Текст книги "Великое плавание"

Автор книги: Зинаида Шишова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА VI
Дорога в Золотой Херсонес

В воскресенье 1 мая мы наконец пристали к берегам Кубы. Наше появление спугнуло индейцев, которые расположились пировать на берегу.

Бывший с нами индеец из окрестностей Изабеллы убеждал кубинцев не бояться белых людей, но никакие уговоры не помогали.

Так как все мы были голодны, то нам не осталось ничего другого, как воспользоваться остатками пиршества, и мы до отвала наелись рыбы и прекрасных ароматных плодов.

После этого мы разложили на прибрежном песке бусы, цепочки и колокольчики и стали дожидаться, что произойдет дальше.

Увидя, что у нас нет враждебных намерений, индейцы мало-помалу стали приближаться к нам.

Через индейца-переводчика мы убедили их взять наши подарки в уплату за съеденный обед, и их радости не было конца. Затем господин поручил переводчику расспросить у индейцев, известно ли им что-нибудь о человеке с белой кожей. К нашему удивлению, все индейцы тотчас же стали указывать на запад.

Наш переводчик плохо владел языком кубинцев, но, если он их правильно понял, наши поиски Орниччо должны увенчаться успехом. И так как задуманный адмиралом путь также лежал на запад, то, подняв паруса, мы отправились дальше, не отходя далеко от берега.

Еще никогда мы не совершали такого приятного путешествия. Привлеченные рассказами туземцев о нашей щедрости, к нам навстречу съезжались десятки лодок местных жителей, в обилии снабжая нас рыбой и фруктами. Я с радостью следил за повеселевшим лицом адмирала. Как непохоже было его обращение с кубинцами на жестокость, которую он проявлял в отношении туземцев Эспаньолы! Не потому ли он мягок, что с нами нет воинственного и нетерпеливого рыцаря Охеды?

Слухи о виденном белом человеке сопровождали нас в пути, а 2 мая кубинцы сообщили нашему переводчику, что к югу от Кубы лежит обширный остров, где в большом количестве находят золото. Это было слишком соблазнительно, и 3 мая мы взяли курс прямо на юг.

Гористый остров, встреченный нами, был густо заселен, и жилища дикарей спускались по берегу почти до самой воды.

Местное население совсем не походило на добродушных обитателей Эспаньолы или Кубы. При первой же попытке высадиться мы были встречены градом стрел. Десятки лодок со страшными на вид дикарями угрожающе преградили путь нашей небольшой флотилии. Дикари швыряли в нас дротиками и оглашали воздух воинственными криками. Это напомнило нам карибов, встреченных во время первого путешествия.

Так как господин считал необходимым здесь высадиться, то мы и сделали это под прикрытием ломбарды. Хозе Эрнандес предложил употребить для устрашения индейцев бывшего с нами пса, который свои громким лаем и свирепой мордой действительно немедленно обратил местных жителей в бегство. Убедившись в нашей силе и численности, касик этой области на следующий день прислал к господину послов с дарами. Адмирал, в свою очередь, одарил индейцев бубенчиками и цепочками, и затем еще в течение трех дней мы обменивались с дикарями выражениями взаимного расположения и приязни. Здесь же нам было ясно сказано, что у этих берегов видели лодку с плывшими в ней тремя индейцами и одним белым.

Остров этот господин в честь святого Якова окрестил «Сант-Яго», по-туземному же он назывался «Ямайка».

Тотчас же по прибытии сюда нам бросилось в глаза отличие ямайцев от всех виденных до сих пор индейцев. Они были гораздо воинственнее жителей Эспаньолы и Кубы и все без исключения – опытные моряки. Здесь впервые мы встретились с употреблением парусов. Лодки их, выдолбленные из цельного красною дерева, достигали иногда девяноста шести футов длины.

Так как мы не видели у жителей Ямайки золотых украшений и ничего о золоте нам здесь сообщить не могли, то, к моей радости, господин, дойдя до восточной оконечности Ямайки, решил вернуться на Кубу. И 18 мая мы вновь очутились у ее берегов.

