Текст книги "Мечта (СИ)"

Автор книги: Жанна Даниленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

И косметический салон посетили и уши прокололи. Боялась я, конечно, но с такой поддержкой будешь смелой. Сережки красивые, даже у моей мамы таких никогда не было. Сколько я перед зеркалом крутилась в салоне… А все девушки засматривались на моих мужчин.

Домой мы вернулись около восьми вечера. С папой расстались еще в метро: он поехал к себе, но обещал вернуться. Прям как Карлсон из мультфильма.

Мы с Володечкой подходили к квартире и уже слышали, как вопила мама сквозь закрытую дверь. Но я решила не расстраиваться: поорет и перестанет.

Двери открыла бабушка, и я сразу направилась к себе. Я жутко устала и только сейчас поняла, что шевелиться больше не могу, только лечь, обнять папиного мишку и спать. Только мишки у меня на кровати не было. Я искала его везде. И в шкафу, и под подушкой, и под кроватью – вдруг упал. Но его просто нигде не было. Без мишки я спать не лягу, как же… Пойду у бабули спрошу. И я пошла.

– Бабуля, у меня мишка-Тедди пропал, кофейный такой, ты не видела?

– Это которого Слава принес? Забудь. И не вздумай у матери спрашивать.

– Что случилось? Где мой мишка?! – я начинала злиться, предчувствуя непоправимое.

– Расстроилась она. Твой отец – не самое лучшее воспоминание, а тут явился. Нервы трепать он мастак. С чего он вообще решил, что ты его дочь?!

– А что, не его? – спросила я. – Он говорит, что у меня глаза, как у его матери.

– Да ты вообще в их породу. Мать не тронь.

Но меня уже ничего не могло сдержать, даже заплаканное мамино лицо.

– Где мой мишка?! – почти кричала я.

– В помойке, – прошипела она.

Я побежала и нашла изрезанную на мелкие кусочки игрушку. Мне казалось, что мое сердце сейчас разорвется.

– Почему ты убила его? Это мой мишка, мой, только мой! Он должен был жить со мной, он живой, он подарок! Мне его мой папа подарил! Понимаешь?! От всей души подарил! А ты… Ты меня всего лишила, всего на свете: Володечки лишила, папы родного лишила, меня все безотцовщиной дразнили, и моего мишку изрезала! Что ж ты за мать такая, хреновая?! Почему рядом с тобой жить не хочется?! Ненавижу, тебя и Германа твоего бегемотского тоже ненавижу! И зачем ты меня только на свет родила?! Я же тебе в тягость, вон замуж никто не берет! Уйду я от тебя!

Я не слушала ее вопли, схватила свой кошелек с мелочью и как была в тапочках, так и убежала. Думать, куда идти, особо не приходилось, впереди ночь, а мне надо попасть к папе до ночи. И пусть мне его жена не нравится. Но он-то меня любит…

====== Родители ======

Пока я шла к станции метро, продумывала линию поведения. Я не должна привлекать внимания. Как этого добиться? Во-первых, не плакать. Во-вторых, надо держаться какой-нибудь взросленькой тетеньки. Пусть все думают, что я не одна. Жаль, что я так плохо знаю линии метрополитена. Но я умею читать и думать! Разберусь.

Я добралась. Уже подходила к папиному дому, когда услышала его голос.

– Света, не надо звонить в полицию. Она сейчас подъедет, она очень умная девочка, вот увидишь, с ней ничего не случиться.

– Слава, ей десять лет, всего. Чем раньше начнут искать, тем лучше.

Я побежала к ним, слезы прорвались и я всхлипывала.

– Папа, я здесь. Не надо в полицию!

Он подхватил меня на руки и обнял.

– Машенька, мы так волновались!!! Малыш, пойдем домой.

– Куда домой? – испугано спросила я.

– Ко мне домой. Ужинать и спать.

Мы вошли в его квартиру, вернее он внес меня на руках. Его жена – Света была с нами и уже не злая.

– Папочка, мама моего мишку убила, – я снова залилась слезами.

– А это кто на диване сидит?

Я глянула на диван, там сидел кофейный мишка, только на кофточке сердечко было желтое, а не красное.

– Хочешь сказать, что он сбежал и переоделся?

– Как и его хозяйка.

