Текст книги "Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков"

Автор книги: Женевьева Брюнель-Лобришон

Соавторы: Клоди Дюамель-Амадо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Женевьева Брюнель-Лобришон
Клоди Дюамель-Амадо
Повседневная жизнь во времена трубадуров XII–XIII веков

Предисловие
Трубадуры: поэзия и повседневность

Трубадуры – певцы Любви и Прекрасной Дамы – возвысили любовное переживание до степени искусства. И хотя поэзия трубадуров, яркой звездой сверкнувшая на небосклоне Средневековья, быстро скрылась во мраке военных гроз и затем померкла окончательно, уступив место новой литературе, зародившейся на севере страны, слава великих окситанских поэтов пережила века. Никогда не угасал интерес к творчеству трубадуров; благодаря этому интересу не погрузилась в забвение и средневековая культура юга Франции, некогда значительно опережавшая в своем развитии не только северных, но и южных соседей. В наше время слово «трубадур» со значением «певец любви» вошло во многие языки мира. Однако, когда речь заходит о подлинных, исторических трубадурах, неизбежно возникает множество вопросов, ответов на которые значительно меньше.

Встает вопрос определения: трубадуры окситанские или провансальские? Издавна все, что связано с историей и культурой юга Франции, в русской научной литературе традиционно именуется «провансальским», в том числе язык, на котором говорили и писали трубадуры, сама лирика трубадуров…

Однако Прованс – всего лишь одна из провинций Южной Франции, поэтому, стремясь преодолеть некоторую двойственность определения «провансальский», во Франции стали активно использовать определение «окситанский». Термин этот исторический: впервые он был употреблен в XIV веке в составленных на латыни документах Парижской канцелярии. В них язык, на котором говорило население недавно присоединенных к владениям французской короны южных провинций, именовался lingua occitana, «окситанский язык». Соответственно, за землями юга Франции закрепилось название «Окситания», то есть край, где говорят на «языке ок» ( lenga d’oc), или окситанском. В настоящее время во французской литературе определение «окситанский» используется применительно к специфическим историко-культурным феноменам юга Франции, а определение «провансальский» осталось за всем, что имеет непосредственное отношение к Провансу. В обиход российской научно-популярной литературы также начинает активно входить понятие «окситанский», хотя когда речь заходит о творчестве трубадуров, многие по-прежнему отдают предпочтение определению «провансальский». В настоящей книге, принадлежащей перу французских исследовательниц Женевьевы Брюнель-Лобришон и Клоди Дюамель-Амадо, разумеется, есть все основания сохранить используемый авторами термин «окситанский».

Итак, поэзия и повседневность. Эпоха трубадуров, продолжавшаяся почти два столетия, условно берет свое начало с рождения «первого трубадура», знатного сеньора Гильема IX, герцога Аквитанского и VII графа де Пуатье (1071–1126), и завершается уходом со сцены «последнего трубадура», Гираута Рикьера, творческая деятельность которого приходится на 1254–1292 годы. Впрочем, отдельные исследователи полагают, что трубадуры были и до Гильема IX, только стихи их исчезли в вихре исторических катаклизмов. Но это замечание, скорее, к слову, ибо убедительных доказательств настоящей гипотезы пока нет.

За сравнительно небольшой для истории срок – около двух сотен лет – трубадуры, имена и стихи (или упоминания о них) которых сохранились, успели создать рифмованную лирическую поэзию на новом романском языке, наметить основные направления и формы европейской поэзии, а главное, определили модель любовного переживания, ставшую неотъемлемой частью европейской «культуры чувств». «Все мы вышли из куртуазной любви трубадуров», – вполне могут сказать о себе современные влюбленные, расточающие комплименты своим очаровательным возлюбленным. Трубадуры научили мир любить и славить Даму, создали свой собственный куртуазный универсум, где царила женщина – Дама, Донна, прекрасная и недосягаемая.

Новое куртуазное мировоззрение, выработанное трубадурами, кардинально изменяло взгляд на женщину, внушаемый церковью. Из «сосуда греха», существа нечистого, чье тело Дьявол сделал своим излюбленным местопребыванием, женщина превращалась в высшее существо, служение которому составляло цель жизни куртуазного рыцаря. В куртуазном универсуме трубадуров правил Амор, бог любви. Однако он значительно отличался от своего античного предшественника, ибо вел влюбленного не столько к любви-обладанию, сколько к любви, возвышающей и совершенствующей душу. Эта идеальная любовь находила свое выражение в служении, одном из главных понятий средневековой ментальности. Не было ни одного сословия, которое не было бы охвачено служением – властелину земному или небесному. Вилланы служат феодалу, работая на его полях, вассал с оружием в руках служит своему сеньору, король служит опорой Церкви, Церковь служит Господу. Люди делились на служителей Господа, milites Dei, и служителей мирских, milites mundi. Трубадур – служитель Донны, miles dominae.