Кубинцы всюду встречали нас как добрых друзей, и нам даже не приходилось уже одаривать их безделушками, чтобы получить от них необходимые продукты питания.

Господин взял курс на запад, в уверенности, что мы здесь достигнем богатых областей Катая.

Вскоре мы попали в архипелаг зеленых островов, названных адмиралом «Сады Королевы».

Несмотря на то что здешние воды грозили подводными рифами и мелями, или, вернее сказать, именно поэтому, господин решился направить сюда свои суда. Согласно описанию Марко Поло и Мандевилля, обилие островов, рифов и мелей и предвещает приближение к берегам Катая.

22 мая мы приплыли к безлюдному острову.

На следующий день, плывя дальше, мы встретили каноэ с дикарями, ловившими рыбу. Я с интересом приглядывался к их лицам, ища в них особенности, описанные венецианцем, но нигде не заметил ни желтого цвета кожи, ни узких косых глаз. Волосы они заплетали в косы и свертывали жгутом на макушке.

Их способ ловли рыбы обратил на себя наше внимание. Дикари употребляли для этого крупную, особой породы рыбу, так же как в Европе употребляют сокола на охоте. Ее на веревке спускали в воду. И благодаря особым придаткам она хватала других, более мелких рыбешек; после этого рыбу с ее добычей поднимали в лодку.

Встреченные нами жители все без исключения подтверждали, что берега Кубы бесконечно простираются на запад, и после этого даже самые маловерные перестали сомневаться в том, что мы находимся у берегов материка.

Как я мог не разделять восторгов адмирала по поводу этого открытия! Подумать только, сбылись наконец мечтания его бессонных ночей! Никакие беды и напасти недолжны теперь нас смущать. Пускай волнуется мятежное население Эспаньолы – великое открытие адмирала заставит замолчать его недругов. Может быть, сейчас, когда адмирал почувствовал свою правоту и силу, к нему вернется его прежняя непреклонность и убежденность и он отстранит проклятого Охеду от управления крепостью?

Так как еще 11 мая мы, сойдя на берег, получили достоверные сведения о четырех людях – трех индейцах и одном белом, – которые в лодке двигались вдоль берега Кубы к западу, то мечтам адмирала представилась такая картина: мы пристаем к берегам Катая; где-то здесь обосновался уже и Орниччо и вошел в доверие к здешним жителям; через его посредничество мы завязываем с ними дружеские отношения. Мы представляемся самому Великому хану, и он поручает нам завоевать какую-нибудь отдаленную богатую и непокорную область. Мы возвращаемся на Эспаньолу и, собрав большое войско, нападаем на непокорных и возвращаем их под власть хана. В награду он отдает эти земли адмиралу, и не кто иной, как Орниччо, преподносит ему золотую корону.

«Мавр не может ошибаться!» – говорил господин.

«Все это слишком прекрасно, чтобы быть исполнимым», – думал я, но мало-помалу и мне начинало казаться, что в мечтах адмирала ничего невозможного нет.

Мы продолжали идти на запад. Язык туземцев уже перестал быть понятным нашему переводчику, и объяснения с местными жителями приносили очень скудные сведения о том, что нас ожидает в дальнейшем.

Вид окрестных берегов резко изменился. Вместо гористых склонов, покрытых густыми лесами, нашим глазам представились огромные унылые, безлюдные отмели. Воды в этих местах были такие мелкие, что наши суда ежеминутно задевали дно или подводные камни; поэтому нам часто приходилось высаживаться на берег и заниматься починкой каравелл.

Между тем наши запасы смолы иссякли, а здесь не было деревьев, из которых можно было гнать смолу. Поэтому суда наши то и дело давали течь, взятые в путь сухари промокли и заплесневели, а другой пищи мы не видели.

Матросы уже больше не возвращались на корабль, обремененные припасами. Делая разведки на берегу, мы уже не встречали источников со свежей водой. Отсутствие хорошей питьевой воды и плодов привело к тому, что среди нашей команды вспыхнула цинга.

