355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Зинаида Шишова » Великое плавание » Текст книги (страница 22)
Великое плавание
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 03:38

Текст книги "Великое плавание"


Автор книги: Зинаида Шишова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА XII
Битва в Королевской долине

Предупрежденный о выступлении индейцев, адмирал первый двинул на них небольшое войско, которое он успел поставить под ружье в такой короткий срок.

Не доходя до Изабеллы, мы увидели с высоты небольшую, блещущую чешуей доспехов змейку, которая двигалась навстречу необозримым полчищам индейцев. Испанцы шли по четыре человека в ряд. Всех рядов было восемьдесят, а воинство Каонабо достигало нескольких тысяч человек.

– Они перебьют их, – сказал я, сжимая руки Гуатукаса, – они сметут с лица земли отряд белых! Боже мой, и я не могу даже добраться туда, чтобы остановить их или погибнуть вместе с ними!

Как бы в ответ на мои слова, от рядов солдат отделилась фигура верхом на лошади, в галоп приближаясь к индейцам. Человек держал в руке белый флаг парламентера. Дикари, не поняв причины его появления, подняли луки – и он упал, пронзенный несколькими десятками стрел. Это послужило сигналом к началу боя.

Правым флангом пехотных солдат командовал Бартоломе Колон, левым – адмирал; конница была в ведении Алонсо Охеды, который успешно отразил нападение индейцев на форт святого Фомы. Все это были храбрые и отважные воины, но что они могли поделать с огромными полчищами индейцев? Однако мне с высоты горы пришлось быть свидетелем страшного побоища, какого люди не запомнят со времен Александра Великого.

У входа в Королевскую долину дикари с ревом кинулись на испанцев. Это было нерасчетливо, так как в первой схватке приняло участие небольшое количество индейцев. Они были смяты пущенными во весь опор лошадьми, и латники Охеды врезались в смятенные ряды индейцев.

Заняв возвышенность, царящую над долиной, Альварес Акоста расположил на ней пушки и ломбарды.

Каонабо привел с собой воинов из самых отдаленных местностей острова, полагаясь на их дикое мужество. Но эти люди не знали о существовании лошадей, и вид животных, закованных в броню, привел их в ужас. Вместо того чтобы пустить в ход свои дротики и стрелы, они падали на колени перед всадниками с воздетыми к небу руками.

Тогда с правого фланга на испанцев ударил Каонабо с пятьюстами воинов, испытанных в боях с карибами.

Ничего человеческого не было в том вопле, с каким они, подобно лавине, устремились на испанцев. Но не успели они достигнуть и первых рядов пехоты, как Альварес Акоста пустил в ход свои пушки и ломбарды.

Первыми дрогнули люди касика Гуарионеха. Пехота так и не приняла участия в бою. В паническом бегстве индейцы давили друг друга, а настигнувшие их всадники обратили несколько тысяч человек в одно кровавое месиво.

Взятые в бой, по настоянию Охеды, двадцать огромных псов-ищеек довершали начатую бойню. Они преследоваликраснокожих беглецов, догоняли их огромными прыжками и, хватая за глотку, валили на землю.

Следя за подробностями боя, я то в ужасе застывал на месте, то, хватая Гуатукаса за руку, бросался вперед.

Мы спустились к подножию гор в тот момент, когда Охеда верхом, с поднятым мечом в руках, проскакал мимо нас, преследуя убегающего Каонабо.

На лице рыцаря играла дерзкая усмешка, лоб был пересечен шрамом, оставленным вражеской стрелой. Руки его были в крови, кровь стекала с широкой рукоятки меча, лошадь его по брюхо была измазана кровью.

Я отвернулся от этого страшного человека.

Гуатукас тронул меня за плечо.

– Простимся, брат мой, – сказал он, – так как я должен вернуться к своему народу. Каждый должен вернуться к своему народу.

Я не обратил должного внимания на его слова, потому что мои мысли были заняты другим.

Мимо меня пронесли носилки, а на них, бледный и бездыханный, покоился дорогой синьор Марио де Кампанилла. Белый флаг парламентера лежал рядом. Бедные дикари! В своем слепом гневе они не могли понять, на какого честного и великодушного человека подняли они оружие.

До тех пор пока горная дорога давала нам эту возможность, войско шло развернутым строем.

Впереди ехал господин на белом коне. За ним следовал Алонсо Охеда, держа на своре пять огромных псов. Испробовавшие человеческой крови, животные рвались вперед, и поэтому лошадь рыцаря то и дело на полголовы опережала адмиральского коня.

