Текст книги "Короли и королевы. Трагедии любви"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Молодая женщина скорбно улыбнулась.
– Тристан, мадам… это единственное имя, которое ему подходит. Он был рожден при слезах своей матери.
И она устало повернулась на бок и попыталась уснуть.
Но удар был слишком тяжел для нее. Несмотря на заботливый уход и уверения Адель, она все больше и больше таяла и никто не мог найти целебного снадобья от ее тоски. Однажды вечером она потеряла сознание. Позвали священника, а Адель послала гонца к Филиппу.
Но когда терзаемый страхом Филипп садился на коня, он встретил второго гонца, который, задыхаясь, покрытый уличной грязью, бросился к ногам короля и дрожащим голосом сообщил ему новость.
Агнесс из Мерании, единственная большая любовь короля, умерла и, кончаясь, она еще шептала имя своего нежного возлюбленного. Мальчик, Тристан, пережил ее лишь на несколько часов.
Горю Филиппа не было границ. Испуганный собор был немедленно распущен. Надобность в нем отпала и все его участники опасались гонений. Но гнев короля всецело обратился на Ингеборг. Она своими непрекращающимися жалобами разрушила его счастье. Если бы она добром согласилась на развод, Агнесс еще жила бы счастливо… И он провозгласил немилосердный указ:
– Эта женщина должна навсегда остаться в замке Этамп. Она будет содержаться там под строгим наблюдением и в жесточайших условиях. Отныне ее статус – государственная преступница!
Ингеборг находилась в заключении в замке Этамп двенадцать лет, и Филипп забыл о ее существовании. За это время он приказал построить пышный склеп для Агнесс в монастыре Сен-Корентин, неподалеку от Манта. Он добился от папы того, что ее дети, Мари и Филипп, были узаконены. Таким образом он сделал их наследниками короны, которой была лишена Агнесс. Затем он замкнулся в своем горе.
Годы шли. Адель де Шампань умерла в 1206 году, так же гордо, как и жила. Филипп добился больших политических успехов.
Затем, в 1213 году, когда он приблизился к своему пятидесятилетию и годы смягчили его сердце, он призвал к себе Ингеборг и оказал ей королевские почести… отчасти из равнодушия, отчасти по просьбам придворных. Проблемы такого рода перестали быть важными для него.
Он держался с ней почтительно и с уважением, как с истинной королевой, но сердце его оставалось безучастным к ней. Его сердце уснуло навеки вместе с Агнесс и никогда уже больше не пробудилось для новой жизни.
На долю Ингеборг выпал еще один триумф: в день после битвы у Бувинэ она устроила прием в честь Филиппа. То была одна из величайших побед в истории Франции. Малыми силами Филиппу удалось разбить объединенное войско империи, Англии и знатных феодалов из Фландрии. Она и не догадывалась, что один из побежденных, Рене де Даммартин, Булонский граф, однажды имел смелость оспаривать у Филиппа любовь Изабеллы. Правда, Агнесс вытеснила образ маленькой пятнадцатилетней королевы, но для Филиппа никогда не было поздно свести старые счеты.
КОРОЛЕВА ПОД ПРИСМОТРОМ
МАРГАРИТА ИЗ ПРОВАНСА
Никогда, сколько помнили люди, свадебный пир не бывал столь печальным. Нельзя было не заметить, что королева-мать, Бланш из Кастилии, с самого начала церемонии утром не проронила ни слова и лицо ее было мрачно. Она была в дурном расположении духа, и ее настроение так сказывалось на всех, что смех замирал на устах у гостей, и трубадуры забывали свои песни. Ели без удовольствия, словами почти не обменивались, глаза поднимали лишь украдкой, и все видели, что в суровых глазах регентши растет недовольство. Тщетно расспрашивали присутствующие о причинах столь дурного настроения.
