Текст книги "Великое плавание"

Автор книги: Зинаида Шишова

ГЛАВА III
Дом под парусом

В небольшой комнате, в которую мы вошли, находилось человек десять. По стенам у окон висело множество клеток, в них свистели и щелкали птицы. Посреди комнаты стоял круглый стол, а на нем были разложены книги и карты. Над столом покачивался подвешенный к потолку маленький игрушечный кораблик, искусно выточенный из дерева. В углу стоял подрамник с натянутым на него чистым холстом. В белом кувшине щетиной кверху торчали кисти. Стены, пол и подоконники были испачканы красками.

Однако люди, находившиеся в комнате, мало походили на живописцев. Тот, кто стоял ближе всех ко мне, был несомненно уличный глашатай. Я узнал его по полосатой одежде из красного и зеленого бархата, а его доска и колотушка лежали тут же, у стены.

Несколько человек, похожих на моряков, играли в кости, а поодаль от них худой и бледный юноша перелистывал бумаги, непрерывно щелкая на счетах.

Я снял шляпу и поклонился, не зная, кто из них хозяин дома. Те, которые обратили на это внимание, ответили на мой поклон.

– Хозяин, – крикнул Орниччо, открывая дверь в соседнюю комнату, – оставьте жаровню, я сейчас займусь стряпней!. Да, да, я был в банке – никаких новостей. Вот со мной пришел Франческо Руппи искать у вас совета и помощи.

– Кому нужен мой совет?. – спросил, подходя к двери, высокий, болезненного вида мужчина. – Ты, вероятно, давно из банка, Орниччо, потому что синьор приказчик сидит у меня уже свыше двух часов. Так это ты ищешь моей помощи? – обратился он ко мне. – Ну, выкладывай, какое у тебя горе, мальчик.

Во второй раз за сегодняшний день мне пришлось рассказать свою историю. Синьор Томазо выслушал меня до конца, но несколько раз за время своего рассказа я замечал, что он улыбается, пряча улыбку в бороду.

Я закончил свою речь просьбой приютить меня хотя бы на время, так как сейчас к мастеру Тульпи я не решаюсь вернуться.

– Так, так, – сказал он, – хорошо. Но только я не знаю, стоит ли помогать мальчугану, который так хорошо умеет лгать, как ты.

Я застыл на месте от изумления, а синьор Томазо, взяв какую-то бумагу со стола, стал читать, поглядывая на меня:

– «Возраст – тринадцать лет, рост средний, лицо румяное, в веснушках, волосы густые, русые, кудрявые, глаза серые». Как, ты сказал, тебя зовут?

– Франческо, – пролепетал я в смущении.

– Даже имени ты не догадался переменить, – сказал синьор Томазо, посмеиваясь. – Куда же ты задумал бежать, Франческо Джованини?

Моряки, оставив кости, с интересом прислушивались к нашей беседе.

И я был рад, когда синьор Томазо, обратясь к глашатаю, сказал:

– Альбертино, объясни же добрым господам, в чем дело.

Глашатай поднялся с места, взял доску и, ударив в нее колотушкой, оглушительно, как на базаре, закричал:

– «Слушайте, слушайте, добрые граждане Генуи! Монна Джованина Джованини обещает пять венецианских дукатов тому, кто укажет местопребывание ее единственного сына, Франческо Джованини, задумавшего убежать из дому на одном из кораблей, направляющихся в Испанию».

От изумления я остолбенел. Кругом меня говорили и смеялись, а я щипал себя за руку, так как мне показалось, что все это я вижу во сне. – Если за каждого мальчугана, убегающего в море, будут платить по пять дукатов, мы скоро сделаемся богачами, – сказал один из моряков. – Месяца не проходит, чтобы я не выловил в трюме двух-трех мальчуганов, которые умоляют меня взять их с собой в Африку или на Азоры. И каждый из этих малышей мечтает о жемчугах, золоте и благовониях. А я сам не ходил дальше Картахены и возил только кожу да маслины.

– Кто же, собственно, нашел мальчика? – спросил высокий седой моряк.

