Текст книги "Язон четырех морей"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
– Он первый нарушил клятву, забыв, что я его жена, и став вашим любовником! Он – клятвопреступник!
– Это только слова, но я не знаю, найдется ли достаточно строгий монастырь, где вы смогли бы заглушить голос нечистой совести. И единственное, что я еще хочу вам сказать: берегитесь, ибо, когда я освобожусь, я жестоко отомщу вам! А теперь уходите и оставьте меня в покое. Я хочу спать!
И действительно, словно похитители совершенно перестали ее интересовать, Марианна непринужденно зевнула, затем, поудобней подмостив сено, свернулась калачиком, подложила руку под голову и закрыла глаза… Она услышала, как мужчина в шляпе прошептал:
– Сейчас лучше вернуться, донна Пилар. Может вызвать удивление… Вы хотите еще что-нибудь сказать этой женщине?
– Нет, больше ничего. Вы правы, вернемся! Только хорошо сторожите ее!
– Не беспокойтесь, Санчец устроится в соседнем амбаре. И я не вижу, как она может убежать, когда так прикована.
Марианна подумала, что ее мучители наконец уйдут, но Пилар спохватилась и показала Санчецу на притворившуюся спящей пленницу.
– Минутку! Выньте у нее все шпильки из волос! Нет ничего удобней шпильки, чтобы открыть замок.
– Вы предусматриваете буквально все, дорогая донна Пилар, – восхитился человек в шляпе с угодливым смехом. – Я бесконечно счастлив, что отныне вы одна из наших.
Волей-неволей задыхающейся от ярости Марианне пришлось позволить грубым лапам Санчеца копаться в ее волосах в поисках шпилек, но, верная своему обещанию, она не произнесла ни слова. За несколько секунд с этим было покончено… Все трое вышли через проход, хлопнула дверца, послышался лязг задвижки и тяжелого железного бруса, как в настоящей тюрьме, затем сухое шуршание, словно вход засыпали соломой. Очевидно, это и было так, потому что она услышала одобрительный голос мужчины в шляпе:
– Вот так хорошо! Дверь совершенно не видно. Но тем не менее будь начеку, Санчец! Мне сказали, что до зимы сюда никто не придет, но никогда не знаешь…
В глубине своего пахучего и к тому же довольно мягкого ложа Марианна про себя благословила память тетки Эллис, которая настояла, чтобы она выучила несколько иностранных языков. Сегодня вечером знание испанского оказалось тем более ценным, что Пилар, очевидно, забыла, что она превосходно говорит на кастильском наречии, и смогла понять все, чем обменивались ее похитители на родном языке. Одно она установила точно: ее заперли в таком месте, где, по-видимому, никто не сможет обнаружить, но, похоже, были приняты все возможные предосторожности, чтобы, кроме тех, кто участвовал в похищении, остальные не знали о ее присутствии в этом амбаре. Оставалось узнать, кто же были в такое случае эти «остальные». В разгоряченном мозгу Марианны неоднократно возникала мысль, сначала, когда она узнала о расстоянии в семь лье от Парижа, затем при бряцании оружия, когда проехали ограду, где именно она находится. Если добавить к этому протяженность парка и предосторожности, чтобы скрыть ее присутствие, затем сообщения Талейрана и Жоливаля относительно гостеприимства, оказанного Пилар королевой Испании, и ухаживания некоего Алонзо Васкеца за испанкой, вполне вероятно предположить, что ее привезли в Мортфонтен, в обширное поместье, где жила супруга Жозефа Бонапарта, тогда как ее царственный повелитель пытался править в Мадриде. Конечно, устройство тюрьмы в угодьях одного из Бонапартов является доказательством смелости и бесцеремонности, но Марианна была убеждена, что ни Пилар, ни ее сообщникам их не занимать. К тому же укрытие было идеальным! Какой полицейский осмелится рыскать по землям старшего брата Наполеона? Один Фуше был бы на это способен, но Фуше далеко, и Марианна впервые искренне об этом пожалела.
