Текст книги "Короли и королевы. Трагедии любви"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Элеонора ощутила страх перед этим невероятно спокойным и уверенным голосом.
– Никогда! Я останусь здесь.
Людовик медленно поднялся и пожал плечами. Казалось, он внезапно устал и постарел на десять лет.
– Мадам, у вас нет выбора, – сказал он, вздохнув, и ушел.
Когда она осталась одна, некоторое время сидела безмолвно и неподвижно. Из зеркала на нее смотрело ее отражение с расширенными, испуганными глазами. Затем она встряхнулась, как собака, вышедшая из воды, и заставила себя рассмеяться. Принудить ее последовать за ним? Людовик лишился рассудка! Она здесь с Раймоном, в его дворце, под его защитой. Людовику придется подчиниться воле своего соперника, иначе его заставят сделать это. Она решительно направилась к двери, отодвинула портьеру и… Два с ног до головы закованных в доспехи человека с пиками преградили ей путь.
С гневным воплем она выпустила портьеру и подошла к окну. Хотела выйти на террасу, доступ к которой всегда был открыт. Но и там ей преградили путь две пики. Элеонора прижала руку к сильно бьющемуся сердцу и вернулась в комнату, пытаясь найти выход. Она вновь подошла к двери и обратилась к одному из стражников:
– Пойди, позови князя Раймона, – лихорадочно шепнула она ему. – Скажи, чтобы немедленно пришел сюда… я дам тебе золота.
Бронированная статуя молчала. Лишь шлем колыхнулся слева направо и справа налево в знак отказа. Как сраженная молнией, она вернулась в комнату и бросилась на кровать. Невозможно, чтобы наступила ночь, а Раймон так и не узнал, что произошло, и не поспешил к ней на помощь. Скоро он появится с обнаженным мечом и разгонит эту стражу…
Но время шло, а Раймон не приходил. На рассвете в комнату вошел Людовик.
– Достаточно, мадам, – только и сказал он. Элеонора покачала головой.
– Нет, я отказываюсь сопровождать вас. Он вздохнул и пожал плечами.
– Сожалею, но вы вынуждаете меня пойти на крайние меры.
Он подошел к двери и подал знак. Вошли два рослых лучника.
– Отнесите королеву в ее паланкин, – приказал он. Элеонора дернулась как укушенная змеей. Ее щеки густо покраснели.
– Нет, – проговорила она хриплым голосом, – я последую за вами, не применяйте ко мне силу.
Она отвела руку, которую ей предложил король, и стала спускаться по пустой лестнице. Казалось, в это утро во дворце не было ни одной живой души. Из-за любого угла, с надеждой думала она, мог появиться Раймон. Но они достигли двора, не встретив ни одного человека. Там ее ожидали свита верхом на конях и носилки, занавески которых Людовик собственноручно раздвинул в стороны.
– Садитесь, мадам.
В отчаянии Элеонора бросила последний взгляд на ворота, через которые ей предстояло проехать. Никого. Она и не подозревала, что Раймон после бурного объяснения с королем дал слово не мешать королю делать то, что он сочтет нужным. Он слишком нуждался в помощи Людовика в борьбе против своего врага, турка Зенги, и ради военной помощи поставил на карту свою любовь.
Поскольку Элеонора ничего не знала об этом, в пути она постоянно оглядывалась, надеясь увидеть Раймона с обнаженным мечом во главе многочисленного войска. Лишь несколько дней спустя, когда на горизонте появились стены Иерусалима, она похоронила все свои надежды и поняла, что он не придет ей на помощь.
По пути домой они сделали остановку в Риме, где их принял папа Евгений III. Молва, которую вызвали приключения Элеоноры, достигла и его ушей, и Великий Понтифик приложил все усилия, дабы склеить разбившийся, расколовшийся на три четверти брак.
Супруги, которые едва ли перемолвились несколькими словами с тех пор, как уехали из Антиохии, сидели в Латеране[13]13
Дворец папы в Риме.
[Закрыть] напротив маленького, одетого в белое старичка и пытались понять слова примирения, которые он им нашептывал.
