Текст книги "Неукротимая герцогиня"
Автор книги: Жюли Галан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Глава VI
В обычный для визитов час в Аквитанском отеле появился необычный посетитель.
Когда лакей возвестил: «Господин Болдуин Дюбуа!» – и на пороге возник прыщавый молодец в сутане, Жанна, с недоумением глядя в незнакомое лицо, стала лихорадочно вспоминать, где ее дорожка могла пересечься с монахом.
– Здравствуйте, госпожа Жанна! Я к вам с поклоном и письмом от вашей матушки! – поклонился юноша.
Жанна с облегчением вспомнила, что под пышным именем Болдуин скрывается племянник мессира д'Онэ, с детства пошедший по духовной стезе.
– Здравствуйте, дорогой господин Дюбуа! – сказала она. – Я, признаться, сразу не узнала вас, вы так возмужали! Какими судьбами вы в Ренне?
Юноша польщено улыбнулся и снова принял заученный высокомерно-бесстрастный вид.
– Я теперь в Ренне надолго… – начал он.
– Ни слова больше! – замахала руками Жанна. – Сначала вы разделите со мной трапезу. Я угощу вас прекрасным рыбным паштетом, а потом мы наговоримся вволю. Я так рада видеть земляка!
Отсутствием аппетита Болдуин не страдал. Уничтожив все мало-мальски съедобное на столике, он вздохнул (не то от сытости, не то от разочарования количеством пищи) и принялся речитативом сообщать Жанне новости из дома, одну интереснее другой:
– В наших краях, госпожа Жанна, пока, Слава Господу, все тихо-мирно. Виноград, правда, уродился хуже обычного, ваша матушка здорова, очень помолодела после такого приятного события в ее жизни…
– Какого? – удивилась Жанна, гадая, с каких это пор неурожай винограда стал приятным событием и почему он вызвал такую странную реакцию у мадам Изабеллы.
– Ах, вы же еще не читали письма… Ваша матушка, госпожа Изабелла, сочеталась законным браком с господином дю Пиллоном.
Рот у Жанны непроизвольно открылся.
– Но это не единственная свадьба в наших краях. Месяцем раньше господин де Риберак тоже женился. На вашей подруге, госпоже Рене.
Теперь у Жанны округлились глаза.
– А ваша тетушка, госпожа Аделаида… – продолжал Болдуин.
– Постойте, я сама угадаю! – немножко пришла в себя от таких сногсшибательных новостей Жанна.
Тетя Аделаида, чей жизненный путь был строг, благочестив и прям, никаких фортелей выкинуть была не должна. И Жанна уверенно докончила фразу монаха:
– Ушла в монастырь, как и грозилась.
– Не угадали! Мессир д'Онэ…
– Тоже, как и прочие (что там у нас, свадебная холера напала?!), сочетался с ней законным браком? – встревожилась Жанна.
– Нет! – победно улыбнулся довольный монашек. – Госпожа Аделаида судится с дядей, обвиняя его в нарушении обещания жениться. И настроена весьма решительно. Дядюшка д'Онэ категорически все отрицает!
– Фу-у… А я уж решила, что они живут в грехе! Да уж, отколола тетя Аделаида фортель! – восхитилась Жанна. – А я-то думала, она уже давно в монастыре. Надо же! Оказывается, в ее груди пылает пламень жгучих страстей! Бедный мессир д'Онэ… Он, наверное, сказал что-нибудь безобидное в ее присутствии, а уж тетушка постаралась истолковать это в свою пользу. Не знаю. Как он теперь выкрутится, у тети Аделаиды хватка, как у сен – гувера! Остается уповать на Бога и здравомыслие судей. И от барона де Риберака я такого поступка не ожидала… Рене, конечно, славная девушка, но уж очень тихая и бесцветная… Совсем не в его вкусе! – добавила она, чувствуя почему-то сильнейшую досаду, словно де Риберак обманул ее.
Про замужество мадам Изабеллы Жанна вслух решила ничего не говорить. На языке у нее на этот счет вертелись пока одни нецензурные выражения.
– А вы чем занимаетесь? – спросила она Болдуина. – Ваша учеба уже закончена?
