Текст книги "Повседневная жизнь тамплиеров в XIII веке"

Автор книги: Жорж Бордонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Больным дозволялось есть мясо во все дни недели, кроме пятницы, в то время как здоровые могли себе это позволить лишь три раза в неделю, в остальное же время довольствовались овощами и рыбой – отменный рацион. Престарелые или не полностью выздоровевшие могли садиться за трапезу в лазарете. Те, кому пустили кровь и кто нуждался в восстановлении сил, имели право на трехразовое питание, но не более того.

Находящимся в лазарете запрещалось употреблять в пищу чечевицу, бобы, говядину, мясо свиноматок, коз, козлов, телятину, баранину, угрей и сыр. Оставались свежие овощи, рыба, домашняя птица, что отнюдь не являлось плохим питанием.

Если кто-либо из братии вследствие болезни или недомогания не имел достаточно сил, чтобы присутствовать на службе или отправиться в часовню, он должен был явиться в лазарет. Но поскольку забота о душе была важнее заботы о теле, Устав рекомендовал в этом случае заранее исповедаться и причаститься. Больному позволялось, если он желал, трижды в день принимать пищу в постели. Страдавшим дизентерией, злокачественными язвами, рвотой (нападение вампира), бешенством (эпилепсия, нервный припадок) или другими болезнями, способными обеспокоить окружающих, предоставлялась отдельная комната. Как только братья могли покинуть лазарет, их первой обязанностью было посетить мессу, чтобы возблагодарить Господа Иисуса Христа за свое выздоровление. После этого допускалось еще трижды принять трапезу в госпитале, прежде чем перейти в общую трапезную и вернуться к монастырскому режиму.

Если кто-то заболевал проказой, он не мог оставаться в стенах обители тамплиеров. Если он не уходил по своей воле, наиболее уважаемые из братии должны были сделать ему выговор, если же он продолжал упорствовать, ему объявляли об исключении из Ордена и давали платье святого Ладра, иными словами, скорбное одеяние прокаженных, и трещотку. Однако если этот брат наотрез отказывался уходить, следовало предоставить ему расположенное в отдалении жилище и продолжать снабжать его пищей.

Распорядок дня

Независимо от «гражданских» занятий, коим посвящали себя тамплиеры, следуя приказаниям своих командоров, и несения «военной» службы они вели монашескую жизнь, и их распорядок дня, равно как их обязанности, был подчинен каноническим часам. Устав подчеркивал, многократно повторяя это абсолютное главенство религии. «Каждый член Ордена, – провозглашается в нем, – должен сознавать, что его главной обязанностью является служение Господу, и он должен направить все свои силы и помыслы именно к тому, чтобы с прилежанием исполнять богослужение, ибо нельзя здесь допускать ни пренебрежения, ни лености, насколько это в человеческих силах. Ибо, как гласит наш Устав, если мы любим Господа, мы должны охотно и с пониманием внимать словам Священного Писания».

Первая обязанность состояла в том, чтобы почитать место богослужения, то есть проявлять заботу о содержании в порядке часовни тамплиеров и достойно вести себя в ней. Кроме того, возбранялась неряшливость облачения. Требовалось, по крайней мере во время часовых молитв, присутствовать в плаще, скрепленном на шее аграфом или шнурком.

Когда звонили к заутрене, в четыре часа утра зимой и в два часа летом, тамплиеры вставали с постелей, обувались, надевали плащи и направлялись в часовню. Можно было остаться в ночном одеянии (сорочка, кальсоны и тонкий поясок), но обязательно иметь на ногах башмаки и конечно же застегнутый плащ. Некоторые надевали и головной убор. Нельзя было пропускать заутреню, разве что из-за чрезвычайных обстоятельств или по болезни и конечно же с разрешения командора. В часовне братья «кротко и мирно» слушали заутреню, разумеется, в молчании. Нужно было произнести вслух или прослушать тринадцатикратное повторение молитвы «Отче наш» во имя Девы Марии и столько же во имя святого текущего дня; лучше было проговорить все молитвы самому.

Выйдя из часовни после заутрени, то есть собственно еще до рассвета, братьям следовало пройти в конюшню проведать лошадей и, если требовалось, отдать необходимые распоряжения оруженосцам, при этом не распекать их, но разговаривать с ними «любезно». После этого можно было вернуться в постель, но не засыпать снова, не произнеся «Отче наш»: для того, чтобы Бог простил их, если за ними оставались какие-то мелкие прегрешения или они нарушили обет молчания.

