Текст книги "Сапфировая скрижаль"

Автор книги: Жильбер Синуэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 17

«Отмщение! Смерть! – вскричал гигант Ростабат. – Нас сотня против одного! Прикончим нечестивца!»

В. Гюго. Легенды веков. Маленький король Галисии.

Сидя на пахнущем пылью тюфяке, шейх потер глаза. Затем сложил листок, на котором начеркал ряд заметок, и положил рядом с собой. Справа от него Рафаэль, прислонившись к стене и заложив руки за голову, задумчиво уставился в потолок.

– У сеньоры есть шанс на успех? – спросил Сарраг. Монах скептически поморщился.

– По-моему, все будет зависеть от того, какого рода заключению подвергли раввина. У Инквизиции в одном и том же здании есть три вида застенков: так называемые фамильяров, где оказываются только за мелкие проступки, средняя тюрьма, менее суровая, чем третья, тайная, отведенная исключительно для еретиков. Если Эзра в тайной – а все указывает на то, что так оно и есть, – то ему запрещены всякие сношения с внешним миром.

– Вы думаете, его подвергнут пыткам?

– Тут тоже ничего конкретного сказать нельзя. Все зависит от того, в чем его обвиняют. Нам неизвестно, идет ли речь о подозрении или о доказанном факте. Но точно одно: если Эзра откажется признаться в своем проступке – в чем бы он ни заключался, – то его наверняка подвергнут допросу, поскольку Совет считает, что применение пытки в отношении упорствующего и закосневшего в своих грехах еретика дает оному последний шанс молить о милосердии.

– Но бедняге семьдесят лет! Ведь не станут же они подвергать такому испытанию старика?!

– Возраст может сыграть ему на руку. Как болезнь, сумасшествие и беременность, солидный возраст входит в список исключений. Но решение, тем не менее, зависит от инквизиторов. Короче, единственный для него способ избежать лишних страданий – признаться во всем.

Сарраг нервно потеребил бороду.

– На его месте я бы признался в чем угодно! В воровстве, убийстве, богохульстве! Мне доводилось слышать, что пытки просто жуткие! Один врач в Гранаде поведал мне кое-какие подробности. И, помимо всего прочего, рассказал об «итальянской мечте». Вы ведь знаете, что скрывается за столь поэтическим названием?

– Смутно. Полагаю, что это нечто сходное с «испанской мечтой».

– «Итальянская мечта» – это когда жертву засовывают в ящик, полностью утыканный острыми штырями, и держат там часами в полной неподвижности, потому что при малейшем движении напарываешься на острие. Заметьте, что если сравнить эту пытку с прикладыванием раскаленного железа к мошонке, то это действительно мечта.

– Мне жаль вас разочаровывать, но не используют ни огня, ни раскаленного железа, – ответил Варгас. – Лишь вода и веревки, а также, при крайней необходимости, дыба. Не так давно я обнаружил в библиотеке Ла-Рабиды трактат на тринадцати страницах, где четко определены способы пытки.

– Учебник начинающего палача, – саркастически хмыкнул Сарраг.

– Из того, что я вычитал, следует, что пытке подвергаются исключительно конечности обвиняемого. Жертву крепко привязывают к стене специальной сбруей, сдавливающей грудь и ребра, которые вроде бы больше чувствительны к боли. Руки…

– На этом закончим, ладно? Я представил себе Эзру в таком виде, и мне стало дурно. Мы с вами упоминали возможность, что он довольно быстро взмолится о милосердии. Если так оно и будет, то что тогда?

– Если инквизиторов его признание удовлетворит, они могут приговорить его к покаянию, и это значительное послабление по сравнению с прежними инструкциями, согласно которым тот, кто сознался под пыткой, все равно считается упорствующим еретиком и подлежит передаче светским властям. Но, как бы то ни было, я вам уже говорил, что, пока мы не будем знать, в чем его в точности обвиняют, мы можем лишь предполагать.

