Текст книги "Собрание сочинений в 12 т. Т. 10"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 49 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Развязка

Вот что увидел бы на рассвете наблюдатель, который обозревал бы эти места с высоты нескольких сот футов: на волнах колышутся три обломка Стандарт-Айленда, каждый площадью от двух до трех гектаров, и приблизительно в десяти кабельтовых от них еще несколько обломков меньших размеров.

Циклон начинает стихать с первыми проблесками дня. С быстротой, свойственной этим мощным атмосферным явлениям, центр его переместился миль на тридцать к востоку. По взбаламученному морю все еще катятся чудовищные валы, и обломки, крупные и мелкие, качает и бросает, как корабли в бушующем океане.

Больше всего пострадала та часть Стандарт-Айленда, на которой находился Миллиард-Сити» В сущности она целиком затонула под тяжестью возвышавшихся на ней сооружений. Тщетно было бы искать хоть каких-нибудь следов зданий, особняков, окаймлявших главные авеню обеих частей города! Никогда еще левобортники и правобортники не были столь основательным образом разъединены, и уж, конечно, не так представляли они себе это разъединение.

Велико ли количёство жертв?… Можно опасаться, что очень велико, хотя население во-время разбежалось по полям, где почва оказывала большее сопротивление разрывам.

Ну что, довольны теперь все эти Коверли и Танкердоны последствиями своей преступной распри?… Ни один из них не будет управлять, одолев другого!… Миллиард-Сити пошел на дно и вместе с ним – огромные деньги, которые они за него заплатили!… Но нечего их жалеть! В сундуках американских и европейских банков у них осталось еще достаточно миллионов, чтобы на старости лет им не пришлось заботиться о куске хлеба насущного!

Самый большой обломок представляет собою та часть острова, которая простиралась между обсерваторией и батареей Волнореза. Поверхность его – около трех гектаров, на которых столпилось не менее трех тысяч потерпевших кораблекрушение, – как иначе назвать этих людей?

На втором обломке, несколько меньших размеров, еще сохранились некоторые строения, находившиеся вблизи от Бакборт-Харбора, порт с несколькими продовольственными складами и одна из цистерн с пресной водой. Что касается энергетической установки и строений, в которых помещались машины и двигатели, – все это исчезло при взрыве котлов. На этом втором обломке нашли приют две тысячи человек. Может быть, если не все лодки Бакборт-Харбора погибли, удастся установить какую-нибудь связь с первым обломком.

Что же до Штирборт-Харбора, то известно, что эта часть Стандарт-Айленда оторвалась от него около трех часов утра. Вероятно, она затонула, ибо, насколько хватает глаз, никаких следов ее не видно.

Помимо этих двух обломков, на воде плавает еще и третий, размерами в четыре-пять квадратных километров; это та часть острова, которая примыкала к батарее Кормы, на ней находится сейчас около четырех тысяч человек.

Наконец еще на десятке обломков, каждый размером в несколько сот квадратных метров, приютилось прочее население, спасшееся от гибели.

Вот и все, что уцелело от бывшей «жемчужины Тихого океана». Жертв катастрофы, очевидно, не менее нескольких сот. И хорошо еще, что не весь Стандарт-Айленд затонул в водах Тихого океана.

Но, оказавшись так далеко от всякой суши, как достигнут эти обломки берега?… Не грозит ли потерпевшим кораблекрушение голодная смерть? И останется ли в живых хоть один свидетель этого бедствия, не имеющего себе равных в истории морских катастроф?

Нет, отчаиваться не следует. Даже отданные на волю ветров и течений, эти деятельные люди сделают все, что только можно, для общего спасения.

На обломке, примыкавшем к батарее Волнореза, собрались коммодор Этель Симкоо, король и королева Малекарлии, служащие обсерватории, полковник Стьюарт, кое-кто из его офицеров, несколько именитых граждан Миллиард-Сити, духовенство, – словом, значительная часть населения.

