355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жюльетта Бенцони » Короли и королевы. Трагедии любви » Текст книги (страница 18)
Короли и королевы. Трагедии любви
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 04:42

Текст книги "Короли и королевы. Трагедии любви"


Автор книги: Жюльетта Бенцони



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ КОРОЛЕВА
ЕКАТЕРИНА ГОВАРД, ЖЕНА ГЕНРИХА VIII

Лондон, февраль 1540 года. Вот уже восемь дней, как маленькие, узкие и грязные улочки города с остроконечными деревянными домами погружены в желтоватый туман. Глаз видит только то, что расположено на расстоянии трех метров. Город, в котором вся жизнь остановилась, казалось, давился холодной, влажной ватой. Бесчисленные корабли на Темзе замерли у пристани. Повсюду холод, безмолвие, ночь.

Лишь в роскошном дворце кардинала Винчестера еще теплилась жизнь. В тот вечер князь церкви принимал короля, королеву и весь двор. На огромный стол, который в форме подковы тянулся через весь зал, беспрерывно приносились различные блюда: глыбы паштета величиной с человека, дичь различных видов, павлины и лебеди, фазаны и цапля в полном оперении, с позолоченными клювами и лапками, полукровяные четверти быка, которые с трудом тащили четверо мужчин на золотом подносе. Вино и пиво текло рекой. На трибуне бушевал оркестр из десяти музыкантов, в свободном пространстве между столами выбивались из сил танцоры, жонглеры, певцы и акробаты, стараясь развлечь короля, чье важное красное лицо красовалось в середине почетного стола.

И совершенно напрасно, ибо было очевидно, что у Генриха VIII в этот вечер не было никакого желания развлекаться. Он очень мало ел: всего несколько ломтиков паштета, три-четыре форели, молоденького индюка и бычье ребро. Теперь он сидел в своем кресле в косо надвинутом берете, положив локти на стол, и в дурном расположении духа смотрел на актеров. Время от времени его грудь поднималась, как воздуходувные мехи, и издавала вздох; тогда гости встревоженно переглядывались друг с другом. Видимо, королю было скучно…

…Так же очевидно он избегал смотреть на сидящую рядом с ним королеву. Министр Кромвель, который располагался неподалеку от них, чуял опасность. Этот брак с Анной Клевской, который был заключен лишь месяц назад, принимал все более угрожающие формы, а поскольку он был устроен Кромвелем, министр чувствовал себя не совсем в своей тарелке.

Генрих VIII на основании нарисованного Гольбейном портрета настаивал на том, чтобы просить руки немецкой принцессы. На картине она была не то, чтобы очень красива, но весьма миловидна. Когда же помолвленные встретились друг с другом в Рочестере, король чуть было не задохнулся от гнева: Анна выглядела далеко не такой хорошенькой, как на портрете. Понадобилось напомнить о государственных мотивах, обратить внимание на появившейся на горизонте грозный силуэт его родственника, Карла V, чтобы заставить Генриха VIII исполнить взятые на себя обязательства. Но с того дня его своенравие и капризы сделались невыносимыми.

Когда Кромвель посмотрел на королеву, возвышающуюся на троне рядом со своим супругом, он вынужден был признать, что король во многом был прав: она была высока, сильна, у нее была чересчур широкая кость; эта женщина больше походила на ландскнехта, чем на придворную даму. Кроме того, у нее были невыразительные глаза, бесцветное лицо, весьма заметный нос и повсюду были рассыпаны оспинки. В своем дорогом платье из красного бархата, которое было усеяно драгоценностями, она выглядела неуклюже и без всякого намека на грацию. И в довершение всего прочего, она не говорила ни слова по-английски. Генрих в гневе не сказал ей, что знает немецкий, поэтому они беседовали на своеобразном языке глухонемых.

