Текст книги "Ветер шумит в тополях (ЛП)"

Автор книги: Жеральд Сиблейрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

ГУСТАВ: После какой?

РЕНЕ: После первой, нашей с вами.

ГУСТАВ: Просто вернулся домой!

РЕНЕ: А ваша жена?

ГУСТАВ: Что моя жена?

РЕНЕ: Вы ведь говорили, что были женаты!

ГУСТАВ: А вы любопытны, правда?…И, что еще хуже, не слишком скромны.

РЕНЕ: Ах, нет, я не хотел, если вы считаете, что это нескромно, простите меня…

ГУСТАВ: Лицемерие – это еще хуже! Вы хотите знать, почему я больше не состою в браке? Так ведь?

РЕНЕ: Мне это совершенно безразлично.

ГУСТАВ: Тогда я вам скажу: жена меня бросила и ушла к аптекарю.

РЕНЕ: Ах, к химику…

ГУСТАВ: Нет, он был травник, зануда, который дозирует.

РЕНЕ: Должно быть, это вас сразило.

ГУСТАВ: Нет, это меня «не сразило». Знаете, в моих кругах всё происходит несколько иначе. Вам этого не понять.

РЕНЕ: В ваших кругах?

ГУСТАВ: Я происхожу из очень знатного дворянства. Имя, которое ты носишь, обязывает. Она оказалась его недостойна, вот что самое страшное.

РЕНЕ: Ах, так вы из дворян… Я не знал.

ГУСТАВ: Я не кричу об этом на всех углах.

РЕНЕ: А правда то, что о вас говорят?

ГУСТАВ: Что именно?

РЕНЕ: Что вы заключаете браки только со своими, то есть даже внутри семьи, и по прошествии нескольких поколений родственных браков у людей появляются физические, впрочем, и психические тоже, изъяны. Как результат отсутствия притока свежей крови.

ГУСТАВ: Не возьму в толк, о чем вы говорите.

РЕНЕ: Например, наследник русского царя страдал гемофилией…

ГУСТАВ: Да.

РЕНЕ: Говорят, что это результат кровосмесительных браков между двоюродными братьями и сестрами, и что…

ГУСТАВ: Послушайте, мне ничего об этом неизвестно. Лично у меня всё быстро заживает!

РЕНЕ: Тем лучше!

ГУСТАВ: А вы? Предполагаю, что вы вышли из народа, и хорошо перемешанного.

РЕНЕ: И горжусь этим!

ГУСТАВ: При этом нельзя сказать, чтобы у вас был слишком уж здоровый вид. Вы были женаты?

РЕНЕ: Нет. После войны я хотел стать рамочных дел мастером.

ГУСТАВ: Рамщиком?

РЕНЕ: Да.

ГУСТАВ: Оригинально.

РЕНЕ: Знаете, это ремесло требует определенного художественного вкуса. Надо уметь подобрать соответствующую рамку. В зависимости от сюжета рама должна быть либо тонкая и легкая, либо более тяжелая и массивная…

ГУСТАВ: Благодарю вас, мне известно, что такое рама для картины! Значит, вы любите живопись?

РЕНЕ: Да. То есть, по крайней мере, я ценю гармонию в сочетании картины и рамы.

ГУСТАВ: То есть, упаковка интересует вас больше, чем подарок.

РЕНЕ: Не знаю, но думаю, что я был бы хорошим рамщиком.

ГУСТАВ: Почему бы и нет? Уверен, что среди хороших рамщиков встречаются и хромые.

РЕНЕ: Однако из-за капризов моей ноги я предпочел обосноваться здесь. Мне нравится.

ГУСТАВ: Вам здесь нравится?

РЕНЕ: Да.

ГУСТАВ: Меня это не удивляет. Вам везде будет хорошо. У вас поразительная способность к адаптации, я прав?

РЕНЕ: Даже и не знаю.

ГУСТАВ: И вы считаете, что это положительное свойство?

РЕНЕ: Вы за что-то сердитесь на меня?

Появляется Фернан

РЕНЕ: Вам лучше?

ФЕРНАН: Да вроде ничего… Не слишком-то всё это весело, верно?

РЕНЕ: Не слишком.

ГУСТАВ: Что случилось?

ФЕРНАН: Мне стало нехорошо прямо на краю могилы, предназначенной для нашего друга Мерсье, и я туда свалился.

ГУСТАВ: Заняли его место?

ФЕРНАН: В какой-то степени. Рухнул в могилу, как мешок, а, когда очнулся, не знал, что делать… Хотя понимал, что в могилу сваливаться не следовало.

ГУСТАВ: Мое отсутствие было не слишком заметно?

ФЕРНАН: Нет.

ГУСТАВ: Никто не спрашивал ни где я, ни почему я…

ФЕРНАН: Нет, нет, всем это совершенно безразлично.

ГУСТАВ: Тем лучше! Вас не смущает, что я передвинул собаку на старое место?

ФЕРНАН: Нет, если она будет вести себя спокойно.

РЕНЕ: Бедный Мерсье… Странно, когда кончают самоубийством в таком возрасте. Я всегда думал, что самоубийство – удел молодых.

