Текст книги "Повседневная жизнь тамплиеров в XIII веке"

Автор книги: Жорж Бордонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава вторая
Гуго де Пайен

Первый Крестовый поход, с проповедью которого выступил в 1095 году папа Урбан II, встретил широкую и восторженную поддержку. Этот успех объяснялся по-разному применительно к различным социальным слоям. Для простого люда, падкого на чудеса и одушевленного слепой верой, принятие креста вело к обретению райского блаженства наиболее верным путем – через освобождение Святой Земли. Некоторым же, о чем нельзя не сказать, это предоставляло возможность избежать судебного преследования или избавиться от кредиторов. Были и такие, кому участие в Крестовом походе позволяло освободиться от стесняющих условий общества с его структурами, уже ставшими слишком жесткими для того, чтобы родившийся в более низком сословии мог, пребывая в здравом рассудке, надеяться подняться по сословной лестнице, по крайней мере сделаться человеком Церкви. Наконец, Крестовый поход, в котором все перемешалось, временами противореча даже законам Творения, позволял отдаться влечению к новизне, пойти навстречу неведомому, открывать новые города и видеть новые лица. Люди той эпохи, несмотря на свою кажущуюся наивность, конечно же, не были наделены психикой менее многогранной и менее богатой, нежели наша – скорее наоборот!

Для мелких сельских господ и зажиточных горожан – если угодно, среднего класса – открывались еще более заманчивые перспективы. Если Церковь обещала полное отпущение грехов, то она же, тонкий знаток человеческой натуры, не запрещала крестоносцам и стяжание земных почестей и материальных благ, разумеется, за счет неверных. Мелкой знати Крестовый поход давал возможность завладеть землями и крепостями, выкроить для себя несколько добрых фьефов, короче говоря, подняться по феодальной иерархической лестнице. Что касается князей, крупных феодалов, хозяев провинций, в пределах своих территоррш завладевших почти что королевскими прерогативами, то их амбиции были пропорциональны их важности. Отсюда проистекало их соперничество, начинавшееся буквально на другой день после одержания ими первых побед, отсюда поспешность, с какой они старались прибрать к своим рукам укрепленные города с богатыми землями, сразу же превращавшиеся в почти что независимые государства. Таковыми были Эдесса, Антиохия, Триполи.

Для мыслящих людей, стратегов и политиков, глав государств, основной целью было покорение ислама. Не без труда вытесненные с французской территории, мусульмане продолжали удерживать половину Иберийского полуострова, территорию, на которой практически непрерывно шла война. К востоку от Европы их натиск концентрировался против Византийской империи в процессе ее дезинтеграции. Вонзить острие копья во фланг исламского мира означало одновременно облегчить положение Византии и не допустить того, чтобы мусульмане, рано или поздно, обходным путем, через север, вторглись в Европу, в Италию, в самый Рим. По этой причине папа римский неоднократно обращался с призывами к рыцарям и наемникам оказать свои услуги василевсу. В Клермоне же папа высказался еще более откровенно: «И вправду есть настоятельная нужда в том, чтобы вы поспешили отправиться на помощь вашим братьям, живущим на Востоке и имеющим великую потребность в поддержке, которую вы столько раз во всеуслышание им обещали. Турки и арабы, как, несомненно, многие из вас слышали, устремились против них, вторглись в пределы Романии, до того самого места в Средиземноморье, которое именуется проливом Святого Георгия, все больше и больше расширяя свои завоевания в землях христиан…» (Фульхерий Шартрский.История Крестовых походов). Здесь, в исходной точке Крестового похода, на самом высоком уровне речь шла об отвоевании земель, некогда принадлежавших византийскому императору и завоеванных мусульманами, земель, под коими подразумевались Святые места. Однако само собой выходило так, что большинство крестоносцев и не подозревали о существовании византийского императора, подчиняясь действию лишь одного побудительного мотива: отвоевать Иерусалим, помолиться у Гроба Господня, пройти босыми ногами путь Христа на Голгофу. Ибо в конечном итоге все перечисленные выше основания не должны приводить к забвению той истины, что главной движущей силой Крестового похода оставалась вера. Вера столь живая и действенная, что в момент оглашения римским понтификом своего патетического воззвания она обратила мирных прихожан в воинов Христовых, смиренных, миролюбивых пилигримов – в пилигримов воинствующих. Воспламеняя сердца, она вдруг сделалась динамичной и воинственной, увлекая за собой в дальний путь бесчисленные толпы. По правде говоря, это стихийное воспламенение сердец стало возможным потому, что идея Крестового похода уже витала в воздухе. Европа, выходившая из состояния анархии, продолжавшейся целые века, начинала осознавать собственную силу и, как обычно бывает в подобных случаях, испытывала потребность в экспансии. Чем истреблять друг друга в конфликтах из-за ничтожных территорий, лучше раздвинуть границы, выплеснуть наружу столько нерастраченных сил! Тексты свидетельствуют, что в то время рассматривался и этот аспект вопроса. Отправляя воинственное мелкое дворянство и авантюристов всех мастей сражаться за Святую Землю, очищали общество; и вместе с тем Христову воинству предоставлялась возможность для искупления собственных грехов и даже для обретения райского блаженства – вдвойне выгодное предприятие.