Тут же семьи Коверли и Танкердонов, подавленные тяжким бременем ужасной ответственности, лежащей на их главах. Их самих уже поразило несчастье – они потеряли тех, кто им всего дороже, – ведь Уолтер и мисс Ди исчезли!… Может быть, они на другом обломке? Есть ли надежда свидеться с ними когда-нибудь?

Концертный квартет здесь в полном составе вместе со своими замечательными инструментами. Вспомним избитую формулу – «только смерть могла бы их разлучить»!

Фрасколен хладнокровно оценивает положение; он не совсем потерял надежду. Ивернес, которого всегда привлекает необычное, восклицает, глядя на это бедствие:

– Нельзя представить себе более грандиозного финала!

Что касается Себастьена Цорна, то он вне себя от ярости. Его нисколько не утешает, что он так же верно предсказал несчастье Стандарт-Айленда, как пророк Иеремия беды, постигшие Сион. Он голоден, зябнет, он простудился, его мучат отчаянные приступы кашля, не дающие никакой передышки. А неисправимый Пэншина говорит ему:

– Нельзя, старина Цорн, нельзя так повторяться… правила гармонии этого не допускают.

Виолончелист охотно придушил бы «Его высочество», если бы хватило сил, но их-то у него и нет.

А Калистус Мэнбар?… Ну, г-н директор попросту герой… да, герой! Он не желает отчаиваться ни в спасении потерпевших, ни даже в спасении Стандарт-Айленда… Все вернутся на родину… Пловучий остров отремонтируют… обломки его прочны… и никто не посмеет сказать, что стихии одолели такой шедевр кораблестроительной техники!

Несомненно одно: непосредственная опасность уже миновала. Все, что во время циклона было под угрозой гибели, погибло: Миллиард-Сити, его сооружения, особняки, дома, фабрики, батареи, все тяжеловесные постройки. Сейчас обломки острова находятся в хорошем состоянии: ватерлиния сильно повысилась, и волны уже не захлестывают их.

Это все-таки заметное улучшение, – люди могут перевести дух, а так как непосредственная опасность миновала, общее состояние потерпевших кораблекрушение тоже стало лучше. Понемногу все начинают успокаиваться. Только женщины да дети, не способные рассуждать, не могут совладать с терзающим их страхом.

А что случилось с Атаназом Доремюсом?… Когда начался распад Стандарт-Айленда, учителя грации и хороших манер вместе с его старушкой служанкой сразу отнесло в сторону на одном из обломков. Но потом течение опять прибило их к тому куску, где находились музыканты.

Между тем коммодор Симкоо, как настоящий капитан пострадавшего от бури судна, принялся, с помощью самоотверженных подчиненных, за работу. Самое главное сейчас – как-нибудь соединить эти разрозненные обломки. Если это невозможно, то нельзя ли установить между ними связь? Этот вопрос вскоре получает положительное решение, потому что в Бакборт-Харборе обнаруживают много исправных лодок. Объехав на лодке отдельные куски пловучего острова, коммодор Симкоо будет знать, какие имеются ресурсы, сколько осталось пресной воды, сколько съестных припасов.

Но есть ли возможность установить, на какой широте и долготе находится эта флотилия обломков?

Нет, за отсутствием инструментов для измерения высоты солнца над горизонтом этого установить нельзя, и потому невозможно получить представление о том, находится ли означенная флотилия поблизости от какого-нибудь острова или материка.

В девять часов утра коммодор Симкоо садится с двумя своими офицерами в шлюпку, присланную из Бакборт-Харбора. На этой лодке он посещает прочие обломки. Вот что выяснилось во время обследования: опреснительные аппараты Бакборт-Харбора уничтожены, но в водохранилище хватит еще недели на две питьевой воды, если расходование ее будет строго ограничено. Что касается запасов портового склада, то они могут обеспечить спасшихся пропитанием примерно на такой же срок.

