Текст книги "«Рисуя тебя» (СИ)"
Автор книги: _Mirrori_
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Томасу очень не хотелось возвращаться ко всем. Хотелось забрать в эту небольшую комнатку Ньюта, оградить его от того шума и пьяных лиц.
Стук в дверь отвлек парня от своих мыслей. Он приоткрыл дверцу, а увидев бежевую рубашку, в которой пришел сегодня только один человек, быстро впустил Ньюта в комнату.
– Всё хорошо, Томми? – заметив всё еще бледного виолончелиста, поинтересовался Ньют.
– Да. Просто там душно, – Томас махнул головой в сторону двери.
– Мне тоже не особо там нравится, – Ньют нахмурился и достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. – Не возражаешь?
– Нет, – Томас взял одну сигарету из пачки Ньюта, поднес к ней огонек зажигалки и затянулся.
Ньют прикурил от сигареты Томаса, стараясь не смотреть на виолончелиста, и подошел к открытому окну, смотря вниз с высоты девятого этажа.
– Здесь красиво, – Томас встал рядом и посмотрел на открывающийся вид. С такой высоты нельзя было, конечно, увидеть весь город, но часть его, мерцающая разноцветными огнями, будто лежала на ладони.
Ньют кивнул и поднял голову. Художник подумал, что когда-нибудь обязательно нарисует такую картину. Не по памяти, как иногда приходилось делать, а прямо здесь, в этой комнате. Рядом будет сидеть Томас, курить, задавать бесконечные вопросы, а Ньют будет рисовать.
– Ньют, – виолончелист тихо позвал Ньюта, надеясь, что тот, сквозь доносящуюся из зала музыку услышит его.
– Что, Томми? – Ньют, не затушив окурок, кинул его вниз. Томас с какой-то долей веселья заметил, как тлеющая сигарета приземляется на крышу «Audi».
– Расскажи мне, почему ты хромаешь. Почему у тебя руки в шрамах?
Ньют на последних словах вздрогнул и резко поменялся в лице.
– Томми, не на…
Томас перебил его:
– Надо. Я прошу последний раз. Если ты сейчас откажешься, я не буду больше лезть к тебе с этим.
Для себя Томас всё давно решил. Он решил, что если Ньют не хочет ему рассказывать, то это что-то слишком личное. Если он не расскажет сейчас, значит, Томасу не суждено узнать. Выбор теперь оставался за Ньютом. Блондин провел по лицу рукой, протирая глаза, достал еще одну сигарету, закурил и начал рассказывать:
– Я слетел с мотоцикла. Вот и вся история с хромотой. Просто почти у финиша у меня началась паническая атака, – руки Ньюта задрожали, и он, стараясь это скрыть, быстро затянулся, – я пришел первым, а потом начал задыхаться. В итоге не справился с управлением и на огромной скорости слетел с мотоцикла. Как потом рассказали, меня перекинуло, протащило по дороге и вывернуло так, что все подумали, что я мертв. Нихрена подобного.
Ньют докурил сигарету и хотел было достать новую, но передумал.
– Помню, что очнулся в больнице. И каково же было очнуться и не почувствовать ногу. У меня не началась паника. У меня было какое-то состояние, когда не осознаешь ничего. А потом оказалось, что я отделался всего лишь хромотой. Врачи меня по кусочкам собирали, пытались спасти. А я потом вены попытался вскрыть.
Ньют как-то нервно усмехнулся и замолчал, видимо вспомнив, что было тогда. Томас молчал, чувствуя, как в горле стоит ком, а сердце противно болит.
Ньют начал расстегивать рубашку, потом снял её, кинув на стул, стоящий за Томасом.
– Вот эти шрамы, – парень провел по правой стороне ладонью, – с той аварии. А вот эти…
Протянув обе руки Томасу, Ньют повернул их так, чтобы были видны вены. Присмотревшись в полумраке комнаты поближе, Том заметил, что до локтя руки были испещрены шрамами. Какие-то были старыми, бледными, а какие-то появились совсем недавно. Огромный порез был совсем свежим.
– Вот эти шрамы, Томми, уже после аварии. Первый раз я пытался убить себя. А потом просто причинить как можно больше боли.
