Текст книги "Чудесные приключения Жоана-Смельчака"

Автор книги: Жозе Гомес Феррейра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Да, это ужасно… Однако скажи, что я могу для нее сделать? Как помочь, как избавить ее от беды? – взволнованно спросил Жоан Смельчак, роняя на землю, будто слезы, сухие листья – ведь деревья тоже плачут.

– Поменяйся с ней судьбой и ступай вместо нее во дворец на Хрустальном холме, – предложил старик в красном колпаке. Жоан смельчак, ни минуты не раздумывая, согласился:

– Я к твоим услугам, старичок, и готов сделать все, что тебе угодно. Понятия не имею чем я смогу тебе помочь, но я согласен на все, лишь бы вырваться из этого плена, в который меня заживо, стоймя похоронили. Я снова хочу стать человеком, я хочу есть, пить, двигаться, вытворять все, что мне взбредет на ум, понимаешь? Рассчитывай на меня, я выполню все, что ты прикажешь.

– Спасибо тебе, Жоан Смельчак, большое спасибо, – обрадовался старик, и от радости еще яснее стали его ясные глаза. – А теперь, если не возражаешь, давай–ка мы тебя расколдуем.

– Погоди! – остановил его Жоан. – А кто живет во дворце на Хрустальном холме?

– Белое чудовище. На него хоть раз кто взглянет, сердце биться перестанет,– предупредил отец девочки с волосами цвета меда.

– Ну что ж. Сначала вызволи меня из этой беды, а там будет видно.

И Жоан Смельчак приготовился стойко перенести неизбежные муки расколдования. А начались они с того, что старик вбил в его искусственный рот большой клин и уничтожил зубы, язык, десны и губы. Затем он нанес по стволу несколько ударов своим топором, и раскроил чудо–дерево сверху донизу.

И вскоре близ фруктового сада поднялась большая поленница. Старик раздобыл где–то телегу и сонную клячу, погрузил дрова и тронулся в путь.

Дома он приказал работнику перетаскать дрова на кухню, а сам, присев на корточки у очага, развел в камине сильный огонь и, чтобы жар не пропадал даром, поставил на решетку железный лист с сырыми каштанами.

И долго–долго сгорали в камине один за другим куски нашего героя, и старик заботливо следил, как бы не выпала из пламени какая–нибудь головешка – почка, селезенка, печень, сердце, кишки или желудок Жоана. И пока Жоан Смельчак корчился в языках пламени, старичок, сияя от радости, грел руки над очагом и мурлыкал под нос магическое заклинание:

Тра–ля–ля, тра–ле–ле, ты беги, дымок, в трубе.

Первое время Жоан Смельчак невыносимо страдал, особенно примысли, что на нем поджаривали каштаны. Но внезапно его охватило новое, неизведанное чувство полной свободы, какой–то удивительной легкости… И тут он все понял. Плоть дерева, сгорая, рассыпалась в пепел, но истинным телом Жоана Смельчака был дым, который поднимался над кучей дров. По мере того как этот белый дым выходил из трубы на свежий воздух, он затвердевал, и клубы его принимали очертания человеческого тела.

Таким образом, пока жарились каштаны, Жоан Смельчак становился человеком. Когда Жоан Смельчак обрел свое тело, он попытался соскользнуть с крыши на землю. Но ничего у него не вышло. И, приняв на себя тяжелое бремя быть человеком, он ощутил и все человеческие потребности. Захотелось ему поспать и отдохнуть в уединении. И, растянувшись на крыше, Жоан уснул крепчайшим сном…

Пробудился он на рассвете, по привычке ощутил дурной вкус во рту, зевнул, протер глаза и вдруг увидел странное существо. Вместо туловища был у этого создания алюминиевый шар с выемкой вверху, шею оно заимствовало у шелковичного червя, голову имело треугольную, вместо ног – колеса и вместо хвоста – пропеллер.

– Садись на меня, и в путь–дорогу, – проверещала диковинная птица. Она видела, что Жоан напуган ее видом, но не обращала на это ни малейшего внимания.

– Куда лететь? – удивился он.

– Как куда? На Хрустальный холм. Куда же еще?!

