Текст книги "Ожерелье для дьявола"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
ОЧЕНЬ НАСЫЩЕННОЕ УТРО
Аксель де Ферсен, должно быть, не очень рано лег спать, потому что, когда Жиль вошел в комнату отеля «Йорк» к полудню, ставни были плотно закрыты, а граф крепко спал, скрестив руки на груди.
В комнате стоял крепкий запах коньяка. Раскрытая бутылка и стаканы красноречиво говорили, что шведы испытывали сильную жажду после своего возвращения из Версаля, может быть, из-за дороги, а может, из-за утренней прохлады и свежести. Турнемин открыл ставни и все окна, чтобы проветрить помещение, заткнул бутылку, предварительно отпив из нее добрый глоток, а затем, перешагнув целый архипелаг одежды, разбросанный по роскошному красному ковру, несильно потряс своего друга за плечо.
– Аксель! – позвал он. – Аксель, проснись, мне надо с тобой поговорить.
Но тот даже не пошевелился. Жиль потряс его сильнее. Результат был прежним. Тогда он решил использовать более решительную меру. Пройдя за большую ширму, отгораживавшую место для туалета, он взял великолепный фаянсовый кувшин и стал поливать тонкой струйкой лицо спящего.
На этот раз результат был достигнут.
Кашляя и отплевываясь, Ферсен поднялся, вскочил на ноги, покачиваясь во все стороны, словно ища, куда снова упасть, взглянул на Жиля. Недоумение сменилось гневом.
– Ты что, сумасшедший? Что это за манера будить людей? – выдавил он из себя хриплым ото сна и выпитого накануне голосом. – Это… это…
– Это дружеская манера. Мне надо с тобой поговорить, Аксель. Поговорить об очень серьезных делах, которые не могут ждать, для которых ты должен широко открыть глаза. А ты, я вижу, еще никак не можешь их открыть!
Отставив в сторону кувшин, шевалье вышел в коридор и позвал Никола Картона, который не осмелился помешать его стремительному проникновению к спящему Ферсену и теперь находился неподалеку. Он приказал ему приготовить крепкого кофе и завтрак поплотнее. После этого, тщательно закрыв за собой дверь, он наполнил водой целый таз.
– Пока будет готов кофе, окуни голову в воду, тебе будет лучше.
Ферсен в расстегнутой ночной рубашке, из-под которой были видны его худые ноги, почесывал рукой голову, как человек, находящийся не в самой лучшей своей форме.
– Который час? – спросил он наконец, направляясь к туалетному столику.
– Полдень. Тебе что, сегодня нечего делать? Я-то полагал, что у короля очень насыщенные дни.
– Это так, но праздник закончился очень поздно. Дорогой было совсем не жарко, и…
– И вам потребовалось поднять дух. Это вполне естественно. Но пора тебе прийти в себя полностью. У тебя сегодня вечером есть встречи?
– Встречи? Да, может быть! А с кем?
– С королевой!
Ферсен уже погрузил лицо в таз с водой, но после этих слов выпрямился с такой резкостью, что пролил полтаза на пол, но когда его полуиспуганный, полуразгневанный взгляд поймал непроницаемый взгляд Жиля, то он вмиг протрезвел.
– Я правильно тебя понял? Что ты осмелился сказать?
Турнемин схватил полотенце и бросил его Ферсену. Тот, не отрывая взгляда, ощупью нашел его.
– Ты очень хорошо и правильно понял, Аксель. Сегодня вечером у тебя свидание с королевой Франции. Не говори мне ничего, я тебе не поверю. Или тогда скажи, что граф Эстергази не приезжал сюда вчера и ничего тебе не передал.
Но я же знаю, что он приезжал.
Решившись выяснить все до конца. Жиль еще раньше разумным образом навел справки у хорошенькой горничной отеля Луизон, к тому же ценившей диковатую прелесть Понго.