Значит, потерпевшим кораблекрушение необходимо не позже чем через две недели высадиться в каком-либо пункте Океании.

Сведения эти могут считаться до известной степени успокоительными. Все же коммодору Симкоо приходится с огорчением признать, что ужасная ночь стоила многих сотен жизней. Страдания семейств Танкердонов и Коверли нельзя описать. Ни Уолтер, ни мисс Ди не были обнаружены на обломках, которые объездил коммодор. В момент катастрофы молодой человек, неся на руках свою потерявшую сознание невесту, направлялся к Штирборт-Харбору, а от этой части Стандарт-Айленда на поверхности Тихого океана не осталось ничего.

После полудня ветер постепенно начинает спадать, море успокаивается и куски острова только чуть покачиваются на волнах. Благодаря быстрым шлюпкам Бакборт-Харбора коммодор Симкоо может заняться распределением продовольствия, причем каждый потерпевший получит ровно столько, чтобы лишь не умереть с голоду.

Впрочем, людям теперь стало легче общаться друг с другом. Отдельные обломки острова, повинуясь закону взаимного притяжения, подобно кусочкам пробки на поверхности налитой в таз воды, понемногу сближаются друг с другом. И это кажется хорошим предзнаменованием доверчивому Калистусу Мэнбару, который уже предвидит возрождение своей «жемчужины Тихого океана».

Ночь проходит в полнейшем мраке. Как далеко то время, когда авеню Миллиард-Сити, улицы его торговых кварталов, лужайки парка, поля и луга сияли электрическими огнями, когда алюминиевые луны щедро заливали своим ослепительным светом весь пловучий остров!

В темноте произошло несколько столкновений между отдельными обломками. Ударов избежать было нельзя, но, к счастью, они не были сильны и не причинили беды.

На рассвете все убедились, что обломки сильно сблизились между собою и плывут вместе по спокойному морю, не задевая друг друга. Чтобы перебраться с одного на другой, достаточно нескольких взмахов весла. Коммодору Симкоо не стоит никакого труда упорядочить снабжение водой и продовольствием. Потерпевшие сами понимают, что это сейчас главное, и спокойно мирятся с лишениями.

Лодки перевозят целые семьи. Люди разыскивают потерянных родных. Какая радость обрести своих близких, не помышляя о грядущих опасностях! Какое горе – тщетно взывать к отсутствующим!

Штиль, установившийся на море, – обстоятельство весьма радостное. Все же, может быть, надо пожалеть о том, что юго-восточный ветер спал. Он помог бы течению, которое в этой части Тихого океана направляется к австралийским землям.

По приказу коммодора Симкоо повсюду расставлены наблюдатели, тщательно обозревающие горизонт по всей его окружности. Если появится какой-нибудь корабль, ему тотчас же станут подавать знаки. Но в этих отдаленных областях океана корабли редки, особенно же теперь, когда начинаются равноденственные бури.

Надежда заметить дымок, расстилающийся над линией, которая отделяет небо от воды, или увидеть парус, вырисовывающийся на горизонте, следовательно, очень мала… И, однако, около двух часов пополудни коммодор Симкоо получает от одного из наблюдателей следующее донесение:

«В северо-восточном направлении заметна перемещающаяся точка, и, хотя нельзя различить самый корпус, мимо Стандарт-Айленда, очевидно, проходит какое-то судно».

Эта новость вызывает необычайное волнение. Король Малекарлии, коммодор Симкоо, офицеры, инженеры, все устремляются на ту сторону, откуда замечен корабль. Отдан приказ привлечь внимание взмахами флагов, укрепленных на длинных шестах, и залпами из имеющихся в наличии ружей. Если наступит ночь, а сигналы не будут замечены, на головном обломке зажгут костер, в темноте он будет виден на большом расстоянии, его обязательно приметят.