Тут только Жоан Смельчак вспомнил про свой уговор со стариком и не стал тратить время на расспросы. Он поудобнее уселся на спине у алюминиевой птицы и – была не была – пустился в путь–дорогу.

Чудо–птица завертела пропеллером, расправила крылья из гофрированного цинка и понеслась вперед со скоростью света.

Долго они летели над городами, лесами, полями, горами, морями, ледниками, снежными равнинами – одним словом, над всей землей, – и, наконец осторожно приземлились у подошвы Хрустального холма, а холм этот ослепительно сиял в солнечных лучах. На вершине стояло удивительное здание. То был дворец редкостной белизны, без окон и дверей.

– Здесь живет Белое чудовище, – кивнула алюминиевая птица в сторону дворца.

– А как же туда проникнуть? – спросил Жоан. – Сдается мне, что взобраться на этот Хрустальный холм и войти в дом без дверей дело нелегкое. – Что и говорить, на первый взгляд кажется, что это трудно, – не без иронии ответила птица. – Но ты увидишь, попасть туда легче легкого. Жоана Смельчака эта загадка очень заинтересовала, но он раздумывал над ней недолго и затем потребовал у странного металлического существа карманное зеркальце. Диковинное существо топнуло оземь колесом, и тотчас в кармане у Жоана Смельчака оказалось такое зеркало.

– А теперь убирайся прочь с моих глаз! – крикнул он. Металлическое создание подчинилось, и Жоан Смельчак вступил на скользкий откос Хрустального холма. Он решил взобраться на его вершину, хотя попытка эта и казалась безнадежной.

Но – вот сюрприз! – едва Жоан коснулся гладкой поверхности откоса, как его понесло с быстротой камня, подброшенного ввысь рукой великана. И после этого головокружительного взлета Жоан очутился перед главным фасадом дворца без окон и дверей.

В то же мгновение из щели в крыше высунулась огромная рука, белая и гибкая она изогнулась, схватила Жоана за пояс, втащила во дворец и поставила его в самом центре необъятного и безлюдного амфитеатра с беломраморными ступенями. Воздух напоен был светлой музыкой, и казалось, ее рождала тишина. Смущенный и взволнованный, Жоан оглянулся по сторонам. На скамьях никого не было. Перед ним были широкие двери, и, когда Жоан к ним приблизился, они растворились, словно их распахнули руки волшебников. Открылся вход в длинный и узкий коридор, и Жоан Смельчак, зная, что сюда он пришел, чтобы заменить девочку с волосами цвета меда, отправился на поиски хозяина дворца. Но тщетно! По крайней мере, полчаса бродил он по дворцу как потерянный, переходя из зала в зал, из комнаты в комнату, из коридора в коридор, но так никого и не встретил. Ни одной живой души. Никого, решительно никого. Жоан Смельчак готов был уже отказаться от поисков, как вдруг на стене во внутреннем дворике неожиданно увидел надпись:

СВЯЩЕННАЯ КОНЮШНЯ

Любопытства ради Жоан открыл дверь и увидел просторное помещение с платиновыми стенами и хрустальным полом. В дальнем углу могучий вороной конь жевал в серебряных яслях золотистую траву. Над ним на бронзовом гвозде висела огромная коса с длинной рукояткой. Кому принадлежал этот великолепный конь с волнистой гривой цвета черного пламени? Быть может, самому Белому чудовищу? Но что за Белое чудовище? Быть может, сам князь тьмы, вознесенный в белый дворец из преисподней?

Внезапно чей–то голос прервал его размышления:

– Что ты здесь делаешь?

Он сразу же вспомнил слова старика в красном колпаке: На него хоть раз кто взглянет, сердце биться перестанет —и, не оборачиваясь, ответил:

– Я – Жоан Смельчак и пришел вместо девочки с волосами цвета меда.

А сам потихоньку вытащил из кармана зеркальце, чтобы разглядеть хозяина дворца. Удивительно! Его страхи не оправдались. Напротив, в зеркальце Жоан увидел прекрасного и стройного греческого бога в венке из фиалок.

– Но ведь ты не Белое чудовище?! – с изумлением пробормотал он.

– Конечно, нет, – улыбнулся бог. – Явовсе на него не похож. Чудовище освободилось от своей кожи, своих мускулов и своей крови. От него остался один лишь скелет, выкрашенный белилами. Оно очень заботится о своей внешности и поэтому пудрит череп рисовой пудрой.