– Орниччо, или Альбертино, или ты, Томазо?

– Деньги мы, разумеется, разделим на три равные части, – пояснил глашатай, кладя мне руку на плечо. – А я берусь доставить его домой.

– Вы не получите денег, синьоры, – сказал я, дрожа от волнения, – потому что я не тот, за кого вы меня принимаете.

– Брось отвиливать, мальчуган! – заметил глашатай. – Синьора Джованини выложит сейчас нам все денежки до последнего сольдо.

– Добрые синьоры, – сказал я в отчаянии, – я не понимаю, что случилось, но я действительно Франческо Руппи, я никогда не собирался бежать на корабле и рассказал только что всю свою жизнь, ничего не утаив.

Моряки обступили меня, без церемонии разглядывали и поворачивали в разные стороны.

– Нужно было прямо спуститься в трюм и залезть куда-нибудь в тюки с товаром, тогда тебя не поймали бы, цыпленочек, – посоветовал молодой, франтоватого вида моряк с красным лицом. – Но через два месяца все равно ты с ревом вернулся бы к мамаше, потому что море совсем не такая веселая вещь, как это кажется издали.

– А за это время твоя мать выплакала бы все глаза по тебе. – строго сказал высокий моряк с повязкой на глазу. – Не думай долго, Томазо!. Альбертино, забирай мальчика! И поскорее известите монну Джованину!. Идемте, господин приказчик, так как мне тоже нужно в банк.

– Нет, – ответил синьор Томазо в раздумье, – следует еще расспросить мальчика. Если мы ошибаемся, горе бедной женщины будет еще сильнее.

Громко разговаривая и смеясь, моряки двинулись к выходу.

В это время в комнату вошел Орниччо с блюдом дымящегося соуса.

– Не уходите, синьоры, – крикнул он, – обед готов!. Вымой руки, Франческо. Синьор Томазо, я думаю, его нужно покормить: не знаю, ел ли он что-нибудь с сегодняшнего утра.

– Со вчерашнего утра, – поправил его глашатай, заглядывая в бумагу.

– Вчера, в день святой Анжелики, он убежал из дому. Где ты нашел его, Орниччо?

– Мы подрались с ним на площади, – ответил Орниччо. – Я первый его задел, и за это мне здорово влетело. Потом мы помирились. Он рассказал мне свою историю, а я ему – свою. Потом мы шли мимо гавани. Он хотел попроситься на корабль, но я отговорил его.

Слова Орниччо были покрыты громким хохотом.

– Ты пойман, цыпленочек, не отнекивайся больше, ты собирался убежать на корабле! – закричал веселый молодой моряк.

– Альбертино, веди его немедля домой! – распорядился, останавливаясь в дверях, человек с повязкой. – Подумайте о горе его матери!

– Ты нашел себе плохого товарища, – обратился глашатай к Орниччо, когда моряки и приказчик ушли. – За полчаса он налгал нам больше, чем базарный предсказатель за полдня. По его словам, он работал у серебряника, потом у него украл блюдо монах, а у монаха его отобрал солдат.

– Стоп, Альбертино! – сказал Орниччо. – У него действительно было в руках блюдо, когда я его встретил.

– Отложим споры, – заметил синьор Томазо, нарезая хлеб, – все голодны, а Франческо, наверное, больше всех. Пообедаем спокойно, а затем подумаем, что нам делать дальше.

Спокойно пообедать, однако, так и не удалось. Сильный шум на улице заставил нас всех броситься к окнам. Высокая, полная женщина в богатой одежде, спотыкаясь о камни, бежала по улице. Ее сопровождала целая толпа причитающих и визжащих служанок. На бегу женщина спрашивала что-то у прохожих, и, когда ей указали наш дом, она остановилась, не решаясь ступить на шаткую лесенку. – Хозяин, мастер, или как вас там! – кричала она, – Где вы прячете моего сыночка? Ческо, ангелочек, где ты? Выйди, покажись своей бедной маме!

Синьор Томазо, взяв меня за руку, вывел на крыльцо.