Лишь один человек знал истинную причину: мессир Гийом, епископ Парижа, который весь съежился, как будто уменьшился на своем месте и с удовольствием бы забрался под стол, дабы скрыться от гневного взгляда, повсюду преследовавшего его. Перед глазами его все еще стояла ужасная сцена, которую устроила ему Бланш вечером, вскоре после встречи жениха и невесты. После того как будущая супружеская пара покинула комнату, чтобы переодеться к ужину, она приказала позвать епископа и, не дав ему открыть рта, сказала:
– Я установила, господин епископ, что вы великолепно справились с данным вам поручением. Я могу судить об этом по принцессе, которую вы привели… после того, как я дала вам точные и подробные указания. Да простит мне Господь, но я думаю, не должна ли навсегда изгнать вас из круга близких мне людей.
– Но, мадам…
– Молчите! Когда я посылала вас на поиски подходящей супруги для моего сына короля, я полагала, что вы выберете благочестивую, послушную, добродетельную и не слишком красивую принцессу. Она не должна своим миловидным личиком отвлекать короля от тяжелых задач и не должна быть слишком соблазнительной, чтобы ввергнуть его в пучину греха.
– Мадам, – вставил несчастный прелат, – Маргарита очень набожна, добра и прилежна. Все подданные ее отца, правителя Прованса, восхваляют ее добродетели…
– …И, без сомнения, вся эта пышная толпа миннезингеров, сочинителей песенок, и смазливых резвых девушек, которые прибыли со своим скарбом. Вы были настолько слепы, что не заметили, что принцесса, с ее бойкими глазами, стройной талией и золотистым цветом лица, весьма соблазнительна?
Каждый комплимент принцессе в устах регентши превращался в упрек. Ее черные сверкающие глаза горели праведным гневом. Она ударила ладонью по ручке кресла и добавила:
– С тех пор, как король впервые увидел свою невесту, он не отводит от нее глаз. Вы заметили, как он на нее смотрит? Я бы сказала, как он пожирает ее глазами? И всему виной ваша ошибка, ваша глупость!
Это тяжелое обвинение Гийом воспринял как обиду.
– Мадам… мадам! Ваше величество не должно быть столь строгим. Король еще юн, благочестив и верен долгу. Он подарит королевскому дому красивое и обильное потомство. Что же печалит вас, если он будет наслаждаться тем, что… законно и дозволено Господом Богом? И если ваше величество простит меня, покойный король Филип-Август был весьма очарован красотой вашего величества, когда вы выходили замуж за вашего царственного супруга.
Бледное лицо королевы немного покраснело. Она стиснула зубы.
– Мой свекор своеобразно относился к подобным вопросам, но мне известно, что хорошо для моего сына, а что нет. И я говорю вам, господин епископ, что этот брак не годится для моего сына, и я вынуждена проявить бдительность, дабы, по возможности, исправить вашу ошибку.
Гийому нечего было ответить, и он лишь вздохнул. Он поостерегся в качестве примера упомянуть, что Филипп-Август был в отчаянии от брака сына, когда узнал дурной нрав кастильской принцессы, который таился под ее красотой. Иногда можно было подумать, что великий король, который был не из пугливых, боится своей невестки.
Когда епископ увидел юную пару, светящуюся красотой и любовью, под королевским балдахином, он несколько утешился. Они были созданы для любви, и смотреть на них было одно удовольствие. Что за прекрасная пара: она – изящна и смугла, почти как цыганка, с очаровательной улыбкой, мягким голосом и прелестным акцентом; он – светловолос, высок, хорошо сложен, сияющий как архангел, очаровавший юную девушку из Прованса… Гийом знал, что и королям живется не сладко. Но благодаря его усилиям, которые мадам Бланш назвала «большой ошибкой», юный король Людовик IX обрел свое счастье в этом браке. Гийом Парижский считал, что совсем неплохо потрудился…
* * *
Людовик вышел из часовни, куда отправился после пира, чтобы возблагодарить Господа за свое счастье. Воистину, он никогда не чувствовал себя столь наполненным и умиротворенным, он даже не догадывался, насколько любовь обогащает человека. Едва ли прошли сутки с тех пор, как он узнал Маргариту, и вот он уже не может жить без нее. Слава Богу, они стали мужем и женой, одним целым перед Господом и перед людьми, и ничто в мире их уже не разъединит. Сияя от радости и улыбаясь, он обратился к своей свите:
– А теперь, господа, я нанесу визит королеве!
