Текст книги "Неукротимая герцогиня"
Автор книги: Жюли Галан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Жюли Галан
Неукротимая герцогиня
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
Франция, Гиень, 1486 год
Только Жаккетта наворотила побольше сена на вилы и уже собиралась перенести его, как в сарай влетела взбудораженная матушка. Достаточно было взглянуть на ее разгоряченное, потное лицо под большим, сбившимся набок чепцом, чтобы понять, что произошло что-то сверхъестественное.
– Жаккетта, доченька, бросай это чертово сено! (Прости, Господи! Владычица Небесная, не хотела, а согрешила словом!) Госпожа Изабелла берет тебя в замок! – И госпожа Рено с размаху плюхнулась в сено, утирая лицо краем фартука.
Тетушка Фелиза была права: это событие было счастьем для их семьи и непонятным чудом для всей остальной округи. Хотя, на взгляд местных парней, Жаккетта была девушкой хоть куда: природа щедро наделила ее телесными достоинствами, но, по мнению женской части деревни, она была чересчур проста, толста и грубовата.
– И что нашла в этой кадушке госпожа Изабелла? – удивлялись местные кумушки, чьи дочки были несправедливо (как им казалось) обойдены.
Причина, однако, была достаточно проста, но имела небольшую предысторию.
Несколько недель назад мадам Изабелла, графиня де Монпеза, владелица всей округи, одна из самых родовитых сеньор Аквитании, заполучила назад в родовое гнездо свою единственную дочь, которая до этого воспитывалась в монастыре урсулинок. Вполне заурядное событие.
Молодая графиня покорила всю округу надменной красотой и изысканными нарядами. Хрупкая материнская любовь мадам Изабеллы (которая навещала дочь в монастыре не чаще одного раза в полгода, не считая, конечно, больших праздников) поначалу распустилась пышным цветом при виде такого успеха, но потом получила сильнейший удар.
Этот удар нанес не кто иной, как сердечный друг графини, ее великовозрастный паж Робер. На балу, данном в честь возвращения единственной наследницы славного рода де Монпеза в родные пенаты, Робер так открыто посылал в сторону Жанны восхищенные взгляды, что это заметили большинство присутствующих, а мадам де Сент-Оле доверительно шепнула соседке:
– Посмотрите, милочка, какое бесстыдство! Этот красавчик Робер времени не теряет. Как, вы не знаете его историю?! Я сейчас вам все расскажу! Покойному графу в последние годы жизни стали поднадоедать женщины, которых у него было великое множество, уж можете мне поверить! Кстати, про графиню я и не говорю. К ней он испытывал неодолимое отвращение уже через год после свадьбы. Да она и не страдала. Так о чем это я? Ах, да… Граф взял этого юного красавчика оруженосцем, но мы то с вами знаем, каким оруженосцем он его взял! Мерзость, верно?! Не прошло и года после этого, как граф от беспутной жизни скончался, и тут осиротевшего Робера пригрела графиня… Из оруженосцев в пажи, где такое видано?[1]1
Сыновья мелкопоместных дворян отправлялись в юном возрасте ко двору сеньора, чтобы получить там соответствующее их сословному положению воспитание. Они становились поначалу пажами, вертясь в основном на женской половине и прислуживая знатным дамам. По мере возмужания, в 15–16 лет, они поднимались на ступень выше а становились оруженосцами, – сопровождая своего господина в походах, войнах и на турнирах. Только после того, как оруженосец доказывал свою доблесть, отвагу и умение, его посвящали в рыцари. Но овдовевшая мадам Изабелла не могла держать в замке оруженосца: он должен был или сделаться рыцарем и отправиться домой, или перейти к другому сеньору, чтобы завершить свое «обучение». Поэтому красавчику Роберу пришлось стать великовозрастным пажом при госпоже. (Здесь и далее прим. авт.)
[Закрыть]
А теперь он подбивает клинья к дочери – всю семейку хочет обслужить. Только зря он старается… Скажу исключительно вам… По секрету… Моя дочь тоже у урсулинок, так она говорит, что такой гордячки, как эта Жанна, свет не видывал! Ведет себя так, будто она принцесса крови! Все уши девочкам прожужжала про то, что она прямая наследница Элеоноры Аквитанской. А какая там прямая – все по младшей линии, да и Элеонора эта, говорят, ведьма была. После мессы на освящение даров никогда не оставалась, сразу после Евангелия уходила. А попробовал как-то муж удержать – в окно вороной улетела. Благочестивые люди помалкивали бы о таком родстве!
