Текст книги "«Рисуя тебя» (СИ)"
Автор книги: _Mirrori_
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Томми, зачем ты со мной?
Этот вопрос выбил Томаса из колеи. Как зачем? Почему нужно быть с ним за чем-то? Да что за глупый вопрос?!
– Ты дурак? Ты о чем вообще?
Ньют вздохнул, поправил смешную полосатую шапку с бубенчиком на макушке и посмотрел в небо.
– Ведь есть столько здоровых людей. Девушек, в конце концов. У тебя будет семья, а не парень-инвалид на твоей шее.
Томас горько рассмеялся, чувствуя жгучие слезы на своих щеках.
– То есть лучше пусть на моей шее будут спиногрызы и нелюбимая жена?
Ньют улыбнулся, и эта улыбка не была вымученной или ненастоящей. Она была необычайно искренней.
– Томми, спасибо.
Они целовались, хотя у обоих от долгого поцелуя затекла шея. На это было совершенно все равно. Они целовались, хотя их было видно из окон многих палат.
С неба падали белоснежные хлопья снега. Светлое небо предвещало им только хорошее…
***
Дома у Ньюта парней уже ждали Тереза и Минхо. В течение двух месяцев они, конечно же, приходили в больницу. Но при каждом их посещении Ньют сидел и говорил, что все хорошо. А встать он не может из-за гипса и больной ноги.
Тереза и Минхо не были дураками, чтобы не понять, что Ньют теперь не может ходить вообще. Но все равно Тереза расплакалась, когда блондин, держа на коленях рюкзак с вещами, въехал в квартиру. Минхо, сдерживая эмоции, радостно пожал другу руку и обнял так, что у того захрустели кости.
– Эй, Мин-мин, полегче, – прохрипел Ньют, задушенный в объятиях.
– Не сломай моему солнышку его хрупкие косточки, – проворковал Томас, занося в квартиру сумку с вещами. С его слов первой звонко рассмеялась Тереза, тут же вытирая слезы. Ее смех подхватил Минхо, и, на удивление Томаса, Ньют. Парень улыбался за эти два месяца не раз, хоть это и было редко. Но смех стал чем-то столь необычным и противоестественным, что виолончелист был безумно рад его услышать.
Отсмеявшись, Томас прошел в комнату Ньюта, чтобы положить там вещи, а Тереза подошла к Ньюту, крепко обнимая его и целуя в щеку.
– Минхо, – девушка повернулась к азиату, – возьми у Ньюта рюкзак и помоги Томасу разобраться с вещами.
Не слушая возражений блондина, Тереза забрала у него рюкзак и отдала своему парню, легким толчком в спину отправляя Минхо в комнату.
– Ну говори, что ты хочешь мне рассказать, – Ньют улыбнулся подруге, наблюдая ее удивленный взгляд. – Ну не просто же так ты Минхо выгнала.
Девушка вздохнула. Она наклонилась и помогла Ньюту снять куртку и кофту. Проделывая все это, Тереза тихо говорила:
– У меня есть новость, но я сама не знаю, хорошая она или плохая. Я понимаю, что мы с Минхо знакомы слишком мало, всего-то какие-то три месяца и… – было видно, что девушке эти слова даются с огромным трудом, – я беременна.
Весь вечер друзья провели за шутками, едой, не вслушиваясь даже в какую-то передачу, идущую фоном по телевизору. Впервые за все время на столе не было алкоголя. Минхо был за рулем, Тереза отказалась, говоря, что что-то ей не хочется пить (но Ньют понимал истинную причину), самому Ньюту нельзя было из-за антибиотиков, а Томас просто молча достал коробочку с соком и перед всеми объявил себя трезвенником. Естественно, вызвав этой фразой просто взрыв хохота. Тереза постоянно подкладывала Ньюту еды, охая от того, что тот слишком похудел. Сам же художник лишь смеялся с девушки, называя ее бабушкой.