Шейх поднялся, одетый лишь в перепоясанную льняную рубаху, подчеркивающую его немалое брюхо, и обтягивающие подштанники до колен. Из кожаной сумки он достал сложенное вчетверо облачение и натянул на себя. Впервые за все время он сменил бурнус на джуббу – шелковый балахон с широкими рукавами. Затем он взял полотнище, обмотал вокруг плеча и водрузил на голову тюбетейку из пурпурной шерсти.

– Вам повезло, что вы можете менять наряд, – улыбнулся Рафаэль. – А мой облик от смены одной сутаны на другую вовсе не меняется.

– Расстаться с этим облачением вы можете в любой момент, фра Варгас.

– И покинуть орден? Это слишком большая цена за франтовство.

Шейх состроил хитрую мину.

– Оно никогда не бывает излишним, если хочешь завоевать любовь красивой женщины.

– О чем это вы?

– Да ладно вам, не изображайте невинность! Или вы действительно считаете, что я ничего не замечаю? Вчера вечером я видел, как возле фонтана вы пожирали глазами сеньору Виверо.

Физиономия Варгаса являла собой воплощение досады.

– Вы несете ерунду, – проговорил он, быстро поднявшись. – К тому же – чего вы, судя по всему, не понимаете – эта женщина опасна.

И в свою очередь начал одеваться.

Он тоже был в простых подштанниках и рубахе, но на этом его сходство с арабом и заканчивалось. Молодая и пропорциональная фигура францисканца с хорошо развитой мускулатурой не имела ничего общего с дородным и пузатым обликом его компаньона. Должно быть, шейх тоже это заметил, потому что подошел к монаху поближе.

– Да посмотрите вы на себя и гляньте на меня! Ах! Мне бы ваши годы и вашу стать! Какая потеря… такой красивый молодой человек обречен провести остаток жизни в царстве целомудрия!

– Просто у нас с вами разные приоритеты, вот и все.

– Да при чем здесь приоритеты? Вы считаете естественным прожить всю жизнь, лишая себя самых элементарных наслаждений? Меджнун… дурак! Если бы Создатель хотел сделать из нас овощи или существ, лишенных желаний, то неужто создал бы нас из плоти и крови? Обладающими осязанием, слухом и зрением? Не хочу вас обидеть, но я искренне считаю, что вы и ваши братья живете в двойном святотатстве. Во-первых, вы занимаетесь самобичеванием, идя против естественных потребностей, посеянных в нас Аллахом, во-вторых – и это куда хуже, – вы лишаете женщин удовольствия, которое они жаждут получить. – Немного помолчав, он с нажимом спросил: – Один раз, хотя бы раз испытывали ли вы плотское наслаждение?

– Ну а если я скажу «да»?

– Тогда еще не все потеряно! Давно это было? Вы были влюблены?

– Послушайте, этот разговор столь же неуместен, сколь и бесполезен. У вас свои взгляды, у меня свои. А коль уж вы заговорили о сеньоре, то предлагаю пойти подождать ее на площади.

Араб с досадой поглядел на Рафаэля.

– Как вам угодно. Но вам следует поразмыслить. Женщина – творение Аллаха. И ею пренебрегать грешно.

– Шейх ибн Сарраг! Почему вы не говорите о том, что женщина зачастую и причина многих бед? Заметьте, что я отлично понимаю, почему вы ее защищаете!

– О чем это вы?

– Значит, вам неизвестна одна из основных причин высадки ваших предков на Полуострове? Отдаю вам должное, вы, скорее всего и не думали завоевывать этот край… Если бы одна женщина не сыграла в этом роковую роль, вы по-прежнему предавались бы лени в Африке.