– Лишь тот, кто прощает, может надеяться на прощение, – сказал он Людовику.
Элеоноре он шепнул:
– Лишь тот, кто искренне раскаивается в своем прегрешении, получает искупление грехов.
Чтобы доставить ему радость, они подписали мирное соглашение, в котором один забывал нанесенное ему оскорбление, а другая обязывалась не повторять подобных ошибок. Вечером Людовик пришел в покои Элеоноры.
Примирившись, они вернулись во Францию, где все это время кораблем государства правил уверенной рукой Сюжэ, первый министр и аббат Сен-Дени. Но пропасть между ними была слишком глубока, и они знали это. Когда они опять поселились во дворце, им сделалось ясно, что, несмотря на рождение дочери, ничего уже не будет как прежде. Аликс была обязана жизнью той ночи в Риме.
Связь Элеоноры с ее дядей наделала слишком много шума, и Людовику не давали забыть о ней. Знать, духовенство и народ были в этом случае на редкость единодушны. Все были задеты, ибо на королевство легло пятно позора. И Людовику приходилось постоянно бороться с интригами.
Желая избежать невысказанных упреков, которые можно было увидеть на всех лицах, Элеонора решила провести некоторое время в своих владениях в Аквитании. Она вернулась в Омбриер.
Здесь она обрела покой, в котором так нуждалась, чтобы залечивать свою рану, которая никак не зарубцовывалась. В стенах замка, где оба они провели свое детство, образ Раймона ожил сильнее, чем прежде.
В это время умер аббат Сюжэ, человек, который всегда советовал обуздывать себя.
Однажды в замке появился гонец из Франции. То был Ги де Гарлан, доверенное лицо Людовика. Он преклонил колена перед Элеонорой и потупил взор.
– Мадам, я принес вам печальную весть. После долгих раздумий наш господин король решил разорвать те путы, что связывают вас. Отныне вы не королева Франции.
Она с твердостью приняла этот удар, лишь кивнула, чтобы показать, что поняла, и устремила взгляд вдаль, на побережье, которое через открытое окно угадывалось в тумане. Она уже не была королевой, но она остается герцогиней Аквитанской… и она свободна! Свободна, чтобы вернуться к своей большой любви!
2. Яростью Божьей – королева Англии
Элеонора закуталась в меховой плащ, который был наброшен на, плечи, и протянула замерзшие руки к огню. От жара, поднимавшегося от горящих поленьев в огромном камине, руки согрелись, и она пошевелила пальцами, чтобы проверить их гибкость. Ее лицо зарумянилось от огня, но спина все еще мерзла. Королева тяжело вздохнула. Казалось, это ужасное время года никогда не кончится и Англия навеки похоронена под снегом. Есть ли еще солнце в этом мире?
Высокое кресло с прямой спинкой было поставлено так, что королева, сидя на нем, не могла взглянуть в окно, не увидев тяжело нависшего, темно-серого неба. Она наклонилась к камину и потерянно посмотрела в огонь, будто ища там ответа на свои сокровенные мысли.
Человек, который сидел напротив нее, воспользовался ее задумчивостью, чтобы тщательно изучить лицо королевы. С тех пор, как она благодаря своему второму мужу, Генриху Плантагенету, графу Анжуйскому, названному королем Генрихом II поднималась по ступеням английского престола, она постоянно интересовала Томаса Бекета. В свои тридцать семь лет канцлер королевства больше всего на свете любил исследовать чужие души и читать по лицу сокровенные помыслы.
Внезапно королева подняла взор и посмотрела гостю прямо в темные глаза.
– Не пытайтесь отрицать того, что очевидно, Бекет, – промолвила она. – Когда я увидела эту женщину в день коронации среди придворных дам, я знала, что меня отталкивает от нее. Когда король женился на мне, он не порвал с ней. Напротив, она все еще его любовница.
Бекет изобразил подобие улыбки, но его глаза оставались прежними.
– Мадам, я восхищаюсь уверенностью вашего высочества, но не понимаю, как вы во время такого торжественного празднества, каковым является коронация, смогли сделать подобное наблюдение… столь тонкое наблюдение.