Мадам Изабелла тоже заметила авансы своего ветреного дружка дочери, и в ее сердце вспыхнула черная ярость. Положения не исправил даже тот факт, что Жанна всем своим видом дала понять пажу, что в ее глазах он стоит, конечно, выше клопа, но значительно ниже таракана.
Догадливый Робер все понял и отправился в опочивальню мадам Изабеллы замаливать грехи. Грехи ему отпустили, но ярость графини переросла в холодную неприязнь к дочери-сопернице. Поэтому-то, подбирая Жанне необходимый штат прислуги, графиня включила в него (конечно же абсолютно непреднамеренно) самых нелюбимых камеристок и в горничные выбрала наиболее непрезентабельную девицу, какую только могла вспомнить…
Папаша Рено разбудил Жаккетту до свету: пешком до замка было не близко. Плотненько закусив перед дальней дорогой (особо налегая – для аппетита – на чеснок), они отправились в путь. Мамаша Рено от неожиданно свалившегося счастья занемогла и проводить дочку не смогла.
Первый час Жаккетта шла в полусне. Еще бы! За всю ночь ей удалось поспать всего ничего: на берегу речки она прощалась со своим сердечным дружком, пастухом Дедье. Сначала прощание было тихим, торжественным и грустным. Дедье целовал ее в полные губы и мрачно спрашивал:
– Не забудешь?!
Но потом в вырез полотняной рубашки Жаккетты заполз муравей…
Некоторое время спустя пение цикад и журчание реки заглушил грудной смех, чертыханье запутавшегося в юбках Дедье и шум буйного поединка. Победила Жаккетта – она смогла первой подняться с измятой полянки и, выбирая из волос колючки, листву и прочую дребенень, заспешила домой. Пастух же остался лежать, не в силах двинуть ни рукой ни ногой.
И совсем немудрено, что теперь она спотыкалась на каждом камушке.
Простодушный папаша Рено даже воскликнул:
– Ну вы, женщины, и дуры! Любое событие выбивает вас из колеи. Мамаша вон свалилась от радости, ты небось всю ночь провертелась с боку на бок от волнения. Идешь, зеваешь! Вот я всегда сплю крепко, что бы ни случилось!
Жаккетта лишь согласно кивнула головой.
Июньское солнце уже изрядно напекло им плечи и спину, а до замка было идти да идти.
Он, как страж, возвышался над долиной. Построенный на холме, замок был почти неприступен, поэтому во время Столетней войны на него точили зубы и англичане, и французы, и всякий наемный сброд, но безуспешно.
С того времени прошло полвека, и Гиень постепенно привыкла быть французский провинцией, но никогда не забывала о своем прошлом…
В это утро Жанна пребывала в весьма кислом расположении духа. Тому способствовал ряд причин: и неприятный сон, и растяпа камеристка, подавшая не то платье, и вчерашняя записочка с объяснением в стихах от этого плюгавого красавчика, матушкиного утешения на старости лет. У Рюделя скатал, сердцеед недоделанный! А самое интересное, матушка вообразила, что ей, Жанне, нужен ее сладострастный Тристан, провались он со всеми потрохами, и теперь только и слышно: ах какая прекрасная партия сосед справа, ах какая прекрасная партия сосед слева! Совсем голову потеряла! Лишь бы сбагрить дочь побыстрей да подешевле!
Поэтому, сидя рядом с матерью в Большом зале и слушая (точнее, делая вид, что слушает) отчет управляющего, Жанна капризно надула губы и, постукивая камнем перстня о подлокотник, глядела прямо на плешь господина Шевро. Тот ежился под ледяным взглядом младшей графини и (небывалое дело!) старался не слишком завираться. Жанна же думала о своем.