Несмотря на всю свою новизну, искусство и мировоззрение трубадуров вполне вписывались в идеологические постулаты Средневековья. Повседневная жизнь трубадуров также мало чем отличалась от повседневной жизни их современников. Трубадуры-знатные сеньоры жили в замках, как подобает сеньорам, трубадуры-бедные рыцари, равно как и трубадуры-простолюдины, проводили жизнь в странствиях, стремясь найти богатого и щедрого покровителя. Для многих из них поэтическое искусство являлось единственным способом заработать себе на жизнь. Знатные трубадуры могли разориться, поддерживая своих неимущих собратьев по искусству. К таковым принадлежал, например, Раймбаут Оранский. А сын скорняка Пейре Видаль, прославившийся своими сумасбродствами (например, влюбившись в даму по имени Лоба, что на окситанском означает «волчица», он в знак своего ей служения бегал по горам, натянув на себя волчью шкуру), но более всего блистательным трубадурским талантом, напротив, возвысился, «держал великолепных коней, носил роскошное оружие» и имел слуг. Не будучи объединенными в корпорацию, трубадуры тем не менее обладали определенной профессиональной выучкой, получаемой ими, видимо, уже в процессе «работы» в рыцарско-куртуазной среде, которую они одновременно и формировали, и воспитывали. Возможность существования «школ трубадуров» авторы настоящей книги не отрицают, однако прямых доказательств этого им отыскать не удалось.

В целом – и авторы это подчеркивают – сведений о собственно повседневной жизни трубадуров сохранилось немного – возможно, потому, что современников интересовали прежде всего стихи (вспомним установку средневековой литературы на подражательство и анонимность), а не личности поэтов. Сами трубадуры также не слишком заботились об увековечении себя в «повседневной истории». Составление жизнеописаний «древних и наиславнейших провансальских пиитов» началось только в середине XIII столетия, когда имена многих из них стали легендарными, а факты из их жизни основательно подзабылись. Поэтому авторам, решившим воссоздать повседневную жизнь трубадуров, пришлось прибегнуть к источникам, имеющим лишь косвенное, прежде всего хронологическое, отношение к знаменитым поэтам. Видимо, на этом основании они и книгу свою назвали «Повседневная жизнь во временатрубадуров XII–XIII веков».

Впрочем, разве трубадуры не сидели за пиршественными столами, не плыли крестовыми воинами в Святую землю, не носили роскошного платья? Наверняка они также давали религиозные обеты, совершали паломничества к христианским святыням, пользовались «божьим перемирием», совершая свой путь от замка к замку… Изобилие приводимых в книге исторических источников погружает нас в мир средневековой повседневности, в центре которой находится фигура трубадура. Но трубадур – персонаж своего рода знаковый, олицетворяющий собой средневековую культуру прежде всего Южной Франции, самобытный уклад жизни которой отличался от Франции Северной.

Через Окситанию, родину трубадуров, пролегали наиболее важные дороги средневековой Западной Европы. На ее территории оформлялись маршруты паломников, направлявшихся поклониться святому Якову Компостельскому, папе в Рим или ехавших в Святую землю. Корабли с паломниками и крестоносцами отплывали из Марселя и порта Сен-Жиль, расположенного между Арлем и Нимом. В средиземноморские порты купцы привозили предметы роскоши, тотчас входившие в моду среди знати и богатых горожан. Развитие торговли способствовало развитию коммуникаций, росту ремесла и, как результат, развитию городской цивилизации. Многие окситанские сеньоры, включая могущественных графов Тулузских, подолгу жили в своих городских жилищах, нередко соседствовавших с жилищами простых горожан – торговцев и ремесленников. Города управлялись муниципалитетами, состоявшими из чиновников (консулов), избиравшихся из уважаемых горожан и нотаблей. Близость арабской Испании, Востока, разношерстные массы людей, постоянно передвигавшиеся по дорогам Окситании, способствовали созданию в средневековом окситанском обществе атмосферы веротерпимости и своеобразного социального согласия. К примеру, до альбигойского погрома евреи в Окситании могли исповедовать свою веру и занимать любые должности в тогдашней системе управления.