– Женщины чувствуют связь, уважаемый канцлер. Мне достаточно было поймать один взгляд, которым обменялся король с этой женщиной, чтобы узнать правду. Почему вы отрицаете то, что очевидно? Я считала вас своим другом.
Слегка нахмурив брови, она изучала его узкое лицо, которое не было красиво, но носило отпечаток высокого ума. По этому модно одетому человеку, который рассеянно играл золотой цепью, висевшей на шее, еще нельзя было сказать, что это будущий святой и ему предстоят долгие годы мученичества. Лишь черные глаза, доставшиеся ему в наследство от матери, восточной принцессы, которая по любви сделалась англичанкой, свидетельствовали о его незаурядности. В остальном он был совершенно невзрачен, но вопреки всему Элеонора любила этого Бекета. Он всегда доказывал ей свою дружбу тем, что все два года, которые она была замужем, всегда говорил ей правду.
– Вашему высочеству прекрасно известно, что я его друг, – промолвил он. – Почему же тогда я должен отвечать на этот вопрос? Король таков, каков он есть; при этом он – хороший король и ваш брак с ним, мадам, очень полезен для страны. Что вас мучает?
Элеонора нервно похлопывала узкими руками по подлокотникам кресла. Ее бледные щеки покраснели.
– Ни одна женщина не любит, чтобы ее муж насмехался над ней. И королева Англии тоже. Я знаю одну женщину, которая старше своего мужа на десять лет и не может предъявлять ему никаких требований. Но я также знаю, что мне тридцать два года, я еще красива, и не потерплю никакой другой женщины, которая притязает на моего супруга.
– Полно, мадам, – уклончиво сказал Бекет. – Гордость вашего высочества никоим образом не задета. Если уж король воистину продолжает видеться с леди Клиффорд, то он очень хорошо это скрывает. Во всяком случае, оскорбления вашего высочества удалось избежать.
Он не смотрел на нее, а внимательно разглядывал свои руки. Тихим голосом он продолжал:
– Если вы любите вашего супруга, мадам… Он прервался. Элеонора вздрогнула.
– Вы прекрасно знаете, что я люблю его. Разве иначе я жила бы здесь, в этой ледяной стране, где умираю со скуки?
– Престол… обладает весьма мощной силой привлекательности.
– Престол? Я обладала куда лучшим престолом. Вы полагаете, что так уж упоительно быть королевой Англии после того, как однажды побывали королевой Франции? Нет, Бекет, если бы я не любила Генриха, я бы никогда не покинула мою прекрасную Аквитанию с ярким синим небом, теплым солнцем и зелеными полями. Всего этого мне не хватает здесь, и меня мучает тоска по родине…
* * *
Бекет полагал, что хорошо изучил душу своей госпожи, но Элеонора сама не понимала себя. После заключения брачного соглашения она долго размышляла о тех преимуществах, которые буквально отдавала в руки этому двадцатилетнему юноше. Он был скорее грубиян, чем знатный дворянин. Он завладел ею, даже не спросив ее согласия.
Это случилось два года назад в Омбриере, но Элеонора помнила этот день так хорошо, как будто это было вчера. После сообщения Ги де Гарлана о том, что король Франции изгнал ее, она разозлилась и беспрестанно думала, не нанять ли ей корабль и не отправиться ли на нем в Святую Землю. Но колебалась, ибо не была по-настоящему уверена, что Раймон будет счастлив вновь ее увидеть. С тех пор как Людовик насильно увез ее из дворца в Антиохии, он не предпринимал никаких усилий, чтобы встретиться снова. Так прошли годы…
Однажды, когда она задержалась в замке Пуатье, чтобы уладить раздоры среди знати, ей сообщили, что граф Анжу, Генрих Плантагенет, ждет у подъемного моста и желает ее видеть.