«Замуж выходить, конечно, надо. Никто и не спорит. Но стоит довериться матушке – и быстро окажешься владелицей захудалого фьефа[2]2
вотчина, наследственное владение
[Закрыть] по ту сторону Гаронны, где только и разговоров: „Ах, какой прекрасный виноград был в прошлом году, а в позапрошлом вот не уродился… А помните, как сеньор Реджинальд на охоте упад с коня?“ Бр-р… Единственным событием за всю жизнь, кроме бесконечных родов, будет паломничество в Компостеллу к святому Иакову. Нет уж, увольте!
Настоящую жизнь, изысканное общество и галантные развлечения можно найти только при королевском дворе. Был бы жив отец…
Господи Боже! Ну почему так?! Все нормальные девицы с детства сосватаны и не тревожатся за свою судьбу. А этот придурок, за которого меня просватал покойный батюшка, полгода назад свернул себе шею. И ведь все давно было улажено: и приданое, и место молодоженам при после во Флоренции. Набралась бы итальянского шику, а потом назад, к королевскому двору… Неуклюжий болван положил конец всем мечтам и надеждам. Из окна, видите ли, выпал, урод!
Теперь все заново: поиски мужа, хлопоты о приданом, которое загадочно уменьшилось… А тут еще матушка на каждом шагу палки в колеса ставит. Бабушкино, мне завещанное, колье прикарманила!»
Господин Шевро физически почувствовал, как нацеленный на его лысину взгляд из ледяного стал обжигающе горячим. Он завертелся, как грешник на сковороде, но тут, на его счастье, доложили о приходе в замок селянина Рено с дочерью.
– Введите, – с облегчением приказал управляющий и пояснил мадам Изабелле: – Это та девушка из деревни.
Дядюшка Рено и Жаккетта робко вошли. Весь зал наполнил забористый запах чеснока и пота. Отец и дочь с явным восхищением оглядывали пышное убранство стен, тканые шелком шпалеры и красочные щиты с яркими эмалями гербов.
– Дочь моя, позвольте представить вам вашу новую горничную. Жюльетта… Нет?.. Ах да, Жаккетта Рено! – с высоты своего кресла-трона милостиво возвестила мадам Изабелла.
Жанна с ужасом увидела, как эта воняющая чесноком упитанная коротышка, безмятежно тараща на нее синющие глаза, сделала нижней частью туловища какое-то замысловатое движение, вероятно, изображающее, придворный реверанс.
Ах, это уже чересчур!
И Жанна оскорбленно упала в обморок – в знаменитый обморок, который воспитанницы монастыря святой мученицы Урсулы месяцами тщательно отрабатывали по ночам. По преданиям, подобное лишение чувств безотказно действовало на недогадливых кавалеров и неуступчивых родителей.
Но мадам Изабелла четверть века назад воспитывалась в этом же монастыре… Поэтому она холодным взглядом остановила метнувшихся было к ним служанок и, продолжая любезно и снисходительно улыбаться папаше Рено и Жаккете, прошипела сквозь зубы.
– Стыдитесь, дочь моя! Благородные дамы никогда не обнаруживают своих чувств перед простолюдинами. Это больше пристало сельским пастушкам!
После такой отповеди уязвленной Жанне пришлось очнуться и изобразить на перекошенном от ярости лице кисло – любезную улыбку.
А Жаккетта с восторгом рассматривала невиданно красочное великолепие вокруг, сидящих на возвышении выхоленных дам, разодетых в шелк и бархат. Когда одна из них, закатив глаза, обмякла в кресле, Жаккетта подумала: «Ух ты! Тут красивше, чем в нашей церквушке! Вот так, наверное, выглядит рай, про который все кюре толкует. А люди-то какие забавные, ну и весело будет!»
И гордо сделала еще один реверанс…
Глава II
Следующая неделя в роли горничной молодой графини для чуть более утонченного и впечатлительного создания показалась бы адом.
Жанна твердо решила извести непрезентабельную особу, навязанную ей матерью. В ход пошли все те хитрые, невинные с виду методы истязания, которые обычно дают прекрасные результаты.
Но, на беду Жанны, в родительском доме Жаккетты несколько лет гостила старая, давно овдовевшая родственница из Бордо. Тетушка была о себе самого высокого мнения и отличалась на редкость мерзким характером. Она ежедневно третировала приставленную ухаживать за ней Жаккетту, проявляя при этом редкую изобретательность.