В окутывавшей ее тьме она ощутила, как вместе с бесплодными сожалениями коварно возвращается страх. Ей не следовало слишком много думать об опасности, представлявшей для Язона ее похищение. Надо сохранить ясность мыслей, чтобы лучше бороться. И прежде всего отдохнуть, поспать… Разбитое усталостью тело и горящие от напряжения глаза настоятельно требовали этого.
Марианна закопалась поглубже в сено и снова сомкнула веки, пытаясь, как в детстве, отогнать молитвами тревожащие ночные тени, но ее мысли неотвратимо возвращались к Язону, к тем минутам, что они пережили вместе, к неистовому наслаждению, равно близкому исступлению восторга и мучительной боли, которое она познала в его объятиях и которое он разделил с ней, к сладости его торопливых поцелуев, когда пришла разрядка и успокоение, бывшее только прелюдией к новому неистовству их общего желания, затем к щемящей тоске разлуки… У них было так мало времени! Свободными, они могли бы отдаваться любви днем и ночью, умирать от счастья и снова воскресать, чтобы наслаждаться совершенством их любви…
И, несмотря на нависшую над ней угрозу, несмотря на сковавшую ее цепь, Марианна уснула с улыбкой удовлетворенного ребенка на губах, шептавших:
– Я люблю тебя, Язон… Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю…
Глава VI
Рациональное использование сена и того, что в нем нашлось…
Наступивший день позволил Марианне более подробно осмотреть свои ограниченные владения. Склад сена занимал пространство до крыши с высокими скатами. Он должен был быть очень обширным, судя по длине главной балки и внушительной крыше на образующих сруб деревянных стропилах. Он был более чем на три четверти заполнен громадными тюками сена, видимо, не последней жатвы, сухого и хрустящего. Достаточно малейшей искры, чтобы оно мгновенно вспыхнуло, и Марианна поняла, что на ночь ей не оставят никакого огня.
Днем здесь было светло благодаря широкой щели в стене, вроде амбразуры, позволявшей определить ее толщину. На скате крыши находилось маленькое слуховое окно с подъемной рамой, но слишком узкое, чтобы им воспользоваться для бегства. Тем не менее длина удерживавшей Марианну цепи позволяла свободно подойти и к щели, и к слуховому окну. Стекло было очень пыльное, однако она все-таки смогла рассмотреть возвышающиеся над деревьями высокие шиферные крыши, каминные трубы и золоченые флюгеры большого замка. Над одной из башен развевалось знамя с цветами Испании, и она поняла, что ее предположение верно: она в Мортфонтене. Дальше за замком, с правой стороны, многочисленные дымы указывали на деревню.
Пропускавшая свежий утренний воздух щель, в свою очередь, позволяла увидеть широкое пространство воды, на котором показывались небольшие лесистые острова, уже укрытые светлым муаром приближающейся осени. В утреннем свете вода с подымающимся легким туманом приобрела опаловый оттенок, а стройные стволы больших шелестящих тополей и увенчанных первым золотом берез, казалось, сторожили какое-то зачарованное королевство. Дальше виднелись пологие, покрытые зеленью холмы, и Марианна, прижавшись лбом к камню, говорила себе, что очень редко встречала такой прекрасный, такой поэтический пейзаж. Если эти владения принадлежали королеве Юлии, она понимала, почему та не торопится покинуть их ради строгого великолепия Мадрида и бесплодности сьерры. Такое место самой природой было создано для мирной и счастливой жизни, и нужно иметь в высшей степени извращенный и злобный ум, чтобы ввести сюда насилие и беззаконие.
Что касается сеновала, то он, очевидно, находился на острове, раз потребовалась лодка, чтобы доставить ее сюда.
Помимо горы из сена, «меблировка» жилища Марианны была довольно скромной. В самом темном углу стояла металлическая лоханка, большой, весь в щербинах глиняный кувшин с водой, брусок простого мыла, две почти чистые тряпки, без сомнения претендовавшие на возведение в ранг туалетных салфеток, и большое ведро для грязной воды. Пленница должна быть довольной, что ее тюремщики подумали о том, что она может захотеть умыться.