Трубили трубы и били барабаны, но ухо не могло уловить в этой музыке какую-нибудь определенную мелодию, все сливалось в бесовский шум. Заимствовав этот способ устрашения врага у индейцев, адмирал распорядился, чтобы музыканты играли что попало.

Встречая по пути индейскую хижину, Алонсо Охеда, повернувшись, подавал знак, и тотчас из строя выбегали двое людей со специально приготовленной паклей, смоченной маслом.

Они зажигали паклю и бросали на крышу хижины или обкладывали ею стены. Сухое дерево немедленно вспыхивало, и наш путь можно было проследить либо по пылающим факелам хижин, либо по обгорелым обломкам.

Я закрывал глаза и еле сдерживал рыдания. Но я должен был найти Орниччо, и мне необходимо было следовать за адмиралом. В одиночку белому человеку несдобровать сейчас в горах.

Иногда я оглядывался на ряды солдат и видел бледные сосредоточенные лица. О чем думали эти люди? Может быть, они вспоминали свои покинутые дома? Может быть, их сердца разрывались от скорби при виде смерти и разрушения, которые мы сеяли? Но Алонсо Охеда подавал знак рукой – и снова из рядов выбегали двое людей, и снова пылали индейские хижины.

ГЛАВА XIII
Красная дичь рыцаря Охеды

После полудня мы добрались до горного перевала. Отсюда вниз уже спускалась только узенькая тропинка, и адмирал распорядился растянуть войско, поставив его по два человека в ряд, но и двое пеших людей с трудом умещались на узенькой тропинке, не говоря уже о всадниках.

Ветер дул нам в спину, донося дым и запах гари.

Алонсо Охеда на своей великолепной вороной кобыле застыл на гребне горы черным силуэтом, обведенным по краям пылающей полоской неба.

«Черный рыцарь!» – подумал я.

Черным рыцарем на моей милой далекой родине пугают непослушных детей. Этот злой человек продал душу черту и совершил столько дурных дел, что кровь выступала из земли, где ступала его нога. Да, пожалуй, скоро кровь будет бить из земли там, где ступает дон Алонсо Охеда.

Злые псы рыцаря вдруг все одновременно вытянули морды и потом, словно сговорившись, ринулись вперед, с головами, опущенными к самой земле. Их хозяин завертелся в седле, с трудом удерживая их на туго натянутых ремнях.

– Красная дичь! – крикнул он, улыбаясь и показывая свои белые волчьи зубы. – Вперед, господа дворяне! Такой охоты вы еще не встречали в своих лесах и полях! И тотчас же за ним выехал отряд его людей, и каждый держал на своре одного или двух псов.

– Вперед, с богом! – крикнул рыцарь. И они галопом помчались вперед.

Мы с ужасом смотрели им вслед.

Я заметил нахмуренное лицо Диего Герры. Этот человек стал мне отвратителен, после того как я видел его выходившим из пылающей индейской хижины. Добыча его была невелика: он зажимал в руке ничтожную золотую подвесочку.

– Чем ты недоволен, Герра? – спросил я. – Если рыцарь затравит еще пару индейцев, он отдаст в ваше распоряжение их хижины.

– Ну его к дьяволу, твоего рыцаря! – пробормотал солдат. – Посмотреть на них, так можно подумать, что это он здесь всем заправляет, а не адмирал. Глянь-ка, адмирал весь в руках у этого черта.

Я повернул голову. Господин после случившегося с ним удара утратил свою величественную осанку. Он теперь только изредка выпрямлялся и вскидывал голову по-прежнему, но это оживление скоро проходило. И сейчас он, сгорбившись, сидел в седле, и его белый конь, точно чувствуя состояние своего господина, стоял, понуро опустив шею и расставив ноги.

Диего Герру задели, как видно, мои слова. Он несколько минут шел молча рядом со мной, а потом сказал:

– Ну да, я грабил хижины. Это нам разрешили наши начальники. Все грабили, и я такой же, как все. Но там не было живых людей. А индейцев я убивал только в честном бою. Если бы на тебя налетели эти воющие черти, по десять человек на одного, и ты убивал бы их, чтобы спасти свою жизнь. А сейчас, может быть, это и красивая рыцарская забава – охота, – продолжал он, – но у меня против нее зуб, после того как наш синьор, граф Баскеда, вытоптал мой ячмень. Я сам полгода был егерем, но я никогда не видел, чтобы собаками травили живых людей.