– Объяснитесь…

– Это произошло примерно семьсот лет назад, в те времена, когда на Полуострове властвовали визиготы. У графа Хулиана, правителя Сеуты, была дочь Флоринда. По тогдашнему обычаю испанская знать отправляла своих детей ко двору короля готов, чтобы те научились там военному делу или королевской службе. И Хулиан отправил свою дочь в Толедо, где она стала фрейлиной. Но судьбе было угодно, чтобы король Родерик влюбился в нее. Однажды из окна, выходящего на Тахо, владыка, спрятавшись за занавеской, наблюдал за купающимися девушками и заметил прекрасную Флоринду, которая сравнивала длину своих ног с ногами подружек. Должно быть, ножки у нее и впрямь были весьма хороши, с тонкими щиколотками и белыми бедрами. Родерик влюбился в неосторожную купальщицу и овладел ею. Несчастная сумела сообщить отцу о постигшем ее бесчестии. И тот, придя в ярость, поклялся отомстить. Однажды, когда король, начисто уже забывший о случившемся, попросил Хулиана прислать соколов и ястребов для охоты на оленя, в ответ услышал: «Я пошлю тебе такую ловчую птицу, какой ты никогда не видел». Завуалированный намек на нападение берберов, которых он задумал натравить на королевство своего сюзерена… – Завязав на поясе пеньковую веревку, служившую ему вместо пояса, монах закончил: – Остальное вам известно…

– Я знаю лишь, что пятьсот солдат под предводительством бывшего раба, вольноотпущенника Тарека ибн Малика, пересекли пролив. Но какое отношение ко всему этому имеет эта Флоринда?

– Незадолго перед этим в Танжер к Мусе ибн Носиру, начальнику Тарека, приехал посланец от графа Хулиана и растолковал ему, насколько легко завоевать Испанию военачальнику, чья армия находится так близко от Полуострова. Он пообещал Мусе, что если тот пожелает пересечь море и прийти на землю Испании, то получит в лице правителя Сеуты и его войска надежных проводников. Тарек захватил Карфаген, потом проследовал дальше, настиг Родерика с его войском на берегах реки и разбил. Честь прекрасной Флоринды была отомщена! – Напялив сандалии, он подытожил, криво улыбнувшись: – Теперь вы видите, причиной – хотя и косвенной, признаю, – каких несчастий могут оказаться те самые женщины, которых вы столь рьяно защищаете?

Сарраг задумчиво покачал головой.

– Теперь я понимаю, что имела в виду сеньора Виверо… – Монах удивленно дернулся. – Должно быть, вы повстречались с одной из потомков этой самой Флоринды. И она за отсутствием возможности спровоцировать завоевание Испании завоевала каждый город вашего тела и каждую реку вашей души… Это большое счастье. Вы меня успокоили. Вы все же человек из плоти и крови.

***

Вокруг фонтана шумела ярмарка под открытым небом: скотоводы из Месты, земледельцы, поденщики, торговцы шерстью, шелком-сырцом и перчатками, надушенными амброй из Сьюдад-Реаль, солью, вином и маслом. Все это пестрило калейдоскопом красок, оглушало звоном голосов.

Варгас с Саррагом обошли весь этот шумный бедлам и устроились в сторонке, примостившись на парапете возле башни, откуда была видна вся площадь.

Некоторое время они молча наблюдали за столпотворением.

– Джабал-эль-Нур, – пробормотал Сарраг. – Гора Света. Эта фраза из третьего Чертога не выходит у меня из головы. За крепостными стенами бежит дорога, ведущая в Джабал-эль-Нур. Я по-прежнему убежден, что Баруэль намекает на какую-то вершину, возвышение.

– Однако вчера вы, как и я, убедились, что никто из опрошенных нами понятия не имеет о горе под названием Свет. Даже хозяин постоялого двора, местный уроженец, заверил нас, что отродясь ни о чем подобном не слыхивал.

– Может быть, расшифровка символа как-то связана с остальным текстом, который базируется, в свою очередь, на суре «Паломничество», восемнадцатый айат: «Ужель не видишь ты, что поклоняется Аллаху все в небесах и на земле: Солнце, луна, небесные светила, твердыни гор, деревья, звери, и множество людей?»