Около полудня Санчец принес продовольствие, состоявшее из холодного мяса, черствого хлеба, куска сыра, такого твердого, что его и топор бы не взял, и нескольких фруктов, которые расстались с родными деревьями очень давно. Несмотря на это, проголодавшаяся Марианна жадно набросилась на еду, в то время как Санчец опорожнил ведро, добавил воды в кувшин и в заключение заявил, устремив на нее злобный взгляд:
– На сегодня это все… приду завтра!
Таким образом он дал ей понять, что еду надо растянуть на сутки. Но вместе с тем приятной оказалась новость, что Марианна будет видеть своего тюремщика не более одного раза в день. Это давало ей время подумать над тем, как убежать. Оставалось узнать, будут ли ее время от времени посещать Пилар с приспешниками.
Чтобы вернуть себе свободу, первой задачей было, как избавиться от цепи, но неоднократные попытки вытащить руку из браслета, намыливая ее, привели к тому, что запястье разболелось, а к вечеру сильно распухло. Единственная возможность освободиться – открыть замок. Но как?.. Чем? Эта прискорбная очевидность заставила пролить слезы, которые немного успокоили нервы молодой женщины и позволили ей смотреть на свое положение немного оптимистичней. Уже прошли сутки, как она и Кроуфорд были похищены. Безусловно, Элеонора потревожила Талейрана, если не полицию. Они должны заниматься розысками, и Талейран знал, где нашла убежище Пилар. Но мог ли он вообразить, что похищение организовано этой молчаливой и мрачной молодой женщиной, у которой, казалось, нет других забот, как укрыться в тени могущественной покровительницы? Затем он, безусловно, подумал, что Кроуфорд переоценил возможности своих тюремных знакомств и опрометчивых гостей опознали, арестовали и заключили в тюрьму. Поскольку Марианна вернулась в Париж тайком, было довольно трудно просить открыто помощи у Савари. Что касается Наполеона, его недавнее неприятное письмо князю Беневентскому заранее подтверждало бесполезность обращения к нему. Оставался Жоливаль, но он не скоро вернется, и, даже если он бросится на поиски, едва сойдя с лошади, сколько времени пройдет, пока он нападет на малейший след? Наконец, предположив, что следы приведут к Мортфонтену, как добиться обыска владений королевы Испании? Действительно, в искусно задуманном плане Пилар было предусмотрено все… Так логика рассуждения разрушила недавний оптимизм и вернула ее к грустным мыслям, с которыми она и заснула.
Прошло несколько дней, до отчаяния однообразных и мрачных. Санчец регулярно исполнял свои обязанности, оставаясь с ней только на несколько минут, что ее, впрочем, не огорчало. Похоже, что его мозг не затруднялся никакими мыслями, ибо, когда Марианна пыталась с ним заговорить, в ответ раздавалось невразумительное мычание. Что касается Пилар и ее сообщников, то никто из них не появлялся, что вызывало в ней странное и противоречивое чувство, в котором смешивались облегчение и легкое недовольство.
Уходило время, а вместе с ним и надежда. Она не видела никакой возможности освободиться самой и не могла рассчитывать на помощь тюремщика. В то же время умозрительные построения ее возбужденного мозга привели ее мало-помалу к странному психическому состоянию фатализма и смирения. Отныне она вычеркнута из числа живущих, так же как вскоре и Язон. Ей останется только, когда торжествующая, но в трауре с головы до ног Пилар придет объявить ей о смерти Язона, вызвать достаточный гнев мстительной испанки, чтобы она не задержалась с ее собственной смертью. В безысходности своего положения Марианна могла надеяться только на жизнь в ином, лучшем мире…
Но, несмотря на все, подсознательно ее мозг продолжал работать. На этом сеновале было что-то необычное, и она долго не могла дать себе отчет, что же именно. В сущности, это «что-то» заключалось в величине громадных тюков сена, кое-где связанных ивовыми прутьями.