Томас и Минхо о чем-то тихо переговаривались, их лица были напряжены, а когда у виолончелиста зазвонил телефон, он поспешно вышел на балкон. Из-за закрытой двери ничего не было слышно, но, судя по напряженной спине Томаса, разговор явно не был приятным.
Просто Томасу позвонил отец…
– Привет, сын. Надеюсь, ты помнишь про наш уговор, – отец, не заморачиваясь, начал разговор с нужного именно ему.
– Да. Я заберу документы. Дай мне два месяца, я буду помогать Ньюту. Довозить его до института и на занятия. Дай нам всего два месяца. Он адаптируется, и я уйду.
– Ровно два месяца, не больше, – холодный голос отца резал по сердцу хлеще любого ножа. Раздались гудки.
– Вот и поговорили, – пробормотал Томас, проводя по лицу дрожащими руками.
Теперь надо было натянуть на лицо улыбку и вернуться к друзьям и своему парню. Хотя бы для того, чтобы те не поняли, что через два месяца их друга уже здесь не будет.
***
– Минхо, пойдем домой. Мы уже достали ребят, – девушка, вставая с дивана, ласково потрепала своего парня по голове. Ньют улыбнулся, глядя на эту картину, и положил голову Томасу на плечо. Приятно было знать, что у них есть такая понимающая подруга. Минхо и Тереза не достали парней, нет конечно. Просто художник действительно устал за этот день, слишком велика была нагрузка на его не до конца восстановившийся организм. Сейчас парень сидел на диване, опираясь на Томаса.
Пока Минхо и Тереза на кухне резали фрукты, Томас, аккуратно, будто фарфоровую куклу, посадил Ньюта с коляски на диван. Каждое движение брюнета было осторожным, нежным. И даже опустив блондина на мягкую поверхность, убедившись, что он сидит так, как ему удобно, виолончелист все равно не сразу убрал руки с тонкой, почти что девичьей талии. Ньют чувствовал тепло сильных рук даже сквозь ткань рубашки. Томас наклонился к художнику, чтобы оставить на его губах поцелуй, но их прервали голоса, становящиеся всё ближе и ближе.
Когда стрелка часов перевалила за десять, Тереза и Минхо уже стояли на пороге и прощались с парнями, обещая позвонить, как доберутся до дома. Расцеловав обоих друзей в щеки, Тереза выпорхнула из квартиры, звонко стуча низкими каблучками по бетону в подъезде. Пожав друзьям руки и взяв ключи от машины с тумбочки, Минхо удалился в след за своей девушкой.
Ньют, неуклюже разворачиваясь на слишком большой коляске для такой маленькой квартиры, чуть не вписался в дверь, но все же смог въехать к себе в комнату. Парню стоило больших усилий достать альбом из рюкзака, лежавшего на полу. Дотянуться до самого рюкзака уже было испытанием, на которое смотреть у Томаса не хватило терпения. Он знал, насколько Ньют не любит, когда ему помогают, но и смотреть на эти мучения было невыносимо. Виолончелист поднял рюкзак с полы и достал оттуда альбом.
– Не надо, Томми. – Ньют покачал головой. – Я бы сам справился.
– Вот давай ты хотя бы перестанешь походить на скелета, тогда и будешь делать всё сам. – Томас осознавал, что через два месяца художнику скорее всего и правда придется делать все одному.
– Наклонись, – Ньют чуть потянул брюнета за рукав кофты. Когда тот наклонился, художник открыл альбом и показал рисунок. С листа на парней смотрели два человека, которые всего несколько минут назад вышли из их квартиры. Минхо и Тереза. Парень обнимал девушку сзади, положив ей руки на чуть округлившийся животик. – Я нарисовал это еще в больнице. А сегодня выяснилось, что это действительно так. У них будет ребенок.
На бледном лице Ньюта не было улыбки, он смотрел в глаза Томасу и его взгляд был удивительным. Теплым, нежным. Тут даже не надо было слов, чтобы понять, что Ньют чувствует.
– Знаешь, Ньют, когда-нибудь мы усыновим себе ребенка, – Томас улыбнулся, целуя блондина в макушку.