Ньют замолчал, как-то слишком равнодушно смотря в окно. Томас отпустил его руки только для того, чтобы взять холодные ладони в свои и переплести пальцы.
– И почему нельзя было рассказать этого с самого начала? Я бы всё понял. Любого человека можно понять.
Ньют покачал головой, а потом улыбнулся.
– Я банально боялся, Томми, что ты во мне разочаруешься.
– В тебе невозможно разочароваться.
Томас наклонился к Ньюту и поцеловал его. Он отпустил холодные ладони и прервал поцелуй, но только за тем, чтобы стянуть с себя кофту. Целуя Ньюта и прижимая к себе, Томас чувствовал, что тот весь был ледяным, и брюнет подумал, что стоит бы закрыть окно, но руки художника, перемещающиеся от шеи и ниже, выбили все мысли из головы.
Руки Томаса перебрались с талии блондина на ремень. Ньют, чуть прикусив нижнюю губу виолончелиста, тоже начал расстегивать его джинсы. Все движения были плавными, неспешными. Им некуда спешить. За дверью продолжалась вечеринка, гремела музыка, но они не слышали её.
Томас, чуть не сорвав застежку с ремня, всё-таки расстегнул его и, расстегнув брюки, оторвался от Ньюта. Они пытались отдышаться и понять, насколько далеко готовы зайти сегодня.
Ньют целовал Томаса в шею, оставляя засосы, прикусывая кожу. Томас вырисовывал на спине блондина узоры, а потом, дотянувшись до поясницы, провел пальцами ниже, стягивая штаны. Ньют, смотря виолончелисту в глаза, быстро переступил через штанины, откинув вещь ногой в сторону. Брюнет тоже самое проделал со своими джинсами.
Томас не заметил, как снова начал целовать Ньюта. Не заметил, как они успели перебраться на кровать, касаясь друг друга так, будто каждый из них боялся, что это всего лишь сон, наваждение. Когда Томас оставлял засосы на теле Ньюта, в голове невольно всплыла картинка недавнего сна: он делает Ньюту больно.
Виолончелист хотел бы остановиться, не потому, что не хотел, а потому, что боялся причинить боль, но увидев эти глаза… Глаза Ньюта блестели, парень хватался за Томаса, как за спасательный круг. Сжимал тонкими пальцами плечи так сильно, что на утро появятся синяки. Когда Томас начал аккуратно снимать с Ньюта нижнее белье, тот тихо застонал, вцепившись одной рукой Томасу в волосы, а другой в простынь. Брюнет покрывал поцелуями внутреннюю сторону бедра блондина, вслушиваясь в тихие, хриплые стоны.
Томас, с трудом оторвавшись от Ньюта, потянулся к тумбочке. Парень помнил, что Тереза туда положила крем. Как оказалось, не зря.
Что делать Томас знал чисто теоретически, но никогда не думал, что эти знания пригодятся ему. Виолончелист стянул белье и с себя и, наклонившись к Ньюту, прошептал:
– Если будет больно, скажи.
Ньют рвано выдохнул, чувствуя уже почти болезненное возбуждение.
– Молчи, Томми. Лучше делай.
Повторять не пришлось. Томас выдавил крем и плавно вошел одним пальцем, всматриваясь в лицо Ньюта. Тот лишь тихо прошипел, но скорее от неприятных и непривычных ощущений, чем от боли. Томас, продолжая растягивать Ньюта, отвлекал его поцелуями в шею, в ключицы, проводил губами по тонким шрамам. И лишь когда Ньют стал дышать более часто, иногда не сдерживая стоны, Томас понял, что пора. Собственное возбуждение уже причиняло дискомфорт.
Поставив руки по обе стороны от Ньюта, Томас поцеловал парня. Это было так неловко, в то же время так жарко, что холодный воздух, врывавшийся в комнату, ощущался как никогда раньше.
Ньют закинул ноги на талию к Томасу, отстранился от парня и, глубоко дыша, кивнул.
Когда Томас вошел, Ньют сдавленно охнул и вцепился в Томаса до такой степени, что побелели костяшки пальцев. Виолончелист поцеловал художника в щеку, плавно провел губами по линии подбородка. Надо было как-то отвлечь от этой боли.
– Черт, Томми, – Ньют сам плавно двинулся. – Не останавливайся.