Сравнивая эти тюки и более чем скромные размеры двери, через которую появлялся Санчец, для Марианны постепенно стало очевидным, что сено не могло быть доставлено сюда в этот проход и, безусловно, должен быть другой какой-нибудь люк в полу сеновала.
Конечно, даже если бы она нашла этот люк, она не могла надеяться освободиться, ибо цепь оставалась на месте и высота амбара делала прыжок вниз невозможным, но это все же давало если не надежду, то хотя бы занятие, и в пределах досягаемости она начала расчищать сено, перекладывая его с места на место, чтобы добраться до пола.
Это была работа долгая, утомительная и пыльная, но на третий день перед Марианной открылись две большие металлические петли на шарнирах – неопровержимое доказательство существования люка.
Час прихода Санчеца приближался, и Марианна поспешила укрыть находку, затем, задыхаясь от усталости и волнения, бросилась на свое обычное место и притворилась спящей. Испанец проделал свой ритуал и ушел. Марианна торопливо съела кусок хлеба с мясом, запила водой и возобновила работу. Мало-помалу показался люк. Это был действительно большой вырез, превышавший размеры тюков сена. Но пленница не смогла удержать стон отчаяния, заметив, что длина цепи не позволяет ей очистить его полностью.
Удрученная этим открытием, она упала на колени и залилась слезами. Хотя она хорошо знала, что цепь крепко удерживает ее, в ней теплилась непонятная надежда на этот люк. Конечно, он существовал, но и только!.. С болью в спине, с руками в ссадинах и царапинах, она стала машинально закрывать доски люка сеном… И вдруг она ощутила что-то твердое.
Она лихорадочно разгребла сено и недоверчиво посмотрела на появившийся длинный, заостренный кусок железа: это был сломанный зубец от вил, который, очевидно, упал при погрузке сена… Неожиданный инструмент!..
Закрыв глаза, Марианна вознесла небу благодарную молитву. Уж этим-то предметом ей, без сомнения, удастся легко открыть замок, раз Пилар боялась простой шпильки.
Она хотела, не теряя времени, пустить зубец в ход, когда послышались шаги… Вернулся Санчец, но на этот раз не один. Как обычно, Марианна услышала за дверью шум и, быстро спрятав свое орудие под охапку сена, села на нее и с независимым видом, но с бьющимся от радости сердцем стала жевать травинку. Вошла Пилар.
Супруга Язона была одета во все черное, что не явилось неожиданностью, ибо она всегда одевалась так. В этот раз на ней была широкополая шляпа, с которой спускались в виде вуали очень красивые шантильские кружева. Она подошла к Марианне, даже не повернувшей головы при ее приближении.
– Итак, моя дорогая? Как вы себя чувствуете после долгих размышлений?
Упорно решив молчать, Марианна не шевельнулась. Тогда Пилар продолжала, словно это свидание было самой естественной вещью в мире.
– Надеюсь, что вы ни в чем не нуждались. Впрочем, вы выглядите хорошо, и Санчец сказал, что вы вели себя очень спокойно. И теперь я пришла попрощаться…
На этот раз Марианне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не проявить хотя бы удивление. Пилар уезжает? Может быть, это хорошая новость и вполне возможно, что именно этот день окажется для нее днем удачи? Но она продолжала так безмятежно покусывать травинку, словно Пилар не существовало. Она хотела только, чтобы эта женщина ушла и позволила ей заняться подготовкой к бегству, теперь уже возможному. Тем временем Пилар, похоже, не торопилась. Она вынула из сумки надушенный жасмином носовой платок и поднесла к лицу, словно запах сеновала докучал ей.
– Очевидно, вы знаете, что сегодня первое октября и после полудня начнется процесс… господина Бофора. Поэтому я отправляюсь в Париж, где завтра должна выступить… как свидетельница.