Громкий крик заставил нас обратить внимание на отряд Охеды. Промчавшись в галоп по склону горы, рыцарь очутился у глубокой расселины, отвесные склоны которой делали невозможным дальнейшее продвижение.

Мы сверху видели, как рыцарь собрал всех людей своего отряда, и они, посовещавшись, столпились у края пропасти, все время указывая руками вниз. И вдруг сердце мое замерло от ужаса.

Внизу, на самом дне ущелья, бежал горный ручей. Над ним нависли громады утесов, и вот под одним из утесов мы разглядели жалкую кучку людей.

Как они добрались туда, трудно было сказать, но, укрытые обрывистыми склонами, несчастные, очевидно, думали здесь спастись от своих преследователей.

С востока и запада над пропастью высились совершенно отвесные стены, с севера преграждал путь свергавшийся со страшной силой вниз водопад, с четвертой, южной стороны, рискуя жизнью, смельчак мог бы попытаться вскарабкаться наверх, но этот выход из ущелья занял рыцарь Охеда.

– Вперед, господа дворяне! – крикнул он и всадил шпоры в бока своей черной кобылы. Животное прядало ушами, ржало, но не двигалось с места.

– С коней! – крикнул он тогда, слезая с лошади и привязывая ее. – Давайте спускаться по одному. Если здесь прошли эти дикари, значит, и мы можем спуститься.

Однако закованным в тяжелые доспехи и обутым солдатам труднее было двигаться, чем полуголым индейцам, привыкшим к горным тропам.

– А ну-ка, кастильцы, а ну-ка, смелые баски, покажите пример другим! – обернувшись к нам, крикнул рыцарь.

Но наши солдаты стояли неподвижно, опустив головы.

Люди Охеды начали спускаться в пропасть. Камни осыпались под их ногами, они вынуждены были пробираться ползком, хватаясь за выступающие корни растений.

– Вперед, вперед! – подбадривал их начальник, но, когда рыцарь Горвалан, не удержавшись, покатился вниз, Алонсо Охеда, отвернувшись, перекрестился.

Пропасть была так глубока, что только несколько минут спустя всплеск воды указал нам место, куда упал несчастный.

– Прекратить немедленно спуск! – раздалась команда Охеды. – Господа арбалетчики, вперед! Мы их перестреляем, как зайцев.

Перестрелять, как зайцев, эту кучку людей было нелегко, так как они прятались под выступом утеса. Но мы сверху видели то. что ускользало от взгляда рыцаря.

С северной стороны размытые водопадом склоны образовали причудливые уступы, а наверху они сходились, оставляя небольшую трещину, шириной не более чем в две сажени. И, хотя подъем был здесь более опасен, чем где бы то ни было, так как в двух шагах за спиной смельчака шумел водопад, мы разглядели темную фигурку, которая поднималась наверх.

– Подниматься здесь легче, чем спускаться, – прошептал мне на ухо Герра. – Если бы у них была веревка, они были бы спасены.

Ах, глупый дикарь! Но почему же он поднимается именно по этому склону? Если даже он доберется наверх, люди Охеды немедленно догонят его на конях.

Дикарь, однако, был не так уж глуп. Левый склон был совершенно неприступен, а по правому, правда с невероятным трудом, человек продвигался наверх. Он, очевидно, ставил ногу на невидимые для нас выступы, а иногда подтягивался на руках.

Защитив рукой глаза от солнца, я с замирающим сердцем следил за смельчаком.

– Что ты делаешь? – прошептал Герра, хватая меня за руку. – Смотри, сюда глядит этот рыжий.

Но было уже поздно. Мой жест привлек внимание офицера Тордальо, и он заметил смельчака, уже почти достигнувшего своей цели.

– Эй, арбалетчики, – крикнул Тордальо, – снимите-ка оттуда эту ящерицу!

Арбалетчики выступили вперед, несколько стрел со свистом взвились в воздухе, Я закрыл лицо руками.

– Промах! – крикнул Герра.

И я с облегчением глянул в сторону пропасти.

С истинно индейским спокойствием, не обращая внимания на преследователей, смелый дикарь подтянулся на руках и очутился на вершине расселины. Потом мы увидели, как он, выпрямившись во весь свой рост, метнул что-то в воздух.

Мы не могли понять, в чем дело: бросает ли он что-нибудь или просто подает кому-то знак.

Вдруг Герра сжал мне руку.

