Текст книги "Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага"

Автор книги: Жоржи Амаду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

26

Агенты и полицейские вытаскивают из домов мебель, матрацы, постельное бельё, одежду, изображения святых, радиолы. Всё это громоздится перед дверями. Позже приехавшая полицейская грузовая машина собирает беспорядочно сваленные пожитки и увозит на Ладейру-до-Бакальяу и так же оставляет у дверей дома. Символически, но переселение сделано; как только хозяек пансиона выпустят на свободу, они позаботятся о перевозке остального – обстановки и предметов обихода. Приблизительно так комиссар Лабан сообщил инспектору Элио Котиасу о завершении забастовки. Спокойствие царит в припортовой зоне, сопротивление сломлено, очаг мятежа уничтожен. Если инспектор желает спать, пусть идёт, арестованных, и женщин, и мужчин, оставит комиссару, для него это будет развлечение. Ночь в тюрьме, инспектор, обещает быть весёлой.

27

Нет, в припортовой зоне не царит спокойствие, это заблуждение самодовольного и храброго комиссара. Слухи уже поползли по ней, разрастаются, наворачиваются, как снежный ком.

Полицейский инспектор Котиас отправляется домой, он заслужил отдых, но в глазах его стоят полуобнажённые женщины, которых, как тюки, бросают в тюремную камеру, и сам комиссар Лабан предвкушает развесёлую ночь в тюрьме. Это последнее омрачает одержанную победу. Пересекая площадь Кастро Алвеса, он убедился, что в Баррокинье спокойно, правда, её патрулируют полицейские. Хорошо, что всё кончилось. Но ночь в то же время, не в пример комиссару Лабану, обещает быть для инспектора Котиаса беспокойной и тревожной.

И вот когда Элио Котиас отправился на покой, весть о насилии и арестах быстро распространяется по переулкам и улицам, проникает в кабаре и бары. Драматический рассказ о происшествии доходит до ушей доны Паулины де Соуза от одного из клиентов. Она вспоминает сказанное Огуном Пейше Мариньо: «Не рискнёшь, не выиграешь».

Когда дойдет очередь до Пелоуриньо? И она сообщает своим девицам:

– Если увидите какую-либо девицу с Баррокиньи, скажите, чтобы шла сюда до тех пор, пока всё не успокоится.

Вава тотчас же был поставлен в известность о случившемся. Обеспокоенный, он ждёт отца Нативидаде, которого задерживают его основные обязанности. В обеденный час Вава не смог дать ответ красотке Терезе.

– Только после полуночи. Это от меня не зависит.

Счастье, что еще не пожаловал Живоглот со своей маконьей, но это может случиться в любой момент. Далмо Кока участвовал в облаве на Баррокинье – Вава знает и об этом. Была там и Тереза, но она не арестована. Чудом. Обуреваемый противоречивыми чувствами: подозрительностью и злобой, самолюбием и любовью, – Вава, сидя в кресле-каталке, следит за ходом событий и поглядывает на часы.

В баре «Цветок Сан-Мигела» Нилия Кабаре, высокая, стройная, популярная в зоне и за её пределами, компанейская девица, большая любительница кутнуть, не раз попадавшая в тюрьму за скандалы и неуважение к властям, заявляет:

– Так вот, знайте все, пока женщины не вернутся в Баррокинью, я свою корзинку закрываю. Ни одного мужчины, ни за какие деньги! И призываю всех сделать то же самое. Корзина закрыта, как на Святую неделю!

Немец Хансен встаёт, целует Нилию Кабаре в щёку. Тут же за столиками сидящие в ожидании клиентов женщины объявляют о своей солидарности с Нилией. Та берёт у хозяина бара амбарный замок и прикрепляет его к юбке в том самом месте. Все выходят на улицу, говорят о своем решении. С ними несколько поэтов, иностранцы, бродяги, рисовальщик Камил – любовник Аналии.

Закрывайте корзину все и сейчас же, наступило новое время, время покаяния проституток, конец которому придёт тогда, когда девицы Баррокиньи вернутся в свои дома. Вот тогда на устах с «аллилуйей» они вновь откроют свои корзины. Решение принято и изменению не подлежит.

Проститутки вскакивают со своих рабочих мест, оставляя одержимых любовью клиентов несолоно хлебавши, и закрывают корзины.