– А я могу с ним поговорить? – спросил Жоан.

– Нет. Его сейчас нет дома. Оно на охоте.

– А как его зовут?

– А разве ты не знаешь? Это ее превосходительство дона Смерть. Жоан Смельчак весь съежился от страха.

– Как? Смерть?! Значит, я во дворце Смерти?!

– Бледный как полотно, он стал прикидывать, как бы выбраться из дворца прежде, чем Смерть вернется с охоты.

– Почему же она отправилась на охоту без лошади и без косы? – спросил он у бога, а тем временем в голове у него зародился план побега.

– Без лошади и без косы?.. Да что ты! Теперь она в них больше не нуждается. Она предпочитает черный самолет с пулеметом–призраком.

– А ты тоже здесь живешь?

– О нет. Я пришел в гости. Захожу сюда время от времени, чтобы осушить с донной Смертью череп–другой чаю. Так я говорю, мой старый конь? – И, поглаживая жесткую гриву вороного, он сказал:

– Бедняга! Истосковался ты по солнцу, по свежему ветру! Давно тебя не выводили из конюшни! Внезапно Жоан Смельчак изловчился и одним махом вскочил на коня. Правой рукой он схватил косу, а левой вцепился в холку скакуна.

– Прочь с дороги! – закричал он. Но бог и не думал его удерживать. Напротив, он даже посочувствовал Жоану.

– Беги, беги же скорее, пока не явилась дона Смерть.

– Да кто же ты? – только и успел вымолвить Жоан.

Но конь совершил грандиозный прыжок, пробил крышу и взвился в поднебесье, и Жоан Смельчак так и не услышал ответа. До его слуха донеслось какое–то неясное слово, то ли «любовь», то ли «боль», толком он не разобрал.

А между тем конь уже спустился с Хрустального холма и галопом помчался по бескрайнему полю, засеянному пшеницей. Жнецы, объятые ужасом, голосили:

– Вот она – Смерть на черном коне! Вот она Смерть! Чей настал черед, кого она унесет с собой? И Жоан Смельчак косой Белого чудовища сжал всю пшеницу. Таков был его ответ этим людям.

Глава 4

КРЫЛАТЫЙ ГРАММОФОН

Радостный гул пронесся по равнине. Из множества глоток вырвался крик:

– Смерть нам помогла! Смерть нам помогла!

Однако конь разъярился, сбросил Жоана и дважды ударил оземь копытом. С грохотом разверзлась земля, вспыхнуло черное пламя, и скакун исчез в преисподней. Несколько жнецов тут же кинулись на помощь потерявшему сознание Жоану. Они перенесли его на постоялый двор, вылили ему на голову ведро воды, раздели и уложили в постель.

Когда Жоан Смельчак пришел в себя, он вскрикнул от удивления: у суетившихся вокруг него крестьян не было пальцев – их заменяли металлические лезвия.

–Что у вас вместо пальцев? – спросил он, превозмогая головокружение и боль от ушибов.

Хозяйка постоялого двора, кривая на левый глаз старушка, примялась объяснять ему причину этого необычного явления. При этом она чистила грушу остро отточенным указательным пальцем (на лезвиях остальных пальцев–ножей виднелись следы ржавчины).

Вот что узнал Жоан.

Давным–давно, в незапамятные времена, эта равнина, – а она тянется до гряды Ветра Забияки, – принадлежала Обжоре–Семиглоту. Был он ужасно жесток, и под страхом плети люди трудились по шестнадцать часов в сутки, чтобы набить его ненасытное брюхо. А вместо платы давал он им по краюхе хлеба, так что бедняги едва держались на ногах, и жили они в диком и дотоле неслыханном рабстве. Вдобавок, Святые Сыщики каждую ночь отбирали по сто человек, вскрывали им жилы и кровью своих жертв удобряли поля; ненасытной утробе Семиглота требовалось много хлеба, масла и вина.