И с юношеской прытью он взбежал вверх по каменной лестнице, но на верхнем этаже перед ним возникла высокая темная фигура и преградила ему путь в комнату Маргариты.
– Сын мой, куда ты собираешься идти?
– Но, матушка, – сказал юный король смущенно, – я… я собирался навестить мою супругу, Маргариту.
Складки в углу ее рта обозначились резче. Это было то, чего она так боялась: любовный пыл, толкавший ее сына в объятия этого недостойного создания, которое он едва знал.
– Не подобает, сын мой, выказывать такое рвение. Это неприлично… и не угодно Господу Богу. Брак – это таинство, а не удовольствие. К нему нужно долго и добросовестно готовиться.
Ее тон был столь резок, что Людовик покраснел до корней своих светлых волос.
– Простите, мадам, – пробормотал он, – прошу отнестись ко мне снисходительно, если я оскорбил вас, но я не знаю, как мне иначе вести себя.
– Молиться, сын мой. Молитва – это единственный способ начать жизнь женатого мужчины.
Не до конца убежденный, король сказал, чуть помедлив:
– Но мадам Маргарита…
– Мадам Маргарита – королева и должна вести себя как королева. Она тоже должна молиться. Идите теперь в часовню, вот мой совет.
Это был приказ, и король не обольщался на сей счет. Несмотря на свои двадцать лет и церковное посвящение при короновании, он не смог возразить. Фактически он еще не достиг совершеннолетия, и практически страной еще управляла регентша. Он потупил взор.
– Я повинуюсь вам, дорогая матушка, вы, без сомнения, правы.
Но подавленный взгляд, который он бессознательно бросил на закрытую дверь, лишь усилил досаду в сердце королевы, ибо каждое мгновение ее настроение менялось. Людовик любил, и будущее требовало от нее борьбы. Она была настолько погружена в мрачные размышления, что не заметила недовольного взгляда, который бросил на нее, проходя, Гийом.
Между тем Маргарита лежала на большом супружеском ложе и болтала со свитой, чтобы развеять скуку. Король заставлял себя ждать, и королева утешалась тем, что говорила о нем.
– Разве он не красив, не статен и не благородной внешности? – допытывалась она у своей молочной сестры Беренжар, которая сопровождала ее. – Никогда не было принца более достойного любви, чем он.
– Конечно, мадам, – уверяла ее молодая девушка, – и более влюбленного. Честное слово, он не спускал глаз с вашего величества в течение всего свадебного пира.
Маргарита притворилась смущенной и, покраснев, потупила взор.
– Если он так влюблен, почему же тогда не приходит? Тебе не кажется, что это… я не знаю… дурной знак?
– Ни в коем случае, мадам, король скоро будет здесь. Наверняка королева задержала его государственными делами.
– В нашу брачную ночь? Нет, Беренжар, это невозможно. Но, может быть, ты в чем-то права… я немного боюсь мадам Бланш. Мне кажется, она не особенно меня любит.
– Она, как и все матери, немного ревнива. Это скоро пройдет.
Время шло, и после двухчасового ожидания Маргарита не вытерпела.
– Пойди и посмотри, где сеньор, – сказала она служанке. – Он сильно задерживается.
Таково было мнение и придворных дам, которым стоило больших усилий не выдать своей усталости.
Беренжар выскользнула и вскоре вернулась. Ее прелестное лицо предвещало несчастье.
– Ну? – спросила юная королева.
– Король молится в часовне, – сообщила Беренжар.
– Более двух часов?
– Да, мадам. Вашему величеству известно, какая молва ходит о набожности вашего благородного супруга. Быть может, это входит в его привычки.
Смущенная Маргарита взглянула поочередно на собравшихся дам, как будто могла прочесть на их лицах, что ей нужно делать. Но ни одна из них не поделилась своими мыслями.