Появление этой самой Луизон с кофе на подносе, за которой следовал слуга с другим подносом, уставленным блюдами с серебряными крышками, прервало на мгновение этот разговор. Ферсен воспользовался этим, чтобы быстро вытереться, сбросить мокрую рубашку, надеть штаны и шелковый халат с большими отворотами. Он появился из-за ширмы и гневно пролаял слугам:
– Поставьте все на стол и вон отсюда! Да, найдите моего слугу Свена. Скажите ему, чтобы он согрел воду. И пусть не входит, пока я сам его не позову.
Луизон и ее спутник исчезли. Швед проглотил подряд три чашки обжигающего кофе.
Сидя в кресле перед окном, из которого видны были обозы и слышались мерные крики продавца рыбы: «Живые карпы! Покупайте живых карпов!» – Жиль был занят тем, что внимательно рассматривал безупречно вычищенные сапоги на своих длинных ногах, ожидая, когда Ферсен закончит свой кофе и полностью придет в себя. Что один, что другой, казалось, вовсе не торопились.
Видно было, что по мере того, как Ферсен обретал форму, он все больше и больше мрачнел. Зная его цельный, горделивый, волевой и недоверчивый характер. Жиль начал думать, что будет не так-то легко высказать те соображения, какие он подготовил ранее.
Внезапно швед оттолкнул от себя стол и вновь начал прерванный разговор:
– Теперь ты можешь мне сказать, от кого ты получил такую не правдоподобную информацию.
Меня удивляет, что едва удостоенный чести быть принятым в Трианоне, ты сразу присоединился к презренной партии сплетников.
Жиль нахмурил брови. Ему вовсе не понравился взятый Акселем тон, даже приняв во внимание его мрачное похмельное настроение и головную боль, и он не мог перенести это спокойно.
– Эта не правдоподобная, как ты говоришь, информация была перехвачена мной сегодня ночью в одной из рощ Трианона. Там два незнакомых мне человека, мужчина и женщина, очень заинтересованно обсуждали вопросы твоей частной жизни. Знаешь ли ты графиню де Ла Мотт-Валуа?
– Никогда не видел и не слышал о ней.
– Хорошо. Эта женщина очень предприимчива, очень хорошо владеет подобранными ключами, открывающими ящики секретеров, к которым не должна и близко приближаться. Во всяком случае, эта женщина тебя отлично знает и…
– Ты принес доказательства того, о чем только что мне сказал? – сухо и нетерпеливо оборвал его Ферсен. – Это все россказни.
– А это? Это тоже россказни?
Мелькнувшее в руках молодого человека полураскрытое письмо подрагивало теперь на компотнице, словно жило собственной жизнью. Ферсен схватил его, судорожно взглянул. Внезапно его лицо побагровело. Он поднял на Жиля взгляд, пылающий бешенством.
– Где ты это украл? – вскричал он.
В тот же миг Жиль вскочил. Он был на целую голову выше Ферсена.
– Если ты хочешь продолжать разговор, доставь мне удовольствие, возьми эти слова обратно! – холодным тоном приказал он.
Но Аксель в порыве кипящего гнева был вне себя.
– Почему это я должен брать их обратно? Ведь уже не впервые ты воруешь.
На этот раз Жиль побледнел. Его ноздри раздулись, взгляд голубых глаз стал цвета ледника под лунным светом. В нем не было гнева. Лишь внутренний холод леденил его чувства. Он ощущал, что в этот момент их дружба умирает. Может, он позднее и будет от этого страдать, но сейчас он был не в силах остановиться.
– В самом деле я украл это письмо, – заявил он спокойным голосом. – Я взял его у человека, которому это письмо передала его сообщница.
Она передала его некоему принцу, в личности которого я не уверен до конца. Однако тот намеревался использовать его в губительных для короны целях. А так как целью этой кражи было возвращение письма его автору, то я не нахожу этот поступок предосудительным.
Ферсен гневно пожал плечами.
– Теперь уже принц, да еще неизвестный. Как это все не правдоподобно! Ты был более изобретателен.
Жиль сжал кулаки, стараясь сохранить спокойствие до конца.
– А я знавал тебя более умным. То, что ты отказываешься признать твои… ненормальные отношения с королевой, отношения, оскорбляющие как королевское величие, так и честь человека, щедро осыпавшего тебя благодеяниями и продолжающего это делать, если принять во внимание последний дар для покупки королевского шведского полка; то, что ты отказываешься признать это, в конце концов, вполне естественно для тебя.