ГУСТАВ: Вы уже двадцать пять лет, как покончили с собой.

РЕНЕ: Знаете, Фернан, Густав сегодня за что-то на меня сердится.

ГУСТАВ: (Фернану) Но ведь так оно и есть! Двадцать пять лет в этой дыре… Разве не так?

ФЕРНАН: А я – десять.

ГУСТАВ: Да, но вы тоже, как он. Вы… эээ…

Густав стучит указательным пальцем по лбу.

ФЕРНАН: Я сумасшедший?

ГУСТАВ: Нет, но у вас – постоянная потребность во врачебном присмотре. Что до меня, я никогда не смог бы надолго остаться в богадельне. У меня потребность… остаться в истории!

РЕНЕ: Звучит красиво, особенно в устах человека, который практически не выходит из своей комнаты.

ФЕРНАН: А что, собственно, вы понимаете под «остаться в истории»?

РЕНЕ: Да, что же вы совершили такого значительного? Поделитесь с нами.

ГУСТАВ: О!… Не знаю даже, с чего начать, это очень длинная история.

Небольшая пауза, во время которой Фернан и Рене как будто бы ждут рассказа Густава.

РЕНЕ: Чего здесь предостаточно, так это… времени.

ГУСТАВ: Что же я могу вам рассказать… Ну, вот например: я участвовал во Второй войне.

ФЕРНАН: В качестве военного? Участвовали в боях?

ГУСТАВ: Нет, разумеется, нет. Но во время оккупации остался в Париже на своем посту.

ФЕРНАН: То есть?

ГУСТАВ: Я встретил их лицом к лицу. Я был там!

ФЕРНАН: Должно быть, немцам пришлось несладко!

РЕНЕ: Сколько было сомнений, прежде чем они вошли во Францию: «А где Густав?»

ФЕРНАН: Когда они снова явились в сороковом году, хотел бы я воспользоваться случаем, чтобы вернуть им их железо…

Показывает на свой череп.

РЕНЕ: А они не захотели?

ФЕРНАН: Им ничего не оставалось делать!

ГУСТАВ: А сестра Мадлен присутствовала на похоронах?

РЕНЕ: Да. Кстати, она была весьма удручена.

ФЕРНАН: Знаете, почему?

ГУСТАВ: Скорбь входит в ее работу.

ФЕРНАН: Нет, потому что Мерсье родился 6 марта, один-единственный. И теперь, после его смерти 6 марта ни у кого нет дня рождения. Зияние. У нее неприятности!

ГУСТАВ: Тем лучше!

ФЕРНАН: Недурно было бы сбежать и бросить сестру Мадлен наедине с проблемой заполнить еще три опустевших дня рождения.

ГУСТАВ: Отличная идея!

РЕНЕ: И это говорите вы? Ни разу не покинувший приюта.

ГУСТАВ: Ради того, чтобы обойти кладбище, – не стоит труда. В любом случае, вы в путешествие не соберетесь, вам и здесь хорошо. (Фернану:) Вы знаете, Фернан? Рене здесь хорошо.

ФЕРНАН: Кстати, Рене, на какой вы стадии?

РЕНЕ: Вы о чем?

ГУСТАВ: О вашей малышке…

РЕНЕ: Да ни на какой.

ФЕРНАН: Видели вы ее?

РЕНЕ: Встречал пару раз. Дружеский поклон – и все дела.

ФЕРНАН: Аааа… события развиваются.

ГУСТАВ: Вы не могли бы привести ее сюда, чтобы мы посмотрели, как она выглядит?

РЕНЕ: Конечно же, нет.

ГУСТАВ: Пригласите ее выпить с нами чаю. Было бы очаровательно.

РЕНЕ: И речи быть не может.

ГУСТАВ: Может быть, ей бы доставило удовольствие.

РЕНЕ: В чем бы оно состояло?

ГУСТАВ: Как-никак мы люди представительные, сдается мне.

РЕНЕ: Так устраивали бы сами ваши встречи! Нет же, вы предпочитаете валтузить сестер и глядеть на тополя.

ФЕРНАН: А она отвечает на ваши поклоны?

РЕНЕ: Да, какой-то жест, да.

ФЕРНАН: Это отлично, Рене.

ГУСТАВ: Курочка только и ждет, чтобы ее сварили.

РЕНЕ: Ладно. Послушайте, пожалуйста, не будем больше говорить об этой девушке. Ладно?

Оба утвердительно кивают головами.

ФЕРНАН: Следующий этап – узнать, как ее зовут.

ГУСТАВ: (Фернану) Не понимаю, почему он не хочет ее пригласить.

РЕНЕ: Пожалуйста, прошу вас, оставьте меня в покое.

ГУСТАВ: Если бы я оказался на вашем месте, все было бы организовано в два дня.

РЕНЕ: На моем месте? Так пойдемте со мной, если вам так хочется ее увидеть.

ГУСТАВ: Почему бы и нет?

РЕНЕ: Так чего же вы ждете в таком случае?

ГУСТАВ: Разумеется, не вашего разрешения. Захочется, так и пойду.