Сказать по правде, король тоже не был красавцем. Этот немолодой супруг, которому скоро должно было исполниться пятьдесят, выглядел как гора из пурпура и золота. Он был большим и толстым, живот его вываливался из тесного камзола. Его ноги (на одной из них у него была незаживающая язва), казалось, вот-вот разорвут обтягивающие шелковые штаны. У него было красное, мясистое лицо с глубоко посаженными глазами, голубовато-зеленый блеск которых выдавал его непостоянство и изменчивость. Короткая бородка и подстриженные волосы были огненно-рыжими, и в них уже появлялась седина. Но он был королем, и никто не имел право критиковать его. Он любил нежных, черноволосых, нимфообразных девушек со светлой кожей и живым темпераментом и не любил тех, кто не отвечал его вкусу.

Три предыдущих брака не удались: Генрих отверг Екатерину Арагонскую ради Анны Болейн, которую затем приказал обезглавить, чтобы жениться на Джейн Семур, которая через несколько месяцев умерла от родов. Вздыхая, Кромвель спрашивал себя, чем окончится теперешний брак. Изгнанием или казнью? Во всяком случае, его положению не позавидуешь.

Король вновь оглушенно вздохнул.

– Пить, – пробурчал Генрих себе под нос глухим голосом. – И пусть эти крикуны закроют свои пасти. У меня уже разрываются барабанные перепонки.

Кравчий до краев наполнил золотой кубок Генриха, в то время как певцы замолкли и в смущении удалились. Генрих, который редко выглядел злым, вытер свои жирные губы рукавом из белого сатина, стукнул кулаком по столу и крикнул:

– Винчестер, друг мой, придумай что-нибудь другое. Я умираю от скуки.

Кардинал почуял недоброе. Растерянно он оглянулся вокруг себя и встретился взглядом с герцогом Норфолком. Тот улыбнулся, выступил вперед, поближе к королю, и поклонился. Этого мгновения он ждал давно.

– С позволения вашего величества для вас споет моя племянница, Екатерина Говард. Ничто не идет в сравнение со свежим, юным голосом молодой девушки, когда нам угрожает мрачное настроение.

Генрих неуверенно посмотрел на него.

– Ваше племянница, Норфолк? Я никогда не знал, что у вас есть племянница.

– Она еще очень молода, сир, ей всего восемнадцать. Но она поет как ангел. Вот она идет.

Из толпы придворных дам, которые теснились в зале, выступила молодая девушка. С потупленным взором и лирой в руке она подошла к королю и сделала почтительный реверанс. Она была не высока ростом, чрезвычайно изящно сложена и столь прелестна, что взгляд короля на мгновение просветлел: кожа ее была цвета камелии, золотые волосы были перевязаны нитью жемчуга, при этом у нее были темные, как ночь, глаза, а ее грациозную фигуру лишь подчеркивало узкое платье из серого шелка. Четырехугольное глубокое декольте обнажало безупречные плечи. Дряблые веки короля затрепетали.

– Пой, моя красавица. Развлеки нас немного.

Молодая девушка улыбнулась, опустилась на ступень, которая возвышала королевское сидение над столом, и сыграла прелюдию. У нее был ясный, свежий голос, который был как раз в моде при дворе Франциска I, и по-французски он звучал особенно приятно. Анна Клевская, которая понимала французский настолько же, насколько и английский, заснула сразу же после первого куплета. Она, как обычно, слишком много съела. Король пожирал молодую певицу глазами. Следы скуки исчезли с его лица и на его полных, красных губах играла счастливая улыбка.

– Восхитительно! – прокричал король, когда был взят последний аккорд. – Отныне леди Екатерина принадлежит к придворным дамам короля. Она должна каждый день петь для нас. А теперь другую песню, но английскую, моя дорогая.

Покорно девушка запела старую песню графства Йорк. Придворные вокруг облегченно вздохнули. Король вновь обрел радость жизни.