Но до вечера ждать не пришлось. Судно, о котором идет речь, явно приближается. Над ним расстилается густой дым, и нет сомнения, что оно идет к останкам Стандарт-Айленда. Поэтому бинокли не теряют его из виду, хотя корпус судна лишь незначительно приподнят над уровнем моря, и оно не имеет ни мачт, ни парусов.

– Друзья мои, – раздается вскоре восклицание коммодора Симкоо, – теперь можно сказать с уверенностью: это обломок нашего острова… и это может быть только Штирборт-Харбор, который течением отнесло далеко в море!… По всей вероятности, мистеру Сомуа удалось исправить машину и он направляется к нам!

Новость эта встречена с безумным восторгом. Всем кажется, что теперь спасение обеспечено! С этим обломком Штирборт-Харбора к Стандарт-Айленду словно возвращается жизненно необходимый орган.

Все действительно произошло так, как предположил коммодор Симкоо. Оторвавшись от Стандарт-Айленда, Штирборт-Харбор, подхваченный противотечением, был отнесен к северо-востоку. С наступлением утра мистер Сомуа, произведя кое-какую починку слегка поврежденных машин, вернулся к месту крушения, везя еще несколько сот оставшихся в живых.

Через три часа Штирборт-Харбор находится на расстоянии одного кабельтова от флотилии… И с какой радостью, какими восторженными криками его встречают! Уолтер Танкердон и мисс Ди Коверли, которым удалось обрести на нем прибежище перед катастрофой, находятся тут же, друг подле друга…

С прибытием Штирборт-Харбора возникают кое-какие шансы на спасение. На складах порта достаточно горючего, чтобы в течение нескольких дней приводить в движение машины, поддерживать работу динамо и вращение винтов. Пять миллионов лошадиных сил, которыми он располагает, помогут добраться до ближайшей земли. Согласно наблюдениям, проделанным коммодором Симкоо, такой землей является Новая Зеландия.

Но трудность состоит в том, что на Штирборт-Харборе надо разместить несколько тысяч человек, а поверхность его – всего шесть-семь тысяч квадратных метров. Не послать ли его искать подмоги за пятьдесят миль?

Но это потребовало бы слишком много времени, а часы остаются считанные. Ведь чтобы уберечь потерпевших кораблекрушение от мучений голода, нельзя терять ни одного дня.

– Есть выход гораздо лучше, – говорит король Малекарлии. – На обломках Штирборт-Харбора, батареи Волнореза и батареи Кормы можно разместить всех оставшихся в живых. Соединим эти три обломка крепкими цепями и расположим их гуськом, как баржи, которые тянет буксир. Затем Штирборт-Харбор встанет во главе каравана и при помощи своих пяти миллионов лошадиных сил приведет нас в Новую Зеландию!

Совет отличный, практически осуществимый и имеет все шансы на успех, раз Штирборт-Харбор обладает столь мощной двигательной силой. В сердца людей снова возвращается уверенность в спасении, как будто они уже видят желанную гавань.

Остаток дня все трудятся, спеша пришвартовать цепями друг к другу осколки Стандарт-Айленда. Коммодор Симкоо полагает, что такое пловучее ожерелье может делать от восьми до десяти миль в сутки. Следовательно, с помощью течения оно в пять суток пройдет расстояние, отделяющее его от Новой Зеландии. На это время съестных припасов наверняка хватит. Однако, осторожности ради и в предвидении возможных задержек, ограничения в пище будут строжайше соблюдаться.

Около семи часов вечера, когда все было готово, Штирборт-Харбор занял свое место во главе каравана. Его винты вращаются, и, ведя на буксире два других обломка, он начинает медленно двигаться по морю, на котором дарит полный штиль.

На рассвете следующего дня наблюдатели потеряли из виду последние остатки Стандарт-Айленда.

Никаких происшествий не случилось 4, 5, б, 7 и 8 апреля. Погода благоприятная, зыбь едва ощущается, и плавание проходит в отличных условиях.