Без сомнения, «воздух вольности» не мог не сыграть своей роли в жизни трубадуров, этих, по определению авторов настоящей книги, первых представителей «коммуникативного» ремесла. Принадлежность к славной когорте куртуазных поэтов ставила на одну доску и аристократа, и простолюдина. Тем не менее и общество с его проблемами, и даже губительные альбигойские войны получили в поэзии трубадуров лишь второстепенное отражение. Говоря словами Жерара де Седа, окситанские поэты на протяжении двух столетий воспевали недосягаемую любовь и жаловались на отказ неумолимой красавицы. То есть являлись, как сказали бы сейчас, проводниками куртуазной идеологии рыцарства (воинов).

Рыцарство эпохи трубадуров активно включилось в борьбу с неверными. Двухсотлетняя эпоха окситанской лирики почти в точности совпадает с эпохой Крестовых походов: в 1097 году начался Первый крестовый поход, а в 1291 году пали последние владения крестоносцев в Сирии и Палестине; в 1071 году родился «первый трубадур» Гильем Аквитанский, а в 1292-м – ушел со сцены «последний трубадур» Гираут Рикьер. В истории обычно не бывает ни однозначных, ни случайных совпадений. «Божий мир», который стремилась установить Церковь, определенная стабилизация общества шли вразрез с интересами многих сотен молодых сеньоров, весь талант которых заключался в умении владеть мечом. С распространением майоратного права таких сеньоров – младших отпрысков дворянских семей – становилось все больше, а средств к существованию у них – все меньше. У многих сеньоров были боевые дружины, состоящие из вассалов, которых они были обязаны кормить и снаряжать. Энергию воинского сословия надо было направить в «мирное» русло.

Заботясь о поддержании порядка, папа Урбан II в 1095 году в Клермоне поведал рыцарям о страданиях христиан на Востоке и призвал их освободить Гроб Господень, оскверненный нашествием мусульман, пообещав отпущение грехов и рай тем, кто погибнет в сражениях за веру. За море хлынули сотни рыцарей – знатных и безвестных, оруженосцев, слуг и простолюдинов, надеявшихся заслужить не только царствие небесное, но и толику земных благ.

Пока рыцари воевали в Святой земле, оставшимся дома женщинам пришлось взять на себя бремя забот управления – домом, слугами, хозяйством. Таким образом роль женщины в обществе, возросла, по сути, сама собой. Об этом пишет ряд авторов, посвятивших себя изучению быта Средневековья, и среди них известный архитектор, историк и эрудит Эжен Эмманюэль Виолле-ле-Дюк. Досуг знатной дамы, оставшейся полновластной хозяйкой замка, располагал к поэзии, а многие дамы-южанки были достаточно образованы, чтобы в полной мере оценить искусство трубадуров. Недаром среди окситанских поэтов было немало (разумеется, относительно!) женщин, и все они, как отмечают авторы настоящей книги, были знатного происхождения и принадлежали к высшей аристократии юга. Такая ситуация вполне способствовала созданию легенды о том, что куртуазную любовь можно питать только к замужней женщине, а следовательно, в основе ее лежит адюльтер. Однако один из крупнейших исследователей творчества трубадуров Шарль Кампру убедительно показал, что подобная трактовка любви средневековых окситанских поэтов появилась значительно позднее, чем жили и творили трубадуры. По его мнению, средневековые окситанские поэты воспевали любовь мужчины и женщины, влюбленной пары, вне зависимости, была ли дама связана брачными узами или нет. Церковный же брак изначально освящал не столько соединение двух влюбленных, сколько прагматические интересы, преследуемые породнившимися семействами.