После этих слов всё слилось в один поток эмоций, чувств. Хриплые стоны и слишком громкое дыхание не могла заглушить даже музыка, всё это будто отражалось от стен комнаты. И когда оргазм накрыл их оглушительной волной, Томас крепче обнял Ньюта, а тот провел ногтями по его спине, оставляя длинные царапины.
Ньют лежал на животе, подмяв под себя подушку. Он смотрел на Томаса, который, обернувшись в простынь, сидел на подоконнике, смущенно улыбаясь.
Ньют хотел бы сидеть там же, но, когда попытался встать, выдал такой поток матов, что Томас минут пять сидел с удивленным лицом.
– Томми, – голос Ньюта звучал еще более хриплым, чем обычно. – Если ты не разочарован во мне…
Томас тихо хихикнул, а Ньют, поняв, что в данной ситуации эту фразу можно расценить по-разному, лишь фыркнул.
– Придурок, – Ньют кинул в брюнета подушкой. Тот отклонился, и подушка полетела аки фанера на Парижем, приземляясь на многострадальную «Audi».
– Я тебе не всё рассказал, Томми.
Виолончелист тут же стал серьезным и внимательно посмотрел на Ньюта. Тот всё же сел на кровати, одеяло сползло, обнажая тело в шрамах и засосах.
– Те приступы паники… Они многочисленны. Это из-за моей матери.
Ньюта мелко затрусило, поэтому он дотянулся до тумбочки, взял оттуда пепельницу и сигареты и закурил.
– У неё было раздвоение личности. Она часто кидалась на меня, обвиняя, что я смотрю на неё глазами убийцы. Такое было с детства. Отец умер, оторвался тромб в сердце. После этого мама вообще с катушек съехала.
С каждым словом парня трясло всё больше и больше. Томас, не в силах смотреть на это, подсел к нему. Забрал из дрожащих рук сигарету, потушил и кинул в пепельницу, а руки Ньюта сжал в своих.
– Я сдал её в психушку, Томми. Я поэтому и пошел на эти гонки, чтобы оплатить её содержание там. Но она умерла. Удавилась на собственных волосах.
Блондин смотрел в стену, будто представляя перед собой свою мать.
– Если бы я оставил её дома, она бы прожила ещё. Но мне же было не до больной матери, – Ньют закусил губу, будто сдерживая слезы. Но его глаза не блестели, будто он готов заплакать. – Я просто сдал её в псих. лечебницу. И увидел в следующий раз мертвой.
Музыка за дверью стихла. По щекам Ньюта все-таки потекли слезы.
Комментарий к Глава 9
Очень надеюсь, что не завалил НЦушку
========== Глава 10 ==========
Небольшая глава, в которой я попыталась создать интригу. Простите, что не писала так долго, сама не ожидала, что так получится. Эту главу посвящаю всем, кто ждал :3 Всё, что недосказано в этой главе (а таких моментов много), будет обоснованно в дальнейшем.
Всегда Ваша
Афа.
Лето. За три месяца до поступления.
– Том, мы с отцом нашли для тебя университет, где…
Женщина, сидящая за столом и с какой-то особенной элегантностью (насколько это было возможно при таком действии, как разрезание жареной курицы на кусочки) орудовавшая серебряным ножичком, вдруг замолчала. Причиной этому стало юное дарование, уронившее вилку и прервавшее речь матери своим звучным матом.
– Томас, – голос женщины звучал скорее уставшим, чем строгим. – Смотри не выкинь такой номер перед отцом.
Как раз после этих слов в гостиную зашел мужчина средних лет. Весь его внешний вид выдавал в нем бизнесмена, полностью преданного своей работе и ничему более. Лицо его выражало суровость всего мира, и женщина за столом поспешила встать. Она подошла к мужу, поцеловала его, забрала из рук портфель с документами и пиджак.
Проходя мимо сына, она услышала:
– Вспомнишь – всплывет.
Молясь про себя, чтобы муж не услышал слов мальчика, она унесла вещи и вернулась уже тогда, когда мужчина сидел за столом напротив сына и что-то ему рассказывал. Присев рядом, она сразу уловила суть этого разговора.
