Текст книги "Месье, сделайте мне больно"
Автор книги: Жан-Пьер Гаттеньо
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Было три часа дня. Я не заметил, что так долго пробыл с Геростратом. Из гостиной не доносился шум пылесоса. Май Ли не пришла, вероятно, из-за своих свидетельских показаний Может, мне стоило начать искать новую домработницу? Но об этом еще рано было думать, и меня ждали более срочные дела.
Аспирину удалось снять мигрень и боль в руке. Я пошел в кабинет. Запах, оставшийся со вчерашнего дня, постепенно исчез. И все же лишняя предосторожность не повредит, и я побрызгал дезодорантом на кушетку. Все теперь было на своем месте, можно было принимать пациентов.
В этот момент меня охватила странная тоска, причину которой я не мог себе объяснить. Мне казалось, что я забыл что-то важное, но не мог вспомнить, что именно.
Не успел я поразмыслить над этим толком, как раздался дверной звонок – пришел мой первый на сегодня пациент.
Пятница была одним из самых насыщенных дней. Как и у многих моих коллег, часть пациентов составляла профессура. Но по странному совпадению именно в этот день их бывало большинство.
Часто, увлекшись психоанализом, они начинали путать кушетку с кафедрой, ассоциации идей с их сопряжением. В стремлении блеснуть они позволяли себе ассоциации крайне высокого уровня. Послушать их, так их любовные трудности, боязнь перед жизнью, детские страхи могли быть истолкованы только в контексте той или иной проблематики Аристотеля или Платона в сочетании с небольшим количеством Фрейда или Лакана. Еще немного, и они указывали бы мне на библиографию, прежде чем уйти. Я встречал некоторых из них в Париже-VIII, когда читал там лекции. Только тогда они осознавали, кем я был и зачем они ко мне приходили. Увидев меня, они казались напуганными и прибегали к разного рода уловкам, чтобы миновать меня. Резко поворачивали назад в коридор с таким видом, будто где-то оставили книгу, погружались в размышления, избавлявшие их от необходимости меня видеть; или же удостаивали меня, если не было другого выхода, сдержанным приветствием, напоминавшим то, которым обменивались мои пациенты в зале ожидания. Днями позже, на кушетке, я получал право на их исповедь вперемешку с извинениями за потрясение, причиной которого явилось мое присутствие в месте, где они меня не ожидали.
С этим пациентом был как раз тот самый случай. Преподаватель лингвистики, так и не оправившийся от встречи со мной в писсуарах университета на прошлой неделе. Он видел в этом один из эффектов внезапности, которыми изобилует, например, комедия дель арте и о которых Фрейд разработал теорию в работе «Остроумие и ею отношение к бессознательному»,тогда как со своей стороны я приписывал его неловкость открытию, что, какой я там ни психоаналитик, а и мне случается опорожнять мочевой пузырь. Прямо перед ним специалист по германской филологии пустился сравнивать страдания юного Вертера у Гете и свои собственные, и мне не хотелось долго мусолить опыт встречи в туалете. Я побыстрее закончил, отметив про себя, что он, очевидно, никогда не замечал, что у его родителей были половые органы, и пригласил следующего пациента.
Было почти семь часов. Я без перерыва проработал всю вторую половину дня. Через час встречусь с Геростратом у «Вольво», он установит новый аккумулятор, потом настанет моя очередь действовать. Если мне хоть немного повезет, я покончу с этой историей, которая отравляла мне жизнь. Потом… Потом посмотрим. Но до того момента мне еще следовало принять моего Семяизвергателя. По своему обыкновению, он пришел вовремя. Он показался мне взволнованным и напряженным. Вытянулся на кушетке, помолчал несколько минут, потом вынул из кармана газету и протянул ее мне. Одна из тех, что я видел утром. На первой странице была фотография Ольги.