– Машенька, пойдем ужинать, потом в душ и я тебе ночнушку купила, чтобы было в чем спать.

– Спасибо, тетя Света, а где мальчики?

– Они у мамы моей, тут недалеко. Ты с ними обязательно познакомишься, только не сегодня.

Я поела, ощутив в один момент зверский голод, потом легла на диване, обняв моего любимого мишку, а папа сидел рядом и гладил мои волосы пока я не уснула.

Проснулась от голосов на кухне. Там вопила моя мама.

– Слава, чем ты ее приворожил? Ну что ты такое сделал, что она влюбилась в тебя, а, Слава?

– Галя, ты не о том говоришь. Она меня нашла, потому, что ей нужен был отец. Пойми, не Герман, которого она не признает, а родной отец. Она умна настолько, что смогла все выяснить, у твоей мамы и твоей подруги Наташки. Ты гордиться такой дочкой должна.

– И что делать будем?

– Во-первых, нужно вписать меня в ее документы, а потом будем ее растить. Я буду тебе помогать. И видеть ее буду, и встречаться с ней.

– У тебя семья со Светкой, зачем тебе?

– Она моя дочь.

– А ты уверен? Ты же избил меня тогда, за то, что я гуляла! Или забыл? Или по пьяни тогда ревновал?

– Галя, прекрати.

– Почему прекратить? Света про тебя все знает, она же преследовала тебя, везде за нами тащилась, чтобы вдвоем не оставлять. Да, ладно, Светка не пыли. Живете и живете. Он пьет так же?

– Нет не пьет, это только из-за тебя он пил. Галка, речь о вашей дочери. Так ты беременной от него ушла?

– Он избил меня до полусмерти, я в больнице с сотрясением лежала. Потом дома, с депрессией, а потом аборт делать было поздно. Вот так Машка и появилась. И не смотри на меня, словно, я тебе три рубля должна.

– Нет, Галя, не три рубля, ты мне дочь должна. И если надо я в суд пойду, но, что она моя докажу.

Я ничего не могла понять. Мой папа, который хороший, избил мою маму, а потом бросил пить. Так он хороший? Или не хороший?

Я вылезла из-под одеяла и пошла на кухню. Мишку я не оставила, взяла с собой. На кухне сидели за столом мама, Володя, папа и его жена Света. Я вошла, подошла к Володе, и залезла к нему на колени. Все смотрели на меня.

– Папа, ты правда избил маму?

– Ну как, приятно отвечать на вопрос дочери? – с вызовом спросила мама.

– Галя, не нарывайся, – вам сейчас предстоит вместе со Славой объяснить десятилетнему ребенку, почему вы такие, и судья у вас, пожалуй самый строгий и справедливый. – сказал мой Володечка, а мои родители опустили глаза в пол.

Все молчали, а мне было хорошо несмотря ни на что, они были рядом, все, самые родные люди. И мама, и папа, и Володечка, и даже тетя Света, которая уже тоже стала хорошей.

– Машенька, детка, а ты спать не хочешь? – спросила тетя Света.

– Нет. Когда я здесь, они не ругаются. Я очень хочу все про них узнать, но они молчат. Я не думаю, что люди, которых я люблю плохие. Я тоже хорошая, но ошибаюсь, иногда, и они ошиблись. Но это не повод их не любить. Вот мама моя кричит все время, но она хорошая – в душе. И папа хороший. Я с ним сегодня весь день была. А дети все чувствуют. И я чувствую, хотя уже большая и почти взрослая.

Володя поцеловал меня в лоб, а все смеялись.

– Ох, Галя,– произнесла тетя Света, вот повезло тебе с дочкой! Такая она чудесная у тебя получилась. А если хотите, я сама все про вас расскажу. Все на моих глазах было. И учились мы все вместе в одном институте, и в группе одной. Если ошибусь – исправите.

Мои родители продолжали молчать. А тетя Света восприняла их молчание, как сигнал к действию.