– Том, на юридическом ты сможешь добиться больших успехов. В дальнейшем ты сможешь стать хорошим адвокатом.
Парень закатил глаза и цокнул.
– То есть, они так легко меня примут без экзаменов?
Женщина, перекинув длинные темные волосы за спину, наклонилась к сыну и заговорщически прошептала:
– Так кто же узнает, что ты не сдавал?
Отец вздохнул и, достав из портсигара сигарету, нервно закурил. Его раздражало то, что его жена спокойно относилась к тому, что их сын нагло прогулял экзамены, и, в конце концов, заявил, что пойдет учиться в музыкальное, если пройдет прослушивание. На вопрос о том, что будет, если он не пройдет, парень отвечал просто: «В душе не знаю».
Томас взял ложку, зачерпнул салат и, запихнув себе в рот столько, сколько явно туда с трудом вмещалось, заговорил:
– То ешть фы хотите шкашать…
– Прекрати паясничать! Прожуй и не говори с набитым ртом! – отец громко стукнул по столу кулаком.
Спустя пару минут, в течение которых подросток намеренно долго живал салат, он достал телефон, написал кому-то сообщение, и в конце концов посмотрел на отца.
– То есть, ты хочешь сказать, что пропихнешь меня в этот университет, где я буду учиться на адвоката?
Томас рассмеялся, не обращая внимания на удивленные взгляды родителей. Потом, смахнув якобы появившиеся от смеха слезинки, он продолжил:
– Вы опять все хотите решить своими деньгами. Деньги для вас – решение всех проблем. Способ исполнения всех желаний. Ваших желаний. Не моих.
– Томас, это не… – женщина подалась вперед, пытаясь взять сына за руку, но тот лишь мотнул головой.
– Не перебивайте меня. Хорошо, предположим, я буду учиться на адвоката. А что, если я, узнав, как избежать наказания за любое преступление, в том числе убийство, захочу испытать правдивость этого и убью кого-нибудь? Что тогда? Ах, ну да, вы опять решите все с помощью денег. Подкупите судью, меня признают невиновным. Все закроют на это глаза, кроме прессы и нашей бабули, которая будет ходить за мной по пятам с Библией и причитать, – на этих словах Томас прокашлялся и попытался скопировать голос старой женщины. – «Бог все видит. Божья кара настигнет тебя, маленький грешник и мужеложец».
Родители шокировано смотрели на парня, а тот лишь усмехался.
– Что, хотите сказать, что не так? Ой, да вспомните, как она приезжала к нам в гости в прошлом году. Она же всех тогда доста…
Остановила парня звонкая пощечина от отца. Мать парня вскочила со стула, собираясь подбежать к сыну, но ее остановила рука мужа и его властный приказ:
– Сядь. Не смей защищать его.
Томас потер щеку, с ненавистью глядя на отца. И хотя парень понимал, что сказал лишнего, он считал, что в данной ситуации прав. Экзамены, музыка, выбор профессии – все это было его и только его выбором. Ему с этим жить, а не родителям.
Томас продолжал смотреть отцу в глаза, будто они играли в гляделки. Немая борьба за свободу выбора. Немая борьба, больше похожая на холодную войну.
И Томас сдался. Первый закрыл глаза, закусил губу и достал из кармана пачку сигарет. Достал одну и тут же сломал, рассыпая табак по деревянной поверхности стола.
– Знаете, поступайте, как знаете. Завтра у меня прослушивание, если я прохожу, то уезжаю из этого дома. Спасибо за ужин, ма, было вкусно.
Парень со скрипом отодвинул стул, улыбнулся маме и пошел наверх, в свою комнату, чтобы собрать вещи.
В этот день он слушал музыку особенно громко, чтобы не слышать того, как внизу отец орет на маму за то, что она вырастила неблагодарную сволочь и хамло.
– Ну конечно, – горько усмехнулся Томас. – Только она и могла воспитывать меня. Тебе было некогда.
И впервые за девятнадцать лет парню стало как-то паршиво и… обидно.
***
Лето. За три месяца до поступления.
– Ньют, солнышко, просыпайся.