Крестовые походы стали для многих рыцарей своеобразным открытием «другого мира», непохожего на их собственный, привычный мир. Прежде они сражались с «неверными» сарацинами на европейской земле, территории христианства, и подвиги наиславнейших из них – Роланда, Гильома Оранжского – были воспеты в эпических поэмах Средневековья. В Святой земле крестоносцам, по сути, пришлось воевать на чужой территории, защитники которой были готовы оборонять до последнего и ее, и свою веру. На Востоке перед глазами европейских рыцарей предстала неведомая им прежде культура, у них появилась возможность познакомиться «на месте» с эзотерическими учениями Востока. Предание гласит, что в Святой земле Раймон де Сен-Жиль, IV граф Тулузский (один из предводителей Первого крестового похода) познакомился с учением манихейцев, лежащим в основе учения катаров, еретиков, сыгравших трагическую роль в судьбе Окситании. Согласно тому же преданию Раймон де Сен-Жиль одним из первых начал тайно исповедовать доктрину катаров, что стало одной из причин массового распространения катаризма во владениях графов Тулузских – крупнейших феодальных сеньоров юга Франции. Графу де Сен-Жилю приписывают также находку Священного копья, наконечник которого был обагрен кровью Христовой. В отличие от других христианских реликвий копье это впоследствии было утеряно.

Куртуазное учение трубадуров выступает в роли своеобразной рыцарской идеологии, востребованной обществом, пребывающим в состоянии беспрерывной войны, преподносимой как война за веру, то есть за духовные ценности. Но наверняка многие из отправившихся за море рыцарей столкнулись там отнюдь не с тем, что они ожидали увидеть, исходя из речей призывавших к крестовому походу проповедников. Куртуазное учение трубадуров не только облагораживало грубые нравы рыцарей-воинов, но и давало им новые духовные ценности, новую веру – в возвышенную любовь, очищающую и совершенствующую душу. Ведь если судить по распространившимся в это время еретическим учениям (катары, вальденсы, патарены…), многие в ту пору искали иную духовную опору, нежели та, которую традиционно предоставляла им католическая церковь. Правда, в среде еретиков было больше представителей будущего третьего сословия, нежели рыцарей.

Куртуазность, отраженная в лирике трубадуров, в отличие от куртуазности, пропагандируемой рыцарским романом, позднем современнике окситанской поэзии, расцветшем в Северной Франции, не содержала понятие рыцарской авантюры, испытания. Ведь те, для кого пели свои кансоны трубадуры, в основном и не нуждались в рассказах о вымышленных чудесах и сражениях, ибо виденное ими превосходило любой вымысел. Не стал ли куртуазный универсум трубадуров своего рода духовным пристанищем для испытавшей немало потрясений души крестоносного воина? Тем более что символом нарождавшегося нового общества, очевидно, становилась женщина, амбивалентность которой получила свое выражение в культе Святой Девы – Богоматери и культе возлюбленной.

Разумеется, настоящие рассуждения не претендуют на научно обоснованные истины, они всего лишь порождены прочтением книги, которую вы сейчас держите в руках. Несмотря на сравнительно небольшой объем, она выстроена на прочном и глубоко заложенном фундаменте предыдущих исследований, посвященных трубадурам и их эпохе. Отсюда частые библиографические отсылки не к одному, а сразу к нескольким источникам. Авторы говорят с читателем на равных и, предполагая его осведомленность в основных вопросах рассматриваемой ими темы, побуждают его к дальнейшим размышлениям. Тем же, для кого эта книга станет первым знакомством с трубадурами, они дают путеводную нить для продолжения знакомства.

Действительно, литература о трубадурах более чем обширна. Список работ, помещенный в данной книге, лишь малая ее часть, представленная в значительной степени работами французских авторов. Поэтому есть все основания сказать несколько слов о «русской провансалистике». На русском языке специальных работ (включая переводные), посвященных средневековым окситанским поэтам, немного, и практически все они (за исключением статей в периодических изданиях) указаны в библиографии, предпосланной основной, авторской. Исследований средневековой лирики в целом несравнимо больше, однако подробно перечислять их здесь было бы вряд ли целесообразно, ибо проблемы, в них затрагиваемые, зачастую не связаны напрямую с вопросами, которые ставит перед исследователем поэзия трубадуров. Тем не менее нам кажется необходимым назвать ряд имен замечательных русских филологов, благодаря которым провансальские (окситанские) трубадуры прочно вошли в наш культурный обиход: это В. Ф. Шишмарев, А. Н. Веселовский, Е. В. Аничков, Р. А. Фридман, наш современник М. Б. Мейлах.

Виртуозная игра слов, сложные строфические построения делают кансоны трубадуров крайне сложными для перевода, поэтому во многих зарубежных работах их цитируют в оригинале или в прозаическом подстрочнике. Мы имеем счастливую, на наш взгляд, возможность цитировать многие стихотворения в блистательных переводах В. Дынник и А. Наймана, а также Ф. Батюшкова и В. Брюсова. Недавно Игорем Белавиным осуществлен перевод «Песни о крестовом походе против альбигойцев» (9582 стиха, разделенные на 214 неравных лесс), отрывки из которой впервые публикуются в настоящем Приложении.