Она хотела было сразу же ему отказать, ибо вспомнила, что встречала его еще при дворе своего мужа, короля Франции. Она вспомнила его бесстыдный взгляд, которым он бесцеремонно рассматривал ее, как бы примеряя к своей постели. И тогда еще пришла к заключению, что он неприятный, невоспитанный юнец.
Но было бы неучтиво указать на дверь могущественному соседу. Генрих был принят, и с видом победителя он прошествовал через зал, взглянул ей в лицо тем же дерзким взором, и его улыбка, казалось, была еще более наглой.
– Мадам, – сказал он без обиняков, – вы прекраснее, чем все остальные. Но не слишком ли затянулось ваше уединение? Так ваша красота может лишиться блеска.
Столь странное объяснение заставило Элеонору потерять дар речи. Генрих беззаботно поглощал кушанья, которые были ему принесены. Затем он предложил своей гостеприимной хозяйке сжатый кулак, на который она должна была положить свою руку. Так он повел ее в спальные покои. Рука Элеоноры дрожала как лист на ветру, но Генрих, казалось, не замечал этого.
Уже в покоях герцогиня хотела пожелать ему спокойной ночи и покинуть его, но Генрих плотно прикрыл за собой дверь, как будто он был у себя дома.
– Вы сошли с ума! – вскричала она.
На что он совершенно серьезно покачал своей рыжей головой.
– Никоим образом. Я же сказал вам, что ничего хорошего из вашего уединения не выйдет. Я решил избавить вас от него.
– Кто вам сказал, что я хочу этого?!
– Здравый человеческий разум: наши владения находятся рядом, вместе мы образовали бы могучее государство. Когда-нибудь, когда король Стефан умрет, я получу английскую корону, на которую имею право со стороны матери. Вы должны выйти за меня замуж, Элеонора. Если мы будем вместе, нам никто не сможет противостоять.
Она поморщилась и покачала головой.
– Я молод, честолюбив, – продолжал он, – кроме того, я люблю вас так, как только может любить мужчина, ибо я еще не видел женщины прекраснее вас…
Он положил свои сильные руки на плечи герцогини и без сопротивления с ее стороны привлек к себе. Она почувствовала у себя на шее и затылке прерывистое, горячее дыхание юноши и закрыла глаза. Он обнял и потянулся к ее губам.
– Через восемь дней вы станете моей женой, – прошептал он, – но уже сегодня ночью вы станете моей…
Несколько дней спустя они поженились. Это было 18 мая 1152 года, ровно через два месяца после того, как Людовик VII изгнал Элеонору.
Бекет относился с пониманием к тяжелым мыслям своей госпожи. Вот уже несколько лет, как Элеонора не переживала никаких радостей, кроме рождения, к сожалению больного, Гийома. У Генриха II который был одержим идеей мирового государства и мирового господства, не оставалось в душе места для нежных чувств. Конечно, он любил Элеонору, она была красива, он обладал ею, и именно ей он был обязан необыкновенным расширением своей власти. Он был не так глуп, как этот добропорядочный Людовик Французский, чтобывыпустить из рук такую добычу, как Аквитания. Но поскольку он был уверен в Элеоноре, он не особенно занимался ею.
Тем не менее Бекет с удовлетворением отметил, что его друг король отказался от своей связи с Розамундой Клиффорд после того, как впервые вступил в брак. Розамунда, и это признавали и завистники, была, наверное, самой прекрасной девушкой в королевстве. Но она была глупа, а Бекет знал, что нет ничего опаснее безрассудной женщины. Если она и дальше будет вести себя подобным образом и делать таинственные намеки, в один прекрасный день это обернется большими неприятностями.
Покинув Элеонору, Бекет решил напомнить при случае Генриху, что у того есть кой-какие обязанности перед его пылкой аквитанской супругой. Дело не должно кончиться тем, что Элеонора разъярится и поступит со своим вторым мужем точно так же, как с первым. Вряд ли это укрепило бы трон Плантагенетов.
* * *
К несчастью, глупость Розамунды оказалась проворнее, чем все замыслы Бекета. Двумя днями позже эта красавица появилась на балу в Вестминстере в золотом, усыпанным драгоценными камнями поясе, который невольно приковывал внимание. На Элеонору же этот пояс произвел особенно сильное впечатление, ибо в самом большом камне на нем она узнала карбункул, который однажды подарила Генриху.