Между тем два человека не разделяли этого восторга. Первым был, конечно же, Кромвель. Он смотрел ужасными глазами на своего застарелого врага, лорда Говарда, герцога Норфолкского. Этот старый предатель искусно выбрал верный момент и подбросил королю красавицу, которую он до этого тщательно прятал в кругу своей семьи. Если теперь король возьмет ее к себе в постель, то он доберется через нее до власти, и Кромвель почувствовал, что теперь его голова еще слабее держится на плечах.

Вторым был молодой человек двадцати лет, который стоял в качестве оруженосца за креслом короля. Он был высок и темноволос, с правильными чертами лица, бледной кожей и прекрасными карими глазами, которые внезапно омрачились. Этого молодого человека звали Томас Кульпепер и он был двоюродным братом Екатерины. Теперь он до крови кусал губы, потому что веселый взгляд короля причинял ему ужасные мучения. Он пытался убедить себя, что этот интерес вскоре пройдет, что завтра утром король уделит внимание другой женщине, но внутренний голос говорил ему, что прекрасные времена прошли и все его мечты о будущем были бессмысленны. Он догадывался; что Екатерина никогда не будет его женой.

– Кранмер, я должен избавиться от этой немецкой кобылы. Я не выношу ее. Она должна исчезнуть.

Опираясь на трость, которую он никогда теперь не выпускал из рук, Генрих VIII ходил большими шагами из угла в угол по своей комнате в замке Уайтхолл. Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, прислонился к окну и следил за ним взглядом. На его истощенном, хитром лице светилась улыбка. Князь церкви спрятал руки в широких рукавах своей подбитой горностаем мантии.

– Это тяжело, сир… но возможно. С тех пор как разразилась ссора между Карлом V и королем Франции, связь вашего величества с королевой Анной не представляется необходимой. Залог мирных отношений потерял свою ценность.

– К этому следует добавить, что я женился по принуждению! Иначе бы брак не свершился. Господи, как я мог это сделать! Действуйте скорее, Кранмер. Делайте, что хотите, но вызволите меня из этой беды.

Кранмер улыбнулся и поклонился.

– Позволит мне ваше величество один вопрос?

– Говорите.

– Ваше величество пришло к мысли развестись с Анной Клевской… благодаря леди Говард?

Генрих смутился на некоторое время, как ребенок, которого поймали, когда он тайком лакомился сладостями. Его маленькие красные губы надулись, выражая неуверенность. Наконец, он решил быть откровенным и рассмеялся.

– Вы угадали, архиепископ. Я люблю эту маленькую Катарину до безумия. Я должен завладеть ею. Вы же знаете, Кранмер, что я не выношу даже мысли о супружеской неверности. Я хочу законно жениться на Екатерине и сделать ее королевой Англии.

Первый епископ Англии попятился спиной к двери и дважды поклонился так низко, что рукава его облачения коснулись пола.

– Если это та цена, которая требуется для счастья вашего величества, то она будет заплачена.

И действительно, синод Кентербери и Йорка вскоре после этого расторг брак короля с Анной Клевской. Она получила щедрое вознаграждение и была согласна со всеми условиями, включая то, что могла остаться в Англии. Она отправилась в Челси, где и жила вполне обеспеченной жизнью. Генрих почувствовал себя свободным и дал знать лорду Говарду, что хотел бы жениться на его племяннице. Свадьба была назначена на 28 июля 1540 года.

С тех пор как Екатерина привлекла внимание короля, ее дядя заботливо опекал ее. Она могла покинуть дом только для того, чтобы посетить службу при дворе. Норфолк не спускал с нее глаз, кроме тех случаев, когда ее звали к королю и она пела перед ним. Отчаяние Томаса Кульпепера становилось все больше: ни разу ему не пришлось поговорить с Екатериной с глазу на глаз, для него было жесточайшей пыткой видеть ее ежедневно и обмениваться с ней лишь несколькими банальными фразами. Она была под строгим присмотром, да и у него было не много свободного времени, ибо король очень любил его и не мог без него обходиться. Внешне хладнокровный, но со страдающим сердцем, он должен был наблюдать, как шаг за шагом Генрих завладевает той, которую он любил превыше всего. Он ничего не мог сделать… ничего…

Но однажды вечером, за три дня до свадьбы, они находились одни в покоях короля: слушая пение Екатерины, король получил известие, что принц Эдвард, немощный наследник престола, которого ему оставила Джейн Сеймур, вновь заболел. Генрих, забыв обо всем, бегом покинул комнату.