РЕНЕ: Но вы не в состоянии никуда пойти, вы и не выходите никогда. Когда это случилось в последний раз?

ГУСТАВ: Не помню, последний раз это было…

РЕНЕ: Три месяца назад это было.

ГУСТАВ: Точно, три месяца назад я обошел вокруг…

РЕНЕ: Вокруг? Да вас нашли свернувшимся в грязи перед решеткой, вы стенали, как дитя…

ФЕРНАН: В позе зародыша…

РЕНЕ: Вам не удастся отсюда выйти! Я прав или нет, Фернан?

ФЕРНАН: Не берите меня в свидетели, я этого боюсь.

РЕНЕ: Надо смотреть правде в глаза, старина. Единственное, на что вы способны, – это кинуть ваши дряхлые кости на этой террасе!

ГУСТАВ: С чего это вас так разбирает? Успокойтесь, я совершенно в состоянии отсюда выйти.

РЕНЕ: Нет!…Нет, вы уже обросли здесь мелкими привычками. Вы пропадете без сестры Мадлен, без этой собаки, без ваших тополей.

ГУСТАВ: Вы меня провоцируете?

РЕНЕ: Да, и при этом совершенно спокоен… Даже… даже, если допустить, что вы пройдете через парк, сестра Мадлен уж, конечно, не допустит, чтобы вы ступили за решетку.

ГУСТАВ: Хотел бы я видеть, как сестра Мадлен сможет помешать мне в чем бы то ни было.

РЕНЕ: Могу вам гарантировать, что она воспротивится вашему выходу за пределы приюта.

ГУСТАВ: (встает) Ладно. При других обстоятельствах, Рене, я бы набил вам морду, но вы стары и увечны, битва была бы неравной. Я предпочитаю вам наглядно показать, что вы ошибаетесь. Пошли, Фернан. Уйдем отсюда немедленно!

РЕНЕ: Нет, с Фернаном не считается. Надо идти в одиночку.

ГУСТАВ:…Отлично! Я справлюсь и один.

РЕНЕ: Решетку вам не пройти.

ГУСТАВ: Посмотрим.

ФЕРНАН: Будьте осторожны, по крайней мере…

ГУСТАВ:…Поехали!

РЕНЕ: Ну, так за дело!

ГУСТАВ: (после паузы)…Хорошо… Иду… один. Возможно, до скорого свидания… Говорю «возможно», потому что не факт, что вообще вернусь.

РЕНЕ: Мы здесь подождем некоторое время, а потом, если вы не вернетесь, пойдем ужинать без вас.

ГУСТАВ: Прекрасно! Замечательно! Счастливо оставаться.

Уходит.

ФЕРНАН: Возможно, вы запустили адскую машину.

РЕНЕ: Говорю вам, выйти он не осмелится.

Рене встает и пытается разглядеть с террасы, что происходит вдалеке. Фернан к нему присоединяется.

ФЕРНАН: Вам известно, что во время войны он проявил неслыханное мужество.

РЕНЕ: Пусть так, но выйти он не осмелится… Кстати, вы заметили, он убежден, что я старше него, вопреки реальному положению вещей!

ФЕРНАН: Мне кажется, он опасается лишь одного…

РЕНЕ: Я спрошу у сестры Мадлен, сколько ему лет.

ФЕРНАН: Облысеть.

РЕНЕ: Черт подери, я его не вижу…

ФЕРНАН: Мысль о смерти его не страшит, его обуревает ужас перед лысиной…

РЕНЕ: Он – кокетка! Потому и возраст свой скрывает. Вы знали, что жена бросила его и ушла к знаменитому химику?

ФЕРНАН: Мне он про химика ничего не говорил.

РЕНЕ: Кругом всё спокойно… Странно.

ГУСТАВ: (он возникает у выхода справа) Разумеется, всё спокойно!

РЕНЕ: Вы меня напугали!

Пауза, во время которой Рене рассматривает волосы Густава, который медленно расхаживает по террасе.

РЕНЕ: Ну и?

ГУСТАВ: Ну, я дошел до решетки. Как вы и предвидели, сестра Мадлен хотела вмешаться. Кстати, надо отдать должное определенному мужеству этой безумицы… Мы долго смотрели друг на друга в упор, и я сказал себе: «Густав, малыш, ты участвовал в самых кровавых битвах Великой войны; раненный, ты провел три дня и три ночи в воронке за линией фронта с вражеской стороны; ты собрал все ордена и медали, которые есть на вооружении у французской армии. Не будешь же ты сражаться с насморочной сиделкой ростом метр пятьдесят шесть. Это недостойно тебя».

ФЕРНАН: У сестры Мадлены насморк?

ГУСТАВ: Небольшой.

РЕНЕ: И что же вы сделали?

ГУСТАВ: Прошел полкруга и принял решение.

РЕНЕ: Эта небольшая прогулка была ненапрасной.

ГУСТАВ: Тест на отъезд. Давайте уедем, в самом деле! Предлагаю вам французский Индокитай!

РЕНЕ: Индокитай?

ФЕРНАН: (Рене) Вы запустили адскую машину.

ГУСТАВ: Давно мне хочется туда вернуться. Вы знаете французский Индокитай?