Так как мы были голодны, нам пришлось употребить в пищу черепах, хотя это и нечистые животные, а также и голубей, хотя эту святую птицу запрещено есть. Адмирал сказал, что господь бог простит нам это прегрешение, ибо мы принуждены к этому обстоятельствами.

На низменных и сырых берегах мы не встречали признаков жилья, но в отдаленных горах можно было различить огни, дымки и движущиеся фигуры. Однако расстояние до гор было велико, а матросы наши слишком ослабели от голода и болезней, чтобы предпринять такое путешествие. Береговая линия стала заметно сворачивать к юго-западу.

«Когда береговая линия Азии начнет сворачивать к юго-западу, – сказано у Мандевилля, – откроется Золотой Херсонес древних, ныне называемый полуостровом Малаккой».

Еще немного усилий, и мы добьемся славы, перед которой побледнеют жалкие открытия португальцев. Высадившись, мы увидели на берегу остатки костра, а на песке – явственные отпечатки ног. Виденные нами следы вели в глубь острова; видно было, что по песку тащили какой-то тяжелый предмет, может быть лодку. Вот, идя по этим следам, мы несомненно догнали бы Орниччо.

Встретив на берегу дикаря, жалкое хилое создание, мы вступили с ним в объяснения и из его знаков узнали, что местные жители питаются морской травой и морскими улитками и что в этих местах побывала лодка с четырьмя людьми. Из них одна была женщина, а один – человек с белой кожей. Мы порядком намучились с индейцем, пока добились от него толку.

Дикарь привел с собой жену, такое же малорослое, хилое существо, и она знаками подтвердила, что высадившиеся здесь люди взяли лодку на плечи и отправились вверх по берегу по направлению к горам.

Услышав объяснения индейцев, адмирал решил немедленно послать на поиски Орниччо отряд, но люди нашей команды были так измучены болезнями и голодом, что на них жалко было смотреть.

Вечером этого дня господин позвал меня к себе в каюту.

– Франческо, любишь ли ты своего друга настолько, чтобы одному отправиться на поиски его? – спросил он. В первую минуту мысль о том, что я один окажусь в этих диких местах, испугала меня, но я молчал, ожидая, что скажет адмирал дальше.

– Настаивать на высадке нескольких человек я не берусь, – продолжал он. – Эти люди не понимают и не поймут, что для нас значит Орниччо. Вполне резонно они рассудят, что ради одного человека не следует губить целый отряд. И действительно, они все так измучены лихорадкой и цингой, что сырые испарения здешней местности погубят их окончательно. Почва здесь болотистая и топкая, но где может увязнуть целый отряд, с легкостью проберется один человек. Тебе я смогу выдать на дорогу немного сухарей, а снабдить провизией несколько человек почти невозможно. Мне же самому необходимо продолжать исследование берегов, ибо я не вернусь в Изабеллу, пока не удостоверюсь, что мы находимся близ берегов Катая. Если ты не решаешься один отправиться на берег, я не стану настаивать, – добавил адмирал, – но тогда трудно предположить, чтобы мы когда-нибудь встретились еще с твоим другом.

– «Мавр не может ошибаться», – ответил я фразой, которая в последнее время обратилась у господина в поговорку. – Я, конечно, отправлюсь в путь, мессир адмирал, но, если я погибну, известите Орниччо, что я до самой смерти думал о нем.

– Для чего тебе погибать? – сказал господин ласково. – Народ здесь боязливый и робкий; если ты доберешься до жителей гор, они примут тебя с радушием и гостеприимством, отличающим обитателей Кубы. Наша флотилия будет все время медленно продвигаться вперед, а ты будешь идти по тому же направлению, но только сушей. Если нам посчастливится больше и мы раньше твоего узнаем об Орниччо, тебе немедленно будет подан знак выстрелом из ломбарды, а догнать нас для тебя не составит большого труда.

ГЛАВА VII
Мавр может ошибаться

Взяв с собой в мешок немного подмоченных сухарей, повесив за плечо на случай какой-нибудь беды легкую аркебузу, я быстрыми шагами двинулся в путь.