– Понимаете, – сказал он, – она убила своего мужа! Я узнал эту новость вчера вечером. Тогда я понял, почему вас не было. Из-за нее. Возможно, полиция вызвала вас по этому вопросу. Я не мог поверить, что она это сделала. Только не такая женщина, как она. Однако мне пришлось это признать. Я прочитал все газеты, прослушал все информационные выпуски по радио и телевидению. Никаких сомнений, она убийца. Понимаете? Я не знал, что она была замужем, что ее звали Ольгой Монтиньяк. Это было красивое имя. Теперь это имя убийцы. Ее муж был мошенником, об этом часто писали в газетах, но как я мог провести параллель между ними? Что могла делать такая потрясающая женщина рядом с подобным типом? Она убила его из-за ревности? Ну и ну! Как будто у этих существ есть чувства. Когда связываются с жуликом, это может произойти только по низменным причинам. Она его убила, потому что он с ней слишком торопился, не оставлял ей времени как следует получить нагоняй. Других причин нет. Вот за что женщины обижаются на мужчин. Кому, как не мне, об этом знать. Женщин, которые заставляют вас подобным образом платить, потому что им чего-то не хватает, – таких полно. Наслаждение или расстрел! Вот их кредо!
Это был, по меньшей мере, оригинальный портрет Ольги. Тем не менее он показался мне отчасти верным.
– Когда я думаю, что пропускал из-за нее сеансы! – продолжил он. – Я называл это тайным подарком. Ах, каким я был наивным! Но хуже всего… Хуже всего, что я продолжал ей их делать, подарки такого рода. Вы будете смеяться, доктор, сочтете меня нелепым, но это было сильнее меня. Может, это ее вульгарная сторона, о которой я не подозревал, притягивала меня к ней? Человеческое существо настолько странное. Впрочем, именно по этой причине я ложусь на эту кушетку. Как бы то ни было, после сеанса в прошлую среду я вернулся в этот квартал. Ее машина еще стояла на своем обычном месте. Я подумал, что она у вас, и принялся ждать внизу. Надеялся увидеть ее, когда она будет выходить от вас. Мне пришлось прождать допоздна.
Мое сердце усиленно забилось. Не собирался же он мне сказать, что видел, как я прятал тело Ольги в багажник «Вольво»?
– Но она не выходила. А я все не уходил и не понимал, что там делала ее «Ланча», потому что, ясно же, у вас ее не было. Я обошел ее машину, для меня это был способ приблизиться к ней, не потерять с ней контакт. Я знаю, что это глупо, но что поделаешь, я не властен над своими влечениями. И тут заметил, что ветровое стекло усыпано бланками штрафов за неправильную парковку. Тогда я подумал, что самый хороший подарок, который я мог бы ей преподнести… это оплатить их.
– Что? – вырвался у меня возглас.
Ни разу я не подумал о нем. Из-за него и его смехотворных любовных приключений Шапиро считал меня подозреваемым. А я спрашивал себя, не оплатил ли я сам эти штрафы в каком-нибудь галлюцинаторном состоянии!
Он повернулся ко мне с легкой смущенной улыбкой:
– Я понимаю вашу реакцию. Вы считаете меня глупым, не так ли? Это то, что я сам подумал, узнав, кем она была. Но как я мог подозревать о подобном зверстве? Я просто увидел эту гору штрафов и захотел сделать ей такой же тайный подарок, как и с сеансами. В свое оправдание должен признать, что мне это ничего не стоило, потому что у меня достаточно денег, чтобы себе это позволить.
На сегодня я услышал достаточно.
– Хорошо, месье, – сказал я, вставая.
Он заплатил, что был должен, и покинул кабинет с тем же напряженным видом, с которым пришел. У меня возникло ощущение, что он хотел добавить что-то еще, но оставил до следующего раза.
Только когда дверь за ним закрылась, я понял, что забыл пожать ему руку.
Время встречи с Геростратом приближалось. Я собрал инструменты, которые ему понадобятся: аккумулятор, регулируемый разводной ключ и электрический фонарь. Для продолжения операции, касавшейся только меня, я достал из платяного шкафа одежный чехол. Потом сложил все вместе с пальто и сумочкой Ольги рядом с барной стойкой в гостиной. Лом уже лежал в машине. Все было готово, Герострату оставалось только сделать свое дело.