Я думал, что ты поймешь мои намерения. То, что я сделал, я сделал из чувства дружбы, из чувства признательности тебе за все, что ты сделал для меня, а также из чувства долга перед королем. Ответь же мне, хочешь ты выслушать все, что я хочу сказать тебе и затем отказаться от сегодняшнего безумного свидания?
– Нет, сотни раз нет. Не хочу больше ни единого слова слышать по этому поводу, – завизжал Ферсен в ярости, ослепленный гневом, в который его ввели слишком разумные слова Жиля. – Я не хочу больше слышать, как ты произносишь это слишком священное имя, как ты забрызгиваешь его грязью, проклятый бастард.
Кулак Турнемина обрушился словно катапульта на лицо шведа. Он рухнул на пол, тихо охнув, и точно в этот момент дверь открылась и в ней появился человек, словно сошедший с последней модной гравюры.
На нем был элегантный английский фрак тонкого драпа в синюю с серым полоску, серые штаны и шелковые чулки, также в полосочку в тон фраку, поверх высокого воротника был артистически завязан белый муслиновый галстук. Все это дополнялось девственно-чистыми батистовыми манжетами с плиссировкой, прической, походившей на фронтон дворца, и большой черной шляпой с полями, отогнутыми спереди и сзади.
Одетые в перчатки руки держали длинную трость черного дерева с золотым шаром наверху, которой он толкнул плохо закрытую дверь.
Арман де Гонто-Бирон, герцог де Лозен среагировал, как всегда, артистично. Однако на этот раз его величие было несколько подпорчено, поскольку швед рухнул прямо ему под ноги.
Какое-то мгновение он смотрел на него, затем высвободил свои восхитительные туфли с серебряными застежками и перенес внимание на другого гостя, занятого тем, что поправлял свой костюм после размашистого жеста.
– Очевидно, я помешал вам, – сказал он как обычно несколько напыщенно. – Счастлив вас
видеть, Турнемин. В таком костюме! Лейтенант королевской гвардии. Говорят, вы в большом фаворе у короля. Я же вам предсказывал это, помните? Вас ожидает блестящая карьера.
– Быстро же распространяются новости! – пробормотал Жиль.
Приход Лозена при таких деликатных обстоятельствах не доставлял ему особого удовольствия.
Тем не менее он поприветствовал его с большим изяществом. Лозен вынул из карманчика своего превосходного, плотного белого шелка жилета лорнет, водрузил его на нос, перед тем как согнуться над Ферсеном, не приходившим в сознание.
– Прекрасная работа! Техника безупречна! Я и не знал, что вы это практикуете. Поправьте меня, если я не прав, но что произошло? Эта идеальная дружба, служившая примером для всего экспедиционного корпуса, она дала трещину?
– А что вас заставляет это предполагать?
– Боже мой! Когда я вижу, как Кастор посылает в нокаут Поллукса, у меня естественно возникают вопросы.
– Вы ошибаетесь, – сказал Жиль самым серьезным тоном. – Я просто показывал нашему другу удар, которым часто пользовался, когда мы сражались под командованием генерала Вашингтона. Очевидно, я ударил чуть сильнее, чем следовало.
– Чуть! Я-то у вас не буду брать уроков. Но что вы делаете? – воскликнул он, видя, как Жиль берет Ферсена в охапку и, как пушинку, несет его к кровати.
– Вы же видите, я устраиваю его более приличным образом, чтобы встретить такого достойного гостя, как вы, дорогой герцог.
Лозен пожал плечами, прошел к креслу, в котором только что сидел Турнемин, устроился в нем и принялся постукивать тростью по красным каблукам своих щегольских туфель.
– Господин Ферсен меня нисколько не стеснял. Не буду скрывать от вас, я пришел, чтобы предложить ему прогуляться до зеленого местечка, спокойного и тенистого. Я хорошо знаю это местечко.
Турнемин удивленно поднял брови и скрестил руки на груди.
– Дуэль? Как так? Без свидетелей, без всякого шума? Тайком?