28

В пекарне Тереза рассказывает Алмерио о событиях, предшествовавших вторжению полиции Игр и Нравов в Баррокинью. Кое о чём тот уже знал из газет. По его мнению, Тереза сегодня не должна возвращаться в «Цветок Лотоса». Она на примете у полиции, ей надо остерегаться злобного Живоглота. Лучше бы ей переночевать здесь, в комнате Зекеса, ведь даже в доме Фины она может стать жертвой произвола полицейских агентов, способных на всё. Но Тереза отвергает предложение. Взглянув на ребёнка, лежащего в новой кроватке, она прощается.

– Разреши, провожу до дома.

Нет, и этого не надо, она ещё не идёт домой. Сначала ей нужно получить ответ Вавы. Сейчас четверть первого, самое время.

– Если никто не переселится, полиция ничего не сможет сделать. Надо себе представить, какие вытянутые будут у них рожи – у них, привыкших всем и всеми помыкать!

Алмерио не разделяет энтузиазма Терезы. Зачем она лезет в склоку, не её это дело, у неё своих бед хватает, неужто мало? Кто знает, может, сражаясь с полицией, ей удастся забыть их и корабль «Бальбоа» – этого бродячего цыгана, на котором ушел любимый Жану!

– Тогда я провожу тебя до Вавы.

У дома Вавы Алмерио подает руку Терезе, чтобы помочь ей выйти из такси, но тут к ним подбегает группа женщин и кричит что-то непонятное:

– Закрывай корзину! Закрывай корзину!

Тереза поднимается по лестнице.

Алмерио не уходит, держит такси. Женщины приближаются, к юбке одной из них в том самом месте прикреплен замок, она смахивает на тронувшуюся. Шофер качает головой: чего только не наслушаешься в этом мире. Надо же, решили праздновать Святую неделю в конце года?! Видать, много хлебнули.

Вава любуется красотой Терезы, сдерживает слова любви, готовые сорваться с его губ. Вава влюбляется молниеносно, но движется к цели медленно, ему доставляют удовольствие каждое мгновение общения, слово, жест. Он терпеливо ухаживает. У него нежное, романтическое сердце. Но в данном случае любви сопутствуют другие интересы, и Вава не намерен открывать своё сердце, прежде чем бог Эшу не одобрит его действий. Однако взгляд выдает Ваву, он пожирает Терезу глазами. Отец Нативидаде должен скоро прийти. Местре Жегэ поехал за ним.

– Подожди немного, не вини меня. Я знаю, что ты была в Баррокинье. Что ты там делала? Зачем рискуешь?

– Я пришла слишком поздно, а надо было там быть с самого начала. Ведь это я говорила им, чтобы они не переезжали.

– Ты безрассудна. Но мне нравятся легко воспламеняющиеся натуры.

– Арестовано женщин двадцать, среди них хозяйки пансионов.

– И их избивают. Этого ты хотела?

– А что, лучше со всем согласиться и переселиться в грязные дома? Так? Полиция не будет держать их в тюрьме всю жизнь!

Неожиданно ушей их достигают шум, шаги, топот, смех – по лестнице идет много народа. Вава напрягает слух: что там происходит? Шум становится громче, различимее, шумят как на нижнем этаже, так и на верхнем. В дверях появляется Грета Гарбо, он сильно возбужден.

– Вава, женщины уходят, оставляют клиентов. Говорят, что закрывают корзины из-за побоища в Баррокинье, они как одержимые… – Он говорит прерывисто, нервно жестикулируя.

Глаза Вавы налились, он переводит недоверчивый взгляд с Греты Гарбо на Терезу, обман и надувательство ему видятся повсюду.

– Оставайся здесь, я сейчас…

Он крутит колеса кресла-каталки, направляя его в гостиную, Грета Гарбо сопровождает его.

– Что это вы надумали? Куда вы?

Одни останавливаются, объясняют: они закрыли свои корзины и откроют, когда женщины Баррокиньи вернутся в свои дома.

– Вы что, спятили? Возвращайтесь обратно к клиентам!

Но женщины не думают подчиняться, быстро сбегают с лестницы. Они похожи на студентов, убегающих с лекций. Вава направляется к себе в комнату. Грета Гарбо, подбоченившись, спрашивает:

– А мне что делать, Вава? Идти с ними или оставаться?

– Убирайся вон!

Он смотрит на Терезу хитрыми глазами и вдруг взрывается:

– Это всё ты придумала? Тобой организован этот карнавал? – И он тычет в неё одутловатым, грозящим пальцем.

– Что это всё? О каком карнавале…

Удивление, чистый, открытый взгляд, растерянное лицо Терезы немного успокаивают Ваву. Не может же она до такой степени быть лживой и лицемерной. Может, она действительно ни при чём. Он возбужденно рассказывает ей о решении женщин. Лицо Терезы по мере того, что она слышит от Вавы, приобретает твёрдое, решительное выражение. Она не дает ему закончить:

– За ответом я приду позже.