Поэтому сейчас Жаккетта даже не поняла, что ей объявили войну. Она машинально ловила роняемые флаконы, уклонялась от шпилек, вовремя убирала руки-ноги – и все это с таким безмятежно – счастливым видом, что госпоже Жанне делалось дурно.
А потом положение вещей изменилось…
Как-то ранним утром у ворот замка возник странный, ярко раскрашенный фургон. Холщовые полотнища весело развевались, и казалось, что его принес, как каравеллу, свежий ветер с Атлантики.
Это были везде желанные гости – странствующие жонглеры и акробаты. В здешние места такие люди забредали нечасто, предпочитая давать представления при более богатых дворах. И поэтому каждый приезд актеров был большим событием для всей округи. К тому же, как выяснилось из дикого рева толстого здоровяка, труппа долго колесила по долине Луары и, значит, могла сообщить самые свежие сплетни о жизни королевских особ.
Дорогих гостей самолично встретил управляющий. Отдав распоряжение, чтобы труппу накормили и устроили на отдых, он помчался докладывать графине.
Мадам Изабелла принимала поверенного господина Лебре – известного бордосского суконщика и торговца тканями. Поверенный прибыл с приятным известием, что в лавку привезли прекрасный генуэзский бархат.
Графиня мучительно размышляла, сколько же бархату взять: очень не хотелось тратиться на платье дочери. А с другой стороны, попробуй не купи – мерзкая девчонка устроит скандал на всю Гиень. Сплошной тупик, а бархат лежать не будет. Вот тут-то и появился сияющий господин Шевро. Мадам Изабелла сразу же поняла, что это знамение Божие и помощь Пресвятой Девы, которой она вчера долго молилась.
В самом деле, представление – прекрасный повод созвать соседей. Объявить турнир (как в старое доброе время при живом графе), за турниром – бал, глядишь, какой-нибудь рыцарь и покорит надменное сердце Жанны. Свадьба осенью, после сбора урожая. А к холодам, когда дочь уже будет отравлять мужу жизнь, придет черед и новым теплым бархатным платьям!
– Передайте господину Лебре, что я беру бархата на два платья. Он знает, сколько нужно. Вот этот вишневый – и к нему розовый шелк. И пожалуй, темно-зеленый, с бледно-желтым шелком на нижнее. Пусть он передаст в мастерскую Мадлен и скажет, чтобы начали шить. Тесьму на отделку я привезу сама, – распорядилась довольная своей гениальностью графиня.
После долгих споров под представление решили отвести большой зал старого донжона – тот самый, в котором в 1324 году в Аквитанскую кампанию пировали граф Раймон и английский наместник герцогства мессир Бассе.
Служанкам пришлось изрядно попотеть, очищая зал от многолетних залежей грязи. А потом плотники под руководством толстяка (оказавшегося главой актеров) стали сооружать подмостки.
Уже на следующий день стали съезжаться оповещенные гости. Первым прибыл шевалье дю Пиллон, благо его захудалый замок находился в нескольких часах неторопливой езды.
Бесконечные войны предков под любыми знаменами, будь то с Англией против Франции или с Францией против Испании, и громкие любовные похождения самого дю Пиллона порядком подыстощили его кошелек. Но ведь это был потенциальный жених для Жанны, поэтому мадам Изабелла встретила шевалье с удивившем его радушием.
Дю Пиллон не ставил перед собой великих целей: он хотел лишь осчастливить своим вниманием пару-тройку хорошеньких акробаток, но после такого теплого приема в голове у сообразительного шевалье зароились интересные мысли о штурме добродетелей и самой графини Изабеллы.
Подъехало семейство де Ришар. Из поколения в поколение они были вассалами графов де Монпеза. Рене де Ришар, старшая из семи юных отпрысков, воспитывалась в монастыре вместе с Жанной и была ее близкой подругой, поскольку ни красотой, ни характером, ни состоянием не могла соперничать с молодой графиней. Рене оттеняла ее великолепие и, казалось, была полностью довольна такой участью.