Рука Марианны впилась в охапку сена. Вопреки своему решению ей пришлось бороться с неудержимым желанием броситься на эту бессердечную женщину, которая говорит о суде над своим мужем как о приятном светском приеме. С какой дикой радостью она вонзила бы в это укрытое панцирем спеси и жестокости сердце обещавший ей свободу кусок вил! Но Санчец, насторожившись, стоял у дверей. И Марианна перевела дыхание.
Пилар помолчала, без сомнения стараясь определить по лицу пленницы эффект ее слов, но Марианна с естественной непринужденностью зевнула и повернулась к ней спиной. Она уже испытала действие такого безмолвного сопротивления в ночь ее похищения и сейчас надеялась на такой же результат. И действительно, Пилар не смогла удержать злобное восклицание и стремительно направилась к двери.
– Как хотите! – крикнула она дрожащим от гнева голосом. – Посмотрим, сохраните ли вы такое же спокойствие, когда я сообщу, что голова вашего любовника скатилась с плахи, и дам вам в руки платок, смоченный в его крови!
Сжав зубы, закрыв глаза, Марианна изо всех сил молилась, чтобы ее негодование не вырвалось наружу.
«Господи, помилуй! Заставь меня молчать! Сделай так, чтобы она ушла! Смилуйся!.. Я ненавижу ее! Я ее так ненавижу! Помоги!»
Ее потрясенный рассудок метался в поисках действенной помощи. Никогда еще она не переносила напряжения, подобного вызванному этой безжалостной особой, которая с садистским удовольствием смаковала детали нависшей над Язоном смертельной опасности. Как будто ее снедала потребность напомнить об ужасной угрозе, дамокловым мечом висевшей над Марианной вот уже несколько недель. Она умирает от желания высказать в лицо этой женщине все, что о ней думает, но надо держать слово и молчать. Тем не менее, когда Пилар в жестоком желании увидеть выражение ее лица двинулась к ней, Марианна окинула ее ледяным взглядом и плюнула в ее сторону. Пилар сразу остановилась, и Марианна подумала, что она сейчас бросится на нее, так напряглось все ее тело. Пленница с дикой радостью ждала нападения, готовая разорвать в клочья это ненавистное лицо. Но от дверей раздался глухой голос Санчеца:
– Сеньора испортит свой туалет! И карета ждет…
– Иду! Но завтра, Санчец, и также послезавтра ты забудешь принести ей еду и питье! Не давай ей ничего до моего возвращения! Понял?
– Как не понять!
Когда они выходили, Марианна презрительно пожала плечами. Завтра, если Бог ее не оставит, она будет далеко… Тем не менее у нее хватило выдержки подождать, пока шум цепи не подтвердил, что лодка отплыла. Пилар уехала. Она направилась в Париж, чтобы удовлетворить жажду мести, а Санчец не вернется раньше чем через два или три дня, раз испанка решила, что Марианне следует поголодать!
Когда она убедилась, что осталась одна, молодая женщина достала свое орудие и занялась замком, надеясь открыть его, а если не удастся, попробовать вырвать из балки удерживающее цепь кольцо. Терпеливо, осторожно, стараясь не волноваться, чтобы не дрожали руки, Марианна вставила острый кончик в замочную скважину и стала искать нужный язычок. Это оказалось не так просто, и после долгих попыток она подумала, что ничего не получится, ибо, хотя цепь была и новой, замок уже видывал виды и изрядно заржавел. В течение минут, казавшихся ей бесконечными, она упорно сражалась с бездушным металлом… Наконец раздался благословенный щелчок, встреченный радостным восклицанием. Замок открылся…
Разъединить челюсти наручника и сбросить его было делом одной секунды, и Марианна, растирая опухшее, исстрадавшееся запястье, оказалась свободной. Она испытала при этом такую радость, что, как ребенок, в восторге принялась кататься по сену, счастливая размять мускулы и кости, находившиеся столько дней в вынужденном бездействии. Когда она поднялась, ей было жарко, зато кровь снова весело бежала в ее жилах. Теперь надо открыть люк и посмотреть, как можно отсюда выбраться, пока еще светло, ибо с приближением осени дни быстро уменьшались.