Была и другая разновидность крестоносцев, достаточно своеобразная для того, чтобы уделить ей особое внимание: итальянские судовладельцы и крупные торговцы, венецианцы, генуэзцы и пизанцы, падкие на всякого рода наживу, не ведавшие угрызений совести и усматривавшие в Крестовом походе лишь нежданную возможность для проникновения на рынки Востока, для учреждения доходных филиалов и, наконец, для обеспечения себя морскими гаванями. Эти нувориши хотя и оказывали существенные услуги, однако из соображений выгоды, а в период упадка Иерусалимского королевства они не останавливались перед разжиганием там междоусобных войн, дабы защитить собственные коммерческие интересы.

Есть еще один вопрос, заслуживающий особого внимания: изнанка крестоносного движения, так сказать, его человеческий аспект. Решение принято, великий момент коллективной эйфории миновал, и человек оставался один на один с самим собой и родными, столкнувшись с конкретными гнетущими проблемами, несмотря на гарантии, объявленные Церковью. В самом деле, надо было экипироваться, вооружиться, собрать деньги для содержания себя во время похода. Надлежало уладить свои дела с расчетом на собственное длительное отсутствие и на предполагаемое возвращение. Надо было также найти в себе достаточно мужества, дабы сдержать обещание (данное, быть может, несколько опрометчиво, о котором, быть может, уже успел пожалеть), дабы отказаться от привычного, пусть и стеснительного, заурядного (а потому и подтолкнувшего к мысли об отъезде) существования, но главное – расстаться с дорогими людьми. Монах Фульхерий Шартрский, будущий капеллан короля Иерусалимского, был свидетелем таких расставаний. Он глубоко прочувствовал эту драму. Его искреннее сопереживание проявилось в следующих строках:

«О, сколько соединенных сердец разорвалось от скорби, сколько вырвалось вздохов, пролилось слез, исторглось стонов… Прощаясь, муж объявлял жене точный срок своего возвращения, уверяя ее, что, если жив будет, вновь увидит свою страну и ее саму через три года, препоручая ее заботам Всевышнего, нежно целуя ее и обещая ей вернуться. Но она, не надеясь более свидеться с ним, убитая горем, не в силах стоять на ногах, почти бездыханная падала на землю, оплакивая милого друга, словно тот уже был мертв, хотя теряла его живым. А тот, словно человек, не знавший чувства жалости (хотя жалость и переполняла его сердце), выказывая твердость и крепость духа, удалялся, оставаясь внешне безучастным к слезам своей супруги, детей и друзей».

Кто хочет получить законченное и углубленное представление о реальном умонастроении крестоносцев, узнать, из какого теста они обычно лепились и что в них скрывалось под экзальтацией, впечатляющими жертвами и военными подвигами, понять их скрытую драму, тот должен внимательно присмотреться к надгробию, сохранившемуся в церкви кордельеров в Нанси [1]1
  Его муляж можно видеть в Музее французской скульптуры в Париже, в Пале-де-Шайё.