– Молодчина! – прошептал он. – Он перебросил через пропасть ремень или веревку. Ни я, ни Герра на таком расстоянии не могли бы разглядеть веревки, но по движениям индейца я понял, что догадка солдата верна. Став на колени, дикарь прикрепил что-то к выступу камня. И затем мы все увидели, что он, распростерши руки, твердо шагнул к пропасти. Сверху нам казалось, что он идет по воздуху.

– Стреляйте, молодцы! – крикнул Тордальо.

Но ни один из солдат не повиновался его приказанию. Смелость дикаря поразила сердца этих людей.

Крик Тордальо привлек к нам внимание дона Охеды. Боже мой, они опять садятся на лошадей и мчатся наверх!

Хвала господу, одна из лошадей, споткнувшись, опрокидывается назад вместе с седоком, и это задерживает их на несколько минут.

– Стреляйте! – кричит офицер Тордальо и, выхватив аркебузу у солдата, прицеливается сам. Но ружье не рыцарское оружие, офицер лучше орудует мечом или шпагой. И пуля не задевает индейца.

Широко расставив руки, он, покачиваясь, идет по веревка.

Тордальо снова заряжает аркебузу и готовится выстрелить еще раз.

– Господи помилуй! – слышу я сзади громкий крик. – Остановитесь, синьор Тордальо.

Я оборачиваюсь и вижу Хуана Росу. Он смертельно бледен, губы его дрожат.

– Не стреляйте, – кричу тогда и я, – пожалейте этого храброго дикаря!

Офицер наводит ружье на голову смельчака.

– Святая дева! – кричит Хуан Роса. – Не стреляйте, это не индеец, это наш друг Орниччо!..

Господи, ну конечно, это верно! Как я не догадался об этом раньше? Меня ввела в заблуждение его индейская одежда. Но разве не так же точно переходил он по канату, переброшенному с «Ниньи» на «Санта-Марию»?

Защитив от солнца глаза, я всматриваюсь в темную фигуру. Ну конечно, это он, это Орниччо!

Тордальо заряжает аркебузу и еще раз наводит ее вниз. Я бросаюсь к офицеру и выхватываю у него ружье. Горячее дуло обжигает мне руки.

Там внизу человек, уже перебравшись через пропасть, перерезывает канат. Хвала господу, он спасен! Теперь ему остается подняться в горы – пропасть защитит его от преследователей.

Над гребнем перевала показываются взмыленные морды лошадей, и через минуту разгоряченные всадники Охеды выезжают на дорогу.

Алонсо Охеда с поднятым мечом устремляется к пропасти.

– Орниччо, беги! – кричу я. – Беги, беги, Орниччо! Но что это? Он и не думает о бегстве. Укрепив веревку, он один ее конец спускает в пропасть.

Ободренный присутствием Охеды, Тордальо снова берет у солдата аркебузу.

Человек на гребне скалы, упираясь ногами в землю, быстро-быстро перебирает руками.

Внизу на веревке повисает темная фигурка. Это женщина, я вижу ее развевающиеся волосы. Она поднимается все выше и выше. Вот она хватается за гребень скалы, и Орниччо помогает ей вскарабкаться.

Тордальо становится на одно колено, он целится, прищурив глаз.

Но он не один. Четверо дворян Охеды, спешившись, становятся позади него. А те двое на скале как будто и не видят грозящей им опасности. Они снова опускают веревку в пропасть.

Вдруг я слышу дикий крик. Это Роса с пеной у рта бьется в руках удерживающих его солдат. Не перенеся ужасного зрелища, он, закрыв глаза, ринулся было в пропасть, но товарищи удержали его.

– Убийцы, – кричит он, – проклятые! Испанцы, что вы смотрите, здесь убивают женщин!

– Бросьте оружие! – вдруг слышу я звонкий голос и не верю своим глазам: выпрямившись в седле, величественный и помолодевший, адмирал въезжает в толпу солдат. – Оставьте в покое этих людей, – говорит он, повернувшись к Охеде. – Это индейцы Веечио. Они не принимали участия в битве ста касиков. А на вас, офицер Тордальо, за самовольные действия я накладываю десять суток ареста.

Солдаты Охеды отступают, бормоча ругательства. В самый последний момент, когда мы готовимся тронуться в дальнейший путь, я замечаю, что один из людей отряда передает рыцарю Охеде аркебузу. Я бросаюсь к нему, пуля обжигает мне щеку, но я явственно вижу, что напротивоположной стороне пропасти Орниччо, пошатнувшись, хватается за грудь и затем медленно-медленно начинает падать на руки подхватившей его женщины.