РЕНЕ: Французского Индокитая больше не существует, Густав. Французов там больше нет.

ГУСТАВ: Тем лучше! Значит, никого не встретим. А вы знаете?

ФЕРНАН: Нет.

ГУСТАВ: Я-то хорошо знаю… Река Меконг… Китайское море… муссоны… предельная влажность… А приходилось вам видеть спускающиеся уступами рисовые плантации?

Рене и Фернан отрицательно качают головами.

ГУСТАВ: А старого и беззубого рыбака-камбоджийца, который чинит свою сеть?

Та же реакция.

ГУСТАВ: А это надо видеть, старина, проникнуться этой полной своей потерянностью на чужбине.

РЕНЕ: Не сомневаюсь. А что мы будем делать в Индокитае?

ГУСТАВ: Что будем делать в Индокитае? Что будем делать?… А что вы здесь делаете?

РЕНЕ:…

ГУСТАВ: Сможете преследовать лаосских женщин на улице. Лаоссок или лаотянок?

РЕНЕ: Я их не знаю.

ГУСТАВ: Научитесь узнавать. Десять тысяч лет рабства! Из поколения в поколение они ходят, запеленав ноги в ленты и скользя по соломенным циновкам. Наслаждение им неведомо, зато они безоговорочно повинуются… Индокитай – это как раз для вас, говорят вам.

У Фернана головокружение.

ГУСТАВ: У него снова обморок.

РЕНЕ: На сей раз, есть от чего.

Густав неловко встряхивает Фернана.

ФЕРНАН: Мы зайдем с тыла, мой капитан, с тыла…

Фернан приходит в себя.

ГУСТАВ: Фернан… Нужно будет подумать о том, чтобы удалить ваш осколок.

ФЕРНАН: Извините, я отключился на фразе о лаосских женщинах.

ГУСТАВ: А говорил я вам о кхмерских храмах?

ФЕРНАН:…Нет, или я это пропустил…

РЕНЕ: И какие же они, кхмерские храмы?

ГУСТАВ: И не спрашивайте, ибо описать их красоту невозможно.

РЕНЕ: В самом деле?

ГУСТАВ: Ну? Что вы скажете? И никакой тебе Мадлен, ни Шассаня, ни мрачных похорон, со всем покончено.

ФЕРНАН: А как туда ехать, в Индокитай?

ГУСТАВ: На пароходе! Индокитай – это пароход. Многомесячное путешествие… Заманчиво, а?

РЕНЕ: Не знаю, как Фернан в его нынешнем состоянии…

ГУСТАВ: Да Фернан в полном порядке. Отправимся ночью, а сестре Мадлен ничего не скажем, если вы боитесь.

РЕНЕ: Проблема не в этом.

ГУСТАВ: Благодаря вам, Рене, и спасибо большое за это, я осознал, что дольше находиться здесь невозможно.

РЕНЕ: Но я и не помышлял об Индокитае, я скорее думал о…

ГУСТАВ: Здесь мы выживаем из ума. Взаперти, наполовину в могиле. Разве не так, Фернан?

ФЕРНАН: Индокитай страшно далеко.

ГУСТАВ: Далеко? Да наплевать нам с высокого дерева, что это далеко! Для нас теперь всё далеко, какая разница. Вы меня разочаровываете, Фернан.

РЕНЕ: Будем действовать поэтапно.

ГУСТАВ: Само собой. Одномоментно не путешествуют.

РЕНЕ: Нет, я хочу сказать… начнем, например…. с пикника что ли…

ГУСТАВ: С чего?

РЕНЕ: На выходе из деревни есть поляна, на ней можно устроить пикник, если хотите.

ГУСТАВ: Пикник?

РЕНЕ: Ну да, пикник, или еще что-нибудь в таком роде, как хотите.

ГУСТАВ: И вы всерьез намерены отправиться на пикник?

РЕНЕ: А вы как думаете, Фернан?

ФЕРНАН: Право, не знаю. Конечно, это не так экзотично, как Индокитай, но и в этом предложении есть притягательная сила, должен сказать.

ГУСТАВ: (Фернану) Вы ставите Индокитай и пикник на одну доску?

ФЕРНАН: Нет, я только сказал, что оба предложения меня привлекают.

ГУСТАВ: Значит, по-вашему, полуостров Индокитай со всеми его богатствами и пикник на полянке одно и то же?

РЕНЕ: С вами очень трудно спорить, Густав.

ГУСТАВ: Если хотите спорить, будем спорить, но только я сразу хочу сказать относительно пикников: на мой вкус, нет ничего более отвратительного!

РЕНЕ: Тогда не будем больше об этом говорить…

ГУСТАВ: Что такое пикник, в сущности? Выходишь отсюда с плетеной корзинкой, где лежит хлеб, колбаса и бутылка молока. Плетешься, как последний идиот, до вашей полянки, там стелишь дурацкое одеяло, чтобы не промочить задницу, и вместе с двумя другими стариками будешь жрать ломтями болонскую колбасу. Я верно говорю?…

РЕНЕ: Не хотите пикника, так не будем больше об этом говорить… И потом, мы вовсе не обязаны всё делать вместе.