Едва лишь дверь за ним затворилась, Томас уже стоял перед Екатериной.

– Господь услышал меня! – воскликнул он. – Екатерина, сокровище мое, любимая, скажи, что это неправда. Скажи, что ты не выйдешь замуж за короля.

Девушка печально покачала головой и провела пальцем по щеке молодого человека, который стоял перед ней на коленях.

– Как я могу отказаться, Том? Разве девушка имеет право сказать королю нет? Если бы он хотел сделать меня любовницей, я бы сказала нет, как сказала в свое время Анна Болейн. Но нельзя отвергнуть руку короля.

– Кэти, я умру от этого, ты знаешь. Ты знаешь также, что ты значишь для меня, я всегда жил в уверенности, что в один прекрасный день ты станешь моей. Теперь моя жизнь потеряла всякий смысл. Я умоляю тебя, послушай меня, пока еще не все потеряно. Прямо этой ночью мы можем покинуть Лондон. Я уже несколько дней как приготовил для нас лодку. Мы отправимся во Франции. Король Франции не очень-то жалует Генриха, поэтому он не отошлет нас назад. Кроме того, он рыцарь, который не оставит даму в беде.

Кровь бросилась в лицо молодому человеку. Он схватил руку девушки и судорожно сжимал ее.

– Поедем со мной, Кэти, оставим все позади… Бежим ради нашей любви от этого двора!

Екатерина отвела глаза, будучи не в силах вынести его умоляющий взгляд. Она вздохнула.

– Это невозможно, Том. Если мы убежим, гнев короля падет на многих невиновных. Сколько нужно членов нашего рода отправить на эшафот, чтобы король насладился местью?

– Если лорд Норфолк поплатится за это головой, – рассерженно сказал Томас, – то я ничего не буду иметь против.

Катарина слабо улыбнулась.

– Я тоже, Том. Но этим все не ограничится. Я должна покориться и сделаться королевой, такова моя участь.

Томас побелел, как кружева его рубашки. Он попробовал убедить ее еще раз.

– Участь, с которой ты слишком легко смирилась, как мне кажется… и вы утверждали, что любите лишь меня одного. Я вижу, миледи, что корона – большое искушение.

– Вы несправедливы, Том. Господь свидетель, что я никого не любила и никого не полюблю, кроме вас.

– Вы согласились принадлежать другому. А знаете ли вы, что я буду тем самым человеком, кто перед первой брачной ночью задернет за вами занавес вашего супружеского ложа? Знаете ли вы это?

Юная девушка склонила голову. Ее голос стал почти дыханием.

– Да… я знаю.

– И вы принимаете это? Нет, Екатерина, вы меня не любите. Вы меня не любите так, как я вас люблю. Иначе вас бы эта мысль свела с ума.

Не в силах более владеть собой он выбежал наружу.

– Том, – воскликнула Екатерина. – Вернитесь…

Она подобрала платье и уже собиралась побежать за ним, как вдруг открылась дверь, и вошел король. Он был в прекрасном расположении духа.

– Ложная тревога, душа моя. Маленький Эдуард немного перенапрягся на манеже и слегка задыхался. Пойдите ко мне, моя красавица, позвольте обнять вас. Клянусь жизнью, ваш аромат слаще, чем аромат роз в Хэмптон Корт.

Он схватил ее за руку и прижал к себе, приникнув губами к ее нежной, белой шее. Несмотря на все свое мужество, Катарина закрыла глаза. Дрожь отвращения охватила ее, но король счел это за любовный трепет. Корона требовала высокой цены.