Внезапно я услышал скрежет железа на улице. Удивленный, я подбежал к окну, и то, что увидел, привело меня в ужас Семяизвергатель припарковал свою машину прямо позади моей. В своем нервозном состоянии он слишком сильно газанул, колесо заскользило на льду, и он въехал в заднюю часть моего «Вольво». От удара багажник приоткрылся. Я почувствовал, как от этого зрелища у меня стынет кровь. Знал ли мой пациент, что машина принадлежит мне? Об этом у меня не было ни малейшего понятия. Я увидел, как он поспешно вышел из своего «Ровера», чтобы оценить ущерб. В течение нескольких мгновений он пытался сдвинуть с места дверцу багажника. Если ему удастся открыть его полностью, я пропал. Хотя стемнело и снова пошел снег, я не был уверен, что Ольга укроется от его взгляда. К тому же мне не удавалось вспомнить, набросил ли я на нее плед или положил рядом. Во втором случае мне недолго ждать, когда он ее увидит.
Встревоженные шумом, клиенты «Жана Барта»выходили посмотреть, что случилось. Герострата среди них не было. Во всяком случае, никого, одетого Дедом Морозом. Они окружили «Вольво», по очереди пытаясь привести в движение поврежденную дверцу. Может, стоило спуститься, чтобы прекратить это? Но если за это время они обнаружат Ольгу? Я не смел думать о том, что тогда произойдет, и беспомощно застыл у окна.
Внизу они обсуждали происшедшее, обменивались шутками – их смешки были невыносимы, с видом знатоков оценивали размер повреждений, мой пациент писал что-то на визитной карточке, вероятно, свои координаты для протокола. А в это время рядом с ними покоилась мертвая. Возможно ли, чтобы они ничего не заметили?
Но долго это не продлится, в этом я был уверен. Каждую минуту я ожидал услышать крик ужаса, возвещающий о страшной находке.
И снова я подумал спуститься.
В это время раздался звонок в дверь.
7
Но это не мог быть Герострат! Я сказал, чтобы он ждал внизу. Может, один из любопытных, толпившихся вокруг моей машины? Кто-то, должно быть, знал, что она принадлежит мне.
После короткого колебания я решился открыть дверь.
И не смог сдержать удивленный возглас. За дверью стоял не Герострат и не свидетель столкновения.
– Давид! – воскликнул я. – Что ты здесь делаешь?
Давид Гроссман посмотрел на меня с глуповатым видом, явно смущенный подобным приемом.
– Извини меня, – сказал он тоном, который выдавал его замешательство, – я пришел немного раньше, предпочел выехать заранее. По этому гололеду двигаешься еле-еле… Остальные скоро придут.
– Остальные! Какие остальные?
Этот вопрос окончательно его смутил. Он весь покраснел и оглянулся, словно искал, где спрятаться.
– Но Жан-Клод и Кристиан, – бормотал он, – картель… Сегодня же пятница, разве нет? Если только ничего не изменилось… Но ты бы ведь предупредил, правда?
Внезапно я вспомнил. Вот о чем я забыл: о сообщениях на автоответчике – коллеги подтверждали свое участие в картеле в пятницу. Разумеется, была третья пятница месяца. А я не отменил встречу! Определенно, чтобы осложнить себе жизнь, я никого не боялся. Мигрень, успокоившаяся на несколько часов, разыгралась с новой силой. Давид Гроссман ждал на лестничной клетке, с минуты на минуту должны были прийти еще двое, нужно было что-то делать.
– Входи, – сказал я Гроссману, подвинувшись, чтобы пропустить его.
Он на цыпочках прошел в гостиную. Он кое-чем напоминал мне Семяизвергателя. Такой же долговязый и нескладный, то же неумение справиться с жизненными неурядицами, и вероятно, те же проблемы с женщинами. По этой причине он посещал сеансы психоанализа, но возникал вопрос, придет ли этому конец, и особенно – переберется ли он, как надеялся, с кушетки в кресло. Это было маловероятно. Тем не менее Давид Гроссман был весьма уважаемым психиатром и, возможно, одним из лучших теоретиков Аналитического кружка.Эксперт по разгадыванию самых непонятных высказываний Лакана, но при этом ужасно тяжелый в общении, он начинал невнятно бормотать, как только к нему обращались, или, если не соглашались с его точкой зрения, кипел холодным гневом, еще более беспощадным оттого, что долго сдерживался. Интроверт в полном смысле слова, имевший стойкую репутацию непримиримого оппонента, чем нажил себе немало врагов.
Он неподвижно стоял посреди гостиной, однако я не позаботился устроить его поудобнее.
– Минутку, – сказал я ему.
А сам ринулся к окну. Зеваки так и не разошлись. Семяизвергатель сел в свой «Ровер» и заводил мотор. Чтобы снова врезаться в мой багажник! Несколько мужчин устремились ему на помощь, показывая жестами, какие действия следовало предпринять. Но «Ровер» ничего не хотел понимать. Мотор ревел, колеса скользили на льду. Вокруг машины каждый хотел оказаться полезным, все кричали и жестикулировали, соревнуясь, кто даст лучший совет. С высоты третьего этажа, освещенное лишь светом уличных фонарей, создававших просветы в темноте, зрелище казалось внушительным и трагическим. После того как Семяизвергатель потратил немало усилий, а машину несколько раз занесло, ему наконец удалось подать назад. Словно он набирался сил, чтобы снова напасть на «Вольво». На этот раз багажник бы не выдержал. Это напомнило мне корриду.
Внезапно все замолчали, мотор «Ровера» заревел снова. Семяизвергатель, должно быть, включил первую скорость и вовсю жал на педаль газа, чтобы выбраться со скользкого места. Хотя действовать следовало с точностью до наоборот, в чем, в чем, а в том, чтобы набирать обороты, ему не было равных. С тех пор как вел его сеансы, я об этом кое-что знал.
Позади себя я почувствовал дыхание Гроссмана. Он подошел посмотреть, что привлекло меня к окну, и казалось, тоже увлекся разыгрывавшимся спектаклем.
– «Вольво» крышка, – прошептал он мне в спину.
В это время раздался дверной звонок, сообщая о прибытии двух других участников картеля.
Гроссман вызвался открыть дверь, но я едва ли обратил внимание на то, что он сказал. Внезапно внизу кому-то в голову пришла новая блестящая мысль: Семяизвергатель оставил педаль газа, тогда как крепкие мужчины обступили его машину и, приподняв ее с громкими криками, направили в сторону шоссе. Двое или трое из них растянулись на льду, но «Ровер» уже был на ходу и мог отправляться без риска задеть другой автомобиль. Что он и сделал под приветственные возгласы и ироничные «ура» зрителей.
Я вздохнул с облегчением. Представление закончилось. Последние любопытные неохотно разошлись в темноте или вернулись в «Жан-Барт».Один из них еще раз попытался сдвинуть с места дверцу багажника, но она не поддавалась, и он не стал упорствовать.
Позади меня раздалось сдержанное покашливание. Кристиан Левек и Жан-Клод Шарве с любопытством за мной наблюдали. Немного в стороне с явно обеспокоенным видом стоял Гроссман.
Атмосфера показалась мне натянутой. Обычно все было иначе. Располагая к работе, наши собрания вместе с тем были поводом для дружеской встречи коллег, занятых одними и теми же вопросами. Как только заканчивалась теоретическая или клиническая часть, занимавшая добрую половину вечера, мы вспоминали сплетни, ходившие в узком кругу психоаналитиков, в особенности касающиеся Аналитического кружка. Даже Гроссман забывал свою замкнутость и начинал проезжаться насчет того или иного коллеги. Со своей стороны я очень ценил эти вечера. Они давали возможность встретить людей, к которым я испытывал приязнь и расположение: Давида Гроссмана несмотря на его неумение держаться в обществе, а также Кристиан Левек, полнота которой и привычка не стесняться в выражениях напоминали Франсуазу Дольто, [19]19
Франсуаза Дольто (1908–1988) – одна из крупнейших фигур в области изучения раннего детства. Главным достижением ее науки является признание ребенка с самого раннего возраста, буквально с первых дней жизни, как отдельной личности с точки зрения психоанализа, считающего пациента сюжетом бессознательных желаний.
[Закрыть]и особенно Жан-Клода Шарве, в котором я любил утонченность и чувство юмора. У него всегда был такой вид, словно он тут случайно, но из всех нас у него, конечно, было больше всего прав на работу психоаналитиком.
Однако сегодня вечером они пришлись не ко двору.
– Что за вид! – воскликнула Кристиан Левек, обращаясь ко мне и Гроссману, – вы словно вернулись с похорон.
– Все в порядке, – ответил я немного натянуто. – У меня был тяжелый день, но не беспокойтесь, все уладится. Устраивайтесь, я схожу за напитками, и начнем.
Моему голосу не хватало уверенности, но они сделали вид, что не заметили этого. Шарве удивленно посмотрел на инструменты, лежащие возле барной стойки, но ничего не сказал. Они молча сняли пальто и повесили их в гардероб при входе.
Я же принес все, что нашел в холодильнике. Обычно легкие закуски и освежающие напитки были готовы к их приходу. Теперь нужно было выкручиваться с тем, что осталось. Нервничая, я уронил бутылку содовой, и она разбилась на тысячу осколков на журнальном столике, где Гроссман положил свои заметки, залив ковер.
– Бинго! – воскликнула Кристиан Левек и побежала на кухню за веником и тряпкой.
Она вместе с Шарве промакивала ковер и собирала осколки, пока Гроссман вытирал листы своего доклада, забрызганные апельсиновым соком Я воспользовался этим, чтобы бросить взгляд в окно. Меня беспокоила приоткрытая дверца багажника. Если кто-нибудь решит в нем порыться, это будет катастрофа. Это не считая Герострата, который мог прийти с минуты на минуту. Была половина девятого, и я спрашивал себя, чем он занимался. Лучше всего было бы спуститься, по крайней мере, чтобы попытаться закрыть багажник, но я не решался покинуть своих гостей.
Вскоре все было убрано.
– Приступаем! – крикнул Шарве специально для меня.
Я присоединился к ним. Устроившись на канапе, Гроссман приготовился поделиться своими познаниями о борромеевых узлах. Для этого на журнальном столике он сложил из веревки три кольца, переплетенных таким образом, что разрыв одного из них приводил к тому, что распускался весь узел. Эти круги в психоаналитической концепции Лакана иллюстрировали реальное, символическое и воображаемое, а борромеевское сцепление – природу их отношений. Жан-Клод Шарве закурил, чтобы было удобнее слушать, а Кристиан Левек делала пометки. Концы веревки лежали у них на коленях, с тем чтобы воспроизвести операции, которые Гроссман толковал с определенной виртуозностью. Еще немного, и нас можно было бы принять за детсадовскую группу на уроке по развитию любознательности.
Вскоре мне это надоело. Предназначение этих узлов меньше всего меня беспокоило. Я сейчас думал только о багажнике и аккумуляторе «Вольво». Мигрень все больше усиливалась в глубине моего черепа. У меня было ощущение, будто отбойный молоток буравит мне затылок. Не выдержав, я пошел выпить две таблетки аспирина и заодно проверить, как разворачивалась ситуация внизу. Ничего не изменилось. Может, он еще не проспался после выпитого в бистро или в своей зоне городской рединамизации рядом с Сен-Уанскими воротами? Тогда я нескоро его увижу. С борромеевскими узлами, которые завязывались и развязывались у меня под носом, и отсутствующим Геростратом, Ольга рисковала провести ночь снаружи, выставленная на обозрение прохожим. Мной овладел страх. Я представил, что «Вольво» никогда не покинет эту улицу, и всю оставшуюся жизнь я буду обречен следить, чтобы никто не приближался к телу моей пациентки.
Я вернулся к коллегам, но не мог усидеть на месте и через пять минут снова полез к окну, чтобы удостовериться, что внизу ничего не изменилось. Приоткрытый багажник, пустынная улица, падающий снег, – все выглядело неподвижным и унылым. Следующие полчаса я возвращался к окну два или три раза, с тем же самым результатом. Моих гостей это начинало всерьез раздражать. Надо же быть таким олухом и не отменить эту встречу! Время текло настолько медленно, что это приводило меня в отчаяние, и все же доползло до десяти часов. Если в половину одиннадцатого Герострат не появится, я вызову мастера по ремонту, даже если придется выставить всех за дверь. Несмотря на продолжающуюся мигрень, я закурил новую «Лаки». Не знаю, сколько я уже выкурил с начала вечера, но мне это было нужно, чтобы пережить данную ситуацию, которая все больше и больше превращалась в кошмар. Несколько дней назад в моем кабинете произошло убийство, труп гнил в багажнике моей машины, а передо мной обсуждали куски веревки.