ГУСТАВ: Ошибаетесь!

РЕНЕ: Почему?

ГУСТАВ: Потому что так сложилось. У нас нет другого выбора.

ФЕРНАН: Я предлагаю компромиссное решение.

РЕНЕ: (Фернану) Сейчас он вам скажет, что больше всего на свете ненавидит компромиссные решения.

ФЕРНАН: Я предлагаю отправиться наверх!

РЕНЕ: Наверх – эту куда именно7

ФЕРНАН: Туда! На холм, где растут тополя.

ГУСТАВ: И где шумит ветер… Фернан прав, это неплохой компромисс между Индокитаем и пикником.

РЕНЕ: «Туда, где шумит ветер»! И, оказавшись там, наверху, вы замрете, разглядывая горизонт…. и ветер будет трепать ваши волосы.

ГУСТАВ: Почему вы так говорите?

РЕНЕ: Как именно?

ФЕРНАН: А что, собственно, мешает нам подняться наверх, Рене? Предположим, по каким-то мистическим причинам вы не любите тополя, это одно. Другое дело, что ничто не может нам помешать подняться наверх.

РЕНЕ: Ничто, если не считать осколка снаряда в черепе, и того, что Густав – патентованный сумасшедший – вы уж извините меня, старина, я только констатирую факты – вот и всё. Это единственные легкие помехи в задуманном кругосветном плавании.

ГУСТАВ: Вы забыли упомянуть вашу несчастную хромую ногу.

ФЕРНАН: Туда, где шумит ветер, Рене!

ГУСТАВ: А через неделю, смею напомнить, на нашу террасу явятся все трёхнутые обитатели богадельни и будут тут шаркать.

ФЕРНАН: Представьте себе реакцию Мадлен!

РЕНЕ: В конце концов, Фернан, вы отдаете себе отчет, что в вашем состоянии…

ГУСТАВ: Ветер, Рене, ветер!

РЕНЕ: Да нет, я понимаю символику. Разумеется, ветер – это прекрасно.

ГУСТАВ: Надо иметь вкус к эпосу, старина!

ФЕРНАН: Отдайтесь эпосу, Рене, поднимемся наверх! Сменим обстановку.

РЕНЕ: Да не хочу я никакого эпоса! Зачем вам, чтобы я ему отдался?!

ГУСТАВ: Тополя, Рене, тополя!

РЕНЕ: Ох, и надоели же вы мне со своими тополями! Пойду, пройдусь…

Выходит.

ГУСТАВ: С самого начала у него проблемы с тополями! Странно, а?

ФЕРНАН: Может, аллергия…

Затемнение

СЦЕНА 4

Густав и Рене. Рене читает, Густав рассматривает развернутую карту. Оба краешком глаза молча следят друг за другом. Статуя собаки теперь находится совсем рядом со стулом Густава, который поглядывает то в карту, то на верхушку холма. Не вполне понятно, разговаривает он сам с собой, с Рене или с собакой.

ГУСТАВ: Так вот… Мы находимся здесь… Тополя… наверху. Если идти по дороге, придется делать крюк минимум километров в шестьдесят… Глупо… Надо бы срезать. Держим курс на самый большой склон. Все время прямо… через шестьсот метров – перепад высоты, вполне осуществимо.

РЕНЕ: Теперь это ваша собака-компаньон?

ГУСТАВ: Да, она меня успокаивает. И потом она слушает молча и никогда не возражает.

РЕНЕ: Но, в отличие от Фернана, вы же осознаете, что она – каменная?

ГУСТАВ: Да, да, не беспокойтесь. Это просто предмет, который меня успокаивает.

РЕНЕ: Вот как!

ГУСТАВ: Семьдесят пять лет!

РЕНЕ: Простите?

ГУСТАВ: Мне семьдесят пять. Незачем спрашивать о моем возрасте у Мадлен!

РЕНЕ: Но я и не…

ГУСТАВ: Оставьте! Она мне сказала! В любом случае я всё равно выгляжу моложе вас. Максимум на шестьдесят, все говорят!

РЕНЕ: Это возраст Фернана! Из нас троих он самый молодой.

ГУСТАВ: Да, еще и повязка придает ему такой вид… более моложавый!

Появляется Фернан. Он потрясен.

ФЕРНАН: Нужно убираться отсюда как можно быстрее!

ГУСТАВ: Вполне осуществимо.

РЕНЕ: А в чем дело?

ФЕРНАН: Знаете, кто пришел на смену Мерсье?

РЕНЕ: Нет.

ФЕРНАН: Пенто. Подполковник Франсуа Пенто. Прибыл сегодня утром.

ГУСТАВ: Я знал одного Пенто. Он погиб в Эльзасе.

РЕНЕ: Это другой.

ФЕРНАН: Да, это другой. И мне известна дата его рождения. Он родился 12 февраля.

РЕНЕ: И что из этого?

ФЕРНАН: 12 февраля!

РЕНЕ: Ну да, это что, плохо?

ФЕРНАН: В один день со мной! У него та же дата рождения, что у меня! Известно вам, что это означает? Ваша подружка Мадлен решила пожертвовать мною. День 12 февраля займет Пенто. Я пропал!