– О да! – приосанился монашек. – Я, госпожа Жанна, вступил в ряды братьев – доминиканцев и являюсь теперь помощником Рейнского инквизитора брата Жиля. После того как я в достаточной степени овладею этим ремеслом, а точнее, искусством – ведь это настоящее искусство, видели бы вы, госпожа Жанна, брата Жиля в деле! – то намереваюсь вернуться домой и там, занимая пост инквизитора, буду ограждать наш край от всякой нечисти во Славу Господню! Без ложной скромности должен вам сказать, я подаю большие надежды, об этом все говорят! А господин епископ даже удостоил меня личной беседы несколько дней назад во время поездки по епархиям. Я как раз ехал из дома к месту служения и нагнал его кортеж. Он был очень ласков со мною, потому что знает нашу великую миссию. Мы – молодые Псы Господни – призваны обновить Святую Инквизицию и стать верной защитой Его Святейшества и всего Христианского мира. Уже почти пять лет прошло с того момента, когда святой отец Иннокентий VIII опубликовал свою буллу «Summis desiderantes».
– «С величайшим рвением»? – немного неуверенно перевела Жанна.
– Да, да, госпожа Жанна, и с величайшим рвением призвал направить карающую десницу Господа против чародеев, колдунов и ведьм. Скажу вам по секрету, дорогая госпожа Жанна, армады ведьм и колдунов с Сатаной во главе буквально захлестывают нас, грозя великими бедами христианскому миру. Но пока на страже мы, Святая Инквизиция, этому не бывать!
Огонь фанатизма загорелся в глазах Болдуина, превращая глуповатого монашка со смешной свежевыбритой тонзурой в беспощадного, не знающего сомнений и жалости палача.
Такое превращение Жанне очень не понравилось, особенно когда она вспомнила о своих визитах к колдунье.
– Уже восемь лет в Испании действует Новая Инквизиция с братом Томасом во главе! – продолжал Болдуин. – Им тяжелей, чем кому-либо: страна полна лживых морисков и марранов! Но ведомый Волей Господней, брат Томас не дает уйти от суда Божьего ни якобы крещеному иудею, ни хитрому, притворяющемуся католиком мусульманину! Но знали бы вы, госпожа Жанна, как трудно выискивать и судить ведьм! Светские судейские крючкотворы имеют десятки томов и комментариев, наставлений и пособий, а бедные инквизиторы зачастую вынуждены слушать только голос Господа в сердце, обороняющий нас от козней дьявола! Но скоро появится книга «Melleus maleficarum», которую в помощь всем нам пишут ученые мужи, мои братья по ордену, Григорий Инстисторис и Иоанн Шпренгер, живущие в Немецких землях. И эта книга будет воистину Великий Труд! «Melleus maleficarum», госпожа Жанна, это «Молот ведьм». Брат Жиль посещал брата Иоанна в Равенсбурге, где знакомился с отрывками из будущей книги. Он говорит, что не читал в своей жизни ничего более полезного! Сам Господь направляет брата Ибанна по святой стезе и открывает его взору то, что недоступно глазам несведущих! За короткое время он арестовал и отправил на костер в своем маленьком Равенсбурге сорок восемь ведьм. Это ли не доказательство его святости?! А недавно… – Разошедшийся Болдуин взмахом рукава смел на пол бокал и, отчаянно покраснев, растерянно замолчал.
Жанна несказанно обрадовалась наступившей тишине. Страстная речь будущего инквизитора ее напугала и утомила.
– Вы идете правильным путем, дорогой Болдуин! – ласково сказала она, думая: «Да когда же ты уберешься, осел прыщавый! Волосы дыбом встают от твоих речей!» – Видит Бог, мы еще увидим вас папой римским! А пока мой дом всегда открыт для вас! Приходите, не стесняйтесь! Ваши речи так интересны и поучительны – ну просто готовые проповеди! Ваш дядя недаром гордится вами!
Выпроводив Болдуина, Жанна села читать письмо мадам Изабеллы, гадая, какие же неприятности принесет в будущем неожиданное матушкино замужество.
Месса подходила к концу.