Она торопливо начала освобождать люк, который скоро показался, широкий и прочный. Судя по виду, он был тяжелый, но большое кольцо из каната, пропущенное через два отверстия, служило для открывания… Марианна взялась за него, собрала все силы и потянула. Люк не поддался, но, охваченная нервным возбуждением, стимулированным близкой свободой, пленница напрягла мускулы, сжала челюсти и снова потянула, не обращая внимания на впившуюся в нежную кожу грубую пеньку. Медленно, очень медленно крышка стала подниматься, дошла до вертикали и с глухим шумом упала назад, открыв зияющую дыру, на краю которой Марианна в изнеможении упала на колени.
Под ней простирался обширный амбар, такой высокий, что у нее слегка закружилась голова. Она надеялась, что под люком окажется лестница и спуск не составит труда. Но увы… о прыжке вниз без риска сломать ноги, а то и голову нечего было и думать. С сильно бьющимся сердцем Марианна присела на корточки и стала лихорадочно перебирать в памяти, с помощью чего можно было бы спуститься. Веревки нет, удерживавшая ее цепь слишком коротка, а связывавшие тюки сена ивовые прутья не выдержат веса ее тела! Но заключенная страстно хотела выйти из своей тюрьмы, и спасительная идея пришла. Да ведь это же надоевшее ей сено! Она набросает его вниз, пока не получится достаточно высокая гора, чтобы можно было на нее спокойно упасть…
Торопливо, так как становилось все темней, она начала сдвигать сено в зияющее отверстие, разрывая с помощью своего орудия-избавителя ивовые связки на тюках. Через несколько мгновений на сеновале бушевала пыльная буря. Десятки раз Марианне пришлось подбегать к дыре и всовывать в нее сено, но куча на полу амбара постепенно росла.
Когда молодая женщина нашла ее достаточной, она остатками воды из кувшина смочила горящее горло и съела последнее яблоко. Затем она села на край люка, перекрестилась и скользнула вниз…
Упав на сено, она подскочила как мячик и, не получив никаких повреждений, скатилась до самого пола. Оставалось узнать, оказавшись снова на земле, откроется ли дверь амбара легко, или придется прибегнуть к помощи зубца, который она предусмотрительно бросила в сторону, перед тем как прыгнуть. Но, очевидно, уверенные в недоступности приготовленной для нее тюрьмы и боясь возбудить подозрение у местных крестьян тем, что полупустой амбар заперт, похитители Марианны закрыли дверь только на щеколду.
Марианна осторожно полуоткрыла чуть скрипнувшую створку и с опаской выглянула. Насколько она могла судить в почти полной темноте, снаружи не было ни души, но вдали, за распростершейся перед ней водой, огромный замок сверкал огнями, которые пробивались сквозь густые деревья. В то же время она обнаружила идущий дождь, что явилось для нее неожиданностью, так как, занятая своим освобождением, она не могла даже выглянуть.
Здесь было также значительно холодней, чем на сеновале. Пришел октябрь, и теплое солнце, сиявшее весь сентябрь, уступило место предвестнику зимы. В своем коленкоровом платье Марианна стала дрожать, но ей требовалось поскорей покинуть эту местность, и она мужественно бросилась наружу, чтобы обойти амбар вокруг. Как она и предполагала, он находился на острове, к тому же довольно большом, и беглянка обследовала остров в поисках лодки. Увы, безуспешно…
«Придется плыть, – с дрожью подумала Марианна. – Надо выбрать самое узкое место, причем подальше от замка».
Она всерьез подумала, не направиться ли прямо в замок, назвать себя и открыто попросить защиты у королевы Юлии, рассчитывая на то, что полиция сразу же предъявит на нее права. Пилар уехала в Париж. Такой образ действий может принести хороший результат.