Когда колокол отбивал первый час, все вновь поспешно поднимались, одевались, обувались и снова шли в часовню. Наступало время мессы, на которой полагалось благочестиво присутствовать всей братии в полном составе.

Если утром две мессы следовали одна за другой, рекомендовалось присутствовать на обеих. Если же кто-то не мог этого сделать, тот, по крайней мере, должен был явиться на третий час и полуденную службу. В любом случае категорически воспрещалось принимать какую-либо пищу прежде шестидесятикратного произнесения или прослушивания «Отче наш»: тридцать раз за умерших и тридцать раз за живых. Это был тот самый молитвенный «капитал», который предлагался в удел соискателю, – духовное сокровище Ордена, если угодно.

Прежде чем приступить к совместной трапезе, полагалось прочитать благословительную молитву и «Отче наш». Затем следовали молитва после принятия пищи, которая произносилась в часовне по выходе из трапезной, потом вечерня, молитва девятого часа и повечерие.

Каждый час сопровождается тринадцатикратным или восемнадцатикратным повторением «Отче наш»: посвящавшиеся Деве Марии произносились или выслушивались стоя, а те, что посвящались святому текущего дня, – сидя. Молитвы Богородице начинали и завершали день тамплиера: «…потому что с Девы Марии началась наша религия; и если будет на то воля Божья, когда Господу будет угодно, ею и в ее честь закончатся наши жизни и наша религия». Зловеще и скорбно звучат эти слова, если вспомнить о печальном конце Ордена в 1307 году.

Кроме вечерни и кануна Дня святой Епифании месса и ежедневные молитвы являлись вехами для коленопреклонений в знак покаяния. Но престарелые или больные братья, очевидно, были от этого освобождены. Устав настаивал на необходимости обуздания плоти, но не до полного ее изнеможения. Той же заботой продиктован запрет выстаивать на ногах всю службу до конца.

Таковы наиболее общие предписания, регламентировавшие религиозную жизнь братии. Однако некоторые обязательные предписания несли отпечаток особой торжественности. Например, в Пепельную среду, в первую среду Великого поста, когда капеллан приступал к чтению литании, которая следовала за семью псалмами о покаянии, тамплиеры преклоняли колени, «касаясь их грудью» (повергались ниц), и капеллан посыпал им головы пеплом «в напоминание о том, что все мы из праха восстали и во прах обратимся». В Чистый четверг капеллан должен был подготовить тринадцать нищих, которым братья омывали ноги (теплой водой). Правда, рекомендовалось выбирать для этой процедуры таких нищих, у которых ноги и ступни не были поражены «безобразной болезнью», так как братьям, прежде

чем приступить к омовению, следовало поцеловать эти ноги, а затем тщательно обтереть их, «ибо случайно могли причинить боль сердцу брата…». После этой церемонии, которая совершалась в присутствии капеллана, облаченного в стихарь и держащего в руках крест, командор подавал каждому нищему по два хлеба, по две медных монеты и по паре новых башмаков. В Страстную пятницу братья босиком и в величайшем смирении совершали поклонение кресту; они постились, вкушая только хлеб и воду, и садились за стол, не покрытый скатертью, однако Устав предписывал тщательно мыть стол перед тем, как класть на него хлеб.

Пост был обязателен в каждую пятницу, от праздника Всех Святых до Пасхи, кроме рождественской пятницы. Торжественные процессии устраивали на Рождество, в праздник Богоявления [14]14
  Второе название христианского праздника Крещения Господня (прим. пер.).


[Закрыть], в Сретение, в Вербное воскресенье, в Успение и Рождество Девы Марии, в праздник Всех Святых и в праздник того святого, которому была посвящена часовня командорства.