От гнева королева сделалась бледной, как ее покрывало, но, когда Розамунда подошла к ней на поклон, она ничего не сказала, лишь повернулась к своему мужу, который покраснел ровно настолько же, насколько она побледнела. Он явно не рассчитывал на то, что его любовница покажется на людях с этим подарком. Этот дар он приказал изготовить к появлению на свет сына, которого она ему родила. Он склонился к Элеоноре, чтобы что-то сказать, но когда попытался положить ей на плечо руку, она дернулась как от укуса змеи.
– Извините меня, сир, за то, что я не разделю с вами трапезы, но я себя не слишком хорошо чувствую.
Не зная, что ответить, король лишь посмотрел на нее с мольбой. Мертвая тишина воцарилась вокруг. Только леди Клиффорд не поняла ровным счетом ничего и самодовольно улыбалась. Элеонора смерила уничтожающим взглядом своего мужа.
– При дворе не должно быть двух королев, – бросила она ему. – Итак, довольствуйтесь той, которую я уступаю вам.
Презрительный тон вывел Генриха из оцепенения. Он стиснул кулаки и рванулся к жене. Но крепкая рука Бекета легла ему на плечо.
– Сир, королева вспыльчива, не стоит волновать ее, в противном случае она может выбрать в качестве места пребывания Аквитанию. Она уже тоскует по своей родине.
Спокойный голос канцлера подействовал на него как ушат холодной воды. Король понял намек. Если оскорбленная Элеонора вернется домой и потребует развода, он лишится не только жены, но и Аквитании.
– Если кто-то и заслужил ваш гнев, – продолжал Бекет, – то это, конечно же, не королева.
Его взгляд отыскал прекрасную, светловолосую Розамунду и как бы случайно остановился на ней. Король пожал плечами.
– Конечно, я заслужил взбучки. Я должен был знать, что ее щегольство, кокетство и тщеславие не позволят ей утаить этот подарок. Она хочет, чтобы ей завидовали. Ты прав, Томас, я пойду к королеве.
Он поднялся и последовал за Элеонорой. Весь двор был в замешательстве: идти ли к столу или ждать, пока буря уляжется.
– Вы должны выбрать между мною и этой женщиной, – выпалила Элеонора. – Женщины моего рода не привыкли к тому, чтобы их в собственном доме подвергали насмешкам. Я не потерплю этого.
– Вы – моя жена и останетесь ею, – ответил Генрих тем же тоном. – По своей воле, или вопреки ей, даже если мне придется заключить вас в тюрьму!
– Я обращусь за помощью к моему первому супругу, если вы совершите насилие. Я позову своих подданных из Аквитании…
– Ваш первый супруг высмеет вас. Он женился на Констанции из Кастилии и забыл вас.
– Точно так же я хочу забыть и вас. С меня хватит этой ужасной холодной страны, с меня хватит вашей жестокости, ваших любовниц и всего прочего… Я попрошу помощи у европейских княжеских домов!
– Но вы же носите от меня ребенка. Будьте благоразумны, Элеонора! Я всегда любил вас за ум и красоту, что же дурного в том, что я оказываю милости и благосклонность другим женщинам, если мое сердце принадлежит вам?
– Я не знаю, как бы повели себя вы, если бы я была подобным же образом милостива и благосклонна к молодым людям. Я желаю сказать одно: если Розамунда не исчезнет из вашей жизни, я покину вас или найду способ избавиться от нее.
– Вы сошли с ума! Как я должен понимать вас?
Казалось, гнев Элеоноры неожиданно исчез. Она посмотрела на Генриха с очаровательной улыбкой, которая противоречила ее взгляду и тону.