ГЛАВА XIV
«Исцеляющая раны» и «нагоняющая сны»

Вот при таких обстоятельствах господь привел мне свидеться с Орниччо.

На шестой день пути я дошел до покинутой деревни. Губы мои пересохли от жажды, и мне негде было укрыться от солнца. Все дома были разрушены.

В конце деревни я заметил полуразвалившуюся хижину. Одна стена ее была пробита и обвалилась, но крыша была на месте, и я ступил под ее благодетельную сень.

Вот уже около месяца, простившись с господином, я скитаюсь по этой стране и вижу только обломки и развалины. Адмирал, прощаясь, заклинал меня не пускаться одному в путь, но индейцы, унесшие тело Орниччо, отправились в горы. И как я мог не последовать за ними? Опасения адмирала, однако, не сбылись: никто не останавливал меня в пути, и я уже давно потерял надежду увидеть где-нибудь хоть одно живое существо.

Поэтому, когда при моем появлении две темные фигуры шарахнулись от меня в глубину хижины, я сам вздрогнул от неожиданности.

Старый седой индеец тотчас же поднял над головой трясущиеся руки. Такому жесту местных жителей научили солдаты Охеды. Это должно было обозначать, что индеец – мирный и не поднимает против белого оружия.

Маленький голый индейский мальчик с вытаращенными от ужаса глазенками робко тронул меня за руку. На ладошке он протягивал мне несколько крупинок золота. Я отстранил его ручку.

Только одна женщина даже не пошевелилась при моем появлении. Она сидела на полу хижины над грудой каких-то лохмотьев. В полутьме я не разглядел, что она делает.

Длинные черные волосы, свешиваясь до самого полу, закрывали ее лицо от меня.

– Бери золото и уходи, – сказал старик на языке мариен, единственном, который хоть немного понимали европейцы. – Это все, что есть в нашей хижине.

– Я не ищу золота, – ответил я. – Я шел, не останавливаясь, семь дней и семь ночей и изнемогаю от жажды.

– Дай ему напиться, Тайбоки, – сказал старик.

Тайбоки?! В одну минуту я понял все. Одним прыжком я бросился на середину хижины. Женщина, распростерши руки, закрыла от меня груду лохмотьев. На них лежал человек, укрытый от мух плащом.

Откинув плащ, я увидел бледное лицо, которое я тотчас же узнал, несмотря на то, что густая черная борода совершенно изменила его. Глаза были закрыты.

– Орниччо, брат мой, Орниччо, друг мой! – шептал я, становясь на колени. – Я здесь, Франческо здесь. Орниччо, посмотри на меня!

Женщина, нисколько не удивившись, подвинулась, чтобы дать мне место.

– Он звал тебя во сне, и ты пришел, – сказала она по-испански.

Она переложила голову Орниччо к себе на колени и, тихонько покачивая ее, подняла на меня глаза.

В первую минуту я даже не понял, как она красива. Только потом я разглядел ее тонкие брови, длинные ресницы и нежный рот. Сейчас же меня поразили ее глаза. Они были темно-желтого цвета, как у кошки или птицы, и в них как бы колебалось тяжелое пламя.

– Тайбоки, я знаю тебя, – сказал я. – Мне говорил о тебе Гуатукас, твой брат.

– Горе мне! – сказал старик. – Этого молодого воина белые заковали в цепи и увезли в свою страну!

Я молчал, опустив голову, – это была правда. Когда Гуатукас явился, предлагая выкуп за Каонабо, его схватили и заковали в цепи.

– И я тебя знаю, Франческо Руппи, – сказала Тайбоки.

Старик шагнул ко мне, качаясь на своих тонких, высохших ногах:

– А меня ты не знаешь, белый господин? Нет, ты меня не можешь знать. Когда-то я был силен и могуч, и я назывался Веечио, но сейчас мое имя Тау-Тамас – Сын Горя. Я с состраданием взглянул на этого когда-то могущественного и уважаемого вождя.

– Послушай, – сказала Тайбоки, беря мою руку и кладя ее на грудь Орниччо, – он дышит легче. Будь благословен твой приход. Ты принес ему выздоровление!

Орниччо остался жив. Четырнадцать суток он метался в бреду, и четырнадцать суток мы не отходили от него, меняя на его лбу холодные примочки. Когда он открывал глаза, я пугался его горячего лихорадочного взгляда. В беспамятстве он иногда брал руку Тайбоки или мою и клал на свой пылающий лоб.