– Ты полагаешь? – промолвила она наконец. – Быть может, ты права. Итак, подождем еще.
Но проходил час за часом, а Людовик не покидал часовни. Маргарита отпустила усталых дам и оставила при себе только Беренжар. На рассвете юная королева, рыдая, бросилась в объятия своей служанки.
– Нас обманули, мы сами себя обманули. Король не любит меня… он не любит меня… я несчастна!
В отчаянии Беренжар пыталась утешать ее, но тщетно. Когда Маргарита наплакалась вдоволь, Беренжар сказала:
– Это называют «ночи Тобиаса». По древнему испанскому обычаю, первые три ночи после свадьбы супруги проводят в совместной молитве.
Маргарита озадаченно открыла глаза.
– Кто это сказал? Королева-мать?
– Нет, ваша служанка, которая присутствовала на свадьбе. Кажется, в Испании придерживаются этого обычая.
– Но не у нас… не в Провансе. Это означает, что мне еще две ночи предстоит провести одной?
– По крайней мере, если ваше величество не желает провести их вместе с супругом в часовне.
Юная королева сперва хотела возразить, но злобный огонек вдруг зажегся в ее черных глазах.
– Подожди-ка! В самом деле, а почему бы и нет?!
Вечером, когда Людовик, стоя на коленях, предавался молитве, и его чувства были глухи к нежному аромату цветов, который разносился под ночным весенним небом, ему довелось пережить настоящее потрясение, ибо он увидел, как в часовню входит его жена.
– Помолимся вместе, любезный сеньор, – сказала она с бодрой усмешкой, которая показалась ему неотразимой, – ибо того требует обычай.
Когда вскоре после этого королева-мать вошла в часовню, чтобы убедиться, там ли сын, она едва не упала в обморок. Взявшись за руки, Людовик и Маргарита преклонили колена перед алтарем и молились вслух, от чистого сердца. На цыпочках она вышла обратно и столкнулась лицом к лицу с входящим туда полководцем Имбером де Биажу.
– Еще одна подобная брачная ночь, – сказал старый солдат без стеснения, – и его величество будет засыпать посреди военного совета.
Она уничтожила его взглядом.
– Его величество и я знаем лучше, чем все другие, что идет ему во благо, а что нет, – сказала она.
Но, несмотря на свою решительность, в третью ночь Маргарита заснула во время молитвы, и Людовик отнес ее в спальню, приказав не будить.
Наконец, они остались одни. Последняя придворная дама, пятясь и низко кланяясь, удалилась. Дверь между ними и внешним миром закрылась и Людовик, не медля ни секунды, заключил жену в объятия и покрыл ее прелестное личико поцелуями.
– Я не знаю, моя любимая, – сказал он нежно, – грех ли это, как говорит наша матушка, если я чувствую себя счастливым, как никогда. С тех пор, как я себя помню, я не испытывал ничего подобного. Я люблю вас, Маргарита и ежедневно благодарю на коленях Господа за то, что он подарил мне вас.
Маргарита, склонив голову ему на плечо и прижавшись щекой к его шелковому камзолу, рассмеялась.
– Если это правда, возлюбленный господин, то давайте на время забудем о небесах. У вас нет ощущения, что за эти три дня вы одарили их чрезмерным вниманием? Подумаем немного о нас и о нашем счастье, ибо… я тоже люблю вас и не желаю слышать ни о ком другом, кроме вас.
Долго еще сидели они в сумерках алькова, тесно прижавшись друг к другу, слившись воедино и все же сдержанные, как дети, которыми они, в сущности, еще и были. Им еще предстояло открыть друг друга, ибо хотя они любили, но были едва знакомы. Они все еще оттягивали момент телесного сближения. Ночь только начиналась, и Людовик слишком сильно любил Маргариту, чтобы испугать ее своей страстностью. Его любовь, сладкие слова, его нежность должны были привести к тому, чтобы она сама раскрылась ему. У него было много времени… целая ночь. Она уже покоилась в его объятиях…
Но как только стража снаружи объявила полночь, в дверь сильно постучали. Людовик гневно поднялся.