И спешит на улицу.

29

Впервые за последние годы в заведении Вавы в этот час не слышны ни голоса, ни музыка. В полной тишине Грета Гарбо в раздумье грызёт ногти: что ему делать, присоединиться ко всем или нет?

В комнате Вавы отец Нативидаде слушает калеку, который рассказывает ему о создавшемся положении.

– Я послал за вами, отец, потому, что дела плохи и мне нужен ваш совет.

На шее у Вавы ожерелье из чёрных и красных чёток, четок кума Эшу. Он весь в сомнениях, никогда раньше так не нуждался в помощи. Если полиция решила переселить все заведения из Масиэла в Пилар, что, конечно, разорит его, должен ли он исполнять, как прежде, это решение, или ему лучше послушаться совета Терезы? Должен ли он приютить на время девиц с Баррокиньи? И как быть с маконьей, которую ему навязывает Живоглот, намереваясь спрятать её до поры до времени у него в комнате? Соглашаться? Ведь он рискует! А кроме того, девицы решили закрыть свои корзины, что скажешь, Эшу? Как быть, что делать? Он в смятении.

Да и хотел бы знать, можно ли доверять девице Терезе, прямодушна она или лицемерна, способна ли на обман или предательство? Он уже столько змей пригрел на своей груди, что если эта такая же, то отстрани меня от неё, спаси душу. А может, она так же искренна, как красива?

Отец Нативидаде, сделав пассы, вполголоса поёт:

Barб ф bкbк

Tiriri lonan.

Эшу Тирири ему отвечает:

Exu Tiriri

Вагб ф bкbк

Tiriri lonan.[48]48
  Заклинания на языке наго.


[Закрыть]

Уходите с дороги, которой идёт Эшу. Эшу Тирири в противоположность Огуну Пейше Мариньо – шумный, любит движение, смуту, беспорядки.

В руке отца Нативидаде бузиос, он перекатывает их, оживающие в руке бабалориша бузиос ответствуют.

– Хочу видеть корзину закрытой. Произойдут беспорядки, прольется кровь, ничего. Из Масиэла никого не выселят – Эшу не позволит. Да и не только из Масиэла. А корзина должна быть закрыта до тех пор, пока полиция не откажется от своих намерений. Корзину приказал закрыть сам Эшу.

Отец Святого (Нативидаде) объявляет приговор Эшу: горе той, которая примет мужчину прежде, чем в Баррокинье зазвучит «аллилуйя»! Горе хозяйке или хозяину пансиона, которые оставят открытыми двери своих заведений!

А о девице Терезе два слова. Ее зовут Тереза Батиса, чистосердечна она или подла или притворна?

Эшу заставил Ваву умолкнуть.

– Произносить имя Терезы можно только чистыми устами. Достойная из достойных, второй такой не сыщешь нигде. Но откажись от неё – она не для тебя. В её груди кинжал, а в глазах море.

– Она больна или влюблена? – спрашивает Вава.

– Влюблена.

– Любовный недуг поддается лечению… – Никто не повидал на своём веку столько целителей, сколько Вава в своём борделе.

Эшу просит одного козленка и двенадцать черных петухов. Он уходит и приказывает освободить ему дорогу.

Barб ф bкbк

Tiriri lonan.

Поклон девице Терезе, иду за ней. Горе той, что не закроет корзину, горе той!

30

– Горе! – повторяют заклятие женщины от Баррокиньи до Кармо, от Масиэла до Табоана, от Пелоуриньо до Ладейры-до-Монтанья. Из дома в дом, из комнаты в комнату, из уст в уста.

– Горе! – повторяют заклятие Вава, дона Паулина де Соуза, старая Акасия, находящаяся в тюрьме.

– Горе! – повторяет сам Эшу, хозяин всех дорог, всех корзин, всех ключей ко всем запорам.

31

Полицейский инспектор Элио Котиас проснулся рано и долго говорил по телефону с дядей жены. Торжествующий победу, он хвастливо сообщил: переселение фактически осуществлено, мебель перевезена на Ладейру-до-Бакальяу, дома в Баррокинье закрыты; не все, конечно, было просто: женщины сопротивлялись, и пришлось приложить руку, железную. Скупой родственник ответил ему, что причины для хвастовства пока не видит. Было бы гораздо лучше, если бы женщины переселились сами, без скандала и шума, газетных выступлений и идиотских интервью. Не говоря уже об опубликованной фотографии полицейского грузовика, груженного мебелью, и репортаже некоего Иеовы.

