Текст книги "Письма Г.В.Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931"
Автор книги: Зинаида Гиппиус
Соавторы: Георгий Адамович
Жанры:
Литературоведение
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
19
6. VIII. <1927> Ницца
Дорогая Зинаида Николаевна
Хоть Вам, вероятно, – и надоело о «человек – это гордо», но все-таки последнее слово: все это, конечно, упирается в конце концов в протестантизм. Я, как Тютчев, очень люблю «сие высокое ученье» [169]169
Неточная цитата из стихотворения Ф.И.Тютчева «Я лютеран люблю богослуженье…». В оригинале: «Сих гордых стен, сей храмины пустой / Понятно мне высокое ученье».
[Закрыть], где «гордости» сделана поблажка, или, вернее, где она получает справедливое признание. «Человек и Бог – без посредников», – и разуму не обязательно лежать в пыли ничтожества. Я бы хотел так и стихи писать – чтобы осталось только «самое важное», без образов (и образов – тоже!), без риз и т. п. «Аскетические» стихи, застрахованные от порчи и от любви тех, которые в поэзии ищут и любят не «самое важное». Клянусь, что о «гордо» больше писать не буду. А за обиду, нанесенную Соловьеву по неведению, – извиняюсь. Я очень «любопытен» и прочел бы его с удовольствием, – но его у меня нет. Зимой в голове чушь, а здесь нет чуши, но зато нет и книг [170]170
Ср. в ответном письме Гиппиус от 8 августа 1927: «Я сказала: Адамович занялся “протестантизмом”… Дмитрий Сергеевич – не дослушав, правда, – воскликнул: “Вот, и я тоже! Как раз и я открываю там много интересного и связанного со всей современностью!” <…> Вашу склонность к “sobre” <здесь: строгости (франц.)> я бы приветствовала, если бы была уверена, что тут, у вас, нет элементов ни снобизма, ни, быть может, особого вида пассивности. Без этих элементов любовь к “sobre”, да еще с постоянством, может привести к мудрости» (Пахмусс. С.360).
[Закрыть].
О «Н<овом> Доме», о его вражде или полувражде ко мне и о Вашей благосклонности. В последнюю я, конечно, всецело верю, потому что никаких оснований «притворяться» у Вас нет. А о вреде «некоторых» – не кажется ли Вам, что тут все идеологии, идеи и направления ни при чем (или почти ни при чем), а дело в чем-то более сложном, как бы кровном, в том, что вдруг отталкивает людей или влечет их друг к другу? Кстати, в Вашей «благосклонности», – которую Вы грозитесь отменить «в случае чего», – повинно отчасти то, что о Вас очень верно писал Свят<ополк>-Мирский, т. е. что у Вас за «религиозным оправданием демократии» и прочими новодомовскими обличьями лягушки квакают такое, о чем идейным деятелям помышлять непривычно [171]171
Скорее всего, имеется в виду статья Д.П.Святополка-Мирского, посвященная обзору первых 26 номеров журнала «Современные записки» и первых номеров журнала «Воля России», в которой он писал: «Подлинная Зинаида Гиппиус, конечно, ни в какой мере не консервативна и не “благонамеренна”. Но эта подлинная – обернута в “семь покрывал” общественно-религиозно-философской деятельности, призванной обосновать “курс на религиозное преобразование демократии”. Ни с “религией” (поскольку на “религии” можно обосновать какие-нибудь курсы), ни с демократией подлинная Зинаида ничего общего, конечно, не имеет» (Версты. 1927. № 1. С.208–209). В ответном письме Гиппиус говорила: «Вы, вот, подозреваете вместе с Святополком, что я “оправданиями демократии” не интересуюсь, а только лягушками. Это, увы, обозначает, что вы оба не понимаете и что такое лягушки, всю бесконечную сложность их кваканья (все их же!) не улавливаете» (Пахмусс. С.361).
[Закрыть]. А второе объяснение еще вернее, но о нем долго писать, и тут надо впутать слово «ангел», которое для Вас, конечно, не комплимент, раз по Соловьеву человек лучше ангела, но для меня звучит слишком лестно. А другого слова я не нахожу [172]172
Ср. в письме Гиппиус от 8 августа: «Меня крайне заинтересовало ваше “ангельство”. Утвердив вашу скромность, отодвинем ее на время в сторону, условимся считать, что “ангел” еще не велика штука, что “человек” – достойнее (достойно, а не “гордо”, и, главное! – в потенции, вот что не надо забывать, если уж “по Владимиру Соловьеву”). При этих условиях вы можете, не правда ли, объяснить мне, что, на ваш взгляд, имеется в вас ангельского?» (Пахмусс. С.360).
[Закрыть].
Ваши замечания на мою статью в «Звене» мне очень приятны – хотя я и не уверен, что Вы этого хотели. Приятно, что «лошади едят сено». Уверяю Вас, что по лени ли или по нежеланию спорить с людьми, которые в общем все-таки глупы и мало понимают о «самом важном» и, например, в стихах только и смотрят, что на «образы» или рифмы, – вот по всему этому мне «на закате дней» (не думайте, что я кокетничаю, – ощущение «заката» бывает и в 20 лет; об этом можно говорить часами, если бы уклониться в эту сторону – правда?) – на закате дней мне стало хотеться повторять, что «лошади едят сено». Не желаю возвышающих обманов и предпочитаю низкие истины [173]173
Отсылка к стихотворению Пушкина «Герой»: «Тьмы низких истин нам дороже / Нас возвышающий обман».
[Закрыть].
Прочел я только что заметку Бунина о покойном Иване Савине [174]174
Иван Иванович Савин (Саволайнен; 1899–1927) – поэт, автор единственной книги стихов «Ладонка» (Белград, 1926). Основным содержанием его стихов было воспевание «Белого дела». Бунин написал о Савине статью «Наш поэт» (Возрождение. 1927. 4 августа), неточную цитату из которой Адамович приводит далее (у Бунина: «…холод жуткого восторга прошей по моей голове…»).
[Закрыть]которого Вы наполовину одобряли (у Вас была на Альбе его книжка) – и слишком снисходительно, по-моему. И вот как не вспомнить что я в «Зеленой лампе» был прав. Нечего делать поэзии с «белым делом» и прочими подобными делами, как бы хороши они сами по себе ни были. И хотя Савин был человек хороший, поэт он был никакой. И «холодному восторгу» Бунина от его строчек я не верю. Кстати, разъясните мне насчет Бунина: как это с его преклонением перед Толстым уживается в нем «единая, неделимая» [175]175
Общеупотребительная формула, обозначавшая имперскую Россию.
[Закрыть], – все то, на что Толстому было решительно «наплевать»?
Пожалуйста, информируйте мне <так!> о Вашем «Н<овом> Доме» – или как он у Вас называется? Если это тайна, то буду свято соблюдать, но крайне интересуюсь: кто редактор? какая программа – т. е. какой матерьял, только статьи, или с рассказами? при чем Мих. Струве? какая роль Берберовой-Ходасевича? [176]176
На этот вопрос Гиппиус отвечала в письме 8 августа:
Я вам открою все «тайны», поскольку они открыты мне. Первый номер Нового Корабля выходит 20-го Августа (второй – 2 °Cентября и т. д.). Он (первый номер) есть, по материалу, четвертый номер Нового Дома. Фирму надо было переменить, т<ак> к<ак> Новый Корабль, во всех смыслах освобождается от Фохта (который человек, должно быть, не плохой, но наверно такой, с которым никакого дела нельзя делать. В этом я была уверена при первом звуке его голоса – «фибры» сказали). Кроме того, перемена имени позволит сделать и кое-какие внутренние изменения, дать другое редакционное «предисловие». Хотя и намеренно «стертое» – оно вам вряд ли понравится; впрочем, «мировоззренья, как оптимизма» там не будет. (Pardon! Я, кажется, переврала, было наоборот, но та же чепуха.) Берберова-Ходасевичи <так!>, так как живут на ближних выселках, в эти дела посвящаются и просятся «посильно содействовать». Впрочем, будут, а как – это вы можете сами рассудить, учтя и взвесив их посильные возможности в смысле качества, количества, общих свойств и т. д.