– Что вы хотите, бывают случаи, когда реклама – это дурной вкус, тем не менее мне трудно принять тот факт, что ваш друг вчера в клубе Валуа при всех объявил меня лгуном.
– Действительно, это трудно принять. Но если оскорбление было публичным, то я не понимаю, почему вы выбираете эту таинственность.
– Раз вы здесь, это уже не тайна. Вы и будете нашим свидетелем, дорогой друг, но я все-таки надеюсь на ваше молчание, ведь причина ссоры – дама высокого положения, и ее необходимо избавить от такого рода приключений.
Шевалье нахмурил брови, охваченный предчувствием того, что и на этот раз речь идет о королеве. Ведь Ноайль накануне поведал ему, что Лозену запрещен въезд в Версаль за то, что он ухаживал за Марией-Антуанеттой и даже хвастался перед окружающими своими успехами.
Если такие слухи дошли до Ферсена, тот мог отреагировать только нарочитой ссорой с человеком, который мог быть в его глазах невыносимым хвастуном. Но если дуэль столкнет Лозена, который слыл за бывшего любовника королевы, и Ферсена, у которого были большие шансы стать ее сегодняшним любовником, то честь королевы останется запятнанной уже навсегда. А эта дуэль при таком положении вещей доставит много радости ядовитым памфлетистам, которыми кишел Париж. Да, было лишь одно средство предотвратить эту встречу. Это средство было не таким уж и приятным, но у Жиля не было выбора.
– Дорогой герцог, – сказал он ласково, – вы легко поймете, что если я должен быть свидетелем, то мне надо знать причину ссоры. Почему же Ферсен полагает, что вы лгун?
Лозен разразился неприятным для Жиля смехом.
– Потому что, по его мнению, лгун – это тот, кто говорит не нравящуюся ему правду.
Лежащий в кровати Ферсен зашевелился, приходя в сознание, а это и не устраивало в данный момент Жиля. Без всяких колебаний он нанес ему точный удар, что снова отправило шведа в страну грез.
– Ну и ну! Что вы делаете? – воскликнул Лозен, следивший за Жилем с большим любопытством.
– Я делаю это, чтобы он не вмешивался в наш разговор, – спокойно ответил шевалье, потирая кисть. – Мы остановились на правде, которая ему не нравится. Можете вы мне сказать, что это за правда?
Теперь Лозен нахмурил брови.
– Вы не находите, Турнемин, что это уже слишком и похоже на допрос?
– Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы произнесли имя… я его, впрочем, знаю, но хочу получить подтверждение. Имя дамы?
Герцог разразился смехом, обнажая безупречно белые, острые, как у волка, зубы.
– Отчего же вы этого не спросили раньше? Я не вижу в том никакой тайны. Его могли слышать все, кто присутствовал в клубе Валуа. Я действительно заявил, что перед тем, как упасть в объятия Ферсена, королева Мария-Антуанетта побывала в моих.
– Мне тоже это не нравится. Вы, господин герцог де Лозен, самый отъявленный лгун на всей планете.
Тот вскочил с кресла, словно ужаленный пчелой.
– Вы что, теряете рассудок, шевалье? Я полагал, что мы друзья!
– Может, именно потому, что я вам – Друг, мы будем драться с вами. Дуэль между вами и Ферсеном была бы губительной для репутации королевской персоны, которой принадлежит моя жизнь.
– Правда? Вот и вы присоединились к полку влюбленных в королеву. Мне следовало бы это предположить.
– Вовсе нет, сударь, но вы изволили только что заметить: я лейтенант гвардии короля. Я служу королю, господин Лозен, вашему королю. А вы втаптываете в грязь репутацию супруги короля, и эта грязь может достичь и самой короны. Вот почему я постараюсь не позволить вам этого на какое-то время. По крайней мере, я надеюсь на это.
Лозен пожал плечами, прошел к зеркалу проверить безупречность своего галстука.
– Если я вас убью, что прервет в самом зародыше вашу блестящую карьеру, это не помешает мне с радостью насадить на шпагу вашего шведского дворянишку. Это отучит его называть Бирона лгуном.