С солидной свитой родственников и знакомых появилась редкая в Гиени гостья – баронесса де Шатонуар. Она была стариннейшей, еще со времен юности, приятельницей мадам Изабеллы, но в своих родных местах бывала редко, предпочитая проводить время в разъездах между дворами Англии, Франции, Бургундии, Германских земель и ведя бесконечные тяжбы о наследстве земель покойных супругов. (Безутешная, но все еще очаровательная вдова недавно проводила в мир иной четвертого мужа.)
А потом многочисленные гости полностью запрудили повозками и конными носилками дорогу к замку. Наконец всех разместили и устроили, и на вечер третьего дня было назначено первое представление.
Во время утренней трапезы глава труппы торжественно объявил госпоже графине, что все готово и артисты горят желанием показать свое искусство сильным мира сего. Большое представление будет вечером, а днем, для разминки, акробаты, танцовщицы и жонглеры выступят с несколькими номерами для мелкого люда на площади, чтобы никто не чувствовал себя обойденным.
Гости встретили слова толстяка гулом одобрений, и многие дамы поспешили завершить завтрак, чтобы успеть за такой ничтожно малый срок приготовиться к вечернему празднику.
Оставшиеся всем своим видом показывали, что это просто неприлично – так спешить к туалетному столику. Красота, которая стоит столь длительных усилий, наверняка фальшивая.
Наконец мадам Изабелла встала и тем подала сигнал остальным. Гостей как ветром сдуло. Кто отправился поспать для здоровья и бодрости духа, кто ринулся проверять дорожные сундуки с нарядами. Благородные рыцари отправились на конюшню обсудить стати своих боевых коней (и попутно – возлюбленных). А большинство дам после непродолжительной прогулки улеглись на кровати с намазанными сметаной лицами, чтобы к вечеру покорить кавалеров неземной нежностью бархатной кожи.
– Прости, Господи, меня грешную! – ругалась на кухне тетушка Франсуаза, гремя сковородками и раздавая подзатыльники поварятам. – Всю сметану на свои бледные морды извели, хуже чумы египетской! А ведь такая нежная сметана получилась, хоть Пресвятой Деве подавай и все коту под хвост!
К сильнейшей зависти всех местных красавиц, мадам Изабелла имела в замке личного мастера дамских причесок и по совместительству астролога – итальянца Марчелло Ламори.
Мессир Марчелло был великим кудесником женской красоты, и в последние годы большей частью своего успеха увядающая графиня была обязана только ему. Поэтому мадам Изабелла цепко держалась за такое сокровище, и если на составление гороскопа для некоторых соседей она со скрипом соглашалась, то уж к чужим головам итальянца ни под каким предлогом не допускала.
Сегодня великой чести быть причесанной им удостоились лишь сама графиня, Жанна и баронесса, но и это был адский труд даже для такого мастера.
Обиходив за четыре часа почтенных дам, мессир Марчелло приступил, наконец, к сотворению на голове Жанны своего знаменитого шедевра – прически «Флорентийский каскад».
Отряд камеристок и горничных напряженно замер в ожидании приказаний мастера. Жанна надменно застыла в кресле перед венецианским зеркалом. В другом углу в таком же кресле перед зеркалом в раме попроще сидела Рене де Ришар. Ее должна была причесывать, глядя на работу итальянца, Бенедикт наиболее искусная камеристка Жанны.
Мессир Марчелло приготовил гребни и зажимы, проверил щипцы для завивки, пробормотал коротенькую молитву и с воздетыми руками начал подступать к креслу…
… Но торжественность момента внезапно нарушил громкий стон: Бенедикт, резко побледнев, схватилась за живот, а затем бросилась вон из комнаты, зажимая рот руками. Выбежавшая вслед за ней горничная через несколько минут вернулась и сообщила, что у Бенедикт расстройство живота и вернуться к своим обязанностям она не сможет.
Все взоры невольно устремились, на бедную Рене. Она сидела по-прежнему прямо и неподвижно, не дрогнув ни одним мускулом лица, но всем было ясно, что итальянец не успеет до представления причесать и ее, а значит…
– Не волнуйтесь, моя дорогая, – мелодичным голосом произнесла Жанна. – Жаккетта! Займи место Бенедикт. Приступайте, мессир Марчелло!