(Пахмусс. С. 360–361)
[Закрыть]Правда, ее рассказ в «Звене» очень мил – и был бы совсем хорош, если бы не что– то ученическое в подробностях, в тщательности и чистоте описаний, если бы немножко общей небрежности! Но мне нравится его аристократическая бледность, и даже – чуть-чуть смешное восклицание: «О, Россия!» – в конце. В сущности, лошадь жует сено, и «о, Россия!» – при чем тут Россия? Но ничего [177]177
Имеется в виду рассказ Н.Н. Берберовой «Барыни» (Зв. 1927. № 2). Он кончается абзацем: «Корзинка цела. Лошадь щиплет траву старыми розовыми губами. Полосатая земля поднимается до самого неба. О, Россия!» (С. 104).
[Закрыть]. Простите за безалаберное письмо.
Преданный Вам Г. Адамович
P.S. Отчего Вы так презираете бедного Jerom’a и все пишете, что можно и без него? [178]178
Ответ Адамовича на своеобразную игру Гиппиус: 8 июля 1927 она дала свой адрес: «Villa Tranquille. Le Cannet (A
[Закрыть]
20
10/VIII – <19>27
Дорогая Зинаида Николаевна
Наша философская переписка распылилась на множество «подсекций» и частью перестала быть философской. Позвольте поэтому писать по пунктам.
1) Ангелы. Отчего Вы решили, что я о себе пишу, что я, именно я – ангел? Право, лучше или хуже человека, но о себе такого писать нельзя. «Есть мера», – Ваше же выражение [179]179
Возможно, отсылка к стихотворению Гиппиус «Мера», опубликованному позднее, лишь в 1930, но написанному ранее, в 1924.
[Закрыть]. Я писал «вообще», об ангельском узнавании друг друга, как у Франса в ничуть не возвышенном «Revolte des anges» [180]180
Роман А. Франса «Восстание ангелов».
[Закрыть]. Или еще о том, что – это, кажется, у Лермонтова – ангелы не могут слетать на землю, потому что от людей «слишком дурно пахнет» [181]181
У М.Ю. Лермонтова подобного стихотворения отыскать не удалось.
[Закрыть].
Все это расплывчатая лирическая чепуха, которую как ни толкуй, сводится к самовосхвалению. А я, право, несмотря на Ваши приглашения, на это не способен, – в подобной плоскости, по крайней мере. Кстати, м<ожет> б<ыть>, это я о Вас писал, – только, зная Ваши соловьевские теории, не пожелал откровенно Вас «деградировать»? Вы сердитесь за мои сомнения относительно «оправдания демократии» – тоже боясь потерять человеческое за счет усиления ангельского или квакания лягушки, если угодно. Точка [182]182
Гиппиус дискуссии не продолжала, написав Адамовичу 12 августа: «Насчет “ангельства” я пока закрываю прения, хотя речей может быть не мало» (Пахмусс. С. 365).
[Закрыть].
2) Пункт вполне житейский. По Вашему письму я вижу, что чета Ходасевичей вовсе не заправилы Вашего «Корабля». Между тем, когда Вы мне написали, что меня считают врагом, и когда я Вам запальчиво на это рипостировал [183]183
От фехтовального термина «рипост» – отражение удара.
[Закрыть], я имел в виду именно их, скорей Берберову. Кого же я обидел, если это не они? «Suffisance». Если это не они, то я вражеству удивляюсь и фибрами его не чувствовал [184]184
См. в том же письме Гиппиус: «Насчет “вражды”… Ну какая там “вражда” между вами и Берберовой! “Идейная”, что ли? Нет, если кто-то сказал, что “Адамович – это враг Нов<ого> Дома” – это все в неважной плоскости. Потому, должно быть, что вы по отношению к этому журналу все время безразборно, безвыборно, по каждой мелочи – упирались. Как, бывало, Перцов: молчит, долго слушает всех, а потом: “Я решительно ни с чем не согласен!”. Вот и получилось впечатление, что вы, раз Новый Дом – значит не так, а наоборот» (Пахмусс. С.364).
[Закрыть].
3) «Интересоваться интересным». Маленькая поправка относительно лично меня, если уж разрешается отбросить скромность. Я не интересуюсь «пустяками», как Вы пишете, я только не всегда интересуюсь и интересным. «К добру и злу постыдно равнодушен» [185]185
Измененная цитата из стихотворения Лермонтова «Дума».
[Закрыть]. Признаюсь, на многое мне «наплевать» – на что, я знаю, что плевать не надо, в частности на демократию. Затем большая поправка вообще: видели ли Вы, кроме Льва Толстого, значительных или удавшихся русских людей, неизменно интересовавшихся интересным? Все наши «гении» – растяпы или мелочны (иногда). Пушкин с чаепитьем, Достоевский с целыми главами идиотскими в «Дневн<ике> писат<еля>» и явно мелкими вопросами, Блок, о котором Вы знаете лучше меня. Значит, что-то есть в национальном складе, да национальном ни при чем – в общественном. «Удача» всегда наперекор предполагаемым для нее свойствам. Это вовсе не ленивое самоутешение и самоукачивание, – вы мне тут доверите. Это, кажется, все та же необходимость разбавлять вино водой, а мозг ерундой (за внезапную «частушку» – прошу извинений, получилась сама собой) [186]186
4 августа Гиппиус писала Адамовичу:
Ах, я все возвращаюсь к своему «овсу и сену»: только одно важно – интересоваться интересным <…>. Это главное, а там уж, конечно, что кому Бог дал. <…> Простите, если я скажу, что думаю. В вас какая-то досадная смесь (все говорю по этому узкому вопросу). Если откинуть даже все «притворства» и т. д. – остается миганье, перемежка: то – интересным, то вдруг таким неинтересным. <…> Стоит ли говорить, что я не жду от вас блинно-плоского возражения: а кто, мол, поставил вас судить, где «интересное»!? А почему интересоваться интересным – значит интересоваться тем, что интересно вам? Я даже прошу извинения, что пишу эту оговорку…
(Пахмусс. С.361)
Получив данное письмо Адамовича, Гиппиус в ответном письме откликнулась длинным рассуждением:
Ай, батюшки! Что это вы мне написали, дорогой Георгий Викторович! Не во гневе будь сказано (а то и во гневе) – но вы тотчас напомнили мне тут Берберову. Мы как-то сидели на Croisette, на парапете, спустив ноги вниз, и зашел разговор (легкий) об этом самом «интересованьи интересным». Не я и начала его, да и длился он одно мгновенье. Но Берб<ерова> сказала: «Ах, раз Алданов с таким уважением отозвался о вас и о Д<митрии> С<ергеевиче>, что вы интересуетесь только одним возвышенным!» Я чуть не упала с парапета от такого понимания моей «формулы». <…> Но вам – неужели не возразить? Да, только Л.Толстой в последние годы жизни интересовался «возвышенным», и притом «постоянно». Но я иное разумела. Во-первых, – «интересное» не значит «возвышенное», обязательно какой-нибудь «проклятый вопрос». Интересного обыкновенно много, и оно всех бывает размеров, всех состояний: и Бог, и дьявол, и собачка, и поросенок… Очевидно, решается это тем, какой Бог, какая собачка, какой дьявол, какое событие, какое слово. Ну и «когда» тоже. А во-вторых – я и не помышляла о «постоянно» и об «исключительно». Этого даже и не хотелось бы и желать! Если постараться точнее – выйдет так: хорошо, когда человек (данный) имеет свойство почувствовать в иные моменты настоящий интерес к действительно интересному, отделить его как имеющего значение от другого, не имеющего, – попасть «в точку». Вот и все. Можно затем долго объяснять, почему это хорошо, например, доказать, что такие попаданья не забываются, точки не стираются, а где-то в подсознаньи остаются и даже связываются линиями в один рисунок… <…> Согласитесь, что ваши указания на «классиков» с их сплошным, как у Дост<оевского>, например, интересованьем чертями да Зосимами, а также рулеткой, квартирой, жениной жалью и Сусловой (Суслова-то, положим, «интересное») – эти ваши указания были некстати и в точку не попали.