Гнет и беззакония переполнили чашу терпения, и неизбежный бунт наконец разразился. ОбжораСемиглот был изгнан. Крестьяне захватили всю равнину и стали ее возделывать для себя. Но не было мира и изобилия, мечта людей не осуществилась. Новые несчастья обрушились на их головы. На этот раз беда шла от потомков Обжоры–Семиглота: они ни за что не желали поступиться своими наследственными правами на тиранию. Эти исчадия Семиглота больше века отвоевывали утраченную империю (и пытаются это делать сейчас), а поэтому и крестьянам приходилось все время жить в готовности к бою. И так уж вышло, что пока люди боролись с этими выродками, непонятно почему у них стали рождаться дети – один сегодня, другой завтра – с пальцами–лезвиями. А такие пальцы нужны были, чтобы отбиваться от врага, ибо хоть и оскудел он и осталось у него всего три глотки вместо семи, но он ничем не гнушался и пускался на всевозможные хитрости, чтобы покорить своих бывших рабов.

Знаешь, до чего додумались теперь эти сыроядцы? – заключила хозяйка. – Они принимают обличия призраков, втираются в наши души и убивают нас изнутри. Ох, до чего ж нам трудно защищаться от этих разбойников!

И, заботливо укутав Жоана одеялом (он улыбнулся, заметив, что подслеповатая старушка с черной повязкой на глазу насадила на пальцы картофелины, чтобы его не поранить), хозяйка попрощалась с ним и вышла из комнаты. Усталость взяла свое, и хотя сердце Жоана разрывалось от тоски по матери и очень хотел он вернуться к слезоглотовцам, все же беглец из дворца Смерти задремал мирно и спокойно.

Но до чего же был испуган Жоан, не знающий страха, когда, пробудившись, увидел у своего изголовья диковинное создание, которое, видимо, проникло в комнату ночью через открытое окно. А создание это было (трудно вообразить нечто подобное) Крылатым граммофоном. Одним из тех старинных граммофонов, которые представляли собой квадратный деревянный ящик, отделанный кожей, с ручкой на боку.

Но у этого ящика была пара крыльев, точно таких, как у попугая, и пустопорожняя птичья голова, говорившая человеческим голосом.

– Какого дьявола это чудище сюда пожаловало? – спросил Жоан Смельчак, поспешно одеваясь. Вдруг крышка ящика приоткрылась, диск завертелся, иголка заскользила по пластинке, и Граммофон заговорил:

– Если хочешь вернуться в деревеньку Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы, то садись на меня, и поехали! Однако Жоан Смельчак, уплетавший ломоть хлеба с медом, который хозяйка заботливо оставила ему на ночном столике, отверг столь неудобный способ передвижения:

– Подумать только! Прислать за мной граммофон! Да еще с крыльями! Черт знает что такое! Разве у главного волшебника – или кто там у вас этим хозяйством ведает – не нашлось для меня на худой конец хоть самолета? Граммофон сменил пластинку и прогнусавил:

– Чем ты недоволен? Я одно из волшебных изделий новейшего образца. Есть еще ТелефонЗаика, Намордник для Ртов–невидимок, Пишущая машинка для Малограмотных привидений, Корсет для Тучных призраков, Чудо–утюг, ну и прочие разные разности. Жоан Смельчак пожал плечами:

– А мне–то какое дело до всего этого! Жаль только бедных старушек. Каково теперь им придется, коли их попросят рассказать сказку «О жаровне с петушиным гребнем»? – И, решившись еще на одно приключение, сказал: – Ладно уж… Останови пластинку и захлопни крышку, я сяду.

Однако Граммофон почему–то заколебался:

– Видишь ли, Жоан Смельчак, хотел бы я кое о чем тебя попросить…

– Говори, я слушаю.

– Если, разумеется тебя это не очень затруднит, давай по пути в Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы навестим мои родные места.

– Твои родные места? А разве у тебя есть родина? – удивился Жоан Смельчак, сознавая, что приличия ради ему следует удивиться.

– Да, есть. У меня там отец с матерью и два брата, грудные Граммофончики, – любезно пояснил Граммофон.

– В жизни не слыхал про такие места, – признался Жоан и тут же прикусил язык, устыдясь своего невежества. Но спустя мгновение глаза у него загорелись, и он спросил:

– А что это за город? Есть ли в нем мужчины, женщины, рестораны, гостиницы, парикмахерские?..