– Вы должны это понять следующим образом, мой любимый Генрих: я прикажу убить ее. Просто-напросто…
Угрозы и могущество Бекета сделали свое дело, Генрих сдался, и Розамунда исчезла со двора по причине плохого здоровья. Врачи запретили ей отравленный воздух Лондона, и Розамунда затворилась в отцовском замке Вудсток в полном одиночестве и забвении. Элеонора вздохнула с облегчением. Пребывание Розамунды в сельской глуши заставило Генриха вскоре позабыть о ней. Что же касалось Элеоноры, то она после рождения своего последнего ребенка большую часть времени проводила с трубадуром из ее родных краев, который недавно прибыл сюда. Его прибытие опередила молва о нем, как о выдающемся поэте и сердцееде. Звали его Бернар де Вентадур.
Когда Элеонора слушала пение Бернара, она была убеждена, что слышит самый прекрасный голос, который когда-либо был на земле. Он понимал это и вкладывал все свое чувство в песенку, которую написал для нее, о чем красноречиво говорил взгляд его темных глаз.
Королева слишком хорошо знала мужчин, чтобы обмануться этим взглядом. Бернар де Вентадур любил ее, в этом она была уверена, и меньше всего на свете она хотела лишиться этой любви. Было так отрадно осознавать, что сердце этого человека пылает ради нее, и его жар согревал сердце королевы, внушал ей, что она все еще красива и желанна. Элеонора вздохнула, и ее мысли на какое-то время перекинулись от певца на мужа. Совместно прожитые годы не сблизили их, хотя каждый год она дарила ему ребенка. Он выказывал свое восхищение, целовал новорожденного, затем возвращался к своим бесчисленным любовницам и ожидал рождения нового ребенка. В остальном они были совершенно чужими друг другу – король и королева Англии. Две статуи, которые поставлены на один пьедестал, и больше ничего. Между ними не существовало человеческого тепла, только их еще связывали тщеславные интересы.
– Вы не слушаете меня, мадам, – промолвил Бертран с нежным укором, – вам не нравится моя песня?
Она улыбнулась ему.
– Конечно, нравится, мой дорогой друг. Продолжайте, я слушаю.
Это было в тот день, когда она узнала, что Генрих регулярно охотится в области Вудсток. Он основал там свою резиденцию и иногда оставался там на два или три дня, когда она думала, что он в Йорке или Сэлсбери. Один из ее гонцов, которого она с поручением посылала в эти края, видел, как экипаж короля выезжал из замка Клиффордов.
Тайный опрос крестьян из окрестностей приоткрыл завесу. Элеонора искусала губы до крови и побледнела от гнева. Итак, он не сдержал своего слова, он все еще продолжает посещать Розамунду, и, без сомнения, об этом уже сплетничают при дворе. Эта слепая, доверчивая королева дает столько поводов для смеха…
С раннего утра Элеонора двинулась в путь, возглавив отряд, который она сама собрала. Этот отряд состоял из двух дам и вооруженных до зубов мужчин, которыми командовал один дворянин. Покрывала и плащи развевались на ветру, королева скакала очень быстро, и ее свита едва поспевала за ней. Гнев переполнял ее и придавал ей силы. Ей ничего не оставалось делать, кроме как убить эту бесстыдницу, которая насмехалась над ней.
Когда черная, поросшая мхом башня Вудстока появилась из темноты леса, Элеонора почувствовала, как забилось ее сердце. Ее охватило упоение, сходное с одержимостью охотника, который преследует дичь, зная, что через мгновение упадет. Пробил час возмездия!
Всадники заполонили весь двор замка, так и не встретив ни одной живой души. И хотя двор был чист и ухожен, он казался необитаемым.
– В этом здании никто не живет, – сказала леди Суффолк, которая находилась в свите королевы.
Элеонора покачала головой.
– Он только так выглядит. Люди здесь не ожидали визита. Но король регулярно приезжает сюда и проводит многие дни. Здесь наверняка есть тайные комнаты. Я хочу узнать, что там еще есть.
– Я буду сопровождать ваше величество, – сказал предводитель эскорта.