Жанна сидела на скамье почти у самого клироса, рядом с одной из фрейлин герцогини Анны, Франсуазой де Ларю. Подругами они не были, но поболтать друг с другом любили.
Позади шушукались их служанки, державшие плащи, подушечки для коленопреклонений и прочие мелочи. В церковь Жанна всегда брала Аньес, куда, более соответствовавшую облику служанки знатной дамы, чем неотесанная Жаккетта.
В соборе собрались сливки общества, и Жанна, постреливая по сторонам глазами, прикидывала, с каким кавалером пококетничать по окончании мессы. Ее взгляд скользнул по разноцветью одежд и зацепился за новый роскошный жакет зеленого бархата с алой атласной отделкой и алым же поясом. В жакете находился шевалье Жан.
– Смотрите, Франсуаза, с чего это красавчик Жан так разоделся? Пытается завоевать чье-то неуступчивое сердце? – насмешливо шепнула Жанна соседке.
Та немного недоуменно посмотрела на нее и тоже шепотом спросила:
– Так вы уже расстались?
– Что? – не поняла Жанна.
– Ну-у, дорогая, не делайте удивленное лицо! Шевалье Филипп, приятель шевалье Жана, рассказал мне, что Жан поспорил с друзьями на крупную сумму, что добьется вашей благосклонности. И выиграл пари, проведя ночь у вас. Они же стояли на улице. Я вам завидую: молодая вдова может позволить себе повеселиться, не то что мы, девицы! Видимо, этот костюм и приобретен на выигранные деньги. Но я думала, вы продолжаете встречаться?
У Жанны от ярости и гнева спазмом сжало желудок, вызвав приступ тошноты. Она быстро связала воедино ночь баронессы в своей спальне, подвязку, появившуюся утром у ворот, удовлетворенный вид мадам Беатрисы за завтраком и поняла подоплеку сплетни.
– Я не буду клясться честью, ибо не вижу причин оправдываться, но этот подонок… пардон, господин никогда не был со мной близок, дорогая Франсуаза! Боюсь, свое пари он выиграл, благодаря более покладистой даме! Или вообще соврал! – прошипела она, искоса сверля убийственным взглядом фигуру шевалье.
– Соврать он не мог! – хихикнула в молитвенник Франсуаза. – Филипп говорил, что бедняжка Жан несколько дней замазывал белилами следы поцелуев и залеплял пластырями укусы, Филипп просто поразился вашей страстности… Извините, я теперь понимаю, что не вашей.
Вот теперь ярость по-настоящему заполнила каждую клеточку Жашшяой души и тела! Обстановка и необходимость соблюдать приличия не давали гневу вьшлесауться, и Жанна чувствовала, как просто закипает, горя желанием испивать, исцарапать, исхлестать мерзкого хлыща!
Она с трудом дождалась конца мессы, первой окропила пальцы святой водой и вышла из собора, стремясь быстрее добраться до дома и дать волю чувствам. Растерявшаяся Аньес, то и дело роняя подушку на пол, поспешила за ней.
Сразу уехать Жанне не удалось: на ступеньках к ней подбежал сияющий Болдуин Дюбуа.
– Доброе утро, госпожа Жанна! – радостно поздоровался он. – Я так рад вас видеть!
– Доброе утро… – машинально сказала Жанна, высматривая свой экипаж. – Как ваши дела?
– О! У меня большая новость! – расцвел Болдуин. – Пришла бумага с предписанием задержать баронессу де Шатонуар. Ее родственники, точнее, родственники последнего супруга, обратились в инквизиционный суд с заявлением. Они утверждают, что госпожа баронесса колдовством извела всех своих мужей. К сожалению, она успела уехать.
Жанна даже не слушала монашка, находясь во власти своих чувств.
– О, это интересно! – растянув губы в фальшивой улыбке, сказал она. – Извините, дорогой Болдуин, я очень спешу. Приглашаю вас в следующий четверг отобедать со мной. Приходите, я представлю вас нескольким влиятельным господам. До свидания!
Подоспевшая Аньес накинула ей на плечи плащ, и Жанна чуть не бегом поспешила к экипажу.
Но и дома ярость не улеглась. Жанна мерила шагами спальню, пинала мебель, швыряла в стенку фрукты из вазы – ничего не помогало.