Девятого апреля около восьми часов утра с левого борта замечена земля – высокий берег, видный издалека.

При помощи инструментов, сохранившихся в Штирборт-Харборе, сделаны измерения, и уже не остается никаких сомнений, что это оконечность И-ка-на-мауи, большой северный остров Новой Зеландии.

Проходит еще один день, еще одна ночь, и назавтра, 10 апреля утром, Штирборт-Харбор останавливается на расстоянии одного кабельтова от берега бухты Равараки.

Какое успокоение, какое чувство безопасности охватывает людей, когда они ощущают под ногами настоящую землю вместо искусственной почвы Стандарт-Айленда!

И, однако, прочно построенное самоходное судно существовало бы еще очень долго, если бы страсти человеческие, оказавшиеся сильнее ветров и волн, не способствовали его разрушению!

Потерпевшие гостеприимно приняты новозеландцами, которые немедленно снабжают их всем, в чем они нуждаются.

По прибытии в Окленд, столицу острова И-ка-на-мауи, со всей торжественностью, которой требуют обстоятельства, справляют свадьбу Уолтера Танкердона и мисс Ди Коверли. Добавим, что Концертный квартет в последний раз выступал перед публикой Стандарт-Айленда при совершении этой церемонии, на которой пожелали присутствовать все миллиардцы. Это будет счастливый брачный союз, и как жаль, что в интересах общественного благополучия он не был заключен раньше! Каждый из молодоженов имеет сейчас ежегодный доход размером не более одного жалкого миллиона…

– Но, – как выразился по этому поводу Пэншина, – надо полагать, что и при этих скудных средствах они все же обретут счастье!

Что касается Танкердонов, Коверли и прочих именитых семей, то они намерены возвратиться в Америку, где им не придется оспаривать друг у друга власти губернатора пловучего острова.

То же решение принимают коммодор Этель Симкоо, полковник Стьюарт и их офицеры, служащие обсерватории и даже г-н директор Калистус Мэнбар, который ни в какой мере не склонен отказываться от мысли построить новый искусственный остров.

Король и королева Малекарлии не скрывают, что они сожалеют о Стандарт-Айленде, на котором они думали мирно закончить свои дни… Будем надеяться, что бывшие венценосцы найдут на земле такой уголок, где их жизнь пойдет в стороне от политических схваток!

А Концертный квартет?

Ну, для Концертного квартета, что бы там ни говорил Себастьен Цорн, дело получилось выгодное, и если бы виолончелист и сейчас сердился бы на Калистуса Мэнбара за то, что тот поселил его на острове против воли, то это было бы чистейшей неблагодарностью.

И правда, с 25 мая прошлого года до 10 апреля текущего прошло немногим менее одиннадцати месяцев, в течение которых наши артисты вели, как известно, жизнь подлинно роскошную. Они получили гонорар за весь год, причем три четверти этих денег уже лежат в банках Сан-Франциско и Нью-Йорка, откуда их можно взять в любой момент.

После свадебной церемонии в Окленде Себастьен Цорн, Ивернес, Фрасколен и Пэншина распрощались со своими друзьями, в том числе и с Атаназом Доремюсом. Затем они сели на пароход и отплыли в Сан-Диего.

Прибыв 3 мая в столицу Нижней Калифорнии, они прежде всего через местные газеты принесли свои извинения в том, что не сдержали слова одиннадцать месяцев назад, и теперь выражали живейшее сожаление, что заставили себя ждать.

– Господа, мы ждали бы вас хоть двадцать лет!

Таков приветливый ответ, который они получают от распорядителя музыкальных вечеров Сан-Диего.

Можно ли рассчитывать на большую снисходительность и любезность? Единственный способ выказать свою благодарность – дать, наконец, давно объявленный концерт!