– Конечно, это риск, но я полагаю, что стоит на него пойти. Когда вы желаете, чтобы мы уладили это дело?
– Но если вы не видите препятствий, то прямо сейчас. Моя карета внизу, мы отправимся в это спокойное местечко. Если, конечно, вы не хотите, чтобы мы пустились в поиски свидетелей, столь милых вашему сердцу.
– Ну что вы! Я сам собирался вас просить покончить с этим как можно быстрее и незаметнее.
А что до кареты, то, если вы позволите, я с радостью воспользуюсь ей.
Выходя из комнаты, Турнемин встретил в коридоре Свена и ответил ему с улыбкой на его вопрошающий взгляд.
– Ваш хозяин нуждается в вашей помощи, – сказал он по-английски, потому что Свен не понимал по-французски. – Пойдите к нему и… не удивляйтесь некоторым изменениям цвета кожи под левым глазом.
Спустя полчаса карета Лозена въезжала в тень Булонского леса. Погода стояла замечательная. Было солнечно, но не жарко. Над пышными кронами деревьев небо было таким голубым, таким глубоким, что редкие проплывающие облачка, казалось, и существовали лишь для того, чтобы подчеркнуть эту голубизну.
В окрестностях Кателанского леса Лозен остановил карету и приказал кучеру ждать. Оба отправились дальше пешком к маленькой лужайке, которая, по уверениям Лозена, была словно специально предназначена для разговоров такого рода, какой они собирались начать и не хотели его вести на виду у слуги, каким бы преданным он ни был. Но карета должна будет привезти кого-то из дуэлянтов, когда тот не будет в состоянии держаться на ногах, и не следовало оставлять ее слишком далеко.
Через некоторое время оба стояли один против другого посреди прямоугольника со скошенной травой и утоптанной землей. Элегантный в полосочку фрак и голубой мундир с серебряными галунами полетели на землю одновременно, за ними последовали шляпы, и, как будто в балете, оба дуэлянта отсалютовали друг другу шпагами и заняли позицию одновременно.
Первые выпады были быстрыми, никто не произносил ни слова. Лозен дрался с некоторой беспечностью, как человек, слишком уверенный в своих силах. Жиль же – как человек, спешащий перейти к другим делам. Но эта спешка едва не стала для него роковой, поскольку шпага его соперника прошла совсем рядом с грудью.
– Знаменитый Кречет едва не нанизался на вертел!
– Вертел, который его проткнет, еще не сделали, но ничего не вижу предосудительного и признаю свои ошибки. Слишком большая спешка вредит.
– Грехи молодости. Это у вас пройдет.
– Уже прошло.
Заставив себя успокоиться, Жиль начал хладнокровно изучать манеру своего противника и быстро обнаружил, что она слишком академична, чтобы быть эффективной. А кроме того, чересчур беспорядочная жизнь, которую вел Лозен, – вино, женщины, – лишила его выносливости. Жиль удостоверился в этом, резко сплетя свою шпагу со шпагой противника и мощным захлестом вырывая ее из его руки. Шпага Лозена отлетела в сторону.
– Черт побери! – воскликнул Лозен. – Вы более опасны, чем я этого ожидал. Я обезоружен.
– Поднимите вашу шпагу, господин герцог, мы еще не закончили.
Бой возобновился и стал более ожесточенным.
Видно было, что Лозен начинал нервничать, а Турнемин, напротив, становился более спокойным.
Он отражал выпады спокойно и методично, как будто находился в спортивном зале. Лозен это заметил.
– Проклятье! В какую игру вы играете? Вы что, щадите меня?
– Ну что вы! Защищайтесь же!
Быстрый выпад, еще более быстрый обманный выпад, и шпага, проскользнув по ребрам герцога, пропорола тонкий батист его рубашки.
Лозен покачнулся, шпага выпала из его руки.
Он упал бы, если бы Жиль не поймал его.
– Я вас серьезно ранил?
– Не думаю, – ответил Лозен, пытаясь улыбнуться, – но будьте столь любезны, проводите меня до кареты. Я себя не очень хорошо чувствую.