Капеллан

Капелланы более не исполняли своих обязанностей в Ордене «из милости», то есть временно, как в прежние времена. Они давали обет перед капитулом, как и все остальные члены Ордена. Церемониал приема капелланов отличался от обычного лишь вопросами, которые им задавали, и обязательствами, которые они на себя принимали. Они носили черные закрытые одеяния, черные плащи и, в знак отличия их как представителей Господа, перчатки. Их одежда шилась из лучшего материала, которым располагала обитель тамплиеров, что также свидетельствовало о глубоком почтении к их сану. За трапезой капеллан был первым лицом после командора. Однако следует иметь в виду, что эти проявления почтительности относились не к человеку, а к носителю священнического сана. Если он совершал проступок, то должен был испрашивать прощения, другими словами, извиняться перед капитулом так же, как прочие тамплиеры: обнажив голову и преклонив колени. Если на него накладывалась епитимья и его приговаривали к временному лишению сана, то вместо того, чтобы принимать пищу на полу, ему разрешалось есть за столом прислуги, без скатерти. В то время как прочие братья, подвергнутые наказанию, исполняли домашние работы, он должен был читать свою псалтырь. Если было неопровержимо доказано, что он вел дурной образ жизни и навлек позор на обитель либо же, по причине дурного характера или коварства, посеял раздор в монастыре, то такого капеллана могли заковать в железо, приговорить к пожизненному тюремному заключению или навсегда изгнать из Ордена; наиболее же легким наказанием в этом случае было низведение до положения рядового брата. Таким был статус капеллана, определенный буллой  Omne datum optimum.

Братья должны были исповедоваться только перед капелланом тамплиеров, кроме исключительных случаев, для которых требовалось разрешение своего командора. Капелланы отпускали грехи именем папы, единственного авторитета, которому они были подвластны, равно как и все остальные члены Ордена. Однако наиболее тяжкие преступления подлежали суду только самого папы: убийство христианина (мужчины или женщины), разбойное нападение на христианина, совершенное братом или капелланом, повлекшее пролитие крови, вступление в Орден путем симонии, вступление в Орден монаха иного толка, утаившего свою принадлежность к монашеству. Тем не менее, поскольку резиденция папы находилась в Риме, отпущение подобных грехов можно было требовать и у архиепископа или епископа диоцеза.

Эти положения нуждаются в некотором пояснении. Обвинители Ордена тамплиеров не раз говорили, а вслед за ними повторяли и многие комментаторы, что тамплиеры исповедовались друг другу в своих грехах, тем более что председатели капитулов еретическим образом присвоили себе право отпущения грехов – и все для того, чтобы не выносить на публику свои тяжкие прегрешения. Но почему же тогда «Дополнения»к Уставу так подробно рассматривают круг вопросов, касающихся капелланов, их прав и обязанностей, а также тех санкций, которым они подвергались в случае неисполнения долга? И почему тогда их проступки относятся к числу наиболее тяжких? В следующей главе мы увидим, что представляла собой взаимная исповедь тамплиеров и как действовал их дисциплинарный суд. Заблуждение, в которое столь охотно впали Филипп Красивый и его судьи, зиждилось на смешении дисциплинарных нарушений тамплиеров «мирского» характера и грехов, которые носили характер «духовный». Первые в соответствии с Уставом подлежали рассмотрению капитула. Последние были в ведении капеллана в соответствии с полномочиями, которыми наделил его папа. Разница между ними имела кардинальное значение.

Конец дня

Когда день подходил к концу и наступала ночь, звон колокола, согласно Уставу, возвещал повечерие. Братья сообща садились за легкую трапезу, являвшуюся для них обедом и предоставлявшуюся им по усмотрению командора. В это время можно было подавать воду или разбавленное вино, но в разумном количестве. Устав напоминал об изречении Соломона: «Quia vinum facit apostare sapientes»,что значит «вино превращает мудрецов в скотов». Перекусив, тамплиеры направлялись в часовню, где слушали или читали молитвы повечерия. После этого они шли в общую спальню, не разговаривая друг с другом и нарушая молчание только в случае крайней необходимости. Если надо было, они могли проведать лошадей и отдать распоряжения оруженосцам. Уходу за лошадьми в Ордене придавали огромное значение. Уважаемые члены обители и старшие рыцари обсуждали с командором текущие дела. При этом говорили только о самом насущном, ибо велеречивость считалась грехом; смех и чересчур оживленный разговор, «болтовня» были запрещены.