Тремя днями позже звонили все колокола и грохотали пушки на стенах города. На золотые волосы Екатерины Говард была водружена корона Эдуарда Исповедника, она стала королевой. Город праздновал это событие. На улицах из фонтанов лилось вино, все пели и танцевали. При дворе был дан бал, и одурманенная роскошью празднества Екатерина на время забыла о действительности. Но действительность не забыла о ней.

Ей пришлось с ней столкнуться, когда новая королева облачилась в длинную белую рубашку, легла в огромную постель и обнаружила там короля, толстого, прерывисто дышащего мужчину, также одетого в ночную рубашку, который попытался овладеть ею. Он вспотел, его лицо покраснело от выпитого вина… и этот человек должен был сделать ее женщиной! Самым ужасным было то, что когда занавес на королевской постели из розовой парчи задергивала сильная смуглая рука, юная супруга увидела прекрасное, но теперь искаженное болью мужское лицо. Катерина должна была сдержаться, чтобы не разразиться рыданиями. Она закрыла глаза и откинулась на подушки. Ей хотелось умереть.

* * *

Прошло несколько месяцев, но страсть Генриха к Екатерине не иссякала.

Томас страдал от этого не меньше ее.

День за днем он испытывал одни и те же мучения. По мере того, как увеличивалась любовь короля к Екатерине, казалось, росла и его привязанность к Томасу. Томас весь день был его незаменимым спутником. Король не позволял ему отлучиться даже ненадолго. Таким образом, несчастный был свидетелем беспрерывных заверений в любви, которыми король осыпал Екатерину, и каждое из них было для него подобно удару кинжалом, рана от которого никогда не заживала. Екатерина с каждым днем становилась все прекраснее, Томас все несчастнее. Генрих был слеп, как все влюбленные, и часто делился с ним самыми интимными подробностями.

Екатерина уже оправилась от наивной радости, что ей приходится носить корону, и все называют ее «ваше величество», и ее мечтательный взгляд все чаще и чаще останавливался на юноше. Ибо ее ночи с королем превратились в сплошной кошмар.

* * *

Сады Хэмптон Корт круто обрывались у отлогих берегов Темзы. На огромной плоскости газона были разбиты в беспорядке цветочные клумбы и стояли группы деревьев. Всякий раз, когда государственные дела заставляли ее мужа отлучиться, Екатерина предавалась здесь меланхолии во время долгих прогулок и наслаждалась одиночеством. Ни одна из ее дам не смела со-провождать ее в такие минуты. То были редкие мгновения, когда Екатерина вновь обретала душевный покой.

Вот уже год, как она была королевой Англии. Летом дворец погружался в море роз, небо было голубым, как бархат, но Екатерина не замечала всех этих чудес. Тяжелое сердце и тоска по настоящей любви сделали ее глухой к пению птиц и слепой перед чудом природы.

От Томаса не ускользнули эти прогулки. Месяцами он выискивал возможность побыть с Екатериной наедине. Что он хотел ей сказать? Несчастный влюбленный сам не мог ответить себе на этот вопрос, к тому же он был слишком поглощен мыслью о том, как бы улучить момент и застать ее одну. Он вынашивал свой план с хитростью змеи. Однажды, задолго до времени прогулки, юноша спрятался в кустарнике в саду. Наконец, он увидел ее: она шла усталыми шагами, склонив голову и не обращая внимания на то, что шлейф волочится за ней по пыльной земле.

Когда Томас вышел из своего убежища, Екатерина остановилась как вкопанная и закрыла рукой рот, чтобы не закричать от изумления. Долго и безмолвно стояли они, глядя друг на друга, как будто боялись нарушить словом очарование этой встречи.

Наконец, Томас шагнул к ней и протянул дрожащую руку. Она не смогла устоять. С криком бросилась она к нему и, плача, приникла к его груди. Они не могли бороться со своей любовью.