Именно в этот момент Томас понял, что он не сможет выполнить то, что пообещал отцу. Он не сможет бросить Ньюта ни через два месяца, ни через год. Он не бросит его и не оставит одного.
Никогда
========== Глава 15 ==========
Декабрь тянулся медленно, будто патока, и спокойно так, что в это даже не верилось. День тянулся за днем, а жизнь, как казалось, даже налаживалась. Ньют вернулся в институт. Не без помощи Томаса, конечно. Виолончелист жил у художника, помогая ему во всем. Каждое утро в институт они ездили вчетвером: Ньют, Томас, Тереза и Минхо. Азиат жил с Терезой несмотря на то, что встречались они всего несколько месяцев. Парень и девушка собирались пораньше с утра и ехали за друзьями. Коляска складывалась, и ее убирали в багажник, а Ньюта Томас выносил на руках, хотя художник первое время и возмущался. Стоит сказать, что ругаться Ньют умел громко, да настолько, что трехэтажный мат-перемат слышал весь дом. Но всю его ругань виолончелист переносил с небывалым терпением. Через неделю блондину надоело возмущаться, и он стойко переносил всю помощь. Но каждую ночь Ньют ненавидел себя за беспомощность. За то, что даже раздевать его приходилось Томасу. Не то, чтобы блондин был против того, что его раздевал тот, кого он любил, но не при тех обстоятельствах, что ноги были полностью парализованы. Порой все тело становилось неподвижным. Врач говорил, что такое будет первое время, и художник искренне надеялся, что такого не случится на занятиях. Но здесь судьба благосклонна к Ньюту, и в институте он ни разу не почувствовал ни боли в руках, ни в голове. Передвигаться парню помогала Тереза, которая стала постоянно посещать занятия. Единственное, от чего Ньюта ужасно коробило первое время и от чего его не могла спасти даже подруга – это жалостливые взгляды. То, чего в этой жизни парню хватило с лихвой. То, что он ненавидел больше всего. Поэтому когда к нему подошла Ева, блондин уже был готов к стандартным словам. Женщина, подойдя к Ньюту, сказала:
– Мне так жаль. Я могу чем-то по…
Лицо блондина перекосило, и он перебил преподавательницу:
– Вы-то хоть не говорите. Меня уже тошнит от этого. Лучше скажите, что я пропустил и что надо сдать до новогодних каникул?
Получив список тем, Ньют выехал из аудитории, по пути набирая Томаса. Когда вместо гудков послышался родной голос, парень сказал:
– Я буду ждать тебя внизу после пар, хорошо?
– Но они у меня уже закончились, я собирался сам ждать тебя, – по вдоху посреди предложения Ньют понял, что Томас сейчас стоит и курит.
– Тогда валим домой, мне надоело здесь находиться.
Пожалуй, хоть раз можно было и воспользоваться своим плачевным положением, чтобы уйти от ненавистных взглядов и сочувствующих фраз.
Но такую свободу действий Ньют позволял себе редко. Пропуски ему еще могли простить, а вот не сданные зачеты грозили вылетом, даже если ты инвалид. Да хоть ты посланник божий, не сдал – катись к чертовой матери. А каникулы приближались со стремительной скоростью, обрушивая на ребят не сданную лавину зачетов.
Каково же было удивление парней, когда Тереза, однажды придя к ним в гости, сказала, что она скорее всего уходит из института после нового года.
– Почему? – Томас во все глаза смотрел на лучшую подругу.
– Том, мне нужно искать работу. Да хоть продавцом, хоть кем. Мне нужны деньги для ребенка, да и таланта у меня для такой учебы нет, ты же сам знаешь, – девушка пожала плечами и отпила чай из ярко-розовой кружки с изображением зайчика. Эту кружку она купила два дня назад и принесла со словами: “В вашем доме должно быть хоть что-то милое и веселое. Раз не вы, так кружка”.