В таком же молчании братья раздевались. Они аккуратно развешивали свои плащи, с которыми следовало обращаться особенно бережно и почтительно из-за нашитого на них алого креста. На ночь они оставались в сорочке, подштанниках, шоссах и с тонким пояском на талии – по поводу этого шнурка изведено немало чернил в стремлении доказать, что к нему, прежде чем дать его тамплиеру, заставляли прикоснуться языческого идола (Бафомета).

Один за другим они ложились в свои убогие постели, совершенно одинаковые, состоявшие из соломенного тюфяка, двух покровов и одного шерстяного ковра с чередующимися черными и белыми полосами. Вплоть до колокольного звона, возвещавшего молитву первого часа, они должны были пребывать в молчании, кроме самых крайних случаев. Прежде чем погрузиться в сон, они в последний раз произносили про себя «Отче наш», чтобы Бог отпустил им их прегрешения. Свеча, которая до рассвета оставалась гореть в спальне, освещала их белые фигуры, эту вереницу лежащих тел.

Глава шестая
Дисциплина

Невозможно было сделаться тамплиером за несколько дней. Исполнение ежедневных обязанностей, краткий обзор которых дан в предыдущей главе, сопровождалось изощренными запретами, изобиловавшими нюансами, на которые в течение дня новичку постоянно указывали командор и старшие члены Ордена. Среди братьев было много людей молодых, с горячей кровью, наделенных пылким и страстным темпераментом. Их нужно было подчинить строгой дисциплине Ордена – не сломать, но смягчить их личность. Не искоренять воинственные инстинкты, но направить их в нужное русло, чтобы они с максимальной пользой служили делу Ордена и Церкви. Это не всегда оказывалось просто, и некоторые дебютанты противились жестким ограничениям, прежде чем начинали осознавать целесообразность дисциплинарных требований. С молодежью обращались мягко, командор отдавал им приказания «ради Бога», но им ничего не прощали. Особенно тяжело было отказаться от сложившихся привычек и свободы воли, цены которой они не знали до поступления в Орден. Праздность, развлечения, шутливые беседы находились под строжайшим запретом. Нельзя было играть в шахматы и в триктрак – игры, известные в любой семье, которые считались невинными, но которые порицались Уставом, усмотревшим в них основание для возможных ссор. Допускалась только игра в классы (вид настольной игры с костями и фишками), в бабки и в форбот, о правилах которой ничего не известно, где не требовалось никакого заклада. Но все равно предпочтительнее было употребить свободное время на чтение или на произнесение вслух молитв либо на исполнение какой-нибудь работы, полезной для братства. Запрещалось – этим-то наездникам! – быстро скакать верхом (переходить в галоп) без специального на то разрешения, как в одиночку, так и в сопровождении товарища. Запрещалось без спроса брать свое же оружие. Запрещалось тренироваться пешими с копьем в упражнении «богор» (единоборство, вид поединка на копьях или турнира), так как следовало избегать всего, что могло нанести ущерб обители. Запрещалось «обихаживать» самостоятельно свою же лошадь (подковывать или чистить), ибо эти занятия считались уделом кузнецов и оруженосцев. Запрещалось дарить что бы то ни было, что имело хоть минимальную ценность, кроме старого фонаря, деревянной дубины или кольев для палатки. Запрещалось без разрешения покидать командорство ради посещения города, мызы или замка. Не дозволялось заходить в частные дома иначе как в сопровождении командора или бальи. Нельзя было пить вино и принимать пищу за пределами обители кроме как за столом епископа, другого служителя церкви или братьев госпитальеров. Запрещалось присваивать себе найденное: находку следовало доставить в часовню, где надлежало возвратить ее тому брату, который ее потерял. Запрещалось кормить свою лошадь ячменем и фуражом, который можно было раздобыть сверх предусмотренной нормы, чтобы не ущемлять остальных животных. Запрещалось украшать древко копья или шлем, без разрешения начищать до блеска меч или кинжал. Запрещалось клясться и произносить непристойности. Запрещалось хранить при себе деньги кроме как по специальному распоряжению командора: этот запрет был настолько бескомпромиссным, что если, например, в карманах скончавшегося брата обнаруживали несколько су, то его посмертно исключали из рядов Ордена и лишали права на погребение в пределах кладбища тамплиеров. Также запрещалось без специального разрешения хранить у себя орденский Устав или «Дополнения»,полностью или в отрывках, – не из любви к секретам или стремления к скрытности, но чтобы Устав не сделался достоянием оруженосцев и не подвергся разглашению среди «мирян», хотя совершенно очевидно, что содержащиеся в нем «строгости» не могли привлечь широкие массы. Кроме того, все монастыри сохраняли свои Уставы в тайне. У тамплиеров только командоры округов могли иметь в своем распоряжении экземпляр Устава. Но возможно, что и командоры некоторых крупных обителей также хранили у себя полный или частичный его текст, хотя бы для того, чтобы сверяться с ним при приеме новых членов; а равно чтобы сдерживать себя от гневливости, от греховных поступков или от обвинения других в нечестивости, чтобы чувствовать удовлетворение от своих действий и чтобы подавлять в себе суетность и гордыню.