(Пахмусс. С. 362–363).
[Закрыть].
4) «Интересуется ли инт<ересным>» Ходасевич? Сомневаюсь после его рецензии о «Верстах». Все-таки ничего, кроме «на большевицкие деньги» там не увидать – просто глупо. Именно «не интересно интересное». Я пишу Вам это нарочно, даже чуть-чуть с дерзостью – п<отому> что у. Вас всегда за теми же: «На какие деньги!» – всегда полет. А «на чьи деньги» и «кто большевики» я глубоко не сочувствую. Вот уж что не интересно. Может быть, и нужно – не знаю, – но так «неинтересно», что хочется помереть от скуки.
Впрочем, Ходасевич по существу интересен, только бедно – без прелести [187]187
Между Адамовичем и В.Ф.Ходасевичем на протяжении долгих лет существовали значительные расхождения, выливавшиеся в печатную полемику. Подробнее см.: Hagglund R. The Adamovic – Xodasevic polemics // Slavic and East European Journal. 1976. VoL20. № 3; Полемика Г.В. Адамовича и В.Ф. Ходасевича (1927–1937) / Публ. О.А.Коростелева и С.Р.Федякина // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. О статье Ходасевича по поводу «Верст» см. подробнее в примечаниях к письму 4 и далее. Рассуждение Адамовича вызвано следующим пассажем в письме Гиппиус от 8 августа: «Я хотела заметить (не говоря ничего дурного), что я до сих пор не могу решить, есть ли у Ходасевича какой-нибудь интерес к интересному, или только к неинтересному? Ведь хочется всегда решить не с кондачка, а по совести и крепко» (Пахмусс. С.361).
[Закрыть].
5) О Розанове я в какой-то сотой доле «при особом мнении». Хорошо, но тоже плохо пахнет, и, в конце концов, Ваш анекдот о Сологубе – «А я нахожу, что Вы грубы!» – многое мне в Розанове объясняет. Ведь Сологуб – ангел, и ему от розановского пота нестерпимо. Конечно, чтение это удивительное, но слегка вагонное [188]188
Ответ на следующее замечание Гиппиус в письме от 4 августа: «не могу начать свою статью даже: так захватывает меня почти каждая книжка старая Нового Пути: “Угол” Розанова – какой блеск! Не говоря о содержании, захватывает просто по языку, по его какой-то волшебной убедительности» (Пахмусс. С.361). В ответ на письмо Адамовича она писала 12 августа: «А вот Розанов… если мы будем говорить о “нравится”, об “affinite” Сходство, родство (франц.)>, то я, в конечном счете, с вами окажусь; но ведь можно иной раз и выйти из себя минут на десять; и ничего не поделаешь, говорить – и “слово” точно не слово, а живой голос, сам человек (противный – другое дело)» (Там же. С.365). И в следующем письме, 18 августа, Добавляла: «Я очень “слышу”, что вас отталкивает от Розанова. Это не те или другие его мысли (о, менее всего!), это не “пол”, не плюханье в особый дето-родительский пол… это даже не полное его “разнастыванне”, античеловеческое “рассечиванье”; это – вся сокровеннейшая материя его существа, уловимая разве по запаху и не определимая словами. Она – конгломерат всего вышеперечисленного, вплоть до “мыслей”. Она же, в иной категории может быть названа его волей» (Там же. С. 367).
Цитируемый Адамовичем «анекдот» вошел в воспоминания Гиппиус о Розанове:
Между Сологубом и Розановым близости не было. <…> Но для коренной розановской интимности все были равны. И Розанов привязался к Сологубу.
– Что это, голубчик, что это вы сидите так, ни словечка ни с кем. Что это за декадентство. Смотрю на вас – и, право, нахожу, что вы не человек, а кирпич в сюртуке!
Случилось, что в это время все молчали. Сологуб тоже помолчал, затем произнес, монотонно, холодно и явственно:
– А я нахожу, что вы грубы.
Розанов осекся. Это он-то, ласковый, нежный, – груб! И, однако, была тут и правда какая-то; пожалуй, и груб.
(Гиппиус З. Стихотворения. Живые лица. С. 318).
[Закрыть].
Ну вот все пункты. Я сейчас сочинил для ближайшего «Кугеля» статейку о Бодлере (шестидесятый год смерти). И знаете, мне надоело малодушничать, отговариваться, что «наспех» и «вышло не то», поэтому я постарался написать со всей тщательностью. Откровенно Вам в этом признаюсь, и если окажется «не то», значит – я лучше не могу. Надеюсь, что Вы оцените мой героизм [189]189
Имеется в виду статья «Шарль Бодлер (К шестидесятилетию со дня смерти)» (Зв. 1927. № 3. С. 138–140). Гиппиус отвечала на этот пассаж Адамовича: «Если вы Бодлера писали “с любовью”, то, какой бы он объективно или на чей-нибудь взгляд ни вышел, вам “малодушничать” не приходится. Все ведь в этом, писать “как лучше не могу”. Только редко мы это делаем» (Пахмусс. С.364).
[Закрыть]. Кстати, о «sobre» и «без образов»: я вытравляю и вычеркиваю «картинные» выражения у себя, предназначенные для восторга Осоргина или Слонима. Будем писать как в канцелярии или как свод законов. Пусть Осоргин поскучает. Пусть люди отдохнут от трехкопеечной поэзии – во всем. Тут Вы меня не убедите, что «есть мера». Нет меры, и единственное, что я хочу, – это точности и чистоты [190]190
На это суждение Гиппиус откликнулась в ответном письме, цитируя собственное стихотворение «Опрощение»:
Уверяю вас, если всему есть мера, значит, есть она и «картинности». Однако чтобы найти меру, иногда нужно сначала ее переступить. В этом смысле я положительно приветствую ваш порыв к «совлечению» (а не ввиду Осоргина или там кого). <…> Для обеднения, опрощения – совлечения, – нужна смелость, но все же оно не цель, не последнее, а лишь переход, искус. Мысль «коварносложную», поэзию «коварно-красивую» следует проучить. Но проучив – ее
опять прими, прими
………………смелую
ибо пройденное испытание
Вернуло ей одежду белую
Белизна ведь не первая простота, а вторая.
(Пахмусс. С.З63)
[Закрыть].
Я надеюсь скоро воскреснуть и приехать к Вам на поклон.
Преданный Вам Г. Адамович
P.S. Еще пункт: Возьмите к себе в «Корабль» спаржу. Он пишет рассказы крайне милые и свои. Если он Вам не подойдет по темпераменту, то ни в чем остальном не подведет. Я бы очень хотел, чтобы он «вышел в люди». Пожалуйста, окажите ему высокомилостивое внимание (Тот, в «Звене», рассказ – был самый неудачный). [191]191
«Спаржей» (Адамович нередко пишет это слово со строчной буквы) друзья звали прозаика Николая Бернгардовича Фрейденштейна (1894–1943), писавшего под псевдонимом Юрий Фельзен. Его рассказ – «Опыт» (Зв. 1927. № 228, 12 июня. С. 7–8) или «Отражение» (Зв. 1926. № 201, 5 декабря. С. 7–9). Адамович не раз писал о Фельзене (см., например: Смерть и время // Русский сборник. Париж, 1946. Кн.1; Одиночество и свобода. С. 154–156, в том числе и о его общении с Мережковскими). Гиппиус писала, откликаясь на слова Адамовича: «Колю-Спаржу я раньше вас если не “отметила”, то “приветила”. Но беллетристика у него недоваренная. Возможно, что доварится» (Пахмусс. С.364). Фельзен оставил воспоминания о «воскресеньях» на парижской квартире Мережковских: Фельзен Ю. У Мережковских по воскресеньям // Даугава. 1989. № 9. С. 104–107.