РЕНЕ: Мне кажется, вы придаете слишком большое значение этой истории с днями рождения, Фернан.

ФЕРНАН: Было когда-нибудь, чтобы мы праздновали два дня рождения одновременно?

РЕНЕ: Не припомню.

ФЕРНАН: Так я вам скажу точно, что такого не было никогда. И вы полагаете это чистой случайностью?

РЕНЕ: Мне трудно поверить в то, что сестра милосердия отбирала бы обитателей заведения в соответствии с днями их рождения. Конечно, я могу ошибаться, но…

ФЕРНАН: Вам трудно поверить, но, тем не менее, это так.

ГУСТАВ: Сестра милосердия, которая в большей степени…

ФЕРНАН:…Женщина, возложившая на себя моральную ответственность и якобы руководствующаяся милосердием; сегодня она решает отправить меня к праотцам. Надо сматываться отсюда.

ГУСТАВ: Я готов! Карта изучена. Я готов.

ФЕРНАН: Видел я этого Пенто. Здоровенный детина… весельчак. Непотопляемый дредноут. Куда мне с ним тягаться…

ГУСТАВ: А не свести ли нам с ним счеты?

ФЕРНАН: Это мысль!

РЕНЕ: Постойте, постойте, вы совершенно спятили!

ФЕРНАН: (указывая на собаку) Что она там делает? Ходит теперь за вами хвостом?

ГУСТАВ: Нет, нет, это я туда ее подвинул.

ФЕРНАН: Говорю я вам: пора уносить ноги. Может, вы следующие в списке, как знать!

РЕНЕ: Успокойтесь, Фернан, вы в любом случае уйдете до 12 февраля следующего года.

ФЕРНАН: А до тех пор стану агонизировать! Сгорать на медленном огне! Вы этого хотите?

ГУСТАВ: (Рене) У вас что, нет сердца?

ФЕРНАН: Уходить надо немедленно.

ГУСТАВ: Он прав. Позвольте мне изложить свой план.

ФЕРНАН: Я вас слушаю.

Густав встает прямо напротив тополей.

ГУСТАВ: Все время прямо!

ФЕРНАН: Отлично!

РЕНЕ: Все время прямо, все время прямо… А что там прямо?

ГУСТАВ: Тополя!

ФЕРНАН: А Мадлен – шлюха!

Рене берет карту.

РЕНЕ: Покажите-ка мне карту… Постойте, так я ничего не вижу. Надо взять очки… Тут река? Как вы собираетесь через нее перебраться?

ГУСТАВ: Вплавь.

РЕНЕ: Мне очень жаль, но я плавать уже не могу.

ГУСТАВ: Вся задержка – только из-за вас.

ФЕРНАН: Может, вброд можно перейти.

РЕНЕ: А если в этот момент с вами случится обморок?

ГУСТАВ: Если… если… если…Разумеется, в подобных условиях придется ограничиться пикником.

РЕНЕ:…Надо идти по дороге.

ФЕРНАН: По дороге? Отлично.

ГУСТАВ: Ну, уж нет, старина, нельзя соглашаться со всеми подряд!

РЕНЕ: (с картой в руках) Пожалуйста, давайте попытаемся рассуждать спокойно. Итак, начать надо с этой небольшой дороги и на четвертом километре срезать через лес. Это сэкономит нам добрый час… Затем следует снова вернуться на прежнюю дорогу, что позволит нам подкрепиться в Созей-ле-Потье… небольшой крюк, согласен, но зато можно воспользоваться мостом… Перейдя реку, мы получаем две возможности: либо снова срезать через лес, но тогда надо взбираться на холм, либо…

ГУСТАВ: Разве вы руководите операцией?

РЕНЕ: Пардон?

ГУСТАВ: Вы выбираете маршрут, определяете порядок вещей, вы взяли на себя руководство операцией.

РЕНЕ: Да нет, я просто…

ГУСТАВ: Прошу, прошу, полковник.

РЕНЕ: Густав, вы злоупотребляете моим терпением…

ГУСТАВ: Созей-ле-Потье! Почему, собственно? У вас там друзья или что? Мне лично нечего делать в этом Созей-ле-Потье!

РЕНЕ: Мне тоже там нечего делать! Вы же сами хотели идти наверх! Так и ступайте без меня. Простите, Фернан, но в эту «тополиную» прогулку вы отправитесь без меня.

ФЕРНАН: И речи быть не может. Все вместе или никто.

ГУСТАВ: Само собой: либо вчетвером, либо никто.

РЕНЕ: Вчетвером? Почему вчетвером?

ГУСТАВ: Включая собаку.

ФЕРНАН: Вместе мы начали на этой террасе, вместе и закончим под тополями.

ГУСТАВ: И вам прекрасно известно, что так будет.

РЕНЕ: Ладно, послушайте: я больше не могу.

ФЕРНАН: А Мадлен – шлюха!

ГУСТАВ: (резко забирает карту из рук Рене) Вы ведь для нас балласт, верно? Скажите спасибо, что мы вас вообще берем.