– В смысле ребенок? – глаза Томаса стали еще шире, хотя, как казалось Ньюту, шире уже было просто некуда.
– Ну я беременна… Немножко… – Тереза потупила взгляд.
– Господи… О черт… – Томас, стоящий около подоконника, стал медленно оседать на пол.
– Томми, а чего ты так дергаешься? – Ньют откровенно смеялся над своим парнем. – Неужели я чего-то не знаю, и ребенок твой?
Тереза тихо прыснула в кружку, а художник, сидящий рядом, откровенно улыбался от уха до уха.
– Ей всего девятнадцать! – виолончелист, окончательно воссоединив свою пятую точку с полом, теперь взирал на подругу оттуда. – Отец-то Минхо хоть?
– Том, херню спросил, – лицо девушки выражало сейчас всё, что она думала о друге. «О господи, как я еще столько лет дружу с этим идиотом?»
– Ты ему уже сказала? – на этот раз вопрос задал Ньют, но он заранее знал ответ на этот вопрос. Девушка не скоро скажет своему парню, лишь тогда, когда для аборта будет слишком поздно.
– Я не могу ему признаться. Ему вряд ли нужен этот ребенок, а убивать его, – на этих словах Тереза поежилась, – я не смогу убить его. Пусть там еще по сути и нет ребенка, но он будет. Маленький такой, сначала комочек, а потом уже…
Девушка замолчала, наклоняя голову так, чтобы волосы скрыли ее глаза. Ньют и Томас почему то были уверены, что девушка плачет, а потому виолончелист стремительно встал с пола и подошел к подруге. Убрав ее волосы в сторону, он посмотрел в голубые глаза. Но не увидел в них слез. Подруга улыбалась, смотря на парней радостными глазами.
– У меня ведь будет малютка. Пусть даже Минхо откажется от нее. Я же смогу воспитать одна. Мама воспитала меня. И я смогу.
Ньют сидел в своей комнате, подложив под альбом огромную книжку, и рисовал. Зачетов накопилось столько, что ими можно было выстилать дорогу до института. Парню, конечно же, предлагали поблажки, но он от них отказывался. Последнее время он только научился жить без мыслей о своей ничтожности, как ему опять напоминали.
– Опять рисуешь? – Томас прошел в комнату, тут же подходя к виолончели и расчехляя ее.
– А ты опять играешь, – Ньют улыбнулся, не отрываясь от рисунка, – мне это нравится. Рисуется легче, чем в тишине.
Томас улыбнулся и начал играть. Сначала шли незатейливые гаммы, просто для разминки. Потом чуть сложнее – пассажи. И только потом виолончелист, раскрыв ноты, сел играть то, что он готовил для зачета, который у музыкантов происходил сложнее всего в институте. Если художники просто приносили и сдавали рисунки, иногда оставаясь в аудитории, чтобы нарисовать что-то на заданную в этот же день тему, а дизайнеры приносили проекты зданий на флешках или же одежду, сшитую им по своему же эскизу, то у музыкантов было показное выступление перед комиссией. Стоило полагать, что в состав этой комиссии входила Ава Пейдж, которая относилась ко всему строго и до ужаса щепетильно. Директор не переносила так же современную музыку, а Томас, как по закону жанра, выбрал для экзамена песню Imagine Dragons – Radioactive.
Сейчас, чуть подтянув струны, виолончелист начал играть. Под музыку Ньюту действительно рисовалось легче и лучше. На листе тут же, будто сами, вырисовывались качели, сидящая на них девочка, зажимающая между шеей и щечкой скрипку. Во второй ручке девочка держала смычок. Ярко-голубые глаза смотрели на струны, а черные волосы волнами спадали по плечам и заканчивались почти у колен. Одета девочка была в легкий летний сарафан, а на ногах у нее были конверсы, что совершенно было необычно для всего образа.
Стоило Томасу доиграть последнюю ноту, Ньют тут же отложил карандаш и альбом, который со стола уже забрал виолончелист. Он посмотрел на рисунок, который не был еще закончен и сказал:
– Тереза была в детстве такой, как эта девочка.