Она представляла, как вонзает свои отполированные ногти в подрумяненные щечки шевалье и резким движением оставляет ему на память кровавые полосы. Пальцы сами собой напрягались, словно лапа пантеры перед ударом.
«Нет, я так свихнусь!» – поняла Жанна и, сделав над собой усилие, крикнула Аньес:
– Скажи, чтобы Громобоя седлали! И неси костюм для верховой езды!
«От быстрой скачки полегчает!»
Она долго носилась галопом по улицам Ренна, с мрачной радостью наблюдая, как шарахаются от Громобоя люди и, вереща, улепетывают из-под копыт поросята.
Позади, еле успевая за хозяйкой, скакали Большой Пьер и один из солдат.
Ветер, бивший в разгоряченное лицо, принес успокоение, и Жанна уже медленней поскакала обратно к отелю.
Внезапно впереди мелькнула ненавистная зелено-алая спина. Увидев злодея, Жанна без раздумий направила коня прямо к нему.
– Доброе утро, милый Жан – приветствовала она шевалье, испуганно обернувшегося на приближающийся цокот копыт.
– Доброе утро, прелестная Жанна… – растерянно ответил он, пятясь от надвигающегося громадного жеребца.
Тесня его конем, Жанна, улыбаясь, спросила:
– А как ваше самочувствие? Следы от поцелуев уже сошли?
– К-каких поцелуев?
Громобой почти придавил Жана к стене дома, загнав его в вонючую лужу помоев.
– А тех, что я вам дарила, когда вы выигрывали пари, чтобы обновить свой гардеробчик!
Жан понял, что сейчас будут бить, и не ошибся.
Хлыст Жанны обрушился на его плечи. От боли и страха шевалье стал зеленее своего костюма. Он скорчился у стены, закрыв голову руками, и изредка вскрикивал.
– Простите, госпожа Жанна! – проскулил он. – Это была ошибка!
– За ошибки надо платить! – ласково объяснила ему Жанна. – И за оскорбление дамы тоже. Вы, кажется, еще не рыцарь? Жаль… Ну ничего, не тревожьтесь, я исправлю вашу ошибку!
Бросив униженного шевалье барахтаться на склизких объедках, Жанна вернулась домой и, переодевшись, поехала в замок.
В покоях герцогини Анны она появилась в распрекрасном настроении, и через час весь двор хохотал над приключениями шевалье Жана в объятиях баронессы де Шатонуар.
Только вечером, уже засыпая, Жанна вспомнила встречу с монашком и поняла, что он сказал.
Жаккетта сидела на чердаке среди сушеных трав и грустила. В таком состоянии она в последнее время пребывала довольно часто: не то время свободное появилось, не то еще что. Если говорить честно, то она даже не грустила. А как бы поточнее выразиться, недоумевала. У нее зародилось страшное подозрение: что, если она неправильно молилась святой Бриджитте и та не так поняла обращенную к ней молитву? Ведь Жаккетта просила оградить ее только от нежелательных ухажеров, а похоже, что святая Бриджитта отгоняет скопом всех мужчин.
Думы одна страшней другой витали в голове Жаккетты. Может быть, святая вообще не признает несупружеских отношений? А может, исчезло то самое, Божьим попущением приобретенное свойство Жаккетты, а без него ни один парень на нее и не посмотрит? Или она просто стареет – ведь двадцать лет не за горами?!
«Дома небось все ровесницы детишек нянчат, даже косоглазая сплетница Мари! Аньес со дня на день за своего Ришара замуж выйдет, даже Большой Пьер и то свое счастье нашел. Одна я – одна! Не с противным же Шарло якшаться!» – думала Жаккетта, теребя в руках какой-то корешок и отрешенно наблюдая, как падают с него в подол кусочки кожуры.
– Жаккетта!!! Куда эта корова запропала?! – раздался снизу вопль Жанны. – Жаккетта!!!
«И чего это госпожа разоралась? – вяло удивдалась Жаккетта, спускаясь. – И не лень же ей горло драть. Колокольчика, что ли, нет?»