Но Марианна подумала также, что большинство ее похитителей принадлежало к окружению королевы, и им будет очень легко под предлогом защиты снова упрятать ее, но уже без надежды на бегство. В любом случае в таком грязном, рваном платье ее, безусловно, примут за нищенку, и лакеи прогонят ее, даже не допустив к королеве. Все-таки лучше незаметно уйти и добраться до Парижа собственными средствами, даже если они ничтожны, избегая жандармов и всех тех, чью подозрительность может возбудить вид женщины, выглядевшей, как бродяжка.
Окончательно убедившись, что покинуть остров можно только вплавь, Марианна выбрала, на ее взгляд, наиболее подходящее место, затем разделась догола и свернула одежду в тугой сверток. С помощью пояса она привязала его к голове.
Дождь уже подмочил ее платье, но так оно будет более сухим, чем после купания. К тому же она знала, как одежда мешает плыть. Наконец, это место казалось таким пустынным, а ночь такой темной, что она не очень рисковала поразить кого-либо своей наготой. Впрочем, едва раздевшись, она спустилась в опоясывавшие остров камыши, раздвигая руками плотные, глянцеватые листья кувшинки. Ее ноги погрузились в вязкий ил, заставивший ее вздрогнуть, но дно резко понижалось, и беглянка растянулась на воде и осторожно поплыла, стараясь не производить ни малейшего шума. Вода была менее холодной, чем показалось, когда она вошла в нее, и ей даже стало приятно ощущать, как она омывает ее обнаженное тело после долгих дней на пыльном сеновале.
Марианна уже давно не плавала, но ее руки и ноги инстинктивно обрели гибкость и непринужденность движений, которым ее обучил старый Добс. Самым неприятным оказался стоявший над прудом запах тины, а встречи с водяными змеями тоже не доставили удовольствия. Но переправа оказалась короткой, и скоро ноги молодой женщины коснулись песчаного дна, твердого и упругого. В этом месте берег был довольно высокий и заросший большими деревьями, но, цепляясь за побеги, Марианне удалось взобраться на него. Взойдя на вершину склона, она надела, превозмогая дрожь, сырую одежду, обулась и пошла наугад в глубину леса.
Ночь была слишком темной, чтобы она могла надеяться правильно сориентироваться, но главное заключалось в том, чтобы подальше уйти от замка. Грандиозность владения и запущенность этого леса, заросшего кустарником и ежевикой, где она продиралась вслепую, позволяли ей надеяться, что по меньшей мере не придется перелезать через ограды.
Двигаясь прямо перед собой, проходя по очереди упругие лиственные ковры и топкие рытвины, Марианна кончила тем, что вышла на тропинку. Ее глаза привыкли к темноте и позволяли ей идти, обходя самые опасные препятствия. Дождь не переставал, но в густом лесу почти не ощущался. Беглянка долго шла наугад в поисках какой-нибудь лачуги угольщика, чтобы укрыться и немного отдохнуть. Она оцепенела от холода и падала от желания спать. Но единственное, что она нашла, была нависающая скала с небольшим углублением у основания. Хотя это и трудно назвать убежищем, но Марианна скользнула в него, словно кошка, свернулась клубочком на сухих листьях и мгновенно заснула.
Ее разбудило что-то холодное и мокрое, прикасавшееся к ее лицу. Она оказалась нос к носу с большой охотничьей собакой, которая то фыркала на нее, то пыталась лизнуть. Немного дальше виднелись две ноги в высоких сапогах. Подняв голову, она увидела, что они принадлежат молодому человеку, который, закинув за плечо старое ружьишко, растерянно смотрел на нее. Совсем рассвело, и дождь перестал.
Заметив, что спящая потягивается, он позвал собаку.
– Сюда, Брике!.. Место!..
Собака послушно отошла и села у ног хозяина, а он нагнулся и протянул руку Марианне, чтобы помочь ей встать.