– Ну, а как же… Все есть. Только у людей там вместо головы пластинка, а вместо тела – ящикрезонатор, и держится он на двух попугаевых лапках – попугай в нашей стране птица священная. А женщины у нас носят юбки, и на заводных ручках у них шелковые бантики.

– И они говорят?

– Конечно! Трещат, как граммофоны. Вздумается им поболтать, покрутят ручку, вставят в мембрану иглу – и пошла–поехала…

– И самим, верно, забавно, – смеясь сказал Жоан Смельчак.

– Полетим со мной, увидишь, – подзадорил его Граммофон. Подпрыгивая от радости, Граммофон захлопнул рот (простите, крышку).

А затем, почуяв на себе всадника, кокетливо расправил крылья, просунулся в окно и элегантно взлетел в небеса.

Вскоре путники приземлились в удивительном месте с механическим пейзажем и музыкальной атмосферой. На деревьях, вернее, на железных шестах, которые почему–то здесь называли деревьями, вместо листьев были крохотные пластинки. На них записан был шорох листвы, волнуемой ветром. Распевали на ветках на манер соловьев и дроздов всяческие пластинки. Под сенью этого странного леса везде цвели цветы, и особенно бросались в глаза колокольчики или, вернее, малютки Граммофончики, различных размеров, форм и окраски. Повсюду свистели блоки, приводные ремни, пейзаж оживляли восковые валики, заводные ручки и блестящие металлические диски…

Дома в городе выглядели как огромные ящики, обитые кожей, и отделаны они были по–разному, в зависимости от достатка и вкуса владельцев и жильцов. Только бедные кварталы, где обитали в огромных хранилищах заигранные и вышедшие из моды пластинки, нарушали общий, монотонный стиль города.

Но больше всего потрясли Жоана Смельчака жители механического края, неутомимые болтуны, у которых вместо голов и в самом деле были пластинки, вместо тела – деревянный ящик на тоненьких птичьих лапах, вместо пальцев – мембраны.

– Почему же ты не такой, как все? спросил юноша у своего проводника. – Откуда у тебя взялись крылья?

– Ах, Жоан! Лучше не спрашивай! Крылья эти – сущее наказание. С тех пор как матушка увидела меня в таком состоянии, она заводит только пластинку с горькими причитаниями.

Жоан не устоял перед соблазном поближе познакомиться с бытом этих нелюдей. И, навострив уши, он остановился на самом оживленном перекрестке. Как раз в это время некий господин в соломенной шляпе, надвинутой за неимением головы на пластинку, и в рубашке с отложным воротничком повстречался с приятелем, одетым точно таким же образом.

– Как поживаешь? Как дела?

– Спасибо, все в порядке. Ну, а ты?

– Великолепно. Прекрасная нынче погода, не правда ли?

– Чудесная. Отличный день!

– Боюсь, завтра будет дождь.

– Возможно… Но сегодня душновато. Жара нестерпимая.

И так далее и тому подобное. Обменявшись этими глубокомысленными замечаниями, друзья вежливо пожали друг другу руки и разошлись, вытирая с пластинок пыль и пот модными фланелевыми тряпочками.

Вслед на ними на площадь выбежала разряженная дама, с густо напудренной заводной ручкой. Она едва не столкнулась с подружкой, которая мчалась ей навстречу. Обе громко расхохотались, а затем принялись чесать свои языки–иголки.

– Привет, милочка! Я тебя сто лет не видала!

– Какое на тебе платьице, ну просто прелесть!

– Знаешь, сейчас опять входят в моду ручные нашивки на мембране.

– Ах, уж эти мне служанки! Управы на них нет, совсем обнаглели! Они меня с ума сведут.

– Не говори, дорогая! Беда с ними, и только!

И так далее и тому подобное. Завершив беседу на столь же интеллектуальные темы, они сняли иголки, закрыли крышки и расстались, посылая друг другу бесчисленные воздушные поцелуи.

За полчаса Жоан Смельчак по горло насытился разговорами о погоде, модах и служанках; слова неизменно были одни и те же, остроты одинаково избитые.

«Большинство людей уже разучилось думать, – размышлял юноша. – Только, говорят, заведут пружину, приладят на нужную бороздку иглу, пустят в ход пластинку… И так всегда, на один и тот же лад».