– Так вот Машенька, когда мы познакомились, нам всем было по семнадцать лет. То есть мы всего на семь лет были старше тебя. Мы подружились, создали свою компанию. Девушки: Галя, Наташа и я, а парни: Слава, Коля – Наташин муж, и Андрей. Андрей как-то быстро отпал, поссорившись со Славой из-за твоей матери. Нас осталось пятеро. Очень быстро в нашей компании сформировались две пары Слава с Галиной и Наташа с Колей, а я была при них. И да, уже тогда я была влюблена в Славу. Но ему была нужна только Галя. Прошло полгода, они стали жить вместе. Так не оформляя отношения, оставляя все на потом. Славины родители отдали им квартиру, помогали материально. Слава нашел работу и после занятий в институте шел на работу, а Галя с Наташей гуляли. Коля завалил сессию и его забрали в армию. Наташка осталась одна. Но одна она быть не могла и не хотела. Она не умела ждать, хотя обещала дождаться Колю из армии. Она должна была быть в компании, на виду, в центре внимания. А Галя – верная подруга с ней. Так вот возвращается Слава с работы, а жены нет, ужина нет, и где она он не знает. Приходит, когда вздумается, еще и провожает ее кто-нибудь. Естественно скандал, чуть ли не до драки, потом примирение в постели и наутро, они в институте с синяками, царапинами, но счастливые. Неделю, другую у них все хорошо и любовь до гроба, потом все сначала, снова Наташку тянет на приключения, а Галя с ней. Как же подругу ведь не бросишь. И вот так в ожидании жены с гулянки Слава начал пить. Скандалы стали чаще и чаще, синяки виднее и виднее, причем у обоих. Родители попытались вмешаться, но ни к чему хорошему это не привело. Нина Васильевна рассорилась со Славиными родителями вусмерть, а следом и со Славой. По ее словам – он плохо относился к ее дочери. А дочь, вроде как была примерной женой. Чем больше времени проходило тем чаще случались загулы у Гали с Наташкой и тем больше пил Слава. И в один день, вернее ночь, она заявилась домой под утро, пьяная с кавалером. Слава пил всю ночь, и был гораздо пьянее ее. Когда началась драка, кавалер сбежал. Соседи из-за шума вызвали милицию и скорую. Галю забрали в больницу, а Славу посадили. Нина Васильевна написала заявление на него. В милиции его тоже избили и он лежал в той же больнице, что и Галя. Я ходила к нему, поддерживала. Его родители откупились от Гали, и суда не было. Вот и вся история. О том, что Галя беременна он не знал и о существовании дочери тоже не знал. Мы поженились через полгода. Он не пил и не пьет вообще. У нас два сына. Галя институт бросила. Наташка ничего нам не говорила о ней. Потом Коля вернулся из армии и они поженились.

Она закончила рассказ. Мама молчала, папа тоже. Первым заговорил Володя.

– Машенька, у тебя есть вопросы к родителям.

– Да, конечно есть. Мама, почему ты не сказала папе, что я есть?

– Потому, что он никогда не оставил бы меня в покое, он бы женился на мне, а я его ненавидела. К тому времени уже ненавидела. Я хотела жить, гулять, веселиться! А он пахал за копейки и из меня решил сделать рабыню! Понимаешь, дочь?

– Нет! не понимаю! То есть ты хотела гулять с тетей Наташей, а меня лишить папы? Мама, а я тебе была нужна? Просто я помню, как вы с тетей Наташей забыли меня в магазине и я там с полицейским играла. Я маленькая была тогда.

– А что мне было делать? У меня уже не было вариантов – только рожать.

– У тебя и сейчас нет вариантов. Он мой папа и я буду его любить!

– Вот так всегда, растишь дочь, любишь, а появляется отец с мишкой и все! И мать родная побоку!

– Не начинай, Галя. Мы оба хороши! – надо переоформить документы Маши. Я буду платить алименты и общаться с дочерью.

– А Герман?

 – Почему я должен думать о Германе? – уже злился мой отец.

– Я уговорила его удочерить Машу.

– Да не нужна я твоему Герману и он мне не нужен. Мама! еще раз скажешь о Германе и я к папе жить уйду!

– Шантажистка! – изумленно сказал Володя и все рассмеялись.

Дальше все было не интересно: мама обещала переоформить документы на меня, когда услышала какую сумму собирается ей давать мой отец. Потом они дружно объясняли мне, что ходить одной по городу на такие расстояния в моем возрасте опасно. Потом папина жена говорила, что будет мне всегда рада. Мама, что пригласит их на свадьбу с Германом. А мне хотелось спать, я так и уснула на руках у Володечки.