Внезапно он потерял сознание. Шевалье забеспокоился: он вовсе не хотел серьезно ранить своего противника. Он положил его на траву как можно осторожнее и попытался оказать первую помощь, чему он научился во время службы в армии.
Кровотечение было обильным. Жиль разорвал рубашку, сделал большой тампон, наложил на рану, закрепил его своим поясом. При этом он клял последними словами излишние предостережения Лозена, который оставил карету довольно далеко. Как будто кучер не мог догадаться, куда это направляются два вооруженных человека, так вежливо обменивающиеся короткими фразами в пути. Конечно, карета не смогла бы проехать прямо до лужайки, но кучер мог бы оказать необходимую помощь. Оставалось самому нести герцога.
Он уже готовился взвалить его на плечи, как вдруг вежливый голос прошептал за его спиной:
– Лучше будет, если вы позволите мне пока его осмотреть.
Как истинный бретонец, впитавший все легенды своего края. Жиль на какое-то время поверил, что это лесное существо, вышедшее из лесу, хочет помочь ему. Человек действительно был похож на гнома, с хрупкими ножками, узкой грудью и огромной головой. Лицо его также не было произведением искусства: свинцового цвета кожа, приплюснутый нос, слегка искривленный рот, желтые глаза с серыми точечками. Но за некрасивой внешностью скрывался ум, а глубокий музыкальный голос обладал странной прелестью.
– Конечно, осмотрите. Вы врач?
– Я получил университетский диплом в Эдинбурге.
– Так вы шотландец? – спросил Жиль по-английски. – Вы говорите без всякого акцента.
Маленький человек, наклонившийся над раненым, чтобы снять повязку и осмотреть рану, повернулся к нему с легкой улыбкой, не делавшей его красивее.
– Я и не знал, что господа гвардейцы короля изучают иностранные языки, – ответил он на том же языке. – Обычно их культура не заходит слишком далеко.
.. – Это вовсе не значит, что мои знания намного больше, но я выучил английский ребенком.
Америка же довершила это.
– Вот как! Так вы сражались там за свободу народа, а теперь вы сражаетесь один с другим. Решительно, человечество остается на этапе гусеницы, оно никогда не обретет крыльев. Дух братства должен, однако, идти рука об руку с духом свободы.
В любопытном взгляде желтых глаз, напоминавших взгляд кошки или тигра, сквозило что-то привлекательное. Красивые и ухоженные руки врача тем временем продолжали свое дело. Он прозондировал рану и наложил прежнюю повязку, заменив только пояс Жиля своим галстуком.
– Рана не серьезная. Через две-три недели не останется и следа. Шпага, к несчастью, скользнула вдоль ребер.
Турнемину подумалось, что он ослышался.
– К несчастью?! Я думаю, вы оговорились.
– Никоим образом. Я отказываюсь и думать, что было бы потерей для человеческого рода, если бы господин де Лозен исчез с лица земли.
– Как? Вы знаете его?
– Все знают господина де Лозена, – насмешливо промолвил странный врач. – Он слишком суетлив и развратен. Он и ему подобные душат и разрушают в зародыше те добрые зерна, которые называются народом. Этот больной великан значительно лучше мог бы вздохнуть, если бы освободился от таких, как Лозен.
Горький и одновременно саркастический тон маленького доктора поразил шевалье.
– Так вы его ненавидите?
– Ненавидеть кого бы то ни было мне запрещает мое ремесло. В доказательство тому, – вот вам, когда вы поместите этого человека в карету, вы дайте ему несколько капель этого, – сказал он, вынув из кармана маленький флакон, наполненный темной жидкостью, – и он почувствует себя лучше. Но если бы я однажды перестал быть медиком, я думаю, что сумел бы ненавидеть.
– Перестать быть медиком? Как возможно!
Вы же посвятили вашу жизнь служению человечеству, о котором вы так хорошо говорили.
– Кто вам сказал, что это меня перестало бы интересовать? Напротив, я бы служил человечеству еще больше, нежели сейчас, но по-другому.
Видите ли, у человека есть не только тело, нуждающееся в лечении, у него есть еще и дух, а сегодняшний дух человека болен. Ну что же, если вы можете мне помочь, то мы перенесем раненого в карету. А потом я вернусь к своей работе.