Еженедельные собрания капитула

Многочисленные запреты и строгости, как мы увидим в дальнейшем, когда перейдем к описанию походов и войн, оставались бы пустым звуком, если бы повседневное поведение тамплиеров не было под тщательным контролем и нарушения не влекли за собой наказания. Этот надзор осуществлялся со стороны нескольких инстанций, среди которых, без сомнения, находились командор и старшие члены Ордена, которые, однако, все равно были не в состоянии за всем углядеть. Поэтому ответственность брали на себя сами братья – и не из мелочных расчетов или склонности к доносительству, но с единственной целью взаимного совершенствования, чтобы общими усилиями достичь рая. Когда какой-нибудь брат совершал оплошность, другие (один, два, максимум три человека) должны были отчитать его «любезно», но строго, указать ему на совершенную ошибку и предостеречь против ее повторения. Если виновный проявлял покорность и со смирением выслушивал укоры, его провинность прощалась, если же нет – на него обязаны были донести по начальству. Такая практика сегодня представляется скандальной, но она была широко распространена в Средние века и никого не шокировала. Напротив, считалось почетным выказывать страстное желание спасти ближнего своего. Не нужно забывать, что главным намерением и конечной целью людей той эпохи было обретение рая. Вот почему люди настойчиво преследовали зло повсюду, где оно им встречалось, или, по крайней мере, стремились преследовать. Это объясняет отношение тамплиеров друг к другу, объясняет также и некоторые стороны их личности, ибо Устав призывал публично осуждать все ошибочное в их среде как собственную ошибку и самим назначать себе наказание. Вот ради этой цели и были учреждены еженедельные капитулы. Они собирались не только в крупных и средних командорствах, но в любой обители, где имелось достаточно рыцарей и братьев-служителей. Устав до мельчайших подробностей описывает, как это происходило.

В день собрания все братья сходились в зале капитула. При входе они осеняли себя крестным знамением во имя Отца и Сына и Святого Духа. Обычно при входе в зал все снимали головные уборы, кроме плешивых, которые боялись застудить голову, поэтому им разрешалось оставить облегающий голову чепец и колпак, которые были предусмотрены Уставом. Затем братья стоя произносили «Отче наш», а потом занимали места по чину – в зависимости от того, являлись они рыцарями или братьями-служителями, заслуженными членами Ордена, членами со стажем или новичками. Когда все братья оказывались на местах, председательствующий на капитуле (командор, или тот, кто его замещал, или же инспектор Ордена, прибывший с визитом) открывал собрание в следующих выражениях:

– Прекрасные сеньоры, братья, встаньте и восславьте Господа нашего, чтобы его святое милосердие было с нами.

В ответ на этот призыв председателя каждый прочитывал «Отче наш». Затем, если это еще не было сделано, двери запирали на замок, чтобы никто из посторонних не мог услышать и узнать, о чем здесь говорится. Такая предосторожность была оправдана: она вызывалась озабоченностью, даже опасением причинить Ордену ущерб со стороны слуг и оруженосцев, которые являлись мирянами и могли проведать об ошибках, допущенных рыцарями, и о выговорах, которых они удостоились со стороны председателя капитула, – то есть о доносах и упреках, которыми они постоянно взаимно обменивались, причем не всегда обоснованно и часто несправедливо, ибо не всегда же эти монахи-воины оставались агнцами!