– Я слышу его мысли, – говорила тогда девушка. Каждый день, делая ему перевязки, мы видели, как мало-помалу затягивается его рана.

– Но где пуля? – спрашивал я в беспокойстве. – Если пуля осталась у него в груди, он не будет жить.

– Меня зовут Тайбоки, – ответила девушка, – а иначе меня называют Тараути. Ты говоришь на языке народов мариен и поэтому не понимаешь значения этих имен. Тайбоки значит «нагоняющая сны», а Тараути – «исцеляющая раны». Я раскрыла его грудь и раздвинула мышцы. Он закричал, как женщина, но я пальцами вынула из раны пулю.

Орниччо не приходил в себя.

– Он еще жив, – сказал Веечио, – но душа его уже бродит в стране усопших.

– Он будет жить! – возразила Тайбоки.

Орниччо очнулся на пятнадцатый день. Он открыл глаза; белки его были чисты и взгляд разумен. Он приподнялся, но тотчас же упал на свое ложе и забылся крепким сном.

Тайбоки взяла мою руку и положила себе на грудь.

– Это сердце – твое! – сказала она.

Потом, переложив голову Орниччо к себе на колени, она укачивала его, как ребенка. Своему маленькому братцу она велела принести два кувшина воды.

Покачивая на коленях Орниччо, она переливала воду из одного кувшина в другой. Вода лилась с тихим плеском.

– Видишь, твой друг улыбается, – сказала она. – Он слышит плеск воды, ему снится море, которое он так любит. Вот поэтому меня зовут Тайбоки.

– «нагоняющая сны». Ты тоже любишь море, Франческо, – продолжала она, вставая, – и я к тебе тоже призову прекрасные сны. Я тебя люблю, брат мой, и хочу, чтобы ты всегда улыбался.

Мы сели у порога. Веечио учил маленького Даукаса плести сети. Тайбоки щипала шерсть. Утром она при моей помощи остригла маленькую белую козочку, ловко срезая шерсть острым ножом.

Орниччо спал в глубине хижины, и мы каждую минуту оставляли разговор и прислушивались к его дыханию.

Я с ужасом вспоминал походы, битвы и кровь, споры дворян и монахов, жестокость Охеды и слабость адмирала. Как все это было далеко от меня сейчас!

Друг мой выздоравливал. Самая красивая девушка на Гаити сказала только что, что любит меня. Я был счастлив. Мне хотелось сказать и ей о своей любви, но мне трудно было это выразить словами.

Я взял руками ее волосы и спрятал в них свое лицо. Мне хотелось смеяться и плакать.

Тайбоки оставила шерсть и смотрела на меня своими поразительными глазами.

– Тайбоки, – сказал я, – я вижу, как ты добра и умна. Мне нравится ловкость, с какой ты ухаживаешь за моим другом. Ты почтительна с благородным Веечио и добра со своим маленьким братцем, но, когда ты говоришь со мной, мне кажется, что ко мне ты относишься лучше даже, чем к брату.

– Да, – сказала она. – Когда я купаю Даукаса, он кусает мои руки.

– Мне кажется, что ты относишься ко мне лучше, чем к Веечио, – добавил я. Мне хотелось еще раз услышать, что она меня любит.

– Да, брат мой, – ответила Тайбоки. – Касик стал стар и слаб и тоскует по стране мертвых. Он не верит, что Орниччо будет жить. А ты веришь.

Я взял ее смуглую руку, сердце колотилось в моей груди.

– Орниччо будет жить! – сказал я взволнованно. – Мы останемся здесь, далеко от белых. Мне давно исполнилось семнадцать лет, я уже мужчина.

Ну, какими словами выразить ей всю свою любовь и нежность?!

– Я видел, как ты стрижешь козу. Ты делаешь это лучше, чем девушки моей страны. Ты умеешь ловить рыбу, строить лодку. Я видел, как ты раскрашиваешь красками кувшины, и они становятся похожими на цветы. Я видел, как ты ухаживаешь за больным, как кормишь старика и купаешь младенца. Ты будешь хорошей женой!

Тайбоки слушала меня с широко открытыми глазами. Гордая и нежная улыбка не сходила с ее губ.

Я протянул ей руку, и она вложила в нее свою.

– Да, я буду хорошей женой, – сказала она. – Я ухожу ненадолго, а ты присмотри за своим другом и подай ему пить, если он попросит.

В эту минуту Орниччо, поднявшись на ложе, окликнул меня по имени.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю