Текст книги "Латино-Иерусалимское королевство"

Автор книги: Жан Ришар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 44 страниц)

Мусульманские князья использовали приход крестоносцев в Сирию как предлог для того, чтобы захватить столь желанный для них Дамаск у юного Аль-Назира, и провозгласили, что идут в Сирию защищать ее от франков и, прежде всего, помешать падению Иерусалима; однако Фридрих, едва высадившись, возобновил переговоры с Аль-Камилем.

Тот же не мог забыть, что без его зова Фридрих, возможно, так и не предпринял бы свою экспедицию: теперь император не мог уехать обратно, не получив возмещение, примерно равное возвращению Иерусалима, из опасения утратить свой престиж. Переговоры оказались необычайно сложными, ибо противники Аль-Камиля получили прекрасный козырь, позволявший им обвинить султана Египта в христианофобии. Фридриху потребовалось совершить демонстрацию своей силы (правда, не развязывая настоящих боевых действий): вот почему в ноябре 1228 г. он направился к Яффе и восстановил ее крепостные стены; завершая работы, начатые Иоанном де Бриенном в Тире, Цезарее и Шатель-Пелерене, шестой крестовый поход вписал в свой актив восстановленные укрепления Монфора, Сидона, Цезареи и Яффы. Аль-Камиль и его брат Аль-Ашраф продолжали осаждать Дамаск, и демонстрация силы Фридрихом облегчила переговоры между ним и султаном, переговоры, которые вели Томас д'Ачерра и Бальан Сидонский. Они завершились заключением необычного договора в Яффе 18 февраля 1229 г., по которому королевство получало перемирие на десять лет, в продолжение предыдущего девятилетнего перемирия, подписанного в 1221 г. В этом договоре оговаривались важные территориальные уступки для франков: Сидонская сеньория (без Бофора), в своих прежних границах, и сеньория Торона возвращались своим старым владельцам. С областью Назарета (включая туда Саферию), север королевства вновь превратился в единый блок важных земель.

На Юге возвращение земель франкам было более символическим: земли Лидды и Рамлы, половиной которой владели латиняне, были уступлены им полностью, равно как и дорога паломников, ведущая к Иерусалиму. Наконец, сам этот город вновь присоединялся к королевству, чьей столицей номинально числился уже около сорока лет. Но эта уступка, к которой прибавлялся Вифлеем, не была безвозмездной. Прежде всего, все священные для мусульман места, мечеть Аль-Аксар и Храм на Скале или мечеть Омара (священная скала, откуда, по преданию, Магомет вознесся на небо), оставались в руках мусульман: даже и речи не шло о том, чтобы монастыри Храма Господня и рыцари-тамплиеры вновь воцарились на своем прежнем месте. Но это был всего лишь религиозный анклав, поскольку сарацины не допускались туда с оружием. Город, вместе с тем, что сохранилось от его крепостных стен (Башней Давида), стал франкским, но Иерусалимский регион остался мусульманским. Его центр был перенесен в Аль-Биру, прежнюю Магомерию франков, и все деревни, зависевшие от Святого Града, остались под юрисдикцией эйюбидских чиновников. Наконец, мусульманские авторы свидетельствуют, что христианам было запрещено реставрировать стены города. По правде говоря, кажется, что у Фридриха было намерение их восстановить либо в полном объеме, либо частично, но султан заявил, что не позволит императору вновь сделать Иерусалим укрепленным городом. Этот вопрос остался плохо изученным^{321}.

Первый – и единственный – из Иерусалимских королей, кто вновь появился в своей столице со времен Ги де Лузиньяна, Фридрих возжелал принять корону в церкви Св. Гроба, тогда как с 1187 г. государи короновались в кафедральном соборе Тира. Так второе Иерусалимское королевство обрело свою плоть. Но франки Сирии и особенно тамплиеры, традиционно враждебные королевской власти и недовольные тем, что им не вернули их «Храм», вовсе не были готовы единодушно одобрить Яффаский договор. Ибелены не простили Фридриху то, что он отнял регентство над Кипром у главы их семьи. И можно подозревать сирийцев в симпатии – быть может, из ненависти к императору – к дамаскинцам (которыми, как уверяли, командовал, от имени Аль-Назира, испанский рыцарь, некогда состоявший в ордене тамплиеров): так, среди их жалоб на Яффаский договор (впрочем, очень выгодный) присутствует упрек в том, что не было получено согласия на возвращение Иерусалима у правителя Дамаска, законного владыки Иудеи.

Вся эта злоба выплеснулась наружу во время поездки Фридриха II в Иерусалим (17 марта 1229 г.). Государь, отлученный от церкви, не мог рассчитывать на коронацию в церкви Гроба Господня по традиционному обряду. Поэтому в этом храме (ибо Иерусалимский король не захотел отказываться от коронации) не произошло никакой религиозной церемонии: взяв с алтаря королевскую корону – это не был венец Балдуинов, который Саладин захватил вместе с прочими монаршими инсигниями в 1187 г. и отослал халифу Багдада, Фридрих сам возложил ее себе на голову, подобно тому как немецкие императоры делали это в соборе Св. Петра в Риме и как, в свою очередь, поступил Наполеон. Но через день в Иерусалим прибыл посланник патриарха Герольда де Лозанна. Очень уважаемый человек, этот прелат, однако, слишком прислушивался к наветам антиимператорской партии: он получил в Риме подтверждение того, что Фридрих был отлучен от церкви. Он выбрал момент, когда Фридрих заканчивал свои деликатные переговоры с мусульманами – момент, когда требовалось любой ценой, несмотря на все его проступки, «сохранить ему лицо»: разве он уже не был Иерусалимским королем? – чтобы приказать объявить об отлучении в Святом Граде.

Более того, чтобы протестовать против пародии коронации, устроенной императором, а равно и его скандального соглашения с Египтом, которое Фридрих променял на священную войну, Герольд наказал своему посланнику – архиепископу Петру Цезарейскому – наложить интердикт на Иерусалим. В ярости от враждебности сирийских франков, противной всякому политическому смыслу, Фридрих, который тогда прощупывал возможности восстановить городские укрепления, немедленно покинул свою только что возвращенную столицу и двинулся в Яффу, продемонстрировав египетскому послу Фахр Ад-Дину всю свою злобу к франкам и пожалев, что выпросил Иерусалим у султана!

По прибытии в Акру Фридрих II приказал осадить патриарха в его резиденции, атаковал казарму тамплиеров (которые показали себя его самыми ожесточенными врагами) и замок Шатель-Пелерен, и попытался передать реальную власть в руки преданных ему людей, немецких сеньоров и Тевтонскому ордену, равно как и гарнизонам, которые он оставлял в Сирии. Однако он был вызван в Италию из-за мятежа гвельфов и нападения на его Сицилийское королевство Иоанна де Бриенна: он отчалил из Акры 1 мая 1229 г., преследуемый взбунтовавшимся народом. Итог его крестового похода, особенно символичный – ибо в территориальном отношении приобретения франкского королевства были довольно скромными – несомненно лучше, чем всех предыдущих экспедиций: Иерусалим был возвращен, чего не удалось добиться до этого, и возвращен с минимальными издержками. Но по сравнению с тем, чего ждали от государя Запада на Востоке, результаты оказались ничтожными: четыре отреставрированные крепости (Сидон, Цезарея, Монфор и Яффа), возвращенные христианам города, куда стекались паломники; возвращенные франкские земли вокруг Акры, Тира, Сидона мало значили по сравнению с шоком, поразившим всех от Грузии до Египта при новости о ближайшем отбытии Фридриха. Силы, использованные им при осуществлении похода, оказались слишком слабыми, отсрочки экспедиции едва не поставили под угрозу срыва ее исход.

Возвратившись на Запад, Фридрих продолжал поддерживать связь с мусульманскими князьями, которым он был обязан успехом своего «крестового похода». Частый обмен посольствами укрепил дружбу между ним и султаном Египта: так, в 1232 г. посланники Аль-Камиля поднесли Фридриху II, чье пристрастие к наукам было общеизвестно, искусно сработанный шатер, на стенах которого (как в современном планетарии) механизм, подобный устройству небесных сфер, воспроизводил движение звезд. Император ответил на эту любезность, послав султану редкие подарки, экзотических зверей, как, например, белого медведя и т. д… Эта дружба, которой предстояло превратиться в эпоху борьбы между папством и империей в настоящий сговор (около 1246 г.) и продолжаться до исчезновения Гогенштауфенов (1268 г.), вызвала скандал: Фридриха уже упрекали в безверии, склонность к которому он проявил во время пребывания в Иерусалиме (сами мусульмане отмечали эту его черту)^{322}. На «Сарацинской пасхе» можно было видеть, как «султан Сицилии», кем отчасти был Фридрих II, устраивает пир за своим собственным столом для посланцев египетского султана и Старца Горы (1232 г.). Ходил слух, небезосновательный, что император выразил свою благодарность их господину, вождю грозных исмаилитов за услугу, которую тот только что оказал Фридриху, послав своих убийц умертвить герцога Людвига Баварского (1231 г.). Королю Венгрии, которому якобы угрожала та же опасность, едва хватило времени, чтобы выкупить свою жизнь, послав подарки этому союзнику императора^{323}. Принизив, таким образом, религиозный аспект крестовых походов, Фридрих надеялся обеспечить выживаемость Святой Земле, и действительно, как писал Р. Груссе, его экспедиция в Сирию весьма напоминала «поездку султана Италии к султану Египта… В самом деле, он мало походил на прежних крестоносцев, этот странный пилигрим, который заявлял, что приехал в Святую Землю только для того, чтобы послушать в ночи Востока крик муэдзина»^{324}. Но еще не пришло время для столь откровенной терпимости, тем более для терпимости, граничащей с безбожием. Сами мусульмане (правда, не мусульманские князья, ясно осознававшие пользу от согласия с Фридрихом II – хозяином сирийских и итальянских портов, контролировавшим торговые пути Египта, но их подданные) продемонстрировали это в 1229 г. Подстрекаемые своими факирами, сарацины из окрестностей Иерусалима набросились на Святой Град, островок, не защищенный стенами, посреди враждебных предместий, и начали грабеж, убив несколько христиан, кто не успел укрыться в цитадели. Вспомогательная армия, которую вызвал бальи (или кастелян) Иерусалима, Рено Хайфаский, подоспела вовремя, чтобы завершить, благодаря стремительности своих туркополов (под командованием Бодуэна де Пикиньи, будущего кастеляна Святого Града) победу, одержанную Рено. Но тревога была знаменательной. «Набег не удался только потому, что никто из мусульманских владык его не поддержал»^{325}.

Если дружеские отношения между государями, продолжившиеся вслед за этим уроком, преподнесенным «виланам», позволили христианам в течение десяти лет властвовать над Иерусалимом и сохранили мир повсюду (кроме графства Триполи, не включенное в Яффаский договор вместе с княжеством Антиохийским: монашеские ордена, при поддержке иерусалимских отрядов, сталкивались в локальных войнах с мусульманскими князьями из Алеппо и Хамы)^{326}, то по их вине латинская Сирия оказалась парализована в тот момент, когда франки могли бы извлечь пользу из борьбы между сарацинами.

И кроме того, в тот миг, когда Фридрих II укреплял свой союз с Аль-Камилем (1232 г.), в Азии начиналась крупномасштабная война: в то же самое время, как семья Аль-Адиля упрочивала свое господство над египетскими и сирийскими портами, старая сельджукская династия, воцарившаяся в Иконии, создала в Анатолии могущественную империю, подчинив себе мелкие эмираты Каппадокии и Великой Армении, а также отдельные греческие и армянские княжества. Угроза, которая надвигалась на Месопотамию (одну из двух территорий, где разворачивалась сельджукская экспансия, наряду с Грузией), заставила объединиться всех Эйюбидов, чтобы защитить Килат от анатолийских турок. Поражение Эйюбидов при Харпуте в 1234 г. принесло перевес в этой кампании их противникам, но в ожидании дальнейших успехов Кайкобад I попытался заключить с франками союз, направленный против Эйюбидов. Он даже написал папе, послав к тому одного из своих греческих вассалов, Иоанна Габраса (май 1234 г.) с предложением помочь отвоевать Святую Землю. Из содержания письма становится ясно, что с 1230 г. Кайкобад одним за другим посылал гонцов к владыкам Запада, Фридриху II и Григорию IX^{327}. Но ничто не доказывает, что Фридрих, за исключением знаков дружеского расположения к сельджукскому султану, воспользовался этими распрями, чтобы добиться от Аль-Камиля новых уступок. Он даже не получил выгоды от споров между братьями Эйюбидами из Дамаска и Каира (в 1237–1238 гг.); самое большее, что требовали его представители в Иерусалиме, так это права восстановить стены Святого Града^{328}.

Ведь Фридрих вспоминал о своем королевстве в Сирии только тогда, когда требовалось бороться с партией гвельфов, которая значительно усилилась там с эпохи крестового похода. Гражданской война и раскол в стране спустя некоторое время парализовали Латинское королевство, что было неизбежным и длительным последствием захвата Гогенштауфеном франкского государства Палестины и Финикии. На этом фактически завершилось (в плане внешней политики) царствование Фридриха II, единственного короля нового Иерусалимского королевства, который смог носить этот титул в полном смысле этого слова: хоть оно и было богато результатами, которые вознесли его над правлениями предшествующих государей, то Фридрих сам обрек на провал, так как не задействовал средства, необходимые, чтобы оставить их в силе. Господство латинян над Иерусалимом, которое продлилось пятнадцать лет, до конца было очень шатким из-за нехватки подкреплений, требуемых для защиты этого города. Фридрих II, несмотря на свою необычайную ловкость, переоценил могущество своей дипломатии: как только на смену осторожным и сговорчивым монархам, которые занимали троны Сирии и Египта, пришли более энергичные военные вожди, орды варваров ринулись на Святую Землю и все было потеряно снова. Кроме того, борьба не на жизнь, а на смерть, которая началась в 1239 г. между Григорием IX и Фридрихом вслед за гражданской войной, развязанной в Сирии из-за грубых просчетов императора-короля и его жестокой хитрости (столь отличавшейся от его мягкости в отношении мусульман), оставила Левант почти беззащитным. Вернув Иерусалим христианскому миру, Фридрих II стал причиной того, что он был снова утрачен. Но было бы несправедливым не признать, что благодаря ему, в 1229 г., стяги Иерусалимского короля вновь заколыхались на ветру на башне Давида, откуда они были сняты почти сорок два года тому назад, и что города Тир, Акра, Сидон и Яффа получили передышку.

VI. Поддержание королевской власти

На протяжении второго этапа своего существования Латино-Иерусалимское еще заслуживает право называться Иерусалимским королевством: государи продолжали пребывать в своих владениях, несмотря на сложные условия, в которых они очутились, и вопреки долгим периодам, когда трон пустовал, могли поддерживать свой авторитет. Однако им пришлось столкнуться с гораздо значительным противодействием, чем во времена первого этапа истории Латинского королевства. К счастью, особенно сначала, королями становились персонажи довольно могущественные, которые были в силах навязать свою власть мятежным феодалам и беспокойным итальянским колониям, церкви, которая пыталась установить над ними опеку.

Все эти государи совсем не походили друг на друга: Конрад I, Генрих Шампанский, Амори II, Иоанн де Бриенн и Фридрих представляли собой крайне разношерстную вереницу наследников. Уже одни их имена показывают, что если наследственный принцип был в точности соблюден, то скрывавшаяся под ним действительность было совсем иной: никакая родственная связь не объединяла этих пятерых людей. Конрад, Генрих и Амори поочередно были женаты на дочери Амори I, Иоанн – на дочери Конрада, Фридрих – на дочери Иоанна. Хотя в данном случае и не приходится говорить об избрании в прямом смысле этого слова, Иерусалимские короли теперь принадлежали к разным семьям и не были связаны друг с другом.

Среди них выделяется своей энергией Конрад Монферратский, барон из высшей знати, племянник императора Конрада III и родной кузен Фридриха Барбароссы, а также деверь королевы Сибиллы, вдовы его брата Вильгельма. Хотя Монферратское маркграфство было одним из крупнейших сеньорий Ломбардии, пятеро сыновей Вильгельма IV были обречены выбрать карьеру авантюристов: если один из них, Фридрих, стал священником, а потом и епископом, то его братья один за другим отправлялись на поиски фортуны на Восток. Старший, Вильгельм V, получил вместе с рукой Сибиллы графство Яффаское и мог со временем обрести корону Иерусалима (он вежливо отказался разделить с Балдуином IV титул короля): последний, Ренье, женился на принцессе из рода Комнинов и был приближенным Василевсов, пока его не убили по приказу Андроника I. Третий, Бонифаций, хотя и владел до 1203 г. маркграфством, унаследованным им от своего отца в 1188 г., в конце концов отправился в четвертый крестовый поход и заполучил королевство Фессалоникское. Конрад, второй сын Вильгельма IV, несомненно являлся самым примечательным персонажем в этой беспокойной семье, законченным образцом средневекового авантюриста: отправившись в Византию, чтобы отомстить за Ренье, он защитил императора Исаака Ангела от восстания Враны, но его престиж затмил его союзника, и ему пришлось в некоторой спешке покинуть Константинополь, не без того, чтобы увести с собой значительные богатства. Прибыв в Тир, он воодушевил защитников города и сделал его неприступным, но со всей страстью к власти (отличавшейся от поведения его брата Вильгельма), в чем он предвосхитил авантюристов итальянского Ренессанса, всеми средствами попытался стать правителем этого региона. Его перемирие с Саладином, во время которого тот одним за другим захватывал франкские горрда, его отказ принять Ги де Лузиньяна, его нежелание участвовать в осаде Акры, довольно грязная история с женитьбой на Изабелле Иерусалимской – все это показывает, как мало Конрад церемонился, стремясь выкроить себе домен на Востоке.

Этот активный государь повредил прочности королевской власти. Чтобы избавиться от Ги де Лузиньяна, он старался заключить союз с итальянцами – столь опасный для королевства, где они уже пытались вести себя по-хозяйски – и заручился поддержкой клана Ибеленов. Его игра увенчалась успехом, и после нескольких лет интриг и даже переворотов, он стал Иерусалимским королем: он носил титул «избранного короля», то есть еще не прошедшего коронацию^{329}, когда кинжал ассасина прервал его едва начавшееся царствование. Поэтому Конраду – которого Р. Груссе совершенно справедливо сравнивает с Балдуином I – не хватило времени, чтобы восстановить королевскую власть, которую он сам же и подорвал.

Его преемник, Генрих Шампанский, еще один великий барон Запада, кузен королей Франции и Англии, согласился принять корону безо всякого энтузиазма и после долгих колебаний. Для него, тоскующего по своему прекрасному фьефу во Франции, править Иерусалимским королевством (от имени юной Марии Иерусалимской и Монферратской) обязывал лишь долг. Потому-то Он и отказался принять собственно королевский титул и пройти коронацию: он повел себя так, как если бы был простым «бальи» (регентом) королевства (1192–1197 гг.). Его титул звучал как простой «сеньор Иерусалимского королевства», и на монетах, которые он чеканил в Акре – маленьких монетках из меди, называемых «pougeoises» – стояло всего лишь имя – «граф Генрих»^{330}. Государь, пользовавшийся всеобщим уважением, умевший заставить признать свой авторитет, Генрих совсем не обладал вкусом к власти, который отличал Конрада: создается впечатление, что он надеялся как можно скорее возвратить своей падчерице частично сохраненный и даже насколько возможно увеличенный домен, чтобы снова очутиться в своем шампанском графстве. Нелепое падение, которое стоило Генриху жизни, помешало ему осуществить свой замысел, и его дочерям, Алисе и Филиппе, не удалось даже добиться перехода к ним по наследству этого графства, несмотря на все попытки, предпринятые ими обеими^{331}.

При Амори II (1197–1205 гг.) ситуация изменилась. Амори, хоть и принадлежал к славной семье пуатевинских сеньоров, ни имел ничего общего с крупным бароном, и Запад занимал незначительное место в его мыслях: «бедный рыцарь и благородный юноша», которого король Амори I выкупил у сарацин, державших его пленником в Дамаске, он, снискав расположение короля, сделал блестящую карьеру (сначала в качестве камерария, потом коннетабля королевства), и избрание его брата Ги королем продемонстировало всю его ловкость. Когда завершился третий крестовый поход, Амори получил графство Яффаское, которым до этого владел его брат Жоффруа. После того как Генрих отнял у него пост коннетабля и Яффу, Амори принял компенсацию на Кипре: смерть его брата Ги превратила его в «сеньора Кипра», пока в 1197 г. он не добился и Иерусалимской короны вдобавок. Он дополнил труд Ги, благодаря которому на Кипре обосновалась франкская колония, привлеченная вольностями, обещанными экс-королем Иерусалима (Ги понял, что прежде всего на острове требуется устранить возможность греческого восстания, подобного тому, которое в 1192 г. устранило тамплиеров). Амори стал истинным созидателем этой колонии в королевстве, пересмотрев и ограничив щедро раздаваемые в правление Ги пожалования, и основал на острове прочные монархические институты. Он только что увенчал свой труд, добившись от императора превращения «сеньории» Кипра в королевство, когда его призвали на Иерусалимский трон: и нет ничего удивительного, что он без особого энтузиазма взялся на эту новую задачу. Доказательством этому является та забота, с которой он постарался свести свое принятие короны Сирии к простой личной унии (ведь он был всего лишь принцем-консортом), отказавшись объединить кипрскую и сирийскую казну: управление обоими королевствами осуществлялось полностью независимо друг от друга; два сирийских барона были выбраны равными им по положению, чтобы принимать и распределять бюджетные ресурсы Иерусалимского королевства.

Но это не помешало Амори с головой погрузиться в управление вотчиной своей новой супруги (от которой он имел дочь, Мелизинду, вышедшую замуж за князя Антиохийского). Обстановка была очень тяжелой: сирийские бароны неспокойны и отчасти враждебны Лузиньяну, немецкие крестоносцы относились к королю Иерусалимскому так, как будто его вообще не существовало. Амори смог навязать свою власть и за восемь лет правления (1197–1205 гг.) заставить всех подчиниться. Он позаботился о том, чтобы его короновал патриарх – правда, довольно неприязненно относившийся к его кандидатуре – что вынудило духовенство покориться новому монарху. Можно сказать, что в лице Амори II, короля настолько же осторожного, насколько энергичного, ловкого (это видно по его отношениям с мусульманами в щекотливой обстановке в период Четвертого крестового похода) и замкнутого, королевство Иерусалимское вновь обрело государя, достойного этого имени.

Но 1 апреля 1205 г. Амори умер, а королева Изабелла не пережила своего четвертого мужа. Требовалось назначить регента от имени Иерусалимской королевы Марии Монферратской: ее дядя (по матери, Марии Комниной, супруги Бальана д'Ибелена), Жан д'Ибелен, сеньор Бейрута, который принял должность бальи королевства в качестве самого близкого родственника новой государыни (1205–1210 гг.) – явился первым бальи, превратив эту должность в наследственную для Ибеленов в XIII в. как на Кипре (где король Генрих I являлся сыном Эскивы д'Ибелен), так и в Иерусалиме. Это регентство завершилось с приездом мужа Марии, которого король Франции предложил сирийским баронам, прибывшим к нему с просьбой назвать им какого-нибудь барона, способного стать королем Иерусалимским. Король Филипп выбрал шампанца Иоанна де Бриенна, брата графа Готье де Бриенна, отпрыска древней баронской семьи, корни которой восходили к началу X в., ко временам Энгильберта, первого из известных сеньоров де Бриенн. Но древность его линьяжа не делала из него крупного барона: Бриенны владели только маленьким округом, вассальным от графства Шампанского, и, хотя Готье де Вриенн потребовал в 1202–1203 гг. себе Сицилийское королевство, ничто, казалось, не предсказывало семье графов де Бриеннов славное будущее, которое ей довелось познать в XIII в. Иоанн к тому же был очень беден – потребовалось, чтобы король Франции и папа ему подарили крупные суммы денег перед отъездом – и принес своему королевству только личные качества осторожности и храбрости, подкрепленные опытом его шестидесяти лет. Этот рыцарь-поэт (нужно, кажется, отнести на его счет несколько песен, приписываемых обычно Тибо Шампанскому^{332}) не имел авторитета, как Амори II или Генрих – что видно на примере пятого крестового похода – но зато он проявил себя сознательным государем: его кампания в Египте, если бы она разворачивалась так, как он этого хотел, вернула бы Иерусалимскому королевству его облик до 1187 г.

При Фридрихе II история франкской королевской власти принимает иной курс. Четверо его предшественников, несмотря на свою несхожесть, в общем обладали качествами отличных правителей. Все они также весьма нуждались в деньгах: от Ги до Амори II низкопробность всех их монет свидетельствует о пустующей королевской казне. Мы уже упоминали о трагической ситуации, в которой очутился Иоанн де Бриенн во время осады Дамьетты. Уверяли, что Генриху Шампанскому по утрам часто нечем было платить за свой ужин. Что же касается Конрада, то расстройство его финансов стало причиной его гибели: из-за нужды в деньгах он приказал потопить корабль, принадлежавший «Старцу Горы», чтобы поживиться за счет его груза, а затем и был убит по приказу этого ужасного предводителя исмаилитов^{333}. Регентство Жана д'Ибелена (1205–1210 гг.), по свидетельству Иннокентия III^{334} ознаменовалось ослаблением королевской власти и также не блистало с финансовой точки зрения: бальи королевства, около 1206 г., до такой степени погряз в долгах, что, когда ему потребовалось расплатиться с Жаном ле Тором, ему пришлось просить у королевы разрешения продать один из ее домов в Акре. Однако эта продажа, включая 500 безантов на издержки и налог на переход права собственности, принес регенту всего две тысячи семьсот безантов^{335}.

Можно только восхищаться энергией «Иерусалимских королей», с которой они заставляли уважать их власть в тот самый миг, когда различные группы, вместе составляющие королевство, начинали обретать независимое могущество. Сама церковь надеялась избавиться от тягостной опеки со стороны государей, которой она была обязана назначением Ираклия на пост патриарха Иерусалимского. Во время выборов в 1194 г. второго преемника Ираклия, капитул церкви Гроба Господня решил обойтись без согласия Генриха Шампанского: каноники, вместо того, чтобы выбрать своего кандидата и возвести его в сан только после разрешения государя, сразу назначили патриархом Эймара Монаха^{336}. Они заявили, что в данный момент нет Иерусалимского короля: Генрих не был коронован и являлся всего «сеньором королевства». Граф Шампанский не пожелал ничего слышать и вместо того, чтобы согласиться с этим тезисом, приказал схватить каноников и пригрозил им смертью «за то, что они вздумали посягнуть на власть, которую Иерусалимские короли имеют на выборах патриарха». Таким образом, духовенство было возвращено в подчиненное к королю положение. Правда, на протяжении столетия, папство все чаще и чаще присваивало себе право назначения прелатов, и эта королевская привилегия стала иллюзорной, но то был процесс, вышедший за границы латинских колоний на Востоке.

В лице итальянских колоний короли столкнулись с самыми сложными проблемами: Конрад I пожаловал своим соотечественникам огромные привилегии – возможно, обстоятельства не позволяли действовать по-иному – и иерусалимское «общественное мнение» обвинило его в чрезмерном к ним благоволении. В опьянении от своих успехов, управляющие, посланные из торговых городов Италии в Сирию, посчитали, что им все дозволено. Пизанцы, которым Конрад отдал часть Тира, замыслили, как говорили, захватить город у Генриха Шампанского, чтобы выдать его Ги де Лузиньяну, тогда только что воцарившемуся на Кипре. Несомненно, они надеялись продолжить свою двойную игру, которая удалась им в 1188–1192 гг., и тем самым увеличить свое могущество в Сирии: но при первом же подозрении король Генрих вмешался и запретил пизанцам допускать в город в одно и то же время больше тридцати их сограждан (в мае 1193 г.). Пиза, в надежде заставить Генриха сдаться, приказала своим кораблям заняться морским разбоем у сирийского побережья. Ответ графа Шампанского не заставил себя ждать: все пизанцы были незамедлительно высланы из Акры и Сирии; мир был восстановлен только 19 октября 1194 г. Преемники этого государя не более чем он признавали непомерные привилегии тосканского порта: в 1219 г. Пиза жаловалась на плохое соблюдение пожалований 1188 г., и одним из первых шагов бальи Томаса д'Ачерры, присланного Фридрихом II, было лишить пизанцев их прав на правосудие, несмотря на то, что на Западе они занимали проимперские позиции: и только после прибытия самого императора Пиза добилась восстановления своих прав^{337}.

Венеция также не ладила с Иерусалимскими королями: но благодаря энергии государей еще было далеко до всемогущества итальянцев в Сирии. Генрих Шампанский отобрал у венецианцев несколько поместий, которыми они владели в Тирской области, в 1197 г. им пришлось послать посольство к королю, чтобы добиться возвращения привилегий, незаконно отнятых у них архиепископом Тирским. Вдова одного знатного венецианца, госпожа Гвида Контарини, отдалась под королевское покровительство, чтобы не возвращать сеньории фьефы, которые Венеция пожаловала Роландо Контарини: не согласившись передать этот фьеф Венеции, Гвида сделала своим наследником самого короля, и Венеция так и не смогла вернуть его обратно. И, наконец, король Иоанн продолжил эту политику «возвратов»; с 1124 г. венецианцы, по меньшей мере теоретически, владели третью Тира. Король отнял ее у них, и они смогли вновь занять свои владения только позже.^{338}

«По-хозяйски» обращаясь с церковью и итальянскими городами, короли второго Иерусалимского королевства также старались удержать в подчинении феодалов. Крупные бароны, князь Антиохийский и граф Триполийский, в 1187 г. силой возвратили себе фактическую независимость. Тем не менее Ги де Лузиньян, прежде чем отправиться осаждать Акру, заставил обоих князей признать свою власть.