Председатель начинал заседание капитула с проповеди. В меру своих сил он старался импровизировать. Можно полагать – учитывая, что читавший проповедь был старым солдатом, – он не блистал красноречием, и его речь сводилась к призыву, обращенному к братии, признать свои прегрешения. С этого момента никто из присутствующих не мог покинуть своего места без разрешения. Каждый, перед тем как войти в зал капитула, старался припомнить все допущенные им промахи. Если за истекший период он получал выговоры от своих товарищей, то теперь должен был публично сознаться во всем этом.

Один из тамплиеров вставал, покидал свое место, приветствовал председательствующего и совершал перед ним несколько коленопреклонений. Он должен был держать себя сейчас, как на исповеди, смиренно и покорно.

– Прекрасный сир, – говорил он, – я прошу прощения (молю о милости) у Бога и Приснодевы Марии, у вас и у братии за свое прегрешение…

Было недостаточно назвать и перечислить грехи, которые человек ставил себе в упрек, требовалось «поведать» о них, то есть указать точные обстоятельства, тяжесть и повторяемость проступка – без утайки, без боязни наказания, в соответствии с тем, как обстояло все на самом деле. Если кого-то уличали в этот момент во лжи, то его ожидало более тяжелое наказание.

Когда признания заканчивались, председатель обращался к кающемуся брату, не забыл ли тот чего, а затем предлагал ему покинуть зал и удалиться в такое место, откуда он не мог слышать речи, которыми обменивались присутствующие. Когда брат выходил из зала и дверь за ним закрывалась, председатель напоминал грехи, в которых тот только что сознался, сдержанно и четко комментировал их и спрашивал у присутствующих, начиная со старших и наиболее уважаемых членов Ордена, мнения по поводу наказания, которое следовало наложить на провинившегося. Большинство присутствующих уклонялись от ответа, и это председатель обязательно должен был учитывать, принимая решение. Наконец виновного призывали обратно. Председатель объяснял ему серьезность его проступка или проступков, призывал не повторять их впредь и произносил свой вердикт.

Прегрешения у тамплиеров бывали самые различные: неисполнение приказов командора, рассеянность во время церковных служб, сбивчивость при подсчете молитв «Отче наш» относительно количества, предписанного Уставом, проявление необоснованного гнева на одного из братии или беспричинное впадение в гнев и пр. Часто случалось, что, вследствие снисходительности к самому себе или просто по забывчивости, какой-нибудь брат забывал упомянуть об одном из своих проступков. Тогда ему могли напомнить его грех. Также случалось, что некоторые братья, еще сохранившие гордость, отказывались признавать себя виновными или пренебрежительно относились к выговорам, которые им пришлось выслушать в течение недели, – потому ли, что упреки казались им несправедливыми, или потому, что они были очень высокого о себе мнения. В этом случае братья имели право, и даже обязаны были выступить посредниками между двумя сторонами, но такая возможность была очень точно оговорена в Уставе, иными словами – тут мы не опасаемся повторений, – в своих доказательствах они опирались на совокупность обычного права. Нельзя было выдвигать обвинения против отсутствующего брата. Обвинение должно было формулироваться беспристрастно, четко и обстоятельно. Устав не признавал неполных признаний, так же как и надуманных обвинений. Требовалось выступать уверенно и говорить в лицо, вслух, невзирая на уважение и не заботясь об унижении товарища, с которым обвинитель мог находиться в дружеских отношениях. Нужно было действовать во благо ближнего, то есть руководствоваться заботой о спасении его души и исключительно милосердием, а не опасением потерять брата или желанием сбить с него спесь. Поэтому к командору обращались со следующей просьбой:

– Прекрасный сир (или командор), дозвольте мне поговорить с таким-то братом.

Когда разрешение давалось, обвинитель вставал, обращался к тому, кого хотел «поправить», в ответ на что тот тоже должен был встать, снять головной убор и приветствовать. Обвинитель провозглашал:

– Прекрасный брат, моли о милости за такое-то прегрешение…

И он должен был в сдержанных выражениях объяснить, где, когда и как обвиняемый нарушил правила. При этом обвиняемый должен был сознавать, что выступающий брат говорит ради его же блага. Ему не следовало раздражаться, но, напротив, принять порицание и ответить на него, стоя на коленях:

– Прекрасный сир, я молю о милости Бога, Приснодеву Марию, вас и братию за то, в чем меня упрекнули.