– Долго, скажи на милость, тебя искать?! Я чуть руку не оторвала, пока колокольчик трясла! – накинулась на нее Жанна. – Приходила горничная от Франсуазы. Скорее беги в лавку Жана Лебре, там появились венецианские сеточки для волос. Сама выберешь, какая мне больше подойдет, и купишь одну! Да, смотри, поторгуйся!
– Так мы же ему еще с прошлого раза не заплатили?
– А-а, какая ерунда! Скажешь, что скоро заплачу! Пошли, причешешь меня скорее, я и так опаздываю!
В лавку так в лавку. Управившись за каких-то полтора часа с прической госпожи, Жаккетта нога за ногу поплелась куда велено.
Она шла по мостовой и прикидывала, как бы поделикатней намекнуть святой Бриджитте, что она, Жаккетта, не против того, чтобы к ней приставали. То есть не то чтобы не против, а точнее, не совсем против. Ну, то есть в каждом случае надо посмотреть, против она или все-таки не против.
Сама запутавшись в многочисленных «против» и «не против», Жаккетта плюнула на раздумья и принялась с любопытством разглядывать людей на улочке.
Этот район, сосредоточение лавок, был одним из самых оживленных, и публика шастала там самая разнообразная: от господ в новеньких бархатных и суконных костюмах до нищих в драных дерюжных рубищах.
Впереди Жаккетты шествовала ярко разодетая и приторно благоухающая на весь квартал девица. Ее платье, выглядывавшее из-под короткого коричневого плаща, обшитого потрепанной малиновой бахромой, было сшито из простой, даже не шерстяной материи.
Но зато отличалась абсолютно диким оранжевым цветом. Неряшливо завитые локоны и накладные косы были украшены лентами цвета подгнившего салата. Девица плыла, как каракка по волнам, покачивая и одновременно виляя бедрами при каждом шаге.
«Ух ты!» – восхитилась своеобразию походки Жаккетта и попыталась несколько шагов пройти так же.
Попытка чуть не закончилась плачевно: с непривычки и от неумения Жаккетта запуталась в собственной юбке, ее ноги сбились с прямого курса и повели куда-то в сторону.
Сбоку, из темного зева скобяной лавки, вынырнул толстенький, прилично одетый господин, в которого Жаккетта чуть не врезалась в конце своего загогулистого виража. – Скучаешь, красотка? – спросил он, подмигивая.
Жаккетта перешла на обычный шаг. Холодно, прямо как госпожа Жанна, осмотрела незнакомца и отрезала:
– Ничуть! По делу иду!
– Вот и славно! – обрадовался толстячок. – Я тоже люблю деловой подход, безо всяких там кривляний и ужимок. Моя плата – восемь денье[27]27
Денье – мелкая медная монета.
[Закрыть].
– Чего? – не поняла Жаккетта.
– А что? – удивился в свою очередь господин. – Не экю же с солнцем[28]28
Экю с солнцем – золотая монета, чеканившаяся при Людовике XI.
[Закрыть] тебе платить?! Твоя товарка и за половину сейчас согласится! – он махнул в сторону разряженной девицы.
Около той семенил кривоногий молодчик. Выгнутые колесом ножки не облагораживал даже толстый слои пакли, вшитый в алые чулки. После коротких переговоров он по-хозяйски обладил девицу за бедра и повел в какую-то подворотню.
«Так это же шлюха на промысле. – запоздало поняла Жаккетта. – И этот боров меня за такую же принял! Вот козел!»
– А что же вы к ней не подошли, раз дешевле – поинтересовалась она, глядя прямо в лицо собеседнику.
– А ты мне больше по вкусу. Люблю таких сдобненьких! Так и быть, еще две монетки накину, – решил, что дело на мази, толстяк.
– Обращаться с подобными гнусными предложениями к честной девушке из приличного дома подло и недостойно порядочного человека! – в лучших традициях мадам Изабеллы нравоучительно изрекла Жаккетта и, прибавив шагу, оставила позади растерявшегося толстяка.
Теперь ее апатии и грусти как не бывало! Жаккетта лихо мела юбкой пыль, а душа ее пела: «Работает! Не надо со святой Бриджиттой говорить! Никуда это не делось! Клевали парни на меня, и будут клевать!»