– Скорее всего вы правы. Связь существует. Но как ее обнаружить? Название суры «Паломничество» мне не кажется имеющим скрытый смысл. Поскольку чем еще является наша поездка, как не путешествием по религиозным причинам и во имя поклонения? Но к чему истязать себя гаданием? Если раввина не освободят, совершенно не важно, отыщем мы эту Джабал-эль-Нур или нет. – Он осекся, и лицо его скривилось. – Да куда же запропастилась сеньора Виверо? Только бы и с ней тоже чего не случилось!

Сарраг улыбнулся уголком губ, но от комментариев благоразумно воздержался.

Вокруг них волнами двигалась толпа. Вон там торговец шелком размахивал платком, здесь кожевенник, активно жестикулируя, старался убедить потенциального покупателя в высоком качестве продаваемой им кожи. Народ сталкивался друг с другом, здоровался, между ногами взрослых сновали ребятишки. Внезапно внимание Саррага привлекло одно конкретное место. Стоящий перед лотком мужчина щупал апельсин. Среднего роста, лет примерно тридцати. Его лоб пересекал длинный шрам.

– Странное дело… Вы верите в совпадения? – Он указал пальцем. – Вон тот человек, между двумя крестьянками в национальных басконских юбках. Я его вижу уже второй раз. Первый раз – в Херес-де-лос-Кабальерос, в той харчевне, где играл гитарист.

– Между двумя крестьянками, говорите? Не вижу…

– Ну, как же! – Сарраг поднялся. – Вон там!

И в тот же момент понял, что незнакомец испарился.

– И все же я его видел. – Снова усевшись, он пробурчал: – Я начинаю думать, не следят ли за нами.

– Потому что вы в этом не уверены?

– Что? Вы хотите сказать…

– Господи, шейх, ну как вы можете в этом сомневаться? Неужели пожар в библиотеке не заставил вас задуматься?

– Должно быть, мне не хотелось верить, что это было преднамеренное действие. Но ежели подумать, то так оно и есть. Кто-то идет по нашим следам. И этот тип – тому доказательство. – Он потер шершавую щеку и возопил: – Только этого нам и не хватало! Кому нужно нас уничтожить? И почему? – Он вдруг замолчал, а потом с удивленным восторгом провозгласил: – Эзра! Хвала Аллаху, они выпустили Эзру!

И действительно, на площади появился раввин вместе с Мануэлой. И оба явно искали их двоих.

– Просто диву даюсь! Как ей это удалось?

– Во всяком случае, для человека, испытавшего «итальянскую мечту», наш друг выглядит не очень потрепанным, – куда более спокойно заметил монах.

Немного спустя они снова расположились в харчевне. Перед раввином дымилась миска овощного супа. Он схватил ее и поднес к губам.

– Это не идет ни в какое сравнение с доброй андалусийской асидой, но проведенная в каталажке ночь делает нас куда менее требовательными.

– Итак, – бросил Рафаэль, – они не только выпустили вас, но еще и принесли извинения. Это не очень-то похоже на агентов Инквизиции. – И обратился к Мануэле: – В конечном счете вы не успели вмешаться…

– Когда я пришла в тюрьму, то потребовала встречи с одним из судей. И мне, естественно, отказали. Я настаивала. И была на волосок от того, чтобы меня выдворили силой, когда во дворе появился Эзра в сопровождении двух фамильяров.

– Аллах велик, – произнес Сарраг. И спросил: – Но скажите мне, ребе… Вы утверждаете, что понятия не имеете, почему вас освободили. Но вы хотя бы знаете, почему вас арестовали?

Еврей покачал головой.