Однако можно было оказаться в роли напрасно обвиненного – не по злому умыслу, но вследствие нечаянной ошибки. Если человек был невиновен, он имел право – и был обязан – отрицать свою вину, не проявляя при этом ни раздражения, ни чрезмерного негодования. Следовало отвечать со смирением и кротостью в следующих выражениях:

– Прекрасный сир, я молю Бога, Приснодеву Марию, и вас, и братию простить меня за то, в чем меня обвиняют, но нахожу, что в действительности дело обстояло иначе.

Или же:

– Нет, мессир, благодарение Богу, я никогда не совершал такого!

Либо же так, если можно было сослаться на оправдательные мотивы или на смягчающие обстоятельства:

– Сир, дело обстояло иначе.

В таком случае именно от обвинителя требовалось привести доказательства своих слов, если это представлялось возможным. Получив разрешение председательствующего, обвинитель указывал на свидетелей проступка:

– Сир, здесь присутствуют братья, которым известны обстоятельства случившегося.

Председатель капитула поддерживал это требование:

– Если есть здесь братья, которым известно это дело, пусть они предстанут перед нами.

Один за другим свидетели вставали с места и становились напротив председателя. В своих свидетельских показаниях они должны были строго следовать истине, под страхом совершения тяжкого греха и серьезного проступка не следовало «говорить о других ни по приязни, ни по недоброжелательству».

Обвиняемый, будучи уверен в собственной правоте, мог в свою очередь упрекнуть обвинителя.

Если один или другой или оба сразу оказывались виноваты, председатель повелевал им удалиться и совещался с капитулом относительно достойного наказания. Следовало сохранять в полной тайне неизбежные дебаты и разногласия. Мы увидим ниже, какие санкции применялись к болтливым братьям. Не следовало рассказывать и о неудаче председателя, если он, произнося свой вердикт, не мог добиться единодушия в пользу той или иной стороны.

Если какого-либо брата признавали виновным в ряде проступков, то определение наказания для него могло вызвать замешательство. Наказать можно было только за одно нарушение, хотя бы их было допущено десять, но мера наказания, видимо, ужесточалась.

Светский человек или монах иного монастыря не мог выдвинуть обвинений против тамплиера, это допускалось только внутри Ордена – таково было одно из фундаментальных положений, которое, впрочем, свидетельствует, что Орден принимал во внимание только мнения друзей. Тем не менее если какой-либо честной муж, мирянин или монах, пользовавшийся особым уважением вследствие своего благочестия, сообщал командору о действиях, которые навлекали бесчестье на обитель, виновного можно было подвергнуть «особо тяжкому наказанию», чтобы добиться от него признаний и изгнать его из Ордена, не прибегая к капитулу.

Наказания

Они подлежали немедленному исполнению и, кроме исключительных случаев (отсрочка), – без апелляций. После оглашения вердикта председательствующий, желая преподать спасительный урок, мог обратиться к осужденным братьям: «Извольте раздеться» (до пояса) и подвергнуть их бичеванию кушаком или ремнем. Разумеется, телесное наказание производилось публично, так же как предшествовавшее ему признание вины.

Наказания бывали различны и зависели от тяжести проступка и репутации провинившегося. Всего их насчитывалось девять, и счет открывали наиболее строгие:

1. Изгнание из обители (или окончательное исключение из Ордена).

2. Лишение духовного звания.

3. Временное лишение духовного звания.

4. Два дня епитимьи в неделю, в первую неделю – три дня.

5. Двухдневная епитимья.

6. Однодневная епитимья.

7. Пятничная епитимья.

8. Епитимья на усмотрение капеллана.

9. Отсрочка или передача дела в вышестоящую инстанцию.

Возможно, было и примирение, означавшее оправдание и полное прощение.

Исключение из Ордена следовало за совершение одного из девяти особо тяжких проступков, на которых стоит остановиться подробнее, ибо они со всей очевидностью свидетельствуют о строгости дисциплины среди тамплиеров. Это симония, нарушение тайн капитула, убийство христианина или христианки, содомия (страшный грех, «гнусный и смрадный»), мятеж, очевидная трусость, ересь, предательство (переход на сторону сарацин) и воровство.

Симония – это преступление, совершенное братом, который вступил в Орден противозаконно, путем подкупа или обещания такового, даже предложенного через посредника. Тот, кто за взятку принял его, терял звание тамплиера, право принимать новых братьев и осуществлять командование.