Надо заметить, что Жанна не испытывала никаких угрызений совести. Наоборот, она была в полном восторге, что представилась возможность, да еще такая прекрасная, припереть ненавистную коротышку к стенке. Когда Жаккетта изуродует головку Рене де Ришар, ее хорошенько высекут на заднем дворе. А бедняжка Рене… Да какая, в сущности, разница, как она будет причесана? Сегодня, всю неделю и всегда королевой общества, что бы там себе другие ни воображали, будет она, Жанна.
Страсти понемногу улеглись, и мессир Марчелло смог приступить к делу. Это было похоже на колдовство: руки мастера летали, укладывая прядь за прядью, плетя жгуты и косы, втыкая шпильки с жемчужными головками. Камеристки и горничные, как поднятые ветром листья, сновали вокруг кресла, подавая все необходимое.
Два часа пролетели, как один миг. Наконец итальянец в последний раз придирчиво осмотрел творение своих рук, снял с плеч Жанны накидку, отступил в сторону, церемонно поклонился и скромно застыл в ожидании похвал.
Общий вздох восхищения пронесся по комнате. В этот раз мессир Марчелло превзошел самого себя.
В темно-лазоревом платье с вышитыми золотой нитью ажурными завитками, с жемчужным ожерельем, на котором висел маленький, но массивный крестик, увенчанная короной белокуро-золотистых кос, Жанна выглядела просто по – королевски. Она удовлетворенно смотрела в зеркало, величественно принимая всеобщие восторги. Мессир Марчелло с невозмутимым видом укладывал в футляры инструменты.
Когда первая волна восхищения схлынула, все повернулись в сторону Рене и Жаккетты, предвкушая не менее интересный скандал.
Жаккетта не то напевала, не то что-то бубнила себе под нос и тоже наносила последние штрихи на созданный ею шедевр. Ее спина полностью загораживала от присутствующих голову Рене. Зрелище было очень комичным, и Жанна снисходительно холодно улыбнулась. Стоящие за ее креслом камеристки, уловив реакцию хозяйки, дружно прыснули со смеху.
Не обращая на них никакого внимания, Жаккетта на минуту задумалась, почесала затылок и решительным движением воткнула в макушку жертвы последнюю шпильку. Затем, подражая итальянцу, сняла с Рене накидку и отступила в сторону, изобразив свой немыслимый реверанс.
Бледная Рене де Ришар сидела в кресле, закрыв глаза. Очевидно, она зажмурилась с самого начала и все это время с трудом сдерживала слезы. Но, к великому удивлению присутствующих, работа Жаккетты была ничуть не хуже, чем прическа Жанны. Более того, «Флорентийский каскад» придал лицу Рене обворожительную миловидность, подчеркнув природное изящество черт.
Пока девушки, раскрыв рты, рассматривали это чудо, мессир Марчелло разразился восхищенной тирадой на родном языке. (У понимавшей итальянский Жанны покраснели уши, так щедро мастер снабдил свою речь отборной моряцкой руганью.)
В этот миг судьба Жаккетты круто повернулась. Быстро соображающая Жанна сразу поняла, какая жемчужина отыскалась среди деревенского навоза. Итальянец подучит девчонку своим премудростям и она не уступит лучшим мастерам. Редкая удача!
В этот момент в комнату величаво вплыли мадам Изабелла и баронесса де Шатонуар. Они уже успели начерно обсудить последние сплетни и теперь зашли за девушками, чтобы всем вместе идти в зал.
Баронесса долго жила в Северной Италии и очень хорошо поняла все, что сказал мессир Ламори. Судя по тому, как заблестели ее глаза, она была бы не прочь услышать такие же комплименты в свой адрес.
Догадливый итальянец тут же углядел какой-то непорядок в локонах мадам де Шатонуар, кокетливо выбивавшихся из – под накрученного из восточных шелков тюрбана. Кланяясь обеим дамам, дико вращая черными глазами и трагически прижимая руки к груди, мессир Марчелло заявил, что если госпожа баронесса в таком виде выйдет к гостям, то его, как виновника случившегося, нужно будет сбросить с донжона.