– Это ваш сын? – спросил он и, обратись к служанкам, повторил: – Это ваш молодой хозяин Франческо Джованини?

– Горе мне, горе мне! – закричала женщина. – Они показывают мне какого-то конюха, какого-то пастуха и хотят, чтобы я сказала, что это мой маленький хорошенький мальчик!

– Это не наш господин! – закричали служанки. – Уберите этого замарашку, верните нам нашего красавчика Франческо!

– Ищите своего красавчика Франческо в другом месте! – пробормотал синьор Томазо, с досадой захлопывая дверь. – А мы идем продолжать обед. Франческо Руппи, прости мне мое недоверие! Я постараюсь загладить перед тобой свою вину.

После обеда синьор Томазо еще раз выслушал рассказ о моих приключениях.

– Какого веса было блюдо, которое у тебя украли? – спросил он. – Такая вещь, очевидно, должна стоить много денег. Я назначу тебе небольшое жалованье, и постепенно ты соберешь необходимую сумму. До этого ты должен избегать встречи с твоим хозяином, который может тебя засадить в тюрьму.

– Мастер Тульпи выходит только по воскресеньям и отлучается только в церковь, – сказал я. – Но он другого прихода, и в этой части города мы с ним навряд ли встретимся.

По совету синьора Томазо я почти три недели не выходил из дому. Наконец, уже в середине августа, Орниччо, по моей просьбе, посетил переулок Серебряников, чтобы узнать, какие толки ходят о моем исчезновении.

К моей радости, он принес известие, что мастер Тульпи выехал из своего дома. Очевидно, он покинул и Геную, потому что четыре дня распродавал свое имущество.

Он продал также и мое праздничное платье, и золотую цепочку, и кольцо, доставшееся мне в наследство от матери.

Мою одежду и красивые новые туфли купил Руффо Даниэли. И он же рассказал Орниччо, что из Генуи отправились четырнадцать искусных ремесленников, вызванных французским королем в город Авиньон. Возможно, что мастер Тульпи был в их числе.

ГЛАВА IV
Мудрость синьора Томазо

Итак, я остался в мастерской синьора Томазо. Вместе с Орниччо мы растирали краски, грунтовали холсты, убирали комнаты, ходили на рынок и варили незатейливую пищу, потому что наш хозяин был молод и беден.

Труднее всего нам приходилось, когда синьор Томазо привязывал меня или Орниччо к столбу и писал с нас святого Себастьяна, пронизанного стрелами, или юного Иосифа, увозимого в рабство.

В Генуе трудно было жить живописцу, а особенно такому неискусному в своем ремесле, как наш хозяин. Ему редко удавались собственные картины, и поэтому он предпочитал писать копии с картин более удачливых мастеров.

Иногда его звали хозяева фелук и каравелл, и он вырисовывал на кормах их кораблей гидр или других чудовищ. И это был его единственный заработок, так как Генуя не Рим и не Флоренция, где ремесло живописца доходно и почтенно. Грубые генуэзские купцы и капитаны мало думают об украшении своих жилищ.

Хозяин наш был человек слабый и болезненный. С детства мечтал он сделаться ученым и рылся в книгах и картах, но родители его отдали в подмастерья к живописцу.

Сходство наших судеб еще более привязывало меня к нему, так как при жизни отца меня также готовили к иной доле.

По желанию родных я должен был сделаться священником, но мать моя, оставшись вдовой, не могла продолжать учить меня. Я с тринадцати лет был вынужден сам зарабатывать себе на пропитание. Когда я спрашивал синьора Томазо, почему он, несмотря на скудные доходы, поселился в Генуе, он, улыбаясь своей болезненной и доброй улыбкой, подводил меня к окну. – Посмотри, дитя, – говорил он, – видел ли ты когда-либо что-нибудь великолепнее этой крепости или этого моря? Чувствуешь ли ты, как пахнут глицинии? Благодари бога за то, что мы живем в приморском городе, что у нас есть книги, что к нам заходят капитаны, купцы, а иногда и просто искатели приключений. Тебе достаточно высунуться в окно, чтобы узнать, что сейчас происходит в портах Фландрии или на далеких Азорских островах.