– Кто там? Кто посмел…
– Ваша мать! Откройте, сын мой.
Маргарита кусала губы, чтобы не поддаться приступу гнева, и обеими руками обвила Людовика за шею. Постепенно она склонялась к убеждению, что ее свекровь занимает слишком много места в его жизни.
– О нет, – прошептала она, – не уходите, останьтесь со мной.
– Так нельзя, дорогая, я должен ответить.
Он подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла его мать, прямая и суровая, как само воплощение укора. Она обвела комнату взглядом, в котором опытный наблюдатель наверняка прочел бы ревность, пытливо осмотрела Маргариту, чье платье было в беспорядке, и затем обратилась к сыну:
– В эту ночь вы уже достаточно побыли у своей супруги. Пора вам возвратиться в ваши покои и дать ей отдохнуть.
– Но, матушка, еще не прошло и полночи…
– А я говорю, что вам следует подчиниться. Подумайте, как молода ваша супруга. И речи не может быть о том, чтобы всю ночь проводить с ней или навещать ее каждый вечер. У вас есть обязательства перед ней и перед вашим королевством, теперь вы должны подумать об отдыхе, который необходим королю, дабы сохранить ясный разум и дух.
Маргарита не могла удержаться от того, чтобы кротко не возразить:
– Будьте милостивы, мадам, не уводите от меня моего возлюбленного господина. Он так мало побыл со мной.
– Два часа, – ответила неумолимая Бланш. – Этого более чем достаточно. Поспите, дочь моя, это лучшее, что вы можете сделать. Пойдем, Людовик.
Людовик сжал кулаки от ярости и поцеловал свою супругу на прощание.
– Доброй ночи, моя дорогая, мы завтра увидимся вновь. Я люблю вас.
Маргарита не смогла произнести ни слова, глядя, как он уходит. Она готова была задушить эту невзрачную, черствую женщину. Ее лицо не знало улыбки, ее уста никогда не пели песен. Она прогнала любовь, как назойливого слугу. Дверь за матерью и сыном закрылась, и Маргарита дала волю своим чувствам, долго и горько рыдала. Когда из соседней комнаты пришла Беренжар, она увидела, что плачущая королева в приступе ярости изорвала простыни на своей постели.
Атмосфера подавленности воцарилась при дворе. Угрюмый вид короля Людовика, воспаленные глаза королевы Маргариты и воинственный взгляд регентши не радовали никого. Каждый понимал, что что-то было не так. В такой атмосфере всеобщего уныния двор возвратился в Париж, в Лувр.
* * *
Даже прием, который устроили парижане Маргарите, не смог ее утешить. Всем пришлись по душе ее живое личико и грациозная фигурка, все ликовали и бурно приветствовали молодых, а некоторые чуть ли не бросались под копыта лошадей лишь для того, чтобы увидеть ее вблизи или кинуть букетик цветов. На всех окнах развевались гирлянды, а в садах не осталось ни одной розы, все они были сорваны, чтобы устлать ими дорогу новой правительницы, супруги всеми искренне любимого короля, который уже прославился своей праведной жизнью.
Но после этого ликования и веселья на улице громоздкое здание Лувра с высокими башнями, решетками и подъемными мостами не показалось Маргарите привлекательным. Этот дворец был темницей, ключи от которой хранились у королевы-матери. Как далеко позади остался прекрасный замок Аи-ен-Прованс с его чудесными оливковыми рощами и цикадами, с запахами лаванды и тимьяна, с заразительным смехом трех сестер, одна из которых даже и не подозревала, что однажды станет королевой.
Людовик заметил напряженный взгляд, которым его жена окинула место своего нового пребывания. Он наклонился к ней и указал на старый городской дворец, позолоченный солнечным светом.
– Там мы будем часто бывать. Там есть прекрасный виноградник. Я тоже не очень люблю Лувр.