[Закрыть], на котором изображены лежащими в обнимку старый Гуго де Водемон и его жена Аделин. Еще больше, чем свидетельство монаха Фульхерия, эта скульптура потрясает нас своей простотой, своей достоверностью. Гуго отправился в Крестовый поход, на войну, прихватив с собой своих крепких лошадей и оруженосцев. И он тоже обещал своей супруге Аделин возвратиться через три года. Шел год за годом, все его товарищи вернулись домой, не принеся о нем никаких вестей. Считали, что его уже нет в живых. Однако по прошествии четырнадцати лет он объявился, но не воинственным сеньором, а мирным паломником, живущим подаянием, передвигающимся пешком, ценой огромных страданий. После долгих размышлений Гуго сделался противником насилия и не помышлял ни о чем более, кроме как о простой милости – возвратиться на родную землю, к своей жене! По смерти обоих супругов сельский ремесленник высек их двойное изображение из куска местного грубого камня. Он – в потрепанном и дырявом облачении паломника, в неважной шапке с наушниками, в износившихся от долгой ходьбы башмаках, с сумой и посохом. Она – в длинной монашеской сутане, с волосами, заплетенными, как у девушки, в косы (трогательная деталь!), выбивающиеся из-под накрахмаленного чепчика. Они тесно прижались друг к другу, крепко обнявшись, как это делали при жизни, руки на плечах, руки на торсе. Короче говоря, гениальный художник увековечил самый момент их встречи после долгой разлуки. Узнавая друг друга в конце долгого пути, находя не увядшей великую нежность, которую они не переставали испытывать друг к другу, несмотря на разлуку и терзания, а может быть, как раз по причине этого, они точно слились в единое тело, не в силах более расстаться, оторваться друг от друга. Именно эти мысли и чувства внушает грубый резец. Стойкая и нежная душа крестоносца обнажается и трепещет в крупицах этого камня. Нет послания более многозначительного, более неистового в братской любви среди тех, что нам оставили Средние века.

Завоевание Иерусалима

Как и следовало ожидать, Крестовый поход бедноты, предшествовавший собственно 1-му Крестовому походу, закончился истреблением огромного отряда пеших бедняков под предводительством Петра Пустынника и рыцаря Вальтера Голяка. На следующий, 1097 год начался Крестовый поход рыцарства, выступившего в путь по четырем маршрутам в соответствии с местами сбора: Готфрид Бульонский двигался через Венгрию и Болгарию; Роберт Фландрский – через Альпы и Италию; Раймунд Тулузский, граф Сен-Жиль, как его именуют хронисты, – через Италию, Далмацию, Албанию и Салоники; Боэмунд Тарентский и его племянник Танкред двинулись морем. Соединение этих четырех армий сильно беспокоило византийского императора Алексея Комнина, тем более что поход бедноты оставил после себя гнетущие воспоминания. Распри между франкскими [2]2
  Франками в Византии называли всех выходцев из Западной Европы (прим. пер.).


[Закрыть]баронами и василевсом с самого начала создали климат взаимного недоверия, что имело роковые последствия. Но как бы то ни было, крестоносцы сумели дойти до Антиохии, капитулировавшей перед ними в 1098 году. Затем, преодолев долину Оронта, они проследовали в Яффу, пройдя близ Триполи, а 15 июля 1099 года приступом взяли Иерусалим. После этого крестоносцы избрали Готфрида Бульонского королем Иерусалима, но тот отказался надеть золотую корону в краях, где Христос был увенчан терновым венцом. Он лишь согласился принять смиренный титул «защитника Гроба Господня». Затем, завершив свое дело, большинство крестоносцев возвратились в Европу. Ни уговоры проповедников, ни обещания великолепных фьефов не смогли удержать их. Защитник Гроба Господня остался в своих владениях с тремя сотнями рыцарей и несколькими тысячами пеших воинов – горстка добровольцев перед лицом мусульман, к счастью для франков, расколотых на враждебные группировки и еще не осознавших, что те пришли для ведения священной войны. Во главе этого небольшого войска Готфрид, выигрывая одно сражение за другим, сумел присоединить к своим владениям Галилею и Иудею и создать княжество Тивериадское, которое препоручил заботам Танкреда Тарентского. Дядя последнего утвердился в княжестве Антиохийском, а Бодуэн Булонский, брат Готфрида Бульонского, держал расположенное несколько севернее графство Эдесское. Спустя год и три дня после своего вступления в Святой город Готфрид умер, изнуренный воистину нечеловеческим напряжением всех своих сил. И тогда Бодуэн Булонский направился в Иерусалим, отказавшись от своего графства Эдесского в пользу кузена Бодуэна Бургского. Туда он прибыл в конце года, подвергшись в пути крайним опасностям. На Рождество новый правитель был коронован.