Глава VII
Главным блюдом небольшого застолья в четверг Жанна решила сделать Болдуина Дюбуа.
«Раз уж все равно придется терпеть его болтовню о великой роли инквизиции и ее слуг, то хоть не одной. Пусть развлекает гостей. Да и нужно узнать, кстати, что там за дела с баронессой де Шатонуар. Это надо же придумать, колдовством извела своих супругов! Видимо, родственники решили раз и навсегда вывести ее из игры. Очень ловкий ход. Интересно, как мадам Беатриса будет выкручиваться? Она дама с опытом, хотя какой опыт поможет против святого розыска?»
Подобные мысли настроения Жанне не прибавили, но и на внешнем облике не отразились. Усилиями Жаккетты окончательный глянец из притираний и белил скрыл даже намеки на то, что в головке Жанны когда-либо появлялись мысли.
Гостей собралось больше, чем предполагалось. Взглянуть на диковинку захотели многие. Тем более что всерьез ученика инквизитора никто не принимал.
Франсуаза привела даже шевалье Филиппа. Тот, впрочем, без малейшего стеснения раскланялся перед Жанной, сравнил ее с амазонкой и вообще проявил полное равнодушие и пренебрежение к судьбе наказанного друга, шевалье Жана.
Болдуин не обманул ничьих ожиданий и, как глухарь на току, самозабвенно рассыпал перед ехидно переглядывающимися слушателями алмазы своего красноречия.
Разговор начала баронесса де Круа, после смерти герцога считавшая Жанну чуть ли не родственницей.
– Дорогой господин Дюбуа, а вы не боитесь иметь дело с колдунами? Ведь они могут заколдовать кого угодно!
– Нет, госпожа баронесса, – снисходительно улыбнулся Болдуин. – Как только чародеи попадают к нам в руки, дьявол отступается от них и они становятся кроткими, как телята. Ну и конечно же мы принимаем меры безопасности.
– Какие? – в меру округлила глаза баронесса.
– Главное, это не позволить арестанту взять что-либо с собой из дома, любая вещь может быть амулетом. И обязательно нужно первым увидеть колдунью, прежде чем она бросит на тебя взгляд, – тогда она не сможет воспользоваться своими чарами.
Порхая серебряной вилочкой над салатом, Франсуаза вскользь заметила:
– А я слышала, господин Дюбуа, что некоторые отцы церкви не верят в колдовство.
– Всякого, кто не верит в колдовство и чародейство, святой отец объявил еретиком! – отрезал Болдуин.
– А почему же, несмотря на усиленную борьбу ваших братьев по ордену с этим злом, оно все больше ширится и процветает? – насмешливо спросил шевалье Филипп, поправляя роскошный пояс.
– А потому, что нет числа козням Сатаны и многие души, горящие греховными желаниями, прельстившись его посулами, встают в ряды нечестивого воинства, и имя им – легион! Как же не радоваться врагу человеческому, если некоторые человеки больше думают о красе одежд, нежели о спасении души?!
Воинственный вид монашка говорил, что он считает свою сутану более ценной в этом мире, чем все придворные наряды собравшихся щеголей. От его страстных слов «некоторые человеки» многие, особенно дамы, заметно смутились.
– Когда пастырь пасет свое кроткое стадо на зеленых лугах, злые волки, затаившись в оврагах, готовы разорвать агнцев на части. Но верные пастушеские псы вступают в бой с серыми хищниками и, самоотверженно охраняя стадо, дают ему возможность мирно пастись на тучных угодьях в достатке и сытости. Так и пастыри духовные хранят свои стада Божьих душ с помощью нас, псов господних, и нет ноши почетней этой! – перешел на язык образов Болдуин.
– Святые слова, святые слова! – лицемерно подхватил шевалье Филипп, – Но скажите мне брат Болдуин, слышали ли вы об аррасском деле? Лет этак тридцать назад оно было. Я упомянул о нем, потому что немного в курсе тех событий.
– Очень мало. – насторожился монах.
– Я вам расскажу. Я знаю об аррасском деле, потому что тогда пострадал мой родственник по материнской линии господин Пайен де Бофор. Ему тогда было семьдесят лет и его в числе прочих знатных и богатых людей города обвинили в колдовстве. Его – человека, который на собственные деньги основал три монастыря и среди нашей довольно легкомысленной родни отличался особым благочестием и глубиной веры!