ФЕРНАН: Маршрут Рене мне кажется более удачным, Густав. Если бы можно было избежать водных путей…

ГУСТАВ: (перед картой) Если все согласны с тем, чтобы превратить это путешествие в оздоровительную прогулку, я присоединяюсь.

РЕНЕ: Я даже не уверен, что сумею пройти четыре километра по ровной дороге.

ГУСТАВ: Конечно, сумеете…Так, ну что?… Дорога… Затем переходим мост, как три разгулявшиеся барышни, отлично… Но тут опять река! Ее-то придется переходить.

ФЕРНАН: А Мадлен – шлюха!

РЕНЕ: (он обескуражен)…Да, придется…

Густав показывает ему карту.

ГУСТАВ: Сами поглядите: если идти по дороге, а потом вдоль реки, мы делаем крюк почти через весь департамент… На это и трех месяцев не хватит. Нет, в Созей-ле-Потье вы зайдете в другой раз.

ФЕРНАН: Можно построить плот.

РЕНЕ: Плот!

ГУСТАВ: (чуть подумав) Вы заберетесь мне на закорки.

ФЕРНАН: Что?

ГУСТАВ: Речушка-то маленькая, а в это время года ее и вовсе можно перейти вброд. Я вас по очереди и перенесу

Густав садится на корточки перед Фернаном.

ГУСТАВ: Ну, давайте, попробуем. Забирайтесь.

ФЕРНАН: Вы уверены?

ГУСТАВ: Забирайтесь, говорю я вам.

Фернан обхватывает торс Густава ногами, а шею – руками.

ФЕРНАН: Так?

ГУСТАВ: Так вы меня задушите… Вот так лучше.

ФЕРНАН: Не очень– то удобная позиция.

ГУСТАВ: Для меня тоже… Попробуйте-ка упасть в обморок.

ФЕРНАН: Вы хотите, чтобы я потерял сознание?

ГУСТАВ: Притворитесь.

ФЕРНАН: Вообще-то я дорожу моментами ясного сознания, но, если вы настаиваете…

Фернан притворяется, что падает в обморок.

ГУСТАВ: (сам на грани апоплексического удара под тяжестью Фернана) Отлично… Вот так… (Рене) Что скажете?

РЕНЕ: Ничего. Я ничего не скажу…

ГУСТАВ: (Фернану) Так хорошо… Отлично, Фернан, можете слезть… Фернан?

РЕНЕ: Теперь он на самом деле отключился.

ГУСТАВ: (Шатается) Черт, он тяжелый.

РЕНЕ: Я вам помогу.

ГУСТАВ: (надеется привести Фернана в чувства) С тыла, мой капитан…

ФЕРНАН: Нет, нет, все в порядке… я притворялся…

Фернан слезает со спины Густава. Густав потягивается.

ГУСТАВ: (Рене) Теперь ваша очередь.

РЕНЕ: Что?

ГУСТАВ: Ваша очередь. Попытайтесь залезть мне на спину. Плыть вы не можете, значит, я должен вас перенести.

РЕНЕ: Нет, я могу идти по воде. Вы правы, в это время года уровень воды – низкий.

ГУСТАВ: Вы уверены?

РЕНЕ: Уверен.

ГУСТАВ: Потому что я никогда не оставлю раненого в беде… И отлично смогу…

Показывает на свою спину.

РЕНЕ: Все в порядке, не беспокойтесь.

ГУСТАВ: (у него болит спина) Ладно! Одну проблему решили.

РЕНЕ: Не проще было бы использовать веревку?

ФЕРНАН: Так нужна же веревка.

РЕНЕ: Без нее не обойтись…

Заходит в сторожку и гордо возвращается оттуда с веревкой.

РЕНЕ: Ага!

ГУСТАВ: Покажите-ка!

Густав берет веревку и со всех сторон ее разглядывает.

РЕНЕ: И что вы на это скажете? У меня ощущение, что это именно веревка.

ГУСТАВ: Да нет, я просто проверяю ее… (растягивает веревку, чтобы проверить прочность) Нормально.

Отдает веревку Рене.

РЕНЕ: Теперь мы сможем вскарабкаться на самые крутые склоны в единой связке, даже если кто-то из нас упадет или оступится. Нам все же предстоит преодолеть шестьсот метров перепада высоты, огромное расстояние. Проведем эксперимент… Давайте, Фернан… (Рене обвязывает веревку вокруг талии)… Это должно быть не слишком длинно, но и не слишком коротко….Теперь вы, Густав.

Густав берет веревку посредине.

ГУСТАВ: Я должен быть первым в связке, но ладно…

РЕНЕ: Это проба, эксперимент, вы непременно будете первым в связке. А Фернан в середине…

ФЕРНАН: Я встаю в середину?

РЕНЕ: Нет, не сейчас, встаньте в конец, сейчас только пробуем… Вот так делается узел…

ГУСТАВ: Вы занимались альпинизмом?

РЕНЕ: Когда был молодым.

ГУСТАВ: Давно это было.

Рене показывает, как делается узел. Фернан берет другой конец веревки и пытается повторить. Густав в середине с веревкой в руках.