В то же время росло раздражение у коллег. Мои повторяющие походы у окну действовали им на нервы. Кристиан Левек тоже принялась курить сигарету за сигаретой. Ее пачка закончилась, и она теперь рылась в моей и у Шарве. Он, единственный из всех, оставался спокойным. Время от времени, его взгляд падал на «Конец света».Четыре артишока Ребекки, казалось, занимали его, как если бы он видел в них аллегорию нашего картеля. Гроссману тоже было не по себе. Он больше не мог прерываться из-за моей беготни. Каждый раз, как я вставал, он становился пунцовым, замолкал со значением, чтобы показать мне свое раздражение, и вновь возвращался к бредовым объяснениям. Собирался ли он впасть в один их своих знаменитых приступов безоглядного гнева? Пока он сдерживался, но гроза скоро разразится.
Внезапно раздался звонок во входную дверь.
Все озадаченно переглянулись.
– Ты кого-нибудь ждал? – спросила Кристиан Левек.
Я не успел ответить.
– Должно быть, это Дед Мороз, – заметил задумчиво Шарве, – или дед с розгами, [20]20
Дед с розгами – сказочный персонаж, которым пугают детей.
[Закрыть]его привлек сюда запах симптомов.
Кристиан нервно рассмеялась, а Гроссман, окончательно запутавшись в своих веревочных кругах, растерянно оглядел нас одного за другим.
– Ты не выйдешь? – удивился Шарве. – Не нужно заставлять его ждать.
Я подчинился. Он не ошибся, за дверью в самом деле стоял Дед Мороз.
– Извините, шеф, – сказал Герострат заплетающимся языком, – я задержался из-за спиртного. Мне потребовалось восстановить силы. Теперь можно браться за дело.
В своем красном костюме он походил на сюрреалистическое видение.
Он с трудом держался на ногах, вперившись в меня мутным взглядом. Ничего удивительного, что он настолько опоздал. Глядя, как он пошатывается, я сомневался, что он был в состоянии отличить аккумулятор от запасного колеса.
– Не беспокойтесь, шеф, – сказал он, – все пройдет хорошо.
Прежде чем я смог его удержать, он бросился за инструментами, сложенными около бара. Под изумленными взглядами моих коллег он сунул разводной ключ и электрический фонарь в карман костюма и с трудом поднял аккумулятор.
– Не беспокойтесь из-за меня, – сказал он, – пустяки… Сломалась машина, нужно заменить аккумулятор. Четверть часа – и все будет готово.
Повернувшись ко мне, он добавил:
– Скажите-ка, что произошло с вашей колымагой? Вы попали в аварию? Я видел багажник, когда шел сюда, он здорово покорежен. Если хотите, потом я постараюсь его выправить.
Гроссман, казалось, окаменел. Он только что провел параллель между моей машиной и «Вольво», которую помял Семяизвергатель, и явно не понимал, как я мог присутствовать при столкновении и не вмешаться. По взгляду, который он на меня бросил, было ясно, что он задавался вопросом, в своем ли я уме.
Что касается остальных, они казались, так же как и он, сбитыми с толку. Шарве не мог опомниться, увидев Деда Мороза, о приходе которого он сам же и объявил, а Кристиан смотрела на меня широко открытыми глазами.
– Не нужно из-за меня прерывать вечер, – сказал Герострат. – Оставайтесь с друзьями, только дайте мне ключи от машины, я справлюсь один.
– Об этом не может быть и речи! – воскликнул я, натягивая куртку, – я пойду с вами. – Затем обернулся к коллегам, все еще находящимся в состоянии ступора: – Не волнуйтесь. Я поднимусь, как только мы закончим. А пока продолжайте без меня.
Не дожидаясь ответа, я толкнул дверь и вместе с Геростратом оказался на лестничной площадке.
– Твои друзья выглядят немного скованно, – сказал он в лифте.
Обращение на «ты» мне не понравилось. Я сделал вид, что не слышал, и остаток спуска прошел в молчании.
Снаружи медленно падал снег. В темноте и тишине лицей Жак-Декур казался явившимся из рождественской сказки. Холод был немилосердный, у меня возникло желание подняться к себе, забраться в кровать и больше ни о чем не думать. Особенно ни о чем больше не думать. Но в гостиной были борромеевские узлы, а на другой стороне улицы ждала «Вольво» с Ольгой в багажнике.