Тихий мамин голос был определенно приятнее раздражающего будильника. Даже если на звонке стояла любимая песня, то она быстро переставала быть таковой. Утро радовало только нежным, родным голосом, будто обещающим, что сегодняшний день будет лучше предыдущих. В это хотелось верить. В это верилось, пока одно утро не началось с крика мамы. Этот крик был настолько пронзительным, что Ньют тут же вскочил с кровати и побежал вниз, чуть не слетая кубарем по ступенькам.
На первом этаже он увидел то, что нельзя даже было пожелать главному врагу.
Мама, его мама, всегда улыбчивая и радостная, сейчас, крича и рыдая навзрыд, сидела около его папы. Около папы, которого он почти не видел из-за командировок, дальних поездок. Около папы, который лежал и смотрел открытыми, стеклянными глазами в потолок.
Больше не было ласкового голоса, будящего по утрам. Были похороны, соболезнования, а потом страшный диагноз в больничной карточке мамы: «шизофрения».
Теперь каждое утро начиналось с того, что Ньют вставал под монотонную стандартную мелодию будильника, шел к маме в комнату, будил ее и выдавал лекарства. Потом разогревал ей завтрак, шел в школу, потом на подработку, потом опять домой. И так изо дня в день. Потом наступали выходные. В эти два выходных дня Ньют старался уделять столько времени маме, сколько мог. Они смотрели фильмы, ходили гулять, и, казалось, будто она совершенна здорова. Она спокойно говорила, порой даже вспоминала отца. Но в такие моменты ее голос был пропитан пугающим равнодушием.
Все было почти хорошо, почти нормально, но это рухнуло в один день.
– Ньют, солнышко, просыпайся.
Тихий мамин голос был определенно приятнее раздражающего будильника. Даже если на звонке стояла любимая песня, то она быстро переставала быть таковой. Утро радовало только нежным, родным голосом, будто обещающим, что сегодняшний день будет лучше предыдущих…
Стоп. Но ведь мама так долго не будила его именно так. Ведь так долго вместо любимого светлого образа Ньют видел по утрам замученную женщину с одним из сильнейших психических расстройств.
А теперь мама, окруженная солнечным светом, стояла перед ним. Ее длинные, пшеничного цвета волосы были заплетены в длинную косу, достающую ей почти до колен.
– Вставай, соня, – женщина нежно провела рукой по волосам сына.
“
Ньют улыбнулся, потягиваясь. В голове промелькнула мысль: “Неужто все налаживается?”
Эта мимолетная, одноминутная радость исчезла тут же, как женщина сказала:
– Там папа приехал, заждался уже, пока ты проснешься.
***
Август. День поступления.
Актовый зал университета был битком забит народом. Стоял гул, все присутствующие предвкушали начало церемонии. Именно сегодня должны были огласить список поступивших на различные факультеты. На проходившее две недели назад прослушивание пришло большее тысячи выпускников, и теперь каждый из них боялся, что не пройдет, ведь из этой тысячи могли поступить от силы триста самых талантливых и амбициозных.
На сцену вышла женщина в белом брючном костюме. Директриса, Ава Пейдж, держала в руках стопку листов.
– Здравствуйте, будущие студенты. Сейчас я раздам декану каждого факультета листы со списками поступивших. Пройдите на этаж своего факультета, там вы и сможете узнать, поступили или нет. Поздравляю тех, кто теперь студенты нашего университета. Сочувствую тем, кто не поступил. Можете разойтись.
Пожалуй, последних двух слов подросткам не требовалось. Стоило Аве Пейдж отдать деканам листы, как толпа из актового зала начала разбредаться по этажам.
Каждый думал о своем. Каждый надеялся на то, что прошел. Ведь для многих, пришедших в этот университет, возможность поступления решала все.
Томас шел по коридорам и надеялся, что прошел. Иначе бы пришлось признать поражение и вернуться домой к отцу, желавшему исполнить свои желания и стремления в бизнесе посредством сына. Он не желал возвращаться в то место, где не было ни одного приятного момента в его жизни.
Ньют шел по коридорам и надеялся, что прошел. Иначе как ему возвращаться обратно в тот дом, откуда он отправил собственную мать, единственного родного человека, в психиатрическую лечебницу? Иначе как ему оправдать себя?
Люди уходили отсюда с разными эмоциями. Кто-то плакал, кто-то спешил позвонить родственникам и сообщить радостную новость. Томас, увидев свое имя в списках, лишь быстро набрал в телефоне: “Я прошел. Люблю тебя.”