Но, не желая делать чересчур поспешные выводы, Жоан решил побродить по городу и проверить свои наблюдения.

Подожди, я скоро вернусь, – предупредил он своего проводника и отправился в путь. Однако везде, куда он совал свой нос, бормотали пластинки, одни только пластинки. С высоты трибун ораторы оглушали огромные толпы призывами

Душа Расы вечна! Наш народ – величайший в целом свете!

В университетских аудиториях профессора на своих кафедральных престолах торжественно заводили (в который раз!) одну и ту же пластинку, а студенты, чтобы не заснуть, ловили мух, у которых к лапкам были привязаны крохотные пластинки–жужжалки.

В книжных лавках литераторы обращались к продавцам:

– Покажите, пожалуйста, последние пластинки, присланные из Парижа.

– У нас есть Ультрарациональный иррационализм в соусе из голубой печали.

– Отлично!

– И еще можем предложить Инфраиррациональный рационализм в соусе из розовой надежды.

– Великолепно!

– Еще есть пластинки новейшей школы Письма По Слуху. Новая эстетическая норма! Писать надо с закрытыми глазами, тогда до вас доходит кипение призрачных звуков в мире, безмолвном и бесплотном.

– Чудесно! И писатели покидали магазины, унося под мышкой готовые духовные изделия. Всякие, в том числе и гениальные… На улицах тупой иглой по истертой пластинке канючили нищие Граммофоны:

– Подайте, Христа ради! Подайте, Христа ради! Старые друзья, встречаясь в кафе или у входа в кино, повторяли заношенные фразы:

– Выглядишь ты великолепно…

Никому и в голову не приходило выбросить старую пластинку и заменить ее новой. Все говорили и говорили, говорили часами, говорили без отдыха, без конца, а когда завод подходил к концу, то обращались к первому встречному с такой просьбой:

– Покорнейше прошу вас, покрутите разок–другой мою ручку.

– Что за вопрос, сеньор, с большим удовольствием!

Учтивый прохожий заводил пружину, незнакомец благодарил, и оба Граммофона тут же втягивались в беседу:

– Ну и жарища сегодня, не правда ли?

– Дышать нечем… Но завтра, наверное, будет дождь.

– Вряд ли. Небо такое ясное. И так далее и тому подобное. И, завершив этот приятный разговор, собеседники мирно расходились.

– Скорей прощайся с родными, – и в дорогу! – взвыл Жоан, разыскав Крылатый Граммофон.

– Уже?!

– Немедленно! Ни минуты не потеряю в этом городе, где только и слышишь заигранные пластинки. С ума можно сойти!

В ответ Граммофон поставил иглу на ободок пластинки (на этом ободке записан был бодрый смех) и расхохотался.

– Чего ты заливаешься? – обиделся Жоан.

– Просто так. Влезай ко мне на спину – и поехали.

– Разве ты не хочешь навестить свою семью?

– У меня нет семьи, – откровенно признался Граммофон.

– Но ты же сам говорил…

– Это все враки, все выдумано Волшебной канцелярией. У меня нет ни папы, ни мамы, ни братишек Граммофончиков, нет и не было. Да неужели ты не видишь, что этого города нет на свете? Что он не более как мираж, придуманный, чтобы сбить тебя с толку.

– Но зачем? С какой целью?

– А я откуда знаю!.. Может быть, феи хотели тебя чему–то научить. Они ведь тоже как заведенные: только и знают, что всем читают мораль.

Жоан Смельчак задумчиво обозревал город, ему хотелось запечатлеть в памяти эти жалкие создания, которые без конца пережевывают одни и те же мысли и говорят одни и те же слова.

– А ведь это все похоже, – сказал он, – на наш мир, если взглянуть на него через рентгеновскую камеру… Ну, полетели! Однако прежде чем оседлать Граммофон, Жоан с беспокойством посмотрел на небо.

– Кажется, собирается дождик…

– Нет… Что ты… На небе ни облачка, – возразил Граммофон вполне серьезно.

– Ты прав… Но парит сильно… Не миновать грозы… И так далее и тому подобное. Поговорив добрых четверть часа о погоде, Жоан Смельчак со всеми предосторожностями уселся на крышку Граммофона, и тот, плавно взмахнув крыльями, устремился в голубой простор.