И когда они исполняют перед многочисленной и восторженно настроенной публикой квартет Моцарта фа-мажор, соч. 9, на долю виртуозов, спасшихся при крушении Стандарт-Айленда, выпадает чуть ли не наибольший успех за всю их артистическую деятельность.

Вот как кончилась история «девятого чуда света», несравненной «жемчужины Тихого океана». Говорят – все хорошо, что хорошо кончается… но все плохо, что кончается плохо. Ну, а каков же конец Стандарт-Айленда?

Конец? Ну, нет! Рано или поздно, а его построят заново – так по крайней мере утверждает Калистус Мэнбар.

И все-таки – повторим мы опять – построить искусственный остров, остров, плавающий по морям, не значит ли это перейти границы, определенные человеческому гению? И разве дозволено человеку, который не властен над ветрами и течениями, так необдуманно посягать на права творца?…

1895 г .

Флаг родины
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Хелтфул-Хаус

На визитной карточке, которую получил в тот день-15 июня 189. года – директор лечебницы Хелтфул-Хаус, не было ни герба, ни короны и стояла одна только фамилия

«Граф д‘Артигас»

Под фамилией, в нижнем углу карточки, был написан карандашом следующий адрес:

«На борту шкуны «Эбба», якорная стоянка Нью-Берна, залив Памлико».

Столица Северной Каролины, одного из сорока четырех штатов Америки, довольно крупный город Роли, расположена в глубине страны, на расстоянии около ста пятидесяти миль от побережья. Этот город стал административным центром именно благодаря своему местоположению, так как в промышленном и торговом отношении другие города ему не уступали или даже превосходили его; таковы, например, Уилмингтон, Шарлотт, Фейетвилл, Идентон, Вашингтон, Солсбери, Тарборо, Галифакс, Нью-Берн. Этот последний город расположен в низовьях реки Ньюс, впадающей в залив Памлико, обширную морскую лагуну, защищенную как бы естественным молом – грядой островов и островков у каролинского побережья.

Директор Хелтфул-Хауса никогда не угадал бы, зачем ему вручили визитную карточку, если бы не приложенная записка, в которой граф д’Артигас просил разрешения посетить его лечебницу. Знатный гость, выражая надежду, что директор любезно согласится принять его, собирался прибыть после полудня в сопровождении капитана Спаде, командира шкуны «Эбба».

Желание проникнуть за ограду столь знаменитого в те годы лечебного заведения, весьма модного среди богатых американцев, казалось совершенно естественным со стороны иностранца. Там побывало немало посетителей с менее громким именем, чем граф д’Артигас, и никто не скупился на похвалы директору Хелтфул-Хауса. Поэтому директор поспешил дать просимое разрешение, ответив, что почтет за честь принять графа д’Артигаса в стенах своей лечебницы.

Хелтфул-Хаус обслуживался первоклассным персоналом и привлекал для консультаций самых знаменитых врачей. Это было частное лечебное заведение, независимое от других госпиталей и больниц, подчиненное лишь общему государственному надзору. Там был комфорт, образцовый порядок и в сочетании со здоровым климатом создавались все условия, которые требуются в санаториях подобного рода, предназначенных для богатой клиентуры.

В самом деле, трудно было найти более приятное местоположение для санатория, чем в Хелтфул-Хаусе. На склоне холма расстилался парк площадью в двести акров с роскошной растительностью, которой изобилует Северная Америка на широтах, соответствующих Канарским островам и Мадейре. Нижняя часть парка спускалась к широкому устью реки Ньюс, где постоянно веяли свежие ветерки с залива Памлико и морские бризы, перелетавшие через узкую береговую косу.

Хелтфул-Хаус, предоставлявший богатым пациентам идеальный уход и прекрасные гигиенические условия, предназначался главным образом для лечения хронических болезней; однако администрация не отказывалась принимать и больных с умственным расстройством, если только заболевание их не было неизлечимым.