Ньют улыбнулся, щурясь, будто кот.
– Я нашел ее старую фотографию у Минхо в телефоне. И почему-то подумал, что если у этих двоих будет дочка, то она точно будет такой, – блондин кивнул в сторону альбома.
Томас нежно провел пальцами по рисунку, а потом перелистнул, чтобы увидеть остальные рисунки. Большинство из них были пейзажами. На одном из рисунков были изображены Томас и Бренда, игравшие на той самой выставке. Казалось, будто это было вечность назад.
Бренда… О ней Том уже не слышал два месяца. Девушка прислала всего лишь одну смс-ку: «Я уезжаю. Пришлось забрать документы из института. Будь счастлив, Томас».
Парню было стыдно, что он только вспомнил о девушке. За это время ему просто было не до этого. Авария, заморочки с документами, слишком много дел навалилось сразу. В этой суматохе стало вообще не до чего. А теперь… Наверно, уже поздно было звонить.
– Томми, как дело не дошло до суда? – Ньют задал этот вопрос настолько внезапно, что брюнет вздрогнул.
– Эм… Ну, видимо, раз водитель умер, то не ста…
– Не неси чушь, Томми. Я хоть и художник, но в сфере адвокатуры далеко не дурак. Ты всё замял. Ведь есть же какие-то связи, да?
Томас вздохнул. Все-то Ньют знал. Умный, догадливый, серьезный и говорящий всегда в лоб. Том любил его, а потому говорить правду было слишком сложно.
– Я позвонил отцу. Он один из лучших адвокатов. И он согласился помочь, – виолончелист отставил инструмент, потому что от нервов начал дергать на нем струны.
– На каких условиях? – голос Ньюта прозвучал слишком холодно. Будто разбился на тысячу ледяных осколков, каждый из который впивался в сердце, больно раня.
– Что? – Томас шокировано смотрел на блондина.
– На. Каких. Чертовых. Условиях. Это. Было. Сделано. – Ньют делал паузу на каждом слове, и виолончелист видел, как от злости были сжаты кулаки парня.
– Того погибшего мужчину признали виновным. А я должен вернуться домой. – Томас уставился в потолок. – Навсегда.
– Господи… Томми, зачем? Да нахрена?! – Ньют со всей силы ударил левой рукой по стене. Боль тут же пронзила все тело, не позволяя даже дышать. Художника согнуло пополам, а из горла вырывался лишь хрип. Том тут же сорвался с места, подбегая к парню.
– Ньют, черт возьми, идиот… Эй, – брюнет хлопал художника по бледным щекам, – не дохни, идиота кусок.
Томас быстро достал из ящика близ стоящего стола укол с обезболивающим и, сняв колпачок со шприца и выпустив воздух, чуть прицелился и уколол. Уже через минуту Ньюту стало немного легче. Парня забил озноб, Томас прижал его к себе.
– Ты дурак, Ньют. Я сделал это потому, что слишком люблю тебя, чтобы так нелепо потерять…
Впервые Ньют почувствовал, как боль отступает сразу. И это было отнюдь не из-за лекарств.
***
Новый год неумолимо наступал на пятки. Но праздничного настроения не было ни у кого. Вместо снега опять лил дождь, на трассах постоянно случались аварии, и многие уже даже не включали новости, потому что день изо дня слышалось лишь одно: сегодня на одной из дорог разбился автомобиль…
И далее, далее, далее. Десятки жизней погибали в канун нового года. Многие дети вместо подарков получили похороны родителей.
Ньюта мучили кошмары. Ему снилась мать. Она гладила маленького мальчика по голове, обещая привезти подарок. А потом она уходила. И возвращалась окровавленная, с торчащим куском железа из живота. Всегда женщина шептала одно и то же:
– Это ты виноват. Ты убил меня. Ты…
Художник просыпался от крепких объятий, которые не позволяли ему упасть с кровати. Как Ньют, будучи парализованным в ногах, умудрялся так перекручиваться в кровати, оставалось тайной. Осмотр у врача ничего не показал, стабильность да и только. Впрочем, эта чертова стабильность была лучше, чем ухудшение.