Он был прав. И нам даже не нужно было высовываться за окно, чтобы узнать новости, так как новости сами приходили в наш розовый домик у набережной.

С утра до позднего вечера у нас толпилось много народу. Капитаны и лоцманы приносили самые свежие известия. И часто мы узнавали цены на товары прежде, чем это становилось достоянием господ из совета купеческих старейшин.

В полдень, когда солнце припекало особенно сильно, к нам заходил отдохнуть и освежиться глашатай Альбертино. Мы делились с ним нашей скромной пищей и подкрепляли старика вином, а он за это выкладывал все последние происшествия в Генуе.

Был у синьора Томазо еще один способ узнавать, что происходит сейчас на белом свете.

Господа из банка святого Георгия, по примеру торгового дома Медичи[3]3
  Торговый дом Медичи во Флоренции вел торговлю с Англией, Фландрией, Германией и Францией, имея отделения в Риме, Милане и других итальянских городах.


[Закрыть] или аусбургских купцов Фуггеров,[4]4
  Фуггеры – богатые немецкие купцы, занимавшиеся торговлей и банковыми операциями.


[Закрыть] посылая своих приказчиков в различные города и страны, требовали от них подробных отчетов о состоянии торговли в тех местах.

Виды на урожай, цены на хлеб, вино и железо интересовали купцов так же, как приготовления к войне, вражда или примирение двух соседних государей или свадьбы королей.

Часто заходившему к нам господину приказчику мы помогали просматривать его отчеты. И как я был рад, когда среди скучного перечня цен на товары всплывали такие новости:

«Позаботьтесь распродать имеющиеся у вас запасы шелка, ибо португальцы готовят большую морскую экспедицию. Постарайтесь разузнать у капитанов, известно ли им, в каком направлении она будет двигаться».

«Заготовьте побольше солонины и сухарей, так как на эти продукты все лето будет большой спрос».

Когда у хозяина выдавался свободный денек, мы втроем отправлялись побродить по Генуе, которую он так любил.

«Умный и знающий человек иногда по самому ничтожному поводу может сообщить другим полезные и интересные знания», – часто говаривал синьор Томазо.

Мне думается, что именно он был таким умным и знающим человеком, Странствования по городу приносили нам с Орниччо большую пользу, так как, встретив кошку, добрый хозяин рассказывал о тиграх и о других хищных зверях далеких стран, а столкнувшись с солдатом, объяснял нам происхождение этого слова: «soldi» – деньги, «il soldato» – наемник, продающий свое искусство за деньги.[5]5
  Это слово производят и от немецкого слова Solide – сумма.


[Закрыть]

На улице Менял хозяин обратил наше внимание на надписи над скамьями менял.

– «Il banco di Jacomo Fulcinelli»,[6]6
  «Скамья Джакомо Фульчинелли».


[Закрыть] – прочли мы, и дальше: – «Il banco di Tomaso Escolapei».[7]7
  «Скамья Томазо Эсколапеи».


[Закрыть]

Подняв руку, хозяин указывал нам на мраморный портик красивого дворца, над которым развевался прекрасный, богато украшенный шелком и золотом флаг с изображением святого Георгия Победоносца.

– «Il banco di Genova»,[8]8
  «Генуэзский банк».


[Закрыть] – прочли мы надпись на дворце.

– Это здание Генуэзского республиканского банка, – сказал синьор Томазо. – Несколько разбогатевших менял, сложившись, стали под проценты ссужать свой капитал людям, пускающимся в какие-нибудь заманчивые, сулящие доходы предприятия. Это было много лет назад, а теперь редкий из местных купцов и капитанов не имеет дела с Генуэзским банком. Доходы его так велики, что на них можно было бы снарядить любую экспедицию, а также начать или прекратить войну. Но, судя по названию его, вы можете заключить, что слава его началась здесь, на улице Менял.