Жанна уступила свое кресло баронессе, которая, томно прикрыв глаза, отдалась во власть ловких рук мастера. Тот вдохновенно исправлял несуществующий беспорядок и что-то страстно бормотал на своем родном диалекте. Мадам де Шатонуар улыбалась и изредка вздыхала. Догадливым присутствующим (а таких было большинство), стало ясно, что сегодняшней ночью скучать и мерзнуть баронесса не будет.
Мадам Изабелла, несколько раздосадованная неожиданной задержкой, нервно поиграла пальцами, проверила, на месте ли серьги, поправила колье. Не зная, чем бы еще занять время, увлеклась работой мессира Марчелло. (Высказав, правда, при этом некоторое неодобрение современной моде: «Если дело и дальше так пойдет, то скоро весь лоб дамам волосами завесят, вот уж уродство-то будет!») Наконец, ее терпение окончательно иссякло, и она, озабоченно поправляя колье во второй раз, величественно сказала в пространство:
– Пойдемте, дамы, пора!..
Мессир Марчелло чутким ухом уловил угрожающие нотки в голосе хозяйки и молниеносно завершил работу. Разнежившаяся баронесса неохотно покинула кресло. Излучая доброту ко всему миру, она мимоходом поправила Рене сережку и проворковала:
– Какие у вас дивные белила, милочка! Пойдемте, пойдемте, дорогие мои!
Рене, чуть порозовев, встала и сделала реверанс. Но теперь Жанна обнаружила в своем туалете какой-то беспорядок и, отдавая приказания засуетившимся камеристкам, сказала матери:
– Ступайте без нас, матушка. Мы сейчас подойдем.
Как только за графиней и баронессой закрылась дверь, Жанна насмешливо фыркнула:
– Госпожа Изабелла совсем одичала в нашей глуши. Матушка, видимо, собирается просидеть в кресле до начала представления, приветствуя все захудалые семейства, входящие в зал. Фи, госпожа графиня!.. Вы ведете себя не как благородная сеньора, а как кумушка в деревенской церквушке. Пойдем, Рене, я покажу тебе потайной ход в стене донжона, он как раз ведет на левый балкон зала. Посмотрим оттуда, какое нынче общество собралось, а спустимся, когда факелы гасить начнут.
Рене уже сообразила, что сегодня она не только не пострадала, но и, пожалуй, может посоперничать с подругой. Поэтому она охотно подхватила:
– К тому же нас оттуда будет лучше видно. Местные простушки внизу веера себе пообкусают с досады! – и победно рассмеялась.
Девушки набросили на головы прозрачные вуали с двойной каймой и, подхватив длинные юбки, направились к выходу.
Старый потайной ход пронизывал в толще стен весь донжон сверху донизу? Узкие потайные коридорчики ответвлялись от основного прохода и выходили в самые неожиданные места башни. Мало кто в замке знал ход полностью: смельчаков шастать по тёмным и страшноватым коридорам особо не находилось. Да и жизненной необходимости не было: это триста лет тому назад по нему в случае осады можно было покинуть замок. Теперь же построенные в прошлом веке стены перекрывали путь старому ходу. В их толще тоже змеились потайные проходы, словно туннели, прогрызенные в бревне короедами.
Все это Жанна рассказывала Рене, ведя ее на балкон. Впереди них шел слуга с факелом.
С балкона действительно открылся прекрасный вид на зал. Плотники постарались на славу. Они построили крепкую сцену и возвели три высоких помоста-ложи для особо важных гостей. Публика попроще – в основном мелкопоместные дворяне – сидела на наспех сколоченных скамьях, накрытых для убережения известных частей тела от заноз чистым холстом. Почти все места были заняты, пустовали лишь отдельные кресла в ложах.
Внизу, на скамьях, царило непринужденное веселье, порхали фривольные шуточки и дружеские приветствия, но на помостах чувствовалось напряжение: причиной тому было весьма интересное расположение приглашенных.
Госпожа Изабелла, твердо решившая полностью использовать такой удобный момент, плюнула на все приличия и тонкости и пригласила в свою ложу практически всех потенциальных женихов для дочери. Поэтому на соседних помостах мужчин явно не хватало. Прелестные дамы кисло шушукались между собой о таком неслыханном и бесцеремонном нахальстве со стороны графини и бросали выразительные взгляды в сторону центральной ложи.