====== Почему люди такие? ======

– Маша, – бабушка стояла у моей кровати. – Маша, объясни почему ты постоянно доводишь мать? Ты ее не любишь?

– Ты о чем, Ба? – я еле разлепила глаза.

– Что за выходки? Она для тебя все, лучшей матери придумать трудно. Вот выйдет за Германа – будет у тебя отец. Нет, ей настоящего подавай. Маша, я видела, что он с ней тогда сделал! Я видела в каком состоянии она тогда была! И позже вся ее депрессия на мою голову свалилась. Она его любила, видите ли! И аборт делать отказалась! А потом, когда поняла, что к чему, то поздно было! Как мы с Наточкой старались, как ее вытаскивали! Вот Наточка – подруга так подруга. А этот – один раз поднял руку, значит, все! Всегда бить будет! Меня моя мать так еще учила, а этот – отец твой, сам ни рожи ни кожи, ни достатка, одна квартира и все. Разве это муж?

– А чем не муж? Ба, – я уселась на кровати, – а у тебя самой муж был?

– Что за вопросы? Маша! Конечно, был! Знаешь, какой у меня муж был! Всем бы таких мужей! А Галка моя – копия он, вот просто копия! Я всегда для нее все! Как бы он хотел, как бы за двоих!

Бабушка расплакалась и вышла из комнаты. А я осталась сидеть на кровати в полном недоумении. Я никогда не видела деда и никогда о нем ничего не слышала. Только фамилия была его. Я это поняла потому, что у бабушкиной незамужней сестры из Подмосковья фамилия была другая. Она приезжала к нам как-то, погостила и уехала. Они говорили про квартиру в которой мы все живем, и бабушка рассказывала о свекре-генерале, но я не запомнила. Маленькая была тогда. Теперь я бы прислушивалась, о чем они говорили, а тогда меня только куклы интересовали да сказки.

Ладно, пора вставать. Я умылась, почистила зубы и в своей новой ночной рубашке прошла на кухню. Бабуля жарила сырники.

– Я готова. Мама где?

– Спит. У нее вчера совсем нервы сдали. Не жалеешь ты мать, думаешь, мачеха лучше будет?

– Не знаю! Я с тетей Светой еще не жила. Но она лучше вашего бегемотского Германа.

– И в кого ты такая, бездушная?

Я только пожала плечами.

– В вас, наверно… Вы же меня не хотели, вот душу и не дали. А папа будет моим папой, и все! А на вашего Германа мне плевать! Понятно?!

– И давно ты так заговорила?

– Как только повзрослела и поняла, что я сама по себе.

– Вот и не будет тебе гостей в субботу, и пирог печь не буду, и подруги твои не придут, и Настя тоже.

– Напугала! Нужны они мне! У меня один друг – Володечка, а эта Настя еще хуже маминой тети Наташи.

– Да что с тобой!

– Мама, что у вас тут, спать невозможно, так шумите? – мама в халате вошла в кухню.

Глаза у нее были заплаканными, напоминали щелочки. Мне стало ее очень жалко, я подбежала к ней, обняла и спросила:

– Ты из-за меня плакала?

– Нет, Машуня, просто… я вспомнила все.

– То, что тебя папа избил? Ты до сих пор сердишься?

– Нет, не сержусь, дочка. Просто я его любила, а он Светке Поповой достался…

– Галя! Ну о чем ты?! – всплеснула руками бабушка.

– О счастье своем утраченном! Мама, неужели не понятно?! Не пара он мне?! Да?! Мой отец бы не одобрил?! А откуда ты знаешь, что бы он одобрил, а что нет?! Ты все прожить за вас двоих старалась, что ты мне сделала?! Счастья лишила, любви, единственного нужного мне мужчины?! И дочь чуть не потеряла?! Вот оно счастье по-твоему?! Не слушалась бы, сейчас на месте Светки была бы!

– Галя!!! – бабушка расплакалась и убежала в свою комнату.

А я пыталась успокоить плачущую маму. Я готова была на все, чтобы она только не плакала. Но что я могла сделать? И тоже плакала вместе с ней, а она обнимала меня и причитала, о своем не случившемся счастье…

– Я люблю тебя, дочка! Веришь, люблю! – она перестала плакать.

– И я тебя люблю, мамочка! И к тете Свете никогда не уйду…

– Я знаю. Мы переоформим твои документы, и будешь ты со своим папой встречаться, только с Германом смирись. Тебя ведь не просят его отцом называть, а потерпеть можно?

– Ради тебя можно… Только не плачь!

Я растирала ее слезы по лицу и целовала горькие дорожки.

– Вот и хорошо. Значит, договорились?

– Договорились.

Она налила мне молока и дала сырники. Тут и бабушка подошла, тоже села завтракать.

– Мама, – заговорила мама, – сегодня Слава придет, мы пойдем документы делать. С чего начать даже не знаем, но он говорит, что у него адвокат знакомый есть, он поможет.

– Интересно, чем он тебя так купил?

– Он помогать обещает и Маше он нравится. Он на ее содержание обещает давать больше, чем я зарабатываю. И после моего замужества тоже.

– А Герман твой что?

– А Герману что? Это моя дочь.

Дальше день был удачным, потому что пришел папа.

Мы ходили в медицинский центр и сдавали кровь и еще что-то палочками со рта. Потом сидели в кафе. Мама с папой разговаривали и смеялись, и казались такими счастливыми. Я тоже была счастлива и все представляла себя невестой в красивом– красивом платье, и мама со мной, и папа, и я самая счастливая, и жених у меня самый лучший… только имя его я сама себе произносить боюсь, но все равно мечтаю…

Потом мы с мамой пошли домой, а папа обещал взять неделю отгулов, чтобы все успеть. Он сказал, что через неделю я стану Кривцовой. А я что? Я рада!

Вот только дома бабушка плакала, причем разговаривала… с портретом. Я такого не видела никогда. А мама тяжело вздохнула и прошла к бабуле.

– Мама, ну что ты? У нас все хорошо, мамуля, ну прекращай. И не надо жаловаться папе.

– А кому? – всхлипывая проговорила бабушка. – Кому я еще могу все сказать, что на душе? А он слышит, я верю, что слышит.

– Кто там, бабушка?

– Дед твой! Да что ты поймешь?

– Все пойму, если расскажешь. Думаешь, я маленькая? Думаешь, любить не умею?!

– Мама, да прекрати, – встряла моя мама, – сейчас начнутся слезы, сопли. Что ты малой голову морочить решила? Что я, не знаю твоего рассказа: «Ах, какой папа был красивый, ах, как на нем сидела форма! Ах, каким героем он был?» Так? Ах, как он тебя любил, и так далее. Слышала раз тысячу. Мама, кому нужна любовь покойника? Еще скажи, что ты ему всю жизнь верность хранила!

– А почему не сказать, коль это правда. Я любила твоего отца, Галя. Чего мне стесняться?! Что других мужиков до себя не допускала? Так пойми – Я любила и сейчас люблю! И не моя вина, что он погиб. Он был офицером-героем.

– В той войне не было героев, мама, и отец мой – не исключение. Мог не воевать, мог дома с тобой жить и детей своих воспитывать. Тоже мне... герой! Что он сделал геройского? Умер? А мы им гордиться должны? Вот если бы он в школу меня провожал, в первый класс – я бы гордилась. Если бы на выпускном со мной танцевал, я была бы счастлива! Он бы был! Понимаешь, был бы – отец! Живой, настоящий, красивый! Пусть даже в форме дурацкой военной. Но он бы был! И мне было бы кем гордиться! А так что? За кого он погиб? За меня, за брата моего не родившегося? За тебя? Потому что ты всю жизнь ему верна? А оно ему нужно? Он чью родину защищал? Что он там делал?

– Галя, – бабушка встала, гордо подняла голову и приосанилась вся, – твой отец был офицером. Он погиб, выполняя свой долг! Его туда Родина послала, значит, за Родину и погиб! За нас с тобой.

– Дура, ты мама. Он там у них погиб, а они со мной в институте учились, и наших баб трахали.

– Ты бы постеснялась при дочке говорить такое и мать оскорблять бы постеснялась. Ты ведь от нее то же отношение получишь, а потом не плачь – сама научила.

– Я на другую жизнь надеюсь. Мы с Германом здесь не останемся. У нас другие планы.

– Вижу, что ни я, ни Маша в ваши планы не входят. Ну что ж, Бог тебе судья. Живи как знаешь.