Ньют облегченно выдохнул. Это была его возможность начать заново хотя бы этот этап жизни.
***
Настоящее время.
Минхо, Бренду и Терезу это послепраздничное утро встретило серым небом, пронизывающим ветром, врывающимся через открытую форточку на кухне, и жутким похмельем.
Ньюта это утро встретило горечью от сигарет и грустным, пронзающим насквозь своей искренностью взглядом Томаса. Ньют ненавидел такие взгляды. Они были полны жалости. Они были похожи на наигранное сочувствие. Фальшивого сочувствия Ньюту хватило в этой жизни с лихвой.
– Не смотри на меня так, Томми, – художник потер лицо руками, тяжело вдохнул воздух, будто все это время не мог дышать.
– Не смотри так, будто тебе жаль. Ты сам не знаешь, кого ты жалеешь.
Ньют попытался улыбнуться, но его лицо скривилось от жалкого подобия улыбки. Томас замотал головой, словно пытаясь отогнать от себя все мысли. Возможно, ему действительно хотелось выкинуть из головы всё. Всё, что он слышал, всё, что между ними произошло этой ночью. Томасу хотелось бы думать, что все это было лишь минутным порывом, какой-то жалостью, но обманывать самого себя – это гиблое дело.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Томми, – Ньют встал с кровати и, прикрывая свою наготу простыней, начал собирать вещи и одеваться. – Думаешь, что эта ночь была ошибкой. Обычно все так думают.
Парень с невозмутимым лицом пожал плечами. Он говорил это с таким безразличием, что Томас невольно задумался, что такая ситуация случается с художником не в первый раз. От этого стало как-то противно по отношению к самому себе. В его голове не было и мысли о том, что это было ошибкой. Всё, о чем он мог думать, так это о том, как этот на первый взгляд безобидный парень мог отправить свою мать в психушку?
– Ньют, – Томас все-таки решил заговорить, когда Ньют уже собирался выходить из комнаты. – Я не считаю, что это было ошибкой. У меня даже мысли об этом не было. Я думал о…
Сказать о том, что творилось в его мыслях, Томас не мог. Но Ньют был слишком умным, слишком догадливым, чтобы не понять.
– Ты думал о том, почему я обрек собственную мать на смерть. Я не знаю, Томми. Подумай сам.
И он вышел из комнаты, оставив Томаса наедине со своими мыслями.
========== Глава 11 (Часть 1) ==========
Ньют и Бренда сидели настолько близко, что со стороны могло показаться, что они пара, мирно обсуждающая предстоящее свидание. Парень и девушка смотрели друг другу в глаза, а их носы почти соприкасались. Но если прислушаться к их разговору, можно было понять, что нежность и предстоящим свиданием тут и не пахнет. В глазах блондина было столько злобы, что ею можно было бы испепелить всю Англию и еще парочку близ лежащих стран.
– Ты ему ничего не расскажешь.
– Расскажу, – Бренда свела брови к переносице, отчего ее лицо приобрело вид скорее злого хомячка, чем грозной девушки.
– Ты. Ему. Ничего. Не. Расскажешь.
Наблюдать за этой картиной из-за угла своей комнаты было с одной стороны забавно, а с другой глупо. Томас понимал, что в любой момент может зайти на кухню и сделать вид, что ничего не слышал и совершенно ничего не хочет спросить. Только вряд ли такое прокатит с Ньютом и Брендой. С кем угодно: с преподавателями, с родителями, даже периодически (крайне редко) с Терезой, но уж точно не с Брендой. И не с Ньютом. Умение не только лгать, но и распознавать ложь явно было заложено в них двоих с рождения.
– Я все расскажу, Ньют. Томасу и так многие лгали. Не хочу, чтобы он страдал из-за чьей-то лжи.
– Ты не можешь рассказать ему, – Ньют шипел на Бренду, и плечи его были напряжены так, будто в этот же момент он готов был вцепиться девушке в глотку, чтобы та замолчала.
– О чем не расскажешь, Бренда? – Томас, решившись, зашел на кухню. Он невозмутимо прошел к шкафчику, доставая коробочку с чаем. Поставив чайник на плиту, Томас повернулся к Бренде и Ньюту, замечая помятый вид обоих.