[Закрыть]
Я тоже занялся беллетристикой, но это не для «Корабля», а так, для самоуслаждения [192]192
О каком именно рассказе Адамовича идет речь, нам неизвестно. В то же самое время, что и Гиппиус, он писал М.Л.Кантору: «Мой рассказ – если он и будет – все равно маленький» (Письма в «Звено».,С.157). Узнав про «беллетристику» Адамовича, Гиппиус просила в письме от 12 марта: «Какова ваша? Если и только для “самоуслаждения” – мне почитать дайте, elle m’intrigue <она меня интригует (франц.)>, и обещаю относительно “внешних” держать себя так, будто не читала и не видала» (Пахмусс. С.364).
[Закрыть].
21
<13–14 августа 1927> [193]193
Датируется на основании того, что является ответом на письмо Гиппиус от 12 августа, а на данное письмо она отвечала 15-го. Отметим, что это письмо было особенно выделено Гиппиус в ответе от 15 августа: «Знаете, не скрою: в первый раз чувствую, что с вами можно (я могу) говорить не для вас, а и для себя тоже. Пусть вас не обижает, что „в первый раз” Ведь никакие “разы” с другими у меня так давно не наступали, что и ожидание стерлось, потерялось. <…> Это не значит, что мы пришли к согласию или даже что можем “договориться”. Я, м<ожет> б<ыть>, и сейчас во многом с вами не согласна, и вы не согласитесь с моими возражениями; но я вас слышу и (вот это-то мне и увиделось-почувствовалось “в первый раз“) – вы слышите меня» (Пахмусс. С.365).
[Закрыть]
Дорогая Зинаида Николаевна Мне тоже давно и до отвращения надоел тон «полушуток», полу-смешка, полу-иронии. Вы вполне правы: ничего веселого в глупости нет: Но эта привычка чуть-чуть «гоготать» въелась неискоренимо. Я в прошлом году написал ко «дню русской культуры» [194]194
День русской культуры – ежегодный праздник русской эмиграции, приуроченный к дню рождения Пушкина (6 нюня), идея которого возникла в 1920, впервые отчасти была реализована в 1921, еще в советской России, а потом перенеслась в эмиграцию.
[Закрыть]статью об этом, сославшись на Пушкина. Потому что тон этот его и от него, от его писем, – помните письма к Нат<алье> Ник<олае>вне – с усмешечками и отчаянием? Но статья не появилась по строгости Милюкова. Это настоящая тема – и по-настоящему интересная – «так жить нельзя», т. е. на всё усмехаясь, от всего отмахиваясь. Одно из двух: la vie ou l’ironie [195]195
Жизнь или ирония (франц.).
[Закрыть]. Кстати, кто это сказал, никак не могу вспомнить: «Христос никогда не смеялся». Здесь мы переходим в другую область – не иронии, не смеха – но все-таки как хорошо, что «Христос не смеялся». Представьте себе, что он «звонко расхохотался» или «залился серебристым смехом» и т. п. Ведь это хуже и оскорбительнее всего, что можно о нем представить, куда хуже даже того, что о нем недавно выдумал какой-то немец: что он был homosexual. Христос в крайнем случае мог улыбаться, – да и то непременно «печально». Иначе все рушится и летит к черту, все Евангелие. Вот, кстати, одно из оправданий пессимизма – наперекор «оптимизму как мировоззрению» и бодрости опекаемых Вами птенцов. Просто-напросто радость и смех – это грубо и невыносимо в лучшем, что дано человеком. Это, конечно, совсем иное, чем «ирония» Пушкина – я только заодно вспомнил. И то и другое объединяется только тем, что «ничего веселого, в сущности, нет» и вообще, в мире [196]196
12 августа Гиппиус писала Адамовичу: «Мне эти мои собственные шутки надоели, свой тон надоел. Ничего, в сущности, такого веселого нет…» (Пахмусс. С.363). И в письме от 15 августа, в связи с ранее состоявшимся разговором о В.В.Розанове: «Любопытно, между прочим: статья, блеском которой я недавно увлеклась (и писала вам), была, по содержанию, вернее, по теме, – необыкновенно близка к попутным мыслям вашего письма. Это о христианстве и о Евангелии, в том смысле, что, конечно, оно бы провалилось, если б Христос “хохотал” или даже радовался. Что “соблазн” печали Евангелия так велик, что вот и он, Розанов, тут же – чуть заглянул – уже соблазнился… Но это воистину “соблазн”, самый ужасный… Словом, выводы (“воля”), наоборот: защита евреев, “плоти” пожирнее, кровки покраснее, хохота погромче… и т. д., что вы легко можете вообразить. Если же это отрезать – и отрезать ваши выводы (“грубость”, вами отрицаемая, им утверждаемая), – то оценка, или просто взгляд на Евангелие, и вот такой-то взгляд на понимание христианства, у вас будет общий, – правильный, т. е. фактически (или “исторически”) верный» (Там же. С. 367–368).
[Закрыть].
Позвольте мне в свою очередь выразить глубочайшее недоумение по поводу Вашего понимания «интересного». Не подозревайте, что я «упираюсь», из упрямства. Нет. Но между возвышенным (без кавычек – без иронии) и интересным я ставлю знак равенства, как бы Вы не протестовали. Вы, впрочем, сами написали: «…о человеке, о любви, о смерти» [197]197
Неточная цитата из стихотворения Гиппиус «Тройное» (впервые: СЗ 1927. Кн.31). В оригинале: «О Человеке. Любви. И смерти».
[Закрыть]. В этой формуле неясна первая часть – «о человеке». Что это? Я расшифровал так: о грехе и о воздаянии. Две вещи есть «интересные» в жизни: 1) «лю<бовь> и смерть» – слишком, впрочем, захватанная плохо вымытыми руками; 2) «грех и воздаяние» – ничуть не менее значительная и более чистая. Конечно, я не думаю что надо исключительно и постоянно об этом думать, но я уверен, что думая о другом, о чем угодно, – можно постоянно об этом помнить, т. е. в суждения о явлениях и предметах вносить этот привкус, оценку с этой, единственно не вздорной точки зрения [198]198
Гиппиус отвечала на этот пассаж: «Я невольно подумала, читая ваше письмо (невольно в голову пришло), что вы по материи или по “уклону”– типичный “христианин”. Гораздо более, чем я. (Мы не говорим о “вере”, мы сейчас о другом.) <…-> Довольно мудрствований, однако. Это я на “первый раз” пошла в столь отвлеченные “заносы”, в них нужна тоже мера. Но уж очень вы сами этим вашим “христианством” соблазнили, – даже до “греха и воздаяния”. Воздаяние – слово трудное. И о двух концах. Оно звучит как “наказание”. Только. А тут ведь что-то потруднее есть, и пострашнее слово, зато поточнее: искупление. Только оно – освобождает действительно» (Пахмусс. С.368).
[Закрыть]. Вот возвышенное. Мое перечисление «классиков» с их «идиотскими» интересами вот что значило: Достоевский мог играть в рулетку (что, между прочим, интересно) и хлопотать о квартире и жениной шали это не был его интерес, это была его житейская сторона. Напрасно, по-моему, Вы про это вспомнили. Но ведь когда он писал в «Днев<нике> пнсат<еля>» о турецкой армии или падении португальского министерства, он писал об этом с умственной страстью, интересуясь глубоко, как настоящий публицист [199]199
О турецкой армии наиболее подробно Достоевский писал в разделе «Мы лишь наткнулись на новый факт, а ошибки не было. Две армии – две противоположности. Настоящее положение дел» и во всей первой главе октябрьского «Дневника писателя» на 1877 год. Высказываний о падении министерства в Португалии в сочинениях Достоевского нам разыскать не удалось. Возможно, речь идет о заметках в «Гражданине» (1873, 29 декабря) по поводу смены министерства в Испании («Иностранные события»).