Как раз теперь, вот уже полтора года, там содержался под особым наблюдением весьма знаменитый пациент; это обстоятельство привлекало к Хелтфул-Хаусу всеобщее внимание и, возможно, объясняло также и визит графа д’Артигаса.

Человек, о котором идет речь, был француз лет сорока пяти, по имени Тома Рок. В том, что он душевнобольной, не могло быть никаких сомнений. Однако врачи-психиатры пока еще не констатировали у него полной потери умственных способностей. В обыденной жизни он вел себя как человек ненормальный, – это было совершенно очевидно. Но Тома Рок вновь становился разумным, проницательным, логичным, когда обращались к его научной мысли, к его гению, – а, как известно, гениальность часто граничит с безумием. Несомненно, его психика и нервная система были сильно расстроены. Любое раздражение приводило его к неистовым и буйным припадкам. Больной страдал потерей памяти, болезненной рассеянностью, неспособностью сосредоточить внимание на окружающем. Тома Рок превращался мало-помалу в жалкое существо, лишенное разума, не умеющее обходиться без посторонней помощи, утратившее природный инстинкт, которым обладают даже животные, – инстинкт самосохранения, и его нельзя было спускать с глаз, как малого ребенка. Поэтому служителю флигеля № 17 в нижней части парка Хелтфул-Хаус, где помещался больной, поручено было присматривать за ним днем и ночью.

Обычно сумасшествие, если оно не безнадежно, лечат посредством морального воздействия. Медицина здесь бессильна, ее беспомощность давно уже признана специалистами. Можно ли было с успехом применить моральное воздействие к болезни Тома Рока? В этом дозволительно усомниться, даже если больной находится в спокойных и благотворных условиях Хелтфул-Хауса. В самом деле, вечное беспокойство, резкая смена настроений, раздражительность, нелепые причуды, уныние, апатия, отвращение и к серьезным занятиям и к развлечениям – все эти симптомы болезни были налицо. Ни один врач не мог бы здесь ошибиться, и, казалось, никакие лекарства не способны были исцелить больного или улучшить его состояние.

Правильно сказано, что безумие – это чрезмерная субъективность, то есть такое душевное состояние, когда человек всецело поглощен внутренней работой и не интересуется внешними впечатлениями.

У Тома Рока это безразличие ко всему доходило до крайности. Углубленный в самого себя, он жил весь во власти навязчивой идеи, которая и довела его до помешательства. Способно ли какое-нибудь событие, какой-нибудь внешний толчок снова вернуть его к жизни? Это казалось маловероятным, хотя и не невозможным.

Теперь следует объяснить, при каких обстоятельствах француз Рок покинул Францию, зачем приехал в Соединенные Штаты и почему американское правительство сочло необходимым и благоразумным заключить его в эту лечебницу, где за ним должны были наблюдать и тщательно записывать все, что могло вырваться у него во время припадков безумия.

Полтора года тому назад морскому министру в Вашингтоне вручили просьбу об аудиенции от лица Тома Рока, который желал сделать ему важное сообщение.

Едва услышав это имя, министр сразу понял, в чем дело. Хотя он и знал, какого рода будет сообщение и какие требования за ним последуют, он ни минуты не раздумывал и немедленно согласился дать аудиенцию.

В самом деле, Рок был настолько известен, что в интересах вверенного ему дела министр обязан был, не колеблясь, принять посетителя и ознакомиться с предложениями, которые тот хотел сделать ему лично.

Тома Рок был изобретателем, гениальным изобретателем. Несколько важных открытий уже доставили ему громкую известность. Благодаря ему проблемы, считавшиеся до того времени чисто теоретическими, получили практическое применение. Его имя прославилось в науке. В ученом мире он занимал одно из первых мест. Мы увидим дальше, как неудачи, разочарования, даже оскорбления со стороны газетных писак довели его до помешательства и чем была вызвана необходимости поместить его в лечебницу Хелтфул-Хаус.