В течение всех восемнадцати лет своего правления Бодуэн I непрерывно вел войны. Воспользовавшись соперничеством между правившими в Каире Фатимидами и Сельджукидами Дамаска, он занял Арзуф, Кесарию, Акру, Бейрут и Сидон, оккупировал Трансиорданию, возведя там замок Монреаль, и стал продвигаться по направлению к Красному морю, перерезав большой караванный путь в Мекку. В то же самое время он отразил четыре натиска турок на государства крестоносцев. К северу от Иерусалимского королевства граф Сен-Жиль овладел Тортосой и Библосом, а затем Триполи.

Но период завоеваний подходил к концу. Вплоть до смерти Бодуэна I крестоносцы шли от победы к победе, приводя противника в состояние оцепенения. Вдохновленные верой, убежденные в справедливости своей войны, презирая смерть, они, как сообщает Фульхерий Шартрский, идя в бой, издавали клич: «Христос жив, Христос царит, Христос повелевает!» Однако уже Бодуэн II, отказавшийся от своего графства Эдесского в пользу Жослена де Куртене, мог лишь с трудом поддерживать безопасность своего королевства, несмотря на талант и мужество, коими он не уступал своим предшественникам. Ему едва удалось спасти княжество Антиохийское, но из-за недостатка средств пришлось отказаться от осады Дамаска. Арабы же тем временем собрались с силами и также перешли к ведению священной войны. Отныне нехватка людей непрестанно парализовывала инициативу франков, создавая для них трагическую ситуацию в случае поражения и не позволяя им в полной мере воспользоваться своими победами. Преследование побежденного противника вдали от своих укрепленных пунктов грозило обернуться для них, а нередко и оборачивалось, фатальным исходом. Бодуэн II, превосходно анализируя ситуацию, с одной стороны, прилагал усилия для укоренения франков на Святой Земле, а с другой – старался посеять раздор среди мусульман, попеременно применяя приемы войны и дипломатии. Однако все его усилия позволили только укрепить рубежи маленького королевства, стабилизировать хрупкие результаты завоевания. И все же обстановка оставалась столь неспокойной, что и сам он однажды во время охоты был захвачен в плен. Можно представить себе, какому риску подвергались простые люди, паломниками направлявшиеся в Иерусалим из какого-нибудь портового города! Местность, по которой проходили маршруты паломников, была наводнена грабителями и убийцами.

Несколько угодных Господу рыцарей…

Именно тогда выходит на арену Гyro де Пайен, будущий первый магистр тамплиеров, и в этот исторический момент зарождается знаменитый Орден. Его истоки тонут во мраке, погружены в безвестность и отмечены печатью смирения, что никак не согласуется с той силой международного масштаба, в которую со временем превратится эта организация. Благочестивый епископ Акры Жак де Витри употребил «высокий стиль» для описания начала деятельности Ордена:

«После этих событий, когда все – богатые и бедные, юноши и девушки, старики и дети – устремились в Иерусалим, чтобы посетить святые места, грабители и воры стали появляться на дорогах и чинить обиды паломникам, которые шли вперед, не ведая страха, и обирали многих, а некоторых даже лишали жизни. И тогда несколько благочестивых и угодных Господу рыцарей, движимых милосердием, отступившись от мира и посвятивши себя служению Христу, последовали голосу веры и торжественным обетам, произнесенным перед патриархом Иерусалимским: защищать паломников от грабителей и кровопийц, оборонять дороги, сражаться во имя господина короля, проводя жизнь, подобно истинным монахам, во смирении и целомудрии, отрекшись от собственного имущества. Главными среди них стали два благочестивых мужа, преданных Господу, – Гуго де Пайен и Годфруа де Сен-Омер. Сначала лишь девять человек решились принять такое поистине святое решение. Они носили одежды, которые давали им верующие в качестве подаяния, и в течение девяти лет несли свою службу в светском платье. Король, рыцари и господин патриарх, исполнившись сострадания к сим благородным людям, отрекшимся от всего ради Христа, начали оказывать им поддержку из своих собственных средств и впоследствии даровали им, ради спасения души, несколько бенефициев и имений. Так как у них еще не было ни церкви, принадлежащей им, ни постоянной резиденции, господин король предоставил им на время небольшой покой в части своего дворца, примыкавшей к Храму Господню. Аббат и каноники этого храма со своей стороны во имя их служения также уделили им место, которым владели, рядом с королевским дворцом. Впоследствии они, поскольку получили приют у Храма Господня, стали называть себя братьями-рыцарями Храма…»