Видя мою жадность к наукам, добрый наш хозяин подарил мне все свои книги и часто терпеливо разъяснял все для меня непонятное.

– Ческо, – говорил он, – Орниччо легче, чем ты, схватывает все передаваемые ему знания, но нередко полет голубя или песня уличной торговки могут оторвать его от ученой беседы. Ты же труднее запоминаешь, но более крепко усваиваешь. Если господь продлит еще мои дни и мы сможем скопить немного денег, я обязательно отошлю тебя учиться в Болонью или Павию.

Иногда синьор Томазо брал яблоко и говорил со мной о форме Земли.

– Если Земля шарообразна, хозяин, – возражал я, – то каким образом люди, которые живут с той стороны шара, могут ходить вверх ногами?

– Господь в своей великой милости, – отвечал в смущении синьор Томазо, – не определил, какая часть шара земного есть верх и какая низ, а поэтому люди считают низом то, что находится у них под ногами.

Добрый человек сам чувствовал, как мало удовлетворяют мою любознательность такие объяснения.

– Ты подумай только, – говорил синьор Томазо, – пифагорейцы[9]9
  Пифагорейцы – ученики и последователи греческого ученого Пифагора, родившегося около 550 года до нашей эры на острове Самосе.


[Закрыть] еще в VI веке до рождества Христова учили, что Земля шарообразна. В IV веке Аристотель[10]10
  Аристотель – один из величайших ученых древнего мира. Родился в 384 году до нашей эры. Был учителем Александра Македонского.


[Закрыть] и другие, наблюдая тень луны во время затмения, а также захождение и восход различных небесных тел, подтвердили это учение. Стыдно нам, разумным и просвещенным христианам, не знать того, что было известно темным язычникам много веков назад.

– Ну, я свое положение разумного и просвещенного христианского подмастерья с радостью променял бы на судьбу темного язычника Аристотеля, – смеясь, возражал хозяину Орниччо.

ГЛАВА V
Труды и досуги

Меня иногда очень огорчали мысли, высказываемые моим другом, и я полагаю, что он научился им либо от грубых и невежественных комедиантов, в балагане которых провел столько времени, либо от своего приемного отца Кафара.

– Будь уверен, братец, – говорил, например, Орниччо, – что живи сейчас твой любимчик Плиний,[11]11
  Плиний Старший – крупный римский ученый, в своей «Естественной истории» изложивший всю сумму научных знаний своего времени. Родился в 23 году нашей эры. Погиб при извержении Везувия в 79 году. О гибели его рассказал племянник ученого Плиний Младший.


[Закрыть] то, несмотря на весь ум его и ученость, его обязательно сожгли бы на костре только потому, что он не смог бы прочитать от доски до доски «Ave Maria».[12]12
  Наиболее часто повторяемая католиками молитва богоматери.


[Закрыть] Ну, в Генуе народ разумнее, и он только посидел бы в тюрьме, как твой другой любимчик, Марко Поло.[13]13
  Поло Марко – замечательный итальянский путешественник; первый европеец, описавший Восточную Азию. Родился в Венеции в 1256 году. В своих записках Марко Поло рассказал о жизни Монгольской империи и Китая. Эти записки получили широкое распространение в Европе.


[Закрыть] А вот в Испании, будь уверен, его обязательно сожгли бы на костре не хуже, чем мавра или еврея.

Спорить с ним было бесполезно, поэтому я не любил этих разговоров. Гораздо больше мне нравилось, когда в праздничные дни мы с Орниччо, взяв с собой мандолину, уходили за город.

Мы бегали по траве и ловили ящериц, а иногда Орниччо, остановившись на дороге, пел песенки собственного сочинения.

Из них мне особенно мила была песенка о разносчике, которую он сложил, странствуя по деревенским дорогам со своим хозяином, бродячим торговцем.

Я всегда подпевал ему, как умел. Чистый и звонкий голос моего друга часто собирал вокруг нас толпу.

Песенка была такая:

 
Рыцарь вынул меч тяжелый,
А разносчик взял аршин,
Говорит: «Высокий рыцарь,
Благодарствуй за почин!»
 