Несколько повеселев, Маргарита нежно ему улыбнулась. Он был очарователен и всегда понимал, что она чувствует. Они бы могли быть так счастливы друг с другом… если бы он был сиротой.
* * *
Неприязнь, которую Маргарита питала к своей свекрови со времени сорванной брачной ночи, все росла и усиливалась. Маленькая королева постоянно должна была помнить о своем хорошем воспитании, когда ей приходилось скрывать ярость и разочарование от вмешательства Бланш в ее супружескую жизнь… вернее, в ее мнимую супружескую жизнь. Ибо регентша, казалось, задалась целью воспрепятствовать ей, и молодой чете приходилось прибегать к всевозможным уловкам, когда они хотели встретиться в пустых коридорах замка.
Людовик очень тяжело переживал разлуку со своей возлюбленной и ждал с нетерпением своего совершеннолетия. Тогда он смог бы противопоставить матери свой авторитет. А пока он, как непослушный семинарист, отыскивал темные углы и отдаленные коридоры, чтобы хоть несколько минут насладиться обществом своей жены.
К несчастью, Бланш, казалось, обладала каким-то особым чутьем на тайники влюбленных. Как молния, появлялась она, растаскивала их и кричала с испанским акцентом:
– Что вы здесь делаете? Вы тратите даром свое время! При подобных тайных свиданиях дело доходит до запрещенных прикосновений, а это грех…
Людовик разрывался на части от любви к своей жене и любви к матери, к тому же он был чересчур искренен и не склонен к различным интригам и уверткам. Когда это сделалось невыносимым, он нашел выход, который ему подсказал младший брат, Робер де Артуа.
Однажды юный Артуа подарил ему щенка. Людовик любил зверей и обрадовался подарку, но он знал, что щенок все это время неразлучно был с его младшим братом и ему будет трудно привыкнуть к новому хозяину.
– Я не могу оставить его у себя, – лукаво сказал Робер, – он очень мил и доверчив, но у него есть один небольшой изъян: он не переносит нашу матушку. Когда он завидит ее издалека, то начинает так громко лаять, что это становится невыносимым. Достаточно того, чтобы она появилась где-нибудь неподалеку…
– Правда? – мечтательно спросил Людовик. – Он лает, когда заслышит госпожу королеву?
– Лает, пока не начнет задыхаться. Теперь ты понимаешь, почему я не могу оставить его у себя? Что же касается тебя, то тебе он мог бы сослужить неплохую службу…
Братья посмотрели друг на друга и одновременно расхохотались. И щенок был провозглашен привратником королевских покоев.
К сожалению, это была лишь кратковременная уловка. Однажды утром щеток короля был найден мертвым.
После краткой передышки супруги вновь рвали на себе волосы от отчаяния. Людовик решил отправиться в Понтуаз.
Но и там Бланш не отказалась от своей привычки и продолжала патрулировать коридоры в поисках нежно воркующих голубков. Она не выносила роскошного лета, не любила запаха сена и прогретой солнечными лучами земли, но превыше всего она ненавидела прекрасные глаза Маргариты, которые часто и подолгу останавливались на атлетической фигуре Людовика. Если этим двоим позволить делать то, что они хотят, то они день и ночь будут проводить вместе.
Но Бланш го Кастилии не добилась больших успехов своими поисками, засадами, подслушиванием в кустах и неожиданными визитами то к Людовику, то к Маргарите. Людовик IX принял меры предосторожности.
Огромное количество слуг было выставлено на стражу между покоями королевы Маргариты и резиденцией короля, которая располагалась этажом выше. То были одетые в помпезные ливреи привратники, снабженные жезлами, при помощи которых они возвещали о приходе посетителя. В случае необходимости эти жезлы служили для того, чтобы постучать ими в те или иные ворота и, таким образом, известить короля и королеву, что мадам Бланш направляется к своему сыну или к своей невестке. Это давало молодым людям время расстаться, когда они встречались на внутренней лестнице, которая находилась между их покоями. И все же Маргарита была не совсем спокойна.