Вильгельм Тирский в своей хронике несколько более сдержан. Он утверждает, что, так как эти рыцари посвятили себя делу веры, им «было поручено господином патриархом и прочими епископами не жалеть усилий, ради отпущения грехов обороняя пути и дороги». Он утверждает также, что и спустя девять лет этих благочестивых палестинских стражей порядка было всего девять человек. Стоит ли говорить, что Вильгельм Тирский ненавидел тамплиеров и стремился принизить их роль. Жак де Витри, выражая свое истинное отношение к Крестовым походам, многое заимствовал у него, но, будучи близко знаком с тамплиерами и наблюдая их в деле в своем епископстве Акрском, он совершенно не разделял его взглядов на их счет. Напротив, он возродил полулегендарную атмосферу, окружавшую зарождение Ордена тамплиеров, и стремился разделить с читателями свое изумление. Несомненно, в начале деятельности Орден отличала крайняя скромность. В то время как большая часть крестоносцев не помышляла ни о чем другом, кроме возвращения на родину, бросив Иерусалим и Святую Землю на милость неверных, а другая часть мечтала обосноваться в какой-нибудь подходящей сеньории или укрепиться в своем замке, небольшая группа добровольцев под руководством Гуго де Пайена решила остаться. Эти благочестивые рыцари не требовали ничего, кроме разрешения сопровождать паломников, охранять дороги на самых опасных участках и, если представится такая возможность, оказать вооруженную поддержку королю Иерусалимскому. Когда они не сражались или не находились на страже пути из Хайфы в Кесарию – наиболее отвратительного участка, – они присутствовали на богослужении. Наполовину воины, они, однако, не имели ни опознавательных знаков, ни имущества, ни иерархии или каких бы то ни было прерогатив. С самого начала они оказались за пределами и светского общества, потому что служили делу религии, и Церкви, несмотря на свое служение, потому что постоянно находились на военном положении и проливали кровь! С самого начала этот дуализм вызывал беспокойство. Но людей той эпохи безусловно увлекал их пример и их самоотверженность. Более того, Божьи рыцари навсегда, или, если угодно, вечные крестоносцы, они в наиболее полной, совершенной и бескомпромиссной форме воплотили рыцарский идеал. Древний рыцарский завет предписывал ни в коем случае не водиться с предателями, защищать слабых, соблюдать воздержание и умеренность, слушать мессу каждый день, смирять гордыню, соблюдать целомудрие тела и души и всегда быть готовым пролить кровь во славу Церкви. Невероятное стремление примирить честь и веру было присуще единомышленникам Гуго де Пайена. И Церковь, влияние которой на эволюцию нравов оставалось определяющим и которая прилагала усилия к приданию нравственного смысла воинственным инстинктам сословия знати и к тому, чтобы положить конец частным конфликтам, не могла не поощрять подобного рвения. Оказалось, что тамплиеры очень точно воплощали в жизнь ту модель, которую Церковь предлагала всегда. Что до людей с отважным сердцем – а таких было немало, – то они быстро почувствовали, какую ценность представляет собой маленький отряд Гуго де Пайена и насколько исключительно его значение. В нем воплотились и стремление к совершенству, до сих пор казавшееся невозможным, и самые сокровенные помыслы и мечты, порожденные старинными героическими поэмами. Родилось новое рыцарство, как выразился позже святой Бернар, представители которого не искали для себя ни богатства, ни славы. Именно поэтому, а не по иной причине они явили собой живое воплощение всех рыцарских идеалов. Для вояк и алчных феодалов, затесавшихся в Орден и затерявшихся в нем, даже если они мало заглядывали себе в душу и редко каялись в своих грехах, он давал уникальную возможность спасения, был единственным словом, которое стоило сдержать, единственным величием и единственным положением, достойным того, чтобы его добиваться, лучшим, о чем стоило молиться. Этим объясняется молниеносный успех храмовников, хотя, по мнению недоброжелательного хрониста Вильгельма Тирского, никакого успеха не было – ведь после девяти лет деятельности у Гуго де Пайена по-прежнему оставалось только девять единомышленников. В противном случае поддержка, которую одновременно оказали им патриарх Иерусалимский и его каноники, король Иерусалимский и его бароны, не была бы такой быстрой и горячей.