– Дьявол могущ и умеет совратить даже благочестивые души… – спокойно сказал Болдуин.
– Возможно… Но вслед за де Бофором арестовали почти весь городской магистрат. Жизнь в городе замерла: горожане боялись и носа высунуть. Аррас объезжали стороной как зачумленный! И все эти страсти свалились на город благодаря показаниям одной распутной девки и одного аббата, стукнутого еще в детстве по голове. Чтобы скончаться в своей постели, дядюшке Бофору пришлось отдать все свое состояние. Поубавились денежки и в кошельках остальных. Так может, все их преступление было только в их богатстве? – Шевалье Филипп поигрывал столовым ножичком и, нехорошо усмехаясь, смотрел на монаха.
– Не нам судить деяния Господа и слуг его! И пусть пострадают десять невинных, но не уйдет от кары один виноватый, ибо от рождения страдание – удел наш земной! – пошел пятнами Болдуин, с ненавистью глядя на шевалье.
Тот бросил ножичек на скатерть и небрежно заметил:
– Конечно, конечно, но дядюшка заплатил восемь тысяч ливров штрафа и четыре тысячи ливров персонально герцогу Филиппу Доброму, который внимательно следил за ходом этого процесса. А процесс вышел, кстати, преинтереснейший! Дело вели инквизитор брат Жан и юрист Жак Дюбуа – я это знаю, потому что с детства питаю слабость к запоминанию имен и фамилий. Многие заключенные добровольно признали свою вину, но потом случился небольшой конфуз: когда грешников приговорили к смертной казни, они в один голос кричали, что вышеупомянутые господа обещали им полное прощение в обмен на признание вины. Их, разумеется, сожгли… Господин юрист не приходится вам родственником?
Болдуин Дюбуа резко встал и, с грохотом отодвинув кресло, звенящим голосом сказал:
– Госпожа Жанна, я прощаю этого человека, потому что он не ведает, кто сейчас говорит его устами, но я покидаю ваш дом, ибо в моем лице оскорбляют Святую Инквизицию!
Гости оцепенело замерли.
Жанна, испуганно моргая, хотела что-то сказать, но монашек уже развернулся и с каменным лицом пошел к выходу.
Шевалье Филипп улыбнулся дамам, опять взял ножичек и, спиралью срезая кожуру с груши, заметил в пространство:
– Не всем правда по вкусу.
Болдуин никак на это не отреагировал и исчез за дверью.
После такого скандала разговор как-то не клеился, и гости быстро разъехались.
От переживаний у Жанны разболелась голова. Выпроводив последними Франсуазу и шевалье Филиппа (мысленно желая ему шлепнуться по дороге в грязь с головой), она поднялась к себе в спальню и села в кресло у горящего камина.
Жаккетта осторожно разбирала ее прическу, вынимая шпильки и гребни, а затем принялась легонько массировать голову, прогоняя боль.
«Ну вот, все насмарку! – думала Жанна, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. – Про баронессу узнать не удалось, два придурка именно здесь сцепились насмерть. Вот подлец этот Филипп! Нашел место, где правду-матку резать! Такое застолье испортил, свинья! Что он, что Жан – одного поля ягоды. Поэтому и дружки! Надо к нему на пирушку попасть и тоже какую-нибудь гадость сделать! А и к лучшему все? Теперь оскорбленный Болдуин не будет хоть своими визитами тоску наводить.»
Из зала пришла Аньес и принесла забытую кем-то книгу.
– А-а. Это миссал[29]29
Миссал – книга, содержащая тексты для мессы, а также песнопения, благословения, молитвы на все дни года.
[Закрыть] господина Дюбуа! – глянув на нее, сказала Жанна. – Жаккетта, отнеси ему завтра!
Угли потрескивали, рождая волну тепла. Боль прошла, и Жанна задремала прямо в кресле. Ей очень не хотелось ложиться в пустую кровать. Так и представилось, что появляется Марин, берет ее на руки, относит на постель, и ночь отступает.