– Мы же не навеки поселились здесь, – говорила она мужу. – Что будем делать, когда вернемся в этот гадкий Лувр?
– Тогда используем какую-нибудь другую возможность. Боюсь, мое сокровище, нам придется набраться терпения до моего совершеннолетия.
– Еще почти два года, это ужасно! Мы не выдержим! Людовик крепче прижал ее к себе.
– Наша любовь найдет выход. И потом мы скоро возвратимся сюда.
– На эту лестницу? Согласитесь, возлюбленный мой господин, что это весьма странное место для любовных свиданий, – воскликнула королева и указала на пыль и паутину.
Действительно, это каменная лестничная клетка была очень узка, кроме того, здесь было темно и холодно, хотя король тайком покрыл ступени и стены коврами.
– Когда-нибудь, – сказала Маргарита, чихнув и надув губки, – когда-нибудь я простужусь здесь и умру. Тогда госпожа регентша будет довольна.
Людовик так побледнел, что ей немедленно пришлось просить прощения за свою злость, и вновь они принялись обмениваться поцелуями и нежностями, пока с какой-то стороны не раздался стук деревянного жезла о дверь. Маргарита подобрала платье и помчалась вниз по лестнице, а король вернулся к себе в комнату. Дрожа от холода, Маргарита шмыгнула в постель и пожелала своей свекрови отправиться ко всем чертям.
Зимой королевская семья возвратилась в Лувр и игра в прятки по коридорам возобновилась. Однажды королева-мать обнаружила влюбленных в чулане за занавеской. Они были настолько увлечены любовными играми, что не услышали ее шагов, и гнев ее не знал границ.
Мадам Бланш набросилась на Маргариту с таким криком, оскорблениями и проклятиями, что молодая женщина разразилась слезами. Это испугало юного короля, и впервые он осмелился выступить против своей матери.
– Я король, мадам, – промолвил он, – вы, кажется, забываете об этом…
Вид у него был столь решительный, что Бланш впервые поколебалась. Она поняла, что Людовик превратился из ребенка в мужчину. Правда, в доброго и нежного мужчину, но все же такого, который будет добиваться повиновения от нее. Из ее сына Людовик превратился в ее короля.
То, что столь гордая и самоуверенная женщина, его мать, пришла в замешательство, вызвало сочувствие у Людовика и он рассмеялся.
– Простите меня, матушка, но вы напугали Маргариту, а я не хочу, чтобы она плакала.
Буря миновала, но от волнений и долгих часов, проведенных на ледяной лестничной клетке, Маргарита заболела, жестокая простуда свалила ее с ног.
Королева-мать воспользовалась удобным случаем и запретила доступ в ее комнату всякому, кто не был врачом или непосредственно не ухаживал за больной. Дверь в спальню жены была закрыта и перед Людовиком.
– Не хватало еще, – сказала Бланш, – чтобы королева заразила вас. Молитесь за нее, это лучшее, что вы сейчас можете сделать.
Молитва молитвой, но Людовик с большей охотой навестил бы свою жену, за которую очень волновался. Однажды вечером, вопреки указаниям королевы, он возник перед дверью, ведущей в спальные покои. Когда стоявшая на страже дама не пожелала его впустить, он прикрикнул на нее:
– Немедленно отворите, я приказываю! Вы забыли, кто здесь король?
Ему открыли, и он бросился к Маргарите, которая протянула ему навстречу руки. В это мгновение появилась Бланш, которую встревожил громкий голос короля. Она сказала взбешенно:
– Немедленно выйдите вон, вам здесь нечего делать. Маргарита разразилась слезами.
– Боже мой, мадам, вы ни в жизни, ни в смерти не оставите меня наедине с моим возлюбленным мужем! – воскликнула она в глубоком отчаянии.
У нее был тяжелый нервный срыв, закончившийся глубоким обмороком. Король был потрясен и не знал, какому святому молиться. У него был настолько несчастный вид, что королева-мать впервые уступила. В то время, как дамы хлопотали вокруг Маргариты, она покинула комнату, громко хлопнув дверью.