Последнее его изобретение, военный снаряд, носило название «фульгуратор Рок». Это мощное оружие, по его словам, настолько превосходило все созданные прежде, что государство, обладающее им, стало бы неограниченным властелином всех континентов и морей.

Мы, к сожалению, хорошо знаем, с какими неодолимыми препятствиями сталкиваются изобретатели, когда хотят продвинуть свое изобретение, в особенности если они пытаются предложить его министерским комиссиям. Множество широко известных примеров еще свежо в нашей памяти. Бесполезно распространяться на эту тему, ибо в делах такого рода много закулисных тайн, много темного и труднообъяснимого. Что же касается Тома Рока, следует признать, что, подобно большинству своих предшественников, он предъявлял столь чрезмерные требования, назначал за свое новое оружие столь неслыханную цену, что с ним просто невозможно было вести переговоры.

Его упорство объяснялось тем, – и мы должны это отметить, – что при распространении прежних изобретений, давших плодотворные результаты, его уже не раз бессовестно обманывали. Ему никогда не удавалось получить вознаграждение, на которое он по справедливости мог рассчитывать, и характер его мало-помалу ожесточился. Тома Рок сделался подозрительным, никому не доверял, ставил невыполнимые условия, настаивал, чтобы ему поверили на слово, и заранее, до всяких испытаний, запрашивал такую огромную сумму, что его требования казались всем неприемлемыми.

В первую очередь француз предложил «фульгуратор Рок» Франции. Комиссии, которой было поручено ознакомиться с его предложением, он объяснил в общих чертах, в чем оно состояло. Дело шло об особом самодвижущемся снаряде, снабженном новым взрывчатым веществом, который приводился в действие с помощью воспламенителя также совершенно новой системы.

Когда этот снаряд, пущенный из некоего неведомого орудия, разорвется хотя бы на расстоянии нескольких сот метров от намеченной цели, то получится такое сильное сотрясение воздушных слоев, что любое сооружение в зоне десяти тысяч квадратных метров – крепостной форт или военный корабль – будет совершенно уничтожено. Изобретение Рока было основано на том же принципе, что и ядро пневматической пушки Залинского, уже испытанной в ту пору, но результаты, полученные Роком, превосходили ее по крайней мере во сто раз.

Если орудие Тома Рока действительно обладало такой мощью, оно могло бы обеспечить его родине полное военное превосходство как в наступлении, так и в обороне. Однако не преувеличивал ли он эту мощь, хотя и прекрасно зарекомендовал себя прежними изобретениями? Этот вопрос могли разрешить только пробные испытания. Но Рок наотрез отказывался проводить испытания, пока не получит миллионов, которые требовал за свой фульгуратор.

Очевидно, еще в ту пору умственные способности Тома Рока пришли в расстройство. Он уже не обладал ясным сознанием и здравым рассудком. Чувствовалось, что он ступил на путь, который постепенно приведет его к настоящему безумию. Согласиться на предложенные им условия было немыслимо, на это не пошло бы ни одно правительство.

Французская министерская комиссия прервала переговоры, и все газеты, даже самые оппозиционные, должны были признать, что это решение правильно. Правительство окончательно отвергло предложения Рока, не опасаясь, что какое-либо другое государство согласится их принять.

Нечего удивляться, что в глубоко потрясенной душе изобретателя, при его все возраставшей болезненной замкнутости, чувство патриотизма мало-помалу ослабело и, наконец, совсем заглохло. К чести человеческой природы следует еще раз повторить, что в то время Рок был уже душевнобольным. Он сохранил ясность мысли во всем, что непосредственно касалось его изобретения. Тут он нисколько не утратил своего гениального дарования. Зато в самых обыденных жизненных мелочах его психическое расстройство усиливалось с каждым днем, и он становился почти невменяемым.

Итак, Тома Рок получил отказ. Может быть, следовало принять меры, чтобы он не предложил своего изобретения другим… Об этом во-время не подумали, и напрасно.