[Закрыть]. И Пушкин с мелочным и мелким «Пугачевым» [200]200
Имеется в виду «История Пугачева» («История Пугачевского бунта»).
[Закрыть], хотя и восхитительно написанным. Вот туг Толстой и выделяется – и только об этом я ведь и писал. Толстому было явно скучно, когда речь шла не о «самом важном». А «самое важное»? Не кажется ли Вам, что оно касается исключительно личности и души человека, а не человечества, т. е. не демократии или империи, судьбы желтой и белой расы, конца мира и значения крестовых походов и т. д. и т. д., – не всего этого второстепенно– интересного (вернее, интересного после, потом), а вот того, о чем писал Т<олстой>, – быть может, не так писал, как надо, но иногда безошибочно в самую точку «главного и важного». Весь его исторический нигилизм и пренебрежение к грекам и культуре и к «нашему славному прошлому» этим оправдывается. «После, когда-нибудь» – как второстепенное [201]201
См. в ответном письме Гиппиус: «я согласна и с “после, потом”. Но разве всегда то, что “после, потом” – хуже, меньше? Вот хотя бы 2; оно после 1, а чем оно хуже? Или 3, чем оно меньше одного и двух? А категория чисел – ближе соприкасается с реальностью, чем мы привычно воображаем» (Пахмусс. С. 367).
[Закрыть].
Вражда «Н<ового> Дома» – и обратно – конечно, пустяки. Не стоит об этом распространяться. Вы очень верно пишете, что я по отношению к «Н<овому> Д<ому>» – «безразборно, безвыборно упирался». Правда – признаюсь! Но это дело не идейное, а физиологическое. Мокрые руки Кнута [202]202
Довид Кнут (Давид Миронович Фиксман; 1900–1955) – поэт и прозаик, один из редакторов «Нового дома».
[Закрыть], идейное достоинство Терапиано и унтерофицерство Фохта [203]203
О роли В.Б.Фохта в судьбе «Нового дома» Гиппиус писала Адамовичу в письме от 12 августа: «А конкретно и житейски – один был враг у Н<ового> Д<ома>: Фохт. Да он, бедный, и самому себе враг. Представьте, он еще хорохорится и требует “выкупа” Зеленой Лампы, которая, будто бы, “монопольно принадлежит Нов<ому> Дому, а не Кораблю”. По-моему, она больше принадлежит вам (совокупно со мной, Ход<асевичем> и Цетлиным), нежели Фохту. А он грозит, что один будет продолжать куда возьмет всю Лампу. Впрочем, грозит как-то бессильно, и где уж со столькими женами журнал издавать! Да еще “идеологический”, как он гордо подчеркивает» (Пахмусс. С. 364). Ср. также ее рассуждения в письме к В.Ф.Ходасевичу от 31 сентября 1927 (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С.80).
[Закрыть]– меня чуть-чуть и мутило. А идеи сами по себе – ничего. Я вот теперь перечитал «Н<овый> Д<ом>» как-то, от скуки – есть кое-что очень хорошее и приятное. (Я тогда не читал рассказов, – а ведь «Шурик» Г.Пескова очень пронзителен! но какая птичья чепуха рассказ Одоевцевой. [204]204
Рассказ Георгия Пескова (наст, имя Елена Альбертовна Дейша; 1885–1977) «Шурик» был опубликован во втором номере «Нового дома» в 1926. Ирина Владимировна Одоевдева (Ираида Густавовна Гейнике; 1895–1990) опубликовала в третьем номере «Нового дома» рассказ «Сухая солома». Подробнее об отношениях Одоевцевой с Адамовичем см.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.Адамовича И.Одоевцевой и Г.Иванову (1955–1958) / Публ. О. А.Коростелева // Минувшее. Вып.21. С. 391–501.
[Закрыть])
Бахтин где-то пропадает, в Париже, – кажется, дела его очень плохи. Мне его жаль головой – сердце мое к нему безразлично, что врать. Но я знаю, что это человек редкий. Он очень жаден к жизни, но считает себя (кажется) уродом, в глубине всех презирает и имеет maximun 300–400 франков в месяц на все нужды и наслаждения. Как же тут не сойти с ума [205]205
12 августа Гиппиус спрашивала: «Скажите, где Бахтин? В Корабль он, конечно, не пойдет, но почему его нет в Звене?» (Пахмусс. С. 354–365). 16 августа, отвечая Адамовичу, она говорила: «Что касается “сердечного” отношения, то куда уж, хоть бы “головой” жалеть некоторых, вроде Бахтина» (Там же. С.368).
[Закрыть]. С ним часто видится Фрейденштейн, который теперь лежит в плеврите.
Никакого барона Штейгера я не знаю [206]206
Барон Анатолий Сергеевич Штейгер (1907–1944) – поэт. 12 августа Гиппиус писала Адамовичу: «Не знаете ли вы такого “поэта”-барона Штейгера? Ему 18 лет, он ужасно меня бомбардирует стихами, которые…» (Пахмусс. С.365). Прочитав стихи Штейгера, Адамович изменил свое мнение о нем (см. рецензию на сборник «Этот день»: СЗ. 1929. Кн.38; О Штейгере, о стихах, о поэзии и прочем // Опыты. 1956. Кн.7; Одиночество и свобода. С. 151–154). См. переписку З.Н.Гиппиус с А.С.Штейгером, опубликованную Л.А.Мнухиным (Русская мысль. 2000.4—18 мая, № 4316–4318).
[Закрыть], – и, не делая никаких общих заключений и выводов, решительно отчаялся получить когда-нибудь со стороны, из неизвестности, стихи хоть сколько-нибудь «стоящие». Неизменно, постоянно – ерунда.
Собирается ли вспыхнуть осенью «Зел<еная> Лампа»? По-моему, ее бы хорошо реформировать в смысле более широкого привлечения «полу-врагов» и даже врагов – что не только подогреет воздух, но и наш лагерь объединит. Ведь до сих пор этого не было, незачем себя обманывать. И не только объед<ини>т, но и обострит [207]207
О судьбе «Зелёной лампы» Гиппиус писала 15 августа: «О Зел<еной> Лампе – вы очень верно. Но вот где нужно осторожничать…» (Пахмусс. С. 368).
[Закрыть].
Всего лучшего. Целую Ваши руки.
Искренно Ваш Г. Адамович
P.S. Не знаете ли Вы, где Манухин (доктор)? И не знаете ли Вы какого-нибудь русского психиатра – выдающегося? Это не для меня – я с ума не сошел [208]208
На вопрос Гиппиус отвечала: «Манухин сейчас в Швейцарии. Хотите его адрес? В Сентябре он будет в Париже. Психиатора <так!> я, увы, не знаю. Но можно спросить у того же Манухина» (Пахмусс. С.367). Иван Иванович Манухин (4882–1958) – врач, общественный деятель. О его отношениях с Мережковскими см. во вступ. ст. М.М.Павловой и Д.И.Зубарева к публ.: «Черные тетради» Зинаиды Гиппиус // Звенья: Исторический альманах. Вып.2, М.; СПб., 1992. С. 17–19. Для кого Адамович наводил справки о психиатре, мы не знаем.
[Закрыть].
22
29. VIII.<19>27
Дорогая Зинаида Николаевна
Простите за длительное молчание. Я уезжал в горы «для поправки» и был там дней 10. Приехав домой, нашел Ваше письмо [209]209
Имеется в виду письмо от 15 августа 1927 (Пахмусс. С. 365–367).