Глава5

ПАЛОЧКА–ПОЖИРАЛОЧКА

Темной ночью Крылатый Граммофон тихо спланировал, высадил Жоана в пустыне и исчез, бесследно растворившись в черном безмолвии.

Оказавшись в пустыне, Жоан Смельчак, ужасно усталый и едва живой от голода, лег на спину и проговорил:

– Что ж, одно только мне теперь остается: найти светящийся во тьме огонек. Ведь, ей–богу же, именно так поступают в подобных обстоятельствах все сказочные герои. Итак, добудем этот огонек. Он слегка приподнялся, локтями уперся в песок и принялся сверлить глазами непроглядную мглу. Напрасно! Огонька не было и в помине.

– Нет, подумать только, – с досадой пробурчал он. – Эти пустоголовые феи забыли мне дать путеводный огонек. Что же мне, горемычному, теперь делать в этой кромешной тьме?

Вконец измученный, Жоан Смельчак снова улегся на землю; оставалось лишь одно – терпеливо дождаться восхода. И чтобы с удобством скоротать ночь, он решил устроить себе песчаное ложе. Собственно говоря, даже не ложе, а убежище от ветра с песчаной подушкой.

Жоан Смельчак принялся за работу; и сразу же нащупал какой–то длинный и тонкий предмет. Он осторожно обследовал его и убедился, что перед ним деревянная палочка, к которой бечевкой привязано письмо в конверте. «Ну ясно, – подумал он, – это мне депеша от фей».

– Но вот беда, темно, хоть глаз выколи, как же мне прочесть письмо?! Хоть бы луна показалась…

Не успел он высказать это скромное желание, как из–за туч выплыла огромная луна и осветила всю пустыню. Это была не обычная луна, а луна искусственная, и появилась она только потому, что ее свет понадобился Жоану. Пустыне, однако, она придавала трепетное очарование, залив ее волнистую поверхность своим бледным светом. Жоан извлек из конверта письмо и с жадностью прочитал его:

«Мой дорогой Жоан Смельчак! Здесь тебя ждет гибель, поэтому отправляйся в путь. Пустыню можешь пересечь в любом направлении – все дороги волшебно сходятся в одном месте, в оазисе Зеленого Блаженства. Однако не рассчитывай на нашу помощь. Выкручивайся как знаешь. Мы посылаем тебе нашу волшебную палочку, это уже кое–что! Поднеси ее к любой части тела и пожелай чего хочешь. Желание твое исполнится ценой утраты данной части. Понятно?

С волшебным приветом

Президент Международного Синдиката фей и Академии Прикладной и Черной Магии»

Жоан пожал плечами:

– Ну и стиль! – И раздраженно добавил: – Нет, эти мучительницы и в самом деле используют меня как подопытного кролика. Я им нужен для всяческих репетиций – ведь и волшебникам надо на ком–то тренироваться. И до чего же меня раздражает нахальство этих фей. Они, видите ли, учат нас людей, тому, что только нам и дано понять; как будто без их помощи мы не узнаем, что такое жизнь, страдания, способность жертвовать собой. Этим дурам и невдомек, что им самим есть чему у нас поучиться.

Однако, как обычно, Жоан трезво оценил обстановку (здравый смысл ему всегда подсказывал быстрые решения). Повесив на шею палочку, чтобы она, не дай Бог, не упала и не затерялась в песке, Жоан Смельчак пустился в тягостный путь через пустыню.

Временами луна (она была вдвое больше луны обыкновенной, той луны, которая разгуливает по небу, когда ей это положено) освещала ему дорогу, озаряя пустыню своим неправдоподобным сиянием.

Он шел и шел, километр за километром, пока не свалился от усталости.

– Как бы мне сейчас пригодился верблюд! – сказал он, и мгновенно пришла ему на ум мысль испытать достоинства волшебной палочки.

– В самом деле, черт побери. Одним, пальцем больше, одним меньше, какая разница. Чем ковырять вот этим пальцем в носу, дай–ка лучше променяю его на верблюда, сильного и безотказного. Решено! Сказано – сделано. Жоан Смельчак коснулся палочкой мизинца на левой руке и сказал:

– Хочу верблюда!