Влага выступала из почвы под моими ногами, и, оглянувшись, я увидел длинный ряд своих следов, заполненных водой.

Единственная забота о том, как бы меня здесь не сразила лихорадка, волновала меня, и я вознес горячую молитву богу, прося его поддержать мои силы.

Только к вечеру этого дня я добрался до небольшой индейской деревушки. Поднимаясь время от времени на возвышенное место, я видел перед собой нашу небольшую флотилию, движущуюся по одному со мной направлению.

Жители деревушки приняли меня ласково и угостили печенной на камнях рыбой. Никакие слухи о белых людях не достигли этих уединенных мест. Отдохнув немного, я двинулся дальше.

Второй и третий день я, не останавливаясь, провел в пути, и к утру четвертого дня оказался уже без всяких припасов. На север от долины темнел лес, а в лесу, конечно, было много дичи, но я боялся отойти в сторону; флотилия хоть и двигалась в одном со мной направлении, но расстояние между нами с каждым днем увеличивалось, потому что я не мог состязаться в скорости с судном, идущим под парусами.

На пятый день, мучимый голодом, я наконец отвлекся в сторону от своего пути и, подстрелив попугая, утолил голод сырым мясом. Вода источника, из которого я напился, была горько-соленой и отдавала щелочью.

Тут же, у источника, я решил отдохнуть, чтобы потом с новыми силами продолжать свой путь.

Рано на заре меня разбудил грохот выстрела, гулко раздавшегося в окрестных горах. И, взобравшись на поросший редким кустарником холм, я с удивлением увидел нашу флотилию, уже несущуюся мне навстречу.

Первая мысль, пришедшая мне в голову, была о том, что какая-нибудь внезапно стрясшаяся беда помешала моим товарищам продолжать свой путь; но я тут же эту мысль отбросил.

Господин пообещал, что выстрелом подаст мне знак о том, что встретился с Орниччо. Может быть, действительно ему посчастливилось больше, чем мне.

Стремглав бросился я бежать к берегу.

Расстояние, казавшееся мне с высокого места таким близким, все время как бы растягивалось у меня на глазах, и через час я уже должен был умерить свой бег, потому что мелькающие передо мной деревья стали сливаться в одну сплошную стену и в глазах плыли огненные пятна.

Я спустился вниз и перестал видеть море. Ноги мои по щиколотку уходили в илистую почву, и это очень замедляло мой бег.

Наконец я снова очутился на высокой гряде песка, нанесенного прибоем, и увидел наши корабли, идущие мне навстречу.

Добежав до берега, я кинулся в воду. Холод охватил все мое тело колющей болью, но я изо всех сил рассекал волны. Доброжелательные руки вытащили меня и внесли на палубу. Несколько минут я лежал с открытым ртом, как рыба, выброшенная на песок.

– Где Орниччо? Почему мы возвращаемся? Почему стреляли? До каких пор вы дошли?

Я задал бы еще тысячу вопросов, если бы Диего Мендес не пришел сказать, что меня требует к себе адмирал.

Шатаясь и держась за плечи матросов, я поднялся и направился к адмиральской каюте.

– Вы отдали распоряжение возвращаться на Эспаньолу? – спросил я, распахнув дверь.

Господин, склонившись над столом, рассматривал большую, разложенную перед ним бумагу.

– Да, – сказал он, рассеянно глядя на меня, – разве ты не слышал нашего сигнала?

– Вы нашли Орниччо?! – крикнул я. – Тысячи примет говорят за то, что он где-то поблизости.

– Посмотри, что здесь написано, – сказал адмирал, протягивая мне бумагу.

Я мельком заглянул в нее и узнал почерк королевского нотариуса, взятого нами на всякий случай в плавание. Меня мало интересовала сейчас эта бумага.

– Мы отправляемся на поиски Орниччо, правда ведь, мессир? – спросил я, задыхаясь от волнения.

– Нет, – ответил адмирал, – мы возвращаемся на Эспаньолу.

Кровь звенела у меня в ушах, я дышал, как загнанная лошадь.