На страницах газет, где публикуется полицейская хроника, пестрели броские заголовки, сообщавшие о событиях в Баррокинье:

КОНФЛИКТ В ПРИПОРТОВОЙ ЗОНЕ;

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ НАЧАЛОСЬ С ПОБОИЩА;

ПОЛИЦЕЙСКИЕ ГРУЗОВИКИ ПЕРЕВОЗЯТ

ЖЕНЩИН В БАКАЛЬЯУ

Один из репортажей иллюстрирован фотографией: грузовик был нагружен вынесенным из заведений имуществом. Однако фотографий о «героизме» полицейских было сделано множество. В разгар событий появился бородач Рино с фотоаппаратом и фотографировал полицейских, наносивших удары женщинам кастетами и рукоятками револьверов. Однако заслуженные блюстители морали оказались большими скромниками: они отобрали у фотографа аппарат и плёнку, так как совсем не желали, чтобы храбрость и преданность делу стали достоянием общественности. Они предпочитают фотокарточки, сделанные на службе.

Как, например: снимок улыбающегося инспектора Котиаса, иллюстрирующий проводимую им пресс-конференцию для журналистов, аккредитованных при специализированной инспекции. «Мы очищаем центр города от язвы проституции. Кампания, начатая с Баррокиньи, будет продолжаться до победного конца. В припортовой зоне не останется ни одного заведения подобного типа».

Заявления полиции о высокой морали и гражданской нравственности, без сомнения, достойны всяческих похвал и аплодисментов. К тому же та широта, с которой проводится акция очистки центра города от проституции, привела к тому, что держательницы борделей и домов терпимости с особым рвением поддержали движение «закрытой корзины».

Пресса, правда, высказывала не только симпатии в адрес джентльмена полиции. Хроникёр де Карвальо, покровительствующий женщинам и не питавший любви к агентам полиции, резко осудил в своей статье жестокость и грубость этой акции. В заключение он с иронией спрашивал: «Уж не является ли подобная акция одной из составляющих того разрекламированного проекта по использованию обширной территории для туристов, которых здесь, именно здесь, ждет рай, как о том было заявлено?» Будь он поэтом, лучше бы всё равно сказать не сумел.

Разглядывая мужественную позу своего мужа в утренней газете, Кармен, супруга Котиаса, отличавшаяся суровым характером, заметила:

– Ишь ты, герой! Король шлюх, карающий своих подданных. А служба-то в полиции идет тебе на пользу, ты, мой маленький Элио, становишься мужчиной.

И всё-таки что бы и как бы ни было, но некоторое удовлетворение инспектор все же получил: Бада, прочтя газеты, расчувствовалась и позвонила по телефону: «Мой герой! Ты подвергался опасности? Расскажешь при встрече, сегодня? Так в условленном месте, мой Бонапарт!»

32

Около одиннадцати утра инспектор Элио Котиас прибыл в Управление по делам Игр и Нравов. Он приказал вывести из камер арестованных.

Мужчины были освобождены на рассвете, их грубо вытолкали, двое из них были в трусах. Их, конечно, побили, чтобы впредь в дела полиции не вмешивались. Великое дело – несколько оплеух!

Вот негритянка Домингас была избита как следует за свое мужественное поведение во время схватки. Её гладкое хорошенькое личико было обезображено кровоподтёками. Что же касается Марии Петиско, то, расцарапав Далмо Коку и укусив его, она только подлила масла в огонь, бушевавший в крови детектива, и около полуночи под действием кокаина защитник нравственности вторгся в камеру с одной-единственной целью: на глазах у всех овладеть девушкой. В эту ночь, когда арестованных избивали как могли, смешно было смотреть на едва стоявшего на ногах наркомана, пытавшегося изнасиловать Марию Петиско. Агенты хохотали и подбадривали героя. Потом им это надоело, и они его увели.

Инспектор Котиас старался держаться достойно и не уронить своего престижа. И все же вид негритянки Домингас потряс его. На тёмной коже девушки выделялись фиолетовые пятна синяков и кровавые ссадины. Один глаз заплыл и был закрыт, рот разбит, она с трудом держалась на ногах. Комиссар Лабан отметил про себя обеспокоенный взгляд инспектора. В полиции служат мужчины, а не женоподобные существа.

– Она хулиганка, скандалистка. В тюрьме она осаждала полицейских, пришлось её проучить, а то бы никто не угомонился. Эти девицы понимают только побои. Этот сброд жалеть нельзя.

Да, пора отвыкнуть от чувства жалости к этому сброду, он того не заслуживает, решает инспектор Котиас. Нельзя быть таким слабым. Он приказывает выпустить всех на свободу. В тюрьме должны остаться лишь хозяйки пансионов. Котиас смотрит на оставленных женщин, их шесть.