[Закрыть]. Благодарю Вас. Я многое хотел бы Вам ответить, но боюсь, что прервалась нить и что уже нельзя «отвечать», т. е. говорить с полуслова, а надо обстоятельно и подробно «развивать». Поэтому отложим, пока сами собой «два угла» возобновятся. Я уже подумываю о Париже. А вы – еще долго здесь будете? Где же Ваш «Корабль»? Если он вышел, будьте добры, попросите В<адимира> А<наньевича> мне его прислать: и на предмет рецензии, и так, для чтения и назидания [210]210
О первом номере «Нового корабля» Адамович написал отзыв, помещенный в хроникальном разделе «Звена» (Зв. 1927. № 4. С. 233–235; подп. – С.), где говорилось: «По внешнему облику, по тону, частью по именам редакторов “Новый Корабль” является прямым продолжением недолго существовавшего “Нового Дома”. Новорожденным принято что-нибудь “желать”. Пожелаем “Кораблю” оказаться долговечнее “Дома” – он этого вполне заслуживает. Журнал содержательный и своеобразный». 17 сентября он писал М.Л.Кантору: «Как Вам нравится “Корабль”? По-моему, ничего – но нам все же конкуренция, хотя они “маниаки”, а мы “просветители”» (Письма в «Звено». С. 160). Сохранился отзыв Гиппиус об этом обзоре. 3 октября она писала В.Ф.Ходасевичу: «Видела Звено; прочла только Адамовича; не правда ли, как он элегантно написал о Корабле? (А “в целом и общем” – погас, т. е. Ад<амович>, а не Корабль.)» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С.80).
[Закрыть]. Кстати: мне хочется написать краткую статью о церковных делах, т. е. о послании митроп<олита> Сергия о «лояльности к большевикам» [211]211
Речь идет о декларации «Об отношении православной Российской церкви к существующей гражданской власти», опубликованной в июле 1927, в условиях все более растущего государственного гонения на Церковь, заместителем Патриаршего местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским). В ней говорилось что православные верующие одновременно являются «верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти», причем «не только из страха, но и по совести», в соответствии с заповедью апостола Павла (Рим., 13,5). Этот шаг, предпринятый Сергием с целью получения так называемой «регистрации» (по указу ВЦИК 1922 года все общественные организации, к которым была отнесена и Церковь, должны были иметь государственную регистрацию), знаменовал значительные уступки враждебной христианству власти и имел следствием раскол русского Православия: многие епископы сочли заявление Сергия канонически неправомочным и прервали общение с ним; возникло движение «непоминающих», а с дальнейшим расширением преследований со стороны власти – и так называемая «катакомбная Церковь». Подробнее см.: Полищук Е.С. Патриарх Сергий и его Декларация: капитуляция или компромисс? // Вестник Русского христианского движения. 1991. № 161.
[Закрыть]. Нельзя ли написать у Вас? В «Звено» это не годится, в газете не подойдет, да я и не хочу. У меня это желание появилось вот почему: наш дом крайне Карловацкий [212]212
«Карловчанами» называли сторонников так называемого Высшего церковного управления (ВЦУ), созданного в 1921 в Сремских Карловцах (Сербия) Общецерковным заграничным собранием, впоследствии переименовавшим себя в Русский Всезаграничный церковный собор. ВЦУ было упразднено патриархом Тихоном в 1922, однако не подчинилось указу патриарха и тем самым положило начало доныне существующему расколу между Московским Патриархатом и русской церковной диаспорой.
[Закрыть], и на днях у нас тут было собрание с архиеп<ископом> Серафимом, который приехал из Лондона, выбившись из-под власти Евлогия [213]213
Евлогий (Василий Семенович Георгиевский; 1868–1946) – митрополит, глава русских православных приходов в Западной Европе с 1921; в 1931 с частью приходов перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата. Гиппиус писала о нем В.Ф.Ходасевичу 26 октября 1927: «Евлогий под сурдинку варит кашу с духовенством, многих уже обработал, а насчет паствы… считает, что ее дело помалкивать в тряпочку. Да, кажется, большинство так за ним и пойдет: “он знает, а мы что?” Факт, в общем, таков: если ты “непримирим”, – ты за “реставрацию и интервенцию”. Если же не за реставрацию – значит, должен быть примирим. Так-с. Понятно, что таким, как мне, – не оказывается на земле места. Хоть убирайся с нее совсем» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С.86; в предпоследней фразе, вероятно, опечатка: вместо «мне» следует читать «мы»).
Серафим (Лукьянов; 1879–1959) – до 1924 архиепископ Финляндский; с 1926 – настоятель Лондонского православного прихода, в 1927 перешел в карловацкую юрисдикцию («я, чтобы импонировать англичанам, выписал из Финляндии архиепископа Серафима, который, лишенный кафедры, сидел тогда в монастыре на Коневце в заточении. Архиепископ Серафим внес в лондонскую паству смуту, а потом возглавил там “карловчан”» (Митрополит Евлогий. Путь моей жизни. Париж, 1947. С.426); с 1937 – митрополит; в 1945 вместе с возглавляемыми им приходами вернулся в юрисдикцию Московского Патриархата (в сане) и в 1946, после смерти митрополита Евлогия, был назначен его преемником со званием Патриаршего экзарха в Западной Европе; в 1954 вернулся на родину.
[Закрыть]. Были всякие разговоры между прочим Олсуфьева [214]214
Олсуфьев Дмитрий Адамович, граф (1862–1937) – до революции – член Государственного Совета от Саратовского земства, один из руководителей Совета объединенного дворянства; член Всероссийского Церковного Собора 1917–1918 избран от Государственного Совета), где занимал крайне правые позиции, требуя от Собора поддержки помещиков в их борьбе за землю (См.: Минувшее. Вып.9. Paris, 1990. С.38); в эмиграции был одним из идеологов Карловацкой церкви, издав в 1929 книгу «Мысли соборянина о нашей церковной смуте» (Париж, 1929); часто бывал на эмигрантских литературных собраниях, выступал с докладами о творчестве русских писателей.
[Закрыть], – знаете, что был на соборе 1917 г. человек «умный, но возмутительный»? Я сидел молча, но многое услышал, чего раньше не знал. Не знаю, как Вы относитесь ко всей этой истории. Еще: нет ли у Вас оттиска Вашей статьи о книге Ильина [215]215
Имеется в виду книга философа Ивана Александровича Ильина (1883–1954) «О сопротивлении злу силою» (Берлин, 1925). Гиппиус писала о ней в статье «Предостережение» (ПН. 1926. 25 февраля).
[Закрыть]? Я помню, что она была, но не помню содержания, – а есть у меня только сладко-розовая статья Зеньковского о том же, но она меня раздражает [216]216
Речь идет о статье религиозного философа Василия Васильевича Зеньковского (1881–1962) «По поводу книги И.А.Ильина “О сопротивлении злу силою”» (СЗ. 1926. Кн. 29).
[Закрыть]. Ильина я прочел только что, случайно, – и хочу, как гимназист, «прочесть затем критику». О послании Сергия можно написать в «Корабле», если: 1) очередной № не слишком задержится, 2) для Вас приемлема попытка оправдать «лойяльность» и даже возвеличить ее как настоящий героизм. Не думайте, что туг с моей стороны выверт или снобизм, в чем Вы меня упрекаете постоянно.
Что это за «Россия» со Струве [217]217
После ухода из газеты «Возрождение» П.Б.Струве организовал издание новой еженедельной газеты «Россия» (летом 1928 ее сменила газета «Россия и славянство»). Подробнее см.: Струве Г. Из истории русской зарубежной печати: Издания П.Б.Струве // Русская литература в эмиграции: Сб. статей / Под ред. Н.П.Полторацкого. Питтсбург, 1972. С. 344–351.