– А что же будет с Орниччо? – пробормотал я, чувствуя, что теряю силы. – Вспомните, господин, предсказание мавра. Может быть, приближается час его исполнения.

– Мы ошиблись, – спокойно сказал адмирал, покусывая ногти.

Порыв злобы, вызванный спокойствием этого человека, внезапно вспыхнул во мне.

– Разве не повторяли вы ежеминутно, – крикнул я, забывая сан того, кто находился передо мной, – разве ежеминутно вы не твердили: «Мавр не может ошибаться»?!

– Никто и не говорит, – ответил адмирал холодно, – что ошибся мавр. Ошиблись мы с тобой.

Я, оторопев, смотрел на него. Лицо мое, очевидно, было таким измученным, что господин с внезапной мягкостью в голосе сказал:

– Выслушай меня, и ты тотчас же поймешь, что я прав. Садись тут, рядом со мной.

Это была большая честь – сидеть рядом с господином. Но в тот момент, не думая об этом, я опустился на скамью.

– Припомни, что сказал мавр, – еще мягче произнесадмирал. – «Твоя судьба неотделима от судьбы юноши с черными глазами: он отведет от тебя беду, он спасет тебя от смерти, и он же возложит на твою голову корону».

– Так почему же вы не спешите соединиться с ним? – спросил я в волнении. – Разве вас так мало беспокоит ваше будущее?

– Я спешу соединиться с ним, – торжественно ответил адмирал.

И слабая надежда проникла в мое сердце. Может быть, он получил сведения, что Орниччо уже возвратился на Эспаньолу?

– Но мы с тобой ошибались, Франческо, – медленно сказал адмирал, как бы говоря сам с собой, – да, конечно, мы ошибались, и этот юноша не Орниччо.

От изумления я всплеснул руками. Не обращая внимания на мой жест, адмирал продолжал:

– Человек, судьба которого неразрывно связана с моей судьбой, это, конечно, не Орниччо, а дон Алонсо Охеда. Нужно быть слепым, чтобы не понять этого сразу. Не он ли спас меня от заговорщиков? Не он ли постоянно помогал мне?. А друг твой жив, – сказал он, кладя мне руку на плечо.

Вне себя, я сбросил с плеча его руку. Я не чувствовал ни страха, ни почтения к этому человеку.

– А ваше второе обещание, господин, – сказал я, чувствуя, что еще одна минута – и он мне велит замолчать. – Почему вы повернули назад? Вы же хотели получить явные указания, что мы доплыли до берегов Катая, а теперь вы поступаете, как неразумное дитя, бросающее надоевшую ему игрушку.

К моему удивлению, адмирал, не обращая внимания на мою грубость, безмолвно протянул мне бумагу.

Слезы злобы и отчаяния выступили у меня на глазах. Я думал о том, что обманом хотел заставить адмирала отправиться на поиски Орниччо, и вот теперь этот обман обратился против меня.

Я посмотрел на протянутую мне бумагу, увидел толстые печати королевского нотариуса, несколько подписей, а под ними бесчисленное количество крестов.

Голова моя кружилась, и я не понимал, что делаю.

– Ты прочел этот документ? – спросил адмирал, выпрямляясь с гордостью.

– Нет, – сказал я, с ненавистью глядя на него, – но я вижу здесь множество крестов. Очевидно, эта бумага составлена неграмотными людьми.

– Отчаяние ослепляет тебя, – сказал адмирал с неприсущей ему мягкостью. – Взгляни на эту бумагу, и ты поймешь, почему я с такой спокойной уверенностью покидаю эти берега.

– Это нотариальное свидетельство, – сказал я. Злоба душила меня, и я не мог удержать своего языка. – Может быть, вы решили сделать купчую и приобрести в полное владение эти плодородные земли? – спросил я, делая жест по направлению к унылым и бесплодным отмелям.

В каюту вошел командир «Ниньи» и получил распоряжение адмирала направить путь корабля в открытое море.

– Что же, прочел ты уже этот документ? – спросил еще раз господин.