Но они были слишком честны, чтобы предаваться украдкой опасным любовным играм. Они открылись друг другу в непреодолимой страсти, но эта страсть должна была оставаться чистой. Беглый взгляд в толпе, тайное рукопожатие, иногда краткая записка – они хотели ограничиться этими скромными радостями. Катарина нашла слова, чтобы успокоить Томаса и призвать к терпению.

– Король не так молод, Том… а мы еще очень молоды. Когда-нибудь мы сможем открыто соединиться, и тогда это не будет грехом, нас не будут мучить угрызения совести.

Благодаря этому обещанию чудесного будущего, Томас находил в себе силы ждать. Он обуздывал свою страсть и упражнялся в смирении.

К сожалению, при дворе была семья, которая не обладала ни смирением, ни скромностью: это были Сеймуры, братья покойной королевы Джейн. То, что с браком Катарины власть перешла к Говардам, было для них оскорблением, смириться с этим они не могли. Эдвард и Томас Сеймуры решили перейти в наступление. Они разыскали архиепископа Кранмера.

– Король видит все глазами своей жены, – сказал старший брат. – Норфолк и его близкие заважничали и выказывают всем свое пренебрежение. Это должно прекратиться.

Острый взгляд Кранмера скользнул от Эдварда к Томасу Сеймуру и вновь вернулся к Эдварду. Он спокойно промолвил:

– Как это может произойти? Король очень любит королеву и практически все время находится с ней.

– Он постоянно находился и с Анной Болейн, – ответил Эдвард, – однако было нетрудно доказать, что его обманывают.

– У Анны Болейн был любовник, она и после свадьбы осталась такой же беззаботной.

Томас Сеймур пожал широкими плечами. Он никак не мог простить Екатерине, что в свое время она отвергла его настойчивые домогательства.

– Кто вам сказал, что у Екатерины нет любовника? Вы уверены, что во время свадьбы она была еще девственницей? Я припоминаю, что когда ей было шестнадцать, многие поговаривали о музыканте ее дяди по имени Манокс. Называли также имя Франсуа Дерама… я уж не говорю о Томасе Кульпепере.

Кранмер опустил веки, так что его глаза превратились в узенькие щелочки.

– С этим еще нельзя идти к влюбленному королю. Чтобы добраться до королевы, нужны доказательства.

– Они будут найдены.

– Тогда и принесите их мне, а я уж позабочусь о том, чтобы король принял их к сведению.

Это было очень неблагоразумно, но Томас Кульпепер не мог решиться уничтожить письма, которые получал от Екатерины. То были невинные записки, но симпатия к нему молодой женщины сквозила в каждой строке.

Он хранил их в ларце, спрятанном под кроватью. Знал об этой тайне только слуга, приходившийся ему молочным братом. Томас считал, что на него можно положиться, но не знал того, что юноша превыше всего на свете любил золото. Вскоре Томас заметил, что одно из писем Екатерины исчезло.

Эдвард Сеймур хлопнул своей тяжелой ладонью по бумагам, которые он положил перед Кранмером.

– Здесь то, о чем вы меня просили.

Все, что нужно, дабы просветить короля. Вот письмо королевы к своему любовнику, вот признания ее прежних друзей, Манокса и Дерама, которых мы разыскали. Оба признают, что состояли с Екатериной Говард в ее девические годы в предосудительной связи. Король женился на распутной девке.

Кранмер взял бумаги и захохотал.

– Добровольные признания, каково?! Эти господа из чистой любви к истине…

Сеймур сказал злобно:

– С ними побеседовал один из моих самых умелых слуг, и после этого они стали вести себя очень благоразумно.

Кранмер задумчиво взглянул на маленькую стопку бумаг. Конечно, жаль потерять маленькую обаятельную Екатерину, онаеще слишком молода для того, чтобы умирать. Но почему она и ее родственники должны перечеркивать его политические планы?