О трубадурах, поэзии и прозе средневековой жизни написано множество трудов. Книга Женевьевы Брюнель-Лобришон и Клоди Дюамель-Амадо принадлежит к тем из них, о которых можно говорить долго, ибо она дает основания для размышлений на самые разные темы, так или иначе связанные с трубадурами и их эпохой: «трубадуры и катары», «трубадуры и церковь», «куртуазия и служение»… Каждый читатель, без сомнения, сумеет отыскать в ней то, что представляет интерес именно для него. Но так как книги о трубадурах на русском языке появляются достаточно редко, а издания лирики трубадуров практически стали раритетами, было решено дополнить работу французских исследовательниц Приложением, поместив в него переводы из староокситанской поэзии, а также ряд текстов, характеризующих «Повседневную жизнь во времена трубадуров XII–XIII веков». Таким образом, читатель получает своеобразный путеводитель в мир средневековых окситанских поэтов. Успехов ему на этом увлекательном пути.

Е. Морозова

ВВЕДЕНИЕ

Памяти Жоржа Дюби

«Трубадур» и «двор»: неразрывное единство

Трубадуры явились создателями куртуазного кодекса поведения, во главу угла которого было поставлено искусство любви; в XII–XIII веках новая модель поведения прочно утвердилась при дворах сеньоров Южной Франции. Творчество трубадуров наложило неизгладимый отпечаток на два века южнофранцузской истории и во многом способствовало консолидации аристократического сословия южан.

Трубадур (от староокситанского « trobador», что буквально означает «изобретающий», «находящий новое») – поэт, слагающий стихи о мирской любви на окситанском языке; одновременно он сам сочиняет к своим стихам музыку и, чаще всего, сам же и исполняет свои произведения как перед знатной аудиторией, так и перед друзьями, равными ему по положению, как это происходило в случае герцога Аквитанского Гильема IX, традиционно именуемого первым трубадуром. Трубадур пел свои кансоны перед гостями сеньора, а потом внимал восторгам публики; впрочем, иногда ему приходилось выслушивать советы и даже упреки. Говоря современным языком, окситанский поэт, певец и музыкант, называвший себя трубадуром, был интеллектуалом, сочинителем и актером в одном лице; еще он исполнял функцию средства массовой информации, связующего звена между дворами сеньоров, где он не только демонстрировал свое искусство, но и рассказывал последние новости, сообщал о новинках моды и сплетни из придворной жизни. В XII веке в Окситании дворы сеньоров не только многочисленны, но и подвижны, ибо нередко меняют свое местопребывание, отчего их даже называют «бродячими».

В старых книгах с картинками и современных фильмах трубадур и его слушатели прогуливаются по просторному, с высоким потолком, залу средневекового замка, обогреваемому огромными каминами и освещенному лучами солнца, льющимися из многочисленных стрельчатых окон. Хрупкие томные дамы в высоких остроконечных головных уборах, именуемых энненами, флиртуют с мужчинами в узких штанах-чулках, называемых шоссами. Вокруг длинных столов снуют виночерпии и слуги, разносящие на вытянутых руках сосуды с водой для мытья рук и блюда с жареными кабанами и косулями; они стараются не наступить на борзых, растянувшихся на каменных плитах пола. Очаровательная и слащавая картинка, которую увлеченные Средневековьем романтики сфабриковали в XIX столетии. Оставив в стороне прочие анахронизмы, скажем только, что эннен и шоссы вошли в моду значительно позже – в эпоху «больших замков», строительство которых началось около 1400 года к северу от Луары…

Во времена трубадуров не было подобной роскоши. Окситанские поэты пели свои кансоны в тесных сумрачных залах высящихся на скалах замков, более напоминающих крепости, или в немногим более комфортабельных жилищах, принадлежавших их покровителям в городах или укрепленных селениях, именуемых «бастидами». И есть им приходилось чаще всего из деревенских горшков, куда наливали мясную похлебку или накладывали вареного турецкого гороха; восседать за праздничным столом сеньора, где подавали различные сорта мяса и изысканные соусы, мастерски приготовленные поварами на кухне замка, доводилось далеко не многим и достаточно редко. Жилища, где трубадуры демонстрировали свое искусство, отличались большим разнообразием: от роскошного замка до простого деревенского дома, ибо само дворянское сословие было далеко не однородно, и различия между аристократами на имущественном и культурном уровнях были достаточно велики. Впрочем, в своей повседневной жизни тогдашние аристократы были привычны к резким переходам от изобилия к скудости.