Когда весть о происшедшем событии распространилась по дворцу и по всему городу, все принялись порицать королеву-мать за ее ограниченное понимание морали. Со злорадством вспомнили и о любовном приключении, которое было у нее с принцем-трубадуром Тибо де Шампанем. В молодые годы за ней ухаживал и папский легат, красивый кардинал Франджипани.
– Быть может, она боится, – говорили люди, – что маленькая королева околдует нашего господина короля?
– Она больше всего боится, – говорили те, что были лучше осведомлены, – что маленькая королева будет оказывать влияние на короля и ей самой останется лишь проводить все дни за молитвой и совершать благие деяние.
Благодаря этим слухам, которые дошли до Бланш, она перестала стеречь молодую чету столь очевидно. Она была достаточно умна, чтобы понять, что ее невзлюбили. Но в глубине своей души она ничуть не изменилась.
* * *
Время шло. Иногда пребывание в Понтуазе способствовало тому, что молодые люди вновь проводили счастливые часы на черной лестнице, где они по-прежнему должны были быть бдительны.
25 апреля 1236 года король был провозглашен совершеннолетним. Закончилось регентство Бланш из Кастилии. Мгновение, когда она должна была занять свое место перед престолом, где восседали Людовик и Маргарита, и поклониться им во время принесения присяги на верность, было очень болезненным для гордой женщины. Доброта молодого короля облегчила ей этот шаг.
Людовик отныне проводил большинство ночей со своей женой, правда, в рамках строгих религиозных предписаний, установленных королевой-матерью. Так, Маргарита должна была спать одна во время поста, то же самое относилось к рождеству, вигилии,[15]15
Всенощная служба перед большим праздником у католиков.
[Закрыть] к пятницам и субботам перед большими праздниками. Ей пришлось провести несметное множество одиноких ночей, за время которых она решила, что вышла замуж за святого. Ее сердце нуждалось в любви, и ей было очень одиноко.
* * *
Так обстояли дела, когда граф из Шампани, который состоял когда-то в дружеской связи с королевой-матерью, возвратился во Францию. Он вернулся из крестового похода, и все полагали, что он восстал из гроба, ибо вот уже два года считали его погибшим. Мадам Бланш очень обрадовалась его возвращению, хотя время любовных приключений для нее прошло и превратилось в прекрасные воспоминания. Когда Маргарита услышала, как Тибо, трубадур, воспевает свои героические деяния и жизнь дам в Святой Земле, она принялась мечтать.
– Если бы мой сеньор принял крест, мы бы вместе могли отправиться туда, подальше от мадам Бланш.
Такова была ее сокровенная мечта, ее непреодолимое желание. Побуждаемый религиозным рвением, Людовик вскоре разделил с ней эту мечту; оставалось лишь преодолеть противостояние королевы-матери, которую пугала одна мысль об отъезде сына в Святую Землю.
Годы шли. У молодой супружеской четы родился сын, затем второй, третий. Людовик IX вынужден был вести войну против восставших вассалов и снискал большую славу в битве при Тайллэбурге. По возвращении он тяжело заболел, настолько тяжело, что все вокруг поговаривали о его скорой кончине.
Под присмотром обеих женщин, каждая из которых по-своему любила короля, и которых несколько сблизило общее горе, много дней и ночей Людовик находился на грани жизни и смерти. Повсюду во французском королевстве были зажжены восковые свечи, народ хором молился в церквях, дабы Господь сохранил жизнь любимому королю, но тот таял с каждым днем. Лицо его уже сделалось оцепенелым и бледным как мрамор; Маргарита лежала, рыдая, у его ног…
…Вдруг дрожь пробежала по его неподвижному лицу, он открыл глаза и посмотрел вокруг, ища что-то. Взглядом встретился с матерью.
– Крест, – тихо прошептал король. – Принесите мне крест. И когда королева-мать замешкалась, он добавил:
– Если я останусь жить, мадам… клянусь своей честью… я приму крест и буду сражаться с неверными.