Выйдя из больницы, Томас повез Ньюта в торговый центр за подарками.
– Томми, давай купим Терезе свитер и кружку? Она как-то ненароком обмолвилась, что хочет свитер с зайками и такую же кружку, – Ньют рассмеялся, прикладывая к щекам замерзшие руки.
– Заметил, у нее какая-то фанатичность по этим зверюшкам последнее время? – Томас протянул Ньюту варежки, заметив его махинации с замерзшими кистями.
– Это все беременность. Творит чудеса.
В торговом центре парни действительно купили свитер и кружку для подруги, а для ее парня – вертолет на радио-управлении. Друг для друга парни купили книги, при этом Ньют вспомнил, что дома у него до сих пор лежит не подаренная Томасу «Божественная комедия». Напоминая себе, что надо бы ее присоединить к остальным подаркам, парень не подозревал, что отдать книгу у него так и не получится.
***
Я помню почти до минуты
Тот день декабря,
Когда я узнал то, что утром
Не стало тебя…*
Tractor Bowling – Я помню
Резкий звонок разбудил и Томаса, и спящего рядом Ньюта. Хоть и было всего одиннадцать вечера, парни уже легли спать, ведь завтра уже должно было быть тридцать первое декабря. Но выспаться не получилось. Звонил отец.
– Ну здравствуй, сын. Не хочешь приехать к нам с мамой на праздник?
Томас сонно потер глаза, пытаясь понять, о чем говорит отец.
– Эм… Я планировал праздновать с друзьями.
Ньют заинтересованно прислонился ухом к телефону с другой стороны, стараясь расслышать хоть что-то.
– Томас, твоей матери осталось недолго. Она была бы рада, если бы ты приехал хотя бы на пол дня. Если выедешь сегодня, то успеешь. Мы будем ждать.
И, не дожидаясь ответа, отец Томаса сбросил, оставив сына с ужасом смотреть на телефон.
– Ньют…
– Я слышал, Томми. Будь, пожалуйста, осторожен.
Ньют повернул голову Томаса к себе и поцеловал парня. Переплетая пальцы, они целовались, сначала чуть касаясь губами, а потом углубляя поцелуй. Каждый такой момент для них был как впервые. Ньют чуть прикусил губу Томаса, не причиняя боли, а скорее раздразнивая парня. Когда руки виолончелиста проникли под футболку блондина, а шершавые от струн пальцы прошлись по ребрам, художник вздрогнул от ощущений. Все это уже почти забылось, ведь столько времени было упущено… Они столько времени не могли даже поцеловаться. Такая мелочь – поцелуй. А даже на него не хватало времени. Как и сейчас.
Через полчаса Томас собрал необходимые вещи и уехал на вокзал за билетом на ближайший автобус, чтобы доехать до родителей, живущих в соседнем поселении, состоящим из коттеджей. Ближайший автобус отправлялся ровно в полночь, и до него оставалось десять минут. Уже сев в автобус, Томас быстро написал Ньюту смс: «Уже сел. Приеду – позвоню. С утра к тебе приедет Тереза. Я люблю тебя».
Сердце Ньюта почему-то заходилось, бешено билось, не предвещая ничего хорошего. Но, уняв дрожь в руках, художник быстро настрочил:
«Я тоже люблю тебя».
***
Ньюта разбудил звонок в дверь. Кое-как встав с кровати и перелезая на коляску, парень поехал в двери. Звонок был коротким, значит, точно Тереза приехала. Включив по пути в коридор телевизор, чтобы как-то разбавить утреннюю тишину, блондин открыл дверь. Перед ним действительно стояла подруга, вся усыпанная снегом.
– Привет, – брюнетка обворожительно улыбалась, – а там снег.
– Привет, – Ньют тоже попытался улыбнуться, но скулы почему-то сводило. – А Томас уехал. Вдвоем хозяйничать будем, проходи.