– Вы работаете в этом лесу?
– Я здесь ставлю силки на разных зверей для моих опытов по электричеству. Дело в том, что до последнего времени я был врачом в гвардии графа д'Артуа, но мои работы не нравились этим господам из Академии, и меня отстранили от должности. И мои финансы уже это почувствовали.
Лозен был заботливо устроен в карете при безразличном взгляде кучера. Жиль заставил его проглотить несколько капель, темной жидкости и хотел вернуть флакон врачу, но тот отказался.
– Очень может быть, что это вам еще пригодится, поскольку, как мне кажется, вы отлично владеете шпагой.
– Тогда позвольте мне, по крайней мере, отблагодарить вас за заботы.
– Оставьте, не стоит. А если вы хотите меня отблагодарить, то приходите ко мне. Ничто не доставляет большей радости, чем приятный разговор. А этого мне как раз и не хватает с тех пор, как я стал обыкновенным врачом. Я живу на улице Вье-Коломбье, в квартале Сен-Жермен-де-Пре, в доме сорок семь.
– Очень хорошо! Мне это тоже доставит большое удовольствие. Но кого же я должен спросить?
Маленький человек как будто стал больше ростом.
– Я доктор Жан-Поль де Марат, родился в Швейцарии, последний потомок знатной испанской фамилии! – произнес он с гордостью и драматическим выражением лица. – К вашим услугам!
Он поприветствовал шевалье и исчез в кустах, проворный, как хорек.
Жиль проводил его взглядом и вернулся в карету. Там Лозен уже приходил в себя.
– Быстро отвези твоего хозяина в дом Биронов, – приказал Жиль кучеру, – и останови лошадей у заставы.
– Я могу отвезти вас в отель «Йорк», вы же оставили там лошадь.
– Благодарю, но делай то, что я говорю. Твой хозяин нуждается в срочной помощи. А я найду экипаж у заставы.
В то время как за окнами кареты проплывал приятный пейзаж берегов Сены, а раненый под действием лекарства странного доктора погрузился в оздоровительный сон, Жиль позволил себе немного расслабиться. Он был доволен, что смог осуществить самое неотложное и опасное дело. Теперь он был уверен, что Лозен не поведет Ферсена на лужайку до его отъезда в Швецию, а с другой стороны, было мало вероятно, что Ферсен, хотя и совсем не воспринявший предостережения, осмелится отправиться на свидание с королевой с синяком под глазом и со вспухшим подбородком. Когда карета остановилась после моста Людовика XVI, он заметил, что было уже около двух часов, почувствовал голод и решил вознаградить себя добротным обедом перед тем, как приняться за исполнение второй части своей программы, а именно – за дела Каэтаны и свои собственные.
Благодаря стараниям Жана де База он знал, где находятся лучшие заведения Парижа. Из них Турнемин всех более ценил заведение мэтра Ю.
Это был украшенный цветами зал на восемь десятков посетителей, где можно было отведать восхитительных креветок, угрей под винным соусом, также достойных всяческих похвал. Наскоро забежав в отель «Йорк», чтобы взять Мерлина, он поспешил опять вдоль Сены, пересек ее по Новому мосту, выехал к Пале-Роялю, площадь перед которым превратилась в обширную стройку (строились новые галереи по решению герцога Орлеанского). Стройка была ужасно пыльной в сухое время и непролазно-грязной во время дождей.
В этот день стояла сухая погода, и Жиль чувствовал, что в его глотку забилась эта пыль, когда он подъехал к улочке с многочисленными каретами, лошадьми, портшезами, кабриолетами, к дому, на котором красовалась яркая вывеска с позолотой, возвещавшая, что вы пришли к лучшему «ресторану» Парижа . Запахи же, доносившиеся из двери, могли, казалось, разбудить мертвеца.
Сегодня в этом модном «ресторане» было полно народу: модники из самых знатных семей, судьи, финансисты, офицеры в компании с прелестницами, чьи слишком яркие и богатые уборы выдавали их профессию. Некоторые из них здесь сидели одни, и совершенно ясно было, что они ищут компаньонов. А что до дам высшего света, то они, презрев предрассудки, находили безумно оригинальным побывать бок о бок с этими содержанками.