Глаза мои были полны слез, буквы дрожали и расплывались.

Взяв из моих рук бумагу и подняв ее над головой, адмирал произнес торжественно:

– Прочти его внимательно, Франческо Руппи. Этот документ свидетельствует, что весь без исключения экипаж нашей флотилии, все восемьдесят человек – командиры, офицеры и матросы – под присягой у нотариуса показывают, что после долгих испытаний и тревог мы добрались наконец до берегов Катая, называемого в этой местности Кубой, и что при желании мы могли бы вернуться в Испанию сушей. Как видишь, – добавил адмирал поспешно, – здесь оговорено, что каждый, кто вздумает отказаться от своих нотариально засвидетельствованных слов, если он офицер, уплачивает штраф в десять тысяч мараведи, а если матрос – получает сто ударов плетью, а затем у него вырывают язык. Этот документ я пошлю в Испанию, – продолжал адмирал. – И пускай теперь перед престолом их величеств клеветники попытаются обвинить меня во лжи.

Я молчал. Я никогда еще не слышал о таких нотариальных документах. Мне хотелось возразить против ударов плетью и вырывания языков, но страшная усталость сковала все мои члены.

Ведь не силой же, в конце концов, понудил адмиралвзгляд. – Как не понимаешь ты, что я избран для великих дел и неразумно отрывать меня от них ради какого-то мальчишки!. Разве не присутствовал ты при предсказаниях мавра и не видел короны, которой суждено увенчать мою голову? А линии, исчезнувшие с карты? Разве этого не достаточно, чтобы убедить тебя, что на мне почил дух божий? Как же хочешь ты, чтобы я занимал свои мысли переживаниями ничтожнейшего из ничтожнейших? Разве слон, ступая своей тяжелой ногой, может думать о муравье, которого он, может быть, раздавит в своем победном шествии?!

Прежний огонь загорелся в голубых глазах адмирала. Выпрямив стан, с гордо откинутой головой, он стал походить на адмирала Кристоваля Колона, которого я знал до того, как его истомила лихорадка и иссушило страшное солнце.

– Следует ли мне так понимать вас, господин, – спросил я, – что высокие дела не оставляют вам времени позаботиться о том, кто для вас готов был пожертвовать своей жизнью?

Мои вызывающие слова тотчас же согнали добрую улыбку с лица адмирала, и, нахмурившись, он сказал:

– Что бы я ни думал и что бы ни собирался предпринимать в дальнейшем, тебе я не стану давать отчет в своих мыслях и поступках. Что мне за дело до жизни Орниччо, твоей и еще сотни вам подобных! Ты прав, такой избалованный слуга не может уже хорошо служить господину. Завтра ты пришлешь ко мне Хуана Росу. Жалко, что здесь нет Хуана Яньеса.

Если бы не последние слова господина, я, может быть, спокойно вышел бы из каюты. Но упоминание о Яньесе Кроте взбудоражило меня. Я остановился в дверях, слыша, как где-то в горле стучит мое сердце.

– Хуан Яньес отличный слуга! – сказал я. – И, хотя нельзя говорить дурно о мертвых, я много мог бы вам сообщить о нем. И о карте, которую вы мне велели перерисовать в Палосе, и об исчезновении морских течений, а также и о золотой короне, которую предсказал вам мавр. Если вы сочтете это непочтительным с моей стороны, вы немедленно велите мне замолчать.

Взглянув на адмирала, я увидел, что кровь мгновенно сбежала с его лица и потом опять вернулась, окрасив его щеки в багровый цвет.

– Говори! – произнес он.

– Когда господин отказывает слуге, – продолжал я, отлично понимая, что этого не должен говорить, – то он перечисляет все его проступки, всю разбитую посуду, пропавшие вещи и неаккуратно выполненные поручения. Вы были так великодушны, господин, что, отпуская меня, не сделали никаких замечаний относительно моих провинностей. Но моя собственная совесть мешает мне уйти от вас, не исповедовавшись перед вами в своих проступках. Говорить мне дальше?