 
Рыцарь бледен стал от злости,
А разносчик: «В духов день
На проселочной дороге
Драться как тебе не лень?
 
 
Спрячь подальше меч тяжелый
И о спорах ни гугу,
Самого лиценциата
Переспорить я могу.
 
 
«Рыцарь буркнул: «Если б к тройце
Не спешил на торжества,
Проучил бы я бродягу
Даже в праздник рождества.
 
 
Ведь зовусь я граф Асканья,
А владения мои,
Богатейшие в Тоскане,
Омывают две реки».
 
 
«Я Орниччо называюсь,
И легко меня найти,
Покровительствую птицам,
Заблудившимся в пути.
 
 
Нахожу в горах дорогу,
Где тропинок даже нет.
Ремесло мое – разносчик,
А призвание – поэт».
 

Слушая Орниччо, горожане хохотали до упаду. Часто потом, проходя по улицам Генуи, мы слышали из открытого окна дворца голос какого-нибудь поваренка:

 
Рыцарь бледен стал от злости,
А разносчик взял аршин.
 

Как-то раз в порту я услышал конец песенки, присочиненный, надо думать, кем-нибудь из матросов:

 
Рыцарь вынул меч тяжелый,
Взял разносчик свой аршин,
Так аршином его вздул,
Что тот ноги протянул.
 

Люди, восторгавшиеся, как и я, разносторонними дарованиями моего друга, часто уговаривали его оставить Геную, где могут отличиться только купцы или солдаты, и искать счастья при дворе какого-нибудь владетельного герцога.

– Да, да, – говорил синьор Томазо, если он бывал при этом, – при первом же удобном случае я постараюсь, чтобы ты посмотрел свет.

– Хозяин, – возражал на это Орниччо, – от добра добра не ищут. Разве что вы выгоните меня из дому. По доброй воле я вас и Франческо не покину.

Не обладая такими способностями к живописи, как Орниччо, который нередко выполнял за синьора Томазо всю работу, я все-таки нашел способ быть полезным своему хозяину. И это случилось следующим образом. Среди старых манускриптов и книг хозяина я разыскал ветхие, расползающиеся по швам карты.

Они были скопированы, очевидно, неопытной рукой, в латинских надписях встречались грубейшие ошибки; попали они к нашему хозяину, надо думать, через его друзей-капитанов.

Там же, в каморке, я разыскал руководство по мореплаванию, составленное Раймондом Лули. К руководству были приложены карты, исправленные немцем Иоганном Мюллером, известным больше под именем Региомонтана.[14]14
  Региомонтан (1436–1476) – известный астроном из Южной Франконии. Один из первых перевел на латынь непосредственно с греческого «Альмагеста» Птолемея.


[Закрыть]

И вот однажды вечером я, вооружившись большим куском пергамента, перерисовал наново карту Европы; при этом я пользовался всеми дополнительными картами, имевшимися в моем распоряжении, исправил ошибки в надписях и более четко обрисовал контур морей и островов. Для того чтобы карта лучше просохла, я прибил ее к стене, а сам отправился спать.

Утром мы были разбужены громкими криками, доносившимися из мастерской. Испуганные, мы с Орниччо сорвались с постелей, но оказалось, что это приятель хозяина, капитан Ансельмо, рассматривает карту и восклицаниями выражает хозяину свое одобрение. Он купил ее немедленно, так как ему показалось, что это лучший путеводитель по Средиземному морю.

Он только потребовал, чтобы карта была именная, и я, ради его удовольствия, немедленно сделал на ней надпись: «В лето господне 1492 карта сия вычерчена по приказанию командора Ансельмо Пуджи живописным подмастерьем Франческо Руппи в Генуе».

Это сослужило мне службу: с картой ознакомились другие капитаны и лоцманы, и с этого дня мне стали перепадать заказы по изготовлению и исправлению морских карт.

Так мирно текла наша жизнь, ничем не нарушаемая, пока не пришел день, перевернувший все вверх дном.