– Проживу. Машке голову отцовскими подвигами не морочь. Все, я спать. Устала, как собака! И за что это мне? Беготня вся… мне к свадьбе готовиться надо.

Она махнула рукой и в дверях сказала:

– Машка, спать, быстро!

– Я сейчас, мамочка, – ответила я, а сама притулилась к бабушке и разглядывала фотографию моего деда.

В голове кружились всякие мысли. Многие даже совсем непонятные. Потому что как умирают старые, я догадывалась, а молодые… вот никак не понимала. Зачем? Им же еще так много надо?! Зачем же умирать?! А еще подумалось: а умирать оно как? Больно?! Я очень попросила бабушку рассказать про нее и про деда, и она с улыбкой пообещала. Только завтра. Потому что сегодня мама рассердится, а мама же у меня одна!

====== Рассказ о деде ======

Наступило утро. Мама ушла на работу и по делам, а я осталась с бабулей.

От любопытства меня просто распирало. Поэтому я ходила за ней хвостиком и все просила и просила начать свой рассказ. После того как бабушка сделала все заготовки для ужина и поставила тушить мясо на маленьком огне, она провела меня в свою комнату и достала альбом с фотографиями.

Я их раньше никогда не видела. Первым бабушка показала комсомольский билет деда. А там большими печатными буквами было написано: «Погиб при исполнении интернационального долга». Мне было не совсем понятно, что это за долг такой, но раз бабушка этим гордилась, то и я гордилась тоже.

– Ба, а почему в доме фотографий нет?

– Мать выкинула все, что могла. Ей плохо тогда было, и она не понимала, кричала, что жить хочет в квартире, а не в склепе. Но давай по порядку.

Познакомились мы в Рязани, он учился в военном училище ВДВ (воздушно-десантных войск), высокий, накачанный. Фигура сдуреть можно. Вот подошел он ко мне на площади: мы с сестрой домой шли с магазина. И так протянул руку, и говорит:

– Будем знакомы, красавица, я – Сергей.

Я так засмущалась, что и ответить сразу не смогла. Только руку его не отпускаю, а он смеялся.

– Так как называть тебя? – спрашивает.

– Нина, говорю, а сама кончики туфель разглядываю.

Он меня на вечер танцев позвал в училище и пригласительный дал. Дома событие. Идти или не идти обсуждают. Отец говорит: рано, а мать – пусть идет. Мне на то время только восемнадцать исполнилось, а сестре пятнадцать.

Наряжали всей семьей. Туфли самые лучшие, платье шелковое – юбка-клеш. Волосы завила и пошла. Иду, душа в пятках. Что там, как, не представляю даже.

Вот подхожу, а там толпа девчонок, с пригласительными и без. Все красивые такие, нарядные. Смотрю, а мой Сергей с КПП выглядывает.

– Нина, – кричит, – Нина проходи!

За плечи меня взял и повел, как девушку свою, а я иду – его разглядываю. А красивый он – глаз отвести не могу. И что он во мне нашел? – думаю, а сама рада, вот знаешь, как рада! Бабушка смахнула непрошеную слезу, я слушала ее раскрыв рот. А она продолжала:

– Мы танцевали. Весь вечер танцевали и только смотрели глаза в глаза. Он даже курить с товарищами не пошел. И не говорили совсем, только смотрели друг на друга. Но вечер кончился, и пора возвращаться домой. Вот тут он и спросил, как найти меня можно, и фамилию мою, и адрес. А потом пришел, через неделю сам пришел. С мамой поздоровался, с отцом, все честь по чести. Мне букет цветов подарил. Рассказал, что отец полковник в Москве, мать учительница. Вежливый такой. Вот встречаться стали. Как увольнительная – так он ко мне. Даже в самоволку сбегал. Раз было ночью стучит в окно: выходи, говорит.

Я из окна и выскочила. Ох и целовались мы тогда! Как целовались! А потом спрашивает, пойду за него или нет. Через день пришел к отцу руки моей просить. Мы встречались тогда меньше года. Отец меня благословил. Расписались быстро, в тот же день.

Вот так женой я стала. Он там в казарме, а я у родителей. Приходил раз два в неделю, вот и все счастье. Но я не жаловалась, любила его, очень любила. Летом на каникулы поехали в Москву с родителями знакомиться. Я уже тогда маму твою ждала.