– Не переехали по-хорошему, пришлось переселять силой. Какой смысл сопротивляться? Так вот, кто хочет выйти отсюда немедленно, делает шаг вперёд, и я приказываю того освободить.

Он ожидал, что все обрадуются и будут благодарить его, но ничего подобного. Нерешительность почувствовалась в поведении Мирабел, но голос старой Акасии удержал её от неверного шага:

– Мы не переедем. Пусть мы сдохнем в тюрьме, но гнить в предоставляемых нам домах не будем.

Инспектор выходит из себя, ударяет кулаком по столу, тычет пальцем в лицо старухе. Вот тебе и мужчина, Элио Котиас, каким, как видно, хотела его видеть Кармен Котиас, урожденная Сардинья.

– Тогда будете гнить здесь. Комиссар, велите увести их обратно в камеру.

У комиссара хорошее настроение, и он предлагает:

– По дюжине ударов линейкой по рукам вместо обеда и ужина. Такой режим очень скоро даст положительный результат.

Но, прося разрешения войти, на пороге кабинета появляется Живоглот, потирая руки.

– Корабли американской эскадры уже видны в Итапоа. Ждите долларового дождя!

33

Взволнованный приятной новостью, комиссар тут же ушел, забыв посоветовать начальнику тюрьмы наказать линейкой каждую хозяйку пансиона при раздаче жидкой баланды с черствым хлебом в полдень и вечером. И если бы не Живоглот, всегда пунктуально исполняющий долг по перевоспитанию бунтарок, они бы избежали наказания.

Спавший детектив Далмо Кока был разбужен. Услышав весть, что корабли американской эскадры направляются в порт Баию, он тут же очнулся, они ведь гружены долларами, и обменный курс их им выгоден. Трижды «ура» в честь моряков и морских пехотинцев великой северной страны, оказывающей городу честь приходом своих кораблей! В Баии они найдут красивых, прекрасно владеющих своим мастерством женщин, любезных и гостеприимных. О здоровье героев позаботится местная полиция, столь достойно представленная нашими тремя героями. Воспользуйтесь гостеприимством хозяев, неутомимых защитников западной цивилизации!

В каком положении дело с маконьей, детектив Далмо? Накануне Камоэнс нарушил условие, сославшись на неожиданно возникшие трудности с поставкой товара. С ним назначена встреча сегодня – точнее, во второй половине дня. Дай-то Бог, чтобы не подвел на этот раз! Если он снова станет увиливать, явно желая их надуть, то надо бы его посадить в тюрьму за торговлю наркотиками, вернувшись к уже начатому делу, сданному в архив, пусть отвечает по всей строгости закона.

Надо разыскать его немедленно, коллега, компаньон, дружище, откопать этого субъекта и святую травку, ведь случай заработать так легко денежки, подобный этому, не так скоро представится.

34

Следуя добрым традициям современных предприятий, трое компаньонов разделили между собой задачи и ответственность. Комиссар Лабан, главный компаньон, свирепый начальник, взял на себя организацию и доставку необходимых продуктов.

Он связался с торговцами и капитанами песка[49]49
  Капитаны песка – беспризорники Баии, живущие на пляжах.


[Закрыть], договорившись о распределении и продаже афродизиакского эликсира. На ярмарке в Сан-Жоакиме купил по дешевке соломенные корзины. Каждый торговец и капитан песка получил по одной, чтобы положить в нее необходимый товар. Сколько продавцов? Кто это может знать? Все они разбредутся по зоне, чтобы показывать, предлагать и обменивать на доллары флакончики с эликсиром и рубашки Венеры. Дело продумано во всех деталях, продавцы даже выучили кое-какие фразы по-английски. Приняты и меры предосторожности, чтобы не дать расхитить товар и деньги. Между прочим, надежной гарантией честности продавцов должен был быть страх, который они испытывали при одном имени комиссара Лабана Оливейры, внешне, казалось бы, безобидного, но вызывавшего дрожь в коленках почти у каждого. С комиссаром шутки плохи.

Отличный организатор, талантливый финансист Лабан, как он объяснял инспектору и детективу, добывал необходимые для операции деньги под проценты у знакомых ростовщиков. На самом же деле эти деньги он извлекал из своего кармана, зарабатывая эти самые проценты у своих двух дураков компаньонов.

В то самое утро Лабан из своего кабинета не вышел, а послал пользующихся у него доверием полицейских за уличными торговцами и капитанами песка. И вот наконец наступил великий день.