней кровавый след, который уже никогда не заживет. Было так странно смотреть на фото разрушенных, буквально стертых с лица земли улиц и кварталов, которые теперь были отстроены заново. Хиросима жила, цвела и зеленела: у дорог возвышались небоскребы и торговые центры, по широким шоссе двигался поток машин, люди, шедшие им навстречу, улыбались и казались такими беззаботными и счастливыми, по сравнению со всем тем, что выдавал по запросу всезнающий Интернет.
– Парк Мира был основан на месте, которое было эпицентром, – сказал Юри, прервав затянувшееся молчание, когда они вошли в густо засаженный деревьями парк. Наверное, впервые за долгое время они все шли в тишине так долго.
– Сложно поверить, что когда-то здесь произошло такое, – произнесла Мила.
– Юри, тут же должно быть здание, которое считается основным мемориалом, – сказал Отабек.
– Да, мы почти пришли. Его еще называют Атомным Куполом.
– Говорят, на его стенах даже можно увидеть тени, которые остались от людей. Я где-то слышал об этом, – подал голос Гоша.
– Бр-р-р, кошмар какой, – Мила потерла ладонями плечи, будто страшно замерзла.
Атомный Купол представлял собой достаточно жуткое зрелище. Это были полуразрушенные конструкции, которые остались от некогда красивого здания. Некоторые стены были почти целыми. От купола сохранились лишь железные арки, которые выглядели теперь голыми, как кости. Стены были серыми и гладкими, как будто по ним прошлись наждачной бумагой. Рассматривая мемориал, окруженный со всех сторон забором, Юра испытывал странное и тяжелое чувство, у которого не было ни названия, ни описания. Это был не страх, но что-то сродни ему, когда внутри все будто натягивается в струну и неприятно ноет, как старый перелом на погоду.
– Там дальше будет памятник Сасаки Садако. Их здесь два, – сказал Юри.
– Та самая история о девочке и тысяче журавликов? – спросил Крис. – Я думал, это просто красивая легенда.
– Нет, это правда. Она заразилась лучевой болезнью, но умерла, не успев сделать тысячу журавликов, чтобы загадать себе выздоровление. За нее их доделали ее одноклассники, – объяснил Виктор.
– Боже, это слишком грустно, – вздохнула Мила.
Вокруг высокого мемориала, который был похож на многоярусный уходивший в небо факел, росли деревья и стояли гранитные плиты. У основания, сложив руки в молитвенном жесте, замерла в камне девушка с крыльями. С обеих сторон пьедестал памятника вокруг этой хрупкой фигурки был увешан разноцветными бумажными гирляндами. Когда Юра подошел ближе, он понял, что это были журавлики. Тысячи и тысячи журавликов, которых Сасаки Садако дарили, спустя десятилетия после ее трагической смерти.
Ровно тысяча журавликов, чтобы исполнилось одно заветное желание. Снова эти желания. Если просить и умолять, тебя услышат. Наверное.
Вокруг никого не было, кроме них. У памятника стояли небольшие колонки. Кто-то нажал на воспроизведение аудиогида на английском, и из них полился тихий, но твердый мужской голос, рассказывающий судьбу печально знаменитой девочки из Хиросимы.
Юру мороз продрал по коже при первых же звуках.
“Лишь 644 журавлика были сделаны в момент смерти Сасаки Садако, но ее сила воли и желание жить настолько покорили ее друзей и одноклассников, что они закончили ее работу, и она была похоронена вместе с готовой тысячей бумажных журавликов”.
Юра слушал и слушал эту историю, внутри желая на этот вечер забыть английский язык, чтобы просто не понимать, что произносил этот вкрадчивый голос. Он смотрел на разноцветные гирлянды, пока они не поплыли перед глазами.
– Юр, ты идешь? – тихо окликнула его Мила.