– Представления не имею. Впрочем, могу сказать – и вы удивитесь, – что камеры вовсе не такие ужасные, как я думал. Никаких мрачных подземелий или сырых подвалов. Ни цепей, ни вериг, ни железных ошейников. Ничего такого. Я удостоился отдельной камеры с побеленными и чистыми стенами, циновки, метлы и трех горшков с землей. К моему вящему изумлению, вечером меня накормили бараниной с рисом…

– Кошерной, надо полагать, – с иронией заметил араб. Но раввин вызова не принял и продолжил:

– Хотя страху там успеваешь натерпеться, и обстановка царит весьма мрачная. Жуткая. К тому же, когда я шел обратно по коридору между камерами, то заметил двоих детей. Им, должно быть, еще и десяти нет. Наверняка они там оказались вместе с родителями… Но какое это слабое утешение!

Пока раввин излагал свои злоключения, Мануэла вспоминала другое. Нескольким часами раньше она направилась к тюрьме с тайной надеждой, что человек с птичьей головой ее встретит. И он действительно появился на углу одной улочки, но далеко от того дворца, где она вчера прочитала ту странную надпись: «Здесь Гольфины ожидают Божьего суда». Посланец Торквемады был вне себя. Он вкратце объяснил Мануэле, что раввин стал жертвой доноса. Кто-то сообщил фамильярам, что какой-то еврей изрыгает в церкви проклятия, причем в той самой, куда за Эзрой и пришли. Мендоса пребывал в ярости не столько из-за ареста, сколько из-за того, как это было проделано. Он считал точно так же, как Варгас: Инквизиция никогда не арестовывает подозреваемого, не проведя тщательного предварительного расследования. Поскольку Мануэла высказала удивление, что кого-то могут вот так бросить в тюрьму по одному лишь обвинению в богохульстве, Мендоса объяснил:

– Сеньора, есть эдикт, являющийся в некотором роде перечнем действий и слов, которые можно услышать из своего окна или стоя в дверях, на бойне или на огороде, подглядывая за соседом или заскочив к кому-то на огонек. И доносчику достаточно сообщить об одном из этих запрещенных деяний или произнесенных словах, чтобы тут же запустить следственный механизм.

Тогда она спросила, почему Мендоса, обладая письменным распоряжением Торквемады, не смог узнать имени доносчика. Ответ был четким и ясным: тайна. Все время тайна. Любой агент Инквизиции, включая палача и врача, должен соблюдать это железное правило. Ему подчиняются все служители Инквизиции. И Мендоса, пожав плечами, подытожил: «Об Инквизиции ни слова!»

– Сеньора…

Голос Варгаса вернул ее к реальности.

– Сеньора, я хотел вам сказать… – Он прокашлялся, опустив глаза. – Возможно, вы напрямую и непричастны к освобождению нашего компаньона, но знайте, что мы все вам очень благодарны за помощь… Спасибо.

Он говорил тихо и – впервые за все время – с некоторой неловкостью застенчивого ребенка.

Мануэла моргнула. Ее губы приоткрылись, чтобы ответить, но слова так и застряли на языке.

– Отлично! – воскликнул Эзра. – По крайней мере мой арест хоть чему-то пошел на пользу! – Не развивая сверх меры свой комментарий, он продолжил: – Не знаю, продвинулся ли кто-нибудь из вас в расшифровке криптограммы, но я воспользовался своей бессонницей, чтобы изучить эти символы под разными углами. И должен вам сообщить… – Он замолчал, оглядел по очереди всех сидящих за столом и заявил: – Что, к сожалению, никуда не продвинулся.

– Увы, мы тоже, – вздохнул Сарраг. – Мы тут поспрашивали местных насчет этой пресловутой горы Света и получили лишь отрицательные ответы. Судя по всему, никто слыхом не слыхивал о возвышении с таким названием. Следовательно, искать нам нужно все же именно гору. Варгас автоматически процитировал размеренным тоном:

– Да славится И. Е. В. Е. в царствии своем.

Число есть 6.

К чему говорить то, что Отроку уже известно?