Девушка прошла в квартиру, закрывая за собой дверь. Она стянула сапожки, пуховик и прошла на кухню, включая стоящий там телевизор. Как и всегда с утра, там шли новости. Очередная авария. Только теперь…
– Ньют… – голос девушки не на шутку испугал блондина, и он, усиленно крутя колеса коляски, приехал на кухню.
Объяснять Терезе ничего не пришлось. По телевизору миловидная женщина в сером костюме говорила:
– Сегодня, в шесть утра, по направлению к коттеджному поселку разбился микро-автобус. Из-за гололеда водитель не справился с управлением, транспорт улетел в кювет. К сожалению, спасти удалось не всех пассажиров. Из-за неисправного топливного бака случилось возгоранием. Погибли три молодых человека в возрасте от девятнадцати до двадцати двух лет и женщина с трехмесячным ребенком. Опознание проводится в городском морге.
Репортаж сопровождался ужасными фотографиями с места происшествия. Искореженный, сгоревший микро-автобус. Тела в черных пакетах.
И одним из этих тел был Томас…
До Ньюта осознание дошло не сразу. Лишь когда дикторша продолжила говорить что-то о спорте, он услышал всхлипы. Тереза, закрывая рот ладошками, дрожала, как клиновый лист на ветру. По красным щекам катились слезы.
– Он… погиб… Ньют… Томаса нет…
Девушка начала оседать на пол, захлебываясь слезами. Художник сам держался из последних сил. Сердце будто остановилось. Воздуха больше не было. Больше не было ничего.
Больше нет смысла жить. Больше нет того, ради кого он из последних сил выкарабкивался с того света.
Томми умер. Ведь именно его место было в задней части автобуса. Ведь именно ему было девятнадцать. Было…
«Я отдал бы всё за то, чтоб он сейчас был жив.
Но его…уже…нет.»
Через день Ньют исчез из города, оставив Терезе и Минхо записку: «Здесь деньги на похороны. Я не останусь. Я не могу. Его больше нет. Меня тоже.»
Они прошли через всё вместе. Они были одним целым. И если умер один, значит…
***
– Мам, кто это на фотографии? – девушка лет шестнадцати-семнадцати с роскошными черными волосами, убранными в хвост, показала на фотографию, которая была вложена отдельно в альбом.
Тереза грустно улыбнулась и, перекинув через плечо полотенце, которым она вытирала бокалы в шкафу, села на кресло. Дочка села напротив.
– Это, Сэмми, мои друзья. Блондин – это Ньют, мы с ним учились вместе, с парнем, стоящим рядом, мы вместе жили. Это Томас. Ближе него не было человека. Он был мне как брат. Рядом со мной стоит… – женщина запнулась, не зная, стоит ли говорить. Но все же продолжила: – Это твой отец.
Девушка посмотрела на мать, а та в который раз отметила, что глаза ее дочери достались точно от Минхо.
– И где же они теперь? – Сэмми провела тонкими пальцами по фотографии.
– Томас погиб, когда ему было девятнадцать, – Тереза с трудом сдерживала слезы.
Тридцать первое декабря. Все получали подарки на новый год. А она потеряла в этот день все. Двоих друзей. Ньют уехал, но сейчас… сейчас он был не здесь, Тереза это точно знала. Наверняка, он ушел вслед за Томасом.
И опять тридцать первое декабря. Она сидит со своей дочерью в гостиной и рассказывает ей историю всей своей жизни.
– Том погиб, когда ехал к родителям. Автобус слетел в кювет и загорелся. Ньют не вынес одиночества и уехал. Через полгода он прислал письмо, в котором была банковская карточка и несколько строк. – Женщина, не утратившая с годами свою красоту, прикрыла глаза, вспоминая эти строки. – «Это деньги для тебя и твоей дочери. У тебя точно будет дочка. Пусть она ни в чем не нуждается». Знаешь, Сэмми, потом деньги приходили еще дважды. На твой день рождения и на годовщину смерти Томаса. А потом… Письма прекратились. И тогда я поняла, что потеряла еще и Ньюта.