ГУСТАВ: А я, как последний кретин, остаюсь с веревкой в руках.

РЕНЕ: Нет! Надо было обернуть ее вокруг себя! Фернан, отдайте ему конец, чтобы он обвязался.

ФЕРНАН: Мне удалось завязать узел.

РЕНЕ: Нестрашно! Потом снова завяжете.

Густав берет конец веревки и обвязывает ее вокруг талии.

ГУСТАВ: (самому себе)… Как глупо, я же должен быть во главе.

РЕНЕ: Вы и будете во главе! Я только показываю вам, это проба!… (Рене показывает ему, как вяжется узел). Оборачиваете вокруг себя…вот так… и пропускаете веревку вот сюда…

ГУСТАВ: (по-прежнему сам с собой) Я стараюсь, но всё это бессмысленно, я же буду во главе связки.

РЕНЕ: Густав, черт подери! Я просто вам показываю, больше ничего.

ГУСТАВ: Да, да, прошу прощения, продолжайте. Вижу, что этот фокус со связкой вам удается, предоставляю вам руководство операцией.

Густав обвязан веревкой.

РЕНЕ: А теперь вы, Фернан.

Фернан берет веревку и снова завязывает узел.

ГУСТАВ: (Фернану) Видели, как я сделал? Потому что в серединке будете вы.

ФЕРНАН: Погодите, пока что я пытаюсь завязать узел…

РЕНЕ: (Фернану) Вот так…Проденьте конец веревки в петлю… Хорошо… Ну вот, связка готова!

ГУСТАВ: Да, но мы-то знаем, что это не имеет ровно никакого значения, поскольку Фернан будет в середине, а я во главе.

РЕНЕ: Да! Да! Вы будете во главе, Фернан в середине, а я последним! Вы довольны?

ГУСТАВ: Оооох!…Перспектива путешествия нервирует вас, правда?

ФЕРНАН:…Извините, мне нужно немножко прилечь…

Фернан падает на свой стул, увлекая за собой других. Все молча сидят на своих привычных местах, связанные веревкой.

ГУСТАВ: Нам понадобится провизия.

ФЕРНАН: По вашему мнению, на сколько дней?

РЕНЕ: Два, если не все три.

ГУСТАВ: (Рене) Предлагаю вам взять провизию на себя.

РЕНЕ: Почему это?

ГУСТАВ: Потому что вы – специалист по пикникам.

РЕНЕ:…С моей стороны, отправиться с вами – чистое безумие, должен вам сказать.

ФЕРНАН: Одеяла, не забудьте взять одеяла.

ГУСТАВ: Ладно, когда мы выступаем?

РЕНЕ: Нужно время, чтобы всё организовать, не знаю… Через три дня, восемнадцатого.

ГУСТАВ: Выходить надо ночью.

РЕНЕ: Ночью? Почему ночью?

ФЕРНАН: Да, почему ночью?

ГУСТАВ: Потому…Чтобы никто нас не увидел…

ФЕРНАН: Никто нас и не увидит, если мы срежем путь через поля.

ГУСТАВ: Да нет, я говорю о выходе из приюта… по дороге из дома.

ФЕРНАН: Тогда лучше на рассвете… выйдем на рассвете…

ГУСТАВ: На рассвете! Отлично. На рассвете – годится!

РЕНЕ: Очень хорошо.

ФЕРНАН: Нет, вы только подумайте… Пенто. Подполковник, как и я. Хотел бы я знать его послужной список. Я же получил первый приз по окончании Консерватории… и уцелел под Верденом.

РЕНЕ: Ах, так вы музыкант? Вы никогда мне не говорили.

ФЕРНАН: Пианист, я – пианист! Мне пророчили большое будущее.

РЕНЕ: Забавно: когда я был маленьким, я учился играть на аккордеоне… У меня неплохо получалось.

Густав и Фернан молча на него смотрят.

ФЕРНАН: Ничего другого не умею делать, кроме как играть на фортепьяно. Сегодня попытался играть, но на втором такте со мной случился обморок. Большая помеха для концертирующего музыканта.

ГУСТАВ: Если это может вас утешить, скажу, что немного найдется профессий, которым это не было бы помехой.

ФЕРНАН: Лучше было бы мне остаться у сестры.

РЕНЕ: Что же вам помешало?

ГУСТАВ: Вы не знаете его сестру!

ФЕРНАН: Нет, всё дело в ее муже… Он такой болван! Кончалось всегда тем, что я притворялся, будто у меня обморок, и падал головой в тарелку: только бы его не слышать. Поэтому я предпочел приехать сюда.

ГУСТАВ: И были правы! С нами вам лучше.

ФЕРНАН: Да, но сегодня меня решили отправить подыхать, как последнего бездомного бродягу!

РЕНЕ: Никто не позволит вам подохнуть, Фернан.

ФЕРНАН: Вы не знаете Мадлен.

РЕНЕ: Я больше не говорю ни слова, а то вы решите, что я ее сообщник.

ГУСТАВ: Дело в том, что относительно Мадлен вы не слишком-то надежны.

РЕНЕ: Вы видите.

ГУСТАВ: Сознайтесь, что вы все время ее защищали.