Герострат шел передо мной. Он сгибался под тяжестью аккумулятора, но у меня не возникало ни малейшего желания ему помогать. Снег был плотным и мешал идти. Я шел осторожно, чтобы не поскользнуться и не искушать мигрень, которая понемногу успокаивалась под действием аспирина. Я поднял глаза на окна своей квартиры: за нами наблюдали мои коллеги. Что они думали о спектакле, который мы им устроили? Два призрака, пересекающих ледяной пейзаж, чтобы отремонтировать машину.
Внезапно мне вспомнился вчерашний сон.
Я был с Дедом Морозом, и мы бесцельно бродили, декламируя стихи Верлена:
Сидя на ветках орехового дерева, волки наблюдали, как мы проходим мимо. Прямо как мои коллеги сейчас.
– Вот мы и на месте, – сказал Герострат со вздохом облегчения.
Он остановился перед «Вольво», положил аккумулятор на землю и посветил на него электрическим фонариком.
– Сработано на славу, – сказал он одобрительным тоном, – шестьдесят ампер, именно то, что нужно.
Он велел мне открыть капот, нажав на один из рычажков, располагавшихся под рулем.
– Иди посвети мне, – сказал он, – не волнуйся, это ненадолго.
Его обращение на «ты» выводило из себя, но я не знал, как это прекратить. Поэтому мне пришлось подчиниться. Несмотря на снег, стеснявший его движения, и выпитый алкоголь, ему хватало и сноровки, и умения. Он очень быстро отсоединил старый аккумулятор и едва ли больше времени потратил на установку нового.
– Попробуй завести мотор, – сказал он.
Я повернул ключ зажигания, и мотор тут же заурчал.
– Прекрасно! – воскликнул он, опуская капот. – Посмотрим багажник?
– Не стоит, я займусь этим завтра.
Он не настаивал. То ли знал о его содержимом, то ли я ошибался на его счет. Сейчас я не чувствовал себя способным к каким-нибудь ясным выводам.
– Если ты не против, – добавил он, – старый аккумулятор я заберу себе, я знаю кое-кого, кто понимает в механике, можно будет договориться.
Я собирался уже ответить, что не возражаю, когда мое внимание привлек шум машин.
– Это твои приятели, – сказал Герострат. – Они только что спустились. Должно быть, им не понравилось, что ты их бросил. Я же тебе сказал, им было не по себе.
В самом деле, в «Форде», проезжающем мимо нас, я узнал Кристиан Левек и Жан-Клода Шарве. Гроссман не отставал от них в своем «Рено-5». Они даже не удостоили нас взглядом. Вероятно, собирались поразмыслить над борромеевскими узлами в более подходящем месте.
– Могу я помыть у тебя руки? – спросил Герострат, – они все в смазке. Я заберу аккумулятор на обратном пути.
– Ладно, только быстро.
В гостиной не осталось никаких следов недавнего заседания картеля. Если бы не большое пятно от апельсинового сока, расплывшееся по ковру, можно было бы подумать, что никто не приходил. Все было вымыто, пепельницы вытряхнуты, кресла поставлены на свои места. У меня возникло неприятное чувство, что таким образом коллеги захотели выказать мне свое осуждение и дать понять, что ноги их больше у меня не будет.
Чтобы прогнать это чувство, я открыл бутылку скотча и наполнил два бокала, пока Герострат отмывал руки.
– Это для меня? – спросил он, выходя из ванной.
Он так быстро опустошил свой бокал, что я почувствовал себя обязанным налить ему еще порцию, которую он проглотил столь же поспешно.
– Это щедро с твоей стороны, – сказал он, вытираясь отворотом рукава, – я уже чувствовал жажду.
Может, я начинал к этому привыкать, но его тыканье меньше меня беспокоило. Хотя я чувствовал себя неспособным ответить ему тем же, мне показалось, оно легко установилось между нами.
– А у тебя неплохо, – сказал он, оглядывая гостиную.
Его взгляд упал на вещи Ольги и одежный чехол, лежавшие возле барной стойки. Я рассердился на себя за то, что не убрал их.
– Это пальто пациентки на «Ланче», она его забыла?
Я определенно все время давал маху. Если продолжать в том же духе, мне оставалось только нечаянно сказать Шапиро, что я готовлюсь спрятать труп Ольги.