– Говори! – велел адмирал, и что-то жалкое и тревожное промелькнуло в его взгляде.

Я почувствовал стеснение в сердце, пот выступил у меня на лбу. Как хорошо было бы, если бы адмирал затопал на меня ногами и выгнал из каюты!

Не лучше ли мне упасть к его ногам и вымолить прощение? Имею ли я право смущать покой этой гордой души?.

Но разве жалкий муравей хоть на одну минуту может смутить покой наступающего на него слона?

– С чего мне начать? – спросил я в надежде, что господин немедленно велит мне замолчать.

– Ты упомянул о карте Кальвахары, – сказал адмирал. – Объясни, что ты имел в виду.

– Господин, – начал я, – в Палосе вы мне приказали перерисовать карту. Она принадлежала человеку, больному проказой.

– Да, – перебил он меня, – я знаю, я виноват перед тобой. Но разве ты поймешь побуждения, которые руководили мной?

Он взял со стола карту нашего путешествия и нотариальный документ и, как видно, хотел мне что-то объяснить.

– Эту карту похитил у вас, – сказал я, – Яньес Крот, которого вы считали таким верным слугой. Он подменил ее другой, на которой не были нанесены ни морские течения, ни градусы широты и долготы. Отсутствовали на ней и острова, которые я так тщательно вырисовывал на вашей карте. Не думаю, чтобы Крот мог сам вычертить вторую карту, но кто бы это ни сделал – сделал для того, чтобы сбить вас с правильного пути. Вы же сочли это за проявление промысла божьего.

– Дальше! – сказал адмирал. – О великом кристалле. Я боялся поднять на него глаза.

– По пути в Геную, – продолжал я, – мне посчастливилось оказать услугу одному мавру, у которого я вправе был искать потом помощи. Зная ваше пристрастие к гаданию, я убедил его уверить вас, что судьба ваша неразрывно связана с судьбой Орниччо. Я сделал это для того, чтобы поскорее отыскать моего друга.

– Это ложь! – крикнул адмирал хрипло. – Я сам видел в глубине кристалла то, о чем ты говоришь.

– Я смотрел в самую глубину камня, – возразил я, – и видел только сверкание граней и темные жилки, вы же видели то, что вам подсказывал мавр и чего хотел я.

– Дальше! – сказал господин. – А корона? А рыцарь Алонсо Охеда?.

Подобно камню, брошенному в пропасть сильной рукой, я уже не мог остановиться.

– Это все вымысел мавра, придуманный нами для того, чтобы побудить вас искать Орниччо, – ответил я.

Он пробормотал что-то, и я поднял на него глаза.

Страшная своей неподвижностью нечеловеческая маска смотрела на меня – белое как снег лицо с синей тенью вокруг глаз, носа и рта, с запавшими мертвыми глазами. Бумага выскользнула из его рук и упала на пол.

Я протянул ему ее, но он даже не повернул глаз на мое движение.

– Этот нотариальный документ, – сказал я, – тоже не принесет вам славы: матросы подписали его, исключительно желая избавиться.

Страшный, душераздирающий вопль вырвался из груди адмирала.

Я никогда не слышал, чтобы так кричал мужчина. Когда Франческо Урбани попал меж двух галер и ему раздавило грудь, мать его, Катарина Урбани, так кричала над его гробом.

Этот безумный крик растопил ту ужасную глыбу льда, которую вот уже на протяжении многих недель я ощущал на месте своего сердца.

Я бросился к адмиралу, но так как стол мешал мне к нему подойти, я подполз к нему на коленях, схватил его руку и стал осыпать ее поцелуями.

– Господин, – говорил я, – простите меня! Эти душные испарения и это страшное солнце делают людей безумными. Забудьте мои слова, если это возможно, а если нет, закуйте меня в цепи и бросьте в тюрьму, чтобы я до конца жизни оплакивал свою вину перед вами!.

Почувствовав, что тело адмирала валится на меня, я вскочил на ноги, чтобы его поддержать.

Страшная судорога исказила его лицо, а руки со скрюченными, как когти, пальцами окостенели.