Сыны человеческие ждали часа. Аллах сдержит обещание. За крепостными стенами бежит дорога, ведущая в Джабалэль-Нур. Там, в каменном чреве, вы увидите тех, кто поклоняется в небесах и на земле: солнце, луна, небесные светила, твердыни гор, деревья, звери. Когда прибудете туда, секите руку вору и воровке. Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть.

Пусть сопровождает вас удод.

– Во-первых, – начал загибать он пальцы, – сыны человеческие. В Библии, как и в других источниках, это выражение, будь то в единственном или множественном числе, используется для более торжественного обозначения того, что обычно называют человеческим существом. Известно также, что чаще всего это словосочетание, подчеркивающее наше общее происхождение, также призывает к скромности, означая: «всего лишь человек». Следовательно, сыны человеческие – это люди в целом, то есть вы и я. Согласны?

– Абсолютно, – подтвердил Эзра.

– Во-вторых, «час». Как утверждает шейх ибн Сарраг, это слово неоднократно повторяется в Коране. Оно подразумевает «Судный день». Верно?

– «И вопрошает: Когда наступит Час (Господнего) Суда? Ответь: Сие известно только Богу. И в небе и в земле придет он, и обрушится внезапно», – торопливо процитировал араб. – А когда его спросили снова, попросив поведать о знамениях, Мухаммед соизволил дать более конкретный ответ: «Когда служанка породит хозяйку, и пастухи, сирые и босые, начнут возводить высокие строения».

Мануэла рискнула вмешаться в разговор.

– Наверное, вы скажете, что я лезу не в свое дело, но не могли бы вы мне растолковать, что имел в виду Пророк, сказав: «Когда служанка породит хозяйку?»

— Имеется в виду, что в тот день женщина, которая породит девочку, станет ее рабой. Намек на то, что нынешние дети не проявляют должного уважения к своим родителям. Что же касается второй части ответа, то она предрекает социальный хаос и окончательную победу оседлого образа жизни над кочевым, то есть победу братоубийцы Каина.

– Я никоим образом не хочу приуменьшить значение изречений Пророка Мухаммеда, – вмешался Рафаэль, – но Господь наш Иисус Христос тоже называет признаки наступления Конца Света. Вот, например: «И пойдет народ на народ, царство на царство…» А вот еще высказывания…

– Фра Варгас, – оборвал его Сарраг, – да не пытайтесь вы найти ошибку или противопоставить Мухаммеда Иисусу, а Коран – Библии! Известно ли вам, что ответил Пророк, когда его спросили, кто поведет бой с Антихристом? Ну, так вот он с удивительной скромностью сказал, что только Иисус сможет победить. Вот его слова: «Клянусь тем, в чьих руках душа моя, что спустится к вам сын Марии и выступит достойным судией. Сломает он кресты, убьет свиней, отменит подати, засыплет всех богатствами такими, что больше не захочется. И будет это миг, когда земной поклон все предпочтут земному миру и всему, что в нем». Вы довольны?

Рафаэль сдался:

– Вернемся к нашим баранам. Хочу обратить ваше внимание, что мы почему-то отдали наши мысли словам «Джабал-эль-Нур», тогда как все еще не выяснили значение фразы Сыны человеческие ждали часа. Я вот думаю, а…

– Погодите! – внезапно сказала Мануэла. – Вы только что сказали, что в Коране «Час» означает «Судный день»?

– Верно.

Мануэла порылась в памяти.

– Вчера, да и сегодня утром, когда я шла к тюрьме, то проходила мимо одного здания, должно быть, жилища какого-то аристократа. Там над воротами вырезана в камне надпись. Тогда мне она показалась довольно странной, и только. Но сейчас, послушав вас, я невольно вижу связь с «Часом».

– И что это за фраза? – поинтересовался Варгас.

– «Здесь Гольфины ожидают Божьего суда».

– Действительно, – согласился Эзра, – это довольно интересно. Но что значит «Гольфины»?