Мы не имеем оснований говорить о специфическом образе жизни трубадуров, каких-то особых манерах, им присущих, или особом платье, их отличавшем. Объясняется это тем, что, во-первых, они никогда не объединялись в профессиональную группу или корпорацию, имеющую устав или определенные правила, специальные костюмы и знаки отличия, ритуал посвящения. Во-вторых, сами трубадуры происходили из различных общественных сословий. В жилах одних текла благородная кровь, другие были выходцами из семейств зажиточных горожан или селян. Трубадуры из дворянских родов и зажиточных семейств имели постоянный источник дохода, собственное жилище и использовали любую возможность поучаствовать в праздниках, устраиваемых сеньорами; они прекрасно понимали, что многие гости приедут специально для того, чтобы их послушать, и, желая стяжать славу, ездили от замка к замку, не слишком заботясь о том, прольется ли на них золотой дождь. Но были и другие трубадуры, не имевшие ни наследных владений, ни собственного угла; все их богатство заключалось только в их таланте и отваге. Таким поэтам сначала приходилось добиваться приглашения в замок, потом изо всех сил стараться заслужить награду кастеляна или могущественного сеньора – герцога Аквитанского, короля Арагонского, графа Тулузского, графа Овернского, графа де Фуа, виконтессы Нарбоннской или других не менее знатных властителей, а потом попытаться заручиться предложением погостить в замке. Немало трубадуров – и далеко не самых захудалых – вели кочевую жизнь, перемежая короткое пребывание в роскошных замках с долгими периодами ожидания новой удачи, нередко впадая в крайнюю нищету, особенно когда приходилось покидать теплое жилище и в слякотное время года пускаться в путь наугад, слушая голодное урчание собственного желудка и согреваясь лишь надеждой вновь обрести утраченный рай:

Теперь, когда свирепствует холод, / И все дрожат от него и зябнут, / Светские развлечения, ухаживания за дамами / И песни, равно как и любовные утехи, / Ценятся гораздо больше, чем в то время года, когда на свет появляются листья и цветы. / Но тот, кто отважен и бодр, / Не должен зависеть от привычных нам времен года и от общества. / Ведь только от своего благородного сердца следует ему ожидать помощи [1]1
  Nelli R. Raimon de Miraval. Du jeu subtil à l’amour fou. Lagrasse, Verdier, 1979, p. 129.


[Закрыть].

Но если дела и поступки крестьянина или монаха вписываются в размеренный ритм часов и дней, то жизнь трубадура полна превратностей: заказ, выполнение заказа, устный «перформанс» – все это зависит от его энергии, способности преодолевать расстояния и приспосабливаться к новой обстановке. Его повседневный образ жизни, его личная жизнь крайне нестабильны, полны неожиданностей и являют собой череду контрастов между веселой – как добровольной, так и принудительной – жизнью при дворе сеньора и существованием в бедной хижине, где каждый день начинается с заботы о хлебе насущном, между путешествием на сытый желудок и голодным бродяжничеством, между опасными дорогами войны и не слишком безопасными тропами паломников; не заказан трубадуру и путь за море в рядах крестоносного воинства. Поэтому дорога занимает в повседневной жизни трубадуров не менее важное место, чем жилище сеньора.

Из-за недостаточной сохранности рукописного наследия трубадуров мы вряд ли можем в полной мере оценить их вклад в культуру средневекового Запада. Однако недавние работы историков и литературоведов, музыковедов и антропологов с уверенностью позволяют делать выводы о действительно крайне важном значении trobar*, новой поэзии, воспевшей на народном языке мирскую любовь, получившую название fin’amor*, «куртуазная любовь». В бурную эпоху Крестовых походов латинское, христианское и даже клерикальное воздействие церковной музыки ( tropator, «сочинитель тропов», неканонических вставок в литургические тексты, превратился в trobador) столкнулось с влиянием поэтической культуры арабов-мусульман. Военной добычей сеньоров-южан, помимо оружия, тканей и модных одежд, становились прекрасные рабыни, получившие образование при андалусских дворах. Вслед за Робером Лафоном, не стоит удивляться, что «песенное исполнение стихов, будь то в Окситании, на юге Испании или на Востоке, всегда являлось непременным атрибутом придворного празднества. В то же время любовь становилась признаком утонченности нравов» [2]2
  Lafont R. Clef pour l’Occitanie. Paris, Séghers, reéd. 1987, p. 60.