Но кто же был этот удивительный человек, осененный идеей создания Ордена монашествующих рыцарей? О нем известно очень мало. Он не оставил в истории иного следа, кроме как основатель Ордена тамплиеров и его первый магистр. Хотя известно, что он принадлежал к довольно знатному роду, обосновавшемуся в Шампани, как это подтверждают две хартии Гуго де Труа, относящиеся к 1100 году. Некоторые авторы уверяют даже, что он происходил из Шампанского дома. Деревня Пайен, название которой входило в его имя, находилась в двенадцати километрах от Труа, столицы провинции и постоянной резиденции местных графов. Отсутствуют точные сведения и о первых спутниках Гуго де Пайена, например, о его ближайшем сподвижнике Годфруа де Сен-Омере, о котором известно только то, что он был из фламандских рыцарей. Однако мы знаем, что с самого начала в Орден принимали знатных людей, которые служили определенный срок: так, в 1120 году среди орденской «братии» упоминается Фульк Анжерский. Мы знаем также, что в 1126 году Гуго Шампанский стал тамплиером, предварительно отказавшись от титула и передав графство своему племяннику Тибо, уже бывшему графом де Бри. Святой Бернар, сожалея о невозможности принять Гуго в Клервосский монастырь, писал ему: «Если для служения Господу тебе нужно было сделаться из графа – рыцарем, из богатого – бедным, то мы поздравляем тебя с такой переменой, ибо она праведна, и мы славим Бога за тебя, находя, что всякое изменение – в деснице Господней. Впрочем, я признаю, что мы не проявляем смирения, лишившись твоего сладостного общества вследствие неизвестно за какие грехи постигшей нас Божьей кары… Но можем ли мы забыть старую дружбу и милости, которые ты столь долго оказывал нашему дому?» Ценное членство для тамплиеров, учитывая, что между Гуго Шампанским и святым Бернаром были добрые отношения и Гуго неизменно проявлял щедрость, которая и сделала возможным основание Клервосского монастыря. Итак, святой Бернар, авторитет которого в церковных кругах был огромен и который оказывал большое влияние на свою эпоху, сыграл главную роль, выступив в поддержку нарождающегося Ордена. Вместе с тем, возможно, это необычное, можно сказать «революционное», движение не получило бы такого быстрого и полного одобрения со стороны святого Бернара, если бы дружеские связи, общие воспоминания, даже родственные отношения не упростили бы сближения и не вызвали бы отклика.

На первое, очень непродолжительное время король Бодуэн II приютил этих полувоинов в покое своего дворца, то есть мечети Эль-Акса, расположенной посреди мощеной эспланады, которая тогда называлась храмом Соломона. В 1120 году Бодуэн II перенес королевскую резиденцию в Башню Давида, которую легче было и оборонять, и укреплять. Он оставил тамплиерам в полное распоряжение свой бывший дворец, что служит убедительным доказательством того, что членов Ордена было больше девяти уже через год после его учреждения. Именно в этом здании помещалась первоначальная резиденция Ордена. От него milites Christi (рыцари или воины Христовы) получили свое название рыцарей Храма, или тамплиеров. Поэтому на одной из их печатей представлен Templum Salomonis (Храм Соломона). Бодуэн II, будучи сообразительным человеком, быстро осознал пользу, которую приносил ему новый Орден, – не меньшую, чем небольшая постоянная армия, избранное войско, готовое выступить в поход по первому сигналу. В соответствии с нормами феодального права он располагал не армией в современном смысле слова, но более или менее быстрой и действенной поддержкой своих баронов и их вассалов. В случае массированной и мощной атаки противника ему грозила катастрофа, немедленное и полное поражение вследствие рассредоточенности военных отрядов и опоздания, вызванного их «мобилизацией». Вот почему Бодуэн II всеми силами и со всем напряжением своего ума, живого и глубокого, откликнулся на инициативу Гуго де Пайена. Без сомнения, тамплиеры продолжали исполнять изначальную миссию религиозных стражей порядка по защите паломников на пути между Хайфой и Кесарией, но с самого начала они также составляли постоянный воинский корпус, которым располагал король Иерусалимский для обороны Святой Земли. Именно тамплиеры были главным его средством в борьбе с мусульманами. Ведь они не были официально утверждены, у них не было ни собственного облачения, ни Устава, которому бы они были обязаны следовать. Церковь их еще не признала. Без сомнения, их положение полувоинов породило недоверие у некоторых церковных деятелей и вызвало первую критику и даже насмешки клириков. Если хотели, чтобы Орден тамплиеров процветал, а привлечение в него членов не носило узкий, локальный характер, надо было заинтересовать в его деятельности Запад и прежде всего добиться одобрения со стороны Святого престола.