– Король в Хэмптон Корт на охоте, – сказал он после краткого молчания. – Я лично отправлюсь туда сегодня вечером.

Грубые пальцы Генриха держали смертоносные бумаги столь осторожно и брезгливо, как будто он мог обжечься. Вот уже три дня он перечитывал их, но смысл был ему не совсем ясен.

– Это невозможно, – повторял он. – Невозможно… Кэти?.. Моя Кэти…

– Она была недостойна вас, сир, – сдержанно прошептал Кранмер. – И она даже не пожелала встать на путь исправления после свадьбы.

Но Генрих не слушал его. Опять и опять перед его глазами вставала та же самая картина: Том и Кэти, Кэти и Том, слитые воедино в страстном объятии. Оба так молоды и так прекрасны. Как он, Генрих, мог быть настолько безумен, чтобы поверить нежностям восемнадцатилетнего ребенка? Неужели он был слеп? Как они должны были смеяться над ним! Они сделали из него шута!

Паж поднял портьеру на двери и поклонился.

– Ваше величество, королева желает поговорить с королем. Генрих вскочил. Его красное лицо сделалось лиловым.

– Пусть она останется снаружи! – крикнул он захлебывающимся голосом и растерянно посмотрел на Кранмера.

– Если я хочу добиться ясности, Кранмер, то я не могу принять ее сейчас. Я… я слишком люблю ее. Вы, конечно, понимаете?

Архиепископ Кентерберийский кивнул. Усталым движением руки король дал ему понять, что хочет побыть один.

Князь церкви молча направился к выходу. Ему показалось, что он увидел в глазах короля слезы. Неужели король так страдает? Кранмер поймал себя на опасном искушении вернуться, взять смертоносные бумаги и бросить их в огонь. Но то был лишь краткий миг сомнений. Пожав плечами, архиепископ удалился. Чувствительность и политика не ладят друг с другом.

Закрыв за собой дверь, архиепископ не мог услышать, как король, положив голову на скрещенные руки, зарыдал.

Много раз озадаченная королева подходила к двери Генриха, чтобы поговорить с королем. Том в записке сообщил ей, что одно письмо исчезло. Постоянно преследовавшая их опасность приобрела отчетливые черты. Но скрещенные пики стражников не позволяли ей пройти к королю. Нет, король не может принять королеву. Приказ…

Когда королева поняла бесполезность усилий, она вернулась в свои покои и, не раздеваясь, устало повалилась на постель. Так прошла ночь.

Когда наступил день, она собралась с силами, чтобы в последний раз попытаться переговорить с Генрихом. Но подойдя к дверям, обнаружила, что там выставлена стража. Она стала пленницей.

К полудню она узнала, что Томас Кульпепер обвинен в оскорблении его величества, в измене королю и увезен на допрос в Тауэр.

Солнце клонилось к закату, и по Темзе беззвучно скользила барка. Плотно закутавшись в покрывало, Катарина сидела между двумя своими дамами в задней части корабля и смотрела на проплывающий берег. Она ни на что больше не надеялась, знала, что все скоро кончится и с судьбой не поспоришь. Показался мрачный силуэт Тауэра и отбросил темную тень на реку. Барка скользнула в эту тень и подплыла к Воротам Измены.

Когда Катарина ступила на сушу и заметила, что к ней приближается комендант крепости, она нашла в себе силы и мужество улыбнуться ему.

– Передайте королю, – промолвила она, – что я невиновна, но принимаю любую участь, которую он мне уготовит.

Кингстон поклонился.

– Я передам ваши слова королю, мадам.

Медленно восходила процессия узников на башню, где одна камера предназначалась королеве. Здесь шесть лет назад ожидала своего последнего часа Анна Болейн. Екатерина содрогнулась, перешагнув порог камеры.

Томас раскаялся в своем преступлении и признал, что любил королеву.