Как и предсказывала Жанна, мадам Изабелла, напряженно выпрямившись, сидела в высоком кресле и приветствовала всех входящих, упорно не замечая разящих взглядов из соседних лож.
Появление на балконе юной графини с подругой не осталось незамеченным. Многочисленные мужские глаза, будь то в партере или в ложах, вспыхнули восторженным блеском при виде изящных фигурок. Женская же половина зала разделилась на два лагеря: кумушки на скамьях принялись завистливо обсуждать цвет, покрой и цену платьев этих модниц, а обиженные дамы в ложах всем своим видом стремились показать, что такое эффектное появление перед собравшимся обществом не произвело на них ровно никакого впечатления.
Жанна и Рене в свою очередь принялись сверху насмешливо осматривать собравшихся, не забывая при этом очаровательно улыбаться благородным сеньорам и рыцарям.
– Смотри, смотри! Эта старая клуша, тетушка Аделаида, воображает, что сейчас начало века. Посмотри, какие рога из кос она себе накрутила! А эти ужасные грубые шпильки в ее жидких волосенках?! И отсюда видно, что ни на одной нет даже маленького камушка или жемчужинки! – Жанна хихикнула в круглый веер.
– Ну и воротник у нее, как деревянная колодка! Наверное, поэтому она так чопорно себя держит, словно курица на яйцах, – добавила Рене, любезно улыбаясь тетушке Аделаиде. – А что это за гордячка с выпяченным подбородком? Вон, в правой ложе, я ее не знаю. – А-а, эта… Бланш де Нешатель. Она с севера. Должно быть, гостит у дяди. Смотри, смотри, делает вид, что нас не видит. Помнишь, на день святого Людовика нас отпустили домой, а после того как виноград убрали, в Градиньяне была ярмарка? А на поле около бенедектинцев устроили большой турнир. Тебя тогда не было, а мы сидели в одной ложе. Так она мне все уши прожужжала, что ее бабка – незаконнорожденная дочь Карла Шестого… или Седьмого, не помню уже. Да и не важно! Сплошное вранье! Всем известно, что ее почтенная бабушка – дочь суконщика из Брюгге. Я ей рассказала про нашу родословную, так она сразу заткнулась!
– Неужели дочь суконщика?!! Фи, как это низко и подло… А почему ее дед женился на простой горожанке?
– Да он, бедняга, и не знал. Она как-то подцепила нищего дворянчика из Австрии, а уже овдовев, вышла замуж за Симона де Нешателя. Вот скандал-то был, когда узнали, кто она на самом деле! А Бланш, говорят, каждое утро сбривает волосы надо лбом на два пальца, аристократка суконная. Представляешь?
– Да-а… А издали посмотришь – голубая кровь, герцогиня да и только! Дочь суконщика, надо же! – Рене фыркнула в веер и принялась осматривать очередную жертву. – Посмотри, неужели та белесая крыса и есть хваленая англичаночка шевалье Аржанона? Она что, в монахини собралась? Вся в сером, как мышь!
– Да ну ее! – отмахнулась Жанна. – Лучше посмотри, какой красавчик пожаловал! – показала она на вошедшего мужчину.
Жаккетта в этот час тоже не скучала. Итальянец удалился вслед за дамами, и после его ухода горничные и камеристки обступили ее со всех сторон, горячо поздравляя с победой. Своим простым и добродушным характером Жаккетта многим пришлась по душе, и ее искренне жалели, видя, как ополчилась против нее Жанна. Но, боясь, как бы неприязнь хозяйки не перекинулась и на них, девушки старались не общаться с новенькой, тем более что управляющий поселил ее отдельно, в маленькой каморке наверху.
В самый разгар веселья притопала крошка Аннет – весом с доброго бычка – и передала приказ идти всем вниз помогать готовить зал для пира. Спускаясь в зал, девушки подробно обсуждали приехавших актеров. Бойкая Маргарита уже договорилась с управляющим, что остатками яств с пира попотчуют труппу вместе со слугами. Управляющий уже положил глаз на гибкую акробатку и поэтому охотно согласился.