Осенью 1127 года Бодуэн II отправил Гуго де Пайена в сопровождении некоторых его компаньонов в Европу, снабдив его рекомендательными письмами. Здесь мы принуждены вновь обратиться к легенде. Ибо если легенда правдива в отношении Гуго де Пайена, то бедный рыцарь выказал смирение и даже простодушие, и возникает сомнение: мог ли Бодуэн II действительно снарядить такую дипломатическую миссию? Ведь миссия должна была убедить самого папу и прелатов его окружения. Думается, методы, к которым прибегнул Гуго де Пайен, доводы, которые он представил, авторитет, которым он обладал, – все это свидетельствует, напротив, о его остром уме, находчивости и, сверх того, готовности к любым испытаниям. Это действительно был храбрец, что он доказал, но он также был и организатор, человек действия. Папа Гонорий II отнесся к нему милостиво и даже почтительно. Однако, следуя римским традициям, он уклонился от ответа, прежде не проконсультировавшись с монашескими орденами, мнение которых было очень важно, ибо тамплиеры тоже должны были стать монашеским орденом. Следует признать, что их Устав представлял собой щекотливую проблему с точки зрения канонического права. Он нигде и никогда не имел прецедентов, являясь абсолютно новым и, более того, совершенно французским по своему духу. Никто не мог даже вообразить, что монахи станут делить свое время между молитвой и исполнением полицейских функций, между церковными службами и войной и что монастырь одновременно может быть крепостью, в которой размещается гарнизон. Вот откуда нерешительность Гонория II, который, не сомневаясь в полезности тамплиеров и в добрых намерениях создателя ордена, не знал, как классифицировать этот орден, к какому монашескому направлению его отнести, какой Устав, среди тех, что были приняты в монастырях, может ему соответствовать. Наконец папа поручил рассмотрение этих вопросов кардиналу Матвею Альбанскому, родом французу, бывшему в течение долгого времени настоятелем монастыря Сен-Мартен де Шамп в Париже. Кардинал был отправлен во Францию в начале 1128 года в качестве легата Святого престола. Со своей стороны, следуя инструкциям или наставлениям Бодуэна II, Гуго де Пайен вступил в контакт со святым Бернаром, аббатом Клервосского монастыря. Благодаря последнему дело тамплиеров быстро продвинулось, и провинция Шампань стала колыбелью Ордена, отправной точкой для распространения его на Западе. Святой Бернар взялся организовать собор и избрал местом его проведения город Труа, положив на чашу весов свое влияние и отдав свое перо и свое сердце в распоряжение тамплиеров, воздав им хвалу на страницах своих произведений, которые приобрели такую известность.

Собор в Труа

По свидетельству секретаря Жеана Мишьеля, ответственного за ведение протокола, собор открылся в кафедральном храме города Труа 14 января 1128 года, в День святого Илария. Секретарь старательно перечисляет участников: епископ Альбано и папский легат Матвей – первоприсутствующий; далее, архиепископ Реймсский Рено де Мартинье, архиепископ Санский Анри Санглье и их викарии – Гослен де Вьерзи, епископ Суассонский, Этьен де Санлис, епископ Парижский, Аттон, епископ Труа, Жан, епископ Орлеанский, Гуго де Монтегю, епископ Оксерский, Буркард, епископ Мо, Эрлеберт, епископ Шалонский, Бартелеми де Вир, епископ Ланский, Рено де Семюр, аббат Верделе (Везеле), будущий архиепископ Лионский и папский легат, Этьен Арденг, аббат Сито, Гуго де Макон, аббат Понтиньи, Ги, аббат Труафона (Труа-Фонтена), Урсьон, аббат Сен-Реми де

Реймс, Герберт, аббат Дижона, Ги, аббат Модема и Бернар, аббат Клервосский; итого два архиепископа, восемь епископов и восемь аббатов, не считая секретаря Жеана Мишьеля и прочих присутствующих духовных лиц. В дебатах также приняли участие по праву гражданских и военных советников Тибо IV, граф Шампани, Бри и Блуа, прозванный «Великим», Вшом п, граф Невера, Оксера и Тонера, и Андре де Бодман. Большинство этих прелатов и увенчанных митрой аббатов в большей или меньшей степени примыкали к Ордену святого Бенедикта. Их образ мыслей был навеян цистерцианством.