Волновалась я! Как примут?! Кто его знает, чего они, москвичи, хотят. Вот волновалась не зря. Пришли мы, звонит он в квартиру. Женщина открывает, маленькая такая, сухонькая, замученная какая-то. Увидела нас, слезы на глазах появились.

– Как я ждала тебя, Сереженька… – плачет, целует его.

– Мама, ну что ты? – он ее почти поднял над полом. – Мама, я не один, я с женой.

– Как же? – она растерялась совсем. – Проходите, как звать тебя, дочка?

– Нина, – говорю, – а я так переживала…

– Ничего, не бойся, я Виктора подготовлю. Пойдем, познакомимся. Устали с дороги, есть, небось, хотите.

Она хлопотала на кухне и все подкладывала сыну добавки, и все причитала, как ей тяжело без него. А он улыбался и смотрел на нее так ласково. Мы подружились с Марией Сергеевной до вечера. Я прониклась к ней, а она обращалась ко мне только – дочка. Чудная женщина была: добрая, душевная, ласковая. А у моего Сережи была ее улыбка.

Отец показался мне угрюмым. Пришел вечером, в форме, весь такой настоящий полковник. Жена на него глаза поднять боится. Познакомились мы, и он на сына как зыркнет. А мой Сереженька говорит: мой выбор, кого люблю – на той и женился. Я стал тем, кем ты хотел, а с кем мне жить, выбирать мне. Отец больше слова не сказал, но мне всегда было неуютно в его присутствии.

В то время Сережа первый раз показал мне Москву. Мы целыми днями гуляли, разговаривали. Он много знал, перечитал кучу книг, и вообще, был таким умным. Я терялась и расстраивалась, мне казалось, что он не может любить такую дурочку как я, а он любил, и я его безумно любила.

Он водил по музеям и театрам. На концерты всякие, я тогда и предположить не могла, что он вовсе не собирался быть военным. Он хотел быть историком, как мама. Он вообще очень любил свою маму. Отец настоял на военном училище. А учитывая Сережины габариты и физическую подготовку, они выбрали десантные войска. Вообще, Машенька, твой дед был мягким и добрым человеком, очень внимательным и душевным.

Но лето пролетело, и ему надо было возвращаться – последний курс. А потом распределение. Мама его просила мужа вернуть сына в Москву, внуков она хотела и семью. А он считал, что протежировать сына – последнее дело. Я сама слышала, как Мария Сергеевна его бездушным деспотом называла. А мне было все равно куда, лишь бы с моим Сережей ехать.

В конце ноября родилась Галя. Только Сережу ко мне не отпустили. Первый раз дочку увидел, когда ей месяц исполнился – на учениях был. Я знаю, как ему было трудно, и как он домой к нам рвался. Но что поделать?!

Мария Сергеевна, как я родила, приехала, пару месяцев со мной была, помогала. И мы с ней вообще как родные стали. Я ее только мамой называла. А она все про Сережу рассказывала, как рос, что любил, с кем дружил. Как она сама за лейтенанта вышла, как родила единственного сына, как боготворила его всю жизнь, как пыталась уберечь от судьбы потомственного военного.

Но… вставало огромное Но, в виде ее собственного мужа. Я понимала, что она не счастлива с ним, но уж больно ему нужна. А мой свекор был военным до мозга костей. И сына она отстоять не смогла. Хотя желала ему, такому умному и способному, совсем другой судьбы. Но, слава богу, войны нет и не предвидится, так что все ничего. Она всегда поможет и, куда бы мы не поехали, она с нами. При этом о существовании мужа, который вот-вот должен был получить генеральские погоны, она и не вспоминала.

Через два месяца, в конце января, приехал генерал. Внучку одобрил, но посетовал, что не пацан. А побыл неделю, и сам уехал, и жену увез.

Так и жили – я с Галкой крутилась, Сережа учился, приходил раз в неделю. Генерал помогал деньгами. Мария Сергеевна писала письма и слала посылки, то по почте, а то с оказией.

Галке полгода было, когда по месту распределения поехали. Я была рада. Не дыра совсем, все-таки город Плоцк. Дали нам комнату в общежитии. И зажили мы, как все семьи военнослужащих живут.