– Речь идет о французской семье, приехавшей в Касерес незадолго до того, как Филипп Красивый начал процесс против тамплиеров, – быстро ответил Варгас.

– Вы хотите сказать, что речь идет…

– О семье тамплиеров, совершенно верно. Гольфин – скорее всего искаженное «Гольфанд» или «Хольфанд», не знаю… Но это также и производное от «golfo», что означает «негодяй». Должно быть, это прозвище, которым жители Касереса по каким-то неизвестным мне причинам наградили членов этой семьи.

Сарраг резко встал:

– И чего мы ждем? Нельзя терять ни минуты. – Он повернулся к Мануэле: – Вы сможете отыскать этот дом?

– Наверное.

– Подождите! – воскликнул монах. – Если потомки той семьи по-прежнему там живут, то будет лучше, если к ним пойду я. Один.

– Это почему? – удивился Эзра.

– Вспомните, что я был рыцарем Сантьяго-де-ла-Эспада и что этот орден зародился именно здесь. Между рыцарями, к какому бы ордену они ни относились, существуют братские узы, священные узы. К тому же думается мне, что если я заявлю о моих корнях, то у меня будет больше шансов получить помощь.

– Я по-прежнему не понимаю, почему вы стремитесь пойти один.

Варгас постарался скрыть раздражение.

– Я хотел пощадить ваши чувства, ну да ладно. Если я правильно определил происхождение имени «Гольфины», – «негодяи», то эти люди, с которыми придется иметь дело, вполне возможно, утратили понятие чести и рыцарства. И, скорее всего, отнесутся с недоверием, чтобы не сказать враждебно, к мавру, с соплеменниками которого их предки всегда сражались – а может, они и сами сейчас сражаются, – и еврею, соплеменники которого виновны в том, что семьсот лет тому назад сотрудничали с завоевателями. – И францисканец добавил, но уже специально для Эзры: – Вы ведь наверняка знаете, что ваши соплеменники встретили арабов и мавров с распростертыми объятиями и даже помогли им захватить наши города.

Это замечание ничуть не задело раввина, ответившего совершенно спокойно:

– Прежде всего позвольте заметить, что если шейху действительно трудно скрыть свое происхождение, то мне не кажется, что на моем лбу написано «иудей». Но вернемся к вашим словам. На этот счет нет никаких свидетельств, хотя именно так и рассказывают. И поверьте, если это когда-нибудь найдет подтверждение, я первым буду сожалеть о деяниях моих предков. Впервые евреи появились на Полуострове в незапамятные времена. И им следовало вести себя как сыновьям этой земли, а не перелетным птицам, и защищать Полуостров своей кровью. Однако раз уж вы призываете историю в свидетели, то я должен в свою очередь вам сказать, что у этих людей, чью память проклинают, быть может, имелись смягчающие обстоятельства. Стоит ли мне напоминать кое-какие факты? При Рецесвинте им запретили следовать своим ритуалам. Во время правления Эрвига, в 681 году, совет города Толедо обязал их – и это за тридцать лет до арабского нашествия, заметьте, – в течение года отречься от своей веры. Неисполнение этого закона влекло за собой конфискацию имущества и изгнание. Не говоря уже о том, что предполагался целый ряд физических наказаний за дальнейшее исповедание иудаизма. Наконец, при Эгике сефардов обратили в рабство, отобрав предварительно у них детей, за то, что они якобы сговорились с внешним врагом. Каким врагом? Мавры сидели себе смирно в Африке и даже не помышляли о завоевании Испании. Если ваш брат становится вашим мучителем, то не будет ли справедливо желать вмешательства соседа? Я ничего не утверждаю, фра Варгас. Я спрашиваю. – Он устало вздохнул. – За сим думается мне, что действительно будет лучше, если вы отправитесь в жилище этих «негодяев» в одиночку. А мы тихонько подождем вас, спрятавшись за углом.