Бренда сидела уже отстранившись от художника, расслабленно откинувшись на стул. Через ее прозрачную майку, явно одолженную у Терезы, просвечивался фиолетовый лифчик, а собранные в неаккуратный пучок на макушке волосы открывали тонкую шею. Томас смотрел на девушку и понимал, что ничего не чувствует. Совершенно. Не то что бы раньше у него были какие-то особые чувства к ней, но сейчас было иначе.
Рядом сидел Ньют. Растрепанные волосы, спадающая на глаза челка. Расстегнутая, небрежно накинутая на тело рубашка. Руки, покрытые шрамами. Художник берет сигарету из пачки, валяющейся на столе. Видимо, кто-то из ночных гостей забыл забрать. Потому что Ньют точно не курит Camel. Томас уверен в любимой марке сигарет. Хоть в чем-то относительно Ньюта он уверен.
Томас понимает, что что-то чувствует к нему. Потому что просто так он не переспит с парнем. Хотя бы потому, что он парень. С девушками Томасу казалось все проще. Хотя бы в плане понимания самого себя.
Томас понимает, что совершенно не знает Ньюта. Он хочет доверять ему, но с каждым днем он находит все больше и больше скелетов в шкафу. Он должен знать хоть что-то.
А потому…
– Говори, Бренда, – Томас кивает виолончелистке. – Давай, рассказывай, что хотела.
Но стоило девушке лишь открыть рот, ее прервал свист закипевшего чайника. Виолончелист, не спрашивая, кто что будет, заварил всем чай, понимая, что к напитку никто не притронется.
Поставив кружки на стол, Томас прошел к двери, ведущий в комнату Терезы и облокотился на нее.
– Ну так что? Рассказывайте, – Томас, пытаясь говорить чуть громче обычного, постарался менее заметно закрыть дверь в комнату Терезы на замок. Судя по тому, что ни Ньют, ни Бренда не посмотрели в его сторону, у него это получилось.
Меньше всего хотелось, чтобы в данный момент на кухне появился кто-то еще.
– Томас, я знала Ньюта еще до вашего знакомства, – Бренда взяла со стола зажигалку и начала ею нервно щелкать.
– Не смей ему говорить… Я последний раз тебя прошу. Я вообще впервые кого-то о чем-то прошу, – Ньют сжал кулаки так, что побелели костяшки. Так, что потом наверняка остались следы от ногтей.
Бренда сжала губы и мотнула головой. Отказ. Она начала говорить.
Ньют глубоко вздохнул и обреченно закрыл глаза. Что ж, наверное, он заслужил того, что Томми узнает всю правду. Теперь уже точно всю. А после такой правды вряд ли будет рад тому, что вообще когда-то они пересеклись.
– Что такого в том, что вы были знакомы? – Томас пожал плечами.
– Я была на той аварии. Не знаю, что он, – девушка кивнула в сторону Ньюта, – тебе наговорил, но я знаю истинную причину. Он не только псих, но и наркоман!
Ньют встал из-за стола, опираясь на него руками. Взгляд его был направлен в пол, и парень тихо, еле слышно спросил:
– Зачем ты ему это рассказываешь?
– Потому что не хочу, чтобы кто-то сломал ему жизнь.
– Благородно, – Ньют кивнул, закидывая докуренную сигарету в кружку с чаем. Та с шипением соприкасается с жидкостью и, чуть опускаясь вниз, вновь всплывает на поверхность. – Только спроси у него, нужна ли ему эта правда?
– Я хочу как лучше! – Бренда вскочила, звонко хлопая ладошкой по столу.
– Меня никто, мать вашу, спросить не хочет?! – на многострадальный стол вместо хрупкой, девичьей руки опустился кулак Томаса.
Этот абсурд вымотал за считанные минуты. Теперь Том совершенно ничего не понимал. Непонимание происходящего, незнание многих фактов из жизни его подруги и фактически бывшей девушки, а также жизни парня, с которым его теперь связывало нечто большее, чем спонтанные поцелуи, это все заставляло Томаса чувствовать себя самым большим идиотом в мире. Будто попал в какое-то шоу с розыгрышем. Тупо, непонятно, совершенно не по-настоящему. Будто и не с ним это все происходит.