Палец исчез, как это и полагалось по законам Черной магии, а перед Жоаном восстал из песка рыжий красавец верблюд; Жоан, не теряя даром времени, взгромоздился на него и, блаженно покачиваясь между горбами, отправился в путь…

Однако через полчаса у него от голода засосало од ложечкой и свело от колик живот.

– А не съесть ли мне бифштекс с картошкой? – нерешительно пробормотал он, глотая слюнки. – Опять же– пальцем больше, пальцем меньше– подумаешь, какая важность. Я на скрипке играть не собираюсь. А ну–ка попытаем счастья! Он ударил палочкой по безымянному пальцу и– о чудо! – перед ним появился чудесный бифштекс в ожерелье румяных картофелин.

– Странно! Такой большой бифштекс умещается в таком маленьком пальце? – поразился он, предвкушая трапезу из собственного мяса, поджаренного на рашпиле.

Но Жоан решил отложить все думы на десерт и, как людоед, набросился на бифштекс. При этом он спохватился, что нужны вилка и нож… Затем захотел он сыра, груш, бананов… Не говоря уже о всяких прочих лакомствах… Одним словом, к концу обеда Жоан Смельчак стал Жоаном Беспалым.

«Если так пойдет дальше, – подумал он, – я сожру себя, не добравшись до оазиса; надо взяться за ум и обуздать свой аппетит».

И Жоан поклялся, что не станет без особой нужды пользоваться волшебной палочкой.

Но едва забрезжило утро, как он снова проголодался, и, что делать, – пришлось заморить червячка. Когда же подошло время второго завтрака, он с аппетитом умял два поджаренных хлебца, три пирожных с заварным кремом, выпил чашку молока. Итог – половины левой руки как не бывало…

Солнце припекало немилосердно, и Жоану не раз приходилось утолять жажду прохладительными напитками и освежаться клубничным мороженым; ничего удивительного, что к полудню у него исчез остаток левой руки.

– Сказать по правде, я теперь и на человека–то не похож, – негодовал Жоан, проклиная свою слабость. – Я превратился в мясную лавку. В бакалейное заведение. В кафе. В лоток мороженщика. Однако он утешил себя торжественным зароком:

– Клянусь здоровьем фей – сегодня ни одного глотка прохладительных жидкостей!

И он сдержал слово. И через четверть часа, когда захотелось промочить горло апельсиновым соком, и чуть позже, когда он едва устоял перед соблазном променять свои уши на веер, – ведь, кстати говоря, уши у него (все это утверждали) были слегка оттопырены и малость смахивали на веер.

Но все же жажда есть жажда, и голод есть голод.

И, гарцуя на своем верблюде, Жоан Смельчак ехал и ехал бесконечной дорогой к оазису Зеленого Блаженства, где девушки подносят путникам кувшины с ключевой водой и под сенью пальм потчуют гостей золотистыми финиками.

К вечеру Жоан окончательно пал духом; в полубреду он бормотал:

– Для чего нужны ноги?.. Чтобы истязать ими брюхо бедного верблюда? Ну нет! Лучше уж как следует поужинать ценой правой ноги, чем от голода протянуть обе. Скажем, за правую я получил бы отличное жаркое из свиной грудинки. Вместо голени – бараний бок, да еще с маслинами; вместо бедра – миску трески с отварной картошкой и фасолью в стручках. А на десерт хорошо бы дыню с ветчиной. Говорят, объедение, пальчики оближешь. Ну–ка, попытаем счастья!

Сказано – сделано. Часа через полтора Жоан Смельчак проел правую ногу и, раздувшись, точно бурдюк с вином, растянулся в тени верблюда. Глаза у него слипались, в животе он ощущал приятную тяжесть, ничто его не тревожило, и он захрапел вовсю…

Его разбудил пронзительный крик. Из глубины пустыни к нему шел человек, который может лишь присниться в кошмарном сне. Да и человек ли это был? Скорее, призрак…

– Спаси меня, – простонал бедняга. – Дай мне лошадь, тогда я доберусь до оазиса, прежде чем испущу дух.

– Где же я возьму тебе коня здесь, посреди пустыни? – рассердился Жоан Смельчак, пытаясь спасти те остатки своего тела, которые еще уцелели после сегодняшних кутежей.