Мы к Новому году готовились, Галке год. Елку наряжали, живую. Игрушки свекровь из Москвы привезла, конфеты. Меню составляли. Отец его обещался… —

Бабушка замолчала и вытерла рукавом слезы.

– Я с рынка вернулась, мяса купила. Готовить собиралась, а дома Сережа. Удивилась. 23 декабря, среди дня. А он говорит:

– Я попрощаться, Нина. Хорошо, что мама у нас. Хоть всех своих любимых женщин увидеть смог, хоть поцелую напоследок.

Я говорю:

– Случилось что? Ты надолго?

– Не знаю, Ниночка. Дочку береги. Я так сына еще хотел… – Обнял нас Марией Сергеевной и ушел.

А потом узнали, что война! Даже не наша, чужая… А Сережа-то мой, не их!

Бабуля расплакалась и долго не могла прийти в себя. Потом взяла себя в руки, успокоилась немного и продолжила свой рассказ.

Свекор приехал и нас в Москву увез. Галку в садик определил, я работать пошла. Наступили долгие дни и месяцы ожидания. Редкие письма и новости по телевизору. Только по телевизору-то все хорошо, а я все чаще подруг по гарнизону встречала, что приезжали ордена мужей получать – посмертно. Вот так встаешь утром и ждешь, а получаешь конверт и открыть боишься…

Летом восьмидесятого он приехал сам – в отпуск, после ранения. Месяц был. Только другой совсем. И улыбка другая, и взгляд. Мы и не ходили никуда, все дома, я, он и Галка. Я отпуск на работе взяла, без содержания. Говорили мало. Что не спрошу, молчит. Или так скупо: «Не нужно это тебе знать, Нина».

С отцом ругались они. За закрытыми дверями так, что мы с Марией Сергеевной только голоса слышали, а о чем они говорили на повышенных тонах, о чем спорили, мы с ней даже не догадывались.

Разговорился только перед концом отпуска. Ему уже вот-вот ехать, всего пару деньков осталось. Я пристала к нему, говорю:

– Скажи, чего мне бояться?

А он отвечает:

– Лжи, Нина, бойся лжи.

И рассказал, что они первыми в Кабул прилетели, а самолет за ними следующий врезался в гору и разбился. Его и не сбивал никто, сам разбился, а в нем 67 десантников, плюс экипаж. Но не это было главное, кроме солдат и командного состава на борту самолета находились важные документы, в черном кожаном портфеле. Их потерять было никак нельзя. И подняться на такую высоту без специальной подготовки тоже нельзя. 4200 метров, однако. Сначала хотели наших кинуть, а потом привезли группу альпинистов из Алма-Аты. Причем оговорили, чтобы все парни были холостыми. Они там несколько дней и ночей трупы обыскивали, вернее, фрагменты трупов. Документы собирали. Потом они сообщили, что портфель нашли. Так их оттуда сразу забрали. А ребят даже не похоронили по-человечески. Пустые гробы семьям отправили. Да и альпинистам ничего не объяснили. Задачу выполнили и отправили домой. Не по-людски это все, Нина. Вся грязь там из людей лезет, правда, и чистота тоже. Обнаженные души, короче.

– Страшно, Сереженька?

– Страшно, нам, офицерам, страшно, а ребятам срочникам, так вообще. Страх стараются отгонять, рассказывают друг другу веселые истории, – только бы не молчать, только бы не уходить в себя, иначе с ума сойти можно. Однако по ночам ужас как страшно, до холодного поту, в обед забирает аппетит, вызывая лютую ненависть к противнику, но не к родному государству, которое их, еще совсем «необстрелянных» юнцов, отправило в самое пекло событий.

– Думаешь, зря вас туда?

– Не знаю. Чужие мы там. Мы враги, нас и бабы их, и дети ненавидят. Нельзя воевать ни за что. Я так думаю. Только вот отец говорит, что думать мне не положено, что я должен приказ исполнять. А приказы люди издают. И кто сказал, что они не ошибаются. Не наша это земля, и люди там не наши. И кто враг, а кто друг – поди разбери. И мальчишек жалко, что там полегли, и мать мою жалко, не убийцу она растила. И тебя, и Галку. Вернусь ли, не знаю. Чтобы убивать надо верить, а я не верю.