Тереза, надеясь, что дочь не заметила ее слез, аккуратно вытерла их рукавом домашней кофты.
– Мам… – девушка тихо, еле слышно позвала мать. – Где же отец?
Тереза тяжело вздохнула.
– Когда он узнал, что Томас погиб, а Ньют пропал, он был сломлен. Я молчала о беременности. Мне было тогда тяжело, я чуть не потеряла тебя на похоронах Тома. Но я молчала. А потом твой отец уехал, узнав, что я жду его ребенка. Сказал, что любит меня, но не может быть со мной якобы по семейным обстоятельствам. Да, он перечислял деньги. Да толку от них было? Мы с тобой прожили благодаря Ньюту.
– Почему этот Ньют помогал нам?
– Он был очень добрым, Сэмми. Как оказалось, безумно любил детей. В девятнадцать лет он оказался прикованным к коляске, Томас всегда был рядом с ним. Они мечтали усыновить ребенка. Мечтали быть всю жизнь рядом, хотя и не говорили этого. Они не смогли бы отпустить друг друга… И теперь они вместе.
Из голубых, чуть потускневших со временем глаз все-таки полились слезы.
– Мам, не плачь, – Сэмми протянула руку к маме, но не успела успокоить женщину. Раздался звонок в дверь.
Тереза вскочила с кресла, кинула полотенце и пошла к двери. Пока она шла по коридору, на ходу поправляя гирлянду, создававшую хоть какую-то праздничную атмосферу, женщина смогла успокоиться.
Не спрашивая по привычке кто там, Тереза открыла дверь.
– Привет, – мужчина с легкой улыбкой смотрел на женщину своими карими глазами. Глазами, в которых можно было утонуть.
В руках у мужчины в официальном костюме были два букета. Один с лилиями, которые друзья носили Томасу на могилу, а другой с ромашками, которые Тереза так любила.
– Ма, кто там? – из зала высунулась копна черных волос.
Слова дочери заглушались бешеным сердцебиением. Тереза, так и застыв перед дверью, смогла лишь выговорить:
– Сэмми, знакомься, это твой папа.
Со слезами на глазах на нее смотрел Минхо…
Комментарий к Глава 15
*Измененные слова песни Tractor Bowling – Я помню
========== Благодарности и плейлист ==========
Хочу сказать огромное спасибо всем, кто читал эту работу, преданно ждал каждую новую главу. Спасибо всем моим читателям. Я правда люблю вас, ведь эта работа продолжилась лишь благодаря вам.
Отдельное спасибо я хочу сказать Вале, Свете-Коте, Терезе и Полене. Благодаря пинкам и поддержке этих людей я собиралась с силами и писала дальше. Да, порой хотелось бросить, порой хотелось удалить всё. Но мне не позволяли, а потому вот… Со слезами на глазах я поставила сегодня точку.
Я готова до бесконечности говорить спасибо всем-всем-всем, кто читал. <3
С окончанием этой работы у меня даже как-то пусто стало в душе. Будто вместе с Томасом и Ньютом ушло что-то важное, какая-то часть моей фикрайтерской души. (Да, у фикрайтеров она тоже есть) Но не будем о грустном.
У моего фанфика даже, как оказалось, есть подобие плейлиста (прям как у нормальных, больших работ :D)
Плейлист
Все песни, упоминаемые в “Рисуя тебя”:
1.Apocalyptica – Hope Vol. 2 (Feat. Matze Sayer)
2.Arctic Monkeys – Do i wanna know
3.Dilara Kazimova – Start A Fire
4.The Luka State-Rain
5.Jonah Kue – Belong
6.A.A.Bondy – Skull&Bones
7.Tractor Bowling – Время
8.Lana Del Rey – Young and Beautiful
9.Tractor Bowling – Я помню
Спасибо всем, кто читал.
Всегда ваша и только ваша
Афа