[Закрыть]. Повинуясь распространившейся повсюду моде, мирскую любовь воспевают в стихах на народном языке, и дерзкое искусство trobar, с самого своего возникновения подрывающее моральные устои порядка, установленного латинской Церковью, стремительно завоевывает популярность. Однако, говоря о становлении «целостной цивилизации, как на высоком интеллектуальном уровне, так и на уровне повседневной жизни» [3]3
  Ibid., p. 59.


[Закрыть], нельзя забывать о той большой роли, которую сыграли в этом процессе окситанские и испанские евреи, переводчики и коммерсанты [4]4
  Navarro Peiro M. A. Panoramica de la literatura hispanohebrea. In: Los Judios en Cordoba (ss. X–XII).Cordoue, 1985.


[Закрыть].

Археология, история искусств, изучение родословных аристократических родов юга, литературные изыскания – вот передовые рубежи штудий, посвященных Средневековью в Южной Франции. Руины крепостей или городских жилищ XII–XIII веков, раскопки на кладбищах, фрагменты настенных росписей, миниатюры, украшающие рукописи, комментированные издания куртуазных романов на окситанском языке, короткие отрывки стихотворений, архивные документы, нотариально заверенные описи, редкие книги записей, сохранившие для нас описания жилища, еды, поведения за столом, одежды и украшений – вот те источники, которые специалисты в области различных дисциплин учатся читать «по-другому» и использовать их все без исключения. Ничто не остается без внимания. Еще несколько десятилетий назад историки считали «Книгу Чудес» Гервасия Тильберийского [5]5
  Gervais de Tilbury. Le Livre des Merveilles. Trad. et commenté par A. Duchesne, préface J. Le Goff. Paris, Les Belles Lettres, 1992, 195 p.


[Закрыть], составленную в конце XII века, слишком субъективным памятником литературы, чтобы на его основании можно было делать объективные выводы, и слишком фантастическим, чтобы воспринимать его всерьез. Сегодня они с энтузиазмом изучают его, дабы определить место чудесного, место легенды в ментальности южан, ибо тексты так называемого практического характера (завещания, брачные контракты, купчие…) дают картину, искаженную юридическим рационализмом. Впрочем, теперь считается, что все источники – в том числе и законодательные акты – носят субъективный характер и, следовательно, представляют особенный интерес. Привлекая тексты генеалогий и жизнеописаний, исследуются метаисточники, способствующие расширению базы данных, полученных историками-документалистами и литературоведами. Таким образом, уже получены первые, неизвестные прежде сведения о передвижениях трубадуров, о связях, существовавших между жителями Лимузена, Оверни и Лангедока. Мысль о «связующей» – в прямом и переносном смысле – функции трубадуров в исследуемых нами двух веках находит, таким образом, новые подтверждения.

Земля в окружении морей и гор, ее согревает солнце и овевают ветры

Пространство, на котором жили и творили трубадуры, занимало примерно половину нынешней Франции; в этих краях прежде говорили на языке «ок» (так в нем звучала утвердительная частица «да») и его диалектах; отсюда пошло название «Окситания», а язык стал именоваться «окситанским». Земли Окситании простирались между Атлантическим океаном и Средиземным морем, между Пиренеями, Центральным Массивом и Альпами; ее южные границы проходили по Пиренейским горам, затем следовали вдоль средиземноморского побережья и далее, совпадая с границами графства Прованского, соседствовали с Итальянским королевством. На севере окситанские земли граничили с краями, где во времена трубадуров говорили на старофранцузском языке, именуемом также языком «ойль» (так в нем звучала утвердительная частица «да»), однако эта граница не имела четкого выражения. С запада на восток окситанский рубеж, вобрав в себя провинции Сентонж и Пуату, отчетливо изгибался к югу, обходил аббатство Гранмон, захватывал Марш, оставляя северянам Берри и Бурбоннэ, затем Клермон-Ферран и Овернь, оставив в стороне Сент-Этьенн, пересекал Рону между Романом и Валансом, обнимал Дофинэ, а потом сливался с границей, отделявшей графство Прованское от Ломбардии.