[Закрыть]– и кто туда пойдет? Информируйте меня, пожалуйста, я здесь ничего не знаю, а мне это интересно (в плане житейском, – если Вы помните наши недавние разделения этого). Читали ли Вы перл Осоргина: «“Евг<ений> Он<егин>” был бы несомненно лучше, если бы был написан прозой…» [218]218
Михаил Андреевич Осоргин (Ильин; 1878–1942) писал в статье «Огородные записи. 6. Лирика, которой не мог ждать читатель: о великом кукареку»: «Не люблю стихов и искреннейшим образом считаю, что эта устаревшая и надоедливая литературная форма годится только для латинских исключений и алгебраических формул (легче их заучивать), что “Евгений Онегин”, будь он написан прекрасной пушкинской прозой, несомненно много выиграл бы…» (ПН. 1927, 27 августа). 17 сентября Адамович писал М.Л.Кантору: «мне жаль, что Осоргин написал свою чушь о “Евг<ении> Он<егине>” в “Последних новостях”. Ведь их по-настоящему не выругаешь, только “полемизируешь”» (Письма в «Звено». С. 159). Ср. также следующее письмо.
[Закрыть]К сожалению, я не могу в «Звене» изобличать «Посл<едние> Н<овости>» [219]219
«Звено» было основано П.Н.Милюковым и М.М.Винавером как приложение к «Последним новостям» и на протяжении всего своего существования по большинству вопросов стояло на тех же позициях.
[Закрыть]. Не изобличит ли Ход<асеви>ч в «Возрождении»? [220]220
В.Ф. Ходасевич по поводу этой статьи Осоргина, насколько нам известно, ничего не написал.
[Закрыть]Нельзя оставлять такие идиотства без ответа, хотя бы «из-за малых сих…» [221]221
Евангельское выражение (неоднократно повторяется – Мф. 10).
[Закрыть].
Всего лучшего. Целую Ваши руки.
Ваш Г. Адамович
23
10. IХ.<1927> nice
Дорогая Зинаида Николаевна
Я остаюсь здесь числа до 20–25<-го>. Поэтому я еще надеюсь быть у Вас, но не на той, а на «после той» неделе. Поверьте, что это «по независящим обстоятельствам». Пока посылаю стихи для В<ладимира>А<наньевича> – с тенденцией на идейность (хотя нет – второе как раз против) [222]222
Во втором номере «Нового корабля» появились стихотворения Адамовича «Один сказал: нам этой жизни мало…» и «Еще переменится все в этой жизни, о да…». Получив стихи, Гиппиус писала ему 15 сентября «стихи ваши, на мой взгляд, – прекрасные. Если я прибавила “на мой”, то ведь вы знаете, из преувеличенной добросовестности, помня мою affinite <близость, родственность (франц.)> к вашим статьям. Но без преувеличенности – полагаю, что скажу то же: стихи и “вообще” очень хорошие. “Наши” мой суд разделяют (а “не нашим”, Ходасевичам, мы их и не показывали, пусть в книжке прочтут)» (Пахмусс. С.370).
[Закрыть]. «Новый корабль» мне нравится целиком, кроме, увы! Терапиано [223]223
О статье Ю.К.Терапиано «Журнал и читатель» в первом номере «Нового корабля» Адамович высказался и печатно: «Ю.Терапиано касается вопросов более мелких и злободневных. Некоторые чисто практические его замечания справедливы. Но общие суждения о современной литературе, на наш взгляд, схематичны и неубедительны. “Два лагеря” – основное ощущение Мережковского – Терапиано воспринял целиком. Он рвется в бой, – вслед за учителем. Отваги у него много, но оружие в его руках еще недостаточно обточено» (Зв. 1927. № 4. С.235). Гиппиус отвечала ему в письме: «относительно Т<ерапиано> – ну конечно, вы правы; только мудрость моего долголетия заставляет меня иные “кресты” терпеть, не “корчась”… пока что, в ожидании лучшего» (Пахмусс. С.370).
[Закрыть]. Не знаю, как вам объяснить, но меня корчит, как Мефистофеля от креста, когда я читаю, что он «живет идеями и духовными проблемами» (стр. 26, внизу). Вообще от «убогой и бескрылой идеи порядка» (чье-то советское выражение), которая его статью одушевляет. Ну, это дело старое – и я никак не могу поверить, что Вы со мной не согласны. Вероятно, Вы считаете его в какой-то мере «полезным» – для своего влияния, своего дела и т. д. – и цените его прямолинейность. Но «on ne s’appuit que sur ceux qui resistant» [224]224
Опираются только на тех, кто сопротивляется (франц.).
[Закрыть], (это Наполеон!).
Затем еще о «Корабле»: что же это с «Лампой»! Одно целиком – другое сокращено [225]225
Имеется в виду отчет о заседаниях «Зеленой лампы», помещенный в первом номере «Нового корабля». Перепечатан: Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека. С. 42–79. См. в ответном письме Гиппиус: «…насчет Талинского “разливанного моря” вы опять правы, и все мы то же с досадой почувствовали. <…> К ужасу вижу, что и во втором номере будет вроде этого, только Иванович уж очень идиотичен и нагл; я думала, не сам ли он за себя говорит, т. е. не явен ли его позор, а теперь сомневаюсь: если в Возрождении могла такая кретинская рецензия появиться о Корабле, то что же? А я Дмитрия Сергеевича на 9/10 сократила. Да, нужна “одна рука”» (Пахмусс. С.370).
[Закрыть]. Уж если сокращать, нужно, чтобы одна рука прошлась по всем. Я это отношу главным образом к себе. Посреди разливанного моря красноречья Талина и Вишняка у меня какие-то дубоватые афоризмы. Бог знает что. Сокращал-то я сам, но в надежде, что и остальные себя не пожалеют. Никаких откликов я Вам прислать не могу [226]226
Адамович регулярно печатал за подписью «Сизиф» в «Звене» (с ноября 1924 по ноябрь 1927), а затем в «Последних новостях» (с ноября 1927 по август 1939) заметки под рубрикой «Отклики». Редакция «Нового корабля», судя по всему, хотела и в своем журнале печатать аналогичные заметки, что, однако, осуществлено не было.
[Закрыть]по крайней бедности в них и по необходимости дня через два послать все, что имеется, в «Звено». Вот вчерашний «литературный» № <<Посл<едних> Нов<остей>» – в целом матерьял недурной, со стишками Милюкова [227]227
Имеется в виду статья П.Н.Милюкова «Quatre Septembre» (ПН. 1927. 8 сентября), где опубликованы небольшие отрывки из его детской поэмы, снабженные словами: «Стихи крайне плохи, и оглашение их требует некоторой жертвы детским самолюбием».
[Закрыть]и прочим домашним скарбом. Но решитесь ли Вы напасть на них? Об Осоргине – если я не уложу его в<<Звено» – я Вам пришлю позже [228]228
Отклика Адамовича по поводу упомянутой в предыдущем письме статьи М.Осоргина не появилось ни в «Звене», ни в «Новом корабле».
[Закрыть].
Мне хочется еще – простите за решимость и «хоть Вы не нуждаетесь» и т. д. – преподать Вам совет: не поддавайтесь defaitism’y [229]229
Пораженчеству (франц.).