– Нет, я пойду одна. Это не входило в мои намерения. Элеонора слегка приподняла бархатное платье и вошла через низкие ворота в дом. Перед ней простирался длинный коридор. Она пошла по нему, завернула за угол, обнаружила второй коридор, открыла одну дверь, пересекла зал, нашла еще один коридор…
Ее все больше и больше охватывало изумление: в этом замке почти невозможно было найти дорогу, комнаты и коридоры были расположены так, что образовывали настоящий лабиринт. В какое-то мгновение королева почувствовала, что окончательно запуталась. Залы и переходы были совершенно пусты, но освещены факелами, что указывало на присутствие людей. Казалось, им не было конца. Но спустя полчаса королева обнаружила роскошно обустроенную комнату, убранную дорогими тканями, с большой постелью за тяжелой занавесью из голубого шелка. Она явно принадлежала женщине и казалась обжитой. Но и эта комната была пуста.
Элеонора гневно стиснула зубы. На скамейке для коленопреклонений, которая стояла перед красивым изображением Святого Семейства, она обнаружила перчатку из грубой кожи, которой пользуются охотники для того, чтобы носить на руке сокола. Это была перчатка Генриха.
В комнате были еще две двери, но каждая из них выводила в один из бесконечных коридоров, которые, казалось, пронизывали все здание. Элеоноре было ясно, что в этой путанице был свой смысл, и Генрих и его любовница знали запутанный план здания и пользовались им, дабы избежать непредвиденных сюрпризов. Лабиринт был расположен так искусно, что, выглянув из окна, Элеонора установила, что она уже не находится на первом этаже, хотя ей не попадалось по пути ни одной лестницы.
Она заткнула перчатку за пояс. Затем обнаружила рядом с пяльцами у камина катушку с шелковыми нитками, привязала конец нитки к ручке двери и принялась разматывать катушку. Эта нить Ариадны предназначалась для того, чтобы дважды не идти по одному и тому же пути; благодаря ей, после некоторого блуждания Элеонора все же вернулась к воротам, ведущим к выходу. Она мрачно взглянула на своих спутников, которые, слегка обеспокоенные, ждали ее у лошадей. Леди Суффолк подошла к ней.
– Ваше величество, вы очень бледны. У вашего величества болит что-нибудь?
– Чепуха, Джейн. Я чувствую себя великолепно. По коням, нам нечего здесь больше искать. Дом пуст.
Этот приказ дался ей легче, чем сознание того, что вспугнутая горлица выскользнула у нее из рук и провела ее. Она не хотела думать ни о поражении, ни о том злорадстве, с которым любовница наблюдала за ее блужданиями, но гнев ее возрастал. Закутавшись в плащ, как в панцирь, королева скакала назад в Лондон. Она затворилась в своих покоях, не сказав никому ни слова, и ничем не выдала ни гнева, ни нетерпения.
Когда появился король, она, не выказывая никакого волнения, холодно сообщила ему о своем намерении отправиться в Аквитанию.
– Знатные люди моей страны требуют моего присутствия, – сказала она, – было бы неразумно их разочаровывать… Завтра утром я выезжаю.
– К чему такая спешка? Кто вас торопит? Вы нужны и здесь.
Слабая улыбка обозначилась на лице королевы. Она пожала плечами.
– Но в гораздо меньшей степени, господин. Гораздо меньшей.
Движением руки она предупредила его ответ. Затем вынула перчатку для соколиной охоты из ящика и бросила перед ним на стол.
– Вряд ли вы сможете убедить меня в обратном, Генрих. Быть может, впервые в своей жизни король не знал, что ему ответить. Он лишь опустил голову.
Рано утром на следующий день королева отплыла с небольшой свитой, куда входил и Бертран де Вентадур, на корабле королевской флотилии в Бордо. Уже вечером, по прибытии в Омбриер, она стала любовницей своего придворного поэта.
* * *
В ослепительных лучах юга туманные дни в Лондоне даже не вспоминались. Элеоноре казалось, что она пробудилась от кошмара. Новая любовь избавила ее от предыдущей, которую так унизил король Генрих. Бернар был мягок, нежен, бесконечно влюблен, безумен от радости и едва мог поверить в свое великое счастье.