– В газетах пишут, что она убила своего мужа, – продолжил Герострат. – Меня это не удивляет. Ее муж был странным типом, денежным мешком, это было видно. Но он был вспыльчивым человеком, ревнивцем, на мой взгляд. Считал необходимым ждать жену внизу рядом с твоим домом Устраивал ей сцены! Называл мерзавкой. «Что ты еще наговорила этому болвану психиатру?» – говорил он. Однажды он так сильно ее ударил, что люди чуть было не вмешались, чтобы защитить ее. Но они сели каждый в свою машину и уехали. Заметь, иногда они приезжали в одной машине, и он ждал ее на улице или в «Жане Барте»– он часто угощал меня спиртным – или поднимался за ней наверх.
– Он поднимался ко мне! – воскликнул я.
Он подумал несколько мгновений.
– Не обязательно. Теперь я вспоминаю, когда я был в больнице, психиатры говорили, что в терапии не должно быть никого, кроме больного и врача. Значит он, раз ты никогда не видел его у себя, должно быть, ждал ее на лестнице, как ты думаешь?
Я не знал, что ответить. Кроме как во сне, я никогда не видел Макса и Ольгу вместе. Обычно такая многословная, в том, что касалось мужа, она не сказала мне, что он сопровождал ее на сеансы. Правда, она говорила не все. Я понял это, когда Шапиро сообщил мне о ее клептомании. Неужели она таким же образом предоставляла мне узнать от Герострата, что Макс был там? Посмертное открытие, на этот раз.
Возобновив осмотр, Герострат остановился на внутренней лестнице, ведущей в мой кабинет.
– Ты принимаешь своих пациентов наверху?
– Да.
– С креслом, кушеткой, всем прочим.
– Да.
Он, возможно, ожидал объяснений, но я не был к ним расположен. То, что он только что сообщил, озадачило меня, и мне надо было поразмыслить над этим одному.
И к тому же шло время.
– К сожалению, – сказал я, – вам придется меня покинуть, у меня дела.
Он налил себе еще стакан, опустошил его так же быстро, как и предыдущие, потом, волоча ноги, направился к выходу. Внезапно, перед самой дверью он остановился. Причина была ясна. Я порылся в карманах, вынул двухсотфранковую купюру и протянул ему.
– Хватит?
Он смущенно посмотрел на деньги и ничего не ответил.
– Ваша работа требует оплаты, не так ли?
– Да, но не такой.
Он считал ничтожной сумму, которую я ему предлагал? Снова я подумал о шантаже. Но он ничего не говорил, и я спросил:
– Тогда сколько?
Мой вопрос привел его в замешательство. Он вернулся в гостиную и бросил взгляд в направлении кабинета. Внезапно, с безумным видом человека, бросающегося в воду, он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
– Ты мог бы организовать мне место на твоей кушетке? Я буду платить тебе, оказывая небольшие услуги.
Небольшие услуги…
Мне еще слышались его слова, пока я ехал к Пер-Лашез. Этот странный поступок вызвал бы у меня улыбку, если бы он не сказал мне о Максе. Был ли это расчет, случайность или действие спиртного? Я не смог бы утверждать ни того, ни другого со всей определенностью. Макс сопровождал свою жену на сеансы – доказывало ли это, что он ее задушил? И снова я не мог себе это представить. Только не подвергаясь такому риску. Откуда у него была уверенность, что я не проснусь в самый ответственный момент? И потом, как он проник ко мне, не взломав дверь? Моя квартира не Пер-Лашез, здесь не воспользуешься отмычкой, подкупив муниципального служащего. Макс был безумцем, но не человеком, участвующим в игре без определенного интереса, как и в финансовой операции. Зачем бы ему убивать Ольгу, не добившись прежде, чтобы она сказала ему, где семь миллионов? Герострат болтал пустяки. Это могло бы остаться на его совести, и все, но он предложил меня проводить, доказывая, что может быть мне полезным. Сразу вернулись мои подозрения. Полезным в чем? Знал ли он, что я собирался делать? Считал ли он небольшой услугой спрятать труп в чужой могиле? Не имея времени на то, чтобы во всем этом разобраться, я отослал его с туманным обещанием организовать для него сеансы. Из окна я видел, как он забрал неисправный аккумулятор и растворился в темноте. Потом я сам спустился вниз с вещами Ольги и одежным чехлом.