[Закрыть]Ходасевича в отношении «Лампы», Воскресений и всего прочего. Он прав узко-лично, п<отому> что это единственно возможная линия для него лично. Вспомните все его стихи. Но он совершенно не прав объективно. Возможен соблазн, что его позиция чище. Но эхо только соблазн. Смысл этой позиции – планомерное «отступление» перед жизнью, к этому можно быть вынужденным, но это не надо навязывать другим. Из всего, в конце концов, можно сделать пьедестал, и такой умный человек, как Х<одасевич>, конечно, соорудит его и из гнилой соломы. Еще: из одиночества, отступления, брезгливости можно «выжать» стихи (что он и сделал), но даже и стихи лучше выжимать из другого. Простите за расплывчатость. Но ведь это продолжение разговора. М<ожет> б<ыть>, и «Лампа», и Воскресения плохи, но тогда их надо улучшить – единственный выход [230]230
В.Ф.Ходасевич был одним из инициаторов создания «Зеленой лампы», однако позже, как можно понять по ряду свидетельств, засомневался, уместны ли ее заседания в нынешних обстоятельствах. Гиппиус отвечала на рассуждения Адамовича 14 сентября: «Что касается Ходасевича – то я даже изумилась: накануне вашего письма, вечером, я почти слово в слово сказала о Ходасевиче то же самое, а чего не договорила – договорил тут же Дмитрий Сергеевич. А насчет вашего совета – еще удивительнее: самому же Ходасевичу на его defait’изм ответила (уже!) вашими же словами: плохо Зеленая Лампа и воскресенья, значит, надо сделать их лучше, а уничтожить легко! И я на это не пойду. Дмитрий Сергеевич просто говорит: “Да не приглашай его, и на Лампу не будем ему повесток посылать, вот и все”» (Пахмусс. С.370). Несколько позднее, 3 октября, она писала самому Ходасевичу: «Д<митрий> С<ергеевич> рвется в Париж, увлечен мыслью о “цикле” публичных лекций, от фирмы З<еленая> Л<ампа>, причем вторая, после его, должна быть ваша. Я говорю: да ведь он начнет прежде всего так отнекиваться, что седьмой пот прошибет. Но Д<митрий> С<ергеевич> все готов выдержать, так что готовьтесь к атаке» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С.80).
[Закрыть]. Я забыл Вам предложить для «Корабля» рассказ спаржи [231]231
Возможно, имеется в виду: Фельзен Ю. Две судьбы // Новый корабль. 1927. № 4. 1 сентября 1927 Гиппиус писала Н.Н.Берберовой: «Адамович, просияв, – погас; к нам не приехал – отчего – неизвестно, только написал – через долгое-долгое время! что уезжает в Париж, и прислал рассказ Коли Фрейд<енштейна>, с адскими рекомендациями… (я еще не читала)» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С. 16; судя по всему, дата письма неточна). 14 сентября Гиппиус писала Адамовичу: «Володя вам хотел сам написать: конечно, давайте Спаржиную новеллу. Привезите, когда приедете…» (Пахмусс. С.370).
[Закрыть]. Если В<ладимир> А<наньевич> хочет – я пришлю его.
Если у Вас по воскресениям все робеют и «каменеют», – то это так и д<олжно> б<ыть>, лучше, чем если бы «распоясывались».
Всего лучшего. Целую Ваши руки и кланяюсь Дмитрию Сергеевичу и В<ладимиру> А<наньевичу>!
Ваш Г.Адамович
24
< Штемпель: 12.10.<19>27.
Бумага: Wepler, Cafe-restaurant 14, Place Clichy, Paris>
Дорогая Зинаида Николаевна
Не удивляйтесь прежде всего бумаге. Я еще не имею пристанища и пишу в кафэ. Это, кстати, одна их основных парижских литературных традиций.
В Париже я уже несколько дней. Но особых новостей или сенсаций сообщать Вам не могу, ибо ничего такого не слышал. Ходасевичей не видал, Ивановы здесь и совсем близко от Вас, на гае Raynouard в элегантном пьедатерре [232]232
От pied-a-terre (франц.) – временное жилище.
[Закрыть]. Он собирается менять литературный жанр, ему «на Невском надоело» [233]233
Имеется в виду цикл беллетризованных мемуаров Г.Иванова «Невский проспект», в 1926–1928 печатавшихся в «Последних новостях». Известие о новом адресе Иванова и Одоевцевой было буквально пересказано Гиппиус в письме к Н.Н.Берберовой от 15 октября 1927 (см.: Письма к Берберовой и Ходасевичу. С. 18).
[Закрыть]. «Звено» прозябает, или, вернее, тоже что-то хочет менять – стремится «выявить свой лик» [234]234
Возможно, в неизвестном нам письме к Адамовичу Гиппиус критиковала очередной (четвертый) номер «Звена», как она сделана в письме к Н.Н.Берберовой от 6 октября 1927: «Ах, нельзя сказать, чтоб Звено было блистательно. У Оцупа есть прямо непозволительности в стихах (в поэтическом смысле), а Мамченко… этот навел меня на столь неприличные сравнения, что когда я, необдуманно, высказала их вслух – к счастию, при одном Володе, – то Володя покраснел» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С.17; имеются в виду стихотворения Н.Оцупа «Химеры» и В.Мамченко «Дремота»). Ср. в письме Адамовича к М.Л. Кантору от 17 сентября 1927: «…о “Звене”, по-моему, надо устроить тщательнейшее совещание» (Письма в «Звено». С. 160). Известиями о возможной перестройке «Звена» Гиппиус была заинтересована и спрашивала В.Ф.Ходасевича в письме от 16 октября (явно реагируя на письмо Адамовича): «…не знаете ли, как Звено хочет “выявить свой лик”? И почему оно заволновалось? Не нашему ли паруснику позавидовало?» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С. 85). Однако никаких заметных взгляду изменений в журнале не произошло.
[Закрыть]. Читали ли Вы заметку Философова о «Корабле»? Мне, конечно, лестно – «Адамович и Милюков», и, кажется, после этого меня даже в «П<оследних> Нов<ост>ях» зауважали, – но я искренно недоумеваю, что я дался Философову [235]235
Имеется в виду статья Д. Философова «Большому кораблю – большое и плаванье» (За свободу! 1927. 25 сентября). Ср. фразу: «Пусть и Мережковский и Гиппиус поймут, что им надлежит или умолкнуть, отойдя в сторону, на что они имеют полное право и за что их никто не осудит, или говорить громким голосом, “поверх” Милюковых и Адамовичей, без обиняков, без тактики».
[Закрыть]? «Барин, ты меня не трогай, я иду своей дорогой, я и сам социалист» [236]236
Источник цитаты не обнаружен.
[Закрыть]. И если убийство Коверды «мировой факт», то Бог с ним, с миром [237]237
Ср. в статье Философова, названной в примеч. 235: «Мы здесь, в Варшаве, пережили за это время слишком много трагических событий местного и мирового масштаба. <…> 7 июня Коверда убил Войкова». Борис Софронович Коверда (1907–1987) убил советского полпреда в Польше П.Л. Войкова (1888–1927) за причастность к расстрелу царской семьи.
[Закрыть]. Во всем этом много раздражения и нервов, – но больше ничего. Я все время думаю, как писать и вообще «как» все – будто мир рушится, надо итоги, «завещание», или все благополучно – не пойти ли с князем Волконским в балет [238]238
Князь Сергей Михайлович Волконский (1860–1937) – театральный деятель, мемуарист. В «Звене» печатал статьи о театре и о русском языке.
[Закрыть]? По духу противоречия и там и здесь хочу «возражать». Но если все катастрофы сводятся к Коверде, то я решительно за балет. По крайней мере, скромно и честно. Кстати, мне хочется написать «завещание» или вроде – т. е. в «Звене» пишу и притворяюсь, вру для «читателя» и изображая критика и т. п. – а вот что я действительно думаю, и уже без «что же касается» и «следует приветствовать» [239]239
Такой статьи Адамович в то время не написал.
[Закрыть]. Но боюсь, что никому будет не интересно, и тогда окажусь в смешном положении – чего, как Гедда Габлер, боюсь больше всего на свете, по слабости [240]240
Гедда Габлер – героиня одноименной пьесы Г. Ибсена. Ср. примеч. 73.
[Закрыть]. И потом, может оказаться «цинично».
Когда Вы возвращаетесь в Париж? Мой адрес, если Вы соблаговолите мне написать: Poste restante. Bureau № 118, rue d’Amsterdam.
Всего хорошего. Кланяюсь Дмитрию Сергеевичу и В<ладимиру> А<наньевичу> и целую Ваши руки.
Ваш Г.Адамович