Во время этого безмятежного существования Элеонора получила весть о том, что Розамунда Клиффорд водворена в монастырь. Эту новость она восприняла холодно. Ей было уже ясно, что Генрих не из-за нее заключил свою любовницу в монастырь, просто он хотел от нее отделаться. Кроме того, она стала совершенно равнодушна к Генриху, он как будто умер для нее.
Дети росли в ее окружении, из них она больше всего любила Ричарда, чье военное воспитание доверила старому гасконскому вояке по имени Меркадер, который полюбил мальчика как собственного сына. Под его руководством, Элеонора была уверена, Ричард станет отважным воином.
Поскольку отныне ничто не мешало ее счастью, королева Англии решила большую часть времени проводить в своих владениях. К Англии она питала непреодолимое отвращение, ибо там ни одного дня она не была счастлива, и в дальнейшем подписывала свои письма так: «Элеонора, Божьей яростью – королева Англии».
К несчастью, до ушей Генриха II вскоре дошли любовные посвящения Бернара де Вентадура. Из чувства мести, как будто он был единственным обманутым, Генрих дал понять своей супруге, что накажет ее за измену, как только убедится в этом. Пока Бернар оставался рядом с Элеонорой, он был в опасности. Она отослала его.
– Что станет со мною без моей дамы, – жаловался трубадур.
– То же самое, что и со мной без тебя: это будет величайший пример благоразумия. У нас были прекрасные мгновения, Бернар. Теперь пришла пора платить за них. Сделаем же это с улыбкой, насколько у нас хватит сил…
Но несмотря на эти мужественные слова, ненависть и отвращение Элеоноры к своему супругу лишь увеличивались. Этот человек был каким-то воплощением зла в ее жизни.
Когда она уверилась, что Бернар находится в безопасности, она вздохнула с облегчением. Время любви закончилось. Теперь она должна подумать о своих детях и о своих вассалах. Аквитании требовались ее сила и энергия, и она не хотела уклоняться от своих обязанностей.
Время шло и приносило радости и огорчения. Все дети превратились в юношей и девушек, кроме умершего маленького Вильгельма. Дочь Элеонора стала королевой Кастилии, Жанна – королевой Сицилии, а Матильда – герцогиней Баварской. Юный Генрих женился на Маргарите, дочери Людовика Французского и его второй жены, а Ричард и Аликс, дочь того же Людовика VII и его третьей супруги Адели де Шампань, были помолвлены.
Много лет подряд Элеонора предлагала убежище у себя в стране своему другу Бекету. Экс-канцлер стал архиепископом Кентерберийским, и поскольку он всерьез был озабочен судьбой церкви, на которую Генрих II хотел наложить руку, он встал на сторону оппозиции. Дружба с королем на этом закончилась. Когда Бекет возвратился в Англию, по поручению Генриха II он был убит. Народ встал на сторону Бекета, он был провозглашен святым, и Генрих должен был публично приносить покаяние.
По этому случаю Элеонора ездила в Англию, но вид полуобнаженного супруга, который перед гробом Бекета каялся перед священниками, не смягчил ее сердца. Ее ненависть только возрастала и объединялась с ненавистью Ричарда, который должен был мириться с тем, что его отец, охваченный старческой похотью, обесчестил его невесту Аликс. Этого он не мог простить ему.
Сыновья Генриха восстали против своего отца. Элеонора поддерживала их всеми возможными способами. Однако они были разбиты и побеждены, и хотя Генрих простил своих сыновей, он приказал посадить в тюрьму Элеонору. Она провела шестнадцать лет в тюрьме Солсбери.
Смерть Генриха даровала ей свободу. Ее старшие сыновья умерли, Ричард завладел престолом. Мать была ему верной помощницей. Когда он возвратился из крестового похода, именно она нашла ему новую невесту в Сицилии, Беринжар из Наварры. Когда он томился в заключении, именно она спасала королевство от голода. Именно она приказала отыскать его в австрийских тюрьмах и заплатила за него выкуп. Она собственной рукой закрыла ему глаза, когда в замке Шало в него попала стрела.