– Здравствуйте, – приветливо сказал он, – я рад, что вы проснулись. Когда Брике нашел вас, я в первый момент подумал, что вы…
Он не осмелился произнести слово, и Марианна закончила его мысль:
– Что я мертвая? Я так плохо выгляжу?
– Вы такая бледная!..
– Это оттого, что я замерзла.
Да, это было так. На свежем утреннем воздухе Марианна дрожала как лист на ветру, а посиневшая кожа придавала ей еще более несчастный вид. Юноша живо снял с себя что-то вроде шерстяного плаща и накинул его на плечи Марианне.
– Пойдем домой. Моя бабушка позаботится о вас… Мы живем совсем рядом. Смотрите, вон между деревьями первая крыша у входа в деревню!
Марианна убедилась, что она почти вышла из леса, и деревня дымила всего в нескольких туазах отсюда. Она до того плохо себя чувствовала, что охотно приняла приглашение нового друга, ограничившись двумя вопросами:
– Как называется эта деревня?
– Луази! Вы не местная?
– А… до Мортфонтена далеко?
– О нет! Меньше лье на восток.
Всего? Она с трудом скрыла разочарование. Ей казалось, что она так долго шла и покрыла гораздо большее расстояние. Без сомнения, ночью она кружила в одном месте. Она быстро взглянула на нового знакомца. Он походил на Гракха – Ганнибала Пьоша. Такие же соломенные волосы, такой же открытый взгляд синих глаз, но черты этого были более тонкие и рост повыше. В общем, он ей понравился, и она решила довериться ему.
– Вам надо знать! Я бежала из амбара в замке Мортфонтен, где люди из окружения королевы Испании держали меня в заключении. Но клянусь вам, что я не преступница, даже не воровка.
Юноша ласково улыбнулся:
– Вы на такую не похожи. И затем, если бы вы были той или другой, вас посадили бы в тюрьму, а не в амбар! Идем, вы расскажете вашу историю моей бабушке. Она так любит всякие истории!
По дороге Марианна узнала, что ее нового знакомого зовут Жак Кошю, что у него немного земли в этой деревне, что он здесь живет один с бабушкой, но через несколько дней собирается жениться.
– Я мог бы вполне дождаться весны, – доверительно сказал он ей, – но бабушка настаивает, чтобы я женился раньше во избежание рекрутского набора. Мне и так уже повезло в этом году, что из-за своей свадьбы Император отменил новый набор… Так что я женюсь на Этьенетте.
– И у вас нет желания участвовать в сражениях? – спросила Марианна, немного разочарованная, ибо она уже наделила в воображении своего спасителя всеми рыцарскими достоинствами.
Жак ответил ей, улыбаясь, с чистосердечной наивностью:
– Ага, я хотел бы! Когда я слушаю рассказы о старых походах, у меня мурашки по коже бегут! Но только если я уйду, кто будет обрабатывать землю? И кто будет кормить бабушку… и Этьенетту? Ее родители умерли в прошлом году! Так что… мне надо остаться.
– Конечно! – согласилась она. – Вы правы! Женитесь поскорей и будьте очень, очень счастливы!
Разговаривая так, они подошли к небольшой, сверкающей чистотой ферме, на пороге которой их ожидала старая женщина, прямая, как доска, со скрещенными на шерстяном платке руками, с недовольным видом наблюдавшая, как ее внук возвращается с незнакомкой в лохмотьях. Но Жак очень быстро объяснил обстоятельства их встречи и как он привел Марианну, чтобы она немного отдохнула. Сразу же было проявлено характерное для жителей Валуа гостеприимство. Старуха усадила беглянку возле огня, принесла ей большую чашку горячего бульона, широкий ломоть хлеба и толстый кусок шпика, а сама принялась искать сухую одежду, в то время как Марианна рассказывала свою историю… или скорее историю, которая, по ее мнению, подходила к данным обстоятельствам. Ей было неприятно лгать этим добрым людям, принявшим ее с такой теплотой и великодушием, но не могла же она назвать им свой пышный итальянский титул! Так что на время она снова стала Марианной Малерусс.