– Я все расскажу сам, – Ньют чуть оттолкнулся от стола и прошел к окну, открывая его еще шире и выпуская из кухни сигаретный дым. – Я не обдолбался тогда. Это были не те колеса, что обычно юзают все, у кого есть деньги. Антидепрессанты. Врач тогда прописал. Я знал побочный эффект, но все равно принял их и поехал на гонку.
– Поверь мне, Ньют, выглядело так, будто ты не просто антидепрессанты принимал, – Бренда с сомнением посмотрела на художника.
Парень, не обращая внимания на эти слова, продолжил:
– У меня правда тогда была паника. Я не соврал. Мне пришлось тогда ехать. Было туго с деньгами. Поджимал срок выплаты за квартиру, да еще и матери за больницу заплатить. Денег от продажи дома почти не осталось, и эти гонки были моим выходом. Правда, мама мне тогда очень помогла с выплатой счетов за больницу, – Ньют горько усмехнулся. – Повесилась.
– Ты сдал мать в психушку. Я пытаюсь тебя понять, уверена, и Томас пытается, но ведь наверняка она была в здравом уме! – Бренда всплеснула руками, с надеждой смотря на Томаса. – Я всего лишь, как и Том, хочу знать правду.
Художник рассмеялся, делая вид, что смахивает потекшие от смеха слезы.
– Ты мне не поверишь, даже если я говорю правду. А правда в том, что у моей матери постоянно были проблемы со психикой. Сначала она была ласковой, обычной любящей женой и матерью. А уже через десять минут кидалась на меня с ножом. Отец держал ее, а она кричала, что я демон в обличи человека. Что я смотрю на нее глазами убийцы. А после смерти отца она вообще свихнулась. Я не мог смотреть на это. Я не в силах был о ней заботиться. Да в конце-то концов, я хотел как лучше!
Голос Ньюта сорвался на крик, а кулак с глухим звуком ударился об пластиковый подоконник, оставляя на нем след.
– Хотел как лучше, а получилось как всегда. – Художник горько усмехнулся. – Пожалуй, раз уж говорить все на чистоту, стоит сказать, что наркотой я тоже баловался. Пока, Томми.
Ньют, проходя мимо Томаса, похлопал его по плечу.
Через минуту раздался хлопок входной двери.
========== Глава 11 (Часть 2) ==========
Посвящаю эту главу(а точнее ее вторую часть) всем, кто изначально сидит в нашей беседе, а также Валеруну и Травинушке :3 Спасибо вам ^^ Ну и, конечно же, читателям, которые терпеливо ждут проду от ленивого автора :D
Всегда ваша и только ваша
Афа
Томас, приоткрыв дверь в комнату Терезы, тут же поспешил как можно тише закрыть её.
– Почему ты не сказала, что она не одна там?
Парень повернулся к Бренде, которая, сидя на кухонном столе, ловко орудовала содержимым косметички. Ноги девушки стояли на стуле и медленно раскачивали его.
– Чей-то я должна тебе говорить? – девушка хитро улыбнулась.
– Ну хотя бы потому, что она моя сестра. А сейчас она в постели с едва знакомым ей азиатом, – Томас сделал оскорбленное лицо, но, не выдержав, улыбнулся. За это вымотавшее его порядком утро он был рад видеть, как Тереза спит в обнимку с парнем, к которому явно не была равнодушна.
– Том, – Бренда с грохотом достала из косметички зеркало, – тот факт, что ты с тем художничком едва ли знаком, не остановил тебя от секса с ним. Так что…
Девушка пожала плечами и начала складывать раскиданные принадлежности. Реплика ее относительно отношений Томаса и Ньюта осталась проигнорированной. Виолончелист лишь усмехнулся и вышел из кухни, направившись к себе в комнату.
Бренда провела весь день в квартире Томаса и Терезы. И если хозяйка уже спустя полчаса после разговора сонно выползла из комнаты в чем мать родила, то Том оставался в своей до конца дня. Скрипачка ближе к обеду начала волноваться, не задели ли ее слова друга. Она порой замечала за собой излишнюю прямоту, но ничего поделать с этим не могла.