Мэтр Ю буквально летал по залу, шелестя тафтой и постоянно извиняясь.
Он сам проводил шевалье в глубину зала, рассыпаясь в извинениях за то, что вынужден посадить его за стол, где уже был один посетитель. За столиком, покрытым льняной скатертью и украшенным стыдливыми маргаритками, сидел мощный молодой офицер в красно-голубом мундире швейцарской сотни, похожем, впрочем, на мундир Жиля. Разница была лишь в том, что швейцарцы носили золотые галуны, а шотландцы – серебряные. Офицер методично уничтожал целую гору креветок.
– Я думаю, что господа из королевского дома не будут слишком стесняться друг друга и смогут пообедать за одним столом, – сладкоречиво прошептал мэтр. – Ужасно, но не хватает столов, все уже заказано. Поверьте, я очень огорчен.
– Не стоит огорчаться. Я польщен.
Поедатель креветок поднял глаза от кучи останков в тарелке, смерил взглядом нового посетителя и произнес это приветствие с акцентом, выдающим его с головой как жителя северных кантонов Гельвеции. После чего он снял с себя салфетку, встал во весь свой огромный рост (он был одного роста с Жилем, но раза в два шире в плечах и мощнее), щелкнул каблуками и представился:
– Барон Ульрих-Эрнст-Август-Фридрих фон Винклерид зу Винклерид! Садитесь, прошу вас!
Жиль тоже представился, занял место напротив швейцарца. Тот принялся за прерванное занятие, а Жиль начал изучать меню, написанное на плотной бумаге великолепными золотыми буквами.
– Возьмите креветок, – любезно посоветовал Винклерид. – Это объедение.
Турнемин поблагодарил его улыбкой, действительно заказал креветок, угрей в винном соусе И вино шабли. Сосед его воспользовался этим и заказал вторую гору креветок.
В это время ресторан продолжал заполняться, и скоро свободных мест уже не осталось. Зал наполнился запахами блюд, гудением разговоров, и мэтр Ю с удовлетворением наблюдал за залом, где собрались представители высшей знати Парижа. Здесь был маркиз Дюкре, брат знаменитой госпожи де Жанлис, воспитательницы детей герцога Шартрского, герцог Эгийонский, отвратительный и громогласный маркиз де Мирабо, генеральный комиссар канцелярии Орлеана Бриссо, адвокат Пьетон де Вильнеф, оратор из Тулузы Барер де Вьезак, советник из Эпремениля, знаменитый физик доктор Шарль. На его лекции по электричеству сходилась вся знать Парижа. Были здесь и знаменитые братья Робер, конструкторы летающих шаров-монгольфьеров. Их мастерская находилась совсем рядом.
Жилю совсем не надо было напрягать слух, чтобы понять, что все разговоры были о последнем их произведении, об этих гигантских шарах, привлекавших внимание всех парижан. Один шар, названный Каролиной, огромный голубой с золотом купол которого уже надувался и возвышался над соседними крышами, должен был взлететь третьего июля и поднять в воздух двоюродного брата короля Филиппа Шартрского и братьев Робер. Одни говорили, что это будет триумфом и заставит его забыть о поражении при Уэссане, а другие уверяли, что шар ненадежен, и герцог просто рискует своей жизнью, пускаясь в подобные авантюры.
Внезапно шум разговоров стих на какое-то мгновение, затем снова возобновился, усиленный овациями в адрес замечательной пары, только что переступившей порог заведения. Он был высок, элегантен, несмотря на намечавшуюся полноту, одет по самой последней лондонской моде, в сюртуке серо-желтого цвета, с привлекательными голубыми глазами. Лицо было бы приятным, если бы, по причине какой-то болезни, не было красным и прыщавым. Она – брюнетка маленького роста с лицом теплого янтарного оттенка и восточными глазами. На ней был туалет из белой кисеи, большая соломенная шляпа с загнутыми по бокам полями, украшенная белыми цветами.