– Король отнял у меня то, что я любил больше всего на свете, – сказал он. – Она любит меня, как я люблю ее, но между нами не было ничего дурного. До ее замужества я полагал, что она станет моей женой. Когда она была потеряна для меня, я хотел умереть…

Больше от него ничего не добились. Юноша шел на смерть с высоко поднятой головой. Он был обезглавлен, его четвертованное тело было выставлено у городских ворот, а голову показывали на Лондонском мосту.

Когда Екатерина в тюрьме услышала выстрел пушки, который возвещал, что пала голова Томаса Кульпепера, она на мгновение закрыла глаза, преклонила колено и спрятала лицо в ладонях. Она не плакала, не испытывала страха. Знала, что пришел ее черед.

Генрих, который находился в нескольких милях от Лондона, почти обезумел от горя и не мог решиться отдать приказ о ее казни. Несчастный метался между гневом и отчаянием. Иногда ему хотелось подвергнуть изменницу самым изощренным пыткам, но затем перед его глазами возникали светлые волосы жены, ее грациозная красота, и сострадание охватывало его сердце. Воспоминания переполняли его. Но Кранмер и Сеймур были бдительны: судьи получили указание ускорить процесс и поняли, какое решение от них ожидалось. Их приговор гласил: Екатерина Говард должна быть обезглавлена.

Генрих не имел права обжаловать приговор, но он мог откладывать приведение приговора в исполнение. Он приказал подождать. Ждал и сам, не отдавая себе отчета, чего именно. Быть может, знамения с небес, которое прояснило бы ему сложившуюся путаницу. В таком расположении духа он услышал от Кранмера последние слова Екатерины на суде:

– Когда король впервые говорил со мной, я должна была признаться ему, что люблю другого. Том требовал этого. Я виновна в его смерти и искуплю эту вину своей жизнью. Справедливо, что мне приходится раскаиваться, но я каюсь не в том, что изменила Генриху, а в том, что бросила Тома на произвол судьбы.

Король взревел от гнева. Одним движением он сбросил со стола все, что на нем стояло.

– Сука!.. Убейте ее!.. Она должна умереть немедленно, я требую этого…

* * *

13 февраля 1542 года серое утро вставало над Тауэром. Было холодно, в небе пролетали стаи каркающих ворон.

Екатерина была готова. В ожидании она стояла в своей камере у окна и смотрела на черный эшафот внизу во дворе.

С тех пор, как ее участь была решена, она изумляла окружение своим хладнокровием. Вечером она попросила Кингстона позволить принести в камеру плаху и добрую четверть часа примеряла, как следует положить голову на грубое дерево и куда убрать волосы.

Внизу, во дворе, туман постепенно рассеивался. Кордон солдат группировался у эшафота. Ни один мускул ее лица не дрогнул, когда она увидела одетого во все красное великана с мощными мускулами. На плече он нес тяжелый топор с блестящим лезвием. Это был палач.

В это мгновение дверь камеры растворилась, появился комендант Тауэра, снял шляпу и поклонился.

– Уже пора, мадам, – сказал он глухо.

Она подобрала полы черного платья, которое одела в знак траура по своему возлюбленному, и подошла к придворным дамам, которые, всхлипывая, стояли на коленях. Прощаясь, она возложила каждой руку на склоненную голову и лишь затем вышла.

Когда она перешагнула порог башни, барабаны выбили дробь. Молодая женщина холодно посмотрела на эшафот и человека в красном, затем, высоко подняв голову, с улыбкой на устах, пошла навстречу смерти, как и подобает королеве.

Генрих, который заперся в комнате в одной из своих загородных резиденций, мучился приступами боли и исходил слезами. Молча и испуганно ожидали его придворные в приемной. Лишь три человека – Сеймуры и Кранмер – осмелились украдкой обменяться улыбками.

Они еще не знали, что и им однажды придется положить свои честолюбивые головы на ту же самую плаху, на которую они отправили девятнадцатилетнюю королеву.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю